Ольга Прокофьева: Мы хотим сочинить какую-то очень честную, простую в самом хорошем смысле историю
https://otr-online.ru/programmy/ot-pervogo-litsa/olga-prokofeva-23227.html Эту
харизматичную талантливую актрису любят и ценители театрального искусства, и
поклонники кино, и телезрители разных возрастов со всех уголков нашей
необъятной родины. Актриса и телеведущая, заслуженная артистка России Ольга
Прокофьева снялась более чем в 30 кинолентах и более 30 лет своей жизни
посвятила работе в Московском академическом театре имени Владимира Маяковского.
За создание образа Марии Москалевой в спектакле "Дядюшкин сон"
Прокофьева получила одну из самых престижных театральных премий -
"Хрустальная Турандот".
Каждая
премьера с участием актрисы становится большим событием в театральной жизни.
Ведь среди поклонников Маяковки много тех, кто приходит в зрительный зал, для
того чтобы посмотреть именно на Прокофьеву.
Ольга
Прокофьева: Я служу в Театре Маяковского уже больше 30
лет. Могу себя назвать консерватором смело. Но как-то все сложилось…
Руководителем моего курса был Андрей Александрович Гончаров, которого, к
сожалению, нет в живых, который возглавлял долгие годы этот театр. Поэтому это
человек, который поверил в меня, которого в институте мы называли папой. И
прийти в театр к папе – это была большая честь, достоинство, такой дружный
коллектив. Меня очень устраивала репертуарная политика. Меня очень устраивало
то, кого приглашал Андрей Александрович в театр. Я трудилась и у других
режиссеров. И у Фоменко, и у Камы Гинкаса, и много-много еще. Потом Сергей
Арцыбашев сам трудился, меня занимал много в театре. Как-то театром я была
обласкана.
Сейчас я не занята в постановках Миндаугаса Карбаускиса.
Но я при встрече с ним иногда вижу, как в принципе он думает о нас всех и
старается, чтоб мы все трудились. Плюс ко всему, я не стыжусь этого и люблю
это, существует очень хорошее антрепризное движение, помимо, может быть,
каких-то незатейливых проектов. Но незатейливые проекты есть и в театрах: и
академических, и всяких государственных. Я играю в антрепризе Бланш Дюбуа в "Трамвай
"Желание" и Островского в постановке Арбузова. То есть мой репертуар
расширен Театром Маяковского. Когда в сезоне меня не занимают, естественно, я
не ропщу, не сижу на кухне, не страдаю, а мчусь куда-то, ищу для себя
интересную работу. Поэтому, конечно, мой мир расширен, помимо Театра
Маяковского.
Но все равно это то, куда я прихожу с большой радостью,
наслаждением, где считаю, что я делаю какие-то свои лучшие работы. Поэтому я
тружусь много и в других театрах. Но этот театр я пока не хочу променять ни на
что.
В
Театре Маяковского в этом году очень интересная премьера "Все мои
сыновья". То, что написал Миллер о тех нравственных проблемах… У меня
такое ощущение, что многие остались в прошлом веке. В этот век какие-то
ценности не перенесены. И как о них говорить сейчас, как убедить зрителя нам
поверить, я до сих пор еще до конца, может быть, и не знаю.
В Театре Маяковского в этом году очень интересная
премьера. Это Артур Миллер. Взял эту пьесу Леонид Ефимович Хейфец, один из
наших самых популярных выдающихся режиссеров. Я до сих пор нахожусь в легком
недоумении, в легком каком-то непонятном состоянии, потому что то, что написал
Миллер о тех нравственных проблемах… У меня такое ощущение, что многие остались
в прошлом веке. В этот век какие-то ценности не перенесены. И как о них
говорить сейчас, как убедить зрителя нам поверить, я до сих пор еще до конца,
может быть, и не знаю.
И мы хотим говорить о многом этом – о семье, о долге, вообще
об отношениях к каким-то нравственным делам и как они соотносятся с деньгами в
нашей жизни. Сейчас кажется, что говорить об этом очень трудно и цинично. Как
будто павлы корчагины на сцене и так далее. И чтобы этого избежать, надо очень
серьезно об этом думать.
Моя роль в этом спектакле глубоко драматическая. Поэтому
сейчас, давая вам даже интервью, я все равно в каком-то погружении. Мне даже по
жизни сейчас хочется меньше улыбаться, потому что очень уж хочется понять эту женщину,
ее суть, чем она живет и все-таки что для нее самое ценное в этой жизни, и чем
она в этой жизни жертвует, а что выставляет на первый план.
Поэтому, конечно же, что получится, какой замысел у
спектакля – конечно, в результате это судить нашему любимому зрителю. Но мы
хотим сочинить какую-то очень честную, пусть простую, но в самом хорошем смысле
этого слова историю, потому что все равно есть такая поговорка "все
гениальное просто". Мы хотим приблизиться к какой-то простой гениальности,
к какому-то простому человеческому языку. Потому что Леонид Ефимович все равно
этого придерживается.
Я знаю, что он может много нафантазировать, он может
многое сочинить, сделать такую театральную яркую историю. Но он от нас требует какой-то
гениальной простоты. А к ней приблизиться, конечно, тяжелее всего.
Но мы стремимся к тому, что это Хейфец. Я с Леонидом
Ефимовичем работала 10 лет назад этот спектакль, и до сих пор живет его "Синтезатор
любви", правда, уже не в Театре Маяковского. У него уже своя другая
отдельная жизнь. Этот спектакль путешествует по всему миру, по всей России. И,
насколько все-таки он в нас вбил вот эти какие-то настоящие гвозди, как я
говорю, они до сих пор существуют и живут, и отзываются в сердцах зрителей.
Я очень этому режиссеру доверяю. Я его нежно люблю, хотя
он нам никому не верит. Говорит: "Артистки не могут любить режиссеров. Они
все компромиссные". Ну, пусть он так считает. Хоть через вас объяснюсь ему
в любви. Поэтому, конечно, спектакль будет для думающей публики. Конечно, люди,
кто хочет прийти и чуть-чуть постараться во что-то вникнуть, и, если мы убедим,
что-то в своей жизни чуть-чуть и задуматься поменять. Потому что, конечно, я не
против очень легких, красивых, но тоже таких умных комедийных спектаклей. Но
есть и глубокая драматургия, есть великая классика, к которой не обращаться и
стыдно, и вредно, и неправильно на театре.
Театр все-таки где-то глубоко очень должен все-таки
держать эту нравственную планку и все равно зрителей туда подтягивать, а не
только в каких-то вечерах давать им расслабляться. Хотя повторюсь, что я очень
люблю и то, и другое.
Возникает такой парадокс. Вдруг с каким-то выступаешь –
и он проходит так. И именно в этот вечер ты понимаешь, что да, это что-то одно
из лучших в твоей биографии, в твоем репертуаре. Потом вдруг этот спектакль не
идет недельку-две – ты играешь другую роль. И если публика действительно так
принимает эту постановку, и почему-то тебе кажется, что это твоя высота.
Все
время у меня происходит какая-то такая переаттестация моих спектаклей. И в
слезах какие-то рождались роли любимые, и казалось, что на какие-то роли не
затрачиваешься – и они тоже потом становились любимыми. Это зависит от таланта,
от какого-то профессионализма режиссера, как он умеет построить профессию.
Если честно, сейчас, конечно, я очень отбираю, в чем
принимать участие. Мне все нравится. Но, конечно, я очень люблю большую
классику и люблю свою Бланш Дюбуа в "Трамвае "Желании"",
Марью Александровну Москалеву в "Дядюшкином сне". Да вообще если
вдруг сыграю легкую комедию, мне кажется, что это какой-то легкий спектакль,
вдруг в этот вечер ты понимаешь, что это твоя одна из лучших ролей. Все время у
меня происходит какая-то такая переаттестация моих спектаклей. И в слезах
какие-то рождались роли любимые, и казалось, что на какие-то роли не
затрачиваешься – и они тоже потом становились любимыми. Это зависит от таланта,
от какого-то профессионализма режиссера, как он умеет построить профессию.
Наверное, сложнее всего было трудиться с Андреем
Александровичем Гончаровым, моим учителем, потому что он, конечно, был такой
неистовый режиссер. И все его роли, которые он мне предлагал, действительно
рождались со слезами, с какими-то адскими мучениями. Он добивался какой-то
очень высокой планки. Всегда было тяжело у него.
Знаете, я вообще сейчас очень люблю всех зрителей. Я
много путешествую. Поэтому они очень все разные зрители, которые приходят в
зрительный зал. Потому что где-то города есть не очень театральные и мало
приезжает туда, скажем, и московских артистов, и вообще театральные постановки.
И когда они приходят, и ты еще не успел ничего сказать, ты только вышел на
сцену, они награждают тебя аплодисментами, и еще неизвестно, что они увидят.
Может быть, это будет совсем не то, что они ожидают. Но это их любовь, награда.
И я тоже взаимно их всех люблю. Всех люблю, кто пришел в зрительный зал. Я даже
уже люблю зрителей, у которых звонят мобильные телефоны. Заставила себя
полюбить. Это даже добавляет мне какого-то внутреннего возмущения. Но оно у
меня ложится на то, что я делаю на сцене. Я его переношу в другое качество.
Дополняет мне какую-то эмоциональную краску. Благодарю, что они добавили мне
эту эмоцию. И иду с этой эмоцией дальше по спектаклю.
Наверное, каждый может вспомнить в своей биографии
случай, когда не ты принял решение, а кто-то за тебя. Это, наверное, те силы…
Мы, артисты, люди суеверные, все время иногда через плечо плюем или что-то
такое, для нас суеверия иногда полезны и приятны. Поэтому кто заложил мне в
голову, что я с 5 лет хочу заниматься именно только искусством, быть балериной
или артисткой – я не знаю. Но кто-то из меня так и не смог это выбить из
головы. И сколько я училась в школе, я все время бегала на драмкружок, занималась
по классу фортепиано, мне все было интересно, что связано с театром, со сценой,
с музыкой – что-то в этом духе. У меня театральной семьи нет, у меня родители
труженики. Трудились, особенно в те времена, очень много. Трудно было жить,
что-либо доставать, как-то детей своих поднимать. Это многие знают из того
поколения. Поэтому кто-то меня все время куда-то под локоток или в спину
подталкивал к этому прекрасному и помогал по этой жизни встретиться с людьми,
которые живут и думают так же, как и я. Попала в драмкружок к Наталье
Валерьевне Примак, которую эту бациллу, эту такую неземную любовь к театру мне
привила, какие ценности она при этом все время нам озвучивала, как надо
существовать в этой профессии, если ты уже туда пошел и ее полюбил, и даже
сочиненный гимн в драмкружке, который мы все время пели, и от этого прямо краснели
уши, мурашки бегали, что я что-то такое пою, что вся планета должна знать, о
чем я сейчас пою и вообще кому я служу в этом, какие у меня свои кумиры.
Поэтому как-то всю школу я занималась в драмкружке и
нравилось все это. Потом поступала. И почему-то я была уверена, что если я не
поступлю на первый год, я буду поступать второй год, третий, четвертый, пятый –
сколько позволит возраст, потому что в мои года было ограничение по возрасту,
там до 22 лет можно было поступать. По-моему, сейчас это ограничение снято. И я
знала, что сколько мне хватит сил, сколько хватит, я поеду в другой город.
Хорошо, в Москве я не интересна – я поеду в какой-нибудь Ярославль или еще
куда-нибудь и все равно буду пытаться стать артисткой.
Кто мне вбил это в голову, какой стержень во мне сидит и
кто его туда вбил? Это уже есть, наверное, некие силы, которые существуют
помимо нас. Если ты понимаешь, что это не только ты… Вот как человек, который
поет. Почему-то кто-то не умеет петь, а кто-то уже в 5-6 лет так поет, как
Робертино Лорети. Поэтому это все-таки посылается сверху. Главное – потом уже
не разочаровать. Если вы хорошо пишете стихи, если вы к этому относитесь как-то
неуважительно, у вас обязательно Господь это заберет через какое-то время. Или
что-то вы поете, не ухаживаете, не любите свой голос – тоже у вас это заберут.
Поэтому если что-то чувствуете, у вас есть какой-то талант и вы не понимаете,
откуда он, его надо очень беречь и очень кому-то там доказывать, что вам
послано это не зря и вы трудитесь, чтобы это у вас не отняли. К
сожалению, в этой жизни за все надо заплатить в самом хорошем смысле этого
слова.
И вот как-то я по жизни очень поверила в то, что что-то
чуть-чуть мне дано, надо это как-то не расплескать, сохранить, над этим
работать и жить.
Кино в моей жизни складывается, но если я уже с пьесами
могу сама кому-то предлагать, если меня что-то очень греет, в кино это сложнее.
Ты все-таки там более зависимый человек, есть мастера, которые берут те или
иные сценарии и приглашают тебя или не приглашают. Я снимаюсь в кино, оно в
моей жизни существует. Но там я как раз очень-очень жду еще какой-то работы,
для меня более яркой и более какой-то, которую я, может быть, жду давно.
В театре это случается. А вот в кино я жду этого случая.
Поэтому оно в моей жизни существует, но оно какое-то такое приходящее,
уходящее. Поэтому кино я тоже очень люблю. Но когда я туда прихожу, мне пока
там сложнее. Я там пока не чувствую себя в своей тарелке. Ну, это и хорошо. Не
должно быть все очень гладко. Через что-то надо всегда прорываться, чтобы
получалось. Поэтому для меня кино – это всегда такие подарки судьбы.
Кино поздно в мою жизнь ворвалось. А в самой молодости
какие были картины, они были такие эпизодические роли, но очень хороших
режиссеров. Наверное, могу из одних первых своих ролей в кино вспомнить фильм
Андрея Эшпая "Униженные и оскорбленные". Но поскольку я с Андреем
была знакома, все равно это была какая-то атмосфера очень хорошего творческого
процесса, такой любви. Это очень смешно. Могу вспомнить, что меня нарядили в
настоящее платье, очень затянутый корсет. Был такой китовый ус на корсете. И я
целый день в этом платье просуществовала на съемочной площадке. И я поняла,
почему барышни в то время, в XVIII-XIX веке, очень быстро падали в обморок.
Вы не представляете, как трудно сделать глубокий вдох или сказать как-то очень
эмоционально что-то – сразу у тебя кровь подступала прямо к щекам, к ушам. И ты
немножко терял сознание. То есть вот эти перетянутые модные талии наших
барышень просто заставляли их падать в обморок, потому что это очень
физиологически трудно перенести.
Моим партнером был Александр Абдулов, который тоже в
кадре мне даже подсказал, что лучше сделать. Я как раз там сделала очень такую
смешную вещь, которую он мне предложил. То есть это было такое творческое
понимание в кадре. Мы сняли этот эпизод очень весело, хорошо. Фильм существует.
Ему тоже уже где-то, по-моему, будет 30 лет. Поэтому я вспоминаю его с любовью.
И там некий такой маленький мой опыт состоялся, наверное.
Конечно же, фильм "Ненормальная" – я его очень
люблю. Надежда Птушкина написала замечательный сценарий. Сама Надежда Птушкина,
почему-то увидев меня в комедийной роли в сериале "Моя прекрасная няня",
сказала: "Вот эта актриса должна сыграть эту роль". А роль такая
мелодраматичная, история про любовь.
Ну что я как актриса могу сказать? Не только как актриса.
Но это действительно то чувство. Может быть, про него устали все говорить. Но
это действительно то чувство, которое и возвращает нас к жизни, и заставляет
нас жить, и живем мы ради него. Это чувство любви, вот этот поиск, конечно,
своего счастья. Потому что каждый, кто испытал хоть раз это чувство, все время
желает, чтобы оно вернулось к нему. Но, как у Птушкиной написано, "Любовь
не вымолить – ее посылает Бог", это верно. Можно каждый день ходить и
сказать: "Со следующей недели я влюбляюсь". Нет, этого не произойдет.
Ее кто-то посылает. Поэтому, конечно же, актрисе интереснее всего на сцене
играть все равно про любовь очень чувственные какие-то вещи. Потому что без них
скучна жизнь, без них не интересно, без них она пуста.
Поэтому чувство влюбленности, любви – это, конечно,
грандиозная вещь. И поэтому, наверное, вот эти роли вспоминаются лучше всего,
потому что это действительно. Как бы сейчас кто-то ни сказал, кому-то хорошо
живется и без этого. Ничего подобного. Это испытать. Это значит просто не зря,
наверное, родиться и прожить эту жизнь.
Бывают какие-то минуты действительно удовлетворения от
хорошо сделанной работы, от того, как что-то сложилось в жизни, что-то
состоялось: или у твоих близких людей, или наградили тебя опять сверху какой-то
такой эмоцией, которую ты не проживал. Даже в этот момент не то, что чувствуешь
себя счастливым, когда все немножко складывается и появляется какой-то комфорт,
а в этот момент просто хочется поблагодарить, опять же, кого-то за это, потому
что действительно у меня сейчас был очень сложный период, когда наслоились и
важные репетиции, и съемки, и еще что-то. И я поняла, что у меня это не
срастается. А мне хочется и это, и это. И я понимаю, что только что-то свыше
мне может в этом помочь. И действительно вдруг так распределился график, и
вдруг что-то перенеслось, а что-то отменилось, а что-то вовремя взлетело, а
что-то вовремя село. И это я понимаю, что это не от меня зависело.
Поэтому есть эти счастливые моменты. Хотя в одном
арбузовском произведении, в котором я играю, "Шестеро любимых", там
автор вложил в уста персонажа: "Что если человек достигнет своего счастья,
- он пересказывает "Фауста" Гете, - то это что, конец?". Потому
что по Фаусту, помните, когда он нашел свое счастье, потянулся к нему и умер.
Почему-то эти строчки в моей биографии уже существуют. Поэтому в какой-то
момент ты понимаешь, что если почувствую себя счастливым, что остается дальше?
Умирать? Поэтому я люблю чувство такое все время приближения к счастью. Вот это
чувство мне больше нравится, чем чувство, что я счастливая.
Но счастливая действительно бываю тогда, когда все
хорошо у моих близких. Для меня это самый большой комфорт по жизни. Это когда у
сына все складывается, мамочка не болеет, у сестры все хорошо с племянницей. И
у меня какая-то такая подушка, моя земля, на которой дальше я могу уже
созидать. Дальше уже я благодарю, что тут все вокруг хорошо. А дальше я уже это
все сочиню и я с этим справлюсь.