Лев Яснопольский: Я за всю войну ни разу под бомбежками не был. Потому что мы были в тылу, но у немцев

Гости
Лев Яснопольский
ветеран Великой Отечественной войны

Лев Яснопольский: Получили сразу две повестки: по одной меня призывают в армию, а вторая о том, что отец пропал без вести. Я очень хорошо помню и дым, который на нас с ветром шел от этих выстрелов, и стрельбу эту – это был мой первый настоящий бой. В этот момент до меня не дошло, что война кончилась, что я остался жив, что больше мне ничего не угрожает.

22 июня остается черным днем календаря и печальной страницей в истории нашей страны. 22 июня 1941 года стало началом четырех страшных лет разрушений, голода и потерь. Почти 7 миллионов погибших, около 5 миллионов плененных и пропавших без вести. 22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война.

Лев Яснопольский: Сидим, завтракаем: отец сидит, я, мать и моя младшая сестренка – нас четверо. Вбегает хозяйка дома и кричит: "Молотов выступает!" Для меня неожиданно отец метнулся к радио, включил, и в это время говорил Молотов. Я не осознал еще. Когда Молотов закончил, мы завтрак прекратили, а отец мне сказал для всех для нас общую фразу: "Немец зря не пойдет – это будет долгая война, тяжелая".

Лев Федорович Яснопольский – участник Великой Отечественной войны, наводчик противотанкового орудия. Был призван в ряды защитников Родины в 1943 году. Окончил школу снайперской подготовки, служил во 2-й танковой армии первого Красноградского механизированного корпуса в 57-м мотоциклетном разведывательном батальоне.

Лев Яснопольский: Рано утром к нам постучались в окно. Я выскочил. Эшелон отца дожидается отправки на фронт. Я тут же сообщил матери, наскоро собрал рюкзак, прямо бегом эти 20 километров я промчался пулей. Смотрю, какой-то солдат мне улыбается – присмотрелся: отец. "Не узнал меня без усов-то", – говорит. Он всю жизнь носил усы, а тут сбрил.

Буквально через два-три часа крикнули: "По вагонам!", и они уехали. Я хорошо успел. Они ехали на Курскую дугу, их там жестко бомбили. В общем, мы получили сразу две повестки: одну – меня призывают в армию, а вторую – что отец пропал без вести. Мне не было еще 18 лет, 18-летние тогда были 1926 год – 2 миллиона 200 тысяч пополнения. Мы попали в школу отличных стрелков снайперской подготовки. Нас очень хорошо готовили, очень хорошо.

Я воевал в 57-м Варшавском – ордена Александра Невского за Берлин дали – мотоциклетном разведбатальоне. Нас было 92 человека, мы двигались по шоссе Варшава-Познан. Утро, туман такой и бугор вот такой. Командир нашего расчета определил мне, куда поставить пушку. Метров в 30 от нас дубок весь заросший, еще он не уронил листья. И вот ребята говорят: "Можешь замаскироваться за дубом". Он говорит: "Ничего, здесь лучше будет". Замаскировали. Когда пошли немцы, открыли огонь, с дуба посыпались листья и ветки – все видели этот объект и сосредоточились на нем, пошли взрывы. А на нашей пушке ни одного ранения – понимаете, что значит опытный солдат?

Когда начался обстрел, мне кричат: "Лев, к панораме!" Я побежал, кое-как дополз до панорамы. Грядуну-наводчику осколок вошел вот сюда в плечо. Мне командир Ковалев говорит: "Следи за панорамой. Поставь бронебойные – будем стрелять подкалиберным". Подкалиберным мы на тренировках не стреляли: это был очень сильный заряд, он шел со скоростью 110 метров в секунду. Он прожигал любую броню, стержень входил внутрь и там наносил поражение. Первый выстрел я сделал по тяжелому танку. Конечно, мне бы хотелось, чтобы это был "Тигр", но я не могу сказать, что это был "Тигр" – просто тяжелый танк шел впереди. Я искал его – думаю: попаду в лобовую – уйдет, попаду в башню – уйдет снаряд в сторону. И когда он стал обходить канаву какую-то, я в это время ударил, и он остановился: снаряд попал ему. Но он начал стрелять. Тут открыли огонь остальные. И он загорелся. Я очень хорошо помню и дым, который на нас с ветром шел от этих выстрелов, и стрельбу эту. Это был мой первый настоящий бой, когда я с противотанковой пушкой стрелял по бронированным целям и по пехоте. Это было 13 января: 12-го мы начали с… плацдарма, мы шли во втором эшелоне. Немцев мы встретили совсем неожиданно для них. Шел хозяйственный обоз – человек 12 немцев, в основном старики. Я помню только одного моложавого, у него было большое ранение вот здесь, отметка о ранении. Он хватился за гранату, мы заорали на него. Стрелять никого не стали. Рассадили их по машинам, старший среди них был фельдфебель – его посадили на бронетранспортер, к нам в том числе в машину посадили, ребята подвинулись на ящики. У нас под конец боев 12 человек немцев сидело.

Когда мы сейчас беседуем с ветеранами, я спрашиваю: "Ты чего больше всего боялся на фронте?" – "Бомбежек боялся, но стрелять нельзя". Я понимаю, что он был где-то в тылу, потому что я за всю войну ни разу под бомбежками не был. Потому что мы были в тылу, но у немцев. Ни разу меня не бомбили. Чего мы боялись? – очереди в упор. Я очень хорошо помню эпизод, когда мы вошли в городок и вдруг остановились: я смотрю, в чем дело – смотрю, хлеб несут. Оказывается, немецкие пекарни. Думаю, грех не привести. Я метнулся туда, а у меня был ППС – пистолет-пулемет Симонова. Неожиданно из окна выскочил немецкий солдат впереди меня – метрах в 20 – и побежал от меня спиной, снимает с себя автомат. Я тоже приготовил свой ППС. И в это время он глядел на меня, видя, что… Он дал очередь. Очередь прошла мимо меня по стеклам. Но я стрелял более хладнокровно, и он лег сразу. Вот в этот момент после очереди, когда падал звон разбитых стекол и была моя очередь – а я стрелял очень короткими очередями, 2-3 выстрела, я это умел делать: нажимаешь медленно, нежно-нежно, как гладишь любимую. И я повернулся и зашел тогда, набрал хлеба. И я шел с этими булками под впечатлением, что сейчас тебе мог быть конец, если бы ты не успел. Среди нас двоих один оказался проворнее.

Мы ночевали около озера. Там были деревянные постройки – из какой-то фанеры построенные домики, наверное, на двух человек, а нас набилось целый расчет. Я не помню, во сколько я лег: там надо было наводчику постоять-поохранять пушки, а потом шел остальной расчет. Пока все укладывались, я простоял, лег и тут же заснул. Вдруг слышу – жуткая пальба. Нащупал автомат, выскакиваю – смотрю: везде крик, шум, гам, стреляют все вверх. Бежит наш командир батареи – кричит: "Война кончилась, мир подписан, сегодняшнего числа война кончилась!" и стреляет кверху. До меня не дошло это, по-честному говоря. В этот момент до меня не дошло, что война кончилась, что я остался жив, что больше ничего тебе не угрожает, понимаете? Не дошло. Я только через часа полтора осознал, что война кончилась, когда мы собрались выпить фронтовые 100 грамм. Вот тогда я осознал, что война кончилась.