Николай Александров: Вручение премии «Еврокон» Анне Старобинец подтверждает то, что российская литература открывается и востребована Западом

Гости

Константин Чуриков: Ну а сейчас, господа-книголюбы, начинается традиционное время встречи с книгой. Это рубрика «Порядок слов». И кто это был? Это Николай Александров! Вы только что его видели. Здравствуйте.

Оксана Галькевич: Здравствуйте, Николай.

Николай Александров: У меня книжка вышла, так что я, в общем, в принципе, могу и за книжку сойти – в данном случае встреча с книгой.

Константин Чуриков: Ну, зрители вас на четвертой камере.

Оксана Галькевич: Люди видели, как вы вошли в кадр.

Константин Чуриков: Итак, Николай, сегодня говорим о премии «Большая книга», о шорт-листе?

Николай Александров: Да. Мы отчасти уже говорили об этом. Ну, давайте мы начнем с события европейского масштаба, по крайней мере. Ане Старобинец вручена премия, европейская премия «Лучший писатель» – премия, которая вручается авторам научно-фантастических произведений, «Еврокон». И, конечно, это престижная награда – с чем мы Анну Старобинец и поздравляем. Таким образом… Иногда жалуются, что российская литература не востребована на западном рынке. Вот лишнее доказательство тому, что на самом деле это не так.

И, кстати говоря, Аня Старобинец не единственный писатель, писатель-фантаст, который пользуется успехом у европейского читателя. Я напомню, что, помимо достаточно серьезных документальных романов, с которыми Анна Старобинец в последнее заявила о себе, в частности роман «Посмотри на меня», который вошел в шорт-лист премии «Нацбест» («Национальный бестселлер») и претендовал на лауреатство, она известна действительно такими странными сказками, как «Резкое похолодание», «Убежище 3/9» (то есть «Тридевятое убежище», можно сказать). И в первую очередь, конечно, именно в этом жанре страшноватой сказки, в такой стилистике Нила Геймана, наверное, если какие-нибудь аналоги проводить, заявила о себе.

Так вот, помимо Анны Старобинец, например, Дмитрий Глуховский – еще один писатель-фантаст.

Константин Чуриков: Известный.

Николай Александров: Кстати говоря, как фантаст известен и у нас, и на Западе. Юрий Буйда, который пишет такую странную прозу, далекую от такого канонического реализма, и тоже его с удовольствием переводят во Франции. Таким образом, вручение премии Анне Старобинец – лишнее подтверждение тому, что российская литература открывается, в частности и перед западным читателем.

Константин Чуриков: Чтобы сохранить такой интерактивный формат, просто хочется напомнить нашим зрителям, что вы тоже можете поделиться своими любимыми книгами и рассказать, что вы сейчас читаете, что нас вас производит впечатление. Расскажите об этом. Телефон в низу экрана. Можно писать также.

Оксана Галькевич: Пишите на SMS-портал.

Николай Александров: Ну а любая премия – разумеется, это некоторая селекция и некий уже отобранный список из достаточно большого количества книг, которые выходят каждый год. И в этом смысле шорт-лист любой премии в каком-то смысле может служить ориентиром для читателя или навигатором, лоцманом, поскольку книг выходит достаточно много. И указание на то, что та или иная книга, тот или иной автор попал в шорт-лист, то есть в список финалистов литературной премии, тем более такой премии как «Большая книга», – действительно, по крайней мере, некоторое основание для того, чтобы на книгу обратить внимание.

О некоторых из авторов, вошедших в финальный список «Большой книги», мы говорили. Это и роман Ольги Славниковой «Прыжок в длину», и книга Маши Степановой «Памяти памяти», о которой мы говорили достаточно подробно, это и роман Дмитрия Быкова «Июнь». Ну а о некоторых книгах мы не говорили. И в этом смысле, если читатель думает, что ему, собственно, почитать летом – вот некоторые книжки, на которые стоит обратить внимание, поскольку они вошли в шорт-лист премии «Большая книга».

Начнем мы по алфавиту. Александр Архангельский, известный телеведущий, написал роман, который называется «Бюро проверки». Роман, который в большей степени, наверное, посвящен эпохе, такой эпохе застоя, канонической эпохе застоя, которая, наверное, все-таки хронологически начинается с конца 70-х – в начале 80-х годов. Ну, действие этого романа – 80-й год – Олимпиада, смерть Владимира Семеновича Высоцкого. Главного героя вызывают из стройотряда, и начинают происходить какие-то совершенно неожиданные происшествия с ним. Он задумывается над тем, а что собственно от него хотят. Это детектив, но и в то же время в детективной форме рассказ об эпохе, рассказ о брежневском времени.

Константин Чуриков: Я просто подумал: ведь Александр Архангельский отнюдь не стар. А сколько лет ему было в это время?

Николай Александров: Нет, Саша выглядит молодо, безусловно…

Константин Чуриков: А, все понятно.

Николай Александров: Ну, 80-е годы ему известны достаточно хорошо. И вот ретроспективный роман в форме детектива, легкого детектива. Я не буду, разумеется, говорить, чем, собственно, дело кончилось, и что же это была за проверка главного героя, и почему он с таким подозрением сначала ко всему относился, и чем это все завершается. Но, конечно же, сам портрет эпохи – это, пожалуй, главное, что в этом романе существует.

Алексей Винокуров и его роман «Люди черного дракона», совершенно иного рода. Это образец, скорее, отечественного магического реализма, ну, или фэнтези, как угодно. Черный дракон – это река Амур. И люди Черного дракона – это люди, которые селятся в селе на берегу реки Амур. Разные диаспоры – русские, евреи, китайцы. И здесь, конечно же, довольно большое поле для воображения, для фантастики, мистики, разумеется. Ну и неслучайно «Люди Черного дракона». Роман достаточно живо написан. И еще одно свидетельство, что вот этот жанр фэнтези, к которому иногда у отечественного читателя довольно много претензий (если иметь в виду российскую словесность), он осваивается иногда с успехом разными авторами.

Константин Чуриков: Извините, а какие претензии у представителей словесности к тем, кто фэнтези пишет?

Николай Александров: Да претензии очень простые: у нас все-таки не появляется автора, который сопоставим, не знаю, с Роулинг, Льюисом, Толкином и так далее.

Константин Чуриков: Понятно.

Николай Александров: Хотя на самом деле довольно много фэнтези существует. И в каком-то смысле вот эта книжка – один из кандидатов на перевод. Если многих отечественных авторов, которые работают в этом странном фантастическом или околофантастическом жанре, переводили до недавнего времени безо всякого успеха… Ну, Виктор Пелевин, который переводим, разумеется, на Западе, но тем не менее вот эти книжки остались невостребованными. Я знаю, например, что французский перевод Владимира Сорокина многих его последних книг, к сожалению, остался не замечен французским читателем. В Америке и в Англии, конечно же, ситуация совершенно другая.

Оксана Галькевич: Мне интересно, Пелевина можно ли перевести? Нет, перевести-то можно, а понять его?

Константин Чуриков: Сохранив изгиб этот…

Николай Александров: На самом деле это же понятно, потому что у Виктора Пелевина, помимо собственно его фантастических образов, каждый его роман так или иначе привязан к актуальности российской. И вот та игра с понятия, с реалиями времени, которые сразу Пелевин включает в любой свой роман, конечно же, требует, во-первых, каких-то комментариев, а во-вторых, ставит переводчикам проблему – а как же это, собственно, перевести более или менее адекватно? И Пелевин – в этом смысле такая актуальная фантастика или фельетонная фантастика, которая настолько связана с сегодняшним днем, что действительно для иноязычного читателя требует некоторого комментирования. В отличие от другой книги еще одного известного автора Евгения Гришковца – «Театр отчаяния. Отчаянный театр»…

Оксана Галькевич: Настроение улучшилось!

Николай Александров: Мемуарный роман. Я напомню, что выходу этой книги предшествовала, театральная премьера Евгения Гришковца «Предисловие к роману», которая во многом действительно предваряла вот эту толстую и объемную книгу. Евгений Гришковец рассказывает о своей судьбе, о человеке из Кемерово, который постепенно становится популярным писателем и популярным театральным деятелем, скажем так, поскольку мы знаем, что Евгений Гришковец выступает в совершенно разных ипостасях и реализует себя не только как писатель, но и как исполнитель своих произведений, и даже как актер, который ставит моноспектакли по своим произведениям.

Ну и, наверное, напомню, что до сих пор все-таки одно из главных произведений Евгения Гришковца, с которым он, собственно, и вошел на сцену, в литературу, – это «Как я съел собаку», разумеется. И, конечно же, история создания этого произведения – и биография (поскольку «Как я съел собаку» – это тоже такой же во многом биографический монолог Евгения Гришковца), так и история создания этого произведения, и факты биографии, и вообще путь автора в этом романе достаточно подробно изложены.

Константин Чуриков: Вот что нам пишут зрители. Калининград: «Читаю новый роман Гузель Яхиной «Дети мои».

Николай Александров: О котором мы говорили, кстати говоря.

Константин Чуриков: Да. Волгоград: «Перечитываю Довлатова». Я присоединяюсь к Волгограду, да, его всегда можно перечитывать.

Оксана Галькевич: Джека Лондона читают, «Мартин Иден».

Константин Чуриков: Прилепина читают.

Оксана Галькевич: Фаулз, «Коллекционер». Тут много… Кстати, некоторые телезрители говорят, что уже зрение слабовато, но при этом перешли на аудиокниги и сейчас слушают лекции Самуила Лурье.

Николай Александров: Аудиокнига, между прочим, становится все более и более востребованной. Ну, я знаю, например, что издатель издательского дома «Фантом Пресс» Алла Штейнман говорит, что в последнее время слушает достаточно регулярно аудиокниги, и у нее не меньше уходит времени на прослушивание, нежели на прочтение.

Константин Чуриков: А вот ваше мнение? Это правильно? Аудиокнига заменяет книгу в обычном формате, бумажном?

Николай Александров: Я бы сказал, что иногда она возвращает к совершенно другому восприятию, поскольку мы же понимаем, что восприятие на слух и восприятие глазами – это все-таки два разных восприятия. Это особенно чувствуется в поэзии. Для некоторых, для очень многих для того, чтобы понять по-настоящему и воспринять стихотворение, нужен печатный текст. Но для многих стихотворение по-настоящему раскрывается тогда, когда оно произнесено.

Константин Чуриков: Когда оно звучит.

Оксана Галькевич: Костя, а театр и кинематограф заменяют произведение литературное?

Николай Александров: Поэтому, Костя, наверное, отвечая на ваш вопрос: это два разных способа восприятия, один из которых дополняет другой. И все зависит, наверное, еще и от сложности текста. Воспринимать какого-нибудь Джойса на слух или Пруста, или того же самого Довлатова – это, наверное, два совершенно разных восприятия.

Константин Чуриков: Кафку.

Николай Александров: Олег Ермаков, «Радуга и Вереск» – еще один финалист «Большой книги» – роман… я бы не сказал, что в жанре, но во всяком случае написанный по схеме или по художественному способу достаточно распространенному сегодня, когда реальное время совмещается со временем историческим, когда герой попадает из одной эпохи в другую, или когда разные эпохи становятся предметом изображения. Ну, я напомню, например, о романе Петра Алешковского «Крепость», где действие развивалось вокруг новгородских памятников и переходило из современности в историю, от татаро-монгольских завоеваний к археологическим раскопкам. В данном случае нечто похожее, поскольку главный герой – свадебный фотограф – отправляется в Псковскую область… Простите. Можно сказать, что Псковская область, а на самом деле – город Смоленск.

И таким образом, XVII век – время завоевания Смоленска и противостояние Смоленска – и современность становятся… локус объединяет два этих времени. И читатель из истории попадает в современность. А сама местность, сам город с историческим прошлым становится важным героем, я бы даже сказал, романа, и он открывается с разных точек зрения для читателя. Понятно, что это один из способов писания исторических романов сегодня, когда прошлое таким образом актуализируется на глазах у читателя. И у Олега Ермакова это видно даже по языку. XVII век, разумеется, описан совершенно иначе. Там тоже есть герои-очевидцы, но меняется сам язык. И эти стилистические переходы достаточно любопытны.

Совершенно иного рода книжка – и это последний из авторов, которые вошли в шорт-лист «Большой книги» на сегодня – это Андрей Филимонов, «Рецепты сотворения мира». Ретроспекция сегодня, обращение к памяти, к прошлому – одна из таких очень важных и распространенных тем. Многие писатели пробуют свои силы в этом жанре ретроспекции. Иногда это канонические мемуары. Иногда это попытка обратиться ко времени, которое более или менее знакомо автору – ну, как, например, у Александра Архангельского, эпоха 80-х годов. А вот в данном случае это попытка восстановления прошлого.

«Рецепты сотворения мира» – это история семьи, членов семьи, которая восстанавливается по отрывочным сведениям и фотографиям, или фантазируется; разные истории, которые соединяются в некое общее повествование. И вот эта реконструкция прошлого, а на самом деле – сотворение целого мира, разные варианты вот этого восстановления и оказываются наиболее важными в этой книге. Она, кстати, действительно довольно живо и замечательно написана.

Нам кто-то звонит?

Константин Чуриков: Нам звонят, и многие звонят, и вам звонят.

Оксана Галькевич: И пишут очень многие. Людмила из Новосибирска – первая телезрительница дозвонившаяся. Людмила, здравствуйте, добрый вечер Мы вас слушаем.

Зритель: Я говорю, что я вам много могу рассказать. Я родилась на Колыме.

Николай Александров: Где?

Оксана Галькевич: На Колыме.

Николай Александров: На Колыме?

Оксана Галькевич: Так? И?

Николай Александров: Вот нам тоже приходится восстанавливать, что именно имеет в виду…

Зритель: Ну, колхоз был, 37-й год…

Константин Чуриков: Ой, Людмила, извините, просто очень плохо слышно.

Оксана Галькевич: Людмила, у нас рубрика про книги.

Константин Чуриков: Нет, а мне еще к тому же плохо слышно.

Оксана Галькевич: И слышно плохо тоже.

Константин Чуриков: Давайте еще Руслана тогда из Грозного послушаем, другому зрителю дадим возможность высказаться.

Оксана Галькевич: Может, там связь получше.

Константин Чуриков: Руслан, здравствуйте. Что читаете сейчас?

Зритель: Я перечитываю в очередной раз Фридриха Ницше. Созвучно вашей теме, что вы обсуждали с вашим гостем. Как раз Фридрих Ницше говорит в одной из своих книг, что древние всегда читали вслух, у них не было обыкновения, как у нас, читать про себя. И в этом смысле аудиокнига, может быть, как-то созвучна подобному чтению.

Николай Александров: Спасибо.

Зритель: И в древности всегда смотрели с подозрением на людей, которые читали про себя. Это казалось подозрительным. И когда мы слушаем аудиокнигу, соответственно…

И еще у меня одно замечание. Я хотел бы спросить у вашего гостя. А вам не кажется… Это тоже касается Фридриха Ницше, его идеи о высшем человеке. Вам не кажется, что Трамп – человек достаточно сильный, чтобы говорить правду, как политик, как человек? В нем реализуется идея Фридриха Ницше о высшем человеке?

Николай Александров: Нет, не согласен.

Константин Чуриков: Спасибо за ваш вопрос.

Николай Александров: Я думаю, что это совершенно разные плоскости все-таки. Это такое довольно упрощенное понимание идеи Ницше о сверхчеловеке, потому что его все-таки волновали совершенно иного рода вещи. И я хочу напомнить, что, помимо «Так говорил Заратустра» и этих книг, Ницше написал такие замечательные книги, как «Веселая наука» или «Рождение трагедии из духа музыки».

Ну а если уж говорить о восприятии на слух, то давайте вспомним, что само понятие «эпос» имеет греческий корень ἔπος, то есть «слово звучащее».

Константин Чуриков: Устное народное творчество, по сути.

Николай Александров: Более того, в философии греческой, по крайней мере до Аристотеля, Платон, например, выступал против письма, потому что ему казалось, что письмо – это уничтожение памяти. Зафиксированное слово таким образом исчезает из памяти, а вот устная память… А эпос – это то, что передается устно, да? Отсюда у нас, собственно, и «Илиада», и «Одиссея» – примеры этого эпоса.

Оксана Галькевич: Как раз хотела сказать.

Николай Александров: Звучащее постоянно слово оказывается аналогом памяти. И у Пушкина в стихотворении неслучайно: «Написанное – а что в нем?»

«Что в имени тебе моем?
Оно умрет, как звук печальный
Волны, плеснувшей в берег дальный…»

Пропускаю несколько.

«Оно на памятном листке
Оставит мертвый след, подобный
Узору надписи надгробной…

Но в день печали, в тишине,
Произнеси его тоскуя».

То есть это звучащая память, которая возвращается. Так что, действительно, пока слово звучит, оно живо. Александр Сергеевич неслучайно к этому и возвращается.

А мы, я думаю, идем дальше, еще о двух писателях мне хотелось сказать, уже за рамками «Большой книги». Ну, мне было несколько обидно, что у нас представлены только мужчины в этом списке. Наринэ Абгарян, которая известна своей «Маняней».

Константин Чуриков: «Манюня», да.

Николай Александров: «Дальше жить» – книга, которая совершенно иного рода. Это война в Карабахе. Рассказы, которые сплетены друг с другом, общие герои появляются в этих рассказах. Но это не изображение войны как таковой, а это, скорее, изображение последствий и переживаний войны. То есть это вот та эмоционально трудная жизненная составляющая, которая связана уже не просто с военными буднями и сражениями, а с буднями другими, когда люди теряют близких. Пронзительная книга Наринэ Абгарян.

Оксана Галькевич: У нее вообще такой пронзительный слог. Она так пишет!

Николай Александров: Да, она действительно умеет дойти до человеческого сердца, открыть, пробиться к восприятию читателя.

И еще об одной книге я хотел бы сказать. Вот раздался нам звонок с Колымы. Так вот, во многом созвучная книга, и не только в географическом смысле, но и, разумеется, в историческом, социальном, в каком угодно. Ирина Головкина, «Лебединая песнь» – роман, который 30 лет назад был впервые опубликован. Ну, на самом деле чуть меньше, в 92-м году он вышел отдельным изданием.

Но я несколько слов все-таки скажу об авторе. Ирина Головкина, во-первых, внучка композитора Римского-Корсакова по материнской линии. Во-вторых… А по отцовской линии она внучка генерала Троицкого, который воевал в Русско-турецкой войне 77–78-го годов. Вышла она замуж за белого офицера. Она училась в Петербургской Стоюнинской гимназии, знаменитой гимназии. Заканчивала она ее в 22-м году, когда, разумеется, гимназия перестала быть гимназией. Ну, как это часто бывает, учителя оставались теми же самыми. А Стоюнинская гимназия – это своего рода аналог, например, знаменитой женской Алферовской гимназии в Москве.

Она пережила блокаду, была медсестрой. Свой роман – огромный, 900-страничный роман – она начала писать уже в 60–70-е годы и положила его на хранение в Публичную библиотеку. И уже в перестройку (а Ирина Владимировна умерла в 89-м году) этот роман только был опубликован – сначала в журнале, а затем вышел отдельным изданием. И, как вы видите, это новое издание, это «Лениздат», новое издание этого романа. Роман мемуарный, поскольку основан на действительных событиях. Но в данном случае герои не повторяют образ самой героини.

Это удивительная история аристократических дворянских семей Петербурга, которые переживают советское время. Роман завершается дневником 1937 года. И вот эта лагерная составляющая, ссылки, тюрьмы, отправления в лагеря – об этом, конечно, довольно много говорит автор. И дореволюционная жизнь – это, скорее, воспоминания, это фон для воспоминаний.

Ну и в завершение хочу сказать, что Ирина Владимировна, конечно же, очень много сделала для того, чтобы появился музей Римского-Корсакова, поскольку она по рисункам восстанавливала помещение и много документов передала.

Оксана Галькевич: Николай, спасибо вам большое.

Константин Чуриков: Спасибо. Столько интересных книг принесли!

Оксана Галькевич: Времени никогда у нас не хватает. Друзья, это был Николай Александров и наша рубрика «Порядок слов». Впереди «Большие новости». И после этого мы снова к вам вернемся.

Константин Чуриков: В 19:20 встречаемся здесь, в этой студии. Смотрите новости.