Рубрика «Порядок слов». Новое прочтение классики вместе с литературным критиком Николаем Александровым.   Виталий Млечин: А теперь наша постоянная рубрика «Порядок слов». Литературный критик Николай Александров уже с нами. Николай, здравствуйте. Николай Александров: Здравствуйте. Виталий Млечин: Вы сегодня с большим запасом пришли. Николай Александров: На самом деле как всегда 5 книжек. Просто одна в трех книжках. Кстати говоря, сегодня мы будем говорить о классиках в некоем современном преломлении. Некоторые авторы хорошо всем знакомы. Некоторые знакомы, но, может быть, те произведения, которые я буду представлять, знакомы отнюдь не всем, хотя бы потому, что они выходят впервые на русском языке. А некоторые – абсолютные новинки. А каким образом это связано с классикой, мы увидим. Оксана Галькевич: Давайте, прежде чем вы приступите, обратимся к нашим телезрителям. Друзья, давайте, у нас есть хорошая такая традиция. Присылайте на наш СМС-портал 5445 названия книг, которые вы сейчас читаете. И авторов указывайте, пожалуйста. А мы потом вам расскажем, обсудим, вдруг что-то интересное. Николай Александров: И заодно будет еще один вопрос чуть попозже. Потому что понятно, что одна из сегодняшних тем – это перевод. Поскольку классика, тем более зарубежная, всегда нами переосмысляется в новых переводах. И у каждого есть свои предпочтения: Маршак или Пастернак, если иметь в виду переводы Шекспира. Примеров довольно много. Один из совершенно фантастических авторов с точки зрения переводов и интерпретаций – французский поэт Поль Верлен. Я думаю, он один из чемпионов, если рассматривать его тексты в качестве объектов перевода на русский язык. Во-первых, это весь Серебряный век. Трудно сказать, кто из поэтов Серебряного века, начиная с Иннокентия Анненского, не переводил Поля Верлена. Его книга «Стихотворения Поля Верлена», которая вышла в издательстве «Текст» на французском языке и в переводе поэта (в частности, детского поэта) и серьезного переводчика Михаила Яснова. Иными словами, это совершенно новая интерпретация. Как правило, если современные поэты берутся за перевод классического автора, то они стараются выбирать те тексты, которые не переводились. Кстати говоря, у Поля Верлена такого рода тексты есть. Но Михаил Яснов отважился на перевод некоторых произведений Поля Верлена, которые переводились уже неоднократно. То есть знаменитые хрестоматийные стихи, в частности, те стихи, которые ассоциируются с эпохой такого символического импрессионизма, музыкальностью, музыкой («За музыкою только дело», перевод Пастернака). И Михаил Яснов дает свою интерпретацию. Или одно из самых красивых стихотворений… Можно перечислять на самом деле множество разных стихотворений Верлена. Но музыкальность целого ряда стихотворений, сама музыка французского текста, конечно же, как будто провоцирует на перевод. Михаил Яснов не всегда выбирает музыкальность, а старается, несмотря на призыв Поля Верлена, все-таки иногда стремится и передать неожиданную образную мысль Поля Верлена. Насколько удачен или насколько выигрышен перевод Михаила Яснова, разумеется, судить читателям. Я в данном случае устраняюсь от каких-либо оценок, потому что у каждого есть применительно к переводу свои пристрастия. Другое дело, что нужно помнить – очень часто, когда мы знакомимся с произведениями и тем более стихотворными текстами зарубежных авторов, очень часто вместо оригинальностью мы сталкиваемся с таким повторением таких банальных поэтических фигур уже русской поэтической традиции. И поэтому каждое время требует новых переводчиков. Еще один хрестоматийнейший автор и замечательное семейное летнее чтение – это трилогия Туве Янссон о Мумий-тролле («Шляпа волшебника», «Опасное лето» и «Зима Мумий-тролля»). И вот как раз один из примеров. Понятно, что как только переводится более-менее известный автор, может быть, более популярный, нежели Поль Верлен, так сразу разгорается спор вокруг переводов. Эти книги как раз любопытны тем… Разумеется, это не первое издание Туве Янссон. И уж что-что, а Мумий-тролля практически все знают. Но у каждого есть свои пристрастия. Кто-то отдает предпочтения переводам Брауде и Беляковой. Кто-то, наоборот, настаивает на оригинальности, правильности, изысканности перевода Владимира Смирнова. А эти книги переведены Марией Людковской. Так что таким образом у поклонников Мумий-тролля (их, кстати говоря, достаточно много) появился новый объект для чтения. Я думаю, вообще новый перевод для человека, который знаком с тем или иным произведением – это возможность нового прочтения или посмотреть на какие-то привычные вещи совершенно другими глазами. Потому что даже когда вместо «оладьи», которые многие читатели Туве Янссон вспоминают, будут переведено «блины», некоторые испытывают эстетическое расстройство по этому поводу. Оладьи кажутся гораздо более скандинавским явлением, нежели блин. Трудно сказать. Виталий Млечин: Скажите, пожалуйста, все-таки чем отличаются эти переводы. Понятно, что когда ты переводишь стихотворение, тут у тебя больше пространства, для того чтобы передать не только смысл, но и само построение. А когда речь идет о прозе все же, они только выбором слов отличаются? Николай Александров: Не только, конечно же. Сама образность. Потому что Туве Янссон, в общем, достаточно метафорична. Я уж не говорю об именах. Это первая проблема, с которой сталкивается переводчик – каким образом переводить имена героев. Все помнят споры, которые разгорались, начиная от Винни-Пуха и завершая Гарри Поттером. Как переводить имена персонажей? У Туве Янссон то же самое. Разные звери могут превращаться из выдры в выхухоля, например, если иметь в виду Туве Янссон. И это не всегда связано с неточностью, а это связано с тем, какой более узнаваемый образ нужно избрать для того, чтобы быть более точным. Синтаксические конструкции, ритм фразы – все это очень важно. Ведь переводчик – это же не подстрочник. Стиль, эмоциональность. Мне кажется, Марии Людковской это удалось. Хотя, например, у Брауде и Беляковой я помню… Ведь сказка о Мумий-Тролле – это совершенно фантастическая сказка. Там же говорится о каких-то простых, очень понятных важных вещах. И создается такой мир детской стабильности, если угодно. Почему важно ребенку, чтобы у него были папа и мама, что он в связи с этим чувствует, каким образом происходит его эмоциональное воспитание, как он дает себе гнев, злость, как Малышка Мю, несмотря на свой вроде бы яростный характер, оказывается совершенно другим существом. Иными словами, у переводчика достаточно большой простор, начиная от просто синтаксического построения фразы до образности и до атмосферы и смысла, которые нужно передать. Виталий Млечин: Это принципиально разные книжки в разных переводах, или там меняются только детали? Николай Александров: Иногда да, иногда нет. Зависит от вольностей, которые позволяет себе переводчик. «Винни-Пух» Заходера, который мы все знаем, совершенно не похож на оригинал. Но мы к нему привыкли. И полный Винни-Пух производит на нас совершенно другое впечатление. Оксана Галькевич: Да, да. Это правда. Николай, у нас есть звоночек. Если вы не против, давайте выслушаем нашего телезрителя. Михаил из Петрозаводска. Михаил, здравствуйте. Зритель: Здравствуйте. Что хочу сказать открытым текстом? У меня жена очень поумнела за последнее время. Она все читает, читает и читает. Но теперь она отвечает на любой вопрос, который касался чего-либо – хоть коррупция, хоть освоение новых земель, школа, медицина – все, что интересует… Николай Александров: Что она думает о Мумий-Тролле? Зритель: До этого она не опускается. Николай Александров: Почему? До этого наоборот нужно возвыситься. Что вы! Зритель: Она может сейчас ответить на любой вопрос. Я думаю: «Откуда у тебя такие познания?». Николай Александров: Простите, пожалуйста, какой лучше перевод «Мумий-Тролля»? Белякова и Брауде, или, может быть, уже Мария Людковская прочтена? Если рядом с вами ваша супруга, ваша советчица. Зритель: Антона Павловича Чехова читает. Вот в его книгах ответы на любые сегодняшние вопросы. Николай Александров: Именно у Антона Павловича. Зритель: Там Мумий-Троллем, конечно, не пахнет. Но, тем не менее, мы знаем, как решались вопросы раньше и как надо решать теперь на основании того, что пережил Чехов. Особенно интересно про медицину. Все один к одному. Только то, что было 100 лет назад, оказывается, оно у нас и нонче повторяется. Оксана Галькевич: Михаил, замечательно. Спасибо вам за звонок. Николай Александров: Вам действительно повезло с женой, судя по всему. Оксана Галькевич: Да. И надо, чтоб жене с мужем повезло. Читайте книги тоже, пожалуйста. Николай Александров: Хорошо. Мы перейдем к еще одному хрестоматийному автору. Всем известному. В данном случае это новые тексты. Владимир Владимирович Набоков «Строгие суждения». Как мы понимаем, к переводам, к взаимодействию с разными языками, с классикой и современностью, Набоков связывается непосредственно. Не говоря уже о том, что и русскую классику, и классику зарубежную он раскрывал и объяснял своим студентам в пору своего преподавания. Кроме того, он внимательно следил за переводами своих произведений. Но а то, что касается этих текстов – это несколько иной Набоков, действительно более строгий. Замечательно начинается вступление Владимира Набокова. Он пишет «Я мыслю, как гений. Пишу, как выдающийся автор. А говорю, как дитя». Действительно, Владимир Набоков не любил давать интервью устно. Несмотря на то, что, как мы знаем, для каждого журналиста устная беседа предпочтительнее, нежели письменно заданные вопросы и полученные ответы. А вот Владимир Владимирович уважал именно этот последний жанр. И поэтому в эту книжку вошли его интервью, но тщательно отобранные самим Набоковым, тщательно им отредактированные и исправленные. Он объясняет, что говорит он плохо, для него ораторское искусство всегда было чудом. И на самом деле по-настоящему он раскрывается на письме. Кстати говоря, то, что касается многоязычия, один из вопросов, который задают Владимиру Набокову журналисты – а на каком языке он думает? Понятно, сразу же скажу, что в эту книгу вошли поздние тексты Владимира Набокова – его интервью, его эссе и его письма редакторам, что тоже, кстати, весьма любопытно. Каким образом Владимир Владимирович относился к своим текстам, что именно его раздражало, что именно он правил, на какие неточности гневался и так далее. Совершенно особенный жанр. Так вот, Владимир Набоков на это отвечал, что «я не мыслю ни на каком языке, я мыслю образно». Действительно, человек, который вначале заговорил по-английски, с 5 лет начал говорить по-русски, первые его научные публикации были написаны на английском языке. Затем, как мы помним, Набоков постоянно говорил, что его главная ценность – это богатый гибкий русский язык, которым он владеет в совершенстве, который он в позднем, зрелом творчестве сменил на совершенно иной, по Набокову гораздо более примитивный, английский язык. Совершенно удивительное чтение, потому что это все тот же Набоков, который позволяет себе быть необыкновенно выразительным и образным. И эта метафоричность и образность проникает и в его публицистические суждения. И в то же время весьма, если угодно, ригористичным. И то, что многие его суждения говорят о его неколебимых принципах. Конечно, это вызывает уважение. Единственное исключение, которое сам Набоков сделал, обращаясь к эпохе «В. Сирина» - это очерк, который был посвящен Владиславу Ходасевичу, написанный сразу после смерти Владислава Ходасевича. Это также о многом говорит, почему именно Ходасевич присутствует в этой книге. Оксана Галькевич: У нас еще один звонок. Очень настойчивый телезритель Валерий из Башкирии. Валерий, здравствуйте. Зритель: Здравствуйте. Сейчас я перечитываю книгу о Лермонтове. Это вообще, я считаю, одно из таких произведений… Для меня вообще откровение, кто такой Лермонтов оказался по этому произведению. Очень нравится мне… Как ни странно, детские – Носов. Очень нравится перечитывать мне Пушкина «Петр Первый». Очень нравится. Оксана Галькевич: Замечательно. Валерий, скажите, что-то на заметку себе берете по итогам нашей рубрики «Порядок слов» с Николаем Александровым? Что-то записываете, читаете потом? Зритель: Вы знаете, довольно современное я не очень… Николай Александров: Владимир Владимирович Набоков не такой уж и современный. Оксана Галькевич: Валерий, у нас разные бывают книги. Спасибо вам большое. Николай Александров: А мы Валерию в свою очередь дадим совет, я думаю. Если уж с Лермонтова начали. Я вспоминал лекции Набокова о русской и зарубежной литературе. И одна из самых удивительных лекций как раз посвящена Лермонтову. Подробнейший разбор «Героя нашего времени» - такой проницательный набоковский взгляд. Совершенно другое прочтение школьного романа. Вроде бы достаточно хорошо известного. Совершенно особая точка зрения. И лермонтовский текст раскрывается. Оксана Галькевич: Школьникам можно рекомендовать к прочтению? Чтобы потом написать правильное сочинение. Николай Александров: Владимир Владимирович Набоков, в частности, говорил, что он гордится тем, что ни разу не напивался, не состоял членом ни одного клуба и ни одного общества, и ни разу не употреблял мальчишеские слова из трех букв. Ни разу в жизни, представляете? Какая принципиальность и гордость. Конечно, можно. Еще один классик (а это уже классик скорее неизвестный, хотя достаточно важный для американской культуры) – Стивен Крейн «Третья фиалка». Такая любовная романтическая импрессионистическая повесть, скорее, роман, с достаточно банальной темой, потому что это история романтической любви, а, с другой стороны, столкновение, я бы даже сказал, не столько социальной… не он был титулярный советник, а она генеральская дочь, а вот столкновение буржуазности и богемности. То, что потом в первой половине XX века станет одной из важных тем в американской литературе. И даже не только потому, что среди последователей Стивена Крейна называют целый ряд писателей (Хемингуэя, Фолкнера), но, наверное, у многих по целому ряду причин первые ассоциации возникнут с Фицджеральдом, поскольку вот эта тема такой обманчивой сладости жизни – достаточно важная и для Крейна. И еще об одной книге я хотел сказать. Она совершенно удивительная и совершенно неожиданная. Это уже другой подход к классике, абсолютно современный. И понятно, почему я должен был об этой книге сказать. Она называется «Дневник книготорговца». Шотландец Шон Байтелл. Это действительно дневник, который ведется главным героем, альтер-эго самого автора, в течение одного года. Но какая фантастическая ситуация, которая рождает самые разные ситуации. Это небольшой шотландский городок, который ныне действительно такой мировой книжный центр – Уигтаун, где проходит книжный фестиваль и который иногда даже называют «городом книги». И он действительно приобрел такую мировую известность. Главный герой – хозяин букинистического магазина. Это уже любопытно. Почему? Просто потому что еще относительно недавно в советское время букинистические магазины играли достаточно важную роль. Но не из-за книжного изобилия. Как раз напротив. Книга, которая недоступна по подписке, поскольку подписки были именные. Книга, которую невозможно достать в книжном магазине, как и любой дефицитный товар. Она появлялась в букинистических магазинах, не говоря уже о дореволюционных изданиях и так далее. А вот в последнее время букинистических магазинов практически не осталось. Их можно перечислить по пальцам даже в Москве. Существуют букинистические отделы в крупных книжных магазинах, как, допустим, «Дом книги» на Арбате. Для нас во многом это уходящая натура, просто потому что букинистические магазины перестают быть такими центрами распространения книг. А в данном случае Шон Байтелл описывает современной иной, современный, шотландский букинистический магазин, который не только может, например, представить книги. Во-первых, на разных языках. Есть замечательный эпизод в этой книге, когда три русские женщины приходят в букинистический магазин, скептически оглядывают все вокруг, и одна из них, как пишет главный герой, спрашивает: «А есть ли у вас книги на русском языке?». И хозяин говорит: «Да, конечно, есть». После этого они разворачиваются и уходят. Так вот. И здесь множество абсолютно уникальных и совершенно небукинистических проблем. Что делают с книгами? Какие книги покупаются? Как избавиться от книг? Каким образом конкуренция у магазина с сетью Amazon в данном случае, то есть с электронными книгами и с интернет-магазинами. Главный герой расстреливает Kindle, например, и вешает на щит из ненависти к этим электронным читалкам. Иными словами, это вполне уникальная вещь, но в то же время живая. А плюс к тому – это совершенно фантастическая картина нравов. Работники букинистического магазина, покупатели, которые приходят, очень часто вызывают раздражение тем, что они ничего не покупают, не ставят книги на полки и так далее. Иными словами, удивительное погружение в книжный мир вообще. Оксана Галькевич: Особенно эти русские. Виталий Млечин: Спасибо вам большое. Оксана Галькевич: Дороти Сэйерс «Сильный яд» читает наш телезритель. Теодор Драйзер «Финансист». Карла Маркса кто-то перечитывает. Симонов «Солдатами не рождаются». Бокаччо «Декамерон». Щедрин «Медведь на воеводстве». Это лишь часть того… Николай Александров: Боже ты мой, как социальный срез. Оксана Галькевич: Николай Александров, литературный критик, и «Порядок слов» была наша рубрика, друзья.