Ольга Арсланова: У нас очень разнообразная программа: мы говорим об Интернете, о запретах, о свободе слова, о несерьезных новостях. И о поэзии прямо сейчас поговорим. У нас рубрика "Порядок слов". И мы приветствуем литературного критика Николая Александрова. Николай Александров: Здравствуйте. Юрий Коваленко: Добрый вечер. Ольга Арсланова: У нас известный формат: Николай приносит пять самых интересных книг на выбранную тему. Сегодня, я так понимаю, поэзия? Николай Александров: Ну, достойных. Они не обязательно самые интересные. У нас же, как известно, на вкус и цвет товарищей нет. Ольга Арсланова: Вот вы, я смотрю по цвету, по размеру подбирали, чтобы все разные были. Николай Александров: И по цвету, и по размеру. И самое главное – это разные типы изданий. Мы сегодня поговорим еще о том, каким разнообразным образом издаются книги, насколько они друг на друга не похожи. Когда мы говорим "книжка", у нас некий общий образ, да? Но, с другой стороны, у каждого есть свои любимые с детства издания, которые сопровождают человека на протяжении всей его жизни, передаются детям, внукам, у них становится отдельная совершенно судьба. И у нас будет повод об этом сегодня поговорить. И мы говорим поэтому не только о поэзии, а каким образом поэзия оформляется в книгу и как по-разному она в разных книгах предстает перед нами. Начну я с книги из серии, которую я не просто люблю, а обожаю. И может быть, даже первый вопрос телезрителям. Это серия "Литературные памятники", которая выходила в издательстве "Наука", в издательстве "Ладомир". И наверное, многие помнят самые разные книжки, которые выходили в серии "Литературные памятники". Это серьезное научное издание, где, как правило, печатается не только текст, который заслуживает внимания, но печатаются обширные послесловия, обширные комментарии. Есть замечательный справочный аппарат. То есть это своего рода энциклопедия, которая посвящена иногда автору, а иногда – одному произведению. И может быть, кто-то из наших телезрителей поделится своим опытом, какие книги из серии "Литературные памятники" им наиболее дороги, ценны, какие живут в семьях. Ну, я, например, могу назвать целый ряд книг, к которым я постоянно обращаюсь. Юрий Коваленко: Что же это, если не секрет? Николай Александров: Ну, например, "Петербург" Андрея Белого. Андрея Белого не издавали на протяжении практически всей советской эпохи, последние книги его выходили в 30-х годах. Это трилогия "Москва" Андрея Белого с предисловием, между прочим, Каменева Льва Зиновьевича, а не какого-нибудь… Затем его перестали переиздавать. И одним из прорывов в издании Андрея Белого была как раз книга, вышедшая в серии "Литературные памятники", огромный том "Петербург" Андрея Белого. Ну а дальше можно перечислять до бесконечности – от античной литературы (например, "Сравнительные жизнеописания" Плутарха) до русской классики. Причем это не обязательно большой формат. "Сумерки", например, Антона Павловича Чехова – сборник рассказов, да? – вышел отдельным изданием. И "Литературные памятники" не случайно обращаются к каким-то книгам, которые как будто… то есть они представляют из себя действительно самостоятельные издания, самостоятельный памятник. И вот к ним возвращаются в серии "Литературные памятники" исследователи и как бы по-новому эту книжку, это издание представляют современному читателю. Как, например, вот эта книга. Это Уильям Вордсворт, "Прелюдия: 1805". "Прелюдия" – это огромная поэма Уильяма Вордсворта, который, конечно, нам хорошо известен как один из замечательных английских романтиков, глава так называемой "озерной школы", который открыл вот этот озерный край для английского читателя, бежав от лондонской суеты. Он воспевал как раз под сенью… Я начинаю сразу же цитировать один из сонетов главных в русской литературе, который, кстати говоря, начинается с эпиграфа из Вордсворта: "Не презирай сонета, критик". Пушкинский сонет. Так вот, с эпиграфа вордсвортского начинается стихотворение Пушкина. И, рассказав о сонете Возрождения, Пушкин затем пишет: "И в наши дни пленяет он поэта, – то есть сонет, – Вордсворт его орудием избрал, // Когда вдали от суетного света // Природы он рисует идеал". Ну, о сонете мы, кстати, чуть позже поговорим еще. Так вот, совершенно удивительный поэт, повлиявший очень сильно и на английскую поэзию, ну и, как мы видим, не только на английскую. Не случайно я Пушкина процитировал. Но "Прелюдия" – это совершенно особенное произведение, как я уже сказал. Это поэма, написанная белым пятистопным ямбом – нерифмованным стихом, таким классическим стихом для английских поэм, в первую очередь. И в этом смысле этот размер достаточно привычен российскому читателю, который обращается к классике. И само течение пятистопного ямба как бы настраивает на вполне определенный лад. Это воспоминания Вордсворта о своей жизни и рассказ о своем поэтическом становлении. "Прелюдия" повлияла не только на английскую поэзию, но и на английскую прозу. Многие говорят, что джойсовское, например, письмо во многом опирается на Вордсворта. И не только, кстати говоря, британская, потому что если мы говорим о Марселе Прусте, "В поисках утраченного времени", то во многом Вордсворт своим течением мысли подготавливал тот поток сознания, который затем мы находим у Пруста и у Джеймса Джойса. Но, кроме "Прелюдии", здесь опубликованы стихотворения из разных поэтических сборников Вордсворта. И, как я уже сказал, есть обширные статьи, которые говорят и о Вордсворте как поэте, личности, и конкретно о "Прелюдии" как об особенном совершенно произведении, значимом для истории поэзии вообще и для британской поэзии в частности. Ну и, разумеется, в раздел приложений и дополнений входят комментарии, примечания и разного рода статьи, которые погружают вот это удивительное произведение английского поэта в совершенно необыкновенный контекст. Ольга Арсланова: Николай, есть такая точка зрения, что писать прозу иногда легче, ну, как правило, легче, чем поэзию, и значительно больше действительно хороших произведений в прозе, чем поэтических. Вот вы с чем это связываете? Правда, хороших поэтов можно по пальцам перечислить. Николай Александров: Я бы так не сказал на самом деле. Ну, потому что понятно, что все пишут стихи и на самом деле все пишут прозу. Простота прозы тоже обманчива – может быть, поэтому поток посредственных произведений в прозе не меньше, чем в поэзии. А вот любопытных вещей, неожиданных в поэзии, если мы имеем в виду современную поэзию, о которой также будем говорить сегодня, может быть, даже происходит больше. Другое дело, что отбор поэтических произведений в силу наших пристрастий, традиций и прочего-прочего, он подвергается… ну, совершается с гораздо большим чаянием. И действительно, наверное, посредственные стихи производят гораздо более неприятное впечатление, нежели посредственная проза. Ну, с прозой мы еще смиряемся, да? Нас может что-то, по крайней мере, примирить – ну, не знаю, любопытный сюжет или какие-то отдельные фрагменты, или история, которая, может быть, рассказана нелепо, но сама по себе история все равно же ценная. В поэзии, конечно же, доминирует форма. И вот как раз о форме мы и поговорим – об одной из самых замечательных поэтических форм, универсальных. Эта форма – сонет. Собственно, мы уже начали этот разговор. Сонет зародился в Италии. Считается, что вот этот канон сонета, сонетной формы, этих удивительных 14 строк, которые, в общем, такое золотое сечение поэзии, дал Джакомо да Лентини. Это два катрена, то есть два четверостишия, и два терцета. Терцину мы знаем, ну, хотя бы потому, что именно терцинами написана "Божественная комедия" Данте, да? Вот два четверостишия и две терцины, два терцета. Это так называемый итальянский сонет, который затем перешел во французскую поэзию и перешел в русскую поэзию. Антон Антонович Дельвиг – один из первых, кто начал обращаться к сонету, он как раз писал в этой форме итальянского сонета. А вот пушкинский сонет, который я сегодня цитировал, написан уже по-другому: это четыре катрена… в смысле, три катрена, три четверостишия и две заключительные строчки. Так построен британский сонет. Ну а в данном случае у нас замечательная книга, которая вышла в издательстве "Текст". Это "Французский сонет" – такая небольшая антология, причем абсолютно авторская, потому что Роман Дубровкин, который перевел "Французский сонет", он же, по существу, и составил эту небольшую французскую антологию сонета, и поэтому, конечно же, здесь пристрастия самого переводчика видны. Но, с другой стороны, это сонет, который охватывает период – начало рассвета, то есть от XVI столетия, когда во Франции начал расцветать сонет, в частности благодаря поэтам Плеяды, благодаря Ронсару, одному из главных мастеров сонета и лирических мастеров вообще. И вплоть до современности, поскольку уже авторы XX века, такие как Анри де Ренье, которого так любил Кузмин, прозу, кстати говоря, которого так любил Кузмин и переводил, Михаил Кузмин… Или Поль Валери. Все они представлены в этой небольшой книжке. И важно… Я очень люблю эти текстовские издания – хотя бы потому, что, помимо переводов, здесь представлены и стихотворения на языке оригинала. И таким образом… Юрий Коваленко: Можно еще и самому попробовать перевести. Николай Александров: Да, совершенно верно, можно попробовать перевести. Но самое главное – видно, каким образом работал переводчик, чем он жертвует, например: точностью или особенностями какими-нибудь поэтическими, ну и так далее. Так что, иными словами, это одна из версий французского сонета. И к ней примыкает еще одна книга, если уж я об этом заговорил. Это "Поль Валери", антология небольшая стихотворений этого совершенно удивительного французского автора, который действительно на сегодняшний день может считаться и считается образцом такой интеллектуальной, тонкой, изысканной поэзии XX века. Алексей Кокотов перевел стихотворения Поля Валери, они тоже представлены здесь с параллельными текстами на французском языке. Стихотворения самые разные. Поль Валери погружен очень внимательно, например (как, кстати, часто бывает вообще в сонете), присматривается к античной культуре, и поэтому довольно сложная образность – и античная, и мифологическая – присутствует в его стихотворениях, как и у многих авторов. Вот Анри де Ренье, например, я называл, у него тоже это обращение к античной поэзии в сонетной форме. Это вообще одна из обыкновенных вещей. У нас так любил писать, например, Вячеслав Иванов, еще один удивительный мастер сонета и сонетной формы. Я как-то уже, по-моему, даже цитировал его "Римские сонеты" – один из самых удивительных сонетных циклов, которые существуют в русской литературе и в литературе XX века, вне всяких сомнений. Так вот, Поль Валери, который представлен, разумеется, и в антологии "Французский сонет", здесь во всем своем разнообразии предстает. Я немножко спешу, потому что осталось еще две книги, а о них тоже совершенно особенный разговор. И у нас немножко странно получается, потому что я вроде как не цитирую стихотворения из тех книг, которые называю. Ну, поверьте мне, просто потому, что нет… Юрий Коваленко: Нет возможности…. Николай Александров: Нет возможности и места, да. Действительно, по крайней мере, об одной из этих книг хотелось мне рассказать чуть более подробно, если уж наш разговор начался с того, что мы говорим не только о поэзии и о книгах, но и о том, каким образом они приходят к читателю, как они вместе с читателем живут. К 125-летию Марины Ивановны Цветаевой – "Библиофильский венок М. Цветаевой: Автографы и мемориальные предметы из собраний Льва Мухина и Михаила Сеславинского". Вот такой замечательный альбом. Понятно, что это действительно альбом, здесь представлены в основном фотографии. Что сюда, собственно говоря, вошло? Во-первых, вошли поэтические сборники Марины Цветаевой, разумеется, прижизненные издания (понятно по определению) с ее автографами и дарственными надписями. Вот все те, которые до нас дошли. Причем во вступительной статье довольно подробно описывается как бы судьба вот этого особенного наследия Марины Ивановны, какие сборники встречаются чаще. Например, как ни странно, чаще всего встречается первый сборник Марины Цветаевой, встречается у библиофилов, с автографами и дарственными надписями. Это первый сборник "Вечерний альбом" – та книжка, с которой Марина Ивановна, можно сказать, вошла в русскую поэзию. Об этом сборнике высказывались комплиментарно и Максимилиан Волошин, и Валерий Брюсов. Так Цветаева была замечена на поэтическом российском олимпе начала XX столетия. И больше всего экземпляров именно этой книги с автографами и дарственными надписями Цветаевой сохранилось. Кроме того, второй сборник "Волшебный фонарь" чуть меньшим количеством экземпляров представлен. Ну а дальше другие сборники Марины Цветаевой: и "После России", и "Версты", поэма "Молодец". Все это, разумеется, можно найти. Дарственные надписи разным людям. Ну и небольшие справки сопровождают публикацию этих материалов. Рассказывается, какие взаимоотношения связывали Цветаеву с человеком, которому она подарила книгу, история самого автографа. Немного об истории того или иного поэтического сборника. Ну и так далее, и так далее. Юрий Коваленко: Я хотел поинтересоваться, прошу прощения. А кто-нибудь делал подобную работу по другим авторам? Я впервые вижу. Николай Александров: Да, есть, конечно. Есть, конечно, работы, которое так или иначе… Ну, в данном случае это частные собрания, это выборка из частных собраний. Существуют каталоги и альбомы, по-разному изданные. Ну, на моей памяти, например, один из моих любимых каталогов – это библиотека Ивана Никаноровича Розанова, которая сейчас хранится в Музее Александра Сергеевича Пушкина. Это, кстати говоря, одна из самых больших библиотек первоизданий русских поэтов – от Тредиаковского до XX века. И два каталога уже выходило – не таких красочных, как, например, вот эта книга, но тем не менее. Любопытно, что здесь представлены не только, разумеется, книги и издания, а представлены и рукописи, то есть автографы цветаевские, письма, открытки, фотографии, портреты. Или вот, например, такой удивительный материал. Это телеграмма, которую послала Марина Цветаева в 1915 году. Послала она не кому-нибудь, а барону Штейгеру. А это на самом деле стихотворение "Безумие и благоразумие". Вот телеграммное послание стихотворения – один из самых удивительных и фантастических примеров того, как стихотворение может предстать перед читателем в совершенно особом виде. Потом уже, спустя долгое время, московские концептуалисты очень думали над тем, как поэзия может жить в разных носителях. Мы помним, например, карточки Льва Семеновича Рубинштейна, библиографические карточки. Вот телеграмма – один из примеров почти концептуалистских Марины Цветаевой. Иными словами, эта книга дает возможность как бы не просто приблизиться к творчеству Цветаевой… Ну, мы понимаем, что от того, как издание мы держим, что перед нами находится – автограф, письмо, рукопись, первое издание, тем более с пометками, маргиналиями… А здесь это все тоже есть, правки Цветаевой на оттисках, исправления, которые она вносит в сборники. Все это делает книгу совершенно другой, живой, как бы приближенной к нам. И таким образом, раскрывается совершенно иначе этот цветаевский мир. Что, разумеется, не исключает и чтения текстов. И о последней книге буквально несколько слов. Теперь мы уже обращаемся к современности. Слово "концептуализм" не случайно прозвучало. Впрочем, это не вполне, конечно же, концептуализм. Это как раз пример новой поэзии. Вышла эта книга в издательстве Livebook. Это Анна Русс, "Теперь все изменится", так называется, в серии "Новая поэзия". А серию курирует Вера Полозкова – один из самых известных современных авторов. Вот что любопытно в этой книге, куда вошли стихотворения самых разных лет? Возвращаюсь к разговору: что легче писать – прозу или стихи? В отличие, например, от прозы, которая очень часто по-прежнему ориентируется на такой стандартный эпический реалистический канон, такая толстовско-шолоховская проза – огромные хроники, масштабные повествования, серьезные проблемы и прочее-прочее, вот этот канонический нарратив (прошу прощения за странное слово), то есть способ повествования и рассказывания, он до сих пор доминирует. В поэзии все несколько иначе. Современные поэты не столько потрясают новой лексикой или новыми реалиями… Хотя здесь, разумеется, существуют и Facebook, и Интернет, и новые словечки, которые так или иначе входят в повседневность. Поэзия сразу же реагирует на те новшества лексические, которые появляются в обиходе. И в этом смысле она очень внимательно прислушивается к тому, что происходит в мире вот сейчас. Но, помимо всего прочего, это попытка рассказать о каких-то простых вещах. А лирика всегда говорит, в общем-то, ну, по большей части о вещах простых: любовь, разлука, расставание, одиночество, встречи и прочее-прочее-прочее. Ну, если мы не говорим о фельетонной поэзии. Вот всегда существует какой-то сдвиг. У меня, наверное, осталось немножко времени. И все-таки чтобы прозвучали современные стихи. Цитировать современных поэтов вообще довольно сложно… Юрий Коваленко: Ну, эпилогом. Николай Александров: Да-да-да. Поскольку иногда это звучит как дискредитация. Ну, тем не менее… Ольга Арсланова: Давайте! Николай Александров: Вот известный мотивчик: "В краю далеком есть бюро Затерянных вещей. Там чудеса, там леший бро, Там чахнет царь кощей. Туда идем мы с пятачком Дорогой непрямой И не расскажем мы о нем, Когда придем домой". Ольга Арсланова: Спасибо большое. Николай Александров: Это Анна Русс. Ольга Арсланова: Николай Александров, рубрика "Порядок слов". Юрий Коваленко: Спасибо.