Юрий Коваленко: Ну и сейчас у нас время культурно просвещаться. Лучшие книги уходящего года. Ведущий нашей рубрики – литературный критик Николай Александров – уже у нас в студии. Здравствуйте. Николай Александров: Здравствуйте, здравствуйте. Ольга Арсланова: Здравствуйте. Николай Александров: Вы уже произнесли ключевое слово – "просвещение". И я хотел напомнить, кто у нас "почтовые лошади" просвещения. Переводчики, конечно же. На этой неделе были вручены премии за лучшие переводческие работы. Я хотел поздравить лауреатов. Среди них замечательные и хорошо известные не просто переводчики, а авторы, как, например, Вера Мильчина, которая уже не первый раз за свои переводные книги награждается премией. И это очередная премия – "Мастер в области перевода" за перевод Оноре де Бальзака, "Мелочи супружеской жизни". Замечательная книга. Мы, кстати говоря, о ней рассказывали. А премию "Иллюминатор" получила Ольга Дробот тоже за совершенно чудесную книгу и серьезный труд, потому что это новый перевод Генриха Ибсена. Мария Любковская стала обладательницей премии в области перевода детских книг. Ну и наконец, Анна Герасимова, которая многим известка как Умка, стала лауреатом премии в номинации "Переводчик поэзии". И я хотел бы поздравить всех с этим замечательным событием. Действительно, благодаря переводчикам многие книги не просто для нас открыты, но они очень быстро доходят. Дистанция между изданием книги на иностранном языке и переводом на русский язык за последние годы сократилась. И по существу, очень часто выходит книга и на иностранном языке, и на русском языке. Ну а сегодня мы поговорим о книгах года. Просто все-таки несмотря на то, что наша передача просветительская, она еще и новостная отчасти, поэтому все-таки я не выбирал из тех книг, которые мы представляли в течение года. А понятно, что тогда, наверное, этот список был бы гораздо больше и я вряд ли бы уложился в пять изданий, поскольку были действительно замечательные и милые сердцу моему произведения – как поэтические, так и прозаические, отечественные и переводные, фикшн и нон-фикшн. Но вот пять книжек, о которых я не рассказал, но о которых, как мне кажется, рассказать необходимо. Одна из книжек вообще, с моей точки зрения, едва ли не главное событие последних лет, последних двух десятилетий точно – это книга Марии Степановой, которая называется "Памяти памяти". Я, кстати, скажу сразу, что это один из тех случаев, когда русскоязычное издание, и уже практически одновременно в будущем году сразу же появится и на немецком языке. Она уже переведена на немецкий. Ольга Арсланова: Но пока найти книгу в магазинах очень сложно. Николай Александров: А дело все в том, что это совершенно неожиданная вещь. Эта книжка вышла в новом в издательстве, вышла она небольшим тиражом – 3 000 экземпляров. И буквально за две недели эти 3 000 экземпляров разошлись. Но сейчас будет второй тираж, и таким образом, эту книгу можно будет найти. Мария Степанова известна всем прежде всего как поэт. И, кстати говоря, в рамках программы "Порядок слов" я представлял еще один солидный том Марии Степановой – сборник ее стихотворений, "Против лирики" он называется, куда вошли не все стихотворения Маши Степановой, а отобранные очень внимательно. И в каком-то смысле эти две книги хорошо сопоставлять друг с другом, но что собственно не исключает значимость вот этой книги как таковой. Во-первых, она совершенно фантастически продумана – от обложки, которая становится уже частью текста. Вот эта фарфоровая куколка. Их выпускали в Германии, а затем в Японии, были они в начале века и в России. Бракованные фарфоровые куколки использовали как своего рода амортизатор, когда перевозили вещи: пустоты между ящиками заполняли бракованными этими самыми куколками. И она чрезвычайно важна как символ, как такой один из лейтмотивов, который проходит через всю книжку. Ну, наверное, все-таки несколько слов нужно сказать. Об этой книге довольно трудно говорить хотя бы потому, что, с одной стороны, это документальное повествование. С другой стороны, автор обозначает жанр как романс. И это не случайное лирическое напоминание, хотя у Маши Степановой есть ассоциации с жанровым обозначением английским, что такое романс в английской культуре и в английской литературе. Это исследование семейного альбома вроде бы, восстановление лакун, попытка воссоздать или попытаться, по крайней мере, воссоздать то, что осталось. Альбом с фотографиями, многие из которых, когда смотрит уже спустя некоторое время человек, абсолютно неизвестны, и непонятно, кто изображен, в каких обстоятельствах. И фотографии присутствуют, но они присутствуют исключительно в словесном виде. Одна только фотография завершает эту книгу, а все остальные многочисленные фотографии как семейного альбома, так и тех проектов, которые упоминает Маша Степанова. Например, как знаменитый проект Франчески Вудмена, одного из величайших фотографов XX столетия. Франческа Вудмен, напомню, покончил в 81-м году жизнь самоубийством. А ее фотографии, автопортреты ее, и не только автопортреты стали такой очень важной вехой не только в истории фотографии XX века, но и вообще в истории культуры прошлого столетия. Так вот, и фотографии семейные, и несемейные, и картины (например, как автопортреты Рембрандта), и многое другое присутствует в этой книге в виде описаний. И здесь, конечно, чувствуется, во-первых, необыкновенное мастерство владения языком. Чувствуется, что Маша Степанова, конечно же, поэт. Ни одного неточного слова. Такое впечатление, что человек, когда он погружается в это повествование, он оказывается окружен такими словесными гравюрами, настолько тонко и изысканно описаны фотографии, картины так, что они становятся видимыми, почти осязаемыми – как, например, эта замечательная фарфоровая куколка, которая изображена на обложке этой книги. Но это не только документальное повествование, это не только рассказ о семье, тем более что это повествование пунктирное. Многие тайны оказываются как будто бы нераскрытыми, невысказанными. И из этой книги последовательная история рода не получается. Это скорее то, что удалось автору раскрыть, и то, что он раскрывает читателю. Но это все-таки еще книга о памяти, о том, каким образом человек с памятью обращается. Память, которая присутствует в самых разных своих модификациях в нашей жизни, потому что память может быть агрессивна, сентиментальна, может быть, наоборот, научна. И еще одна очень важная вещь в связи с памятью, которая, в принципе, вообще основа человеческого мышления и человеческой жизни, – это отношение человека к прошлому. Очень часто прошлое становится предметом спекуляций, восторга, восхищения. Но вот признать за прошлым его собственное достоинство, отнестись к нему бережно, так, чтобы прошлое оставалось только прошлым, оказывается, довольно трудно. И в этой книге, с одной стороны, последовательный рассказ о том, каким образом она писалась. Мария Степанова говорит, что эта книга писалась практически всю жизнь. Как она создавалась, как раскрывался семейный архив, а вместе с семейным архивом раскрывалось и многое другое. И здесь, помимо рассказов, путешествий, довольно много, так скажем, привлеченного материала, и совсем не случайно. Книжка сконструирована еще очень тонко, потому что не неожиданно, а в связи с чем-нибудь появляются довольно большие цитаты из Зебальда, который вообще чрезвычайно важный автор для Марии Степановой, или, например, из Мандельштама, из "Шума времени", или из записок, статей и стихотворений Марии Цветаевой, или из Пастернака и так далее. Все это чрезвычайно тактично включено в текст. Автор никоим образом не подчеркивает свою эрудицию. Хотя, вне всяких сомнений, можно позавидовать еще и необыкновенной памяти самой Марии Степановой. Я абсолютно убежден, что эту книгу, во-первых, мог написать человек, который, по слову самой Марии Степановой в ее автохарактеристике, "обладает обезьяньей памятью на все вербальное". Действительно, можно позавидовать вот этому точному обращению с цитатами и цепкости, когда практически все прочитанное оказывается в голове, с одной стороны; а с другой стороны – конечно же, зоркости, потому что внимательность к миру, умение разглядывать вещи, предметы, фотографии, окружающую обстановку, людей представлены также здесь. Ну и наконец – язык, который, с одной стороны, необыкновенно прозрачен. Я не могу сказать, что он прост, но он доходчив и понятен, и внятен. А с другой стороны, в нем всегда присутствует такой оттенок поэтической метафоры. И поэтому Мария Степанова пишет, например, не "речной залив", а "речная вода". И эта речная вода не просто так, а потому что описывается Волга в районе Саратова. И сопоставление двух фотографий – XIX века, где река заставлена кораблями, и нашего времени, когда речная вода оказывается пуста, причем не просто пуста, а Мария Степанова пишет "пуста, как тарелка". И сразу возникает образ, и ты вдруг неожиданно представляешь себе эту пустоту. Это книга, которая заставляет подумать и задуматься о многом, поскольку память и прошлое – это то, что присутствует в человеческой жизни всегда. И проблемы, которые здесь затронуты, – это проблемы, конечно же, и социальные, и общественные, и общество в целом, вообще. Но это и проблема каждого человека: каким образом с памятью обращаться, какое мы имеем отношение к прошлому, и самое главное – как прошлое продолжает жить в нас. "Памяти памяти". Всем рекомендую. Второй тираж уже, говорят, есть. Ольга Арсланова: Когда появится? Когда обещают? Николай Александров: То есть он должен появиться вот-вот, потому что несколько дней назад Андрей Курилкин изобразил даже печатный станок, который отпечатывает новый тираж книги Марии Степановой. Ольга Арсланова: Спасибо. Николай Александров: Еще одна книга, которая, конечно же, стала событием. Помимо того, что Виктор Пелевин в этом году вошел в число финалистов премии "Большая книга" со своим романом "Лампа Мафусаила", но это уже как бы дело прошлое. А вот последний его роман "iPhuck 10", о котором мы, кстати говоря, уже говорили, но еще не показывали, не представляли нашим телезрителям. Действительно, одно из событий, наряду с Дэном Брауном, которого я просто сегодня не взял, не уместился он. Я считаю, что он как-то сам за себя отвечает. И я думаю, что многие телезрители знают, что вышел роман "Происхождение" Дэна Брауна, который всячески бьет рекорды и так далее. И в этом смысле я думаю, что Дэн Браун сам за себя. Ольга Арсланова: Справится без нас. Николай Александров: Да. Виктор Пелевин, в принципе, тоже не нуждается ни в какой рекламе и рекомендации. Но вот что любопытно? Конечно же, это привычный Пелевин с его любовью к виртуальным мирам, к проблемам субъективности человеческого существования, с его убежденностью, что на самом-то деле никакого человеческого Я не существует. Вот есть некий такой мировой буддистский абсолютно взгляд на Вселенную и мир. И все, что мы видим – не более чем иллюзия. Юрий Коваленко: Традиционная надпись "18+" в уголке книги. Николай Александров: Ну да, это все понятно, конечно же, потому что Виктор Пелевин, в общем, здесь не стесняется и затрагивает самые разные аспекты нашей жизни – и социальной, и бытовой, и, разумеется, психологической, сексуальной, и так далее, и так далее. Поэтому "18+" – это предупреждение, в общем, читателю, что… Кстати, не очень много откровенных сцен. Есть романы у Виктора Пелевина, которые гораздо более экспрессивны в этом смысле. Но вот то, что можно было бы сформулировать как метод художественного развоплощения, в этом романе, по-моему, блестяще удается Виктору Пелевину, потому что реальность, которая теряет не просто материальность, а само свое существо. Два слова я скажу о сюжете, потому что главный герой на сей раз уже даже не человек, и даже не Я, и даже не некая субстанция. Порфирий Петрович (понятно, идущий от "Преступления и наказания") – это некий сетевой алгоритм. Он даже не существует никак и нигде, его даже никоим образом нельзя представить как некую субстанцию. Сетевой алгоритм, который, с одной стороны, расследует разного рода преступления, плюс к этому попутно еще и сочиняет о них романы, пользуясь тем, что он алгоритм и вся мировая литература ему доступна. У него нет мышления в прямом смысле этого слова, но его комбинаторные способности и вот эта цифровая память (если уж мы говорили о памяти) делают его каким-то таким странным человекоподобным духом. И он поступает в служение к куратору искусства Марухе Чо, так она называется, к даме, которая занимается современным искусством. И объект сатиры у Виктора Пелевина в этом романе… Конечно же, там много самых разных сатирических сцен, но современное искусство или то, что называется актуальным искусством, здесь разоблачается в полной мере, потому что это тоже своего рода такое развоплощение – искусство, которое перестает быть собственно искусством, превращается в некоторую виртуальность. Это мир, где как будто бы ни за что невозможно зацепиться, потому что не существует ни денег, не существует реальных человеческих плоских взаимоотношений, потому что сексуальная жизнь тоже оказывается виртуальной. Ну и так далее. Вот эта полная развоплощенность. И по этому развоплощенному миру проводит Порфирий Петрович, как Вергилий в Аде Данте, своего читателя. И рисуются разные-разные-разные сценки, разные приключения, разные модусы существования или несуществования, или призрачного существования в этой вселенной, которую так внимательно Виктор Пелевин выстраивает. Еще один замечательный, с моей точки зрения, памятник уходящего года, но памятник не только этому году, а годам 90-м. Это литературный альманах, который выпустил Игорь Шулинский. Он главный редактор этого тома литературного альманаха, называется он "Невидимки". Этот альманах посвящен 90-м годам, литературе 90-х годов. По мнению Игоря Шулинского, именно в это десятилетие были созданы многие тексты, которые как бы остались незамеченными или прошли незамеченными, и многие из них сюда вошли. Альманах довольно любопытно сделан, в любопытной стилистике, ну, потому что она такая яркая. Сам Шулинский говорит, что это почти журнал "Мурзилка". Наверное, действительно это что-то напоминает из таких изданий советской эпохи. Но тексты, конечно же, которые здесь помещены, они довольно сильно расходятся. Начинаются эти 90-е годы с классиков и предтеч, поэтому первая часть книги посвящена Лианозовской школе, и поэтому здесь помещены стихотворения Яна Сатуновского, Генриха Сапгира. Есть замечательный совершенно очерк о лианозовцах. Интервью с Владимиром Сорокиным, который тоже один из классиков концептуализма и вот этой эпохи, продолжавшейся уже в 90-е годы. Ну а затем тексты тех авторов, которые, может быть, не всем известны, но которые любопытны с самых разных точек зрения. Это и Егор Радов, к сожалению, уже умерший. И Сергей Онуфриев. И Игорь Шулинский публикует в частности, как я уже сказал, интервью с Владимиром Сорокиным, но публикует и свой рассказ. Есть вообще совершенно удивительные малоизвестные вещи, как, например, такое поэтическое сообщество "Тарту", когда целый ряд людей вместе собирались и предавались такому коллективному стихотворному творчеству. И часть этого коллективного стихотворного творчества представлена в этом альманахе. Я надеюсь, что за первым последует, наверное, все-таки, по крайней мере, второй том. А для многих это будет или хорошим воспоминанием об ушедшей эпохе, или просто открытием той литературы и, самое главное, той необыкновенной атмосферы. Юрий Коваленко: То есть получается, что этот альманах погружает в такую импрессию 90-х? Или же это, скажем так, сборник произведений людей, которые были в 90-х? Николай Александров: Я бы сказал так: конечно же, это тексты людей 90-х годов, да. Хотя Владимир Сорокин, Игорь Шулинский, в частности, продолжают писать и сегодня. И в этом смысле, конечно же, Шулинский или Сорокин может рассматриваться, допустим, как современный автор. Но, конечно же, здесь представлены тексты 90-х годов. Плюс к тому Игорь Шулинский в предисловии говорит, как возникла сама идея. Этот сборник, этот альманах должен был выйти еще в 90-е годы, но его… Там очень забавная история. Его просто отказались печатать в типографии сами рабочие, сказали, что если это выйдет, то все, они просто будут бастовать. Это тоже любопытно, каким образом эта культура завоевывала, если угодно, свое место под солнцем, доказывала свое право на существование. Но эти тексты во многом знакомят нас с тем пластом 90-х, который как бы остается в тени, но который продолжает жить и который не теряет актуальности, который может быть затушеван, заретуширован, в меньшей степени чувствуется. Но уже само напоминание об этом, как мне кажется, достаточно важно. И еще одна книга, которую я бы действительно хотел порекомендовать как одно из событий ушедшего года, вышедшая… Юрий Коваленко: Осталась одна минута, поэтому… Николай Александров: Это Гарольд Блум, "Западный канон" – книга, вышедшая в "Новом литературном обозрении". 26 классиков западной литературы, включая в частности и русскую литературу (Толстой). Что собственно такое классика, традиция? Что такое канон? Почему писатели остаются в памяти? Благодаря чему? Каким образом этот канон разрушается? И почему все-таки вот этот канонический подход к литературе достаточно важен? Замечательное исследование Гарольда Блума и, разумеется, требующее внимательного и медленного чтения. Ну и уже в завершение не могу не представить новый роман Ксении Букши – петербуржского автора, которого я чрезвычайно люблю за легкость, за необыкновенный язык, который проявляется и в стихотворном творчестве в частности. Ну а этот роман – это такая утопия, социальная утопия, острая утопия, с одной стороны, или антиутопия, как угодно (потому что немножко так в отрицательной манере мир, причем даже не какого-то отдаленного будущего, а будущего, что называется, на два шага впереди), но, с другой стороны, рассказанный с такой легкостью необыкновенной! И там представлены живые истории людей. Можно только позавидовать мастерству автора. Юрий Коваленко: Спасибо большое. Ольга Арсланова: Спасибо большое. Николай Александров. Главные книги этого года, уходящего. Большое вам спасибо от наших зрителей. Николай Александров: Спасибо.