Николай Александров: "Литературные памятники" - олицетворение памяти такой, как она должна быть - точной

Ольга Арсланова: А мы продолжаем. И сейчас время нашей литературной рубрики "Порядок слов". Мы приветствуем Николая Александрова. Здравствуйте, Николай.

Николай Александров: Здравствуйте.

Юрий Коваленко Добрый вечер.

Ольга Арсланова: Мы узнали о том, что сегодня… Вот книжки все похожи визуально, да? Потому что речь пойдет о книгах из серии "Литературные памятники".

Николай Александров: Да.

Ольга Арсланова: С советского времени одна из самых уважаемых и коллекционируемых серий.

Николай Александров: Совершенно верно. И в общем, не случайно я сегодня решил рассказать об этих книгах. Среди них только одна новая, об этом я скажу чуть позже.

Но в первую очередь я хотел бы выразить глубочайшее соболезнование всем людям, которые потеряли своих близких, родных, знакомых, друзей в кемеровском пожаре, и пожелать выздоровления, и выразить сочувствие тем, кто в этом пожаре пострадал. Я знаю, что многие уже вчера переводили деньги, пересылали вещи, сдавали кровь. И в сетях появились фотографии, где выстроились к пунктам переливания крови очереди из людей.

Горе рождает в человеке (и это нормальное человеческое чувство) сочувствие, отклик на чужую боль и на чужое страдание. Можно помочь живым, но смерть невосполнима. Утрата близких – это всегда трагедия. Но трудно себе представить, что чувствуют те люди, которые разом потеряли всю семью, как Игорь Востриков, у которого сгорели в кемеровском торговом центре жена, сестра и трое детей – дочь и два сына, двух пяти и семи лет. И что ему сказать? И как он будет жить дальше с этим кошмаром, от которого не отмахнуться и который, разумеется, не забыть?

Сострадание и соболезнование – это дар, который дается человеку. Это значит, что я сочувствую, сострадаю, то есть испытываю или пытаюсь испытать хотя бы такое же страдание. Соболезную – это значит, что хотя бы отчасти испытываю такую же боль и пытаюсь облегчить человеку это бремя страданий. Горе переживается в одиночестве, но его не пережить в одиночку. Именно поэтому вчера на митинги, на акции памяти вышли люди во многих городах – в Новосибирске, в Красноярске, в Кемерово, в Твери, в Петербурге, в Москве, – потому что они были движимы этим желанием сострадания, соболезнования, сочувствия.

Я вчера был на Пушкинской площади. Я видел тех людей, которые пришли по зову сердца, как говорится, которые хотели разделить с другими эту боль. Я увидел необыкновенное количество скорбных и прекрасных лиц, самых разных молодых, необыкновенно молодых и старых, людей моего поколения вокруг памятника Пушкину. Место знаковое в Москве. Почти полтора столетия назад на открытии памятника Пушкину Федор Михайлович Достоевский произносил свою знаменитую "Пушкинскую речь". И как одну из основополагающих свойств, одну из черт, главных черт пушкинского гения он выделил всеотзывчивость.

И вот если всеотзывчивость и чувствовалось, эта память о всеотзывчивости, олицетворением который является Пушкин, то это произошло вчера, когда вокруг памятника горели свечи и цветы выстроились вокруг памятника в человеческий рост. После речи Достоевского, спустя несколько десятилетий, Владислав Ходасевич в своей статье "Колеблемый треножник" сказал, что "Пушкин – это имя, которым мы будем окликать друг друга в наступающей темноте". Он как бы предвидел грядущие испытания XX века. Пушкин для нас – воплощение человечности и памяти о человечности.

Собственно поэтому я сегодня буду говорить о "Литературных памятниках". Кстати говоря, Пушкин выходил в этой серии неоднократно, издавались его стихотворения, его записки и дневники, его письма жене ("Капитанская дочка", "Медный всадник").

Но начать я хочу с той книги, которая вышла совсем недавно в этой серии, которой, кстати говоря, в этом году исполняется уже 80 лет. Она была основана в 1948 году по инициативе академика Сергея Ивановича Вавилова. И с тех пор, пускай с перерывами, она выходит. Серия, у которой есть канон. И сама эта серия, сами эти книги – если угодно, это олицетворение памяти такой, какой она должна быть, то есть точной, которая пытается открыть, ну, в данном случае научную истину и хранит ее. Поэтому, помимо корпуса текста, как правило, это одно или несколько произведений. Существует раздел "Дополнения", где даются варианты текстов, другие произведения автора. И приложение, где помещены статьи, рассказывающие и об авторе, и о том произведении, которое представляется. Ну, не говоря уже о справочном аппарате, о разного рода указателях, комментариях и так далее, так далее. То есть если и представлять себя хотя бы отчасти идеальную память, которая не отворачивается ни от чего, а хранит все и пытается это все сохранить, то это как раз "Литературные памятники".

А книга, с которой я начну, – это Альфред Теннисон. И не случайно я начинаю с нее. "In memoriam А.-Г. Х." – так она называется. Альфред Теннисон. "In memoriam", то есть "В память" – это одна из величайших поэм в английской литературе, которая для англичан, как некоторые критики говорят, значит примерно то же, что для нас, ну, скажем, "Горе от ума", которая растаскана на цитаты. Это любимое произведение королевы Виктории, с которой Альфред Теннисон был знаком, которое посвящено памяти друга Артура Генри Хэллема – сына известного историка Генри Хэллема, с которым Теннисон был знаком, который на него очень сильно повлиял. Это поэма о дружбе, о человеческой жизни и о смерти, и о переживании кончины близкого человека.

Понятно, что этот текст, представленный здесь, представлен в самых разных вариантах, потому что, во-первых, существует перевод Татьяны Стамовой этой поэмы. Кроме того, представлены переводы других авторов, других переводчиков, которые переводили отдельные части из этой поэмы. Она довольно сложно построена, потому что это монолог лирического героя с самим собой, обращение к Богу, размышления о смерти, обращение к тому человеку, который ушел, попытка пережить эту кончину и как-то жить дальше.

Здесь же помещены и статьи Андрея Горбунова, одного из главных специалистов по британской литературе. Статья, которая посвящена вообще творчеству Альфреда Теннисона. А я напомню, что это один из тех поэтов, поэт-лауреат, который считается символом Викторианской эпохи и в каком-то смысле Золотого века британской литературы. И не случайно имя Теннисона ставят в один ряд с именем Чарльза Диккенса, например. И поэтому то, что это произведение вот в таком виде появилось сейчас – я считаю, что это важное событие.

Но, помимо всего прочего, здесь же читатель, не слишком хорошо знакомый с творчеством этого великого английского поэта, найдет и другие его стихотворения в переводе самых разных авторов, другие произведения, ну, в частности в переводе Григория Кружкова, его отрывки из других поэм. И среди переводчиков, например, Густав Шпет, он также здесь представлен. Ну и разумеется, подробнейший комментарий.

Так уж получилось, что несколько передач тому назад я представлял еще одну книжку из серии "Литературные памятники" – это Элий Аристид, "Монодии. Надгробные речи". И не думал, что вот этим жанром мне предстоит воспользоваться в таком случае. Не думал, что это примет такой масштаб. И поэтому я вновь обращаюсь к этой серии, которая, как я уже сказал, олицетворение памяти, памяти культуры.

Ну и разумеется, сегодня особенный выбор книг. И если Альфред Теннисон – это новое издание, то остальные книги – это скорее напоминание о серии "Литературные памятники". Я думаю, что у многих, конечно же, книги из этой серии есть в библиотеках. И действительно, это такая совершенно особенная возможность, особенный способ постижения мировой культуры и мировой литературы – от Античности до наших дней. Авторы – самые разные, которые в трудные минуты иногда позволяют нам

Ну, как, например, вот эта замечательная книга – Марк Аврелий Антони, "Размышления", так называется эта книжка. Я напомню, что Марк Аврелий – во-первых, один из знаменитых мыслителей Античности, а во-вторых, один из знаменитых императоров. Его называли…

Ольга Арсланова: Которого как раз и называли "философ на троне".

Николай Александров: Совершенно верно, "философ на троне". "Размышления" – это одно из главных его произведений. Читается она нелегко. И вполне возможно, что вот это издание, если его адаптировать для массового читателя, оно нуждается в несколько ином языке – просто потому, что Марк Аврелий пишет довольно сложно. Но это не значит… но сложность не исключает глубины его мыслей. Потому что, конечно, Марк Аврелий – это прежде всего стоик, который относится с ответственностью в первую очередь к себе. Это дает возможность несколько иначе смотреть на окружающих, прощать слабости и, во всяком случае, не винить в том зле, которое он видит в мире, только другого человека, а в первую очередь пытаться обратиться к себе. И его "Размышления" – это пример стоицизма, пример мужества, мужественного человека, который пытается в себе в первую очередь отстоять доблести и добродетели, противостоять пороку. Понятно, что Марк Аврелий повлиял на очень многих, на всю русскую культуру, вне всяких сомнений, я уже не говорю о европейской.

И вот еще один удивительный мыслитель – Франсуа де Ларошфуко. Здесь представлены его мемуары и максимумы. Современник эпохи, которую мы знаем, ну, в первую очередь, конечно же, по книгам Александра Дюма: "Три мушкетера" "Двадцать лет спустя", "Десять лет спустя". Кардинал Ришелье, Мазарини, Анна Австрийская… Во всем этом Франсуа де Ларошфуко принимал самое деятельное участие. Он воевал, был участником Тридцатилетней войны, затем – фронды. Был тяжело ранен. Был состоятельным человеком, и поэтому не особенно заботился о своих литературных трудах.

Его мемуары – вне всяких сомнений, ценнейший документ этой достаточно бурной эпохи. Но не менее любопытны, конечно же, и его высказывания. И в первую очередь, конечно, Франсуа де Ларошфуко вошел в историю литературы как один из главных представителей афористической французской мысли. Его максимы – это и есть изречения, его размышления о жизни, которые принимают, ну, вот такой лапидарный вид, вид самых разных высказываний. Касается это всего – любви, дружбы, но, разумеется, и горя, которое переживается человеком.

И Ларошфуко иногда действительно формулирует совершенно точно и удивительно некоторые вещи, которые переживает человек в повседневности. "Существует такая степень счастья и горя, которая выходит за пределы нашей способности чувствовать", – это сказал Франсуа де Ларошфуко, для которого ум, рацио, мышление были, пожалуй, наиболее важными категориями. И, конечно же, собрание вот этих мыслей, этих формулировок – это тоже то ценное наследие, которое нам представляет эта замечательная книга.

Опять-таки несколько программ тому назад я говорил о книге, которая вышла недавно в Петербургском издательстве Ивана Лимбаха. Это книга Натали Азуле, которая называется "Тит Беренику не любил" и которая посвящена жизни Жана Расина. Вот в серии "Литпамятники" вышла в свое время книга Жана Расина "Трагедии", где представлены все наиболее известные трагедии Расина, в частности знаменитая "Федра". Здесь же в приложениях вы найдете переводы Тютчева из "Федры", "Смерть Ипполита", и начало трагедии Расина, которую перевел Осип Мандельштам.

И эта книга дает возможность, если угодно, еще раз обратиться и книге Натали Азуле, где Расин становится тем автором, который позволяет человеку (автору собственно этого романа или рассказчику, от лица которого рассказывается вот эта история, биография Расина и биография собственно самой героини, самого рассказчика) пережить собственную боль. И это тоже одно из удивительных изданий, которое вновь нас обращает, в частности, и к Золотому веку французской культуры. Расин – современник Франсуа де Ларошфуко.

Ну и если начали мы сегодня с сочувствия, с того, что движет в первую очередь человеком, когда он видит боль другого, и как он пытается эту боль каким-то образом хотя бы принять или разделить, я хотел сказать еще об одной книге тоже из серии "Литературные памятники". Это уже один из удивительных русских авторов, русских поэтов, русских мыслителей, критиков и переводчиков – Иннокентий Анненский, "Книги отражений". "Книги отражений" Анненского выходили затем во многих изданиях, переиздавались в 90-е годы. Иннокентий Анненский – как многие, наверное, знают, учитель и символ литератора и поэта для целого поколения русских поэтов. Осип Мандельштам, Анна Ахматова, Николай Гумилев необыкновенно ценили его таланты и дарования. Преподаватель Царскосельского лицея. Человек, который ну практически всего себя отдал литературной деятельности и преподаванию. Он умер неожиданно от сердечного приступа. И для многих это было совершенно необыкновенная фигура.

А его "Книги отражений" – это размышления о литературе, о русской литературе, но, впрочем, не только русской. Кстати говоря, в "Книгах отражений" есть размышления Иннокентия Анненского о "Федре", о том, как этот миф о Федре перелагался, интерпретировался в самые разные эпохи. Но здесь же Иннокентий Анненский пишет и о Гоголе, и о Достоевском, и о своих современниках.

И что здесь удивительно? Почему я вспоминаю именно эти произведения Иннокентия Анненского? "Книга отражений" – это не просто разбор того или иного текста, "Преступления и наказания" Достоевского, например (один из самых проницательных, кстати говоря, взглядов на роман Достоевского, одна из самых удивительных точек зрения здесь представлена), но это попытка проникнуться в первую очередь миром, художественным миром другого автора и попытаться его передать. Отсюда "Книга отражений". Это не столько рассуждения и не столько анализ, а как будто взгляд изнутри. Это попытка также адекватно отразить то, что выражено.

И в данном случае, конечно же, вот эта попытка отразить, испытать или перенести в себя то, что испытывал художник, который создавал мир, или то, что испытывает или чувствует другой человек, – вот это стремление к отражению и перенятию этого образа другого выходит за рамки критики и литературоведении. Это еще одна составляющая того дара, который дан каждому человеку и который его делает человеком, – дар сострадания, сочувствия и соболезнования.

И хочется еще раз выразить слова сочувствия и соболезнования всем пострадавшим в кемеровской трагедии. Вот на сегодняшний день, пожалуй, все книги, дорогие друзья. Я понимаю, что немножко, может быть, скорбно и печально выглядит это выступление. И книги здесь представлены, конечно, не для развлечения, а для вдумчивого чтения. Но, в конце концов, именно в частности эти авторы позволяют переживать скорбь и восстанавливать, насколько это возможно, утраченный смысл. Потому что любая трагедия, любое горе – это в первую очередь разрушение смысла существования, который нуждается в восполнении и восстановлении. И об этом нужно помнить. И я думаю, что память об этом сострадании, она и позволяет человеку жить дальше – в частности тем, кто сочувствует и соболезнует.

Ольга Арсланова: Наши зрители говорят вам спасибо за теплые и человеческие слова.

Николай Александров: Спасибо.

Ольга Арсланова: Мы все вместе скорбим вместе с Кемерово. Спасибо. Это была рубрика "Порядок слов", Николай Александров.

К 80-летию серии