Николай Александров: Литература еще не обесценилась, во многом благодаря Нобелевской премии. Как бы это странно ни звучало

Константин Чуриков: Ну а прямо сейчас наша постоянная рубрика "Порядок слов". И вот он – литературный критик Николай Александров. Добрый вечер, Николай.

Оксана Галькевич: Здравствуйте.

Николай Александров: Добрый день, здравствуйте.

Константин Чуриков: Ну, рассказывайте. Сегодня у нас такие очень громкие личности.

Николай Александров: Сегодня громкие и масштабные сюжеты. Масштабные сюжеты и масштабные личности. Начнем мы с события, которое некоторыми воспринимается как некоторый частный скандал, хотя, на мой взгляд, оно заслуживает внимания. А именно это скандал в Шведской академии в связи с вручением Нобелевской премии по литературе. Нужно сразу сказать, что Нобелевский комитет и Шведская королевская академия – это жюри Нобелевской премии – это разные институции, но соприкасающиеся. Потому что Нобелевский комитет каждый год рассылает по разным литературным институтам и университетом запросы, затем их обрабатывает, а потом уже жюри принимает решение.

Так вот, скандал разразился в связи с тем, что мужа одного из членов жюри, шведского поэта Катарины Фростенсон, обвинили в домогательствах. Он не только муж члена жюри Нобелевского жюри, член Шведской королевской академии, но еще и хозяин престижного клуба. Когда разгорелся этот скандал, появились публикации в статьях. И секретарь Нобелевской премии Сара Даниус заказала расследование в юридическом бюро. После того как было проведено расследование, обнаружились еще и некоторые финансовые злоупотребления. И посоветовали Шведской королевской академии обратиться в полицию. Голоса разделились, и в результате Сара Даниус покинула жюри Нобелевской премии, а вслед за ней вышло из жюри еще три члена.

Нужно сказать, что члены жюри, академики, избираются пожизненно. И на сегодняшний день из 18 членов жюри осталось только 11. Кворум для принятия решения – это 8 членов жюри. То есть, с одной стороны, вроде бы ничего страшного не произошло. Тем не менее выступает премьер-министр, шведский король выражает, ну, во всяком случае некоторую озабоченность, он думает о престиже премии.

Так вот, как мне кажется, эта история, в общем, довольно значима в связи с тем, что это не только событие в рамках Швеции, это не только какой-то такой скандал, связанный с жюри Нобелевской премии.

Константин Чуриков: Ну, харассмент – это уже вполне русское народное слово. Мы тоже слышим в нашем учреждении.

Николай Александров: Ну да, это все понятно. Но, Костя, здесь же проблема в чем? Проблема в том, что Нобелевская премия уникальна. Ну, если хотите, Нобелевский комитет, Нобелевская премия, если как-то сопоставлять, то это такая ООН в литературе. Это единственная премия, которая не просто утверждает значение того или иного автора, а утверждает значение литературы в целом, той или иной литературы, во-первых. А во-вторых, выводит значение художественного слова за рамки просто литературы.

Константин Чуриков: Ну, такой камертон в этой области звучит.

Николай Александров: Да. То есть если литература еще не обесценилась, то во многом вся, кстати, Нобелевской премии, как бы это странно ни звучало. Несмотря на то, что к решению жюри каждый год предъявляется множество претензий, некоторые авторы, по мнению многочисленных экспертов, получали эту премию, ну, не то чтобы случайно, но совершенно неожиданно, как, например… Ну, кто помнит, не знаю, Дарио Фо, нобелевского лауреата, например? Но я думаю, что мало кто прочел хотя бы одно из его произведений. Постоянно возникают споры или разговоры: а почему Владимир Набоков, Салман Рушди, Филип Рот и многие другие авторы не стали нобелевскими лауреатами, еще не стали или уже не стали, и никогда не смогут стать? Но это лишний раз подтверждает, что значение этой премии выходит за рамки просто литературы. А на самом деле это вот та институция, которая поддерживает престиж художественного слова вообще.

И если мы обратимся к русским нобелевским лауреатам, мы увидим, что вручение Нобелевских премий каждый раз оказывалась событием, выходящим за рамки просто признания творчества того иного писателя. Ну, действительно, Иван Алексеевич Бунин, да? Это ж не просто признание его творчества, но это, по сути дела, признание ценности русских писателей-эмигрантов, а в связи с этим – и культурной ценности русской эмиграции вообще. Кстати, Бунин об этом говорил в Нобелевской речи.

Вручение… присуждения премии "Доктору Живаго" Бориса Пастернака – это, по сути дела, признание той литературы, которая находилась в подполье, в андеграунде, и впервые открылась.

Наконец, вручение премии Александру Исаевичу Солженицыну…

Константин Чуриков: О котором сегодня вы расскажете.

Николай Александров: …о котором сегодня мы будем говорить. Это тоже открытие целого пласта, когда правда о ГУЛАГе и о сталинском времени настолько мощно прозвучала, что фигура Солженицына стала восприниматься уже не просто как фигура писателя. И действительно, если мы подумаем ведь 100 лет Солженицына – это целый век Солженицына. А иногда кажется, что прошло уже даже целый ряд эпох, что мы это 100-летие с Александром Исаевичем прожили в самых разных периодах. Ну, дебют в "Новом мире". И впервые та человеческая правда, которая открывается. "Один день Ивана Денисовича" – теперь уже школьное чтение, программное. Впервые открылось, да. Публикация "Архипелага ГУЛАГа". И многие помнят еще то время, когда "Архипелаг" не просто был запрещен, а когда, по существу, это была статья. То есть люди, распространявшие или каким-то образом способствующие распространению "ГУЛАГа", рисковали своей свободой, в частности. А затем мы помним долгий эмигрантский период, "вермонтский узник" Александр Исаевич Солженицын. Его возвращение… Помните?

Константин Чуриков: Из Магадана.

Николай Александров: Да, с Востока на Запад.

Константин Чуриков: Поезд "Владивосток – Москва" тот самый.

Николай Александров: И как бы встреча по пути этого следования с огромным количеством народа. Десять лет уже прошло со дня смерти Солженицына. Это тоже целая эпоха.

Константин Чуриков: Улица Солженицына появилась.

Николай Александров: Улица Солженицына. Солженицынская премия уже существует, если уж о премиях зашла речь. И действительно некоторые книжки воспринимаются как раритетные издания. Вот у меня одна из них – Александр Исаевич Солженицын, "Публицистика. Статьи и речи". А это, между прочим, Париж, YMCA-Press, 1974 год. То есть как раз те годы, когда Солженицын, в частности его публицистика и "Архипелаг ГУЛАГ" были запрещены в России, вот такое замечательное издание. Открывается, между прочим, эта книга Нобелевской речью Александра Исаевича. И Нобелевская речь – как особый совершенно жанр выступления – она действительно позволяет писателю говорить не просто о своем творчестве и не просто литературе, но о значении литературы. И некоторые отрывочки… И вообще эта речь звучит совершенно невероятно. Но некоторые и сегодня читаются совершенно по-особенному. Я позволю себе буквально несколько коротеньких цитат.

Константин Чуриков: Давайте.

Николай Александров: "Горе той нации, у которой литература прерывается вмешательством силы: это – не просто нарушение "свободы печати", это – замкнутие национального сердца, иссечение национальной памяти. Нация не помнит сама себя, нация лишается духовного единства, – и при общем как будто языке соотечественники вдруг перестают понимать друг друга. Отживают и умирают немые поколения, не рассказавшие о себе ни сами себе, ни потомкам. Если такие мастера, как Ахматова или Замятин, на всю жизнь замурованы заживо, осуждены до гроба творить молча, не слыша отзвука своему написанному, – это не только их личная беда, но горе всей нации, но опасность для всей нации".

В 74-м году Александр Исаевич об этом сказал. Разумеется, отзывался в этой речи и на пражские события, которым 50 лет исполняется в этом году.

И какова фигура писателя? "Писатель – не посторонний судья своим соотечественникам и современникам, он – совиновник во всем зле, совершенном у него на родине или его народом. И если танки его отечества залили кровью асфальт чужой столицы, – то бурые пятна навек зашлепали лицо писателя".

Сильные и действительно мужественные и мощные слова, сказанные Александром Исаевичем. И вот это ощущение и ощущение того, что беда его народа и его земли никоим образом не разделена с его личной достаточно сложной судьбой, с его личной трагедией, конечно же, это удивляется Солженицына.

Ну и в 100-летний юбилей, вне всяких сомнений, хочется сказать о том, что Солженицын, который теперь доступен, теперь у нас существует сайт, можно в интернете найти легко…

Константин Чуриков: И никто никого за это не посадит.

Николай Александров: Да, никто никого не посадит. Многие его вещи еще по-настоящему не открыты. Ну, многие, например, шутят: "В России, я думаю, существует человек десять, которые все прочли роман "Красное колесо" от начала до конца". Действительно, это огромное, масштабное произведение, целая эпопея, которая вот это пореволюционную и революционную эпоху представляет иногда в совершенно фантастическом повествовании. И поэтому, может быть, действительно люди, критики и филологи, которые занимались XIX веком в большей степени, как Андрей Семенович Немзер, обратились, в частности, к этому произведению. Предисловие немзеровское заслуживает тоже внимания. Это как бы такое введение в Солженицына.

Константин Чуриков: А "В круге первом" еще, кстати?

Николай Александров: "В круге первом", да. Да все, вплоть, как ни странно, до такого странного, такого неожиданного жанра, как "Крохотки" последние, которые писал Солженицын. И даже его проекты по расширению пространства русского языка, обогащения русского языка. Да даже сам язык Александра Исаевича, которому уже подражают многие современные литераторы.

Константин Чуриков: Который по образованию математик, если я ничего не путаю.

Николай Александров: Ну, во всяком случае не литератор, да? То есть гуманитарное образование – это скорее то, что выношено с опытом. И его публицистика поздняя, его отзывы о современниках самых разных, иногда довольно жесткие. Нужно же помнить, что Александр Исаевич – в общем достаточно жесткая фигура, вступавшая в полемику со многими своими современниками. Он, например, мог себе позволить сказать, что в творчестве Шаламова в большей степени ценит стихи, нежели его прозу, и полемизирует с Шаламовым. Он может скептически высказываться по поводу, например, творчество Александра Аркадьевича Галича – еще одного 100-летнего юбиляра, так скажем. Еще один совершенно удивительный поэт, 100-летие которого мы празднуем в этом году. Современник, ровесник Солженицына. И тоже совершенно удивительная судьба, хотя совершенно иная. Во-первых, конечно же, две фигуры совершенно разные. Солженицын у нас в большей степени ассоциируется с почвой, с такой простотой, поэтому, может быть, и "Матренин двор", и "Один день Ивана Денисовича" как бы соединяются в нашем сознании с такой, ну, если не деревенской, то народной прозой. А на Галича до сих пор смотрят как на такого сноба, на артиста, на человека успешного. И действительно человек был успешный.

Константин Чуриков: Сценарист многих фильмов.

Николай Александров: Сценарист. "Вас вызывает Таймыр" – это пьеса и фильм, который пользовался необыкновенным успехом и необыкновенной популярностью. Богатый, барственный, красивый, с удивительным голосом, глубоким баритоном. Конечно же, вот эта артистическая фигура производила впечатление. И вдруг, в один прекрасный момент отказывается от всего Галич и уходит в это особое песенно-поэтическое творчество. Вот я не могу назвать Галича бардом, вот никак не поворачивается у меня язык произнести эти слова. И кстати говоря, может быть именно поэтому Галич, если сопоставлять его с еще одним, кстати говоря, юбиляром, Владимиром Семеновичем Высоцким… 80 лет в этом году исполнилось Владимиру Семеновичу. Так вот, Галич – такое впечатление, как будто более аристократичен. Хотя, наверное, многие помнят его стихи, его песни, которые стали народными. Ну "Шизофреники вяжут веники, а параноики рисуют нолики", наверное…

Константин Чуриков: Это уже на подкорке записано.

Николай Александров: А "Жена моя, товарищ Парамонова" – это песня, которая перепевалась Визбором. Он в это время пребывал за границей. Но другие стихотворения, действительно стихотворения Галича – они как будто находятся в стороне. А именно Галич, как ни странно, вот эту немоту, о которой писал Солженицын применительно к Ахматовой и Замятину, преодолевал. Его замечательный цикл "Литературные мостки". Песни, посвященные Ахматовой, Мандельштаму, памяти Зощенко, совершенно удивительные, Хармсу. Вот эта литературность, это литературное богатство Галича, эта его совершенно удивительная интонация и обращение к той культуре, которая находилась в небрежении, совершенно потрясает.

И еще одна вещь. Когда-то Дмитрий Сергеевич Мережковский применительно к Некрасову сказал удивительные слова: "Некрасов, – в чем его заслуга, по мнению Мережковского, – дал голос немой правде голода". То есть в некрасовских стихотворениях заговорили голоса тех, кто был этого права лишен. От лица простого человека, который находится иногда в небрежении, в другом совершенно состоянии, написаны многие стихотворения Некрасова. И у Галича мы также находим совершенно удивительные стихи, обращенные именно к этим людям, которые не имели права голоса.

"Я люблю вас – глаза ваши, губы и волосы,
Вас, усталых, что стали до времени старыми,
Вас, убогих, которых газетные полосы
Что ни день – то бесстыдными славят фанфарами!
Сколько раз вас морочали, мяли, ворочали,
Сколько раз соблазняли соблазнами тщетными…
И как черти вы злы, и как ветер отходчивы,
И – скупцы! – до чего ж вы бываете щедрыми!"

Редкое признание в любви, обращенное… Героиня же того стихотворения совсем простая. Она потом появляется.

"Она стоит – печальница
Всех сущих на земле,
Стоит, висит, качается
В автобусной петле".

"В автобусной петле" – понятно, что это петелька, за которую держаться.

Константин Чуриков: Ну, рукой.

Николай Александров: И вот это обращение ко многим: к принцессе, которая раз в месяц приходит в ресторан на станции "Динамо" и оказывается в совершенно другом окружении, к кассирше, которая сидит за кассой и которой совершенно своя трагическая судьба. Этому посвящены многие стихотворения Галича. И этим он, конечно, совершенно удивительный. Ну и конечно, удивительный тем, что возвращает как бы восстанавливает, не только дает голос тем людям, которые не могли говорить, но восстанавливает поэтическую традицию, говорит, в частности, от лица тех поэтов, которые также были лишены голоса.

Два столетия, два юбилея, два совершенно разных автора, которые с разных сторон дают возможность это столетие пересмотреть. Ну и напомню, конечно, наверное, слова про Александра Аркадьевича. Это еще и удивительно московский автор. Ведь Галич жил в доме Веневитинова в Кривоколенном переулке, где Александр Сергеевич Пушкин читал своим московским друзьям "Бориса Годунова" и где почти столетие спустя жил, воспитывался, рос, получал образование Александра Аркадьевич Галич.

Оксана Галькевич: На одном дыхании слушали вас мы точно так же. Спасибо большое.

Константин Чуриков: Спасибо.

Оксана Галькевич: В студии программы "Отражение" был Николай Александров, литературный критик. Ну а мы не прощаемся с вами, уважаемые друзья, через несколько минут большой выпуск новостей, а потом мы к вам вернемся.