Варвара Макаревич: Здравствуйте. В эфире программа "Прав!Да?" и я, ее ведущая, Варвара Макаревич. Сегодня у меня в гостях Александр Николаевич Ужанков, доктор филологических наук, профессор. Александр Николаевич, здравствуйте. Александр Ужанков: Здравствуйте. В.М.: Не удивляйтесь. Сегодня я не одна. Буду задавать вам вопросы. Вместе со мной сегодня в дискуссии будут участвовать мои коллеги, сотрудники редакции программы "Прав!Да?". И прежде чем мы перейдем к самой дискуссии, я предлагаю посмотреть биографическую справку о моем госте. Александр Николаевич Ужанков, известный российский литературовед и культуролог, специалист по древнерусской словесности. Родился в 1955 году на Украине в городе Щорсе Черниговской области. В 1980 году окончил русское отделение филологического факультета Львовского государственного университета имени Ивана Франко. Начинал работать журналистом в "Комсомольской правде". В конце 1980-х занялся научно-исследовательской работой. Сегодня – проректор Литературного института имени Горького. Профессор еще целого ряда вузов, в том числе Сретенской духовной семинарии. Доктор филологических наук, автор новой фундаментальной теории развития русской литературы, ведущий собственных просветительских программ на телевидении. Считает, что главная задача литературы как школьного предмета – раскрывать для детей базовые духовно-нравственные ценности, заложенные в произведениях русских писателей. В.М.: Александр Николаевич, я все чаще встречаю точку зрения, об этом и пишут, и говорят, что молодежь все меньше и меньше читает. Действительно ли падение интереса к чтению среди молодежи катастрофическое? А.У.: В общем-то, да. Потому что если мы посмотрим молодежь 1970-1980-х годов прошлого столетия и нынешнюю молодежь, то читают гораздо меньше. В.М.: Современный учитель может как-то переломить эту тенденцию? А.У.: Я думаю, что здесь политика государства в этой области весьма важна. Почему? Смотрите, если мы возьмем советские фильмы 1960-1970-х годов, в каждом втором фильме мы увидим читающего героя. Возьмите за последние 15 лет фильмы. Вы помните какого-нибудь героя, который бы читал книгу? Должна быть культура чтения. Это самое главное. Потому что читать – это не значит складывать букву к букве и даже пересказать сюжет произведения. В.М.: Вы начали говорить – я начала вспоминать. Честно говоря, не могу припомнить. А.У.: В том то все и дело. Понимаете, это первое. То есть фильмы отражают наше нынешнее состояние общества. И мы видим, что действительно в метро меньше стали читать, хотя гаджетов появилось гораздо больше. И в принципе можно электронную книгу читать. Но вопрос в том, что должна быть еще и культура чтения. Вот это самое главное. Потому что читать – это не значит складывать букву к букве и даже пересказать сюжет произведения. Почему? Потому что еще когда-то формалисты-филологи в конце XIX века немцы, а потом и у нас в отечественной филологии, обратили внимание, что существует 36-38 максимум сюжетов в мировой литературе. Понимаете, ведь все сводится не к сюжетам, а к чему-то такому, что гораздо важнее. Понимаете, к тому смыслу, который есть в произведениях. И второе. Если мы сейчас посмотрим, когда-то экс-министр образования Фурсенко заметил, что мы должны воспитать образованного потребителя. Понимаете, задача школы. Кого она должна выпустить. А потом и вуза. Вот этого образованного потребителя, который знает, что покупать и что потреблять. Но ведь если мы посмотрим на русскую литературу XVIII-XX веков, то мы увидим, что она как раз воюет с потребителями. Она как раз показывает в негативном свете потребителей. Получается так, что у нас сейчас сменилась модель общества. И поэтому отношение к литературе, читают ее или не читают, как преподают ее в школе, она отражает объективно… Школьнику нужен герой. И если не будет идеального героя, то будет отрицательный герой. В.М.: Вы как-то лично связываете падение интереса к чтению с тем, что повсюду действительно у людей гаджеты, смартфоны, планшеты? А.У.: Вопрос не в этом. Даже в мотивировке. Смотрите, у нас есть 15 экзаменов ЕГЭ. И литература занимает 9 место среди этих экзаменов. То есть 5% выпускников школы сдают экзамен по литературе. Спрашивается: у других 95% есть мотивация читать художественные произведения? Если им не нужно сдавать, если этот экзамен не будет засчитываться при поступлении в вузы. Даже то, что несколько лет назад вернули сочинение в школу, оно ничего не решает. Потому что все равно читать больше не будут, если сочинение будет на вольную тему. "А, что-нибудь придумаю, что-нибудь напишу". А не глубокое изучение произведений русской классики. Вот, что самое главное – изучение классики. Потому что литература всегда была у нас на Руси тем предметом, который формирует, преобразовывает человека, то есть формирует его духовно-нравственные качества. И если мы литературу из школы выносим, то получается так, что литература уже не будет формировать личность, чем она занималась на протяжении IX столетий, начиная с древнерусской словесности и заканчивая литературой даже советского периода. Почему? Потому что там тоже был моральный облик строителя коммунизма и были идеальные герои, как Павка Корчагин и как Мересьев и так далее, то есть образцы для подражания. В литературе это очень важно. Потому что школьнику нужен герой. И если не будет идеального героя, то будет отрицательный герой. В.М.: Какой-то другой герой, на которого все будут смотреть. А.У.: Конечно. Свято место пусто не бывает. В.М.: Еще одно из опасений, помимо того, что молодежь в принципе не читает – что умирает бумажная книга как таковая. И в принципе это предрекают уже последние лет 50, но пока с бумажной книгой вроде бы ничего не происходит, и даже опросы показывают, что люди все равно читают. Вам как кажется, мы перейдем все-таки скоро исключительно на электронный носитель, и плохо ли это? А.У.: Нет. Я думаю, что не перейдем. Точно так же, как телевизор не стал могильщиком кино, точно так же электроника не погубит книгу. Почему? Потому что в книге есть особая культура. И культура изготовления книги, культура написания. Спросите у любого писателя или даже литературоведа, когда он издает книгу, это уже не его, это уже предмет, который существует сам по себе. Здесь очень важно, чтобы полиграфия была очень хорошая, чтобы книга издавалась с любовью. Ее нужно сделать так, чтобы ее приятно было брать в руки, чтобы она не отталкивала. Это очень важно. Поэтому зависит, конечно, от культуры издания книги. Но то, что она не исчезнет, это точно. Я объясню, почему. Потому что если вы читаете электронные книги, вы не можете делать никаких помет. Скажем, у меня был, и я с благодарностью вспоминаю, учитель как раз во Львовском университете – Алексей Владимирович Чечерин. Это внучатый племянник Бориса Николаевича Чечерина, известного философа XIX века. И он закончил классическую гимназию до революции. Он говорил: "Нам преподавали литературу совершенно по-иному и воспитывали метод пристального, или медленного чтения". То есть художественное произведение нужно читать медленно, замечать детали. Почему? Потому что деталь – это царица смысла. Если мы пропускаем детали, значит, мы никогда не постигнем смысл произведения. Опять же-таки, не сводится к какому-то из 36 сюжетов, а к той идее, которую автор воплотил, изменил немножко этот сюжет. Но смысл раскрывается в деталях. И если мы этого не поймем, мы не понимаем произведения. Чтобы не быть голословным, все хорошо знают "Шинель" Гоголя. Акакий Акакиевич, маленький человек. Но практически в любой аудитории, даже не в школьной, не студенческой, когда я читаю лекции учителям, то я задаю один и тот же вопрос: "Скажите, а зачем Акакий Акакиевич целый год копил деньги?". Давайте обратимся к арифметике. Акакий Акакиевич получал в среднем в год 400 рублей. Это 33 с небольшим рубля в месяц. Чтобы сшить шинель, помните, Петрович попросил сначала 150 рублей. Но потом Акакий Акакиевич поразмыслил, подумал, что Петрович согласится на 80. Итак, сколько не есть, не пить нужно Акакию Акакиевичу? 2.5 месяца. Но, - замечает хитрый Гоголь для невнимательного читателя, - дело все в том, что у Акакия Акакиевича была привычка с каждого рубля по грошу (то есть по 2 коп) откладывать в кубышку. И вот там накопилась сумма более 40 рублей. Смотрите, 40 рублей уже есть. И Гоголь замечает: "А где еще взять 40 рублей?". Акакий Акакиевич решил не есть, не пить в течение года, чтобы накопить. Но к какому-то там празднику Акакию Акакиевичу обещали премию в размере жалования, а дали 60 рублей. 40 и 60 – это сколько будет? В.М.: Это уже больше 80. Это 100. А.У.: Вот именно. Тогда спрашивается: зачем Акакий Акакиевич копил всю жизнь? Точнее, можно сказать – год, но в принципе всю жизнь, я не оговорился. Очень просто. Потому что Гоголь хотел показать, что вопрос не в том, может ли он сшить себе шинель или не сшить. А там есть гениальная фраза, что Акакия Акакиевича все это время в течение года духовно согревала вечная идея будущей шинели. Вот это сочетание потрясающее - "вечная идея будущей шинели". Не вечной жизни, а вечная идея. Потому что она всегда существует, в любое время. У кого-то Мерседес, у кого-то квартира, у кого-то еще. Но вот эта идея шинели вечная для любого поколения. Это первое. А второе. Ведь Евангелие в то время тоже не читали. В 1930-е годы, когда Гоголь писал это произведение, с Евангелием мало были знакомы, потому что на церковнославянском языке его не читали. Пушкин знал французский вариант. И Гоголь решил донести до читателя очень важное евангельское изречение, или, точнее, истину евангельскую: "Не собирайте земных богатств, где есть ржавчина, тля и воры, которые могут похитить". Смотрите, что происходит с шинелью? В первую же ночь воры сорвали эту шинель. Но Евангелие говорит: "Собирайте небесное богатство, где нет ни тли, ни ржавчины, ни воров, которую могут похитить". Смотрите, после смерти душа Акакия Акакиевича стала возвращаться сюда. Зачем? Срывать шинели. Почему? Потому что Евангелие далее гласит: "Ибо где богатство ваше, там и сердце ваше". То есть богатство Акакия Акакиевича осталось здесь. Он не материально бедный человек. Он титулярный советник. Это IX класс в Табели о рангах. Это капитан, если переводить на военные звания. То есть мы можем представить себе командиром батальона капитана Акакия Акакиевича? Нет, конечно. Следующее звание выдавало уже дворянский титул. Можем себе представить Акакия Акакиевича? Нет. А почему? Да потому что у этого человека проявляется духовная нищета. Он духовно абсолютно не развит. Помните, когда он приходит к Петровичу, он говорит: "Это право совершенно того…". И тут же замолкал. И Гоголь замечает, что дело все в том, что Акакий Акакиевич говорил такими словами, междометиями, приставками, частицами, которые ровным словом ничего не выражают. Понимаете? Значит, эта тварь бессловесная. Вот, что самое главное. В.М.: Получается, что задача учителя – обращать внимание учеников именно на такие детали в произведениях? А.У.: На идею произведения, которая раскрывается через детали. Зачем нужен вот этот метод медленного чтения? Обязательно нужно делать на полях пометы. Я всегда своим студентам говорю: если вы хотите постичь это произведение, его перечитывать нужно по крайней мере 2 раза. В первый раз вы следите за сюжетом, второй раз наблюдаете за развитием мысли, за теми самыми деталями, которые и способствуют раскрытию этих мыслей. Без помет на полях, вы посмотрите, как читал Горький, его фундаментальная библиотека. Вся книга в пометах. В.М.: С другой стороны, писать в книге – это не очень хорошо. А.У.: В библиотечной – несомненно. Но в своей собственной – обязательно. Потому что это рабочая книга. Потому что каждый раз вы обращаетесь к этим пометам и видите, как развивалась ваша собственная мысль, как даже вы росли. Потому что вы 10 или 20 лет читали и делали какие-то пометы, и сейчас. В моей личной библиотеке есть книги из 5 или даже более библиотек таких больших фундаментальных исследователей. Мне очень интересно, как они читали своих коллег, как они читали художественную литературу, на что они обращали внимание. И я смотрю, что, скажем, акцент 1960-1970-х годов был один, сейчас совершенно другой. Классический учебник Гудзия вышел в 2000 году, по-моему, 12-м изданием. Но он безумно устарел. В.М.: Современные учители в школе могут именно так учить детей? Может быть, стоит начать с того, чтобы сначала научить учителей? А.У.: Несомненно. Мы здесь уже подходим к проблеме обучения учителей и тех вузовских учебников, которые должны быть. Почему? Потому что большинство вузовских учебников, которыми сейчас пользуются, они были написаны или в советское время, а потом уже адаптированы. А новых нет. Скажем, классический учебник Гудзия вышел в 2000 году, по-моему, 12-м изданием. Но он безумно устарел. В.М.: В чем он устарел? А.У.: Не только в фактических сведениях. Дело все в том, что когда Гудзий писал этот учебник в 1938 году (первое издание), он исходил из того, что никто не знает памятников. Он их просто пересказывал. Для студентов, конечно, это награда: взять пересказ, то есть этот сюжет, краткое изложение, пришел на экзамен, пересказал – вроде бы что-то знаешь. Но это не постижение смыслов. Самое главное, что это не постижение идей. Даже устарели сведения о том, когда то или иное произведение было написано, зачем оно было написано. Контекст не изучается. Понимаете, здесь все нужно рассматривать в контексте. И здесь мы выстраиваем уже ту пирамиду, которая весьма важна. Почему года 3 года назад мне довелось просматривать линейки школьных учебников? Более 40. Почему такой разброс? Кто-то говорит "Пушкин был атеист", а кто-то – что был православный человек. Кто-то опирается на Белинского с Добролюбовым, кто-то опирается на Леонтьева, Страхова и так далее. Вопрос даже не в этом, что полярные точки зрения. Вопрос в том, что нет базовых сведений о том или ином писателе, о том или ином произведении. Почему? Потому что когда был вакуум в 1990-е годы, все стали писать. Вот "я напишу лучше". "Я напишу полнее". Но на что ориентироваться? Историки столкнулись с той же самой проблемой. И они тогда решили сделать историко-культурный базовый компонент, что обязательно нужно включить в курс истории. Филологи должны поступить точно так же. Тем более, здесь нужно и исторический пласт смотреть, и культурный пласт, мировоззренческий – много чего нужно рассматривать. Но самое главное: у нас нет академической истории русской литературы. Понимаете, вот это и есть то базовое основание. Смотрите, начинается война, 1941 год, Институт русской литературы тогда еще в Ленинграде приступает к изданию I тома десятитомной, но она в 13 книгах, академической истории русской литературы. Фундаментальный труд. Не прекращается даже работа над ним в годы войны. Заканчивается этот труд уже в 1956 году. Но в 1958-м уже выходит I том трехтомной академической истории. Почему? X томов никто не будет читать, а трехтомная – все-таки для учителей, для вузовских преподавателей есть основание. Затем академик Лихачев уже в начале 1980-х годов четырехтомную историю русской литературы. Смотрите, за вторую половину XX века три академических истории русской литературы. После 1980-х годов прошло уже 30-40 лет. Ни концепций, ни академической истории. Если бы была академическая история, значит на базе этой академической истории были бы учебники для вузов. Значит, нужно и можно было бы учить будущих учителей. На основании этой же академической истории были бы написаны и школьные учебники. В.М.: Какая у вас концепция? Каким должен быть новый учебник литературы? А.У.: Он должен быть таким, как я сейчас говорю. То есть всесторонне освещать творчество того или иного писателя, непременно показать эволюцию писателя. Скажем, Пушкин был атеистом? Да, конечно, он писал "беру уроки афеизма" из Одессы, когда там находился. Но затем в Михайловском он становится глубоко православным человеком. К концу жизни он говорит: "Ничего возвышеннее и эстетически прекрасней, чем пасхальная служба, я не слышал". Хотя он очень хорошо разбирался в музыке, любил очень музыку. Прекрасно знал живопись. Но мы должны, опять же, русскую литературу рассматривать в контексте и своего времени, и культуры того времени. Духовность русской литературы отличительна от духовности западно-европейской литературы, хотя вроде бы и та, и другая относятся к христологичным культурам, христологичным литературам. Я объясню на примере. Я этот пример часто советую студентам. Я говорю: "Чем заканчивается французский роман XIX века?". Почти никто не может ответить. Я говорю: "А американский фильм XX века?". – Хэппи-эндом. Все это знают. А к чему это сводится в американском фильме, этот хэппи-энд? Ну как. Он и она в начале фильма потеряли друг друга. В.М.: Потом все друг друга нашли, поженились, все прекрасно. А.У.: Женились, получили где-то миллиончик, а лучше – 10. И если он, она есть, миллиончик есть, не хватает чего? Домика где-нибудь на Лазурном берегу. Я говорю: "Замечательно. Вот французский роман XIX века заканчивается приблизительно тем же". Теперь давайте посмотрим, чем начинается Евгений Онегин. Евгений Онегин едет в деревню к дяде. Зачем? Чтобы получить тот самый миллиончик, потому что наследник всех своих родных. Там дворец его, тот самый домик. И в него влюбляется Татьяна Ларина, самая прекрасная барышня в русской литературе XIX века, как говорил Достоевский. Смотрите, с чего начинается роман "Война и мир"? Пьер Безухов зачем возвращается? Потому что умирает его отец. То есть получить те же самые миллиончики, получить те же самые домики. И тут же его женят на красавице Элен. В.М.: То есть у нас с хэппи-энда все начинается? А.У.: Нет. Русский писатель говорит: "Вы хотите следить за сюжетом? И чтобы у героя...". Эвдемония, построение земного счастья или земного благополучия, чем отличается западноевропейская культура и литература от нашей. Пожалуйста. Мы это дадим в самом начале вашему герою. А теперь поговорим о серьезном. То есть, понимаете, путь Евгения Онегина, его взаимоотношения с Татьяной. Путь Пьера Безухова через масонство, плен, когда он открывает для себя бога. Путь Андрея. В начале, мы знаем, минута славы. Он получает под Аустерлицем эту минуту славы. Ну и что? Пустой звук. И тогда происходит преображение человека. Вот самое главное. В русской литературе, вы посмотрите любой роман XIX века – там непременно должно быть преображение личности. То есть герой в начале такой, а в конце он будет совершенно противоположный. То есть вот это – не сюжетная линия, а внутренний мир героя. То есть на это и обращает внимание писатель. Если же, как мне многие учителя говорили, школьники знакомятся с кратким содержанием, они этого перерождения личности не узнают. Поэтому они даже не поймут, зачем Толстой, который любил высший свет, любил карты, женщин и прочее, зачем он оставляет все это и на 5 лет приковал себя к письменному столу, чтобы написать "Войну и мир". Причем, опять же, 7 редакций. Это 7 раз нужно было переписать. Тут один раз не прочитают, а там столько раз переписывать. Это же титанический труд, понимаете? В.М.: Александр Николаевич, я хотела дать возможность аудитории задать вопросы. Возможно, они уже есть. Вопрос из зала: Александр Николаевич, я, конечно, не пушкинист, простите меня, я готов с вами поспорить по поводу Пушкина, по поводу его трансформации. Ведь его поворот в православие случился аккурат, когда Николай I провозгласил на самодержавие, православие, народность. И, как мы знаем, Жуковский и Пушкин в соавторстве принимали участие в создании гимна "О, Боже, царя храни". И даже тот же Каменноостровский цикл, который является вершиной творчества Пушкина, больше на меня как поклонника Пушкина навевает на мысль, что все-таки православие использовался как инструмент убеждения. А Пушкин, наверное, самое удобное – назвать его агностиком. Он в очень сложных отношениях остался с православием, очень сложных отношениях остался в принципе с религией. Вы говорите о том, что нужно эту трансформацию показать людям в вузах, в школе. А вообще возможно это? А.У.: Конечно. Почему бы нет? Вопрос из зала: А как это сделать? Я просто сам окончил филологический факультет, отделение журналистики. Хочу защитить ребят, которые там учатся. Они понимают, как ее преподавать, эту литературу, но, к сожалению, все отличники и все толковые ребята ушли на рынок, в журналистику, в журналы, а троечники и двоечники, те, кто еле-еле окончил, по крайней мере, мой курс, они ушли преподавать в школу, потому что больше им идти некуда. А.У.: Я понимаю вас. Опять-таки, тот самый практицизм, который сейчас мы наблюдаем. Потому что действительно от занятий литературой литературоведы богатыми не будут. Это уж точно. С другой стороны, у вас здесь несколько вопросов. И я тут же хотел бы ответить и по поводу Пушкина. Начинается перемена в его сознании в Михайловском еще до Николая I, то есть еще при Александре. Дело все в том, что в Михайловском он попадает под двойной надзор полиции и духовенства. И игумен Святогорского монастыря отец Иов как раз духовно начинает опекать Пушкина. Как вы знаете, для Пушкина самое главное было книги. Он пишет своему старшему брату: "Пришли как можно больше книг". В Святгорском монастыре была совершенно замечательная библиотека. Но она, как вы понимаете, специфическая. И когда Пушкин открыл для себя Киево-Печерский патерик, для него это было изумлением. Он говорит: "Лучше книг я никогда не читал. Вот прелесть, изящество вымысла и краткости". "Капитанская дочка" написана под воздействием Киево-Печерского патерика. Это первое. Второе. Летом 1925 года, то есть уже год в Михайловском он провел, Пушкин пишет: "Чувствую, что силы мои достигли духовного развития. Я могу творить". Что он делал до этого? Сочинял. А сейчас "я могу творить". То есть, понимаете, совершенно другое осознание своего творчества. Первое произведение, которое сотворено – это "Борис Годунов". Без православной основы мы его не поймем. Почему? Самый простой пример. Вы скажете – он здесь идет за Карамзиным. Да, несомненно. Сюжетная линия, историческая линия. Он доверяет Карамзину и ее использует. Но самое главное. Смотрите, историки до сих пор спорят: царевич Дмитрий убиенный, или несчастный случай? В церкви этого вопроса нет. Почему? Потому что есть нетленные мощи. Пушкин использует этот эпизод, помните, там, где патриарх говорит Борису Годунову, что привези нетленные мощи из Углича в Москву в открытый доступ, и, что самое главное, если нетленные мощи, это не может быть несчастный случай. Значит, невинно убиенный. А если невинно убиенный, значит кто виноват? Борис Годунов. Все. И вот морально-этическая проблема, которую ставит Пушкин: преступник на троне, моральный преступник. То есть Борис Годунов непосредственно сам не убивал. Но он воспользовался той ситуацией. Это все ложится, опять же таки, на ситуацию с Александром I. То есть он не убивал, но он, воспользовавшись ситуацией, взошел на престол. Но мало кто из нас знает, что, скажем, уже победитель, освободитель Европы от Наполеона Александр I во втором десятке XIX столетия своему брату Николаю пишет, он по-французски писал: "Будь моя воля, я бы оставил этот мир и постригся в монахи". И тогда, когда Федор Кузьмич появляется в Сибири… Почему туда Романовы все ездили… Начинают складываться те самые пазлы в единую картину. Потому что вполне возможно, что Александр действительно воспользовался смертью цирюльника в Астрахани, похоронили не его, а он превратился в Федора Кузьмича. Понимаете, это русский путь, на что я хочу обратить внимание. Потому что я начал. Чем отличается западно-европейская культура от русской культуры? Западно-европейская культура – эвдемоническая, то есть построение земного счастья, земного благополучия. Тогда все будут потребители. Русская культура – она сотерологическая. Это учение о спасении души. Что самое главное у человека? Не его материальное положение, то, что осознал князь Андрей, а его душа. Почему князь Андрей тоже приходит к богу в конце? Почему он прощает? И там замечательный пассаж у Толстого. Потому что любить человеческой любовью – это одно. Но любить божественной своего врага и простить его, Анатолия Курагина, на смертном – это совершенно другое. Вот это и есть тот духовный подъем, духовный рост. О религии там ничего не сказано. И не нужно в принципе вот так говорить. Но это все есть в контексте этого произведения. То есть если мы это не понимаем, тогда мы действительно не сможем рассмотреть и творчество любого писателя, и эволюция того же самого Пушкина. Но для него вершина творчества, то, что убрали, кстати, из школьной программы, это потрясающе - "Капитанская дочка". В.М.: Ее больше нет в школьной программе? А.У.: Да. А что это? Ведь неслучайно это произведение называют духовным завещанием Пушкина. Почему у светского писателя может быть духовное завещание? Как-то даже, может быть, нелепо звучит. А очень просто. Потому что в "Евгении Онегине" кто кого любит? Там только Татьяна любит Онегина. Онегин ее любит? Да нет. Это страсть. Это совершенно очевидно. И школьники должны это разбирать, должны это понимать, чем отличается страсть от любви. Потому что любовь не ищет своего. Любовь всегда жертвенна. Смотрите "Капитанская дочка" – там все друг друга любят. Единственный человек, кто не любит – это Швабрин. Почему? Василиса Егоровна о нем четко говорит: "Он душегуб и в Бога не верует". Это произведение любви? Да, несомненно. Но этого мало. Почему? Потому что самое главное даже не в любви. Потому что любовь – это основание. Если это духовное завещание. А что дальше будет? Первая встреча Гринева и Пугачева. Милосердие проявляет Гринев. Далее вторая встреча. Милосердие проявляет уже Пугачев по отношению к Гриневу. Третья встреча – они проявляют милосердие по отношению к Маше Мироновой. Причем, Пугачев сначала хотел дать бумагу, а потом нет, не хочет уступать в милосердии Петруше Гриневу. "Я поеду с тобой, и мы освободим Машу Миронову". Вроде бы о милосердии. Гринев с Пугачевым едут в кибитке. И помните разговор, что он говорит: "А мои ребятишки воры. Они свои шеи моей головой спасут". И что предлагает Гринев? Он говорит: "А ты обратись к матушке императрице". Потому что Пушкин писал: "Зачем нужно, чтобы один человек в отечестве стоял выше закона? – Это есть император или императрица. – Затем, что закон и выеденного яйца не стоит. Что такое Соединенные Штаты Америки? Это мертвечина, - замечает Пушкин о Соединенных Штатах. – А нужно, чтобы один человек стоял выше закона, чтобы он был милосердным, чтобы он миловал". И поэтому Петруша и говорит Пугачеву, что а ты бы к матушке обратился. Может, она тебя и помилует. Вот самое главное – милосердие. Это произведение о милосердии. Потому что будьте милосердны, как отец ваш небесный. Потому что в принципе Петруша Гринев пытается превратить Пугачева в благоразумного разбойника. Но не получается. Он говорит: "Нет. По мне так лучше один раз напиться крови". Все, они едут в одной кибитке, но пути их разошлись. Мастерство любого писателя, особенно классика, когда мы говорим, что любая деталь важна. Приписка. Эту приписку к сочинению Гринева почти никто не помнит. Потому что там излагается все от первого лица, а приписка от издателя, что по именному указанию императрицы Петруша был освобожден, он присутствовал на казни Пугачева, который увидел его и кивнул ему головой, которая через минуту окровавленная была показана всему народу. Что это за кивок? Почему Пугачев на 100% уверен, что в этой огромной толпе, там тысяча людей, будет Петруша Гринев? И Петруша Гринев действительно там. Он увидел и ему кивнул головой. Что это такое? А тогда нужно их расставание при последней встрече. "Кто ты такой, откуда ты и что ты – не знаю и знать не хочу. Но бог видит, что всем я тебе обязан. И где бы ты ни был и что бы с тобой ни случилось, мы будем за твою грешную душу бога молить". И вот осознание за минуту до казни у Пугачева происходит. "Да, я грешен. Но, может быть, действительно ты как дворянин, который никогда не нарушит слово, вспомнишь и свое обещание. Может быть, ваша семья будет единственная за меня бога молить". Вот вам пожалуйста. В.М.: Александр Николаевич, Пушкин же состоял в переписке с митрополитом Филаретом. Вот вы сегодня можете представить себе ситуацию, при которой современный писатель, не знаю, Пелевин, Прилепин, Улицкая, кто-то из них, переписывается с патриархом Кириллом. И о чем бы могла быть эта переписка сегодня? А.У.: Вы абсолютно правильно сказали – о чем могла бы быть переписка? Дело все в том, что если мы говорим "русские писатели XIX века говорили о духовности", и, собственно, в любом произведении мы видим путь героя или к богу, или от бога, тогда у них есть предмет для разговора. И, опять же таки, это не просто переписка. Пушкин пишет: "Дар напрасный, дар случайный…". Понимаете, какое-то настроение не совсем радостное. И Филарет отвечает: "Не напрасно, не случайно жизнь от Бога мне дана". Он отвечает тем же самым языком на ту же самую тему, тем же самым размером. Но вы сравните два этих произведения, два творения, именно так, наверное, нужно сказать. Творение Филарета на порядок выше, чем пушкинское. По художественным своим даже особенностям, по изяществу оно гораздо выше пушкинского. Это первое. Второе. Смотрите, большинство русских писателей XIX века так или иначе были связаны с церковью. Тот же Достоевский, даже тот же Толстой ездили в Оптину пустынь. Гоголь, естественно, окормлялся. Леонтьев вообще постригся в монахи. Это был естественный процесс. Потому что мы с вами говорили. О чем должен говорить писатель XIX века? Только о внутреннем своем мире. Смотрите, тут ведь еще один такой очень важный вопрос. Ведь в русской литературе XIX века нет идеального героя. Положительный есть. Та же Маша Миронова. Или, скажем, положительно прекрасный человек князь Мышкин. Достоевский создает образ. Идеального нет. Почему? Потому что в XIX веке все прекрасно понимали: идеален только Христос. В древнерусской литературе были идеальные герои. Это святые. Потому что они шли путем Христовым, потому что они исполняли те самые 19 заповедей. Литература древнерусская имеет идеал. Литература XIX века имеет положительного героя. В.М.: А сегодня? А.У.: Вот. Самое главное. Мы имеем положительного героя? Я не говорю об идеале. Нет. Идеала нет. Положительного героя нет. Какой герой есть? О чем может говорить писатель с патриархом? В.М.: Получается, что сегодня переписываться им не о чем. А.У.: Получается, что так. Что нет предмета для разговора. Потому что русская литература сейчас обслуживает какую-то категорию, может быть, даже, я бы сказал, не читателей, а издателей. Почему? Потому что мы знаем. Коммерциализация. Да, она была и в XIX веке, но все-таки оставались произведения, проверенные временем. Почему мы называем, что это классические произведения. Я медиевист, поэтому, может быть, на XIX век я смотрю с позиций древнерусской литературы. Оттуда мне что-то открывается, чего, может быть, из XXI века не видно.  В.М.: В нашем разговоре вы не раз уже упоминали религию. Вы говорили и про путь, который проходит герой, про путь, который проходит писатель. Но нет ли риска, что урок литературы просто превратится в, например, урок "Основы православной культуры", против которого многие родители выступали, те, которые выступают за светское образование. Как не переступить эту грань? А.У.: Скажите, пожалуйста. У нас сейчас религиозный разговор или светский? В.М.: Вот и все. Вот именно так, как мы сейчас говорим… Вопрос из зала: Как сказал бы господин Легойда, он христосоцентричный. В.М.: Все-таки нужно понимать, что в школе в разговоре участвуют дети. А.У.: Европейская культура действительно христоцентрична. Тут мы никуда не денемся. То есть если бы мы представляли арабский мир, у нас была бы другая ориентация. Здесь, опять-таки, я сам медиевист, поэтому, может быть, на XIX век я смотрю с позиций древнерусской литературы. Оттуда мне что-то открывается, чего, может быть, из XXI века не видно. В больших фундаментальных работах, монографиях, которые написал ваш покорный слуга, изучается развитие мировоззрения. Скажем, мировоззрение с принятия христианства и до конца XV века, когда ожидался конец света (7000 год от сотворения мира). В Библии сказано: один год – как тысяча лет, тысяча лет – как один день. Поэтому полагали, что по окончании 7000 года настанет страшный суд. Так вот, этот период – это теоцентрическое мировоззрение. Бог в центре Вселенной. Обратную перспективу икон долго не могли объяснить. Потому что из центра Вселенной господь смотрит на нас. И поэтому линии сходятся не туда, а наоборот расходятся. Потому что они сходятся на нас. Потому что человек – последнее творение божье. И вот из центра Вселенной господь смотрит сюда. Теперь мы с вами знаем выражение "ум за разум зашел". Не буду даже спрашивать вас, терять времени. Почему? Потому что вы мне не объясните, что это такое. Но это действительно процесс, который происходит в 1640-е годы. Почему? Потому что ум и разум – это две совершенно разные вещи. Я всегда спрашиваю студентов: "Где находится ум?". – В голове. – Ничего подобного. Ум как часть души – это и у богословов византийских, это в предисловиях замечательной повести о Петре и Февронии… пишет, что душа состоит из трех частей: ума, который соответствует Богу-отцу, логос (слово) соответствует Иисусу Христу, дух, который соответствует Святому Духу. Где находится душа? По средневековым представлениям – в сердце. Значит, ум где находится? В сердце. Это очень духовные. А разум? А разум в голове. Смотрите, ум и разум. Даже филологический разум вторичен по отношению к уму. Потому что человек рождается умным, потом становится разумным. То есть разум – это наш интеллект. Это то, чем мы оперируем, чувствуем и так далее. Это наш компьютер. Собирает данные. Но ум – это духовная сущность. Она начальствует. Вот это самое главное. И когда говорят "ум зашел за разум", то есть до этого человек был умный, то есть он был духовным, до 1640-х годов, когда начинается секуляризация, то есть обмервщление сознания. И тогда разум выходит на первое место. Вот этого период с конца XV века по 1640-е – это антропоцентрический период мировоззрения. То есть человек становится царем природы. Он еще не творец. Он уже может что-то и творить. Художественное произведение, скажем, уже появление. До этого не было художественных произведений, потому что они на вымысле строятся. А вот с 1640-х годов по настоящий момент какое у нас мировоззрение? Эгоцентрическое. Я гений, Игорь Северянин. Этим все сказано. Вот мы видим эволюцию – теоцентризм, антропоцентризм и эгоцентризм. Вот сейчас все общество эгоцентрично. Почему? Потому что почему я должен с кем-то считаться? Почему я должен… В.М.: Я в центре. А.У.: Совершенно верно. Я в центре Вселенной. Я бог, творец и все, что угодно. Исходя из этого, мы и видим, как развивается литература. Она ведь точно так же развивается. Потому что что такое литература? Это отражение мировоззрения писателя. В.М.: Александр Николаевич, давайте еще дадим возможность моим коллегам задать вопросы. Вопрос из зала: Может быть, попытаться привить любовь к литературе через какие-то другие виды искусства? Может быть, живопись или музыку. Тем более, что чувствуется, что у людей есть потребность в этом. Например, последняя выставка Серова. С чем связан такой ажиотаж? В.М.: Даже двери выломали. Вопрос из зала: Может, стоит изучить вот эту тенденцию и понять, каким образом просто разрекламировать литературу или какое-то конкретное произведение таким образом, чтобы на него хотелось пойти? А.У.: Здесь несколько проблем. Я уже в нашей беседе сегодня говорил, что литературу нужно изучать в контексте. Почему русская литература XIX века становится таким золотым фондом во всей мировой литературе? Да именно потому, что она насыщена той самой духовностью, о которой мы с вами говорили, она отходит от тех сюжетов, потому что она в центре внимания ставит человека. Для любого русского писателя XIX века человек в центре. Но тот самый духовный контекст должен быть обязательным. Посмотрите на живопись этого времени. Она ведь вся тоже духовная. Николай Ге "Что есть истина?", Крамской "Христос в пустыне", Александр Иванов "Явление Христа народу" и так далее, и так далее. То есть мы видим, что в это время русское общество действительно пыталось ответить на тот вопрос, что и Достоевский в "Идиоте" и в "Бесах". Те же самые вопросы. Если русские считают себя православными, если общество считается православным, то готовы ли они ко второму пришествию Христа? Что в "Идиоте" это прекрасно показано. Готовы ли? Да нет. Оказывается, что там то нету. На словах, может быть, и православные. А на самом деле нет. Почему? Потому что уже деньги играют гораздо более важную роль. И поэтому то самое общество потребления, о котором мы с вами говорили, уже сформировалось. Но самое главное, к чему приходит Достоевский: "Если бога нет, то все дозволено". И тогда появляются бесы, которые будут делать революцию. То есть Достоевский предсказал дальнейшее развитие общества. Если мы будем смотреть романы Тургенева, мы тоже увидим эволюцию общественного сознания. Писатели, повторяю, очень четко реагировали на те изменения в обществе, которые происходили. Тургенев был очень писучим писателем. У него чуть ли не через год или каждый год появлялся новый роман. И поэтому по его произведениям как раз эта эволюция совершенно четко видна. То есть общество становится атеистическим. Уже появляются революционные идеи. И понятно, что теперь по западному образцу… потому что что такое коммунистическая идея? Это есть это самое воплощение эвдемонической идеи – построения земного или рукотворного рая. Вот и все. То есть эта идея пришла с запада, русские ее подхватили, решили реализовать. Но чем эксперимент в XX веке закончился, мы знаем. В.М.: Александр Николаевич, а кого из писателей вы лично считаете, вы бы лично назвали носителем самого русского языка? А.У.: Самый русский, конечно, у Пушкина. В.М.: То есть наше все? А.У.: А вы знаете, что до 11 лет Пушкин плохо говорил по-русски. По-французски великолепно. У него даже в лицее было прозвище "француз". Но, тем не менее, у Пушкина самый богатый запас лексики. У него 24 000 слов. Вдвое меньше у Толстого и Достоевского. У Пушкина самый большой запас слов. Есть четырехтомный академический словарь русского языка Пушкина. Вот это потрясающе. В.М.: Пушкин фактически создал этот новый русский язык. Если после него, кого бы из писателей… А.У.: Так нельзя сказать. Потому что до Пушкина был и Карамзин, и Жуковский, и Крылов, и целая плеяда писателей. Нужно и XVIII век вспомнить. Пушкин аккумулировал все. Пушкин сумел живую русскую речь раскрыть во всей полноте и красоте. Вот, что самое главное. Прекрасный стилист и знаток русского языка – конечно, Тургенев. Иностранным студентам я всегда говорю: "Если вы хотите изучать досконально русский язык, изучайте по романам Тургенева, потому что это блестящий стилист". Блестящий стилист – конечно же, Бунин. Но, скажем, у одного человека совмещается разное. Скажем, проза Бунина – это одно, а поэзия Бунина – это совершенно другое. То есть, опять же, духовность поэзии великолепная и приземленность в прозе. Замечательный язык Чехова. Еще немаловажный момент: иностранцы почти не знают Пушкина. В.М.: В смысле не читают его? А.У.: Они знают, что есть Пушкин, и для русских это все. Но они не знают его творчества. Почему? Потому что Пушкин труднопереводим на иностранные языки. Нет хороших переводов Пушкина на иностранные языки. То есть остальных писателей всех можно перевести, кроме Пушкина. Почему? Богатство языка. У нас и бабулечка, и бабулек. Сколько у нас оттенков. Как Пушкина перевести? Невозможно. Поэтому когда общаемся с русистами, филологами, зарубежными коллегами, они говорят: многие из нас полюбили русскую литературу благодаря Пушкину. Почему? Потому что мы заставили себя изучить досконально русский язык, чтобы изучить Пушкина, а затем уже и всех остальных писателей. В.М.: Александр Николаевич, в школе часто не хватает времени на советскую литературу. У нас тоже время идет к концу. Поэтому хочется с ней успеть. Как быть с советской литературой? Ее же практически уже не изучают. А.У.: К сожалению, да. Потому что нужно показать преемственность советской литературы. Особенно богатая литература послевоенная. Там и Чуковский, и Бондарев, и Бакланов. Это с одной стороны. С другой стороны деревенщики – Белов, Распутин, Айтматов, который сам по себе. Это обязательно нужно изучать. Но здесь где остановиться? В.М.: На чем должен заканчиваться учебник литературы? А.У.: Вы знаете. Я думал над этим. И полагаю, что нужно поступать так же, как поступали и в классических гимназиях до революции. Они заканчивали курс литературы приблизительно за 40-50 лет до времени преподавания. Скажем, у нас букинистическая книга какая? Это которой больше 50 лет. Вот литература должна отстояться. Потому что то, что нам сегодня кажется актуальным, мы с вами зачитываемся каким-нибудь романом, послезавтра его никто не вспомнит. В.М.: Не то что через 50 лет. А.У.: Не то что через 50 лет. Поэтому оно должно отстояться. И тот период второй половины XX века, особенно 1960-1980-е годы – это несомненно нужно брать. Потому что это литература тоже высоконравственная. Писатели воспитывались на русской классике. Поэтому они или опосредованно, или напрямую вобрали в себя то, что было в русской классической литературе. В.М.: Вы сегодня ученикам кого-то из современных писателей можете посоветовать? Не может же быть такого, что вообще нет стоящих авторов? А.У.: Это те писатели, которые, опять же таки, воспитаны на классике. Я вам назову фамилию. А она вам ничего не скажет. Это прижизненный классик. Это Вацлав Михальский. Он даже лауреат Государственной премии в области литературы советского периода или, может быть, даже постсоветского. Нет. 1990-х годов. Это значит уже Россия. Кто о нем знает? Хотя он ныне живущий. Стиль великолепный. Это можно сравнить со стилем как раз Тургенева, Бунина. Это во-первых. Во-вторых, он затрагивает временной пласт. Он берет от революции, потому что там судьба семьи, белого генерала, дочь с ним уезжает в эмиграцию, а мать с другой дочерью остается здесь. Вот он прослеживает судьбу на протяжении почти столетия в этой семье, точнее, вот этих героинь. Вы понимаете? Это потрясающий роман. Точнее, он в 6 романах... Называется по первому роману - "Весна в Карфагене". Я всем рекомендую его почитать. Я с Вацлавом Михальским давно знаком. Как-то он встречается, говорит: "У меня будет презентация этого нового романа". Два тома. За два тома он получил уже Государственную премию. Когда-то Шолохов за первый том получил Государственную премию. Вот такая аналогия. И в ЦДЛ проходит эта встреча. Вы знаете, я задержался… Продолжение романа. Я не знал, чем закончить. И я на днях получил письмо как раз из Туниса от одной из героинь этого романа. А с чего начинался роман? Когда Вацлав Михальский был в Тунисе, он увидел огромный православный собор Александра Невского. Почти никого не было людей. И увидел одну женщину пожилую, которая жила при соборе. И спрашивает – а кто это такая? – Это княгиня, скажем так, Мерзлякина, как в романе. – А почему живет? Она бедная? – Наоборот, она очень богатая. Но она боится, что когда она умрет, ее не смогут отпеть, потому что уже нет ни освящения, никого. Поэтому она живет при храме. И вот говорит – получаю неделю назад письмо от соседки. Она пишет, что случилось так, что княгиня умерла. Но ее отпели. Причем, не просто так отпели. Оказывается, из Америки в Западную Европу летел митрополит Лавр. Была буря. Европа не принимала. И самолет сел в Тунисе. И когда митрополиту Лавру сказали, что, вы знаете, умерла княгиня, он говорит: "Да я ее знаю… Конечно, отпоем". Вот самолет русских священников в зарубежной церкви, которые летели в ФРГ на встречу с митрополитом Марком, они отпели эту княгиню. То есть, во-первых, Вацлав Михальский замечает: "Если бы я придумал такой конец, мне бы никто не поверил. Но сколь силы была вера у этой женщины, которая хотела, и Господь дал ей то, что она хотела. Отпевал сам митрополит, глава зарубежной церкви. Это ведь потрясающе!". Вот вам как перекликается. Как хотите. Это же жизнь? Жизнь. Это же ничего не выдумано? Нет. Причем, в последнем романе Вацлав Михальский как раз приводит это письмо факсимильно. Так что можно убедиться, что это не придумано. В.М.: Все достоверно? А.У.: Все достоверно. Конечно. В.М.: Александр Николаевич, задам финальный вопрос. Многие задаются: как же все-таки заинтересовать детей и привить им любовь к чтению? Может быть, у вас есть какой-то универсальный совет для наших зрителей? А.У.: Всегда нужно говорить: начни с себя. То есть, понимаете, когда читают родители, будут читать дети. Когда в советское время в каждом доме была библиотека, пусть маленькая, пусть книжный шкаф, но всегда была библиотека. И всегда не столько смотрели телевизор, сколько читали книги. Поэтому нужно начать с себя. Это первое. Второе. Родители непременно должны читать с детьми. То есть с самого раннего возраста нужно читать и объяснять. Даже русские сказки. Там такой кладезь мудрости, что просто диву даешься, когда он открывается. Когда уже постарше, естественно, нужно смотреть, какую литературу давать. Но всегда нужно говорить по поводу произведения. Прочитанное произведение не должно быть только оставаться прочитанным. Его нужно истолковать, нужно понять, сделать выводы и так далее. Мы же все любим читать детективы. Но практически любое художественное произведение – это тоже своеобразный детектив. Почему? Потому что докопаться до идеи, распознать этот образ и так далее. Почему даже Достоевский "Преступление и наказание" тоже в виде детектива делает? Но самое главное – это что внутри, а не что снаружи. То есть не форма, а содержание. И наконец школа. Вопрос из зала: Там сразу известно, кто убийца. А.У.: Правильно. Потому что нужно показать уже теперь противостояние преступника и следователя. Но если мы берем вуз, непременно нужно сказать, что образованный человек – это высокоинтеллектуальный человек, который начитан, потому что есть какие-то произведения, пусть у кого-то это будет 200, у кого-то 500, у кого-то 1000, которые непременно всем нужно знать. Потому что это код культурного человека. То есть если ты не знаешь, просто стыдно признаться, что ты не читал "Анну Каренину" или "Войну и мир" и так далее. Повторяю, это код культурного человека. Телевидение в этом должно играть большую роль. В.М.: Мы как раз, надеюсь, сыграем в этом роль. Спасибо большое. У меня в гостях сегодня был Александр Николаевич Ужанков, доктор филологических наук и профессор. А мы с вами увидимся совсем скоро на Общественном телевидении России.