Юрий Алексеев: Страшная цифра: в российских школах не хватает сотен тысяч учителей. Это данные Института прикладных экономических исследований РАНХиГС. В первую очередь дефицит преподавателей математики, русского и иностранного языков, а еще начальных классов. Кто будет учить наших детей? Ищем правду. Присоединяйтесь! В студии – ведущие эксперты. С вами Юрий Алексеев. Господа, здравствуйте! Поясните, пожалуйста, идут или не идут в педагогические университеты сегодня? Сергей, вы как ответите? Сергей Косарецкий: Идут, идут. Конкурс в педагогические университеты, по нашим данным, растет. Пороговый балл для вступления единого государственного экзамена повышается. В этом смысле тенденция положительная. Вопрос скорее в том, уходят ли они после педагогических институтов… Юрий Алексеев: Об этом тоже мы обязательно поговорим. Олег, а вы как считаете? Это общая тенденция, что идут? Олег Смолин: Я солидарен. Балл ЕГЭ действительно повышается. Юрий Алексеев: В университеты педагогические сейчас идут студенты? Олег Смолин: В университеты педагогические идут. Балл ЕГЭ действительно повышается. Но это не самая большая проблема, потому что от этого школе легче жить не становится. Но это уже не проблема педвузов, а это проблема образовательной политики в целом. Юрий Алексеев: А почему идут в эти институты? Я только недавно увидел интересную статистику: 95–97% выпускников медицинских университетов потом устраиваются в больницы, поликлиники и так далее, но только 15–20% выпускников педагогических вузов потом идут в школу. Да, Леонид. Леонид Перлов: Я даже добавил бы, что 15–20% идут, а из них остаются через год-другой считаные единицы. Они уходят из школы гораздо быстрее, чем в нее приходят. Олег Смолин: А что касается медицинских, то очень многие идут в частную медицину, кстати. Юрий Алексеев: Да-да-да, конечно. Леонид Перлов: Причин несколько, с моей точки зрения. Первое и основное – это подпорогово низкий сегодняшний социальный статус у учителя. Плюс нерешенные проблемы с финансовым обеспечением системы. Юрий Алексеев: А студенты, поступая в педагогический вуз, об этом не догадываются? Им какая-то тайна открывается? Или у них изначально другие планы, Елена? Елена Ленская: Боюсь, что изначально другие планы у многих, потому что любая педагогическая специальность – это двойная специальность. Вы можете быть специалистом в области английского языка и стать потом переводчиком прекрасно. Или если вы изучали математику, то у вас есть тоже много возможностей применить свои силы за сферой образования. Так что… Сергей Косарецкий: Ну, я бы добавил еще, что при том, что балл вступительный растет, он остается, конечно, еще сравнительно низким с теми специальностями, которые являются престижными. Тем самым поступить в педагогические вузы, за некоторым исключением, довольно просто. В том числе количество бюджетных мест в них велико. Это довольно широкое пространство для возможностей. И в ситуации, когда альтернатив у молодого выпускника школы особенно нет, для него это выглядит достаточно привлекательным – как минимум для того, чтобы снять на время неопределенность. Юрий Алексеев: Георгий, ну какая-то жуткая картина вырисовывается. Георгий Федоров: Ну не то что жуткая, а на самом деле в некоторых сегментах, я считаю, вообще катастрофа. И вообще тут коллеги сказали абсолютно правильно, что статус учителя находится на очень низком уровне. Образование недофинансируется. Все эти эксперименты с образовательным процессом приводят не просто к ухудшению качества образования, но еще и к формированию каких-то таких монструозных школьных объединений, которые можно сравнить, наверное, с какими-то, я не знаю, фабриками, заводами – так называемые управленцы, менеджеры. И еще самая главная проблема, как мне кажется: учитель становится абсолютно беззащитен перед теми вызовами, которые сейчас есть. Ни для кого не секрет, что школьники очень часто бывают проблемными. Если в советское время существовала целая система работы с проблемными школьниками, то сейчас, если в одном классе находится такой сорвиголова и начинает третировать учителя, то учитель фактически ничего не может с этим сделать. Юрий Алексеев: Мы этой темы тоже обязательно сегодня коснемся. Сейчас послушаем комментарий спортивного журналиста Василия Уткина. Он, кстати, тоже учился в педагогическом университете. ВИДЕО Василий Уткин, спортивный журналист и телекомментатор, шоумен, актер: Мне сложно поставить себя на место сегодняшних выпускников педагогических вузов, потому что в момент, когда я заканчивал свой институт (а я, кстати, его не закончил, я не сдал последнюю сессию и не написал диплом), настолько захватили новые возможности, которые открывались перед тобой от порога, что я, в общем-то, на самом деле знаю крайне мало выпускников моего курса, которые бы занялись непосредственно преподаванием в школе. Вы можете мне не поверить, но когда я шел в вуз на филологический факультет, я действительно собирался работать учителем. Я могу сказать, что мне не доводилось жалеть о том, что я не стал учителем, но не потому, что учителем быть плохо, а потому, что новые возможности мне понравились гораздо больше. Одна моя сверстница спустя длительное время (так сложилась ее жизнь) вернулась работать в школу, она когда-то там начинала после института, а потом занималась другими делами. Олег Смолин: Ну, во-первых, я хотел бы напомнить высказывание моего учителя и друга, декана с сорокалетним стажем, который говорил: «Из выпускников исторического факультета получаются работники советских органов, армии и флота, Министерства внутренних дел, а иногда даже учителя истории». Это объясняет, почему все-таки конкурсы в педагогические университеты достаточно большие. А что касается незащищенности. Ну, я работал учителем в вечерней школе, у меня были разные классы. Была школа мастеров, где ребята ходили за мной хвостом и спрашивали: «Где ты берешь такие материалы?» А были классы, где попадались ребята – как бы это сказать? – трудные, из тех, которые, может быть, должны были попасть в специальные учебно-воспитательные учреждения. Мне приходилось выгонять таких ребят из класса. Сейчас, говорят, за это учитель рискует увольнением. Леонид Перлов: Потерей диплома. Олег Смолин: Потерей диплома. Сергей Косарецкий: По нашему исследованию, например, молодые педагоги чувствуют себя более ущемленными и уязвимыми перед лицом такого рода вызовов: буллинг, конфликты, сложные дети. По нашим опросам, молодые педагоги куда чаще отмечают дефицит своих знаний, умений справиться с этими ситуациями. Подготовка в педагогических вузах может быть разной и в предметном отношении, но в этой части она очевидно слаба. Олег Смолин: Юрий, а можно все-таки мы вернемся, как мне кажется, к основной проблеме, которую обозначили, но не развили? Так вот, если верить коллегам из Министерства просвещения Российской Федерации, то разница в оплате учительского труда между регионами России составляет – внимание! – семь раз. И то, что получают учителя в Москве… Избавь бог, я не говорю, что это плохо. Я хочу, чтобы все так же получили, ну или хотя бы половину получали. Оно совершенно другое, чем то, что получают учителя в моем городе Омске. Это ключевая проблема для дефицита кадров. У нас нарастает, прямо нарастает кадровый кризис в большинстве регионов Российской Федерации. Причем толком никто не знает, сколько учителей не хватает. Потому что если верить данным Общероссийского народного фронта, то они заявляют: опросили 1 300 учителей, и 44% говорят, что не хватает математиков, 39% – учителей иностранного, 30% – учителей русского и литературы, 26% – учителей начальных классов. Возникает вопрос: а как же учитель в такой ситуации работает? А очень просто. Средняя нагрузка – далеко за полторы ставки. По данным РАНХиГС, соответственно, каждый седьмой работает на две. И когда я прихожу в мою замечательную омскую школу, действительно замечательную, и спрашиваю директора: «А сколько получает учитель?» – «25–30». – «А за сколько часов?» Директор, типа: Не сыпь мне соль на рану». И когда я привожу коллективу эти данные Народного фронта, они говорят: «Подумаешь, удивил! У нас многие ведут по 40 уроков. А учительница иностранного языка ведет 50». Как вы думаете, какое будет качество образования и какое будет эмоциональное выгорание? Я вел когда-то 27 часов молодым парнем – не очень легко. А как ведет 40 часов женщина постбальзаковского возраста – это представить себе невозможно. Когда она вообще живет? Когда она готовится к урокам? А ведь главное в работе учителя – это работа над собой. Юрий Алексеев: Посмотрим короткий комментарий, а потом продолжим говорить про зарплаты и про деньги. Комментарий из Южно-Сахалинска. ВИДЕО – Наверное, у всех есть такая знакомая, которая хочет узнать, сколько же денег ты зарабатываешь. И вот когда я еще работала в школе, в очередной раз она у меня спрашивает: «Ну что, удается ли что-нибудь откладывать с зарплаты?» А я ей говорю: «Да. Знаешь, как много я откладываю! Поездки, шопинг, путешествия, процедуры – все откладываю! А все почему? А потому что, черт возьми, педагогическая зарплата не позволяет все это оплатить». Юрий Алексеев: Олег Николаевич упомянул о том, что в московских школах учителя получают не такую зарплату, как во многих других регионах России. Олег Смолин: И на Сахалине, кстати, не самые бедные. Юрий Алексеев: Да-да, соглашусь с вами. Как так получилось? Мы знаем, что здесь школы могут сами распоряжаться финансами, зарабатывать и тратить. А где-нибудь в моей родной Рязани свет горит в школе и горит. А тут можно сэкономить, выключить этот свет, а сэкономленные деньги потратить на что-то другое. Такая модель остальным регионам подойдет или нет, как в Москве? Леонид Перлов: Можно я немножко поясню? В московских школах, да, учитель может заработать 100 тысяч и даже больше, если соблюдены три условия: если он работает с нагрузкой 30 часов; если он одновременно при этом классный руководитель; и если у него очень хорошие отношения с директором. Если хоть одно из этих условий не соблюдено, то он, увы, получит, наверное, больше, чем в Омске или, не дай бог, в Республике Алтай, где вообще 17 тысяч зарплата у учителей за 30 часов, но не намного. Юрий Алексеев: Ну, говорят, что в московских школах более или менее прозрачная система начисления этих зарплат и вообще схема финансирования. Я сразу поясню: мы приглашали чиновника из Департамента образования – нам отказали. Более того, мы приглашали учителя из московской школы, но Департамент образования не пустил этого учителя к нам в студию буквально за час до записи. Георгий Федоров: Ну, надо понимать, что в Москве образование – это корпорация, так скажем, фактически, которая ориентирована… Хотя школы у нас официально, так сказать, независимый институт. Леонид Перлов: Официально. Георгий Федоров: Официально, да, но по сути это стройная вертикаль Министерства… вернее, Департамента образования города Москвы. Да, в Москве зарплаты отличаются в лучшую сторону, так скажем, от региональных зарплат. Но надо проблему вообще широко смотреть, как сказал уважаемый коллега. У нас вообще минимальный размер оплаты труда в регионах ниже плинтуса – 16 790, по-моему. Олег Смолин: Да нет, извиняюсь… Юрий Алексеев: Поменьше. Олег Смолин: Да. 12 890. Юрий Алексеев: Да, около двенадцати, ну, тринадцати. Георгий Федоров: Ну да, там они на 250 рублей подняли. Так вот, учитель, еще раз говорю, он в этой системе – как винтик. Он вообще не защищен никак, никакими формальными или неформальными законами. Если, грубо говоря, администрации, директору не понравился учитель, то ты будешь уволен, еще и с «черным билетом», ты еще в другую школу не устроишься, если ты, так скажем, не будешь договороспособным. Юрий Алексеев: Ну, как мы выяснили, хотя бы 100 тысяч можно заработать – понятно, перерабатывая, дополнительная нагрузка и так далее. А в регионах вариантов нет? Елена Ленская: В регионах вариантов гораздо меньше. Леонид Перлов: Когда я был молодой учитель, у меня было 42 часа в неделю. Я работал в течение трех месяцев по 42 часа в неделю. Мне было 40 лет. После этого меня жена три месяца лечила. Юрий Алексеев: Елена, пожалуйста. Георгий Федоров: А сейчас репетиторство очень развито. Юрий Алексеев: Елене слово дадим. Господа, пожалуйста. Елена Ленская: У нас очень часто любят приводить в пример Финляндию, где замечательные учителя, которые не уходят из школы, работают. И часто говорят: «Потому что у них высокие зарплаты». У них неплохие зарплаты. Но если бы дело было только в зарплатах, они, может быть, уехали бы в какую-то другую страну Евросоюза, где платят еще больше. Но они предпочитают работать в своей стране, потому что там учителей не мучают бесконечными проверками, бесконечной бумажной работой. Если учитель заболел, он знает, что есть у школы резервные учителя, которые его заменят. Ну и самое главное – эту зарплату он получает за нагрузку 18–20 часов в неделю. Все! Леонид Перлов: Фиксированная. Елена Ленская: Поэтому работать в Финляндии легко и приятно. Мы, как правило, обсуждаем абсолютные цифры, не вдумываясь в то, что за ними стоит. Ну, знаю просто конкретный пример: одного из директоров школ просили сделать так, чтобы получалось, что в среднем у него в школе учителя получают 70 тысяч. Она сказала: «Я не могу этого сделать, у меня не выходит». Отправила всю свою статистику в департамент. Там посчитали – и у них получилось! Потому что они посчитали все, что школа платит за электричество, за коммунальные расходы и так далее, и все поделили на количество людей в штате – и вышла чудесная цифра. Юрий Алексеев: Чудеса статистики! Сергей Косарецкий: Я бы здесь добавил, что нам нельзя рассматривать проблему низкой оплаты труда учителей как самостоятельную и говорить, что она лучше в Москве, потому что здесь большая свобода или меньшая свобода. Зарплата за труд учителей – это производная от размера норматива финансирования школы в каждом регионе, даже в каждом муниципалитете. Леонид Перлов: Конечно. Сергей Косарецкий: И вот эта разница, о которой было сказано, она возникает здесь. Одни размеры финансирования обучения одного ученика из той же самой страны стоят на одной территории столько, а на другой – столько. И в этом нормативе основная часть – это зарплата труда учителей. Юрий Алексеев: А можно ли учителей приравнять, ну, условно, к государственным бюджетникам? То есть сейчас же они из муниципалитетов получают эти деньги… Леонид Перлов: Нет, нет, не совсем так. Олег Смолин: Можно? Юрий Алексеев: Да, пожалуйста, Олег. Олег Смолин: Значит, ситуация там такая. Школа считается муниципальной, но местная власть отвечает за коммунальные расходы и другие расходы, связанные с содержанием зданий. Что касается заработной платы учителей, то она поступает из субъекта Российской Федерации. Но дело-то в то, что, если верить председателю Государственной Думы, разница в валовом региональном продукте между субъектами Российской Федерации на душу населения – 12 раз, а разница в бюджетной обеспеченности между субъектами Российской Федерации – по меньшей мере три раза. Мне кажется, что больше, но это официальные данные. Юрий Алексеев: А напрямую, допустим, из Москвы в конкретную школу зарплата может идти, ну, чисто теоретически? Олег Смолин: В конкретную школу чисто теоретически – не надо, я думаю. А вот резко увеличивать поддержку из федерального бюджета бюджетов регионов, с моей точки зрения, абсолютно необходимо. Я вам на всякий случай напоминаю: дополнительные доходы бюджета этого года, так называемый профицит будет больше 2 триллионов рублей. В следующем году планируется, соответственно, тоже больше 1 триллиона 200 миллиардов рублей. При этом, соответственно, у нас только 14 регионов – доноры, а остальные получают дотации из бюджета, потому что у них отбирают деньги. Но самое главное… Даже Алексей Кудрин говорит, что если мы хотим хотя бы выйти не по объему, а по доли финансирования образования на среднеевропейский уровень, надо добавить триллион рублей. А вообще-то ни одна страна не произвела модернизацию при затратах на образование меньше 7% от валового внутреннего продукта. У нас… Юрий Алексеев: Леонид, ваша реплика. Олег Смолин: Я договорю. У нас сейчас около 3,5% – то есть вдвое меньше. Сергей Косарецкий: Это самая небольшая сумма из всех стран Организации экономического сотрудничества и развития и ее партнеров. Елена Ленская: Да. Юрий Алексеев: Пожалуйста, Леонид. Леонид Перлов: Да и те 3,5%, по-моему, если не ошибаюсь, Олег Николаевич, не выбираются. Олег Смолин: По-разному, по-разному бывает. Ну, в общем, да, если уж быть точным. Леонид Перлов: Получается так. Мы, по-моему, по накатанной дорожке увлеклись разговором о зарплатах. Разговоры эти бесконечные, на моей памяти уже не первый десяток лет они ведутся. Это одна из причин дефицита учителей, безусловно, но далеко не единственная. Как мне представляется, все-таки главное и основное – отношение общества к системе школьного образования в целом. А отсюда и финансирование по остаточному принципу. Олег Смолин: Конечно. Леонид Перлов: И закон 2012 года, ныне действующий закон «Об образовании в Российской Федерации», который низвел систему школьного образования, да и всего образования до уровня отрасли сферы услуг. Юрий Алексеев: Мы сейчас об этом продолжим говорить. Послушаем комментарий молодого учителя из Иркутской области. ВИДЕО Екатерина Герман: Учителя – это тоже люди. И как бы это тривиально ни звучало, как бы это ни звучало обыденно и глупо, возможно… Все скажут: «Ну конечно! А кто же они еще?» Но тем не менее окружение об этом забывает. Другие люди, обыватели об этом забывают. И были бы вообще против того, чтобы узнать, что у того человека, который обучает ваших детей, очень интересные вкусы в музыке? Например, он любит слушать рок-музыку по выходным. Расстроились бы вы, если бы узнали, что учителя курят? Расстроились бы вы, узнав, что ваш учитель летом перекрасил волосы в розовый цвет и уехал куда-то отдыхать на Ибицу, на какие-нибудь шумные вечеринки? Я знаю, вы были бы против. Но помешает ли ему все это вести урок грамотно, оставаться примером для вашего ребенка? Вы скажете, возможно, «да». Но зачастую я вижу примеры тех людей, учителей, которые пытаются жить, пытаются жить своей жизнью так, чтобы это не мешало работе. Это огромный труд. И, пожалуйста, не ждите от учителей чего-то сверх того, что они могут дать. Это не сверхлюди. Мы такие же простые, как и вы. И у многих учителей есть свои семьи, и свои интересы, и своя жизнь. И, пожалуйста, прежде чем позвонить учителю в 10–11 вечера в выходной день или в будний день, подумайте об этом, пожалуйста. Может быть, это все-таки неуместно. Юрий Алексеев: Вот где и когда сломалось? Ну, Леонид высказал предположение о том, где и когда. Леонид Перлов: Тогда и сломалось. Юрий Алексеев: Учителя у нас чуть ли не двойную жизнь вынуждены вести, идеальную, не выложа в Instagram лишнюю картинку. Георгий Федоров: Вот коллега сказал по поводу того, что общество относится к учителям, так скажем, не очень хорошо, да. Но я не согласен вот в чем. У нас это государственная политика: подать обществу, что медицина и образование – это услуга. Леонид Перлов: Да. Георгий Федоров: Посмотрите – «медицинская услуга». Хотя в советское время была «медпомощь», да? То же самое и учитель. Никогда в жизни, особенно в Советском Союзе, учитель не был обслуживающим персоналом. И в данном случае сейчас, действительно, после того как эта официальная пропаганда доносит, что это все услуги, за которые, естественно, они хотят, чтобы платили рано или поздно, – так вот, и общество или часть общества начинает воспринимать учителя, я не знаю, как человека, который в «Макдоналдсе» должен ему гамбургер подать. А он еще не подогретый. «И ты вообще что-то должен круглосуточно мое чадо обслуживать». И вот это самая главная печаль. Юрий Алексеев: Олег, пожалуйста. Олег Смолин: Я извиняюсь, не могу не вмешаться как автор уже двух законопроектов об изгнании из образования понятия «образовательные услуги». Первый законопроект мы вносили в прошлой Государственной Думе. Я пришел к министру Ольге Васильевой и спросил ее: «Если я внесу такой законопроект?» – «Я буду благодарна». Я внес. Правительство не согласилось со своим министром. Оказывается, финансистам неудобно считать, если там не будет написано «услуга». Большинство в Государственной Думе сказало: «Да, конечно, это не услуга, но мы не можем принять этот законопроект». А закончилась эта дискуссия так. Один из коллег (не буду называть его имя) нас упрекнул так: «Вы так и застряли на Чехове!» Я сказал: «Спасибо большое за комплимент». Теперь мы внесли снова законопроект об изгнании понятия «услуги» из образования. Юрий Алексеев: Елена, а ваше мнение на этот счет? И нет ли здесь со стороны общества понимания того, что, на взгляд некоторых людей, образование, школа – это совсем не главное? Связи, кумовство и все остальное – вот что движет. А школа… Поэтому и отношение к учителям такое, а дело не в пропаганде? Елена Ленская: Вы знаете, все-таки это не совсем так, потому что… Ну, я несколько лет уже сотрудничаю с проектом, который называется «Учитель для России». Это молодые ребята, которые приезжают добровольно работать в село, на два года в село, закончив вузы. Их отбирают очень тщательно – по тому, насколько успешно они учились в университетах. Они не получили там педагогической специальности и учатся этому одновременно с работой в школе. Не идеальная ситуация, но тем не менее… Юрий Алексеев: Вижу, Леонид не согласен с этой программой. Леонид Перлов: Я скажу. Елена Ленская: Самое главное, что желающих стать учителями, оказывается, гораздо больше, чем тех, кто приходит в педагогические вузы. Видимо, потому, что хочется скорее дела, а не большого количества теории, которой грузят в наших педагогических вузах, не давая при этом самого главного – умения справляться с ситуацией в классе, например. Мы говорим про инклюзию, при этом в большинстве педагогических вузов это факультативный предмет. И дай бог, если будущий учитель что-то знает про то, как работать с детьми, у которых есть какие-то проблемы развития. Поэтому в «Учитель для России» приходят. И за несколько лет количество участников этого проекта выросло. Причем самое интересное: они не уходят потом, после этих двух лет, совсем. Чаще всего они становятся тренерами для своих же «соплеменников», скажу так. Юрий Алексеев: Вот интересно! Тут, наоборот, учителя идут. А выпускники педвузов – нет, ни за какие коврижки, что называется. Олег Смолин: У них другой статус. Юрий Алексеев: Да, Леонид. Леонид Перлов: Я работал с этими ребятами из программы «Учитель для России», они приходили в нашу школу. Симпатичные ребята. Они бы и рады многие работать в школе, тем более что там, где они родились и выросли, другой работы, как правило, вообще нет, по крайней мере частенько нет. Елена Ленская: Ну, по-разному. Леонид Перлов: Это одна из причин, по которой они идут в эту программу. Ну не нужен физик-специалист в области твердого тела в его родном поселке, в котором он родился и вырос, а он на родине хочет жить и работать. Ну а дальше включаются те факторы, о которых мы уже с вами упомянули. Он приходит в школу – и выясняется очень быстро, что с деньгами все не так здорово, как ему было обещано, что жилье ему, конечно, положено, но предоставить его не могут, и что, вообще-то говоря, то жилье, которое ему предоставят в 30 километрах от той школы, где он будет работать… А это особенно «приятно» зимой в Вологодской области. Сергей Косарецкий: Да и в Подмосковье. Леонид Перлов: Да, и в Подмосковье не очень здорово. И потом – очень мощный фактор, который касается всех: и тех, кто закончил пединститут, и тех, кто пришел в какую-нибудь вот такую программу. Вся штука в том, что молодой учитель все шишки, все неприятности, все проблемы получает с момента прихода в школу, сразу, а вот достоинства нашей работы, которые ни за какие деньги не купишь, то, чем ценна для человека работа его в качестве учителя, начинают проявляться лет эдак через пять, шесть, семь, восемь, не раньше. У людей просто не хватает сил и времени, терпения для того, чтобы этого момента дождаться. Он придет, если ты работаешь, но он придет очень нескоро. А неприятности ты получишь сразу. Юрий Алексеев: Есть еще один аспект, почему молодые учителя неохотно идут в школу. Послушаем комментарий молодого учителя Лины из Санкт-Петербурга. ВИДЕО Лина: Что я для себя открыла, работая в школе? Я открыла это совсем недавно. А именно то, что, работая в школе, ты находишься в комфортной зоне. Что я имею в виду? Работая в школе, я поймала себя на мысли, что вот эти дети, которых я научила, родители, с которыми прекрасный контакт, прекрасная администрация и нормальная зарплата заставляют задуматься, что здесь я бы провел всю жизнь, мне здесь комфортно. Почему эта мысль меня так напугала? Потому что все-таки, к сожалению, у учителей очень мало возможностей карьерного роста. И в течение десятилетий я могу преподавать в одной школе, с одной администрацией, с одними и теми же коллегами, в одном и том же кабинете, с похожими детьми. И вокруг меня не будет ничего меняться. Я буду ощущать себя комфортно, но, по сути, я буду на той же точке, на которой я была десять лет назад. Да, я могу пойти и получить какие-то баллы для категории, подать на категорию. Но мы все понимаем, что это особо знаний не прибавит и каких-то возможностей тоже. И когда я поняла эту простую мысль, что мне необязательно сидеть в школе, чтобы быть счастливой, я поняла, сколько вообще возможностей есть в нашем мире для учителей. Юрий Алексеев: Сергей, как с этой проблемой быть? И есть ли какое-то решение? Нам говорят о том, что три-пять лет – и надо менять работу. А здесь, действительно, или ты учитель, или ты завуч, или директор школы. Вот и все. Леонид Перлов: Или ты не учитель. Это не карьера. Юрий Алексеев: Сейчас обсудим. Сергей Косарецкий: Я думаю, что ситуация очень отличается в регионах. Мне кажется, что все, что мы обсуждаем, опять-таки нужно рассматривать с точки зрения разницы нашей страны. В одном месте учитель страдает от того, что у него нищенская зарплата, а в другом месте человек с хорошей зарплатой ущемлен тем, что к нему относятся как к тому, кто предоставляет услуги. Так и в этой ситуации. В Петербурге, в относительно неплохих условиях, в которых работают учителя, действительно, возникает запрос на карьерную лестницу, на возможности для развития. Но в другой школе это не та проблема, не тот вызов, который стоит перед учителем. Юрий Алексеев: А какие возможности есть? Сергей Косарецкий: Другое дело – для молодых учителей, которые сегодня выходят на рынок труда, на рынок профессий и глядят на то, что происходит вокруг, действительно, есть потребность в большем динамизме, в изменениях, которые связаны с ростом их профессионализма. Фиксировать это, поддерживать это было бы очень важно. Но таких возможностей очень мало. Несколько лет пытались обсуждать разного рода ступени карьерного роста, должности, звания. По-моему, эта дискуссия зашла в тупик. Юрий Алексеев: И что школа может предложить в ответ на этот запрос, на динамизм? Леонид Перлов: Школа может предложить учителю называться учитель-ассистент, просто учитель, старший учитель, учитель-наставник, учитель-эксперт. Вот последний вариант был, по-моему, какой-то такой. Я не согласен с девушкой-коллегой, потому что понятия «учитель» и «карьера» – это понятия из разных плоскостей. Я 40 лет отработал учителем. И мне в жизни, поверьте, мысль о карьере не приходила в голову – и не потому, что я не амбициозный человек, а потому, что это с моей профессией ничего общего не имеет. Мое развитие не в том, что я стал на две головы административно выше своих коллег, а в том, что у меня постоянно, каждый год появляются новые дети с их новыми проблемами. Дети никогда не повторяются. И я учусь. Более того, не только сам учусь решать эти проблемы, а я учу своих молодых товарищей, несмотря на то что сейчас это сильно затруднено, эти проблемы решать. Моя карьера в том, что я становлюсь высоким профессионалом. Это касается любого учителя. Юрий Алексеев: И я понимаю, о чем говорит Леонид. Олег, ну а общество воспринимает таких людей как неудачников, что ли? Олег Смолин: Я позволю себе три коротких комментария. Первое. Если мы вводим программу учительского роста, то хочу напомнить: в Москве, наверное, можно, а в большинстве регионов – увы, если при тех же деньгах у учителя-ассистента вы будете отнимать, чтобы добавить учителю-эксперту. Это безнадежно. Второе. Я думаю, что… Понимаете, у нас почему молодые ребята об этом говорят? У молодых ребят успех стал фетишем, Господом Богом. А Эйнштейн, между прочим, говорил: «Жить надо не ради успеха, а ради того, чтобы в жизни был смысл». Юрий Алексеев: Так навязывают же: здесь и сейчас, по-быстрому. Олег Смолин: Конечно, навязывают. И последнее, что я хочу сказать. Цитата из моего любимого, одного из последних советских классиков, моего товарища Андрея Дементьева: «Слагается учительское счастье из наших ученических побед». Вот это действительно учительское счастье. Юрий Алексеев: Георгий, получается, что учителя – они же как белые вороны. Я прекрасно понимаю, о чем говорит Леонид. Но общество считает, что это сейчас не модно, что не так надо поступать, а несколько иначе. Ценности ушли. Георгий Федоров: Ну, это проблема не просто общества, вот правда. Здесь стоят коллеги, которые были учителями в нашем Советском Союзе – в величайшей стране с величайшим образованием. Сейчас… За какие-то 20–30 лет перевернули все сверху донизу. То есть, грубо говоря, учитель – это обслуга. Соответственно, ты должен к чему-то стремиться, к какому-то росту. Соответственно, конечно, вот это захватило молодежь. Ну как это так? Ты будешь 20–30 лет на одном месте сидеть. И вроде бы ты не растешь. Эта проблема уже на поколенческом уровне, к сожалению. Те учителя, действительно молодые ребята, которые идут и жертвуют – это подвижники, по большому счету. Потому что, действительно, если человек, например, филфак МГУ закончил, так скажем, ты потом будешь востребованным в любых сферах: и в Администрации президента, если ты нормальный человек, и как эксперт в Государственной Думе, в банковском секторе и так далее и тому подобное. Они востребованы. Но проблема в том, что у нас государство через это навязывание капиталистических отношений, в том числе и в образовании, оно вымывает вот эти ценности, на которых мы выросли. И государство должно понять, что (еще раз повторюсь) образование – это базовая основа государства, это некоммерческий сектор, и отношение к нему должно быть абсолютно некоммерческое. Леонид Перлов: Правильно. Юрий Алексеев: Елена, пожалуйста. Елена Ленская: Я все-таки за карьеру учителя. Мне только кажется, что та схема, которая создана сейчас, недоработана, потому что на каждой новой ступеньке у учителя должны появиться еще и дополнительные обязанности. Смотрите. Вот мы тратим безумные деньги… ну, не безумные, но серьезные деньги на содержание нашей системы повышения квалификации. Я не знаю ни одного директора, который бы спросил у учителя, который пришел с курсов повышения квалификации: «Ну чему ты научился?» Практически никто этого не делает, а если и делает, то только для проформы. Более того, любыми способами учитель старается туда не попасть, потому что это отнимает время и почти ничего ему не дает, потому что ему преподают не то, что ему нужно, а то, что нужно среднестатистическому учителю. Если бы в школе появилась своя собственная система и люди, которые поднялись на определенную ступеньку профессионализма, которых уважают в коллективе, начали бы становиться наставниками для других учителей… А такая схема уже работает, например, на Ямале, там это уже сделали. Ну, тоже еще есть возможности доводить это до совершенства, но тем не менее затея уже состоялась. Смотрите. У нас учителя очень мало общаются друг с другом. Это была не только наша проблема, а во многих странах она была, но сейчас многие на нее начали обращать внимание, потому что, как оказалось, эффективность работы всего коллектива учителей зависит как раз от того, насколько много они решают проблемы вместе – как проблемы конкретного ученика, так и еще какие-то проблемы в школе. Юрий Алексеев: И не чувствуют себя одинокими в этом вопросе. Елена Ленская: Да. Олег Смолин: Елена Анатольевна, я извиняюсь, при всем уважении, но я думаю, что прежде всего учителю нужно дать дополнительные права, а потом обсуждать вопрос о дополнительных обязанностях. Леонид Перлов: Да, о дополнительных обязанностях. Юрий Алексеев: Сергей, пожалуйста. Сергей Косарецкий: Я бы хотел продолжить Елену Анатольевну – в части потребностей, особенно молодых учителей, в сообществе. Действительно, когда мы говорим о тех трудностях адаптации к коллективам, к коллективам более возрастных педагогов, мы должны думать о балансе. В том числе сила программы «Учитель для России» в том, что молодые учителя из разных школ объединяются в общих мероприятиях, в программах профессионального развития. И необходимо речь должна идти о какой-то формальной карьере с должностями, с обязанностями или званиями. Важно выстроить свои механизмы социального лифта. В этом плане, например, проекты платформы «Россия – страна возможностей» здесь могут быть интересны. В Красноярском крае есть Молодежные педагогические игры. Молодежь нужен драйв, нужна энергетика. Юрий Алексеев: Леонид, по-моему, с вами категорически не согласен. Коротко, пожалуйста. Леонид Перлов: Если коротко, то я шесть лет был методистом по географии (а я учитель географии) в не худшем в Москве Юго-Западном округе нашего города. Так вот, методические центры ликвидированы, окружные. Специалисты-методисты – а работать без них учителю крайне трудно! – ушли, исчезли. Один городской центр на нашу гигантскую – на 2 тысячи километров – Москву. Это не решение вопроса. Была система, и она работала. Ее ликвидировали. Вопрос: зачем? И не пора ли восстановить? Это будет реальная помощь учителям и возможность для них общаться. Юрий Алексеев: И еще одно мнение, вновь послушаем Василия Уткина. ВИДЕО Василий Уткин: Честно говоря, я просто не знаю и не понимаю, что может сейчас заставить молодого человека прийти на работу в школу. Мне кажется, что это некая форма безысходности, как ни грустно об этом говорить. Я мог бы стать потомственным учителем. Мой дедушка был директором школы долгие годы. И я могу сказать, что на протяжении всей его жизни его узнавали на улицах, меня всегда знали как внука Игоря Юрьевича. В общем, хотя это было не в Москве, а в Балашихе, но учитель был значимой в городе фигурой. И вообще самое главное, мне кажется, что изменилось: я думаю, что сейчас в гораздо меньшей степени молодые учатся у взрослых, сейчас гораздо чаще молодые взрослых учат чему-то сами. Меняется на глазах набор профессий, которые можно получить в жизни, сами приемы жизни. Я не старый человек, но пользоваться смартфоном меня обучают мои более молодые коллеги и так далее, новым нюансам. Мне кажется, что школа должна обязательно измениться. Юрий Алексеев: Но школа – она же традиционно такой достаточно архаичный институт. Надо ли ей меняться? Леонид Перлов: Я бы сказал, что школа – очень инерционная система. Для того чтобы она изменилась, что бы мы с ней ни делали, нужно время. Вот так произошло с изменением общественного отношения, когда школа стала предприятием сферы услуг. В 2012 году был принят закон, и потребовалось пять-шесть лет для того, чтобы общество этот закон восприняло и школа начала работать как предприятие сферы услуг. На это нужно время. Какое бы мы ни вводили новшество, оно сработает через определенный временной лаг. Сергей Косарецкий: Ну, если мы говорим о молодых учителях, если мы говорим о будущем, насколько для них должна быть привлекательной школа, то, конечно, школа должна измениться. Не может молодой учитель сегодня желать идти в школу, в которой работали мы, в которой работали даже такие замечательные люди. Нам важно сохранить лучшее, попробовать, может быть, что-то из этого восстановить, но нельзя не думать о том, чтобы школа соответствовала интересам молодых, позволяла им самореализоваться. Юрий Алексеев: Олег, пожалуйста, финальная реплика ваша. Олег Смолин: К моему товарищу по Академии образования Евгению Ямбургу пришел молодой учитель со всеми современными компетенциями. Тот его спрашивает: «А что вы думаете о Чехове?» – «Да, я слышал о нем много хорошего». Так вот, технологии точно должны меняться, а ценности и культура – хотелось бы, чтобы остались. Юрий Алексеев: Господа, благодарю всех. Учителей не хватает, сегодня мы это выяснили. И проблема глубже, мы ее с разных сторон рассмотрели. Кто выберет эту профессию, если педагоги под постоянным прессингом администрации, чиновников, родителей, а иногда и детей? Разве это вообще здоровая картина? Но вот еще один вопрос: а чему должна учить школа? Может, она и не нужна такая, как сейчас? Обязательно обсудим в ближайших выпусках ток-шоу «ПРАВ!ДА?». С вами был Юрий Алексеев. До свидания!