"Дурные последствия преступлений живут дольше, чем сами преступления". Вальтер Скотт Николай Матвеев: Здравствуйте! Это программа "ПРАВ!ДА?" на Общественном телевидении России. Меня зовут Николай Матвеев. И вот тема сегодня: Преступность молодеет. Среди подростков набирает популярность так называемое движение АУЕ – что значит "арестантский уклад един". Этот оборот означает единые правила поведения и жизни по понятиям, а не по закону. Сегодня очень многие преступления совершаются детьми и подростками, но в силу своего возраста они уходят от ответственности. В экспертной среде вновь поднимается вопрос о необходимости снизить возраст уголовной ответственности за совершение тяжких преступлений до 12 лет, поскольку сегодня законодательство позволяет малолетним преступникам вести себя безнаказанно. А в Госдуме рассматривают законопроект о запрете криминальной субкультуры в Интернете и СМИ. Но помогут ли эти меры исправить ситуацию? Что государство и общество может противопоставить криминализации молодежной и даже детской среды? Николай Матвеев: Итак, аббревиатура АУЕ. Одну расшифровку мы уже услышали, а вот вторая – "арестантско-уркаганское единство". В одной статье, пока готовился (я ее встретил в Интернете), красноярский психолог Николай Щербаков, работающий с подростками, он вступил в письменную беседу с одним из своих подопечных. В общем, парню 14 лет. И он у него спросил: "А что же такое АУЕ?" Я цитирую. Дело в том, что в сегодняшней программе много будет звучать слов и выражений из сленговой среды, поэтому не смущайтесь. Без понимания того, как эти дети между собой общаются, мы не поймем, собственно зачем они это делают. Итак, ответ был следующий: "Это крик, одобрение, кричалка, что-то типа ACAB, но новый уровень. Одним словом, АУЕ – это воровское сообщество, которое против законов и, – внимание, – ментов. Варяги так говорят, – отвечает парень. – А ACAB – это типа злая молодежь". Журналист, который писал эту статью, что АУЕ – это аналог давней, уже забытой "фарту, удачи и, – простите, – лоха побогаче" – стало вот кричалкой нынешней юности российской, трендом. Стало ли трендом и действительно кричалкой нынешней юности российской? Будем выяснять сегодня в "Правде". Иван, вот АУЕ – как хотите расшифровывайте, арестантский уклад един, арестантско-уркаганское единство – это действительно масштабная проблема? Или пока она в зачатке, и мы зря бьем тревогу? Иван Миронов: Здесь надо смотреть истоки. Почему эта проблема возникла? Дело в том, что в основном популяризация вот этого криминального молодежного движения возникает именно в самых неблагополучных регионах, потому что молодежи некуда встраиваться, разрушены социальные лифты. Они понимают, что у нас сотрудники правоохранительных органов, как правило, коррумпированные, от чиновников невозможно добиться справедливости. И некой альтернативой системы ценностей – порядка, правил, справедливости опять-таки, морали – возникает вот эта вся криминальная среда, криминальная история со своими очень четкими правилами, со своим сленгом, словарем. Причем молодежь это поглощает с невероятным энтузиазмом, потому что для них это еще, помимо этого, определенная игра. И кстати, как ни парадоксально, это еще лестница, социальная лестница, по которой они могут выдвинуться, реализовав свои "творческие", физические способности и занять определенную нишу. Николай Матвеев: То есть это форма протеста сложившемуся укладу? Иван Миронов: Это форма отсутствия некой альтернативы, которую должно давать государство, общество, министерства, которые должны заниматься молодежью. И конечно, свято место пусто не бывает. И вот сегодня мы имеем дело с этим. Николай Матвеев: Понятно. Как вы считаете, почему именно подростковую среду это захлестнуло? Виктория Данильченко: Вы понимаете, я, во-первых, не совсем согласна, что это все произошло вчера, позавчера или уже в рамках нового государства. Я считаю, что определенные слои вот эти все равно были. Может быть, мы об этом говорили меньше. Просто у нас не было, скажем так, такой информативности, которая есть на сегодняшний момент: это и СМИ, это и Интернет, и так далее. И поэтому у нас с вами гораздо больше на сегодняшний момент данных о том, что действительно эти подростки вступают – называйте это как угодно – во все эти группировки. Мода это или что-то другое, или отсутствие социальных каких-то благ? В каком возрасте? Речь о том, чтобы, например, снизить уголовную ответственность. А мы знаем, что она наступает с 14-летнего возраста по особо тяжким преступлениям и с 16-летнего возраста по всем остальным преступлениям. Снизить уголовную ответственность до 12-летнего возраста – с моей точки зрения, это неправильно. Хотя если мы с вами посмотрим на опыт, например, западных стран, то, например, какая-нибудь Франция и Бельгия вообще не имеют возраста привлечения, то есть во сколько бы там ни совершил… Но уже уголовное, скажем так, наказание к тебе могут применять с 13-летнего возраста. А та же Англия – с 10 лет привлекают. Николай Матвеев: Хорошо. Давайте все, что вы сказали, рассмотрим сквозь призму одного конкретного случая. Юдино, микрорайон Казани. 16-летние адепты АУЕ (в том числе там были и 11-летние, и 12-летние) вызвали парня "на стрелку". Он пришел не один, а пришел с отцом. Они тем самым возбудились, что пришел с отцом. Убили парня, убили отца, взяли ключи, пришли домой, убили всю семью, ограбили квартиру. Вот сквозь призму таких историй? Этот 11-летний преступник, совершивший за вечер четыре убийства, – вот как относится к нему? Как к ребенку или уже как к полноценному преступнику? Виктория Данильченко: Вы понимаете, в чем дело? Ведь у нас, по большому счету, можно не только ребенка наказать, у нас можно и выяснить, что с ним. Когда происходит убийство, в любом случае тот, кто убил, он проходит в том числе психиатрическую экспертизу, как бы то ни было. И сказать о том, что это нормальный подросток, который в 11 лет пошел и всех там убил, ограбил и так далее? Я, конечно, не доктор и мне сложно давать какую-то оценку медицинского характера, но я, например, предполагаю, что явно этот ребенок был не в себе. И как к нему относиться? К нему надо относиться как к малолетнему преступнику, безусловно, да? Но ведь государство не только карает, государство и перевоспитывает. Николай Матвеев: А наша пенитенциарная система на это заточена – на перевоспитание? Виктория Данильченко: А почему же нет? Извините, у нас… Николай Матвеев: Ну, недавно начальник ФСИН высказался, что наша задача – согласно букве закона соблюсти все мероприятия по изоляции человека, но ни в коем случае нет никаких там мероприятий, которые направлены на перевоспитание. Виктория Данильченко: Да что вы говорите? Николай Матвеев: А какие? Виктория Данильченко: А пусть он посмотрит, например, статью 92-ю Уголовного кодекса Российской Федерации, которая говорит о том, что подростка необходимо в некоторых случаях освободить от уголовной ответственности и направить в воспитательное учреждение Министерства образования, а не в воспитательную колонию. Николай Матвеев: Вы предлагаете этому 11-летнему уехать туда и перевоспитываться? Виктория Данильченко: Послушайте, а почему нет? А для детей с девиантным поведением, например, нет школ, что ли? У нас нет образовательных организаций? Полно. Николай Матвеев: Ясно, ясно. Сейчас, секундочку, давайте всех задействуем. Почему сейчас бьют в набат и говорят, что… Да, хорошо, вы правы, это было во все времена. Но сейчас это сложилось в систему. У них есть свод правил, поведенческий код. Как это действует? Они внедряются в школы. В интернатах-то они были всегда, а теперь они внедряются в школы. Молодых парней и девчонок (девчонок – в меньшей степени) отводят куда-нибудь в угол и начинают изъясняться на своем полублатном, блатном (я не знаю нюансов, не разбираюсь в этих языковых дефинициях) сленге. Если человек как-то отвечает в контексте сказанного, то тогда они идентифицируют – все, он свой. "Значит, с ним можно говорить, вести разговор в этой парадигме. Значит, он наш". Если же он отвечает обычным человеческим языком: "Нет, как бы я не знаю", – все, начинается вербовка силой. Должен взять у родителей деньги. Должен прийти куда-то на вписку (мы позже поговорим, что это такое и как это работает). В общем, дальше идет вот это погружение, углубление, связь с криминальным миром, вплоть до подключения к каким-то местам не столь отдаленным, где сидит главный куратор. Вот это схема. Коротко я ее изложил. Как вы считаете, почему именно сейчас возникла проблема, системная проблема? Анна Садриевах: Ну, я вообще в контексте всей этой темы хотела бы сказать, что проблема не только в этой, так скажем, сложившейся системе АУЕ, а она более широкая. Я хотела бы сказать, что есть группы в Интернете, в соцсетях, "ВКонтакте" и в других. Например, была такая группа "4ch", которая была закрыта правоохранительными органами. Но все равно эти группы подобные возникают. Николай Матвеев: А за что закрыли ее? В чем суть? Анна Садриевах: Ну, суть в том, что ее закрыли за пропаганду антисоциального поведения, за пропаганду… Николай Матвеев: Романтизацию криминальную? Анна Садриевах: Да-да-да. Виктория Данильченко: И за призывы к совершению преступлений. Анна Садриевах: Я просто что хочу сказать?.. Николай Матвеев: Вот я посмотрел, готовясь к программе, что среднее количество подписчиков вот таких групп – от 85 тысяч до 800 тысяч. То есть это популярные группы. Анна Садриевах: Я хочу сказать, что… Да-да-да. Совершенно очевидно для меня даже, что нужно работать здесь системно, нужно выходить на создателей этих групп, потому что это, скажем так, работа системная, это однозначно. Эти, так скажем, посты в Интернете, эти группы формируются не сами по себе. Это понятно как белый день. Николай Матвеев: То есть вы считаете, что у этих групп есть осознанный движок, они не сами собираются? Анна Садриевах: Конечно, разумеется, разумеется. Николай Матвеев: А кому это выгодно? И зачем это нужно? Анна Садриевах: Ну, тому, кто хочет дестабилизировать обстановку в нашей стране, повысить количество преступлений. Есть же такие люди, очевидно, которые формируют… Виктория Данильченко: И в конце концов – взрослые, безусловно. Николай Матвеев: Вы согласны, что так далеко мыслят те, кто продюсирует? Алексей Ковалев: Николай, я могу сказать, что да, безусловно, есть некие меркантильные интересы у тех, кто пропагандирует данные группы в Интернете и в социальных сетях в частности. Нередко наше общественное движение периодически проводит какие-то мониторинги того, что происходит в социальных сетях на предмет именно криминальной субкультуры. Мы нередко находим в этих группах возможность купить какие-то сувениры, брелочки, кошелечки с соответствующей символикой. И я думаю, что если подобное объявление размещается действительно в группе, в которой порядка миллиона подписчиков, то это хороший бизнес. В данном случае я не думаю, что тут стоят какие-то политические амбиции. Хотя, безусловно, может быть, частично они есть. Но в первую очередь это коммерция. Николай Матвеев: То есть получается, что среди тех, кто заинтересован в раскрутке этой истории, есть вполне себе, скажем так, с коммерческой жилкой люди? Иван Миронов: Вы понимаете, это абсолютно не связанные вещи. То, что вы говорите – это чисто маркетинговый ход. Но вот то, что было здесь озвучено в студии – это попытка опять-таки бороться с последствиями. Это мы бьем… Николай Матвеев: С симптомами. Иван Миронов: Нет, не с симптомами, а с последствиями. Мы бьем именно по хвостам. Мы не говорим о том, в чем причина формирования вот этой среды, вот этой культуры. Мы не говорим о том, что надо разогнать все наши государственные органы, вот эти фонды, которые занимаются воспитанием поколений, которые просто являются "грантососами" и живут за бюджетные деньги, пилят, которые никакого отношения не имеют к формированию нового, чистого, здорового морального поколения. Вот о чем надо говорить. Вот нам коллега говорит, что, дескать, у нас пенитенциарная система перевоспитывает людей. Да, она перевоспитывает, я согласен. И скольких таких примеров. Поместите любого школьника, блогера за неосторожную статью в тюрьму – и через два года из малолетки он "базаром", я извиняюсь, если мы об этом говорим… Николай Матвеев: Здесь можно, я уже предупредил. Иван Миронов: Да. Он заткнет за пояс любого матерого уголовника. Он будет настолько подкован. Он настолько будет… Знаете, есть такой термин "игра в тюрьму", потому что он подхватывает это, ему это нравится, потому что это модно, это современно, понимание есть. И он понимает, что, находясь, живя в какой-то деревне, он, двигаясь по тому пути, который ему предоставляет государство в виде кабальных ипотек, кредитов, работ, чтобы просто прожить, проесть, чтобы не умереть с голоду, а здесь есть какая-то интересная альтернатива – романтичная, резкая, сильная, где можно в принципе… Николай Матвеев: "Украл, выпил – в тюрьму". Иван Миронов: Да даже не "украл, выпил". Нет, все гораздо глубже. Там же как? Вот он с малолетки может дойти до смотрящего за камерой, потом до смотрящего блоком (как это называется?), корпусом СИЗО. Потом – смотрящий зоны. Потом – стремяга так называемый (это тот, кто стремится стать вором). А потом, может быть, и станет самим вором в законе. То есть люди в этом видят достаточно такую неплохую, успешную, да, рискованную… Николай Матвеев: Иван, мысль понятна. Но смотрите. Вот эти законы и понятия, которые оформились еще при так называемых "совдеповских" ворах, все же имели какой-то, ну, скажем так, кодекс справедливости. Почему превозносились люди, которые крали из карманов деньги, но в то же время… Виктория Данильченко: Как говорится, по понятиям. Николай Матвеев: Да, по понятиям. Ну, видите, я обтекаю эти формулировки, чтобы было понятно всем. Но в то же время те, кто убивал женщин, грабя их, те, кто грабил квартиры, – они наказывались. Виктория Данильченко: Кто насиловал. Иван Миронов: Наркоманы. Николай Матвеев: Вот послушайте. А сейчас нет этой парадигмы. Иван Миронов: Смотрите, что интересно… Николай Матвеев: Беспредел не наказывается. Иван Миронов: Вернусь к прежней мысли, которую высказывал. Подростковая преступность – это брак общества, это брак воспитания. Государство и общество. И как раз надо лечить там. И надо смотреть там. То, что сегодня мы видим абсолютно лютых беспредельщиков… И вообще малолетка – коллеги не дадут соврать, это самое беспредельная тюрьма, которая есть. Это жесточайшие звериные правила и законы, где прав тот, кто сможет обосновать. А обосновать он сможет только благодаря своей силе и уверенности в своей правоте. И здесь, конечно, всегда малолетка была беспредельна. То, что происходит сейчас, когда в 10–11 лет люди идут на убийство… Это опять-таки надо смотреть, почему он пошел: какие фильмы он смотрит, что он читает, какую информацию получает? Виктория Данильченко: И в какие игры интернетные он играет. Иван Миронов: Совершенно верно. Но это опять-таки должно рассматриваться в комплексе. Должна быть политика, четкая политика, четкая линия уже воспитания у общества и государства. Николай Матвеев: Вы согласны, что дети жестче поступают в таких сложных ситуациях, чем взрослые? Ну, убийства. Кирилл Светицкий: У детей, поскольку они еще не развились полностью, не полностью сформирован организм, у них психика сформирована не до конца – соответственно, они часто, что называется, "переходят берега" в любую сторону, в том числе и в сторону жестокости. И поскольку для детей ситуация с ответственностью меньшая, чем для взрослых, у них, разумеется, как бы… Николай Матвеев: То есть они уже понимают, что их не посадят, что их не накажут? Кирилл Светицкий: Конечно, конечно. Но дело в другом еще. Я хочу сказать две важные мысли (мне кажется, важные). Один мудрый человек (сейчас не помню точно фамилию) однажды сказал: "У любой самой сложной задачи всегда есть очень простое и понятное неправильное решение". Николай Матвеев: И какое здесь неправильное решение? Кирилл Светицкий: Вот история про то, что нужно ужесточить наказание, что нужно с детского сада сажать в тюрьму, что у нас ФСИН – это педагогика, а не уничтожение личности человека, – это попытка найти простое решение на сложный вопрос. Это первое. Второй момент. Другой мудрый человек – Альберт Эйнштейн – однажды сказал: "Ни одну сложную задачу невозможно решить, если не подняться на уровень выше". Вот когда мы начинаем говорить: "Вот дети так себя ведут. Да, это преступления. Они убивают людей. В 11 лет, и страшное убийство. Что нам с этим делать?" – спрашиваем мы себя. И это уже страшная ошибка, потому что нельзя бороться с последствиями. Это первое. И второе. Если дети так поступают и мы на это отвечаем – значит, инициатива у этой жестокости, инициатива у криминала. Вот когда мы совершаем что-то и криминал ищет ответ: "А что противопоставить?" – вот тогда мы поступаем правильно. Николай Матвеев: Мы в этой студии собрались, чтобы обозначить причины, а не последствия, да? Давайте о причинах. Коль уж экономическая ситуация сложная в стране, является одной из причин появления таких маргинальных групп. Хорошо. Почему, если посмотреть на карту зон России, мы видим, что самое явное обострение ситуации, связанной с АУЕ, в Забайкальском крае? 35 зон на край. Как вы считаете, связаны эти вещи? Виктория Данильченко: Ну, безусловно, я думаю, что, конечно, связаны эти вещи. Более того, понимаете, то количество преступников, которые содержатся в этих зонах, – это не бывает бесследно. У них есть много родственников. Они все каким-то образом рано или поздно друг с другом связаны. Понятно, что сленг… Николай Матвеев: А вам механизм понятен? Как они проникают? Ну хорошо, сидит какой-нибудь шустрый человек… Виктория Данильченко: Послушайте, я вам скажу – как. Совершенно правильно и коллега сказал, и вы правильно говорили. Понимаете, это становится некой такой формой моды. Модно. Модно разговаривать на сленге. Модно. Ну, все начинается с разговоров на сленге. "Оп-па! Свой". Или не свой. Потом, после этого: "Смотри-ка – здесь что-то украл, здесь что-то такое сделал. И ничего мне за это не было, меня не поймали". И начинается какая-то игра – игра, которая… Кстати, я хочу вам сказать, что колоссальное количество преступлений, которые сейчас совершают несовершеннолетние, в том числе о чем сообщают нам психологи, совершают после того, когда они садятся и начинают вот эту игру, которую они воспринимают абсолютно вживую. Они начинают играть и в жизни. Николай Матвеев: Кстати, поддерживаю вашу мысль, многие вербовки происходят именно в игровых формах. Виктория Данильченко: Совершенно правильно. И они уже заигрываются до такой степени, что реальный мир от виртуального мира мало отличим. Это тоже в том числе. А дальше что? Ну хорошо, интересно. Теперь вот смотрите… Мы с вами говорим о снижении возраста привлечения к уголовной ответственности. Хорошо, мы сказали про 14 лет, про страшные преступления. А есть преступления, которые в Уголовном кодексе обозначены как тяжкие преступления, но какой-нибудь (мы говорим о 13-летнем) 15-летний, он особо не понимает, что такое мошенничество. Он куда-то пришел, что-то кому-то "впарил" (извините за сленг мой, потому что по-другому не скажешь), рассказал что такое и ушел. Чистой воды… имеет место то преступление, которое у нас трактуется как тяжкое преступление. Он это понимает? Нет, он понимает, что он что-то такое не то делает, но он не понимает… А знаете – почему? Потому что правовая безграмотность, и ликбеза этого правового нет. И те школьные уроки, которые у нас… Раньше еще хотя бы какие-то были основы: что такое Уголовный кодекс, что такое Гражданский кодекс, "Основы государства и права" так называемые. На сегодняшний момент это все превратилось в какое-то обществознание. Или как это? Что-то такое называется. Пара-тройка часов на это выделяется. И все. Сплошной просто ноль в праве правового ликбеза. Николай Матвеев: Знаете, я хочу свою историю рассказать. Я, честно сказать, не хотел, но все равно. Я не из очень благополучного, скажем так, места, где в 90-е тоже царила эта криминальная романтика. Но я помню, ей была жесткая альтернатива – качки – люди, которые ходят в спортзал. Если ты не с ними… Это еще одна такая альтернатива сила у рэперов, у рокеров, кто по музыкальным взглядам объединялся. Не хватало условной физической силы им противостоять. У качков эта сила была. Вот вы как представитель родительского комитета, вы понимаете, есть ли такая сейчас альтернатива у этих детей в этих регионах, в частности в Забайкальском крае? Анна Садриевах: Я хочу сказать по поводу альтернатив. Конечно, надо понимать, что очень много идет от семьи. И зачастую этим детям, которые в таком раннем возрасте идут на такие страшные преступления, у них нет основы какой-то, с чем они могли бы сравнить что-то. Им не от чего даже оттолкнуться, не с чем даже сравнить. Он попадает в эту среду – и она его затягивает, потому что ему интересно, у него какой-то азарт. Я хочу сказать, что мы от нашей общественной организации недавно такое предложение сделали – ввести в школах "Нравственные основы семьи". Это программа подобна той, которая была в советское время, "Психология семейной жизни". Ну, конечно, это будет детям рассказывать и о нравственности, и о том, как строить свою собственную жизнь. Ну, просто у детей даже нет этого элементарного знания. Очень многие из этих детей… Николай Матвеев: Ну подождите, давайте так. А если ребенок не имеет этой родительской любви изначально в семье, он приходит в школу и слушает лекцию на 40 минут. Сколько там урок длится? 40 минут он слушает о том, чего он не встречает в повседневной жизни. Это может как-то, не знаю, пробудить в нем интерес? Анна Садриевах: По крайней мере, он будет знать, что такое вообще есть. Понимаете? Николай Матвеев: Что? Что есть семья? Анна Садриевах: Да. Виктория Данильченко: Николай, а можно я вам скажу одно слово, прямо буквально фразу? Николай Матвеев: Да, пожалуйста. Виктория Данильченко: Судебный департамент за полгода 2017 года провел такую некую выборку: из 138 преступлений, совершенных подростками, 99 совершены детьми из благополучных семей. Это я просто к вопросу о. То есть, понимаете, говорить о том, что вот основная масса – это конечно, вот эти беспризорники, бедные, вот они там живут, никто ими не занимается… Николай Матвеев: Хорошо, а анализ был? Чего им не хватает? Почему они идут на преступления? Виктория Данильченко: А потому что им не хватает… Вот тут я как раз вернусь к родителям. Потому что необязательно быть благополучной семьей… Николай Матвеев: В плане финансов? Виктория Данильченко: В плане финансов. А надо просто-напросто иметь тепло. Николай Матвеев: И выстраивать коммуникацию со своим ребенком. Виктория Данильченко: И нормальные отношения, близкие отношения в семье. Николай Матвеев: Сейчас, Иван, дам слово. Давайте… Знаете, к какой мысли я хочу подвести историю? Вот условно, у человека нет альтернативных миров познания. Раньше это были книги. Сейчас книги в меньшей степени читают. Человек имеет в том же Забайкальском крае возможность включить телевизор, открыть интернет-страницу. И вот то, что он там встречает – может быть, и это на него влияет? Алексей Ковалев: Ну, безусловно, влияет. Хотя мне кажется, что корень обсуждаемой нами сейчас проблемы лежит именно в том, с чего сегодня начал Иван. Я совершенно согласен, основная проблема – это отсутствие социальных лифтов. Николай Матвеев: Подождите, мы только что выяснили, что в 99 случаях из 138 преступления совершают дети из благополучных семей. Так или иначе, если есть деньги, есть парадигма движения. Отец может пустить по той же самой линии профессиональной, что и сам пошел, и так далее. Все же финансовое благополучие не исключает вероятности… Алексей Ковалев: Вот это та самая ошибка, которую мы все здесь дружно допускаем. Николай Матвеев: Какая? Алексей Ковалев: Мы почему-то считаем, что социальный лифт предполагает исключительно финансовое благополучие. Ну, уважаемые коллеги, давайте все-таки вспомним о том, что человеку необходима творческая самореализация, человеку нужно заниматься любимым и интересным делом, человеку нужно приносить пользу обществу. И это нормальное и естественное свойство человека. Николай Матвеев: Хорошо, вот эти все формулировки – как они сообразуются с АУЕ? Виктория Данильченко: Это взрослому… Алексей Ковалев: С АУЕ это сообразуется таким образом, что у нас… Николай Матвеев: В чем там творчество? Алексей Ковалев: Ну смотрите. Нет, это просто форма действительно самореализации, это форма достижения чего-то в жизни. У людей, у детей – у них нет живых и красивых примеров, которые бы им показывали, как им жить. И мы этим не занимаемся. Николай Матвеев: Я с вами абсолютно согласен. Но когда отец какой-нибудь литературный работник, преуспел на ниве коммерческой литературы и говорит ребенку: "Ты не переживай, у тебя все будет. Ты пойдешь в тот же литинститут, что и я. Ты отучишься на этом факультете. Там мои друзья работают", – но ребенок все равно вступает в АУЕ, что-то его там подкупает, и он все равно совершает это преступление. И давайте перейдем опять-таки – к чему? – к тому, с чего я начал свой вопрос. Вы следите за сериалами, которые идут по центральным каналам? Алексей Ковалев: Нет. У меня на это времени нет. Николай Матвеев: Я их, к счастью, не смотрю, но я посмотрел на названия и на синопсис этих сериалов. Вы видите львиную долю социальных, вот этих бытовых ток-шоу. Львиная доля историй в центре так или иначе связана с криминалом. Алексей Ковалев: Естественно. Николай Матвеев: Мы можем исключать то, что мы, телевизионщики (вот Иван часто, вы ходите на телевидение), что мы тоже в этом каким-то образом виноваты? Я не скажу, что криминальная романтика, но не исключено, что, скажем так, криминальная составляющая, льющаяся с экранов телевидения, тоже каким-то образом давит на подростков, и они делают этот выбор. Виктория Данильченко: Конечно. Иван Миронов: Здесь такой очень интересный момент, который мы упускаем напрочь, – это поголовная наркотизация населения. Особенно это как раз Забайкалье, это Сибирь, которая заваливаются дешевой китайской синтетикой. Отсюда и благополучные семьи, из которых выходит вся эта субкультура. Потому что люди… Николай Матвеев: Есть деньги на наркотики. Иван Миронов: Есть деньги на наркотики. Николай Матвеев: Нет никаких целей. Иван Миронов: Нет проблем и нет занятия, куда можно приложить. Соответственно, это тоже откладывает огромный отпечаток. Но при этом вы помните хоть одно дело, когда к уголовной ответственности было привлечено лицо, ответственное за крупные поставки наркотиков? Николай Матвеев: Я не припомню. Иван Миронов: Нет. Берут как раз вот этих пацанов, которые ради дозы продают еще одну дозу, привлекая, сажая и ломая им жизнь. То есть этой проблемы как бы нет. То есть наркотики есть… Виктория Данильченко: И делают, извините, закладки в Интернете. То есть любой желающий – пожалуйста. Иван Миронов: Пожалуйста. То есть поток наркотиков есть колоссальный. Сегодня оценки – 5–7 миллионов, и это тех, кто потребители. Если посмотреть этот объем, то мы выходим на тысячу тонн в день потребления. Это вообще что-то колоссальное! Но при этом ловят два грамма, три грамма, грамм. Находите поставщиков. Находите тех, кто за этим стоит, кто бенефициар вот этих каналов. Кирилл Светицкий: Кто прикрывает. Иван Миронов: Кто прикрывает. Этого же нет. Мы только смотрим сериалы и видим, что у нас оказываются все сотрудники продажными… Николай Матвеев: Простите, простите. Я правильно понимаю, памятуя 90-е, что тогда быть наркоманом и быть приобщенным к этой среде было западло? Если уж говорить этим языком. Иван Миронов: Вы понимаете как? Здесь еще очень важный момент такой. Скажем, те, кого мы называем лидерами преступного мира, так называемые "воры в законе"… Я много знаю людей, которые борются с этой проблемой. Они борются с распространением наркотиков, потому что… Знаете, как говорят? "Мафии нужны здоровые, но глупые люди". Они заинтересованы именно в пополнении даже своих рядов именно спортсменами и людьми с уравновешенной психикой. Им не нужны вот эти наркоманы и беспредельщики. Виктория Данильченко: И сами они никогда ничего не будут употреблять. Иван Миронов: Поэтому эта стихия АУЕ как раз возникает снизу. И она не интересна, и она враждебна даже вот тем, кого мы называем представителями воровского мира. И все это возникает только из-за отсутствия каких-то нравственно-моральных рычагов воспитания людей. И еще я говорю – поголовная наркотизация населения. Николай Матвеев: Первый, кто эту проблему поставил перед президентом и озвучил – это правозащитница Яна Лантратова. Она говорила о том, что проехала 46 регионов, и явно проблема представлена в 18 из них – в частности, Забайкалье, Бурятия, Московская, Челябинская, Ульяновская, Тверская области, Ставрополье То есть получается, что пенять на то, что регион где-то на окраине, что там проблема с криминалом связана, с концентрацией зон (раньше же всех в Сибирь ссылали, да?) нельзя. Почему это касается Московской области, Ульяновской, которая недалеко от нас, Тверской, которая рядом? Почему Центральную-то Россию захлестывает? Кирилл Светицкий: Ну, как я уже говорил, это проблема системная. Вот мы говорили: почему раньше не было АУЕ, и вдруг – раз! – возникло, и вдруг пошел процесс? Ну, знаем мы еще из учебников школьных, кто философию учил, что есть переход количества в качество, да? Есть ситуации, может быть, неосознанные, но есть спрос на нечто такое. Вот он копится, копится, копится, копится, а потом возникает какая-то ситуация, какое-то слово, какая-то история, которая становится катализатором. И как в химии – раз! – и возникает структура. Вчера еще не было, а сегодня она уже есть. Но это не значит, что виноваты какие-то чужие, инопланетяне, которые нам это слово засунули. Нет. Что виноваты отдельные сериалы, отдельные телеканалы или какой-то отдельный политик. Нет. Николай Матвеев: Вы помните 2002 год? Вышел сериал "Бригада". С точки зрения художественной, художественного мастерства, прекрасно написанная история, прекрасно снята, прекрасно сыгранная. Я вам честно скажу, анализировал как филолог, человек, который имеет дело к сценарному мастерству. Прекрасно сделанная история! Но какую волну агрессии среди молодежи она породила в 2002 году, что аж режиссер высказался: "Больше продолжения этой истории вы не увидите никогда". А вы говорите, что конкретный сериал не может… Кирилл Светицкий: Если бы у общества не было потребности, не было спроса на такие вещи, то не было бы и реакции на нее. "Ну, сериал. Ну, про воров. Ладно". Никто и внимания бы не обратил. Николай Матвеев: Что даже конец сериала был по ходу изменен, потому что они должны были все четверо выжить. Но понимали, что если они выживут, то тогда вообще это… Кирилл Светицкий: Николай, нам нужно понимать, что телевидение, вот те каналы, которые такие вещи показывают, – это коммерческая история. Они никогда не будут снимать и показывать то, что не привлечет зрителя. Ну, если и снимают, то это неудача. Они стараются снять и показать то, что привлечет огромное количество зрителей и, соответственно, хорошую рекламу. То есть люди, которые сериал запускали, они знали, на какие кнопки они давят. Они знали, что есть такой спрос. Этот спрос формируется. Николай Матвеев: А могли они предугадать такую реакцию? Кирилл Светицкий: Конечно. Они на нее и рассчитывали. Есть еще такая штука… Николай Матвеев: Что дети по принципу "Белый, Пчела, Космос и Фил" будут объединяться и строить… Иван Миронов: Вот здесь я согласен. Без потребности, без запроса общества этого бы не было, потому что… Николай Матвеев: Иван, подождите. Ну давайте так. В 90-е у общества был запрос на круглосуточную порнографию по телевидению. И этот разговор обсуждался. Иван Миронов: Николай, скажите мне, а "Неуловимые мстители" породили волну детского терроризма против существующей власти? Николай Матвеев: Там по-другому акценты расставлены. Иван Миронов: Как это? Это тоже романтизм. Вот есть чиновники, есть полицейские, которых надо стрелять, уничтожать, взрывать. Но породило? Николай Матвеев: Наверное, да. Иван Миронов: Один последователь хоть нашелся, который бы сказал: "Я посмотрел "Неуловимые мстители", поэтому я пошел и взорвал собес или убил пару милиционеров"? Нет. Николай Матвеев: Простите, что я смеюсь. Иван Миронов: Я думаю, это не взаимосвязано. Кирилл Светицкий: Здесь нужно понимать, что в обществе всегда есть разные люди, разные дети и разные семьи, есть разные мотивации и разный спрос. И если общество помогает сформироваться адекватному спросу… Ну, грубо говоря, "Неуловимые мстители", фильмы советские, какие-то книги, которые были. Это были книги о чем? Это были книги о реализации пассионарных мотиваций. Николай Матвеев: Поясните. Пассионарных? Мы, конечно, Льва Гумилева читали, но объясните нашим зрителям. Пассионарные – что это значит? Кирилл Светицкий: Если проще объяснить, то пассионарий – это человек, которого как бы система, общества и природа выдвинули для того, чтобы двигать общество в сторону развития. Он бывает героем, совершает подвиги, что-то еще такое. И есть противоположная история – субпассионарная. Это криминальный мир. То есть это те, которые хотят не дать, а взять. И можно заниматься другими вещами. Можно педалировать и возбуждать тот спрос, который касается именно субпассионарных мотиваций. Николай Матвеев: Сейчас, если дети смотрят, они все поняли. Кирилл Светицкий: То есть субпассионарии… Как я объяснил? Если пассионарий больше отдает, больше создает, то субпассионарий – это человек, который настроен на то, чтобы больше забрать любыми способами. Николай Матвеев: Потреблять. Возвращаюсь к телевидению и социальным сетям, Интернету. Сенатор Антон Беляков внес в Думу законопроект о запрете пропаганды криминальной субкультуры в соцсетях и СМИ. Он считает, что эта пропаганда есть. Вы как считаете? Анна Садриевах: Это однозначно есть. И я уже об этом сказала. Николай Матвеев: А вот если на пальцах, то в чем? Сериалы? Ток-шоу? Новости? У нас же… Анна Садриевах: Нет, я конкретно говорила про Интернет, про соцсети, про группы, которые это все пропагандируют. И конечно, романтизация присутствует и в сериалах, и в каких-то, не знаю, художественных фильмах это тоже есть. Николай Матвеев: Михаил Круг. Кто там еще из этой плеяды? Анна Садриевах: Да. Я хотела сказать в этом контексте еще, что в этих группах, как раз в соцсетях… Почему я стала говорить о традиционных семейных ценностях? Потому что там посты опубликовываются, которые противопоставляют ребенка семье, противопоставляют мнение вот этой субкультуры мнению традиционному. То есть какое-то высмеивание родителей идет, противопоставление… Николай Матвеев: Смотрите, смотрите… Виктория Данильченко: Вы помните, всегда было понятие "маменькин сынок", если ты слушаешься, да? То есть всегда было модно не слушаться. Анна Садриевах: Значит, это западло, да. Николай Матвеев: В общем, смотрите. Эта форма протеста существовала во всех культурах, во всех обществах, во все времена. Только в 50-е в США это выливалось в рок-н-ролл – агрессивный, запретный. И в Британии. А почему у нас-то это выливается в индустрию криминального волеизъявления, скажем так? Почему? В чем особенность? У нас нет гитар, чтобы играть? У нас западло петь в микрофон? Анна Садриевах: Нет, смотрите, давайте тогда… Если уж про гитары зашла речь. Конечно, нужно сказать, что сколько бы наши уважаемые министр образования ни говорила, что дополнительное образование должно быть доступным, к сожалению, это не так. Периодически к нам в нашу ассоциацию обращаются родители из разных регионов России – из Татарстана, из Ростовской области, еще из других. Они говорят: "Да, у нас есть бесплатные кружки. Но на эти кружки нужно детям снаряжение, форма, то, то, то". Николай Матвеев: То, о чем говорил Иван. Денег нет у государства. Анна Садриевах: Не только у государства, а у родителей, конечно. Николай Матвеев: У родителей. И у государства. А кто родителям зарплату платит? Анна Садриевах: Да-да-да. И поэтому это очень важно. Я считаю, что совершенно необходимо как-то поддерживать на государственном уровне вот эти дома культуры, в которых дети занимались, и дополнительное образование. Я хочу сказать на примере даже собственных детей. Музыкальная школа в Москве – 1-я, № 1. Хоровое отделение было 30 человек. Буквально два года назад набрали всего 18. То есть сокращаются места. Понимаете? То есть детям некуда пойти в итоге. Кирилл Светицкий: Есть такая странная история. Помните, как в сказке про Крысолова, да? Николай Матвеев: Ага. Кирилл Светицкий: Который на дудочке играет – и детишки за ним идут. Николай Матвеев: Улавливает. Кирилл Светицкий: Да. Вот у нас примерно та же история. Мы как общество на дудочке играем – и детей из нормальной жизни уводим. А потом говорим: "А что нам с ними делать?" Николай Матвеев: Подождите. Играете не вы на дудочке. Играет конкретный персонаж, сидящий в конкретной зоне, у которого есть телефон. У него есть система подчинения, да? Он скидывает определенные задачи. И я могу ответить честно. Готовясь к этой теме, я понял, почему вербуют детей. Потому что раньше, чтобы привлечь вот эту подать, нужно было предоставить обществу, ну, своим адептам четкую парадигму движения, как сказал Иван. Сегодня ты начинаешь помогать. Завтра ты вступаешь на этот путь. Послезавтра ты становишься смотрящим, потом – вором. Сейчас эта парадигма сломана. Естественно, взрослый человек за этими людьми не пойдет, поэтому идут дети. Откуда дети будут добывать деньги? У родителей брать, воровать, у своих сверстников отбирать. С миру по нитке – и все стекается в конкретные зоны. Иван Миронов: По поводу инициативы запретить эту пропаганду, культуру АУЕ. Николай Матвеев: Да-да-да, запретить пропаганду криминальной субкультуры в соцсетях и СМИ. Иван Миронов: Ну невероятная глупость! Невероятная! И такие инициативы рождаются только для того, чтобы оправдать существование самих депутатов, сенаторов, чтобы что-то показать, что они что-то делают. Что значит – запретить пропаганду? Это что? Это значит, что еще вот этих ребят зеленых, которые пока это только обсуждают, разговаривают, их надо привлекать к уголовной ответственности за это? Николай Матвеев: Ну, конкретно ребят этих – нет. Но, может, того, кто создал группу? Виктория Данильченко: Послушайте, а вот господин Шахрай, например, предложил изучение Конституции в квестах и играх, тоже внес на рассмотрение в Госдуму. Поэтому, знаете, много интересного нас ждет. Сейчас, извините. Мы с вами говорим о том, что есть некие игры, которые, так сказать, мешают детям правильно развиваться и понимать действительность. Николай Матвеев: Иван, одна реплика. Можно пресечь все попытки и напугать их законом? Для них попадание в тюрьму – это один из этапов квеста. Это за честь – отмотать пять, десять. Знаете, это как в армию сходить для них. В армии не был – в полицию не устроишься. Иван Миронов: И еще такой момент. А что значит пропаганда АУЕ? Мы уже заговорили, что песни Круга… Николай Матвеев: Ну, он в интервью "Медузе" сказал: "Я бы запретил даже сериал "Бригада", потому что так или иначе он романтизирует…" Иван Миронов: А давайте тогда вообще запретим все. У нас Россия – каторжанская страна. У нас целый пласт каторжанской культуры. Виктория Данильченко: Солженицына давайте запретим. Иван Миронов: Давайте запретим Солженицына, Достоевского. Николай Матвеев: Шаламова. Иван Миронов: Песню "Из-за острова на стрежень". Это вообще пропаганда убийств, криминала. Николай Матвеев: А "Джентльмены удачи"? Иван Миронов: Да, "Джентльмены удачи". Что? "По диким степям Забайкалья". Это тоже романтизирует вот это: зоны, тюрьмы, уголовное наказание. Поэтому – нет. Мы, конечно, можем любую… У нас депутаты умеют любую здравую идею довести вообще до сумасшедшего бреда. И я думаю, что этот господин… Беляков, да? Николай Матвеев: Да. Иван Миронов: Он с этим прекрасно справляется. Здесь надо серьезно. Николай Матвеев: Что тогда делать? Что делать-то? Алексей Ковалев: С чем именно? Николай Матвеев: Ну смотрите. Денег нет, экономическую ситуацию мы выровнять не можем, 20 миллионов человек у нас за порогом бедности. То есть ситуация чем-то напоминает сложность в низших слоях по экономике, чем-то напоминает 90-е. Денег нет, доллар стоит 60 рублей по-прежнему. Алексей Ковалев: Николай, в первую очередь… Кирилл Светицкий: Огромное количество денег… Николай Матвеев: Это мы обсудим. Я условности ввел. Хорошо. Алексей Ковалев: Нужно просто работать с детьми, нужно создавать для них нормальные формы досуга. Их надо вовлекать в какую-то конструктивную и созидательную деятельность. У нас государство занимается подобным бредом, который озвучиваете вы. У нас законодательная власть и правоохранительные органы настроены исключительно на формирование запретов, исключительно на наказание. Мы не думаем об альтернативах вообще. Не так давно… Николай Матвеев: А вы бы что сделали с этими группами, где по миллиону человек, которые пропагандируют вот эту романтику АУЕ? Иван Миронов: Да там половина фейковых аккаунтов. Николай Матвеев: По 20,5 миллионов просмотров. Алексей Ковалев: Николай, если мы говорим про группы, то это нормально, их надо запрещать. Естественно, их надо закрывать, с ними надо работать. Но это точечные меры. Мы не задумываемся о том, а почему эти группы появляются. В этом-то проблема. Вы же понимаете, что закрыть группу можно за день. Николай Матвеев: То есть группа – это отражение настроений уже существующих? Алексей Ковалев: Для того чтобы создать группу во "ВКонтакте", нужно потратить, я думаю, полчаса. Николай Матвеев: Вы понимаете, в чем проблема? В те же самые 90-е… Я все время к ним отсылаюсь, все-таки это такой пик криминальной истории в стране в XX веке. Но раньше же не было средства коммуникации такого, как группы в Интернете. Алексей Ковалев: Это отдельная история. Я, кстати, тоже хочу сказать… Николай Матвеев: Раньше нужно было выйти во двор, с кем-то познакомиться, уехать в другой район, я не знаю, созвониться. Тогда были еще (простите, я знаю опять-таки из литературы) "малявы" некие, через маленькие письма. Виктория Данильченко: Да, они писали. Николай Матвеев: Сейчас ты попадаешь в эту группу – и вот тебе пул единомышленников, с которыми ты можешь обмениваться. Алексей Ковалев: Нет, безусловно, Интернет, социальные сети – это, да, тот инструмент, который не так давно появился у всех нас. И он действительно позволяет с огромной скоростью распространять информацию среди гигантского числа… Николай Матвеев: Ну так, может, Беляков-то прав, что надо запрещать вот эту пропаганду? Алексей Ковалев: Да вы понимаете, запретить… Ну хорошо, мы запретили. Но я не понимаю, как это будет работать, Николай. Виктория Данильченко: Послушайте, у нас запрещали спиртные напитки показывать – и что? Что, пить перестали? Алексей Ковалев: Хорошо, мы приняли закон, мы запретили группы, пропаганду в социальных сетях. Хорошо. Как это будет работать? Эти десятки и сотни групп будут вылавливать? Николай Матвеев: Ну, я вот вам пример привел, что… Алексей Ковалев: Кто этим будет заниматься? Николай Матвеев: Ну, там проблема в том, что десятки групп тут же создадутся. Алексей Ковалев: У нас и так есть армия правоохранительных органов, которые занимаются ерундой. Кирилл Светицкий: На одном печально известном телевизионном большом канале где-то года три назад меня позвали на передачу, где все шумят, кричат, ругаются. Она была посвящена как раз тому, что в Интернете всякие ужасы, надо скорее… Я сидел и слушал. Там была какая-то депутатка полоумная, которая говорила: "Все тут запретим!" Были какие-то сумасшедшие люди, которые говорили: "У нас свое общественное движение, мы все отслеживаем, душим и запрещаем!" Прошло уже года три. Я им сказал: друзья мои, Интернет и вообще нынешний мир с его возможностью коммуникаций – это такое место, где вообще бессмысленно запрещать. Нужно давать то настоящее, чего люди ждут. А запрещать нельзя. Это технически невозможно. Николай Матвеев: Я напомню, в моем городке этой альтернативой были качки. В Интернете есть альтернатива? Кирилл Светицкий: Там миллион чего угодно. Николай Матвеев: Например, я парень из Забайкальского края: "У меня вокруг АУЕ. Я не хочу вступать в АУЕ вот категорически! Меня это не интересует. Музыка мне интересна, литература. Надо будет изучить этот сленг, чтобы с ними коммуницировать, чтобы меня не задавили? Изучу". Кирилл Светицкий: Николай, вступать в Интернете или вступать живьем – это разные вещи. Николай Матвеев: Что-что? Кирилл Светицкий: Вступать в Интернете в АУЕ или живьем… Николай Матвеев: Хорошо, через Интернет даже. Вот как мне подцепиться? За что? Давайте конкретные парадигмы движения для ребенка. Что ему делать? Кирилл Светицкий: Ребенку изначально нужно… В первую очередь ему нужно, чтобы его семья понимала, что ему надо. Здесь я совершенно согласен с коллегой, потому что все начинается с семьи. У нас возникла какая-то странная история в последние годы, связанная с криминальными всякими вещами и так далее. Вот начальники – им виднее, что делать с ребенком. Чиновники лучше знают. Опеки лучше знают, что делать с ребенком, чем семья. И у нас эта важность семейных границ, их основополагающая ценность, она была как-то смазана. Виктория Данильченко: Ну, предположим, плохая, неблагополучная семья – и что тогда? Кирилл Светицкий: И поэтому первым делом нужно помогать именно семьям воспитывать детей правильно. Николай Матвеев: Вы знаете, вероятность того, что ребенок убежит из благополучной семьи, где вот эти ценности не просто транслируются мягко… Это же тоже великое искусство – воспитать ребенка, да? Кирилл Светицкий: Николай, благополучность – это такой критерий… Знаете, он многозначный. Николай Матвеев: Благополучность, скажем так, где есть хлеб, убивать не надо ради хлеба… Виктория Данильченко: И никто не пьет. Николай Матвеев: Где есть деньги и никто не пьет. Но если там отец, например, военнослужащий в приказном порядке, назидательно навязывает форму поведения ребенку, вероятность, что он вступит в АУЕ в качестве протеста – стопроцентная. Виктория Данильченко: Ну, во-первых, не стопроцентная. Иван Миронов: Я здесь не согласен… Николай Матвеев: Ну ладно. 99,9%. Виктория Данильченко: Если отец авторитет… Кирилл Светицкий: Во-вторых, нужно все-таки, чтобы… Мы не должны вмешиваться в жизнь детей, помимо их родителей. Наша задача – работать с родителями в первую очередь и помогать. Николай Матвеев: Знаете, кого я хочу вспомнить? Иван Миронов: Здесь я согласен с уважаемым коллегой… Николай Матвеев: Иван, сейчас, секундочку, секундочку. Я хочу вспомнить сейчас пример просто Джима Моррисона, лидера группы The Doors. Благо, что в той среде и в те годы 70-е была форма выплеска протеста – музыка. Но именно от такого отца он ушел в эту музыку и не общался с ним до конца своих дней. Иван Миронов: Здесь не согласен, что сегодня семья формирует тот образ мысли и тот путь, по которому идут дети. Николай Матвеев: Давно уже не семья. Иван Миронов: Что происходит? Возьмем среднестатистическую семью где-нибудь в той же Сибири. Ребенок видит, как отец честно зарабатывает деньги, задавлен кредитами, мать на трех работах за копейки. И он говорит: "Я не хочу так жить". Но при этом он видит телевизор, где чиновники показывают свои многомиллионные зарплаты. Он видит картинки красивых машин, дач, яхт и говорит: "Вот это моя мечта!" А как до этого дотянуться? А как? По закону нельзя. И он выбирает этот путь. И вот этот протест против образа жизни, того пути, который выбрали родители, он как раз и наталкивает, провоцирует движение в это. Виктория Данильченко: Понимаете, я вот говорила о взаимопонимании между детьми, подростками и родителями, что тоже немаловажно. Почему? Потому что грамотные, правильно сформированные отношения приводят к тому, что родитель помогает с каким-то выбором интереса ребенку и загружает его вот так, что у него на АУЕ просто времени нет. Николай Матвеев: Как родителю понять, что с ребенком что-то не так? Анна Садриевах: Нет, ну каждый родитель, если он приглядывается, если он беседует со своим ребенком, если он сам хочет этого, я думаю, что это не проблема. Николай Матвеев: Смотрите – тут два аспекта. Одно дело – понять, что ребенок уже часть АУЕ. А другое дело – понять, что ребенок прессуем АУЕ. Ведь в школе начинается именно все с пресса. Анна Садриевах: Да, да, да. Николай Матвеев: Я просто не хочу примеры приводить здесь в программе, но то, что пишут в печатных средствах массовой информации – это из ряда вон выходящее. Детей, которые не согласны воровать, например, деньги у родителей, могут (простите за выражение) "опустить", унизить, он будет изгоем, довести до суицида – что угодно с ним сделать. Вот как понять, что ребенок просто боится рассказать, но с ним что-то не так? Анна Садриевах: Ну конечно, ребенок… Я не психолог, но я как мама хочу сказать, что ребенок обязательно будет обеспокоен, обязательно у него будут какие-то смены настроения, в поведении. В конце концов, надо смотреть, что ребенок ваш буквально смотрит в Интернете, в каких он там соцсетях сидит, в каких группах. Николай Матвеев: А вот как быть-то, например, учителям и родителям, если они понимают, что в их школе есть проблема, связанная с АУЕ? Им сразу обращаться в правоохранительные органы? Анна Садриевах: Во-первых, надо, конечно, быть на контакте с педагогами, с учителями. Нужно не противопоставлять друг друга, а объединяться. И родителям объединяться. И родителям с педагогами быть на контакте. Николай Матвеев: Но идти в полицию или самим пытаться решить? Виктория Данильченко: Изначально – самим, конечно безусловно. Анна Садриевах: Ну, сначала нужно выяснить ситуацию, настолько это глубоко. Николай Матвеев: Важно понять – почему? Анна Садриевах: Потому что у полиции нет инструментов для решения этой проблемы. Победить субкультуру полиция не сможет. Николай Матвеев: Есть одна проблема. Полиция придет, наведет временный порядок, но те дети, которые поучаствовали в общении с полицией, потом будут изгои. Виктория Данильченко: Ну, полиция придет и испугает. Давайте так будем говорить. Анна Садриевах: Кого-то испугает, конечно. Николай Матвеев: Друзья, друзья, друзья! Мы близимся к финалу, пару вопросов у меня. Пожалуйста, Иван. Иван Миронов: Если бы полиция исполняла надлежаще свои функции, то таких бы вопросов не было. Николай Матвеев: То есть тут есть вероятность, что в конкретных местах полиция вообще… Иван Миронов: Если бы школа, если бы учительский состав исполнял свои обязанности вместе с правоохранительными органами, то такой бы проблемы не было. Кирилл Светицкий: Но в полиции работают те же самые, вчерашние такие же подростки. Иван Миронов: И была бы действительно реально налажена профилактика, школа бы давала альтернативу вот этому криминальному пути, были бы возможности реализации себя в спорте. Потому что серьезный спорт сегодня практически недоступен, потому что нужны для этого большие деньги. Виктория Данильченко: Деньги, да. Иван Миронов: А денег на это нет. Деньги и время. Кирилл Светицкий: И здоровье. Иван Миронов: И здоровье. А вместо этого, я еще раз говорю, что предлагается? Абсолютно доступные дешевые наркотики, которые просто гробят психику, и возможность беспредела. Николай Матвеев: Это ваш рецепт борьбы с этой бедой. Ваш рецепт какой? Виктория Данильченко: Вы знаете, мой рецепт – прежде всего, действительно, очень внимательным быть опять же родителям и смотреть на своего ребенка. Что-то не так? Значит, не бойтесь и, в конце концов, ну, проверьте, потому что по-другому здесь невозможно. Проверьте, чем он увлечен. Это в вашем доступе. Это возможно сделать, если вас это действительно трогает. Полиция, карательные какие-то органы, правоохранительные органы? Ну, послушайте, действительно, мы расписываемся тогда в собственной абсолютной слабости. Понимаете, мы должны как-то… Мы в этот мир пришли, сделав детей – значит, мы за них несем ответственность, безусловно. Николай Матвеев: Спасибо. Как вы считаете? Ваш рецепт. Коротко только. Кирилл Светицкий: Ну, два рецепта. Один маленький, второй большой. На уровне школе ничего сложного на самом деле. Я просто вспоминаю свою юность. У нас в школе, помимо комсомолов, пионеров, октябрят и прочих, был такой отряд, клуб, который занимался правопорядком. Туда входили старшеклассники в основном, туда принимали. Весь порядок обеспечивал этот самый клуб. Никакого ни криминала, ни воровства, ни курения в туалетах, никаких наркотиков в моей юности в моей школе, где я учился, не было, потому что там был этот клуб. В других школах это было, у нас этого не было. То есть можно сформировать, помочь детям… Это, конечно, сделали взрослые – они помогли сформировать, потом отошли в сторону, и все работало само собой. То есть нужно формировать те потребности, которые у детей есть, связанные с самореализацией, с коллективизмом, с идеей, с целеполаганием. Вот нужно эти вещи дать тем детям в том направлении, которое работает на развитие общества. Тогда просто вот эта история АУЕ конкуренции не выдержит. Николай Матвеев: Спасибо. Ваш рецепт. Анна Садриевах: Я опять же повторюсь и соглашусь с вами по поводу того, что родители, конечно, должны, грубо говоря, следить за своими детьми, присматриваться и внимательными быть. И устраивать их досуг по возможности. Алексей Ковалев: Ну, с моей точки зрения, главное, что нужно сделать – это перестать демонстративно нести вот то, что… Вы процитировали сенатора Белякова. Государство сейчас противопоставляет себя подростку, по сути. И ничего, кроме агрессии, оно не вызывает. Не так давно наши правозащитники, правозащитники нашего движения столкнулись с таким случаем. Может быть, кто-то из коллег слышал. В Новосибирске молодому человеку грозит два года за то, что он взломал школьный дневник, электронный дневник. И судят на полном серьезе. Этим заниматься не надо. Кроме агрессии, мы ничего не вызовем. Надо вести диалог. И Росмолодежь (Федеральное агентство по делам молодежи) должна перестать заниматься проведением бессмысленных и бестолковых форумов, а свои ресурсы направлять туда, где они действительно нужны. Я не слышал от Росмолодежи ни слова про АУЕ, к сожалению. Николай Матвеев: Спасибо. Ну, если коротко, то основа драматургии – в любой истории есть начало, кульминация и конец. Я призываю этих детей, кто склонен обратиться к помощи АУЕ. Вы знаете, что такое байопик? Байопик – это рассказ о жизни конкретного человека. Вот изучите пусть даже 15 первых этих главных имен, на которых вы ориентируетесь в своей жизни, вот этих криминальных авторитетов. А потом посмотрите обязательно, как они все закончили. Это была "ПРАВ!ДА?" на ОТР. Будьте с нами. Всего доброго!