"Всё должно измениться, чтобы всё осталось по-старому". Джузеппе Лампедуза Единый госэкзамен год от года меняется: сократилась или полностью исключена тестовая часть, вернулось сочинение. Уже со следующего года творческим может стать экзамен по литературе. Звучат инициативы сделать обязательным сдачу единого госэкзамена по истории и россиеведению. Дмитрий Лысков: Итак, тестовую часть сокращаем, творческую – увеличиваем. ЕГЭ меняется, и меняется очень стремительно. "Что же в едином госэкзамене осталось от прежнего ЕГЭ?" – так мы решили обозначить тему нашей сегодняшней программы. Михаил Яковлевич, вот вкратце что вы можете сказать об изменениях, которые происходят с экзаменом? Михаил Шнейдер: Ну, если говорить о содержании, то действительно тестовую часть почти везде убрали. Собственно, она и раньше не составляла большую часть содержания экзамена, поэтому в этом смысле никакой революции не произошло. Действительно, идет развитие контента в сторону заданий с открытым ответом, с тем чтобы экзаменующийся мог выразить свое мнение, мог показать навыки письменной речи, поскольку все-таки большей частью это письменные экзамены, хотя уже есть и устная часть с иностранными языками, не до конца сделанная, потому что есть только аудирование, но нет устной речи. В принципе, как мне кажется, никаких революционных преобразований нет. Дмитрий Лысков: Но эти преобразования позитивные, с вашей точки зрения? Михаил Шнейдер: Ну, как вам сказать? Я считаю, что должен быть баланс, поскольку это экзамен абсолютно для всех. Дмитрий Лысков: Ну, если мы берем баланс? Мы просто коротко определяем позиции. Михаил Шнейдер: Значит, экзамен абсолютно для всех. Дети разные. Далеко не все могут себя показать в заданиях с открытым ответом. Некоторым необходимо все-таки, чтобы какой-то вариант вот такого закрытого теста был, иначе они просто не сдадут. Дмитрий Лысков: Но сейчас больше плюсов или больше минусов в изменениях? Михаил Шнейдер: Ну, больше плюсов. Дмитрий Лысков: Больше плюсов? Михаил Шнейдер: Более того, я хочу сказать, что очень важные изменения произошли в организации экзамена. И мы… Дмитрий Лысков: А давайте чуть позже мы коснемся этого вопроса. Михаил Шнейдер: Хорошо. Если вы имеете в виду содержание, то я считаю, что никаких таких фатальных изменений нет. Он развивается так, как собственно… Дмитрий Лысков: Борис Александрович, а ЛДПР, напротив, требовала в Государственной Думе ЕГЭ вообще отменить. Борис Чернышов: Отменить. Дмитрий Лысков: А вот как вы оцениваете происходящие изменения? В сторону как раз изменений в качестве обычного экзамена? Борис Чернышов: С одной стороны, это очень хорошо, когда отменяется часть с закрытыми ответами. Когда мы говорим о том, что кто-то не сдаст, то это проблема не ЕГЭ, а проблема российского образования, если так готовят детей, которые не могут сдать экзамены, которые это же государство и придумывает. Ну, это глупости существенные. Даже когда мы видим, что изменения идут в сторону отмены тестовой части, то, в принципе, можно было бы даже поработать с названием, потому что само название "единый государственный экзамен (ЕГЭ)" у многих вызывает панику, стресс и очень большие проблемы. Конечно, здесь улыбаются люди, но вы – вот здесь стоящие напротив меня – ни один из вас не сдавал единый государственный экзамен. Вы знаете, мы здесь на теледебатах. Ваши дети сдавали, но ни один из вас не сдавал. То есть никто не может прочувствовать на себе. Я сдавал. Леонид Перлов: Вы сдавали? Борис Чернышов: Я сдавал единый государственный экзамен. Дмитрий Лысков: Борис Александрович, то есть, с вашей точки зрения, изменения на данный момент достигли того уровня, что уже можно подумать и об изменении самого названия этого экзамена? Борис Чернышов: Надо продолжать изменения в сторону совершенствования. Надо продолжать. Вы правильно сказали, что устная часть должна появиться в формате не только исполнения заданных экзаменов, но еще и устная часть таким образом, чтобы человек мог продемонстрировать свои знания, навыки и продемонстрировать себя как личность, то есть то, что он понимает, осознает и прекрасно может реагировать на те или иные элементы, этапы разговора, сдачу экзамена. Это было бы очень хорошо. Дмитрий Лысков: Спасибо, спасибо. Ведь какая интересная у нас получается ситуация: и сторонники, и, в принципе, противники единого государственного экзамена позитивного оценивают происходящие изменения. Леонид Евгеньевич… Одну секундочку. Леонид Евгеньевич, означает ли это, что тот единый государственный экзамен, который стал повсеместным в 2009 году, а вообще-то апробировался с 2001 года, никуда не годился? Леонид Перлов: К сожалению, покойный ныне Александр Михайлович Абрамов, член-корреспондент Академии образования, в аналогичной обстановке как-то сказал: "Е" исчезло. Осталось, простите, одно "ГЭ". С момента, когда в экзамен был внедрен элемент устной речи, творческая работа в форме эссе или что-то в этом роде, экзамен перестал быть единым. Появился субъективный фактор, который начисто вот этот момент унификации стер, его просто нет. Мы можем забыть о том, что в стране есть единый экзамен. Его больше нет. Что касается целесообразности отмены или какого-то коренного преобразования. Ну, попробуйте себя представить жильцом дома, в котором 20 лет ведется непрерывный капитальный ремонт, и вы в нем продолжаете жить. Вот мы пребываем в таком состоянии последние 20 лет. При этом, не закончив один этап ремонта, начинается другой – и за это время рушится то, что сделано. Сегодня, да, можно быть недовольным, можно быть довольным ЕГЭ. Нравится, не нравится – вопрос дискуссионный. Но школа заточена под ЕГЭ сегодня. Через колено, огромными усилиями государство заточило школу на подготовку к ЕГЭ. Завтра мы отменим ЕГЭ – школа рухнет окончательно, потому что она под другой формат сегодня работать не сможет элементарно: ни учителя, ни дети, ни школьная структура управления. Дмитрий Лысков: Очень интересно. Спасибо. Юлия Евгеньевна, вот сейчас прозвучало, что осталось одно "ГЭ". Это, естественно, уже вошло буквально в крылатые фразы. Но что делать-то? У нас ЕГЭ, повторюсь, с 2009 года повсеместно, а так вообще с 2001 года проходило апробацию. То есть получается, что на каком-то этапе оно соответствовало, а дальше перестало соответствовать? И что, теперь аттестаты зрелости отбирать у детей, которые… Юлия Галямина: Конечно, не надо ничего отбирать. Проблема-то не в самом ЕГЭ. Понимаете, нельзя оценивать один инструмент просто сам по себе. Ситуация же связана комплексно вообще с политикой образовательной в России, а она в глубоком кризисе находится, потому что не понятно, какие цели у нашего образования – прописаны одни, а на деле получаются другие. Мы говорим о том, что мы хотим быть в современном мире, мы должны быть конкурентоспособными. При этом мы говорим о каких-то единых учебниках истории… Евгений Спицын: А кто это говорит? Юлия Галямина: Мы говорим. Евгений Спицын: Нет, а кто это "мы"? Юлия Галямина: Это программа "2020", образовательная. Михаил Шнейдер: Государство. Юлия Галямина: Государство наше говорит об этом. То есть говорят разные вещи, а делают другие вещи. Евгений Спицын: Вы называйте конкретно. Дмитрий Лысков: Евгений Юрьевич, сейчас дам слово. Юлия Галямина: А самое главное, что сокращается финансирование, тренд общий на сокращение финансирования образования. И это главное, что мешает нам. Понимаете, мы не можем учить детей. Нам приходится их натаскивать на ЕГЭ ровно потому, что учителям некогда их учить, им приходится только натаскивать. Если бы у них было нормальное время… Вот эти указы президентские, которые были введены, которые по сути что сделали? Лишили времени работы нормальной учителей. Учителям приходится только все время проводить классные часы, чтобы как-то эту зарплату дотянуть до той, которую им прописано иметь. Леонид Перлов: Работать на две ставки. Юлия Галямина: Да, на две ставки работать. Я знаю, учителя по 48 часов работают. 48 вместо 18! Понимаете? Леонид Перлов: Челябинская область. Юлия Галямина: И это является главным фактором снижения качества образования, а не ЕГЭ сам по себе. Поэтому когда мы переводим все на ЕГЭ – это, в общем, подмена понятий, подмена вопроса. Дмитрий Лысков: Евгений Юрьевич, вот мы реформировали, реформировали – и получается, дореформировались до того, что Юлия Евгеньевна нам сейчас описала? Евгений Спицын: Разрешите я три позиции скажу? Дмитрий Лысков: Пожалуйста, конечно. Евгений Спицын: По поводу реформирования ЕГЭ. Я специально взял по истории ЕГЭ, поскольку я историк. В ноябре 2015-го на заседании Комитета по образованию я приводил этот пример. Меня тогда обвинили во лжи. Спустя два года он сохранился. Я вам зачитываю задание ЕГЭ: "Расположите в хронологической последовательности исторические события". Дается: Крымская война, реформа патриарха Никона, падение Византийской империи. Слушайте, "Память" патриарха Никона – это 1453 год. Падение Константинополя – это тоже 1453 год. И что должен делать ученик? И как его будут оценивать? Дальше – тот пример, который я зачитал в Госдуме на заседании. И мне представители ФИПИ, разработчики сказали, что я лгу. Вот он спустя два года под номером 2. Вы только вдумайтесь, какое тут задание и для кого оно вообще… Елена Ленская: Ну, голубчик… Евгений Спицын: Подождите! Не надо меня перебивать! Дмитрий Лысков: Давайте дослушаем примеры. Евгений Спицын: "Установите соответствие между событиями и годами. События: первое упоминание о Москве, Карибский кризис, Бородинское сражение". Я спрашиваю: какой должен быть ребенок или учитель, я не знаю, идиот, чтобы написать, что Карибский кризис был в 1147 году, а Москва была основана в 1962 году? Это профанация, а не ЕГЭ. Дмитрий Лысков: Очевидность ответа вы имеете в виду. Евгений Спицын: Теперь – дальше. Я понимаю, если поставили бы: битва на реке Воже, Куликовская битва, поход Тохтамыша – то есть события одного порядка, одного веса. Теперь – дальше… Леонид Перлов: Ну, о содержании и говорить бессмысленно. У нас другая тема. Евгений Спицын: Не надо меня перебивать! Я говорю то, о чем я хочу сказать. Второе – то, что касается… Вы из Высшей школы экономики, да? Юлия Галямина: Я из МГУ. Евгений Спицын: А, из МГУ? Тогда – пардон. Значит, то, что касается того, что сказала моя собеседница, наша собеседница… Дмитрий Лысков: Юлия Евгеньевна. Евгений Спицын: Она абсолютно права. ЕГЭ – это лишь маленький инструмент в разрушении всей системы советского образования и включения российского образования в глобальную образовательную систему, программа которой была утверждена ООН (Организацией Объединенных Наций) еще в конце 80-х годов. И стоял у истоков… Дмитрий Лысков: Евгений Юрьевич, вы сейчас так говорите, как будто это что-то плохое. Евгений Спицын: Абсолютно! Это диверсия, откровенная диверсия против нашего образования. Теперь – дальше. Кто стоял у истоков всего этого? Один из разработчиков вот этой глобалистской системы образования – небезызвестный господин Жак Аттали. Почитайте его книжку по поводу "кочующей элиты", которая должна управлять мировым правительством. Поэтому речь идет о том, что мы уничтожаем национальные системы образования как таковые, они нам не нужны. Все, что было в традициях советской, российской или русской дореволюционной школы, – все на помойку. Мы встраиваемся в этот глобалистский проект и обучаем, даем детям не фундаментальные знания, а даем им так называемые навыки. Дмитрий Лысков: Прикладные. Евгений Спицын: Понимаете? И вот этими красивыми фантиками нам проводили все эти 25 лет реформу, которая привела нас к катастрофе. И последнее… Дмитрий Лысков: Спасибо, Евгений Юрьевич. Евгений Спицын: Стоп-стоп-стоп! Дмитрий Лысков: Мы не можем… Мы должны выслушать всех. Евгений Спицын: Я буквально по поводу вариативности. Дмитрий Лысков: Очень быстро, очень быстро. Евгений Спицын: Очень коротко. Вот наши оппоненты всегда выступали за вариативность учебных программ, планов, учебников и так далее, и так далее. Если вы говорите "А" – говорите и "Б". Вы за вариативность этого? Тогда давайте вводить (я согласен, что нельзя сейчас уничтожать ЕГЭ) и вариативность государственного экзамена. И вот тогда постепенно, когда мы дадим возможность кому-то сдать ЕГЭ, а кому-то традиционный письменный/устный экзамен, не привязывая его к вступительному в вуз, – вот тогда мы и разрушим эту систему само собой. Но то, что рушить надо ЕГЭ как один из основных элементов, так же как Болонскую систему, Высшую школу экономики и все остальное, – это очевидно. Дмитрий Лысков: Елена Анатольевна, действительно есть такая позиция, что систему единого государственного экзамена нужно рушить – как минимум за счет того, что она уничтожила советскую систему оценки знаний учащихся, которая была, как говорят, объективно лучше. Ваша позиция по этому вопросу? Елена Ленская: Вот насчет "объективно" я сразу и скажу, потому что главное, ради чего был задуман ЕГЭ, – это сделать оценку знаний учащихся более объективной и сопоставимой. То есть мы должны иметь возможность сравнить… Евгений Спицын: На Кавказе… Леонид Перлов: По русскому языку. Елена Ленская: Это уже уходит. Сравнить систему образования в сельской школе и систему образования в городской элитной школе. Раньше учителя ставили оценки, исходя из того, кто у них лучший в классе. И это не всегда давало такой… Леонид Перлов: Журналы правили сплошь и рядом. Елена Ленская: Это не всегда давало возможность сравнивать детей из одной школы и другой. Теперь что изменилось? В этом смысле я за творческие задания, они мне очень нравятся. Мне кажется, что правильно так проверять детей. Другой вопрос, что оценивать результаты творческих заданий – довольно сложная задача. И прежде чем мы научимся это делать… Вот в Англии каждый учитель, каждый учитель школы каждый год проверяет задания их экзамена уровня "А", поэтому сыгровка на уровне страны уже очень хорошая, и все знают, как это делается. И если, не дай бог, учитель ошибется и поставит оценку ниже или выше, то, соответственно, будут санкции жесткие – и по отношению к ученику, которого он так оценил, и по отношению к нему. Поэтому это уже практика, которая многолетняя. Дмитрий Лысков: Елена Анатольевна… Сейчас, секундочку. Елена Ленская: Да, секундочку. Дмитрий Лысков: Елена Анатольевна, такой вопрос. Вы говорите, что оценивать творческий экзамен очень сложно. И мы, по сути… Ну, у нас нет необходимой методологии, если угодно? Так, наверное, можно сказать? Елена Ленская: У нас ни методологии, у нас просто нет корпуса экспертов, которые подготовленные к тому, чтобы хорошо это делать. Дмитрий Лысков: Ну, прозвучало: "Пока мы не научимся". А как же мы 70 лет с советской-то властью жили? Там же были творческие экзамены. Юлия Галямина: Время было другое. Елена Ленская: А они оценивались. Вспомните замечательную реплику, которая очень у многих стояла в конце сочинения: "Не раскрыл тему". Михаил Шнейдер: "Не раскрыта тема". Елена Ленская: Что это значит – никто не знал. Но такая вещь была. Евгений Спицын: Нет, был уровень образования, общий уровень образования у советских школьников. Леонид Перлов: Да не было. Это миф. Елена Ленская: Откуда вы это знаете? Да, это миф. Дмитрий Лысков: Господа, господа! Я сейчас пытаюсь разобраться все-таки вот с каким вопросом. Борис Александрович, ваша позиция по этому вопросу? Я хочу ее просто выслушать. Сейчас, когда в ЕГЭ, который был призван как раз в виде тестов унифицировать проверку знаний по всей стране, пришла та самая творческая часть – причем чем дальше, тем больше. Получается – ЕГЭ утратил свое значение? Борис Чернышов: Отчасти – да, безусловно. Унификация состоит только на уровне формы и вопросов, потому что могут попасть… Дмитрий Лысков: Михаил Яковлевич, я вам предоставлю слово. Борис Чернышов: Вот и всё. Евгений Спицын: Сама форма ЕГЭ – натаскивание. Слушайте, у нас ломается в старшей школе абсолютно вся программа. Дмитрий Лысков: Евгений Юрьевич, подождите секундочку. Евгений Юрьевич… Юлия Галямина: Я вам объяснила, почему натаскивают. Дмитрий Лысков: Михаил Яковлевич, так как быть сейчас с большим количеством творческих заданий и открытых ответов? Михаил Шнейдер: Сейчас? Очень просто. Существует система оценивания, которая называется критериальная. Она существует во многих мировых системах. Мы наряду с еще 40 российскими школами (теперь количество их растет) входим в международный бакалавриат, где сдают все дети в 152 странах экзамены. Северное полушарие – соответственно, в мае, вот сейчас закончились экзамены; Южное – в ноябре. Соответственно, есть отработанные методики и процедуры, которые позволяют корпусу экзаменаторов во всех странах, в том числе и в нашей… Евгений Спицын: Правильно! Михаил Шнейдер: А можно я как-то без подзвучки? Мне не нужен бэк-вокал. Дмитрий Лысков: Евгений Юрьевич! Борис Чернышов: Ну, он не может… Дмитрий Лысков: Нет, господа, я тоже считаю… Борис Чернышов: Тяжело выслушать, что ли? Михаил Шнейдер: Так вот, это на самом деле не такая сложная работа. У нас, например, экзаменаторов в стране достаточно много, которых научили. Более того – по сравнению с первыми годами ЕГЭ, когда действительно часть "С" (творческую) проверяли так, что количество апелляций иногда превосходило количество работ, то сейчас все-таки по ряду предметов эта проблема решена. По ряду предметов, конечно, остаются проблемы, но они… Борис Чернышов: А вы предметы называйте. Ряд предметов? Михаил Шнейдер: Я не ваш подчиненный в Госдуме. Вы, наверное, забыли. Борис Чернышов: В Госдуме подчиненных нет. Михаил Шнейдер: Вот. Борис Чернышов: Вот так вот! Михаил Шнейдер: Вот так вот. Леонид Перлов: Ну, дайте договорить человеку. Борис Чернышов: Я спрашиваю. Михаил Шнейдер: Хамить мне не надо, потому что я тоже умею это делать. Борис Чернышов: Что вы умеете делать? Михаил Шнейдер: Я тоже советскую школу закончил, и меня там этому тоже научили. Так вот, если говорить все-таки с начала, а не с конца, то проблема проверки знаний и всего остального возникла в 80-е годы. И тогда появились как раз у нас в образовательном процессе первые достижения, так сказать, которые постепенно уходят, уходили уже из практики международных систем. Для чего это было введено? Единый государственный экзамен был введен не только для того, чтобы получить реальную информацию о том, чему же мы все-таки научили детей. А я хочу, на минуточку, напомнить, что советской статистики достоверной… Евгений Спицын: А время есть? Михаил Шнейдер: Пока я еще вас не перепрыгнул. Борис Чернышов: А чего он хамит-то? Михаил Шнейдер: Так вот, советской статистики реальной не было на эту тему. И мы сейчас говорим о прекрасном советском образовании, забывая, что примерно такое же соотношение было отличников и неуспевающих. Я уже не говорю о репетиторстве, которое процветало для того, чтобы попасть в вузы. И сколько стоило туда попасть? В этом смысле о коррупции не говорил только ленивый. Юлия Галямина: Простите, а вы поступили сами на истфак? Михаил Шнейдер: Я поступил сам. Евгений Спицын: И я сам. 15 человек на место! И зачем вы говорите? Михаил Шнейдер: На этом основании строить выводы, вообще говоря, нельзя. Дмитрий Лысков: А я поступал в вуз с репетитором. И что теперь? Борис Чернышов: В советский вуз? Дмитрий Лысков: В советский вуз. Ну, это был 1994 год, тогда еще не сильно что-то изменилось. Евгений Спицын: Это не советский вуз. Дмитрий Лысков: Ничего еще, ничего еще не изменилось. Евгений Спицын: 1994 год – это не советский вуз. Не надо! Михаил Шнейдер: И последнее, на данном этапе последнее. Вообще говоря, никакой проблемы… То есть проблема существует, безусловно, корпуса экспертов, экзаменаторов. Она существует, но она решается. Хотя ее можно было бы, наверное, решать несколько быстрее, если бы это начали делать сразу. Проблема как раз в том, что… Собственно, ведь мы не ЕГЭ, по сути, обсуждаем, а нам предлагается отменить все, что сделано за последние 25 лет, вернуться в Советский Союз… Евгений Спицын: Нет, не предлагается. Михаил Шнейдер: Ну, или еще во что-нибудь подобное. Только вот не понятно, что будут делать родители и дети, которым в очередной раз объявят о реформе образования. Дмитрий Лысков: Леонид Евгеньевич… Михаил Шнейдер: И по социологии. Дмитрий Лысков: Очень коротко. Михаил Шнейдер: Да. Когда ЕГЭ начинался, более 80% было "против". Евгений Спицын: А зачем вы вводили-то? Дмитрий Лысков: Подождите. Ну, давайте… Михаил Шнейдер: На сегодняшний день социология показывает, что больше 60% населения, не связанного непосредственно с системой образования… Евгений Спицын: Социология – это продажная девка. Михаил Шнейдер: А там все было продажной девкой, сплошной публичный дом. Так вот, больше 60% не испытывают каких-либо, скажем так, истерических реакций при упоминании единого государственного экзамена. Дмитрий Лысков: У меня в руках данные "Левада-Центра": 54% считают, что ЕГЭ хуже оценивает знания выпускников по сравнению с обычным советским экзаменом. Леонид Евгеньевич, мы можем говорить, что в Советском Союзе знания были хуже. Может быть, лучше. Были, не были… Борис Чернышов: Михаил Яковлевич не любит Советский Союз и Россию. Дмитрий Лысков: Но президент Кеннеди, говоря о космической программе, сказал, что "Советский Союз обошел Соединенные Штаты Америки за школьной партой". Это известный факт. Леонид Евгеньевич, как же так получается? Леонид Перлов: Ну, как получается? Надо просто вспомнить, в каком контексте и в связи с чем президент Кеннеди эту фразу сказал. Речь шла об освоении космоса – следовательно, о достаточно узких профильных знаниях и профильной узкой… Евгений Спицын: Почему? Леонид Перлов: Вы меня перебиваете. И о профильной узкой подготовке… Евгений Спицын: Вам сам Кеннеди это сказал, да? Дмитрий Лысков: Евгений Юрьевич! Леонид Перлов: Вы меня перебиваете. Я читал это, я читал эту речь. Дмитрий Лысков: Президент Кеннеди действительно сказал о космической программе. Это факт. Евгений Спицын: Это он всем сказал, а ему конкретно сказал… Дмитрий Лысков: Прекрасно. Леонид Перлов: Я читал эту речь, причем по-английски. Евгений Спицын: А я не знал, что вы знакомы с Кеннеди. Очень приятно. Леонид Перлов: Я читал эту речь. Так вот, в этих узких отдельных областях была действительно целенаправленная подготовка, и она дала очень хороший результат. Я учитель. Кстати, из здесь присутствующих единственный практикующий учитель. Евгений Спицын: Так и я практикующий учитель. Юлия Галямина: А я педагог высшей школы. Евгений Спицын: И я практикующий учитель. Леонид Перлов: Я говорю о том, что я школьный учитель. Евгений Спицын: И я школьный учитель. Леонид Перлов: И сюда пришел непосредственно после шестого урока в школе, еле вот успели добраться. Так вот, что касается сегодняшней подготовки. Я соглашусь с коллегой в том, что подготовка в рамках международной системы, подготовка детей к тому, чтобы они могли быть конкурентоспособными не только в нашей стране, но и в других… Евгений Спицын: И где конкурентоспособность? Дмитрий Лысков: Секундочку. Леонид Перлов: С моей точки зрения, это благо. Дмитрий Лысков: А вот скажите, какой смысл вы вкладываете в "чтобы они могли быть конкурентоспособными не только в нашей стране, но и в других"? То есть ту самую "утечку мозгов" вы имеете в виду? Евгений Спицын: Да, да, да! Леонид Перлов: Нет, имеется в виду процесс глобализации, который можно не признавать, можно ругать, но нельзя отменить. Я географ и знаю, что это такое в сегодняшнем мире. Человек имеет право жить и работать там, где он – вот этот конкретный человек – желает жить и работать. И он должен быть к этому готов, и он должен быть подготовлен и интеллектуально, и образовательно, и психологически, и эмоционально – как угодно. Дмитрий Лысков: Спасибо. Юлия Евгеньевна, вы давно просите слово. Юлия Галямина: Я просто хочу сказать про навыки и про знания. Вы знаете, я тут недавно подавала с группой граждан жалобу в прокуратуру, и люди меня спрашивали: "А куда подписать? А где написать? А что надо сдавать?" Я спрашиваю: "Что же, вы никогда не подавали жалобу? Вас в школе не учили?" Дмитрий Лысков: Евгений Юрьевич, я вас спрошу. Юлия Галямина: Они говорят: "Тригонометрические уравнения – меня учили. А вот жалобы в прокуратуру и бороться за свои права – не учили". Евгений Спицын: А этому в школе учат? Дмитрий Лысков: Евгений Юрьевич, прошу вас! Юлия Галямина: Понимаете, должны учить в школе тем навыкам, которые в жизни пригодятся. Евгений Спицын: Этому? Юлия Галямина: Бороться за права. Дмитрий Лысков: Юлия Евгеньевна сейчас поднимает важнейший вопрос. Я вот соглашусь… Секундочку! Я с Леонидом Евгеньевичем соглашусь – с тем, что технические дисциплины в советское время преподавались замечательно. Евгений Юрьевич, но разве не было провала с гуманитарными дисциплинами в Советском Союзе? Евгений Спицын: Послушайте меня. Школа должна учить не подавать жалобы в прокуратуру, а научному познанию мира. Юлия Галямина: Она и тому, и тому должна учить. Евгений Спицын: Вот чему должна учить школа! Дмитрий Лысков: Евгений Юрьевич, а как было с историей, с обществоведением? Евгений Спицын: По поводу гуманитарных… Дмитрий Лысков: Господа! Господа, прошу вас, прошу вас! Борис Чернышов: А при чем тут это? Леонид Перлов: Научное познание. Евгений Спицын: Я еще раз говорю: конечно, нельзя представлять дело таким образом, что советская школа – средняя и высшая – была белой и пушистой. Там было полным-полно своих проблем. Я говорю о том, что общие принципы и методология преподавания советской школы стояли не на порядок, на несколько порядков выше, чем эта современная школа. Да, там были свои изъяны, в том числе и в преподавании гуманитарных наук, но опять-таки ту же историю, извините, преподавали не с позиции конспирологии или так, как кому хочется, а с позиции марксистского учения. Дмитрий Лысков: А мировое правительство не вы ли упоминали в этой студии в ходе этой программы? Евгений Спицын: Подождите… Елена Ленская: Давайте вернемся к теме. Дмитрий Лысков: Да, мы вернемся к ЕГЭ. Елена Ленская: Хотелось бы вернуться к ЕГЭ. Дмитрий Лысков: В связи с изменениями, которые произошли в образовании, лучше ли стало с преподаванием гуманитарных дисциплин и с оценкой гуманитарных дисциплин? Юлия Евгеньевна подняла важный вопрос. Люди действительно не знают. У нас предмет "Обществоведение" сейчас преподается вроде бы широко. Елена Ленская: Я все-таки продолжу то, что я уже начала говорить, но не успела договорить. Дело в том, что одна из важных функций ЕГЭ (и она, по-моему все-таки сохраняется) – это тот факт, что ЕГЭ способствовал географическому равенству в нашей стране. Евгений Спицын: Я вас умоляю… Дмитрий Лысков: Евгений Юрьевич, мы сейчас все вопросы обсудим. Елена Ленская: Если в 90-е годы только 25% иногородних детей учились в столичных вузах… Евгений Спицын: Абсолютная ложь! Елена Ленская: В 90-е годы, еще раз говорю. Дмитрий Лысков: Евгений Юрьевич, прошу вас. Елена Ленская: Это статистика, простите меня. Сейчас 60% таких детей. Это очень большое завоевание. Евгений Спицын: Октября. Елена Ленская: Ну, ни разу не Октября, потому что Октябрь к тому времени уже кончился. Борис Чернышов: Июня и Июля. Елена Ленская: Еще что я хотела бы сказать по поводу изменений к ЕГЭ? Вопрос ведь не в том… Появилось ли больше творческих заданий? Замечательно! Мы научимся, в конце концов, их оценивать по критериям – и все будет хорошо. К этому и идет. Хуже другое – что появилось много необъективных процедур, которые насаждались вузами в первую очередь, которые потеряли клиентуру для своих курсов повышения квалификации, подготовки к вузу и так далее, и так далее. Вот таких дополнений к ЕГЭ стало очень много. Называю. Олимпиады, особенно вузовские олимпиады, критерии которых знают только вузы. Появились дополнительные экзамены, которые устанавливают сами вузы. Евгений Спицын: За деньги. МГИМО. Я вам пример приведу… Дмитрий Лысков: В том числе. Евгений Юрьевич… Евгений Спицын: У меня девочка победила на всероссийской олимпиаде… Елена Ленская: То, чего вы не можете подтвердить, давайте не упоминать. Евгений Спицын: 57 человек получили 100 баллов. Не поступила на платное ЕГЭ, потому что там внутренний экзамен английский – 60 тысяч баксов. Борис Чернышов: Назовите имена наконец. Дмитрий Лысков: Борис Александрович, одна из основных, если не основная тема при введении ЕГЭ, в 2009 году в том числе, и в 2001 году, когда проходила апробация, – это был вопрос антикоррупционной деятельности. Да, учителя необъективны. Да, в вузы принимали за деньги. Решен ли этот вопрос единым госэкзаменом? Борис Чернышов: Не решен. Это первый момент. Прошу заметить, что я поддерживаю своего коллегу и молчу, чтобы ему было больше говорить. Конечно, не решена проблема коррупции. Не решен вот этот момент, связанный с необъективностью. Уважаемый коллега, на которого нельзя показывать… Мне кажется, даже имя уже нельзя называть, а то обидится. Михаил Шнейдер: Пальцем вообще нехорошо показывать. Борис Чернышов: А то я могу вот так "ата-та!" сделать. Дмитрий Лысков: Господа, ну давайте не будем уже переходить на личности. Мы все уже выяснили. Борис Чернышов: Так вот, все-таки это гуманитарные науки, оценка которых в творческих заданиях до сих пор далеко не всегда объективна. Это первый момент. И второй момент. В 2008-м, в 2009-м, в 2010 году… Знаете, самое интересное, что мы говорим: "Ну, вот сейчас лучше стало". А все-таки осталось большое поколение тех людей, которые сдавали в конце нулевых и в начале десятых единый государственный экзамен. И прекрасно работали определенные схемы, где можно было небольшую пометочку на листе сдачи поставить – и потом учитель, который по распределению, мог это находить. Это все оставалось. Да и сейчас остается, в некоторых республиках, в некоторых областях все это происходит до сих пор. И правильно вы сказали, вы очень хорошую вещь сказали о том, что вузы создают уже свои элементы коррупции. Мы не должны ограничиваться темой ЕГЭ, потому что все-таки поступление в высшее учебное заведение… У меня мой сосед по парте поступил, у него репетитор по истории был деканом факультета Воронежского государственного. Вот они, всё нормально, спелись – и он уже на олимпиаде получил 100 баллов. Большой молодец! И сейчас эта коррупция есть. Юлия Галямина: Можно я добавлю? Дмитрий Лысков: Прошу вас. Юлия Галямина: Проблема связана с дефицитом. Понимаете? У нас сокращается высшее образование. Это совершенно в корне неправильно. Евгений Спицын: Правильно. Юлия Галямина: Надо повышать уровень образования, а не сокращать его. Евгений Спицын: Через Болонскую систему? Юлия Галямина: И через Болонскую систему в том числе. Дмитрий Лысков: Евгений Юрьевич, ну прошу вас! Юлия Галямина: Понимаете, сейчас… Дмитрий Лысков: А с какой целью через Болонскую систему? Других систем не существует? Юлия Галямина: Болонская система дает вариативность образования. Евгений Спицын: Опять вариативность! Юлия Галямина: Она дает возможность человеку, который закончил… Вот у меня студентов много, я преподаю. Они заканчивают четыре года, и они понимают, что дальше они хотят специализироваться в чем-то особенном. Вот они были лингвистами, а стали фольклористами. Борис Чернышов: Юлия Евгеньевна… Юлия Галямина: Можно я договорю? Вы знаете, дело не в самой Болонской системе, а в том, что опять же у нас сокращается высшее образование, когда во всем мире сейчас оно растет, уровень. Целью ставится в Европейском союзе повышение уровня высшего образования, количества людей. Евгений Спицын: Правильно. Юлия Галямина: В Китае растет это. А в России мы что слышим от наших властей? Что оно должно сокращаться. "Нам не надо столько умных людей, нам не надо столько образованных людей". Евгений Спицын: Так а кто во главе правительства-то? Юлия Галямина: Да какая разница? Путин, Медведев… Дмитрий Лысков: Михаил Яковлевич, уровень коррупции с помощью ЕГЭ хотя бы понизить удалось? Михаил Шнейдер: Безусловно, коррупцию в принципе победить на 100% невозможно… Елена Ленская: Если она существует во всех остальных областях. Михаил Шнейдер: Но если взять отчеты Рособрнадзора (а они в последние годы, мне кажется, достаточно объективные), то, безусловно, совершенно такое наглое нарушение права ушло в прошлое. Конечно, то, о чем коллега говорит с пометками… Я вас должен утешить: в советской школе во время экзаменов, когда их сдавали внутри школ, билеты метили ничуть не хуже. Борис Чернышов: Ну, давайте не будем говорить… Михаил Шнейдер: Вот. Это к вопросу о коррупции. Кстати, в вузы тоже. Евгений Спицын: Вы учились в советской школе и в советском вузе. Чем это так они вам… Дмитрий Лысков: Евгений Юрьевич, да дайте вы другим участникам программы высказать свою мысль! Михаил Шнейдер: Я учился и в советской школе, и в советском вузе. И даже к нам приезжали в стройотряд после первого курса и просили по поддельным экзаменационным листам сдать вступительные экзамены за абитуриентов. Мы не стали это делать. Не буду говорить, что мы просто такие честные. Вот не стали – и не стали. Просто само явление было. Дмитрий Лысков: Ну, мы помним аналогичный скандал с единым государственным экзаменом, когда студенты сдавали за школьников. Михаил Шнейдер: Вы знаете, есть такая замечательная наука – социальная антропология. Ее, кстати, в международных системах преподают. Это чтобы вы не думали, что там вообще детей не учат ничему. Там учат. Кстати, программы там очень серьезные, и там очень тяжело учиться. Так вот, безусловно, то, что касается вот этой обыкновенной коррупции – да, приняты меры. Конечно, мы бы предпочли, чтобы академическая честность воспитывалась до ЕГЭ, чтобы дети понимали, что не надо списывать, не надо в туалете держать шпаргалки и так далее, и так далее, не надо пользоваться гаджетами. Но это сделано другими способами, другими технологиями. И конечно, по сравнению с тем, что было 5–7 лет назад, виден все-таки результат. При этом я хочу сказать, что установка, по крайней мере в государственных школах (я думаю, частные сами об этом заботятся), очень простая. Скажем, в Москве, если ученик попадается на нарушении академической честности, то по специальной формуле из рейтинга школы вычитается довольно приличная сумма. То есть сами школы… Даже если предположить, что все директора ненормальные, учителя плохие, хотя бы это есть такой внешний мотив, который указывает и детям, и родителям… Юлия Галямина: И это дает результаты. Дмитрий Лысков: Секундочку, секундочку! Дмитрий Лысков: Это дает результаты. 26 марта вышло много молодежи против коррупции. Дмитрий Лысков: Не все вместе! Не все вместе, пожалуйста. Михаил Шнейдер: Таким образом, меры принимаются, они понятные. Более того, я должен сказать, что последние три года все, кто участвуют в проведении государственной итоговой аттестации, очень серьезно учатся. Если раньше соберут, и не понятно, чему научили, то они теперь, извините, сдают зачет. Причем те, кто зачет этот не сдает, не допускаются к проведению экзамена. Дмитрий Лысков: Борис Александрович, ваша позиция. А потом – вы. Борис Чернышов: Нам так кажется, что мы живем в какой-то идеальной системе, и вот все работает прямо так хорошо, у нас все закрыто, вакуум и все замечательно. Но когда мы сталкиваемся с конкретным проявлением вот этой академической честности и того, как добиваются… Ну, правильно было сказано – некоторые дети не выдерживают. Ну, в тюрьму ведут детей, обыскивают, смотрят, что-то еще. Ну, это нельзя, это не дело. Это первое. Михаил Шнейдер: Это не правда, это не правда. Борис Чернышов: И второй момент… Михаил Шнейдер: И имеют право сразу позвать… Дмитрий Лысков: Секундочку! На самом деле были действительно социологические исследования, согласно которым достаточно серьезная атмосфера, когда нужно проходить через рамки металлоискателей, когда глушилки стоят сотовой связи. Михаил Шнейдер: Да, правильно, правильно. Дмитрий Лысков: Все это создает действительно атмосферу. Я читал такие исследования. Михаил Шнейдер: А в театрах тоже глушилки теперь ставят. Дмитрий Лысков: Да. Но в театр человек идет добровольно, а от экзамена он отказаться не может. Борис Чернышов: Вот опять же ЕГЭ с выборами можно сравнить. Конечно, лучше становится. У нас и выборы сейчас честнее становятся, фальсификации-то не такие серьезные, сейчас уже за руки не тащат. Конечно же, люди понимают, где их могут поймать, и коррупцию подстраивают под это все. Новые формы коррупции. Михаил Шнейдер: А можно вопрос, коллеги? Дмитрий Лысков: Сейчас, одну секундочку! Я просто прокомментирую. Да, несомненно, нервозная обстановка на ЕГЭ присутствует для школьников. Правда, я задолго до ЕГЭ сдавал выпускные экзамены, и я тоже страшно нервничал. Поверьте, коленки тряслись. Борис Чернышов: Но вы проходили металлоискатель? Дмитрий Лысков: Нет, металлоискатель я не проходил. Борис Чернышов: А полиция стояла? Михаил Шнейдер: Можно вопрос? Дмитрий Лысков: Да, прошу вас. Прошу прощения. Михаил Шнейдер: А не предполагает ли господин вот так, что в стране все-таки большинство населения – это честные люди, и они не списывают на экзамене не потому, что они проходят сквозь металлоискатели, а потому, что просто они так воспитаны, они законопослушные? Евгений Спицын: Ну, списал человек… Юлия Галямина: Коллеги, а можно я скажу? Дмитрий Лысков: Да, дайте ответить просто. Борис Чернышов: Господин директор, вот вам плевать на их нервное состояние? А мне – нет, господин директор. Михаил Шнейдер: Я же не вас спросил. Борис Чернышов: А я вам про это ответил. Михаил Шнейдер: Я спросил: у нас честные люди вообще есть? Борис Чернышов: У нас все честные люди и все хорошие. Дмитрий Лысков: Мы немножечко уходим в данном случае в сторону. Борис Чернышов: А есть и такие, как вы! Дмитрий Лысков: Юлия Евгеньевна, у вас была реплика. А потом – вам. Юлия Галямина: Я скажу, что низкая толерантность к коррупции среди молодежи уже начала проявляться, потому что 26 марта очень много молодых люде вышли на митинг против коррупции именно потому, что они понимали, что коррупция – это главная проблема нашего общества. Именно коррупция. Евгений Спицын: Это с коррупционером Навальным? Юлия Галямина: И я вижу по сегодняшней молодежи, что она стала гораздо… Евгений Спицын: Так у нас школа вне политики! Дмитрий Лысков: Евгений Юрьевич… Евгений Спицын: У нас по Конституции школа вне политики! Юлия Галямина: А при чем тут школа? Дмитрий Лысков: Мы говорим не о школе, а мы говорим о низкой толерантности… Евгений Спицын: Так старшеклассники вышли! Дмитрий Лысков: Мы говорим о низкой толерантности к коррупции. Леонид Евгеньевич, вы хотели тоже высказаться по этому вопросу. Леонид Перлов: На мой взгляд (я согласен с Михаилом Яковлевичем), проблема коррупции решается, возможно, но не решена. ЕГЭ не решил эту проблему. Другое дело, что она слегка переориентировалась, она просто ушла в другое место, грубо говоря, но никуда не делась, а осталась. В значительной степени это связано с дырками в процедуре проведения ЕГЭ. ЕГЭ – это чердак, это верхний этаж системы, по крайней мере, школьного образования. Говорить о совершенствовании чердака, когда, извините, развалился фундамент, текут трубы и электрика полетела, на мой взгляд, достаточно бессмысленно, даже если мы в этом чердаке проведем под евроремонт. Дмитрий Лысков: И тут естественным образом я перехожу к тому вопросу, который давно хочу вам задать как практикующему педагогу школьному. Сейчас идут постоянные разговоры о реформировании, о дальнейшем реформировании единого государственного экзамена. Министр образования Ольга Васильева выступила за введение обязательного предмета еще одного – истории. В том числе в перечисляемых предметах звучит и география, то есть ваше направление. Леонид Перлов: Да, я понял вопрос. Дмитрий Лысков: Как вы оцените эти инициативы? Леонид Перлов: "Спаси и сохрани!" Любая реформа, которую сегодня будут пытаться внедрить в разваливающуюся, трещащую и изнемогающую под бременем реформ школу, добьет ее окончательно. Евгений Спицын: Так а что делать тогда? Леонид Перлов: Мораторий лет на пять как минимум. Дайте наконец школе вздохнуть! Никаких перемен… Евгений Спицын: Так она… Дмитрий Лысков: Евгений Юрьевич, я предоставлю вам слово. Леонид Перлов: Дайте вздохнуть. Дайте осознать себя наконец в этих изменившихся обстоятельствах. Дайте наконец учителю спокойно позаниматься с детьми. До тех пор, пока перманентная реформа является таковой, возможностей для этого не будет. До тех пор, пока… Дмитрий Лысков: Я, пожалуй, соглашусь, что жить в перманентной реформе невозможно, конечно. Леонид Перлов: До тех пор, пока учитель не имеет возможности спокойно, нормально, квалифицированно работать с детьми, форма проведения экзамена не является принципиальным вопросом. Она может быть такой, она может быть этакой. Не в этом суть. Дмитрий Лысков: Михаил Яковлевич, вот вкратце что вы можете сказать в отношении дальнейшей реформы ЕГЭ и введения дополнительного обязательного пункта – "экзамен по истории"? Михаил Шнейдер: Во-первых, нам придется ЕГЭ менять под Федеральный образовательный стандарт. В 2020 году федеральные стандарты, которые уже сейчас осваивает средняя ступень, придут в старшую ступень. Тот ЕГЭ, который сегодня, та модель, которая сегодня существует, этим стандартам не соответствует. Если говорить об идеале, то поскольку в стандартах наконец в старшей ступени дети могут выбирать семь предметов, которые считают для себя необходимым, выборка из цикла предметов, то логично было бы сдавать то, что изучается. Вот то, что в индивидуальном учебном плане есть, то и должно быть сдано. При этом сдано должно быть на двух уровнях, потому что естественно, что из этих предметов часть изучается… Как и сегодня, выбирают себе профильный уровень или повышенный, а часть остается на базовом. Если ребенок только базовый уровень берет – значит, он сдает только на базовом. Но только это не должно быть, конечно, нынешней математикой базовой, потому что… Ну, это просто, чтобы дети сдали, понятно. При этом очень сложная математика повышенного уровня уже сегодня существует. В этом смысле, если ребенок выбирает себе для изучения историю – значит, он сдает историю, безусловно. Дмитрий Лысков: То есть дополнительно обязательных экзаменов не нужно сейчас? Михаил Шнейдер: Проблема нашей школы на самом деле в том, что мы не перешли, в отличие от соседнего Казахстана, например, мы не перешли на двенадцатилетку, поэтому у нас, по сути, основная ступень заканчивается девятым классом. И у нас нет возможности целиком десятый и одиннадцатый перевести на эти стандарты, пока мы все-таки не поймем, что… Мы можем сколько угодно тут разговаривать, выступать, голосовать и кричать, а все равно семьи выберут свое. Слава богу, мы уже сегодня не в Советском Союзе… Дмитрий Лысков: Ну, двенадцатилетка – это отдельный и большой вопрос. Михаил Шнейдер: Это отдельная тема, но тем не менее. Дмитрий Лысков: У меня сын заканчивал школу в 18 лет. И там далеко уже не о школе были их мысли, далеко не о школе и не об учебе, естественно. Михаил Шнейдер: На самом деле можно… Дмитрий Лысков: А если в 19 начнут заканчивать школу – они уже семьями будут сидеть за партами. Михаил Шнейдер: Вот просто чтобы я успел договорить. Страны, где начинают раньше, умещаются до 18 лет. Дмитрий Лысков: Если раньше начинать – да. Михаил Шнейдер: Но очевидно совершенно, что это возникло при создании документов по реформе исторического образования: "А что в одиннадцатом классе делать, когда вроде бы в десятом уже все можно закончить?" Вообще все предметы важны. Здесь вопрос только в том, что когда они заканчивают основное, общее образование – вот там они должны, безусловно, в той или иной форме сдавать те предметы, без которых обойтись невозможно. Дмитрий Лысков: Я понял вашу мысль. Михаил Шнейдер: Но там восемь предметов. Значит, они должны сдавать их – либо это зачет, либо это творческая работа, персональный проект. А вот когда они заканчивают предуниверситетский курс, по существу, потому что подавляющее большинство наших семей все-таки видят своих детей либо в университете, либо в перспективе в техническом вузе и так далее… Дмитрий Лысков: Они выбирают те дисциплины, которые им требуются. Михаил Шнейдер: Да. Но это не значит, что надо забыть все остальные предметы. Сейчас мы что имеем? "Мне нужно два предмета, а остальное…" Дмитрий Лысков: Вот именно это. Я прошу прощения, мне нужно в любом случае опросить всех остальных. Елена Анатольевна… Сейчас, секундочку! У нас на данный момент обязательным является экзамен по математике и русскому языку. Ну, во-первых, почему такой выбор? А во-вторых, действительно складывается впечатление, что остальные предметы не столь обязательные. Елена Ленская: Все предметы, которые поименованы в учебном плане, обязательны для изучения, но не все из них могут быть обязательными для сдачи. Практически во всем мире так и есть – дается два-три экзамена как государственные. Несколько лет тому назад мы говорили о том, что нам неплохо бы ввести к 2020 году экзамен по английскому языку как обязательный. Это то, чего хотят родители, потому что они все, отдавая детей в школу, спрашивают: "Как тут изучается английский язык?" Объясню – почему. Потому что это язык международного общения. Евгений Спицын: Вот на свои деньги, пожалуйста, пускай и обучают языку международного общения. Елена Ленская: Спокойно! Если говорить о том, что надо менять, то я бы говорила, что нужно оттачивать саму процедуру, надо тренировать людей, которые участвуют в этой процедуре, лучше. И надо защищать ЕГЭ от всякого рода искажений, от всякого рода дополнительных испытаний, которые на самом деле снимают вопрос об объективности на значительное количество процентов, скажу так. Дмитрий Лысков: Юлия Евгеньевна, ваша точка зрения. Юлия Галямина: Вот этот процесс уже пошел. Надо, чтобы он окончательно устаканился, чтобы ЕГЭ был только критерием оценки знаний, а не критерием оценки губернаторов, рейтинга школ, не знаю, деятельности департамента образования. Дмитрий Лысков: Ну, результаты ЕГЭ сейчас скрыты, и на рейтинг школ они вроде бы уже не влияют. Евгений Спицын: Влияют. Юлия Галямина: Еще как влияют! Евгений Спицын: Еще как влияют! Юлия Галямина: То есть ЕГЭ – это должен быть чистый инструмент. Его не надо засорять разными другими функциями. Именно поэтому коррупция растет – из-за того, что функции дополнительные. Михаил Шнейдер: Нет, ну это невозможно. Рейтинг есть – значит, будут и критерии. Дмитрий Лысков: Борис Александрович… Сейчас, секундочку. Ну, тогда возникает логичный вопрос: а если не ЕГЭ, то что? Вот предложение партии ЛДПР – вычеркнуть из нашей жизни ЕГЭ. А к чему тогда вернуться или что создать на его месте? Борис Чернышов: Комплексное собеседование с использованием современных технологий, которое может по дескрипторам, по тем темам, которые подняты при ответе обучающимся, дать оценку его знаниям. В том числе это как раз исторические знания, которые он может… Это знания по истории, знания по литературе. Построение тех или иных предложений, которые покажут свободу и грамотность его как человека, который использует русский язык. Это все очень важно. И это одно из наших предложений, прежде всего. А другое предложение… Дмитрий Лысков: А что делать с субъективностью оценки в данном случае? Я поясню, почему я спрашиваю. Я, например, при поступлении в вуз выбрал тему для сочинения по произведениям Солженицына. И я до сих пор не знаю, почему я получил "три". То есть – то ли за идеологическую составляющую, то ли… Михаил Шнейдер: Не угадали. Борис Чернышов: У меня такая же ситуация с обществознанием. Поэтому оценка и оператор, человек, который будет… То есть убрать человека из системы проверки. Пусть проверяет машина по количеству поднятых тем. Дмитрий Лысков: А, то есть тестовое испытание! Борис Чернышов: Нет-нет-нет! Не тестовое испытание. Дмитрий Лысков: А как? Михаил Шнейдер: На полиграфе. Борис Чернышов: Не полиграф. Леонид Перлов: А базу кто будет делать? Борис Чернышов: А? Леонид Перлов: Реальную базу кто будет делать? Борис Чернышов: Эту реальную базу сделает оператор, который все загонит в машину. Леонид Перлов: Вот этот оператор и есть человеческий фактор. Что он загонит – так и оценит машина. Борис Чернышов: Нет, нет… Леонид Перлов: А почему нет? Борис Чернышов: Оценка большая. А второе предложение ЛДПР: если не ЕГЭ, то у нас достаточное количество бюджетных мест, чтобы человек мог поступить на специальную, которую он хочет. При этом в школах нужна серьезнейшая работа по профориентации, чтобы человек сам уже к моменту поступления в высшее учебное заведение… Юлия Галямина: Да, надо увеличить количество вузов и мест в вузах. Согласна абсолютно. Борис Чернышов: …мог для себя определить то место, где он хочет потом работать. Соответственно, на новых учебных местах в высших учебных заведениях он сможет себе найти. Их и так достаточно. У нас полностью… Юлия Галямина: Тогда голосуйте за увеличение бюджета, а не уменьшение! Борис Чернышов: Мы и голосуем за увеличение. ЛДПР за увеличение бюджета на образование. Юлия Галямина: Отлично! Очень хорошо! Дмитрий Лысков: И вновь не будем скатываться до политической позиции. Юлия Галямина: А это не политическая, а образовательная. Дмитрий Лысков: Леонид Евгеньевич, вы давно просите слово. Леонид Перлов: Мое мнение? Изменить закон "Об образовании" в пункте обязательности и единственной возможности ЕГЭ и сделать его одним из возможных вариантов сдачи, параллельно, продолжив, приступив, начав разработку альтернативных технологий аттестационных. Второе – не использовать ЕГЭ одновременно в качестве двух инструментов: инструмент диагностический по результатам обучения в школе и инструмент дифференционный для поступления в институт. Универсальный инструмент всегда хуже работает, чем два специализированных. Дмитрий Лысков: Леонид Евгеньевич, но ведь вы только что изложили концепцию, которая в принципе перечеркивает те постулаты, которые вводились… которые оглашались при введении ЕГЭ. Леонид Перлов: Да, совершенно правильно. Дмитрий Лысков: Что он именно должен быть вступительным, именно уравнительным, именно единым. Леонид Перлов: Да, совершенно правильно. Юлия Галямина: А как же реформа? Это же тоже реформа. Леонид Перлов: И все эти долгие годы я не уставал писать и говорить о том, что ЕГЭ не должен быть обязательным… Евгений Спицын: Вы же только что сказали, что пять лет… Дмитрий Лысков: Евгений Юрьевич! Леонид Перлов: И ЕГЭ ни в коем случае не должен решать две задачи. Дмитрий Лысков: То есть вся реформа, которая шла с 2001 года, она шла не в том направлении? Леонид Перлов: Она в этой части шла не в том направлении? Евгений Спицын: А вы же только что сказали, что надо на пять лет мораторий. Дмитрий Лысков: Евгений Юрьевич, вы просили слово. Леонид Перлов: Совершенно правильно! И я не отказываюсь от своих слов. Евгений Спицын: Так мы тогда меняем или мораторий объявляем? Леонид Перлов: Я предлагаю пять лет не трогать ничего. Михаил Шнейдер: А что ребенок-то будет делать? Леонид Перлов: Ребенок будет учиться. Михаил Шнейдер: Дважды сдавать экзамен? Юлия Галямина: Да, получается, что дважды. Леонид Перлов: Так, как он сдавал в прошлом. Евгений Спицын: Ну, мы-то сдавали дважды – и ничего страшного. Леонид Перлов: Дважды. Мы сдавали девять экзаменов в школе и четыре в институте. Юлия Галямина: А я не хочу дважды… Михаил Шнейдер: И я тоже. Евгений Спицын: И что? Мы живы и здоровы. Дмитрий Лысков: Господа, если честно… Мы подходим уже, естественно, к финалу нашей программы. И, если честно, я просто запутался, потому что вот то, что мы сейчас обрисовали, показывает (ну, по крайней мере, у меня сложилось такое впечатление), что государственной концепции в сфере образования у нас просто не существует. Юлия Галямина: Нет, существует. Дмитрий Лысков: Борис Александрович, вы как представитель власти нашей, скажите, в чем тут дело. Борис Чернышов: Вся проблема связана со следующим. Во-первых, запрос в обществе абсолютно разный. Это первый момент. Второй момент. Конечно же, нужно не просто дорабатывать, как мы обычно занимаемся, итоги реформы. Ее нужно в корне пересмотреть, потому что то, что получилось… Мы стянули эти кусочки одеяла отовсюду, откуда возможно. И это одеяло не греет, под ним нельзя лежать, и оно абсолютно бесполезно, поэтому у нас нет единой четкой позиции. Здесь должен быть новый подход к образованию, который все вопросы, которые поставило общество прежде всего перед государством в сфере образования, решил бы. Дмитрий Лысков: Евгений Юрьевич, по возможности коротко, у нас буквально пара минут остается до финала программы. Да, прошу вас, прошу вас. Евгений Спицын: Называется "дайте слово глухонемому". Послушайте, школа – это государственный институт. И не просто государственный, а системообразующий институт. И вся парадигма вот тех реформ, которые были, они были направлены именно на это – на разрушение школы как государственного института. Интересы… Юлия Галямина: А общественная составляющая? Дмитрий Лысков: Секундочку! Было государством направлено на разрушение государственного института? Евгений Спицын: Правильно, естественно. Дмитрий Лысков: А кто в таком случае должен восстанавливать? Евгений Спицын: Послушайте. В таком случае должно восстанавливать, условно говоря, не то правительство, которое 25 лет, вот это либеральное правительство Гайдара, Чубайса и так далее, и так далее, а совершенно… Дмитрий Лысков: Понял вас. Без революции мы не поправим ситуацию с ЕГЭ. Михаил Яковлевич, вы упомянули, что у государства есть стратегия образования. Что вы имели в виду? Михаил Шнейдер: Безусловно, у государства есть базовые документы, на основе которых мы вообще-то и работаем. Дмитрий Лысков: Нет, это немножечко другое. Я согласен, что мы работаем на основе… Прошу прощения, вы работаете. Вы – педагогическое сообщество – работаете на основе этих документов. Михаил Шнейдер: И в них, естественно, стратегия отражена. Иначе как бы мы работали? Первым называется Федеральный государственный стандарт общего образования… Евгений Спицын: Который пустышка. Дмитрий Лысков: Евгений Юрьевич, ну зачем же комментировать каждое слово? Михаил Шнейдер: …в котором выражены как раз стратегические моменты, в том числе и каким на выходе было бы хорошо видеть нашего выпускника. У нас есть 273-й федеральный закон "Об образовании в Российской Федерации", который принимали отнюдь не либералы, а принимало Федеральное Собрание Российской Федерации. Евгений Спицын: А там кто? Михаил Шнейдер: И руководил сведением всех статей этого закона не кто иной как председатель Комитета по образованию Государственной Думы – уважаемый господин Никонов, которого к либералам отнести тяжело. В этом законе, несмотря на определенные недостатки, существует очень много возможностей и действительно реальных возможностей для того, чтобы обеспечить, с одной стороны, сохранение единого образовательного пространства страны, а с другой стороны, дать возможность семьям, обществу и государству действительно реализовать концепцию, которая в конечном итоге должна сделать не только наших детей конкурентоспособными… Евгений Спицын: Опять конкурентоспособными! Михаил Шнейдер: …но и страну сделать конкурентоспособной, если мы, конечно, не собираемся закрыться от всего мира. Евгений Спицын: Да она конкурентоспособная, я вас умоляю! Дмитрий Лысков: Евгений Юрьевич! Евгений Спицын: Лучше бы закрыться лет на десять. Михаил Шнейдер: Поэтому я, честно говоря, не вижу никаких ужасов впереди, если мы просто будем грамотно реализовывать эту программу. Кстати, только под реализацию стандартов было обучено в разных формах огромное количество, десятки тысяч учителей. Дмитрий Лысков: Спасибо, спасибо. Елена Анатольевна, очень коротко. Так продолжать эксперименты с ЕГЭ, остановиться и решать что-нибудь другое? Очень коротко. Елена Ленская: Нет, я думаю, что это надо продолжать, но при этом, как я уже сказала, освобождаться от всего шлака, который нанесен со всех стороны, то бишь всех дополнительных процедур, которые искажают саму идею ЕГЭ. Дмитрий Лысков: Спасибо! Звучит музыка – а это значит, что время нашей программы истекло. Дискуссия была жаркая по такой, казалось бы, очевидной проблеме, как ЕГЭ. А это значит, что это болевая точка нашего общества. Надеюсь, благодаря сегодняшней дискуссии и мнениям уважаемых экспертов нашим телезрителям этот вопрос стал значительно понятнее.