В российском правительстве прогнозируют экономический рост по итогам 2017 года. Состоится ли он и в силу каких факторов? Выходим ли  мы из кризиса или это не более чем политически обусловленное временное благополучие?   "Нормальное состояние экономики существует только в учебниках". Джоан Робинсон Николай Матвеев: Здравствуйте! Это дискуссионная площадка "ПРАВ!ДА?" на Общественном телевидении России. Меня зовут Николай Матвеев. И вот тема сегодня: Одни эксперты уверены – Россия находится в экономической яме, и это надолго. Другие смотрят в будущее с осторожным оптимизмом – худшее уже позади, вот-вот начнется устойчивый рост. В правительстве также надеются на постепенное восстановление после кризиса. Но как понять, закончился он или еще пока нет? Что будет с экономикой страны в 2017 году? Николай Матвеев: Спустя месяц 2017-го, наверное, прогнозировать на этот год – уже дело неблагодарное. А вот оценить те прогнозы, которые существуют и которых, кстати, немало, – вот эту задачу мы постараемся сегодня выполнить в программе "ПРАВ!ДА?". Дмитрий, вот из тех прогнозов, которые существуют… Одни утверждают, что незначительный, но будет рост. Другие говорят, что будем пребывать в стагнации, балансировать возле нуля. Другие говорят, что отскочим на несколько процентов. Вам какие прогнозы ближе всего? Дмитрий Потапенко: Да вы знаете, ни те, ни другие, мягко говоря. Я из той среды, которая называется предпринимательская, поэтому, мягко говоря, прогнозы – это такая вещь, на которую надо смотреть, но не сильно на нее опираться, потому что… Ну хорошо, будет такой прогноз, будет сякой прогноз. Завтра хлеб нужно, что называется, как-то добывать насущный, людей как-то кормить – тех, которые работают у тебя в организации, понимать, как распределяются те или иные, соответственно, денежные потоки. Поэтому говорить… Николай Матвеев: Ну, по вашим личным ощущениям есть ощущение, что кризис закончился? Дмитрий Потапенко: Ну, смотрите. Потребительский спрос падает действительно уже три года, то есть больше 36 месяцев. Я могу сказать, что я опять-таки не касаюсь прогнозов, на прогнозы мне глубоко плевать. Честно могу сказать, что туда, что сюда – фиолетово абсолютно. Люди, конечно, перешли на "подножный корм". То есть мы смотрим на продукт, который люди покупают физически, по чекам. Я, к сожалению, плохо смотрю телевидение, которое делает какие-нибудь… "Вот у нас покупай отечественное, не покупай отечественное". Я все-таки смотрю по чекам. Извините, примитивен. И конечно, люди, в общем, исключают мясо, исключают рыбу, исключают овощи и фрукты, то есть переходят на калории физически, то есть покупают то, что дает… Николай Матвеев: Злаки, хлеб. Дмитрий Потапенко: Даже до хлеба зачастую не доходит. То есть покупают сладости. Как ни покажется странно, вот такие вещи. Покупают не столько алкоголь, а сколько сладости. Это действительно обосновано. Потому что когда ты просто банально нажираешься сахаром… Это потом, кстати, привет, естественно, заболеваниям определенным, потому что просто калории в воде, как таракан. Если вы вспомните, был, собственно говоря, фильм "Люди в черном", и тот инопланетянин, который прилетел, он просил сахар в воде. Николай Матвеев: Я прошу прощения, давайте от инопланетян, тараканов плавно к бизнесу… Дмитрий Потапенко: К нам, к нам. Николай Матвеев: У нас еще представитель бизнеса. Вы вот из строительной среды. И насколько мне известно, строительная среда – это такой прямой индикатор ситуации, положения экономики в стране. Как вы себя ощущаете? 2017-й будет позитивным? Сергей Колесников: Строительный рынок за два года упал примерно, если брать средний индекс строительных материалов, на 25%. Понятно, что есть стекло, которое идет на новое строительство, и там падение рынка 40%. А есть материалы, которые используются для ремонта, и они меньше упали. Есть даже сектор, который вырос, – это лаки и краски. В целом – порядка на 25%, если брать группы всех материалов. Лично наша компания, конечно, заместила эти падения продаж экспортом. Но мы начали заниматься этим с 2004 года. И темпы экспорта у нас выросли в четыре раза. И за счет этого мы смогли амортизировать падение внутреннего спроса. Но не всем так повезло. Я согласен с коллегой, что спрос падает. И спрос падает, естественно, и на строительном рынке, и в секторе B2C, в частном потреблении. Компании, которые работают на внутреннем рынке, могут заместить только экспортом, выживают за счет этого. Благо, что курс рубля способствовал этой работе. Единственное, что выход на экспорт нужно было делать не в кризис, а до этого, то есть нужно было заранее… Николай Матвеев: Игорь, вот спрос падает. Расшифруйте, я не очень понимаю. Реальные доходы снизились или люди стали осторожнее? Деньги, которые зарабатывают, они прячут, они на них ничего не покупают? Что вообще происходит? Игорь Николаев: Ну, реальные доходы снизились. Если в цифрах (а мы все-таки об экономике говорим), реальные доходы у нас снижаются, и снижаются серьезно. На 5,2% реальные располагаемые денежные доходы (вот так правильно формулируется то, что мы называем реальными доходами) снизились в 2016 году, больше чем на 5%. Николай Матвеев: Я прошу прощения, поясните для наших зрителей. Вот получил человек 100 рублей. 20 рублей ему надо отдать за квартиру, 10 рублей ему надо отдать за ипотеку. Вот у него осталось 70 рублей, которые он может потратить на еду и на одежду. Это и есть те самые реальные деньги? Игорь Николаев: Да. Но реальные доходы – это не только зарплаты, а это и пенсии, и другие социальные выплаты. Дмитрий Потапенко: Я просто вас перебью. Раньше, по нашим оценкам… Михаил Хазин: Без учета кредитов. Дмитрий Потапенко: По нашим оценкам, на еду, которую покупали люди, в регионах особенно, тратили 40–50%. Сейчас 70–80%, это просто к бабке не ходи. И кредиты… Вот добавлю к Михаилу Леонидовичу. Кредиты просто начинают не возвращать. Просто есть люди, которых мы видим, они прибегают в микрофинансовые организации и (они это слово не знают) револьверно переоформляют кредит. Игорь Николаев: Я продолжу. Реальные доходы – падение больше 5%. Причем что еще более неприятно? Потому что появилась такая эйфория к концу года: "Ну, всё!" Уже пересматривают прогнозы, о которых мы говорим. Кто-то говорит – 0,8–1%. Сейчас уже говорят, что 2% будет рост в этом году. Но в конце года была ситуация… Николай Матвеев: Рост ВВП вы имеете в виду? Игорь Николаев: Да, рост ВВП. Где-то лучше, а где-то хуже. Я имею в виду сам декабрь. Вот в декабре реальные располагаемые денежные доходы – они были хуже, чем по году в целом. Точно такой же показатель по торговле, по розничной торговле. В декабре он был хуже, чем в целом по году. Там тоже 5–6%. В строительстве, кстати. Я имею в виду строительную отрасль – не стройматериалы, а строительную отрасль. Декабрь тоже был хуже, чем в целом по году. Если там 4,3% рост по году строительства, то в декабре – минус 4%, вернее, минус 5,4% падение. Так что разная ситуация. Падают реальные доходы, падает розница, падает спрос. Это вещи взаимосвязанные. Чем меньше вы получаете, тем меньше вы можете тратить. Николай Матвеев: Михаил, в то время как чиновники 10 лет назад декларировали, что все будет хорошо, вы один из первых, кто предсказал экономический кризис 2008–2009 годов. И вообще много каких предсказаний сделали, они сбылись. Вот смотрите, чиновники сейчас говорят, Шувалов говорит (кстати, Шувалов уже не первый раз это говорит): "Уверен, что самое тяжелое в российской экономике уже позади. Пузырей не осталось, экономика переведена в здоровое состояние". И вот Максим Орешкин, новый глава МЭР, говорит: "Мы ожидаем рост". Михаил Хазин: В дополнение к тому, что было сказано. Есть данные, которые… Их можно интерпретировать по-разному, но тем не менее, что большая часть населения перешла от модели потребления к модели сбережения. То есть те деньги лишние, которые у них были, вместо того чтобы потратить, начинают их сберегать, потому что понимают, что завтра будет "черный день". Если говорить хотя бы о среднесрочных тенденциях на три-четыре года, то ситуация следующая. Модель, которую начал внедрять в нашей стране Гайдар и которая была успешной где-то примерно с 1999-го по 2008 год, она себя исчерпала полностью. Николай Матвеев: Так называемая либеральная. Михаил Хазин: Модель привлечения иностранных инвестиций, да. То есть на сегодня иностранных инвестиций меньше, чем необходимо для того, чтобы было простое воспроизводство экономики. Да, в 2015 году мы упали чуть-чуть сильнее, чем… То есть мы вышли на траекторию спада в IV квартале 2012 года. Мы уже пятый год падаем. Но мы падали как-то постепенно по нарастающей и дошли до уровня где-то минус 3% в год. Но в 2015 году в результате "гениальной" политики Центрального банка с девальвацией мы упали сильнее – где-то было минус 8%, может быть, даже минус 10%, сказать сложно. Еще раз повторяю: это все не имеет никакого отношения к тем цифрам, которые говорит правительство. Собственно, оно само прекрасно понимает, что эти цифры к реальности не имеют никакого отношения. Собственно, это везде так. Если вы посмотрите, что говорят эксперты в Соединенных Штатах Америки, то там такая же картинка. Николай Матвеев: Владимир, вот Явлинский говорит о том, что ощущение свободного падения как-то пропало. При этом называет всю ситуацию, следующей метафорой ее охарактеризовывает: "Мы попали в яму и как-то потихоньку начали ее обустраивать". Вы согласны с этим утверждением? Владимир Милов: Это, конечно, такая зависшая ситуация неустойчивого равновесия. Поэтому, если говорить о прогнозах, то явно какой-то "бухгалтерский рост" будет, но это чем-то напоминает такой поздний СССР, когда был рост ВВП, но в магазинах было еды невозможно купить. И в этой ситуации… Я считаю, что происходит некая ситуация фальстарта, когда обрабатывающая промышленность начала показывать некие признаки роста, увеличения реальных зарплат и так далее. Но если посмотрите и поговорите с теми, кто реально работает на розничном рынке… Вот было хорошее интервью перед Новым годом в "Ведомостях" одного из крупных автодилеров, и он говорит: "Нам пытаются производители автомобилей навязать такую мысль, что якобы в следующем году вот начнется, возобновится какой-то реальный рост. Но мы видим, что происходит с карманами населения. И, скорее всего, этого не будет, а продолжится падение". То есть мы видим разные векторы. Они в итоге нас привели к некой такой зависшей ситуации. Куда это двинется – мы не знаем. Но что можно совершенно точно сказать? Что никто из тех сторонников идеи, что сейчас начнется какой-то рост, не может назвать ни одного реального фактора, кроме мифологических, что это будет. Приток капитала? Резкий рост производительности труда и появление ресурсов для того, чтобы они оживили экономику? Или вдруг оживится покупательная способность у населения? Ну, вот реалистично ни одного из факторов роста никто назвать не может. Поэтому, вероятно, мы действительно зависли надолго. Николай Матвеев: Сейчас, секундочку. Владимир, а если говорить о прогнозах позитивных, что там будет 1,5% рост, они основываются на том, что в принципе так ситуация в экономике само собой складывается? Или какие-то преобразования происходят за последние годы, и они дают результат? Владимир Осипов: Дело в том, что те цитаты, которые вы привели, правительственных чиновников – собственно говоря, это "словесные интервенции". То есть таким образом правительство пытается доказать, что оно что-то делает и, так сказать, как-то ситуация будет улучшаться. Они не могут сказать: "Будет все хуже, будет хуже, хуже, хуже". Они просто не могут этого сделать по должности, совершенно верно. Николай Матвеев: Подождите. Греф – не далекий от власти человек – тоже декларирует, но совсем обратные вещи, что мы зависли, что у нас большие проблемы, что мы отстали и никогда никого не догоним. Владимир Осипов: Вы знаете, он это говорит по инновационным технологиям в банковской сфере. В общем, по большому счету он так аккуратно относится к прогнозам и очень аккуратно к высказываниям правительственных чиновников. Они не могут говорить другого, по должности им не положено. А относительно прогноза, так сказать. Ну, прогнозы разные – хороши, так сказать, и нужны, наверное, и важны. Но проблема состоит в том, что действительно мы зависли, и очень здорово зависли. А почему? Потому что ничего не делается для того, чтобы вылезти из этой ситуации, абсолютно ничего не делается. Вот в чем проблема. Дмитрий Потапенко: Вся проблема, что, к сожалению, это почти что правильно для них. Потому что если они начнут… Ведь еще никого не увольняли за то, что ты ничего не делаешь. А если ты начнешь что-то делать, то там всегда есть вероятность… Владимир Осипов: Так цель деятельности другая. Цель деятельности – извлечение административной ренты. Всё! Дмитрий Потапенко: Да. Соответственно, если они начнут что-то делать, неважно что, там всегда же будет процент ошибки – и их снимут. Зачем? Вот зачем этот геморрой? Николай Матвеев: Ну, я в целом понял, что, конечно, то, что мы слышим, вот эти все громкие заявления о том, что будет рост, – это никак не подпитано, а может быть, подпитано частично, конъюнктурно. Как вы сказали, "бухгалтерский рост" – тот, который никак не коснется людей. Но все же давайте вещи своими именами назовем. Нам что делать-то, вот обычным людям? Просто ждать? Дмитрий Потапенко: Нет, подождите… Михаил Хазин: Ситуация очень простая. У нас модель, в которой мы жили 25 лет… Николай Матвеев: Себя изжила. Михаил Хазин: Она закончилась, она себя изжила. Она изжила не только у нас. Эта модель не наша. Нам ее дали в достаточно таком специфическом виде, но тем не менее эта модель была общая. Это модель, условно говоря, перераспределения эмиссионных долларов. И мы видим, что приезжает Чубайс из Давоса и говорит, что там истерика. А истерика почему? По той же самой причине. Они понимают, что модель закончилась, нужна новая модель. Вот это и есть главная проблема. Почему избрали Трампа? Невозможно себе представить в здравом уме и твердой памяти, чтобы человека с такими взглядами либеральная банковская общественность могла как бы допустить. Почему они это сделали? По банальной причине – потому что они поняли, что их модель закончилась. Если был бы хотя бы минимальный шанс ее продлить, был бы другой человек. Но Трамп – это антикризисный менеджер в рамках завершения модели. Обсуждать нужно, какая может быть новая модель. Ничего другого нет. Николай Матвеев: Вот какая? Михаил Хазин: Это отдельная тема. Если вы хотите, давайте на эту тему поговорим. Нужно только понимать, что наше правительство новую модель обсуждать не будет, потому что это правительство старой модели, поэтому оно будет нам вешать лапшу – чем оно и занимается. Владимир Осипов: Оно привыкло к старой модели. Оно привыкло работать в рамках старой модели. Михаил Хазин: Оно не привыкло. Оно с ней намертво срослось. Игорь Николаев: Когда спрашивают, что людям-то делать, мы же не будем им рассказывать, что модель надо менять, да? Михаил Хазин: Нет, если говорить о том, что делать людям… Игорь Николаев: Нет, вопрос был: "Что делать людям?" Правильно? Михаил Хазин: Людям надо выживать. Игорь Николаев: В такой ситуации, если мы соглашаемся с тем, что далеко не все так прекрасно, как, в общем, рисуют (и понятно, почему рисуют, об этом говорилось – "вербальные интервенции"), значит, надо исходить из того, что вот сегодня или завтра все не закончится, этот период непростой продолжится. А это что значит? Если есть возможность еще подзаработать, надо стараться подзаработать. Если есть возможность оптимизировать свои издержки (выражусь так официально), то же самое. То есть нормальное такое антикризисное поведение на самом деле – вот в этом русле надо и действовать. Люди действительно перешли к сберегательной форме своего поведения. Николай Матвеев: А правильно я понимаю – если деньги лежат, то они не работают никаким образом в экономике? Михаил Хазин: А что такое "работают"? Игорь Николаев: Нет, если они лежат… Дмитрий Потапенко: Тут есть одна проблема: если они есть. Потому что на сегодняшний день, когда мы говорим о народе, уж простите, когда я смотрю опять-таки на чеки – на чеки как у нас в столовых, так и на чеки у нас в магазинах, – то это хорошо, если у людей деньги есть. Сейчас у нас 30 миллионов, по официальной статистике – 20 или 22. У меня ощущение, что… Николай Матвеев: Вы про бедных? Дмитрий Потапенко: Про нищих. Это не бедные… Николай Матвеев: Ниже черты бедности. Владимир Осипов: У нас 23 миллиона. Дмитрий Потапенко: Ну да. А по моим оценкам их в районе 40 миллионов, потому что я просто их вижу физически, глазами. Николай Матвеев: Подождите, вы говорите про чеки в магазинах, в столовых. А как же инфляция всего 6% за минувший год? Дмитрий Потапенко: Да инфляция может быть какая угодно. Михаил Хазин: Перестаньте. Что такое инфляция? Какую вы имеете в виду инфляцию? Потребительскую? И потребительскую для какой группы населения? Николай Матвеев: Ну, когда мне говорят, что 6%. Дмитрий Потапенко: Можно я про себя скажу? Я условно богатый человек. Когда-то я покупал яблоки, я люблю яблоки "Ред Чиф" за 56 рублей. Они сейчас стоят 108–110. Ну, можно в целом сказать, что за последние два года инфляция – сколько? – 6%. Я готов признать. Но, правда, я не очень понимаю, куда "в два раза" это делось. То есть, если 6% – это 60 рублей, тогда да. Но у меня тогда с математикой фигово. Михаил Хазин: Нужно понимать, что инфляция для бедных и инфляция для богатых – это разные вещи. Например, для богатых, у которых основной предмет траты денег – это недвижимость, у них вообще может быть дефляция, потому что недвижимость реально упала в цене. А для людей бедных… Я просто рассказываю историю, с которой я столкнулся за последние два года три раза. Появляется раковый больной. Вы приходите на операцию, и говорят: "Да-да, конечно, бесплатная операция. Через четыре месяца". Говорят: "У него рак! Он не может ждать четыре месяца". – "Двести тысяч". Владимир Милов: Ну, смотрите, про инфляцию здесь очень простая история. У нас же есть у Росстата официальная методология, как она считается. И там, например… Игорь, напомни. Там 38%, по-моему, сидит всего еда в ней, да? И при этом мы видим, что даже по опросам это ближе к тому, о чем говорил Дмитрий. 60% реально. Большинство населения тратит примерно, в среднем 60% на еду. То есть очевидно, что… Причем там сидит много товаров длительного пользования, на которые цены не особо менялись в официальной инфляционной корзине. Видно, что те цифры, которые нам называют (6%), во-первых, они реально не соответствуют корзине большинства населения. А во-вторых, когда у народа денег нет, конечно, цены немножко притормозили рост, и лишняя ликвидность ушла в пузыри. Фондовый рынок вырос на 60% в прошлом году. С каких коврижек это произошло? Это не соответствует никаким реальным изменениям в экономике. Михаил Хазин: Есть еще одна маленькая тонкость – у вас инфляция не по товарам, а по товарным группам. И если у вас в товарную группу входит бифштексы и сосиски, и на этой неделе цена выросла на бифштекс, а на сосиски нет, то инфляция ноль. А на следующей неделе на сосиски выросла, а на бифштексы нет – инфляция опять ноль! Николай Матвеев: Все ясно, цифры мы не слушаем. Сейчас, секундочку! Владимир, давайте, знаете, как разделим наш разговор? По письмам, которые нам пишут, людей больше всего интересует состояние рубля, будет ли он падать либо будет расти, состояние цен в магазинах, естественно, ну и рост зарплат, а может быть, падение этого роста. Вы как считаете по первой позиции? Давайте о рубле. Сейчас он зафиксировался на уровне 60 рублей за доллар. Так и останется? И это комфортный уровень для нашей экономики, как вы считаете? Владимир Осипов: Комфортный, когда он не колеблется, когда нет сильной волатильности – вот тогда комфортно. По большому счету, я думаю, что надо предпринимателям в первую очередь задать этот вопрос. Михаил Хазин: Для граждан, для граждан. Потому что у предпринимателей разных уровень комфортности разный. Тут целая куча тонкостей. Владимир Осипов: Вы знаете, опять же волатильность. Волатильность – это плохо. Михаил Хазин: Ну, Центробанк у нас специально разгоняет волатильность. Николай Матвеев: Знаете, если сегодня он подскачет на 2 рубля, а завтра упадет на 20, а потом опять резко подскачет на 3 рубля, а потом опять упадет на 20 – я думаю, народ позитивно на эту волатильность отреагирует. Все-таки это тоже волатильность. Или нет? Владимир Осипов: Не факт. Далеко не факт. Михаил Хазин: Нет, пока можно сказать следующее: по итогам 2015 года мы в рейтинге мировых валют по устойчивости заняли последнее место, самое последнее. То есть Центробанк… Дмитрий Потапенко: Наоборот – первое, но с конца. Михаил Хазин: С конца, с конца. Дмитрий Потапенко: Ну, первое же! Михаил Хазин: Центробанк, у которого конституционная обязанность – устойчивость национальной валюты, целенаправленно раскачивал… Владимир Осипов: Но при этом рубль называют "интересной валютой для вложений". Михаил Хазин: И я понимаю – почему. Потому что это максимальный доход валютных спекулянтов. А вы же понимаете – инсайдерская информация, туда-сюда. Но людям-то что делать? Владимир Осипов: Как раз рассказывали фактически о фондовом рынке. Николай Матвеев: Сергей, вам как бизнесмену слабый рубль выгоден? Просто некоторые говорят, что в этом есть и позитивные моменты. Например, дешевая рабочая сила делает наши товары конкурентоспособными на рынке. Сергей Колесников: Вы знаете, компания выживала и при сильном рубле, и при слабом рубле. Единственное, что мы предвидели в каком-то смысле эти события и начали заниматься экспортом тогда, даже когда он был невыгоден, с 2006–2008 года. Сильно прогорели в 2010 году, но не ушли из Европы. И были вознаграждены в 2014–2016 году. Поэтому, по большому счету, рынок строительных материалов может и в той, в другой модели. Просто в случае слабого рубля мы добираем за счет экспорта. Это ни плохо, ни лучше. Мы сколько производили, сколько и производим. По поводу накоплений. Я сейчас точные цифры не помню. По-моему, от 20 до 30 триллионов находится в банковской системе. Проблема в том, что эти деньги лежат без инвестиций. И иностранцы говорят: "Вы сначала сами свои деньги инвестируйте, а потом мы придем". Ведь по большому счету инвестиционная активность среди мелкого и среднего бизнеса очень низкая. И профессия предпринимателя в обществе ругательная. Предпринимателя не любят в обществе, его не любят чиновники, его не любят власти и правоохранители. То есть мы отторгаем активный элемент общества, который созидает рабочие места. Это первое. У нас очень высокие налоги на труд. На рубль, выплаченный человеку, мы платим 70 копеек, если считать не только считать не только социальные расходы, но и НДФЛ, потому что мы являемся платежными агентами. И ведь люди не понимают, что мы за них платим налоги. Плюс НДС. На рубль, выплаченный ему, мы платим 70 копеек. В длинных машиностроительных циклах, которые происходят два года, если мы занимаемся станками, или год, добавьте к этому еще 12% или 16% процентной ставки. И получается, что очень многие вещи производить становится невыгодно. Николай Матвеев: Я упрощу формулировку. Условно говоря, если ваш работник получает 10 тысяч рублей, вы за него отдаете государству еще 7 тысяч рублей? Сергей Колесников: 7 тысяч рублей, абсолютно верно. Дмитрий Потапенко: Это то, о чем многие говорят. К сожалению, наши власти никогда этого практически не сделают. Я считаю, что люди должны платить налоги. Мы регулярно говорим, что мы являемся налогоплательщиками. Это абсолютная ложь. Потому что ни один… Ну, мы, предприниматели, вынуждены как налоговые агенты за всех платить, потому что… Михаил Хазин: Это часть налогов, часть. Дмитрий Потапенко: Безусловно. Потому что действительно, если бы человек получал 17 тысяч, а потом эти 7 тысяч бы разнес… Николай Матвеев: Не разнес бы. Сергей Колесников: Так он спрашивал бы. Дмитрий Потапенко: Он бы сначала разнес налоговую инспекцию вместе с Пенсионным фондом, потому что он пару раз просто прошел бы процедуру, которую из года в год проходят наши бухгалтеры… Николай Матвеев: То есть вы считаете, что эта процедура увеличила бы градус недовольства среди населения? Дмитрий Потапенко: Нет, это заставило бы граждан понимать, что он тоже активный участник экономической системы. Сейчас он такой достаточно… он совсем пассивный. Сергей Колесников: У нас получается общество пассивное и чиновники пассивные. А активные… Дмитрий Потапенко: Они осознанно их держат в этом состоянии анабиоза. Сергей Колесников: А активна очень маленькая часть населения. Владимир Милов: Это было сознательно сделано для того, чтобы как можно сильнее людей деполитизировать и отвести их от понимания того, что они на что-то могут в этом государстве влиять. Это один из ключевых вопросов, почему сняли с физических лиц существенную налоговую нагрузку. Люди, вот они как-то живут, что-то им по телевизору показывают: вот зарплаты платятся, пособия социальные и пенсии платятся. А все эти налоговые взаимоотношения… Чтобы им, не дай бог, в голову не пришло, что они могут государству за свои какие-то крупные налоги… Николай Матвеев: Я прошу прощения. А может быть, это сделано было из-за страха, что человек, получивший 17 тысяч, которых ему, естественно, не хватит, чтобы прокормить семью, еще должен 7 отнести и заплатить налоги, однозначно этого не сделает? То есть предприниматель ответственный эти 7 тысяч по-любому отнесет, а человек 7 тысяч не отнесет. Владимир Осипов: Государство не в состоянии эту функцию выполнить. Не выполнит государств эту функцию. Михаил Хазин: Это было сделано по очень простой причине. Во-первых, модель, при которой "предприятие – налоговый агент", – это еще советская система. Но главная причина: в 90-е годы была дикая проблема с администрированием налогов. И по этой причине ключевая задача, которую решала налоговая служба и Минфин, – это максимальным образом упростить налоговое администрирование. Именно поэтому ключевой налог – это НДС. Он самый простой в администрировании. У нас очень долго была мысль о том, что надо перейти на налоги с продаж, которые не на производителя, а на потребителя… Все утыкается в одно и то же: как же мы этот налог возьмем? Все начнут продавать на стихийных рынках. Это реальная проблема. Сейчас ее можно решить. Хотя все равно какие-то будут проблемы. Но тем не менее уже настолько все… Эта система такая заскорузлая, что никто ничего менять не хочет и боится. Потому что если что-то начать менять, то тогда уже придется менять все, потому что тот же НДС нужно сокращать резко. Ну и кроме того, налоговая служба, скажем прямо, далеко не всегда ведет себя корректно. Например, любимое занятие налоговой службы… Вот у нее есть на участке какое-то количество налогоплательщиков. Они вызываются, и им говорят: "Ребята, вы заплатите столько-то". Они говорят: "А как же? У нас же…" Они говорят: "Ничего не знаем. У нас план". Дмитрий Потапенко: "Иначе камералка". Михаил Хазин: "Либо вы заплатите, либо камералка". Сергей Колесников: В итоге те, кто платят "белые" налоги, платят и за тех, кто не платит. Николай Матвеев: Давайте от налогов к реальному производству. Вот кто эти налоги-то вообще будет платить? Есть у нас какие-нибудь сектора в экономике, на которые можно в этой тяжелой ситуации возложить надежду хотя бы? Игорь Николаев: У нас структура экономики не изменилась пока. Михаил Хазин: Нефть и газ. Владимир Осипов: Сырьевая. Игорь Николаев: Как была она сырьевой, так она и осталась. В этом, кстати, проблема этого кризиса. Мы же не любим… Ну, не мы с вами здесь. Мы, может быть, и признаем, что это структурный кризис, структурные диспропорции, вот сырьевой сектор очень велик. Но как бы понимают (или, может быть, недостаточно понимают), что исправить эти диспропорции очень сложно, и это надолго. А это значит, что проблемы надолго. Так вот, к вопросу – кто? Да, по-прежнему нефтянка. Да, газовая отрасль. Но и те отрасли… Если вы спрашивали с точки зрения того, что кто-то… Ну, понятно, ситуация, такая, но кто более или менее развивался? Есть такие отрасли. Химическая промышленность неплохо себя чувствовала в прошлом году. Кстати, фармацевтическая, пищевка, сельское хозяйство. Это там, где девальвация рубля сыграла свою значимую роль, а особенно в фармацевтике, ну и в пищевой. В сельском хозяйстве еще некоторые факторы сыграли – те самые контрсанкции на самом деле. Так что вот эти как минимум четыре отрасли вполне себя чувствовали неплохо. Михаил Хазин: В сельском хозяйстве очень сильна нехватка капитала. А есть еще одна тонкость: у нас есть компании, которые мировые лидеры, но эти компании, мировые лидеры, здесь тщательно прячутся. У них, скажем, разработка здесь и, соответственно, вот собственно те, кто собственно занимается этим, руководство. А все продажи и все доходы там – и потому, что налоги ниже, и потому, что уровень давления со стороны государства сильно ниже. К разработке-то особо не придерешься, там нет добавленной стоимости. Сидят какие-то люди, получают не очень большие зарплаты – и что с них возьмешь? Владимир Осипов: Там операций меньше. Николай Матвеев: Давайте к тому, что люди обсуждают. Господин Топилин обнадежил население, что в этом году зарплаты вырастут. Конечно, незначительно, на несколько процентов… Михаил Хазин: Номинально или реально? Николай Матвеев: Вот давайте выясним. Дмитрий Потапенко: Нет, на бумаге вырастут железобетонно, тут даже к бабке не ходи. Извините, мы же тут недавно во флешмобе все приняли участие: нарисуй свой домик на резаной бумаге в размере 200 рублей и 2000 рублей. И куда-то же эта бумажка пошла. Поэтому я считаю… И опять-таки нашим пенсионерам, собственно говоря, вкинули сейчас резаную бумажку в 5000 рублей. Другое дело, что на эти 5000 рублей можно фиг с маслом купить и его аккуратно размазать. Но в целом господин Топилин не обманул. Владимир Осипов: Кстати, это косвенное доказательство, что инфляция на самом деле выше чем 6%. Михаил Хазин: Конечно. Нет, ну давайте не будем про инфляцию. Дмитрий Потапенко: Ну да. Мы тут по яблокам разобрались. Михаил Хазин: Про инфляцию – это просто смешно. Что уж там? Но еще раз повторю – для подавляющей части населения, а для некоторых действительно дефляция. Нет, это было всегда так. Была замечательная история в 2000-е годы, когда была дикая склока между Минфином, Министерством экономики и тогда еще РАО "ЕЭС". Потому что РАО "ЕЭС" говорило: "У нас рост 6%", – а эти говорили: "Нет, у вас там 18%". А проблема состояла в том, что Министерство финансов требовало от них использовать индекс-дефлятор официальный, а эти говорили: "А у нас собственно рост выше по закупкам цен". Они говорили: "А нельзя!" Ну, пришлось им в конце концов потребовать от Минфина официальной справки, чтобы они представили индекс-дефлятор по закупкам. Я думаю, что с МПС была такая же ситуация. Игорь Николаев: Да что мы будем МПС вспоминать. Николай Матвеев: Пожалуйста, по зарплатам. Игорь Николаев: Я хочу по зарплатам, ведь формально показатель по динамике зарплаты даже в 2016 году оказался в плюсе. Николай Матвеев: 0,5%, кажется. Игорь Николаев: Маленький, десятые доли, вообще десятые доли процента, но тем не менее. Михаил Хазин: В номинале или в реальности? Игорь Николаев: Я посмотрел внимательно по всем видам экономической деятельности… Николай Матвеев: Реально. Игорь Николаев: Реально, реально. Номинально – на 7,7%. Плюс инфляция. Так вот, удивительно другое. Статистику смотришь – по всем видам экономической деятельности у нас рост зарплат. Ладно, я уже сказал… Николай Матвеев: Приходишь за зарплатой – и что-то не то. Игорь Николаев: Есть отрасли, которые неплохо себя чувствовали. Но когда смотришь розничную торговлю, когда смотришь строительство, общаешься с теми же строителями, то по статистике у нас рост зарплаты в прошлом году – ну да, номинально 7–8%, но с учетом инфляции. То есть у нас статистика сейчас показывает, что везде зарплаты растут, даже в тех отраслях, которые себя плохо чувствуют. Вот это несколько удивительно. Владимир Осипов: Росстат – государственный орган. Михаил Хазин: Минуточку. А проблема с теневыми? Игорь Николаев: Теневые – это отдельная проблема. Если говорить о 2017 годе – будет, естественно. Статистически будет, не сомневайтесь, рост зарплат – и номинальных, и реальных. Николай Матвеев: Владимир, вы знаете, я себя ощущаю, как та царевна, которая взяла волшебное зеркало и говорит: "Свет мой, зеркальце, скажи, я ль на свете всех милее?". И оно уже не первый раз говорит: "Нет, не ты, есть другая". И хочется прямо это зеркало разбить! Вот все абсолютно непозитивно по всем параметрам. Михаил Хазин: А кто другая-то? Николай Матвеев: Ну, там покрасивее была – по сказке. Михаил Хазин: Это по сказке. А по жизни-то кто? У кого хорошо? Николай Матвеев: Ну, наверное, экономика Соединенных Штатов. Ну, не знаю. Михаил Хазин: Я бы не сказал. Трамп нервничает. Николай Матвеев: Ну, об этом мы поговорим отдельно. Я к чему говорю? Мы же обсуждаем 2017 год, год предвыборный. И обычно (и все это понимают) в предвыборный год бросаются все силы, чтобы как-то умаслить население, чтобы ему более или менее комфортно жилось, чтобы в итоге это население проголосовало. Что, исходя из этой логики, нам в 2018-м после выборов вообще ждать какой-то катастрофы? Владимир Милов: Ну, катастрофы… Может, и не катастрофы. Но еще раз, вот это зависание надолго. Мы, в принципе, помним, чем оно может закончиться – по примеру предыдущей страны, в которой мы жили. И особенно когда нет никаких реальных выходов. То есть еще раз, я всем оптимистам… Николай Матвеев: Их нет или их не ищут? Владимир Милов: А я всегда задаю вопрос: "Ну, вот объясните мне на пальцах, на цифрах, откуда притечет капитал, будет повышаться производительность труда. Вот что у вас такое произойдет, что у вас начнется устойчивый рост?" Поэтому нынешние власти хотят что? Они хотят дотянуть до выборов любыми средствами. Они считают, что у них это получится, потому что у них рейтинг национального лидера вроде как это позволяет. Этот сам национальный лидер весь по уши в геополитике, и ему не до вот этих наших циферок с зарплатами и всего такого, это не царское дело. Он всем нам говорит, что надо мобилизоваться. "Вот-вот отменят санкции. Вот видите, мы что-то с ОПЕК там делаем – вырастет цена на нефть. Давайте, ребята, надейтесь на лучшее, а я через годик, через два вам это все…" Николай Матвеев: Переходя к санациям. Как вы считаете, их отменят? Владимир Милов: Это отдельный вопрос. Но еще раз… Их задача сейчас – просто дотянуть. Они уверены, что они это сделают. Они заняты своей геополитикой. Поэтому, уважаемые наши граждане, не найдетесь в ближайшее время ни на что хорошее. Вот по всем этим опросам власти спокойные, они считают, что все задачи свои решат. Николай Матвеев: Вот по отмене санкций. Насколько я понимаю, это не просто сотрясание воздуха уже, а хотя бы есть какие-то условные заявления, на которые можно опираться. Из команды Трампа… Михаил Хазин: Да нет никаких! Игорь Николаев: А в чем разница между условными заявлениями и сотрясениями воздуха? Николай Матвеев: Ну, хотя бы можно к кому-то было придраться и чисто по-пацански сказать: "Ну, ты же сказал! Выполни, пожалуйста, свои обещания". Владимир Осипов: Даже если санкции будут сняты, эффект от их снятия – не раньше чем через год. Николай Матвеев: А дешевые кредиты как же? Или они не нужны уже? Михаил Хазин: Дешевых кредитов не будет по банальной причине: у нас нет денег, чтобы их отдавать. Владимир Осипов: Финансовый сектор раздуется еще больше, финансовые спекуляции будут еще большие. А они и так безумные совершенно – там тысячи процентов рентабельности! Понимаете? Михаил Хазин: Да. И инвестиций не будет, потому что у нас нет… Владимир Осипов: Не будет. Николай Матвеев: То есть кредиты не пойдут в реальную экономику? Владимир Осипов: В реальную – нет. Владимир Милов: Совершенно точно могу сказать одно: вот такого притока дешевых кредитов, который был до 2014 года, уже не будет, даже если начнут снимать санкции. Дмитрий Потапенко: Да все же достаточно банально. Что такое кредиты или инвестиции? Вот у нас два предпринимателя. Сейчас принесите нам сюда ярд… Сергей Колесников: Мы не возьмем. Дмитрий Потапенко: Мы не возьмем, потому что, еще раз говорю, ярд этот надо отдать. И вот я буду сидеть и думать: я могу освоить, условно говоря, 100 миллионов, и это я могу вернуть. А вот ярд я не отдам ни при каких обстоятельствах. Николай Матвеев: Подождите. Если я вам его принесу под 20%, резонно, что вы… Дмитрий Потапенко: Ни под какие проценты! Николай Матвеев: А под 2%? Почему же? Дмитрий Потапенко: Ни под 2%. Игорь Николаев: Все равно отдавать надо. Дмитрий Потапенко: Я продать должен. Я на эту сумму должен что-то купить внести, встроить в столовые, в общепит. А он должен сделать какое-то производство и это продать, чтобы потом это вернуть. А кому он это продаст? Михаил Хазин: А продать некому. Николай Матвеев: А, спрос? Дмитрий Потапенко: Спроса нет. Михаил Хазин: Ну и всё. Дмитрий Потапенко: Всё. Кому продать-то? Сергей Колесников: Риски в системе выросли, причем не только рыночные. Я вам скажу следующее… Николай Матвеев: Я прошу прощения. Вы скажите, вы кредиты берете? Сергей Колесников: Мы делаем все возможное, чтобы их не брать. Мы уменьшаем их долю. И статистика показывает, что в этом году на 16% кредиты упали в B2B, в банковской системе. Я еще два года буду сидеть… Николай Матвеев: Хорошо, сейчас санкции отменятся – и опять кредиты под 2% начнутся. Будете их брать? Сергей Колесников: Ну, под 2%, конечно, есть смысл подумать. Но 2%, во-первых, никто не дает и не даст. 2% даже американское правительство уже не может получить. Дмитрий Потапенко: Все равно объем не галопирующий будет. Сергей Колесников: Это первое. Посчитали количество нормативных документов, регистрируемых в Минюсте в неделю – получилось 132 документа. Николай Матвеев: То есть любую экономику подтопит бюрократия. Сергей Колесников: Я просто скажу. Чиновники заговаривают проблему и запихивают проблему огромным количеством дурных инициатив. Количество документов, поступающих на оценку в Минэк, как вы думаете, сколько? 200 документов каждую неделю. В неделю! И каждый документ сегодня – 10–15 страниц. И шесть документов из семи… Николай Матвеев: Еще чуть-чуть – и можно будет сравниться со справками в районной поликлинике. Сергей Колесников: Шесть документов из семи имеют тенденцию к ужесточению наказаний и ухудшению положения бизнесмена, и только один из семи облегчает. Эта тенденция началась с 2008 года, она не заканчивается. Количество законов, которые принимают Госдума, с каждым годом увеличивается. И количество позиций, ухудшающих положение бизнеса, увеличивается. Поэтому активная часть населения становится все меньше и меньше. Никто не хочет рисковать своими квартирами и своими шеями, потому что делать бизнес в стране становится очень и очень сложно. Михаил Хазин: У меня есть знакомый… Сергей Колесников: Огромное количество рисков неблагополучного характера. Михаил Хазин: Есть знакомый, который занимается очень узким сектором – экологическим законодательством. Он мне радостно говорит, что невозможно сегодня… На цифрах, он показывает мне документы, которые необходимо согласовывать. В принципе невозможно сегодня запустить никакой промышленный проект, который будет полностью согласован по экологическому законодательству. Невозможно! Владимир Осипов: Абсолютно верно. И не только по экологическому. Дмитрий Потапенко: Любой, любой. Михаил Хазин: Вот за что купил, это мне сказали. Дмитрий Потапенко: Вот вы запускаете офис, общепит, ритейл – неважно. Приходит к вам МЧС и говорит: "У вас должен быть задний проход открыт", – как обычно. Ну, потому что без заднего прохода у нас ничего не делается. "На окнах не должно быть решеток". Вы говорите: "Да, о'кей, все хорошо". Приходит к вам сотрудник МВД, которому вы тоже должны сдать объект, и он говорит: "Так, минуточку! Я не понял. Почему у вас решеток на окнах нет?" И объект не подписывается. И дальше у вас… Вот что такое жизнь в России? У вас есть десять заповедей, но соблюсти можно любые три. Все остальные… Николай Матвеев: Лотерея. Дмитрий Потапенко: А вот дальше вы выбираете. Перед кем вы открываете задний проход – это уже ваша половая грамотность. Владимир Осипов: Пресловутая эффективность государственного управления, которая у нас, в общем, на очень низком уровне. Сергей Колесников: Количество нормативных документов… Николай Матвеев: 70 лет мы строили социализм. Да, понятно, что он тоже не к позитивным каким-то результатам привел. Но всего лишь 25 лет мы строим рыночную экономику – и уже большие проблемы. Может быть, тогда нам социализм строить? Мы хотя бы будем понимать, что у нас есть 70 лет. Владимир Осипов: А это никто не отменял. Привычка. Владимир Милов: Ответ очень простой: потому что мы начали строить рыночную экономику, оставив старое государство. Владимир Осипов: Совершенно верно. Владимир Милов: Со всеми старыми регламентами, с подходами, с тем, что они смотрят на предпринимателей как на тех, кто нарушает уголовную статью о спекуляции. "Незаконное занятие предпринимательской деятельностью"? Или как она называлась? Николай Матвеев: То есть метафора с 40-летним брожением по пустыне все-таки… Михаил Хазин: Это неправда. Частное предпринимательство в СССР было отменено в 1957 году, по-моему. Но дело в том, что… Владимир Милов: Но там существовали серьезные наказания за реальное занятие предпринимательской деятельностью. И очень много… Михаил Хазин: Нет, там были артели. И при правильной организации все было. Причем они производили значительную часть ВВП в СССР, в некоторых отраслях до 70%. Но дело не в этом, а в дело в том, что проблема в другом. У нас в 90-е годы пришла к власти элита, построенная на приватизации. Понимаете, людей, которые никогда ничего не делали, сделали миллиардерами. А что такое миллиардер? Николай Матвеев: Условно, не было никакой экономики знаний, как со Стивом Джобсом, который что-то придумал вместе с Возняком, да? Михаил Хазин: Он не предприниматель. Он не предприниматель! Он жулик. Потому что для того, чтобы получить миллиард от власти, нужно быть жуликом. Дальше у него две задачи. Первая – он не может допустить, чтобы снизу кто-то вырос. Он не может с ним конкурировать. Этот – предприниматель, а этот – нет. По этой причине он платит деньги чиновникам, чтобы те ликвидировали его конкурентов. И поэтому у нас уничтожается малый и средний бизнес. С другой стороны, он терпит убытки. Он не предприниматель, он не умеет управлять этими активами. И по этой причине он платит деньги чиновнику, чтобы из бюджета компенсировать свои убытки. До тех пор, пока Россией правит элита, созданная в процессе приватизации, не может у нас быть ни рынка, ни производства, ни развития. Николай Матвеев: Так что же, теперь ждать естественного ухода этих людей, что ли? Или как? Какой выход из этой ситуации? Михаил Хазин: Естественного ухода не будет. Николай Матвеев: Просто там же на их смену придут их дети, которые этими же миллиардами будут распоряжаться. Дмитрий Потапенко: Нет, а дети совершенно другие. Сейчас, как ни покажется забавно, система идет по режиму "СДД" – "сожрите друг друга", поэтому идет ее саморазрушение. Михаил Хазин: Ну, потому что ресурсов все меньше. Дмитрий Потапенко: Да, они просто привыкли… Михаил Хазин: И они начинают друг друга жрать. Дмитрий Потапенко: Вот если чуть-чуть коснуться строительства. Вот самый чиновничий бизнес – это была стройка торговых центров и так называемого бюджетного жилья. Почему? Деньги ты сначала каким-то образом отсосал, а потом какой-то участок… И вбрасываешь это как бы в строительство. Я подчеркну это слово – "как бы в строительство", потому что нормальные девелоперы занимались другим. Михаил Хазин: Те, кто строил, не могли получить лицензию. Лицензия – это отдельный бизнес. Дмитрий Потапенко: Да. Михаил Хазин: А строитель получал на минимуме. Маржа строителя – 3%, 5%. Это который строил. Дмитрий Потапенко: Руками работал. Михаил Хазин: Руками работал. Николай Матвеев: Пожалуйста. Игорь Николаев: Я предлагаю все-таки перейти к тому… Николай Матвеев: Любые предложения принимаются. Игорь Николаев: Вот как человеку сейчас жить? Когда мы в очередной раз говорим, что 25 лет назад кто-то пришел… Слушайте, сейчас у нас уже, как известно, власть не меняется с 2000 года. Михаил Хазин: Но элиты остались те же самые. Игорь Николаев: Люди говорят: "Вы скажите, что будет в этом году, что будет в следующем году. Как мне жить?" Михаил Хазин: В этом году – минус 3%. Игорь Николаев: А то, что плохо, потому что там четверть века назад, – по большому счету, на мой взгляд, нормального человека это уже волновать не должно. Николай Матвеев: Рост начнется? Игорь Николаев: Да. Николай Матвеев: Когда? Михаил Хазин: Без смены модели – никогда. Игорь Николаев: Значит, формально экономический рост мы можем – нарисованный такой – получить и в этом году. Но он начнется, если этот структурный кризис, отягощенный внешними шоками в виде низких цен на нефть и санкциями… Вот когда мы структурные проблемы решим, а это три-четыре-пять лет, не менее… Николай Матвеев: Вы о диверсификации экономики так называемой, когда мы перестанем зависеть от цены на нефть? Игорь Николаев: В том числе. Это только одна структурная проблема. К примеру, другая: доля малого бизнеса у нас немногим более 20%. В развитых странах, как известно, 50%. Очень важная структурная проблема. Николай Матвеев: Ответьте мне на самый банальный вопрос… Подождите. Игорь Николаев: Поэтому для решения структурных проблем… Я говорю об устойчивом, высоком экономическом росте. Это три-четыре-пять лет, не менее. Вы чисто технологически не сможете эти проблемы решить за считаные месяцы. Тем более что еще программы, как решать, они еще только пишутся, как известно. Михаил Хазин: Ничего они не пишутся. Игорь Николаев: Они пишутся. Николай Матвеев: Ну, как же? А Кудрин с Титовым? Две программы. Секундочку! Про программы – очень важно. Игорь Николаев: Кратковременный рост мы можем получить. Михаил Хазин: Кудрин пишет программу… Дмитрий Потапенко: Это же не правительственные программы – это раз. Михаил Хазин: Это несерьезно. Дмитрий Потапенко: А во-вторых… Николай Матвеев: Подождите. Президент Путин сказал: "Как минимум представьте мне, пожалуйста, две программы", – господину Титову и господину Кудрину. Михаил Хазин: Кто у Титова пишет программу, скажите? Николай Матвеев: Столыпинский клуб, насколько я понимаю. Михаил Хазин: Кто? Человека мне скажите. Я их знаю всех. Кто пишет программу? Николай Матвеев: Вы тогда лучше скажите – кто? Михаил Хазин: Я не знаю. Николай Матвеев: И вменяемые ли это люди? Дмитрий Потапенко: Миркин. Михаил Хазин: Кто пишет? Владимир Осипов: Глазьев. Михаил Хазин: Глазьев не пишет. Дмитрий Потапенко: Нет, Глазьев не пишет. Николай Матвеев: Давайте предметно. Хорошо, секундочку. У меня очень простой, банальный вопрос. Когда нефть стоила 37, кажется, доллар был 67–68. Сейчас нефть подорожала до 55, причем рубль немного отыграл – он стоит 60–61, 59. Вот он скачет. Значит, можно сделать вывод, что не настолько рубль все-таки к нефти привязан? И второй тут же внутри вопрос: почему цены-то в магазине не снижаются, раз у нас растут… Дмитрий Потапенко: А как они могут? Давайте так. Все почему-то считают, что (ну, поскольку я уже за магазины буду отвечать) что мы торгуем товаром. Мы не торгуем товаром. Ритейл – вообще не торговля товаром, это интеллектуальная услуга. Мы берем некий товар и там набираем очень много составляющих: место, локация, соответственно, свет. Вы же не покупаете на паллете. Николай Матвеев: Антураж, реклама, стилистика, оформление. Дмитрий Потапенко: В холодильничке вы тоже почему-то хотите. Так вот, два года назад было 50 нетарифных сборов, сейчас – 70. Поэтому в товаре товара нет. То есть когда вы приходите на кассу, вы не ритейлеру отдаете деньги. Николай Матвеев: Это та же связь "нефть – бензин", примерно такая. Дмитрий Потапенко: Это приблизительно то же самое. Когда мы говорим, что в бутылке водки, извините, 26 рублей – это водка, а все остальное, до 200 рублей, – это акцизы, то в целом, когда потребителю мы рассказываем, говорим… А потребитель говорит: "Да вы что, оборзели? У вас там в магазинах цена!" Мы можем только отойти в сторону и сказать: "Ребята, собственно говоря, к нам-то какие претензии? Вот есть 26 рублей. А, извините, 170 – выньте да положьте. Отдайте – кому? – наверх. Поэтому к нам вопросов нет". 70 нетарифных сборов. В этом году кадастровая стоимость той недвижимости, которую мы арендуем либо покупаем, выросла от 17 до 70 раз. Куда это? Когда придет человек в магазин, он спросит: "А вы не оборзели?" Мы не имеем к этому никакого отношения, мы товаром давно не торгуем. Мы только собираем это все в кучу и вам отдаем. И если реально продавать товар, то нужно сделать так: поставить такой лист формата А4, где сказать, что товар вот здесь, внизу, а вот здесь, пожалуйста, прямо по организациям разнесите. И будет идеально. Михаил Хазин: Знаете, кто больше всего борется с ценой на бензин в Москве? Николай Матвеев: Кто? Михаил Хазин: Собянин. Объясню. Дело в том, что есть один-единственный способ, которым можно остановить рост цен на бензин: если народ перестанет его покупать. Поскольку народу запрещают ездить по Москве на машинах, по этой причине народ перестает. Может быть, наши нефтяные компании и уменьшат немножко цены, чтобы народ решил, что раз уж цены такие дешевые, может быть, часть денег будем тратить на парковку – и снова будем ездить. Сергей Колесников: Основная моя идея связана с увеличением предпринимательской активности. Для этого нужно снижать налоги на труд. Я бы снизил на 7–8 процентных пунктов минимум. Как показывает практика, когда подняли на 7–8% для малого бизнеса в 2013 году примерно (или в 2012 году), собираемость налогов в абсолюте упала – раз. Я бы, естественно, снижал процентные ставки, потому что они запредельные. Промышленность потянет около 5%. Третий момент. Я согласен с коллегами, что неналоговые сборы и риски, которые приносят контролирующие организации, огромны. И я не верю в реформу контрольно-надзорной деятельности, хотя я сам участник этого. Почему? Потому что я считаю, что каждый чиновник, каждый контролер собирает в абсолюте одну и ту же сумму денег. И ему не важно, по какой бумажке он это будет делать. Поэтому другого способа, как просто уменьшить их количество в два раза, просто физически уменьшить в два раза каким-то постановлением, чтобы их просто было в два раза меньше. Соответственно, упадет в два раза сбор. Дмитрий Потапенко: Количество министерств и ведомств, да. Сергей Колесников: Неважно. То есть в России я не верю в конституционную реформу. Я верю в то, что просто в два раза уменьшится их количество, просто в два раза упадут неналоговые сборы, просто по количеству лиц, их собирающих. Это третья вещь. И четвертая – инфраструктура. У нас не хватает дорог. У нас огромная стоимость логистических товаров. У нас огромная страна. И инфраструктура, особенно дорожная, просаживается с каждым годом. В принципе, вот четыре вещи, которые я считаю… Николай Матвеев: Снег еще не сошел, а асфальт – уже. Сергей Колесников: Ну, дорог-то в Москве уже мало хороших, а вы посмотрите, что в провинции. Владимир Милов: Асфальт сходит вместе со снегом. Николай Матвеев: Прежде чем я спрошу "Что делать?", у меня последний вопрос. Почему, если инфляция за прошлый год официально составила 6%, почему тогда ставка рефинансирования Центробанка не снижается? Или эти вещи никак не связаны? Владимир Милов: Слушайте, так вы же… Вот сейчас у коллеги звучало про то, что надо кредиты удешевить. Дорогие деньги – они же не из воздуха берутся. Николай Матвеев: А из чего они берутся? Владимир Милов: Мы вдруг выяснили, когда оказались из-за санкций в международной кредитной блокаде, что наша собственная финансовая система не может породить длинных денег. Вот эти разговоры я уже 15 лет слышу, что надо конвертировать деньги населения в инвестиции. Так а почему они не конвертируются? Высокая инфляция из-за монополизма, отсутствие доверия к государству. У нас длина привлеченных средств у банков, которые они могут привлекать, максимум – полтора года, в среднем. Поправьте меня, если я ошибаюсь. Поэтому у нас нет длинных денег в экономике, она не может их родить. Мы можем их только взять, грубо говоря, снаружи. У нас из-за санкций усох совокупный портфель внешних займов на 200 миллиардов долларов за два года. Это более болезненный удар, чем от падения цен на нефть. Где мы деньги-то возьмем? Поэтому они и дорогие. Они могут рисовать себе какую угодно инфляцию на бумаге, но в реальности-то банковская система не может родить дешевых длинных денег, поэтому она только предлагает дорогие. Николай Матвеев: Игорь, добавьте в эту бочку пессимизма-дегтя хотя бы ложечку меда. Что нам делать-то? Я уже не про простой народ говорю, а про власть. Наверное, вы им адресуете эти сценарии? Игорь Николаев: Нет, оптимизм будет заключаться в том, что за эти два года на самом деле, так как у нас в 2018 году выборы президента, можно быть достаточно спокойными. Это не значит, что надо расслабиться и ждать. Но никакого обвала не будет, потому что действительно выборный фактор играет важное значение. И не будет такой просадки и с реальными доходами, как они были в году ушедшем, с зарплатами. Все более или менее. Николай Матвеев: Ну а штиль для страны, которая называет себя сверхдержавой, – это же, наверное, плохо? Когда в экономике штиль, когда вообще ничего не происходит. Михаил Хазин: Почему не происходит? Минус 3% мы получим. Игорь Николаев: Когда вообще ничего не происходит, конечно, плохо – в тот момент, когда должно происходить, когда должен быть наконец выработан (уже, в общем, поезд уходит) осмысленный план реформ, тех самых структурных. Уж извините за это слово. И их надо реализовывать. А сейчас, да, действительно, 2017–2018 годы – это все еще неплохо. Николай Матвеев: Наверное, после 2018 года… Игорь Николаев: А вот потом, после 2018 года, тогда мы можем снова услышать, что денег нет. Николай Матвеев: Из того, что вы перечислили, есть что добавить? Что делать? Сергей Колесников: Я перечислил, что делать. Я бы именно это и делал. Николай Матвеев: Спасибо. Владимир Осипов: Любая модель экономического роста включает в себя два фактора – труд и капитал. Соответственно, здравоохранение и образование для того, чтобы у нас была образованное и качественное население, качественная трудовая сила. Это первая позиция. Вторая позиция – это капитал. Во-первых, инфраструктура, конечно, обновление основных средств. По-другому не бывает просто. Ну и, конечно, качество институтов государственного управления. Эффективность государственного управления необходимо повышать. Правительство надеется только, на мой взгляд, на внешние шоки, на снятие санкций, еще на что-то. Николай Матвеев: Спасибо. Ваше мнение. Дмитрий Потапенко: Смотрите, первое. Все мы замечательно много раз в студии этой уже встречаемся и говорим об одном и том же – структурные реформы. Николай Матвеев: Ну, наша задача – говорить. Если бы мы еще и проблемы здесь решали, я думаю, нам бы цены вообще не было. Дмитрий Потапенко: Да. Надо сказать, что понятно, что этого никто делать не будет. То есть это базис, поскольку мы говорим с народом. Никто из правительства никаких структурных реформ делать не будет. Николай Матвеев: Всё, выключать телевизор и ложиться спать? Ничего не изменится? Дмитрий Потапенко: Нет, не в этом дело. Как раз наоборот. Не надо дергаться. Будут менять Васю на Петю, Петю на Васю, поменяют и главу, собственно говоря, администрации, поменяют и председателя правительства, но только эта фигня ни к чему не приведет. Владимир Осипов: Они все вздрогнули. Дмитрий Потапенко: Да нет, они не вздрогнули. Они все это знают. У них есть временной лаг, когда они поправят, а потом их поменяют на Васю. Для граждан же совершенно другая история. Они живут в совершенно другой реальности, как те самые крестьяне. Им нужно искать дополнительную подработку и работу в обязательном порядке, вспоминать о своих шести сотках (может быть, и не о шести, а о двенадцати) и рассчитывать только на себя. Николай Матвеев: Огород, соления? Дмитрий Потапенко: Огород, соления. Переходить просто реально на ту самую… Михаил Хазин: И кредитов не брать ни за что! Дмитрий Потапенко: Кредитов, безусловно, не брать. То есть рассчитывать только на себя, своих родных и свою семью. И больше ничего. Забыть о том, что существует правительство, потому что оно будет развлекаться в меру своей испорченности. И стараться нигде не светиться. Всё. Николай Матвеев: Спасибо. Михаил Хазин: Если одной фразой, то нужно делать рубль инвестиционной валютой. Это большая программа, включающая в себя изменение налоговой политики, валютной политики, кредитно-денежной политики. Времени уже нет, поэтому растекаться мыслью по древу не буду сейчас. Николай Матвеев: Есть, еще есть, секунд 30 есть. Пожалуйста. Михаил Хазин: Ну хорошо. Нужно, соответственно, делать, чтобы как бы валютные ограничения вводить, вывоз капитала ограничивать, делать так, чтобы инвестиции были рублевые. Ну и так далее. Это все можно сделать, но не при этом правительстве. Еще раз повторю: та элита, которая пришла в начале 90-х, этого делать не будет. Николай Матвеев: Ну что же, это были мнения экспертов, ни одно из них "ПРАВ!ДА?" вам не навязывает, в конечном счете выводы делать вам самим. Меня зовут Николай Матвеев. Вернемся в эту студию. Всего доброго! Пока.