"Можно убежать из отечества, но нельзя убежать от самого себя". Гораций. Николай Матвеев: Здравствуйте, это дискуссионная площадка "ПРАВ?ДА!" на Общественном телевидении России. Меня зовут Николай Матвеев, и вот тема сегодня. Каждый пятый россиянин хотя бы раз в жизни задумывался об эмиграции. Это данные социологов. Даже по официальной статистике число уехавших за границу на постоянное место жительства в последние годы заметно возросло. Ученые бьют тревогу: страна утрачивает свой демографический и интеллектуальный капитал. Кто, куда и по каким мотивам уезжает из России? И с чем связан рост "чемоданных настроений"? Николай Матвеев: Вот специалисты Комитета гражданских инициатив представили свое исследование, где говорится о масштабах эмиграции из России в конце XX – начале XXI века. И они приходят к выводу к такому, что количество уезжающих из страны людей намного больше, чем та цифра, которую озвучивают официальные органы. Кстати, давайте определимся, что сегодня мы говорим про эмиграцию – это выезд из страны, не об иммиграции – о въезде в эту страну. Это очень важная ошибка, со школы мы это делаем. Александр Александрович, вы один из соавторов этого исследования, насколько мне известно. Вот Росстат (а мы обычно слушаем цифры Росстата) заявляет, что с 89-го по 10-й год, да, уехало 4,5 миллиона человек. Вы посчитали, что цифра какая-то другая – какая? И как вы считали? Александр Гребенюк: Действительно, да, цифры немножко разнятся. И те данные, которые Росстат публикует, они отличаются значительно от тех данных, которые мы получили, анализируя статистику принимающих стран – тех стран, которые популярны у наших с вами граждан. Примерно, по данным Росстата, выезжает за последние пять лет… Даже давайте уже более современный период возьмем – с 10-го по 15-й, самую свежую статистику. Значит, Росстат дает нам цифры: примерно 50 тысяч граждан России уезжает на ПМЖ, то есть это вот эмигранты из России. Данные статистических служб стран других говорят, что примерно вот эти цифры росстатовские нужно умножать где-то на три. Приведу несколько примеров: вот статистика в Германию. В три раза меньше российская, чем данные о въезде в Германию. Немецкие данные. Николай Матвеев: Ну, конкретно цифры: Росстат говорит, что 16 300 человек уехало, а немцы говорят, что к нам приехало 95 тысяч человек, по-моему. Александр Гребенюк: Ну вот даже я могу вам точные данные назвать. По данным российской статистики, из страны выехало в Германию в 13-м году немногим менее 4 тысяч человек. В Германию уехало более 33 тысяч человек. Николай Матвеев: То есть в 10 раз цифра? Александр Гребенюк: Конечно. По Израилю тоже в данных российской статистики, Росстата, выехала тысяча человек. По данным Министерства алии и абсорбции Израиля, въехало 4 тысячи человек. Николай Матвеев: Что это все значит? Александр Гребенюк: Ну, смотрите, во-первых, не хочется огульно обвинять Росстат, потому что во всех страна эмиграция считается значительно хуже, чем иммиграция. Это понятно, это и американские реалии, и канадские, и так далее. Это во-первых. Во-вторых, наши граждане не уведомляют органы МВД о том, что они выезжают за рубеж. Вот интересный пример – Швейцария. Росстат говорит, что в 13-м году выехало 96 человек. Данные швейцарского статоргана говорят, что выехало более 2 тысяч человек. То есть в зависимости от страны тоже разнятся данные. Николай Матвеев: Простите, правильно я понимаю: если Росстат декларирует 4,5 миллиона человек за эти годы, и если умножать на три, то где-то порядка 12-13 млн выехало? Александр Гребенюк: Нет, немножко не так. Николай Матвеев: А как? Александр Гребенюк: Вот эта разница. Эмиграция – это айсберг. Росстат видит верхнюю часть – на самом деле, она намного больше и находится под водой. Вот этот айсберг появился и начал увеличиваться где-то в конец нулевых – начало вот последних этих пяти лет. Потому что до этого такой разницы не было в учете. В принципе, Росстат фиксировал 50-60-70% всего потока. Вот расхождения большие начались примерно 6 лет назад. Ну, например, в Германию мы фиксируем только 20%. Николай Матвеев: Я вас понял. Владимир, а вы ощущаете… Вот средства массовой информации на доклад КГИ отреагировали следующим образом: там, по-моему, в нескольких вышли даже заголовки "Пятая волна эмиграции". Вы вообще замечаете по кругу своих знакомых, друзей, что кто-то уезжает из России и кто это? Владимир Милов: Я не только ощущаю, но… Во-первых, я, готовясь к этой передаче, просто примерно прикинул по фамилиям. Вы знаете, меня самого шокировала эта цифра. То есть это несколько сотен человек, которых я лично знаю, которые в последние 2-3 года реально уехали из России. Николай Матвеев: Такой портрет их – кто это? Владимир Милов: Сейчас скажу. Коллега совершенно прав в том, что они просто не отмечаются. То есть они не уведомляют ФМС, которое сейчас МВД. Они не пишут, мол, мы сейчас там попрощались – плюнули. Большинство из тех, кто уехал, реально живет на два дома. Вы знаете, ну вот по профилю это люди обеспеченные, которые конкурентоспособны на Западе. Которые могут состояться там, получать хорошую зарплату и не испытывать тех проблем, огромного количества, которые они имеют здесь. Не знаю: плохая коммуналка, плохая экология, плохая медицина, преступность, коррумпированная полиция. Очень важно по предпринимателям… Просто почитайте доклад Бориса Титова, уполномоченного по правам предпринимателя, президенту ежегодный в этом году. Это просто катастрофа, то есть в стране установлена система тотального административно-полицейского террора против предпринимателей. Заниматься частным бизнесом здесь невозможно реально. Десятки процентов предпринимателей просто под уголовными делами ходят постоянно. Вот в основном уезжают они, но я хочу добавить такую смешную вещь. У меня, я там какое-то количество лет работал чиновником, у меня много знакомых в этой сфере, они работают на крупных должностях в госкомпаниях... Николай Матвеев: Тоже едут? Владимир Милов: Они пока не едут, но они все покупают себе недвижимость там, в Европе. В основном, в Западной Европе. И отправляют туда деток учиться. Сейчас, вы знаете, пошла волна, что… Николай Матвеев: Да, предлагают запретить… Призвать всех обратно. Владимир Милов: То есть они пока работают на это государство, но вот очень много из них реально готовят себе такую пенсию там, то есть практически никто из обеспеченных людей… Это редкое исключение, когда люди готовятся жить дальше в России, очень многие… Николай Матвеев: Понятно. Андрей, вы согласны, что картина у нас… Андрей Фефелов: Давайте представим, что ваш круглый стол проходит в Душанбе, а мы все таджики. Николай Матвеев: Давайте. Андрей Фефелов: Мы говорим: "Друзья мои, друзья мои, эмиграция в Россию страшна. Уезжают лучшие люди, посмотрите, они там остаются жить". На самом деле, это трудовая миграция на Запад, которую мы обсуждаем, и то, что люди не фиксируются в органах МВД, то, что они не меняют, не отказываются от гражданства, это говорит о том, что это явление связано действительно с заработками. Другое дело, что таджики здесь укладывают асфальт, а наши специалисты некоторые, слава богу, они не только занимаются там беби-ситтерством, прочим, а еще работают там в разных хедж-фондах и прочих каких-то банках. Николай Матвеев: То есть никакой катастрофы нет? Андрей Фефелов: На самом деле, то, что мне описывают, - это есть трудовая миграция, которая, конечно, накладывается сегодня на желание некоторых богатых людей, семейств просто отсюда уехать… Николай Матвеев: А имеет ли значение в сравнении с Таджикистаном профессиональные качества уезжающих людей? Одни умеют асфальт укладывать, как в случае с таджиками, а другие, например, работали в компании "Параллели" и писали программное обеспечение для Apple, будучи в России, здесь платили налоги, например. Андрей Фефелов: Вот тема скупки мозгов, тема вывоза интеллектуала и талантов. Это, кстати, разные вещи, когда вывозят специалистов, когда хранителей знаний, как это было в начале 90-х годов. Массово увозились профессора, доктора наук и также таланты. Это целенаправленные программы, которые работают на Западе, которые… Конечно, это ужасная вещь, это надо прекращать, надо прекращать деятельность этих организаций, НКО, которые занимаются вычислением и вывозом, перекупкой наших кадров. Николай Матвеев: Кстати, с асфальтом было, конечно, условное сравнение. Не все таджики занимаются именно этим. Андрей Фефелов: Кстати, хорошо положить асфальт – это тоже великое дело. Николай Матвеев: Конечно, особенно в России, где его нет. Я с вами согласен. Андрей Фефелов: Да везде. Николай Матвеев: Мария, помогите мне понять. Надо ли сейчас говорить о том, что сейчас происходит в эмиграции – это новая волна? Было предыдущих четыре, насколько мне известно, три пришлись на Советский Союз, четвертая – на 90-е и нулевые годы. И сейчас начинается пятая, как вы считаете? Мария Васильева: Ну, исторически вообще, когда мы говорим о русской эмиграции, мы имеем в виду три волны, и они связаны все с тремя катаклизмами историческими – это революция, Вторая Мировая волна и, скажем так, "холодная война" - диссидентское движение. То, что мы сейчас говорим "трудовая эмиграция" - это не совсем входит в то понятие… Давайте о терминах, да? Когда мы употребляем слово "русская миграция": есть слово "русское зарубежье", и оно очень широкое. Эмигрировали и до революции, мы понимаем. И тоже была трудовая эмиграция, и ничего в этом такого ужасного нет. По-моему, это естественные потоки: человек, действительно, ищет там, где лучше, где он может найти применение. Николай Матвеев: Простите, вы сказали: все волны были связаны с катаклизмами. А сейчас что в стране? Мария Васильева: Понимаете, это очень четкий акцент на действительно политическом конфликте с системой или действительно на каких-то очень масштабных катаклизмах. То есть революция – это масштабный катаклизм, когда выезжали насильственно очень многие. Карсавин, например, в 22-м году (философский) проходит, говорит при этом, что он говорит: "Будущее России не в эмиграции". Протоколы допроса, 22-й год в августе. И он говорит: "Будущее России не в эмиграции". Не хотел уезжать Бродский. Мы знаем его письмо, когда он просил его оставить хотя бы в качестве переводчика. Николай Матвеев: Да и Солженицын не очень хотел уезжать. Мария Васильева: И не очень хотел уезжать Солженицын. Это всегда насильственное выдворение в общем. Николай Матвеев: Смотрите, это политические мотивы, что были в Советском Союзе. Экономические мотивы в 90-е людей выталкивали, насколько я понимаю, и уехало тоже немало народу. Мария Васильева: Вы знаете, экономические причины, я здесь вижу уже совершенно другую этимологию что ли, генеалогию этих эмигрантских волн. То есть можно говорить о волне, но связывать их с той русской эмиграцией невозможно, это совершенно другие процессы. Николай Матвеев: Тимур, ваше издание, насколько мне известно, ведет рубрику, лично вы ведете рубрику "Наши люди за границей". С кем вам удалось уже пообщаться и, главное, как отвечают люди на вопрос, а почему они, собственно, уезжают? Что их заставляет уезжать из России? Тимур Акулов: Я, во-первых, абсолютно согласен с предыдущим высказыванием, и, на самом деле, люди эмигрировали всегда. Нельзя сказать, что последние 2-3 года – это какая-то новая волна. Мы берем абсолютно любое десятилетие, XX, того же XIX века – постоянные процессы перемещения людей по другим странам. Сейчас этот процесс не только в России – это глобально: люди едут работать, учиться в другие страны, это абсолютно нормально. Человек, современный, образованный, интеллигентный, он не чувствует какой-то привязанности, если мы говорим о работе, именно к стране. То есть он может поехать в другую страну, если он знает язык, работать на компанию, открыть свой бизнес, работать с разными странами. Это нормальное явление, потому что мы живем в огромном глобальном мире. И люди, с которыми мы общаемся, их причины, причины того, что они уезжают, именно в этом: то, что они хотят узнать другие страны, они хотят посмотреть на другую культуру, посмотреть, как вещи работают там, какие-то простые или сложные. Николай Матвеев: Простите, а тут нет ли слияния туризма и эмиграции все-таки? Мы говорим о том, что я отказываюсь здесь жить и выбираю жизнь там. Жить по тем законам, интегрироваться в ту экономику, я хочу говорить на языке этой страны, потому что сохранять там русские свои какие-то национальные особенности у меня не получится, если, конечно, я не ввалюсь в диаспору. Все-таки мы говорим здесь об эмиграции. Вот у меня лично к вам вопрос. Вы сейчас занимаетесь журналистикой. То, что вы делаете, вам нравится? Тимур Акулов: Да, нравится. Николай Матвеев: А представьте ситуацию, где то, что вы делаете, вам делать запрещают, вы не можете этого делать здесь. И при этом вам говорят: "Вот страна рядом – приезжай и ты будешь этим заниматься". Вы бы эмигрировали? Тимур Акулов: Так об этом и речь, что люди и уезжают как раз потому, что их не устраивают какие-то моменты, которые происходят в этой стране, в России в данном случае. То есть они бы не уехали… Николай Матвеев: Но вот вы говорите: "Ехали всегда". Но когда-то ехали больше людей, потому что здесь их не устраивало больше моментов, а когда-то ехало меньше людей, потому что здесь их больше моментов устраивало. Мы здесь сегодня хотим понять, собственно: сейчас людей все устраивает в России и едут они отдыхать, узнавать новые страны? Или все-таки их что-то не устраивает и они покидают страну, потому что они хотят найти? Вот те герои, с которыми вы общаетесь, например, из Оренбурга – история есть – человек уехал. Почему он уехал, что его не устраивало? Тимур Акулов: Он окончил университет и решил, что он хочет продолжать образование, повышать свою квалификацию в Германии. Он приехал в Мюнстер, поступил сначала на языковые курсы, и вот этой осенью он поступил в университет. То есть он выучил язык, поступил в университет, начал все заново. Зачем он это сделал? Он сказал: хочу узнать другие культуры, потому что университет, где он будет учиться, очень мультикультурный, туда съезжаются люди со всего мира. Николай Матвеев: Я прошу прощения. А что мешает там учебную визу какую-нибудь… У меня коллега уехал в Соединенные Штаты учиться, при этом речь об эмиграции не идет. Тимур Акулов: Он говорит, что пока он, если брать этот пример, он не связывает свою жизнь с Германией. Он просто хочет получить качественное европейское образование. Николай Матвеев: А, то есть это все-таки речь не об эмиграции идет? Тимур Акулов: Да. Николай Матвеев: Все ясно. Злата, насколько мне известно, вы-то все-таки эмигрант и уехали жить в Австрию. Почему? Какие у вас были мотивы? Злата Эрлах: У меня очень простой женский мотив: я нашла свою судьбу в Австрии, вышла замуж и переехала в Австрию. И, в общем-то, никогда не пожалела об этом. Я не прерываю связь с Россией: у меня здесь мама, у меня родственники, я навещаю, моя дочь говорит на русском языке. В общем-то никаких связей с Россией мы не прерываем. Николай Матвеев: Ну, это сейчас хорошие условия, а в Советском Союзе, если человек решил добровольно выехать из страны, его даже на похороны родственников могли обратно не пустить. Вы чем занимаетесь-то в Австрии? Насколько мне известно, вы даете, помогаете оформить вид на жительство, на ПМЖ. Злата Эрлах: Наша компания помогает оформить виды на жительство и вторые гражданства в странах Евросоюза. В нашу компанию обращаются за последние три года константно примерно от 14 до 15 тысяч человек. То есть всплеска за последний год мы не заметили. Николай Матвеев: Что это за люди? Кто это качественно: бизнесмены, кто, депутаты, чиновники? Злата Эрлах: Это все, это разные люди. И состоятельные, и не очень состоятельные. Около 55% людей хотят получить инструмент только для ведения бизнеса, для доступа к образованию, доступа к медицине. Они хотят получить вид на жительство или гражданство и не проживать в стране – они остаются работать в России и жить в России. Это у них как запасной аэродром. 36% хотят перевести свою семью в Австрию: они не хотят детей возить с телохранителями в школу, они хотят, чтобы дети сами ходили в школу. Николай Матвеев: То есть здесь им приходится детей возить с телохранителями? Злата Эрлах: Да. Сами они остаются жить в России, в общем-то, на два дома. И только 9% хотят уехать на постоянное место жительства. Но желания и возможности расходятся, ведь страны в Европе абсолютно не горят желанием принимать иммигрантов. Николай Матвеев: Об этом мы еще поговорим, это очень важная тема, но это в следующем блоке. Пожалуйста. Андрей Фефелов: Грядет еще одна волна эмиграции: видимо, в связи с кризисом в Европе будут эмигрировать телохранители в массовом порядке. Николай Матвеев: Простите, по поводу телохранителей: конечно, это бездушно оставлять людей без работы, забирать детей, сейчас ребята с большими плечами пыкаются, мыкаются, не знают, где найти себя. Александр Гребенюк: Друзья, все, конечно, хорошо. У нас такая беседа… Все понятно, трудовая эмиграция, ничего страшного. Николай Матвеев: Мне ничего не понятно, на самом деле. Александр Гребенюк: Но это на самом деле не так. Конечно, на микроуровне я могу согласиться, что да, для человека посмотреть мир, может быть, где-то пожить. Особенно надо студентов выключить из этого: там психологический фактор немножко. Все хотят посмотреть мир в этом возрасте и в принципе настроен. Но если мы поднимемся вверх, на макроуровень, то, конечно, российские реалии очень сильно отличаются от всех остальных. Мы можем говорить про циркуляцию умов между США и Канадой, да вопросов нет. Внутри Европы. Уже даже появилась циркуляция между Индией и США, то есть возвращаются в Индию, то, о чем вы говорите. Николай Матвеев: Прошу прощения, про циркуляцию умов. Вот уехала одна московская семья с маленьким сыночком, сыночек там основал большую компанию, под названием Google, а сейчас говорит, что Россия – это Нигерия, только в снегу. Понимаете? Одно дело, как индийские айтишники в случае, например, успеха в Соединенных Штатах (а в IT-индустрии индусов максимальное количество, их очень много), и при прочих равных где ты разместишь свой заказ: в Китае, в России или в Индии? Конечно, они размещают в Индии. Это обратная инвестиция: уехал, научился – обратно. А тут, извините, Нигерия в снегу. Александр Гребенюк: Послушайте, ну в России не наблюдается циркуляция обратного потока, не сформировалась. И ремиграция – ее нет из развитых стран. Вот в чем основная проблема, потому что проблемы с ведением бизнеса здесь, у нас. И вы поймите, что сейчас основной ресурс – это даже не нефть и не газ, это человеческий капитал. Вот уезжает у нас человек, открывает бизнес, о котором вы говорите, где он налоги платит? Где добавленная стоимость, где рабочие места формируются. Да, он даже может иметь хорошие отношения с Россией, может даже не давать плохих интервью. Бенефициар всего кто? Это там. Вопрос даже в другом: что, например, на подготовку физика одного мы тратим миллионы долларов. Это все хорошие слова в общем. И вот берет человек, заканчивает у нас магистратуру в МГУ и уезжает. Вы что думаете, у нас какая-то… компенсацию кто-то за это платит? Этого ничего нет. Это прямые потери государства. Я с вами согласен: на микроуровне, для человека для каждого, может быть, траектория такая жизненная такая, еще что-то, кто-то встретил свою судьбу. Это происходит. Но мы давайте посмотрим выше немножко. И для страны-то какие здесь преференции? Индия и Китай сейчас получают циркуляцию: идет назад отток людей, специалистов, капиталов и знаний. В России этого не наблюдается, поэтому вот здесь я бы не стал так говорить… Николай Матвеев: Владимир, отцам-основателям тоже не все в Соединенных Штатах-то нравилось. Тогда еще на тот момент не соединенных и не штатов. Но почему-то они не задумывались о возврате в Старый Свет, а вообще о построении государства где-то в другом месте, а они решили решать проблему, живя тут, здесь и сейчас. Я, конечно, получив образование в МГУ, потратив миллион государственных денег, могу потом размышлять, а в какой стране я могу себя реализовать. А почему бы не присесть на мягкий диван и не подумать, например, над тем, а что мне дало государство и что в ответ я должен ему дать? Я, конечно, могу жаловаться, что здесь условия бизнеса адские, что здесь такая преступность, что приходится детей возить с телохранителями в школу, что работу ты не можешь найти, мыкаешься… Или ты все-таки ничего этого не делаешь, живешь в некой такой иллюзии, что все это происходит, и изначально уже решил: я уеду. Владимир Милов: Послушайте, ну вы же умный человек, вы сами понимаете, я думаю, в чем разница с Соединенными Штатами. В том, что там огромное количество проблем, но там люди имеют реальную возможность повлиять на то… Николай Матвеев: Я хочу сказать о том, что Соединенные Штаты не сразу стали Соединенными Штатами, их кто-то делал. Владимир Милов: Подождите, их делали люди… Не какая-то группа чиновников, которые сверху нам спускают циркуляр, как нам жить ежедневно. А там сами люди изначально, с самого первого дня основания Соединенных Штатов, имели прямое влияние (как акционеры в акционерном обществе) на то, как строится их жизнь, как управляется страна на уровне штата, на уровне каунтина, на федеральном уровне и так далее. У нас… Вы спросили про волну – пошла ли волна? Ну, конечно, пошла, и вы знаете, с чем это связано. С тем, что были какие-то надежды у людей в первые восемь лет путинского правления, потом, когда был президентом у нас Медведев. Как только объявили, что Путин возвращается к власти, огромное количество людей поняло, что у нас ничего не будет меняться… Николай Матвеев: То есть у нас политический фактор людей выводит из страны. Владимир Милов: Политический, конечно, стал триггером, потому что очень многие люди поняли (они прямо это везде говорят, вы можете это во многих местах прочитать и услышать), что пока наш президент Российской Федерации не достигнет, извините, естественных пределов своего пребывания у власти, просто у нас, у людей, ограничены физические возможности в определенном плане… То здесь ничего не изменится, и отсюда надо просто уезжать, поэтому, конечно же, это не трудовая никакая эмиграция, не надо себя убаюкивать. Это абсолютно серьезная, очень мощная волна, которая стартовала 24 сентября 11-го года, когда стало ясно, что Россия себя запечатывает вот в этой пробирке на долгие годы без шансов на выход. Николай Матвеев: Вот прозвучала мысль, что чиновники правят, а в Соединенных Штатах все-таки люди принимают непосредственное участие. А что мешало этим людям прийти на избирательные участки? Из 110 миллион человек голосовать пришли 52 миллиона, и сейчас, я больше чем уверен, из тех, кто не пришел, большинство считает, что ничего не сделаешь. Андрей Фефелов: Это миф, миф о Соединенных Штатах будет рушиться и деформироваться. Владимир Милов: А вы сколько раз там были? Андрей Фефелов: Я ни разу не был, я в Афганистане был. Владимир Милов: Ну, вот и все, таких специалистов по Соединенным Штатам, знаете, у нас в телевизоре огромное количество. Андрей Фефелов: Знаете, я думаю, достаточно будет наблюдать со стороны вот эту тяни-толкай американских выборов. Вопрос с эмиграцией, эмигрантским сознанием, которое транслирует мой визави… Потому что эмигрантское сознание – оно внедрялось в общество, оно как бы было очень долго мейнстримом, вот 90-е годы, годы кошмарного кризиса, либеральных фашистских реформ Гайдара – вот этот период был напичкан идеей валить, уезжать и так далее. Николай Матвеев: А вы считаете, это в 90-е появилось? Андрей Фефелов: Ну конечно, естественно. Николай Матвеев: Можно уточнить? Когда начали евреев массово выпускать в Советском Союзе, вот волна антисемитизма она немножко повысилась, объясню почему. А потому что люди завидовали уезжающим за рубеж, и, когда им границы открыли в 91-м, они и поехали. То есть поехали те, кто уехать хотел еще в 70-80-е. Андрей Фефелов: Знаете, это ничтожный процент, это ничтожный процент. Если мы говорим о больших цифрах, вот это вот волна еврейской эмиграции, мы сейчас говорим о ничтожном проценте. И политическая эмиграция, о которой мой коллега сейчас вещает, что люди боятся оказаться запечатанными, она ничтожна. Другое дело, что людей подгоняет кризис. Кризис налицо, налицо проблемы. Александр Гребенюк: Экономические факторы на первом месте, социологи отмечают. Андрей Фефелов: И вот это вот желание как бы свернуть все на политику, оно понятно: человек ангажированный, он говорит о том, что в России стало невозможно жить. Я таких людей очень часто слышу, это бесконечный вой идет в интернете, в фейсбуке, и часть из них отваживаются уехать. Правда, то, что их там ждет, им, конечно, очень не нравится. Владимир Милов: Экономический кризис, извиняюсь, он же ручками создан, он же не из воздуха же появился. Все же люди понимают прекрасно. Андрей Фефелов: Ой, да, конечно, ответственность за экономический кризис, естественно, является исключительно Россия. Владимир Милов: А кто, извиняюсь, а кто 17 лет у власти находится? Ронни Джеймс Дио что ли? Ну, кто отвечает за все, где мы оказались в итоге? Андрей Фефелов: Вы знаете, Россия пережила кошмарный кризис в 90-е годы, и этот кризис не вызвал… Владимир Милов: Нынешний кризис по всем параметрам намного хуже всех, которые мы пережили в 90-е годы. Андрей Фефелов: А спросите у людей, хуже или лучше. Владимир Милов: Я могу вам рассказать. Люди говорят, что мы вообще не понимаем, не видим выхода. Нам каждый раз чиновники ежедневно говорят, что мы прошли там какое-то дно, а у нас цены в магазинах продолжают расти. При этом нам рассказывают, что инфляция всего 6%, а у нас она 50. Николай Матвеев: Друзья, давайте немножко… Я здесь, я никуда не ушел, обратите, пожалуйста, на меня внимание. Давайте немножко остудим пыл. Да, я хочу Александру задать вопрос, кстати, это вот как раз из исследования Комитета гражданских инициатив. Все-таки едут-то не из бедных регионов. Александр Гребенюк: Значит, если по классическим канонам миграциологии, есть выталкивающий фактор, и чем он острее, тем должно быть больше движений. То вот что касается эмиграции из России, этого не наблюдается. Да и вообще очень много сейчас что поменялось в социальных процессах. Но хочу на этом заострить внимание: конечно, у нас получается выезд из далеко не самых депрессивных, а более того – регионов, где вообще идет опережающее развитие, если мы возьмем в среднем по стране. Калуга, Московская область, Санкт-Петербург, то есть это города, где уровень жизни намного выше, чем в Тыве, в Кабардино-Балкарии, в Карачаево-Черкессии. Вот из депрессивных регионов… Например, из Тывы выезжает меньше всего, хотя… Николай Матвеев: В 177 раз меньше, чем с Калининградской области. Александр Гребенюк: Вы понимаете, что в Тыве крайне низкий показатель ВРП, крайне низкие показатели безработицы, но люди оттуда не едут за границу. А вот этот поток… Я могу только в качестве гипотезы, потому что на следующем этапе мы обязательно попытаемся разобраться… Но, скорее всего, в этих регионах наблюдается проблема, что вот люди, достигнув определенного предела, дальше не видят перспектив. Николай Матвеев: Правильно я понимаю, что в то время, пока одни хотят молока, другие выбирают степень жирности? И обнаружив, что шестипроцентного нет, едут за ним… Александр Гребенюк: Да, вопрос в том, что, поднимаясь по пирамиде, возникают новые потребности, в том числе потребности и в судебной системе, и в учете их личного голоса, и в борьбе с коррупцией. Я не только говорю сейчас о животе, ни в коем случае, но вот в этих регионах сформировался уже вопрос на потребности в другом уровне жизни в целом. И, скорее всего, именно этот фактор влечет… А люди понимают, что немножко они достигли потолка. Николай Матвеев: То есть высокими ценами на нефть прикормили людей, показали им уровень жизни, немножко этот уровень жизни спустился – сразу появились мотивации уехать. Владимир Милов: Я думаю, все не так немножко. Ну, очень просто: все это делается через шаг. Вот люди из бедных регионов, самые конкурентоспособные, молодые, которые могут, куда они едут? В Москву или Питер. Они обрастают здесь, прописываются. Потом они уезжают отсюда, если могут, на Запад. Ну, естественно, из Москвы они едут прямо в Германию. Николай Матвеев: Я предлагаю посмотреть сюжет, где несколько историй конкретных людей, уехавших из России. Понять, почему они уехали, и дальше на эту тему поговорить. Давайте посмотрим, внимание на экран. 100 м2 площади в Нетании против 27 в Петербурге. Экс-гитарист ДДТ Андрей "Худой" Васильев демонстрирует нашему телеканалу по скайпу съемную квартиру в Израиле, куда четыре года назад переехал с супругой Юлей и младшей дочкой Дианой. - Вот это комната, в которой я проживаю. Впрочем, сравнение условий жизни за границей с российскими Андрей считает не слишком корректным: уезжал-то не от Родины и не от плохой жизни – просто жене предложили отличную работу. О себе Андрей Васильев говорит, что, как гитарист, он в Израиле не состоялся, хоть и сдал официальный экзамен и был внесен в реестр профессиональных музыкантов. - Когда у тебя нет привязок ни к чему: кто ты, что ты… И себя так попробовать на прочность, это, конечно, очень тяжело. Как говорят, трудовая колония с усиленным режимом питания. В Нетании экс-гитарист ДДТ уже поработал грузчиком, мясником, пекарем и даже кондитером. Теперь в поиске новой работы. Тоска по Родине музыканта не мучает. Напротив, он стал чаще видеться с питерскими и московскими друзьями. Вот, к примеру, музицирует на пикнике со скрипачом "Крематория" Михаилом Россовским. Уроженец Волгограда программист Михаил Ольховский, напротив, был бы рад вернуться из американского городка Сан-Бруно на Родину. У него трудности с интеграцией в американскую среду. - Для меня важно иметь вокруг меня людей близких по культуре, наверное. С американцами очень мало всяких точек соприкосновения. В США Михаил живет четыре года. Когда они с женой выиграли в лотерею грин-карту, то решили, что это судьба, и переехали в Америку. Зарплата Михаила в Штатах удвоилась, по сравнению с российской: с трех до шести тысяч долларов в месяц. - Доход позволил спокойно жить двоим, и один не работал. А в Москве работали оба. И хотя здесь дороже продукты, цены на жилье выше, чем в Москве, дорогое автострахование, зарплаты Михаила хватает на зарубежные путешествия. Супруги успели купить две машины, хоть и в рассрочку, зато под 3% годовых. Мужчина не уверен, что после возвращения на Родину качество его жизни останется прежним, поэтому пока не решается покидать США. Май 2015 года, праздник по случаю открытия Европейского культурного центра. Реализовать этот амбициозный арт-проект власти Черногории пригласили российского галериста Марата Гельмана. - Здесь мне дали фантастическое новое здание для культурного центра. Я сделал за год 50 выставок, то есть это вдвое больше, чем даже в самые лучшие годы в Москве, в 90-е. Это сейчас Гельман называет себя эмигрантом. Когда в 2014 году задумывался арт-проект, он думал, что просто работает в Черногории по временному контракту. - Эмиграция началась тогда, когда в мае-месяце два депутата нашей Думы написали заявление в прокуратуру о том, что Гельман, значит, угрожает свергнуть строй в России. После таких обвинений стало небезопасно возвращаться в Россию, - признается галерист. Впрочем, мысль об эмиграции приходила и раньше: после увольнения с поста директора Пермского музея современного искусства. - Находят повод. Там выставка про Олимпиаду, ироничная, можно даже сказать критичная выставка. Меня увольняют без объяснения причин. А в Которе созданы все условия для творчества. Арт-проект поддерживает правительство, финансирует один из крупнейших инвесторов страны. Дом художника с десятками мастерских, под который отдали огромное здание бывшего морского пароходства, только начало. Галерист Гельман ставит перед собой масштабную задачу – сделать Черногорию одним из культурных центров Европы, как когда-то пытался сделать из Перми культурный центр России. - Значит, там какие-то сумасшедшие, которые на тебя в прокуратуру подают за предложение, а здесь такая востребованность, плюс у меня, конечно, есть и личная. Здесь родился еще один сын за это время. Так что такие дела. Николай Матвеев: Андрей, скажу честно. Начинаешь общаться с героями – они вроде-то поработать уехали. А потом, знаете, как в 90-е была "маска откровения" - надевается на них, и они начинают делиться. Один реально по экономическим соображениям: здесь мне платили 3 тысячи долларов, там я получаю 6, автокредитуюсь под 3%, могу снимать квартира в три раза больше, чем в Москве, да и вообще мне здесь больше нравится. Второй говорит: ну да, я уехал поработать… Маску откровения надевает: ребят, политический. Ну, в смысле, нет, конечно, сейчас такой дефиниции, но тем не менее, я боюсь, что со мной в России что-то произойдет. Если вот в каждую историю вот так вот вкручиваться по-журналистски глубоко, получается, что мотивы далеко не рабочие человека увозят из страны. То есть там что-то в голове сидит. Андрей Фефелов: У Гельмана очень специфическая история. Мы увидели, как он испугался и уехал. И, так сказать, его нонконформизм теперь реализуется на пляжном побережье Черногории. Николай Матвеев: Ну, хорошо. Дуров разве не испугался? Испугался. Ему пришлось уехать, потому что он был обязан предоставить… Андрей Фефелов: Давайте Гусинского и Березовсккого. Николай Матвеев: Нет, подождите, Дуров, Гусинский, Березовский – это из разной песни. Объясню почему. Дуров отказался предоставлять информацию об украинских пользователях "ВКонтакте". Естественно, там что-то произошло, что он сиюминутно принимает решение уехать из страны. Как можно с ФСБ вообще тягаться? Как можно идти против ФСБ? Хорошо, Гельман – частная история, он испугался. Вот еще одна история, и еще один испугался. Андрей Фефелов: И Чичваркин испугался. Разные люди есть. Николай Матвеев: А представляете, сколько людей, которых мы не знаем. Андрей Фефелов: Это не десять тысяч – это триста человек. Мы их не знаем, но это триста человек. Есть еще Кох, который перевозил сталинскую картину и сказал, что это всего лишь подмалевок, на Арбате куплено, а оказалось, что это Бродского картина дорогостоящая. И на него уголовное дело завели, он, естественно, остался в Германии, он боится, что он здесь сядет, логично, правильно. Я просто говорю о том, что вы показали… Слава богу, у них все хорошо, у этих людей. Сколько трагедий, сколько драм, сколько печали. Вот я вижу в этом гитаристе тоже драму. Он поехал за женой и, как дурак, там сидит на горе, играет, ему скучно там. А вот этот господин, который Михаил, он сомневается, он говорит, что, наверное, вернется, но в то же время боязно. Я его понимаю. Но слава богу, что эти люди устроены. Николай Матвеев: Вот вы сказали про трагедии. Приведите примеры, какие? Андрей Фефелов: Есть люди, которые уезжают туда и оказываются ненужными совершенно. И таких людей я знаю лично. А есть люди, которые уезжают туда, проходят через этот дым и рым этой эмиграции и возвращаются другими, и уже патриотами, как лидер группы "Война", который уехал, будучи абсолютным нонконформистом, ненавидящим всех. И сейчас стал ярым путинистом, и от него шарахаются бывшие друзья. Как мой друг Эдуард Лимонов, который уехал туда нонконформистом, как Юрий Витальевич Мамлеев, покойный писатель, старший товарищ, который вернулся провозвестником России вечной, философом русского возрождения. Таких тоже много, но это люди, которые успели вернуться. А есть люди, которые там погибают. Это тоже драмы, это тоже надо исследовать. Это интересно, потому что вы показали ряд такого благополучного пребывания на краю этого мира. Непонятно, что будет в Черногории через пару лет, там тоже все нестабильно. Дай бог, чтобы все было хорошо. Николай Матвеев: Тимур, а вот вы ведете рубрику, посвященную тем, кто уехал. А вот из тех, кто… из ваших героев. Они вообще хотят вернуться и возвращаются ли? Тимур Акулов: Да, возвращаются. У нас была история, она не единичная, в качестве примера я ее приведу. Музыкант уехал из Санкт-Петербурга, отличный музыкант, во Францию. Он прожил там семь лет, проработал, давал концерты по разным странам Европы, все у него было хорошо. Но вот это несоотношение менталитетов, которое присутствует. Он сказал: "Я не могу с ними разговаривать, мне не о чем". И он принял решение просто вернуться обратно в Петербург. И вторая история, что касается трудовых эмигрантов, вы сказали, что их не так много, то есть многие уезжают по политическим соображениям. Я приведу пример нашего героя из Белгорода, у которого была семья, он работал на заводе в Белгороде. Попал под сокращение, остался без работы, идти ему было некуда. Нашел программу в Португалии, поехали и на Азорских островах строил дома. Зарплату, которую он там получал, деньги, он отправлял в семью. Николай Матвеев: Простой работяга? Тимур Акулов: Простой работяга. На эти деньги он построил дом в Белгороде, соответственно, иногда приезжает. То есть это был его шанс просто прокормить семью. У него есть гражданство европейское, но он говорит: оно мне не нужно. Николай Матвеев: Все ясно, спасибо. Злата, помогите мне понять. Вы уже сказали о тех, кто принимает решение уехать из России. А вернуться кто-то хочет обратно. И если да, то кто и по каким причинам? Злата Эрлах: К сожалению, немного людей хотят вернуться. В основном те, кому везде плохо: им было плохо в России – они уехали, им плохо там. Кто не готов интегрироваться. Интеграция – это сложный путь: это нужно выучить язык, нужно принять обычаи, нужно завести друзей среди постоянных жителей той страны. И не все с этим справляются. Также, например, российское образование не признается один к одному в Европе: если ты не гений и не какой-то известный ученый, то нужно еще доказать, что… или сертифицировать диплом, чтобы иметь право работать. Например, врачи: сертификация длится около трех лет, это при том, что ты уже знаешь язык. Николай Матвеев: Ясно. Друзья, я предлагаю сейчас принять один звонок. С нами на связи Павел Брюн, арт-директор Цирка дю Солей. Он уехал из России и, насколько я понимаю, сейчас вернулся в Россию. Павел, вы на связи с нами? Павел Брюн: Да, здравствуйте. Николай Матвеев: Павел, скажите, пожалуйста, где вы сейчас находитесь: в России или за рубежом? И расскажите о своем жизненном пути, последнем этапе, когда вы уехали из России, почему и почему вернулись? Павел Брюн: Смотрите. Сейчас я нахожусь в Тропарево-Никулино, недалеко от метро "Юго-Западная", и очень неплохо себя чувствую, Москва. Что касается моего отъезда. Вот я сейчас услышал отголоски разговора, который, видимо, начался до моего включения. И я бы хотел сразу сделать одну оговорку: я уехал из России на работу в Цирк дю Солей в 91-м году, как раз во время путча. Вернее, когда кончился путч, это просто так совпало. И я бы очень не хотел (хотя бы в моем случае, а может, даже и шире) драматизировать вот этот вот отъезд-приезд, знаете. Потому что, на самом деле, с начала 90-х годов редко кто… Хотя были и такие люди, которые вынуждены были уезжать и рубить концы, жечь мосты и никогда не возвращаться и так далее. Во всяком случае, я могу говорить только от своего имени: я уехал, исключительно исходя из того, что то, что я предложил Цирку дю Солей, было востребовано там гораздо больше, чем то, что я мог предложить здесь. Я не то чтобы пришелся ко двору, но просто я нашел общий язык с руководством компании. То, что я умел: мои ноу-хау какие-то, способности небольшие оказались гораздо более востребованы в Канаде, а потом в Америке, чем они были в то же самое время востребованы здесь. Николай Матвеев: Ясно, Павел. Скажите, пожалуйста, а вернулись вы применить полученные знания и опыт за рубежом сейчас в России или по каким-то другим причинам? Павел Брюн: Вернулся я по абсолютно личностным причинам, потому что у меня, скажем так, очень взрослая мама, и ей стало затруднительно летать ко мне в Америку, что она делала, в общем-то, каждый год. А я у нее один, и, скажем так, оставлять ее на этом берегу и звонить ей там по субботам, воскресеньям, делать денежные переводы – это не совсем то, что мне представляется как сыновний долг. Вот и все. Но, скажем так, опять же, когда я возвращался сюда почти 10 лет тому назад, я не рубил никакие концы и не жег мосты в Америке. Я знаю, что я могу вернуться, я знаю, что, если будет работа и если, допустим, состояние моей мамы и мои семейные дела мне позволят, я могу уехать работать туда. Это как раз то, что я имею в виду, когда прошу не драматизировать… Николай Матвеев: А у вас какое гражданство, Павел, скажите, пожалуйста. Павел Брюн: А у меня их два. Николай Матвеев: Два? Американское и российское? Павел Брюн: Да. Николай Матвеев: Скажите, вот так чисто по-человечески: на две страны сложно жить? Павел Брюн: Я живу на ту страну, в которой я живу. Я не живу на две страны, ни в коем случае. Я живу там, где я работаю. И на сей момент, да, вот эти последние 10 лет, которые я здесь, они для меня были очень сложны, потому что, во-первых, я вернулся совсем не в ту страну, из которой я уезжал. И для меня это был шок. Для меня адаптация в России после 17 лет отсутствия была гораздо более болезненной, чем адаптация в Америке, куда я приехал в 91-м году. Не потому что здесь плохо, а там хорошо. Нет, просто я стал взрослее, она изменилась, ожидания какие-то не оправдались, какие-то были неверны с моей стороны, чего-то я не ожидал. Николай Матвеев: Я вас понял, Павел. Спасибо большое за интересный рассказ. Это был Павел Брюн, арт-директор Цирка дю Солей, который недавно вернулся… Павел Брюн: В прошлом. Николай Матвеев: Да, в прошлом арт-директор Цирка дю Солей. Ну, я думаю, в России появится свой теперь цирк а-ля Цирк дю Солей, и Павел Брюн передаст опыт нашим молодым циркачам. Ну, все-таки есть и люди, которые возвращаются, да? Опять же таки, по вашим исследованиям, мотивы, которые заставляют человека вернуться, только вот такие семейные: надо что-то сделать, к родственникам вернуться. Или, знаете, как Медведев, когда Сколково открывали, он говорил о "возвращенцах": вот Сколково должно быть таким выстрелом. Помните, даже цитата была: выстрелом. Все-таки Сколково выстрелом в молоко стало, мимо или люди стали возвращаться? Александр Гребенюк: Вы знаете, данных и больших исследований о возвратных эмигрантах нет, социологических. Вот именно больших, о которых мы можем сказать "валидные". Да, кто-то пытается этим заниматься. Вот мы проводили в прошлом году пилотное исследование, интервьюирование. Разные очень причины, но самая главная (вы правильно сказали), что эмиграция – это не так просто, это не так просто. Интегрироваться тоже не так просто. Основные проблемы, конечно, это с тем, что человек просто не смог встроиться, это психологические определенные качества личности. Второе: а ведь рынок труда не так открыт, он не так открыт для наших с вами соотечественников, потому что преимущественное право… Николай Матвеев: Да что уж далеко ходить, давайте приведем пример. По-моему, в Европе негласное правило: приоритет отдавать людям до 25 лет, а после 30 ты в принципе там не так уж и нужен. Александр Гребенюк: Негласное – да. А гласное: человек с видом на жительство и человек с гражданством… конечно, человек с гражданством получает преимущество при трудоустройстве. Это и в России то же самое. Николай Матвеев: Потому что ты приехал, тебе надо дать, минимум, полтора оклада, плюс еще надо по поводу тебя сходить в министерство и зарегистрироваться. Александр Гребенюк: Согласовать со Службой занятости еще трудоустройство иностранца. Поэтому исследований больших нет. То, что это проблема, государство понимает. И, например, несколько проектов интересных по возвращению ученых, когда лаборатории здесь создаются. Ведь если бы был такой поток обратный… Государство там появляется, где само общество и сами социальные процессы не выстроились в какой-то алгоритм. И вот государство пытается возвращаться, пытается возвращать ученых сейчас. Николай Матвеев: Мария, а много мы вообще потеряли за эти волны эмиграционные, много умов, людей, качеств этих людей? Мария Васильева: Вот очень правильный вопрос как раз, я прошу действительно разделять трудовую миграцию и вымывание мозгов. Во-первых, это было действительно сразу, и первая волна была – это было мощнейшее вымывание мозгов. Мы потеряли огромный фонд, потому что, понятно, кто бежал – бежала, конечно, элита интеллектуальная. Причем мы очень хорошо обогатили Европу, потому что тут же и Масарик взял… Николай Матвеев: Зворыкин и Сикорский… Мария Васильева: Конечно. Рахманинов и так далее. Это, действительно, очень драматично для России, скажем так. Вторая волна была в большей степени, более сложная, мутная, я сейчас ее трогать не буду. Там просто открылись границы, и много бежало трудовой эмиграции. Николай Матвеев: Там уже не было громких имен таких, как в первую волну. Мария Васильева: Таких громких не было. Третья волна – это просто такие личности очень яркие на фоне эпохи, на фоне конфликтов, и мы опять теряем нашу интеллектуальную элиту – вот в чем дело. Николай Матвеев: То есть сейчас нынешняя волна – она похожа на первую и третью, да? Умные люди уезжают. Мария Васильева: Я вот как раз очень внимательна, потому что то, что происходит сейчас… Вот тут мелькнуло слово Сколково, понимаете, я не знаю, что делает Сколково и почему до сих пор Сколково ничего такого, чтобы нас потрясло, на уровне Самсунга, не придумало. Я не знаю… Но при этом у нас очень много уезжает все равно мозгов. Николай Матвеев: Ну почему же? Некоторых от слова Сколково трясет, когда узнают, какие бюджеты там осваиваются. Мария Васильева: Значит, эти мозги имеют место быть. Значит, мозги есть, значит, они нужны, значит, они уезжают, понимаете? И вот это меня… Есть какие-то ножницы ощущаю в этой ситуации, и Россия, конечно, в крайне такой печальной пока что… То есть это у нас традиция такая складывается: от первой до пятой, сейчас уже насчитали пять волн, мы теряем мозги. Мы теряем мозги. Андрей Фефелов: Существует представление, что Сколково является, наоборот, той смотриной, тем пылесосом, который вымывает специалистов на Запад. Мария Васильева: Вот я, собственно, поставила отчасти этот вопрос, потому что, с одной стороны, мы не производим какую-то серьезную продукцию; с другой стороны, все уезжают и уезжают. Николай Матвеев: Я правильно понимаю, что Перельман в Швецию уехал, тот человек, которым мы гордился. Андрей Фефелов: Об этом мало кто знает. Мария Васильева: И уезжают блестящие мозги. Это, конечно, серьезная проблема. Николай Матвеев: Друзья, у нас, к сожалению, очень мало времени. Давайте я задам последний вопрос, и этот вопрос я предлагаю в режиме "блиц" на него отвечать. Коротко, каждому по реплике. Практический вопрос. Скажите, что нужно сделать сейчас, в первую очередь, стране, государству, высшим эшелонам власти, во вторую очередь – самому обществу, чтобы преломить тенденцию вымывания, главное, интеллекта. Потому что те, кто просто поработать поехал - да бог с ними, кто учиться поехал – да бог с ними, это даже к лучшему. А вот кто принципиально, идеологически, политически решает уехать из этой страны, из нашей страны и жить в другой стране, инвестируя и интеллект, и деньги в эту страну. Вот про них: как их удержать, как их замотивировать? Ваше мнение. Владимир Милов: Кардинально поменять курс, показать, что мы демонтируем это вот всепроникающее хищническое государство, которое везде людям лезет в карман, в постель и так далее, пытаясь им все диктовать. А показать, что мы реально готовы стать открытой страной, где люди имеют влияние на то, что у нас происходит. Николай Матвеев: Как это сделать? Владимир Милов: Демократические перемены начать. Демократические перемены, экономические реформы, развернуть всю ту гадость, которую мы строили в последние 15 лет. Николай Матвеев: Ваше мнение. Андрей Фефелов: Когда начались демократические перемены в стране, были вывезены умы, перекуплены профессора и носители знаний, секретов государственных. И надо законодательно поставить барьер для людей, которые обладают этими знаниям, государственными секретами. Такой барьер есть – главное, чтобы это работало. Второй момент: нужно, чтобы государство занималось выявлением талантов, взращиванием и, естественно, их включением в наш народно-хозяйственный комплекс, нашу культуру и так далее. И ни в коем случае не допускало вот эти хищные руки людей-перекупщиков этих талантливых людей. То есть все эти системы стажировок и прочее все должно быть под контролем государства. Николай Матвеев: Соединенные Штаты-то не против, чтобы мы, например, руки запустили. Только к нам никто ехать не хочет. Ваше мнение. Александр Гребенюк: До момента… Экономика: будут рабочие места высокооплачиваемые, будут возможности для развития малого и среднего бизнеса… Николай Матвеев: Будут гарантии, что это будет стабильно, да? Александр Гребенюк: Да. Конечно, ситуация будет меняться. Ну и второе, чтобы понять, насколько это серьезный процесс. Пример Таджикистана очень хороший: надо проехаться по заводам советским, которые в Таджикистане и Киргизии, и вы просто поймете, что значит эмиграция. То, что это далеко не шутки. Там просто процессы деиндустриализации произошли. Вот чтобы не попасть в эту ловушку… Конечно, это проблема, этой надо заниматься проблемой. Николай Матвеев: И это важно для страны, где на 1 км2 – 8 человек. А, например, в Чукотке, кажется, 0,07 человека на 1 км2. 95% просто не изученной земли. Пожалуйста, ваше мнение. Мария Васильева: Программы, конечно, нужны специальные, очень серьезные. Но так как я тут беру такую историческую часть, я просто скажу, что, к сожалению, русские открыли этот ящик Пандоры, статус беженца во многом появился в юридическом праве международном благодаря русской эмиграции. Нансеновский паспорт, 22-й год, который зафиксировал статус беженца. И мы видим, насколько серьезна сейчас и актуальна эта проблема. Все-таки вот эти вещи надо уметь очень серьезно, ответственно относиться. Какой-то коллапс в русской истории происходит: очень связано с эмигрантской проблемой. Программы, конечно, сохранения мозгов, сохранения… Я не думаю, что здесь надо "не пущать", понимаете: наоборот, максимальная свобода. Когда человек чувствует, что он здесь свободен, я думаю, он будет более творчески относиться к этому месту. Он будет к этому месту относиться более творчески. Николай Матвеев: Спасибо. Тимур, вы как считаете, что нужно сделать, чтобы люди остались дома? Тимур Акулов: Я бы сравнил это так… Каждый из нас живет в квартире, в доме, мы стараемся сделать наше жилище более уютным, выстраиваем свет, вешаем какие-то шторы, дополняем какой-то декор – стараемся добавить уюта. Мы хотим чувствовать себя в безопасности дома, мы хотим, чтобы к нам никто не ломился в дверь, чтобы у нас ничего не украли. Мы хотим приходить домой и видеть своих родных в безопасности. То же самое можно сказать глобально и о стране: когда страна будет достаточно дать людям то, что они хотят, когда молодые специалисты, окончив университет, будут способны найти работу и получать за это адекватные деньги, когда IT-специалисты не будут уезжать в Амстердам, где им платят по 5-6 тысяч долларов в месяц, а в Москве они не могут найти работу, когда у учителей будет адекватная зарплата, я просто не знаю… Учителя могут просто хоть завтра встать и просто повально уехать, потому что та зарплата, которую они получают сейчас, - это не о чем говорить. Когда будут созданы вот такие условия, когда человеку не нужно будет искать что-то вне, он сможет найти все здесь, тогда такого вопроса просто не будет. Николай Матвеев: Ваше мнение, пожалуйста. Злата Эрлах: Создавать условия: где будет лучше, там и будут оставаться люди. Но в то же время мобильность: все хотят сегодня передвигаться в современном мире, просто купив билет, и не думать, получит он визу или нет. Второе гражданство или получение документов, видов на жительство как раз и является такой гарантией, что человек может выехать в любое время на учебу, на лечение, на заключение контракта. И в то же время он все равно останется жить там, где ему лучше. Если будет лучше в России, он останется в России. Николай Матвеев: Ну, и напоследок для глубины понимания, я надеюсь, я так взял фамилии, перемешал их из разных сфер, из разных времен… Я просто перечислю, там многих нет, я просто перечислю тех, кого я выписал. Тарковский, Бунин, Довлатов, Бродский, Шаляпин, Сикорский, Краморов, Кандинский, Бердяев, Рахманинов, Дягилев, Куприн, Тургенев, Бальмонт, Зворыкин, Северянин, Набоков, Солженицын, Ростропович, Аксенов, Нуреев, Эрнст Неизвестный, Цветаева, Стравинский, Барышников… И я бы поставил здесь многоточие, потому что список можно продолжать и продолжать. Нам говорят про духовные скрепы, про то, что национальная идея, - это все-таки патриотизм. Я вот подумал: а что, если для кого-то духовные скрепы – это возможность найти себе высокооплачиваемую работу, кормить детей, рожать детей, кормить детей, сделать так, чтобы не работала жена. А для кого-то духовные скрепы – просто каждое утро просыпаться, что-то там крутить и, например, изобретать какие-то уникальные батареи, как кубанский ученый, который был вынужден эмигрировать: его чуть не посадили здесь, в России. Вот надо определиться нам: Россия – это страна для всех или для каких-то удобных людей? Это была "ПРАВ?ДА!", здесь звучали мнения. Никакое из них вам программа не навязывает. В конечном счете выбор делать вам самим. Будьте с нами, всего доброго! Большинство эмигрантов из России по-прежнему выбирают Европу. Надо учитывать, что этот регион тоже активно меняется. Завтра в этой студии Дмитрий Лысков и эксперты попытаются найти ответ на вопрос: а почему Шотландия или Каталония, к примеру, хотят отделиться? И насколько велики сепаратистские настроения в Старом Свете? Будьте с "Правдой".