Государство без коррупции: возможно ли?

Гости
Ян Арт
эксперт по финансовому рынку
Тельман Гдлян
старший следователь по особо важным делам при генеральном прокуроре СССР
Петр Скобликов
полковник полиции в отставке, доктор юридических наук
Виктор Цымбал
эксперт Национального антикоррупционного комитета
Анатолий Выборный
Депутат Госдумы Российской Федерации
Алексей Мухин
политолог

По данным Следственного комитета Российской Федерации, ежегодный ущерб от преступлений коррупционной направленности в России оценивается примерно в 40 млрд рублей. Одним из знаковых событий стал арест министра экономического развития страны. Тем не менее, как отмечают социологи, большинство россиян убеждены, что коррупция - типичное для страны явление. Четверть опрошенных считают, что с этим социальным злом ничего нельзя поделать.

Что вообще такое коррупция? Почему она так разрослась в России? Коррупция – безусловное зло или органичная часть самой жизни? Насколько в действительности эффективно идет борьба с коррупцией? Приведут ли коррупционные дела в высших кругах к изменению ситуацию? Где настоящая коррупция -  в верхах или на низовом, бытовом уровне? 

"Когда и какой бюрократ не был убежден, что Россия есть пирог, к которому можно свободно подходить и закусывать?" Михаил Салтыков-Щедрин.

Николай Матвеев: Здравствуйте! Это место для дискуссий – программа "ПРАВ!ДА?" на Общественном телевидении России. Меня зовут Николай Матвеев. И вот тема сегодня:

По уровню коррупцию Россия соперничает с некоторыми африканскими странами. Только по официальным данным, за год ущерб от коррупционных преступлений составил более 40 миллиардов рублей. Ежегодно возбуждаются тысячи уголовных дел. Под следствием – губернаторы и даже федеральные министры.

Николай Матвеев: Тема коррупции (я думаю, многие со мной согласятся) настолько необъятная, что уж точно одной программой не ограничится, поэтому сегодня я предлагаю этой программой начать цикл передач о коррупции и наметить в эти 50 минут некую траекторию движения, реперные точки. А что вообще обсуждать? Что такое коррупция? Каковы ее основные причины? Наша форма национального мышления, что еще называется менталитетом? Может быть, устройство государственных институтов как-то не так сложилось в России? А может быть, тот путь, который мы выбрали в 1991 году под названием "рыночная экономика", дает сбой, и мы как-то с ним не справляемся? В общем, вопросов много. Сегодня мы опять же таки постараемся наметить контурную карту, по которой будем двигаться в следующих программах.

Ян, помогите мне ответить на вопрос: что же такое коррупция вообще?

Ян Арт: А вопрос-то есть вообще?

Николай Матвеев: Есть. Вот что такое коррупция?

Ян Арт: Вы знаете, меня всегда в детстве и юности удивляло… У нас есть замечательный российский писатель, который написал роман очень большой на тему размышлений: можно бить старушку топором по голове или нет? Англосаксу это не пришло бы в голову, потому что он просто знает, что нельзя. Коррупция – это преступление, это воровство. Все, точка.

Николай Матвеев: Хорошо. Тогда где грани коррупции? Шоколадка как благодарность за вовремя сделанный укол – это коррупция?

Ян Арт: Нет.

Николай Матвеев: Тогда давайте определим…

Ян Арт: Грани определены законом. Самое смешное, что в России это принято. Определены просто номинально – в суммах подарков, которые можно принимать.

Николай Матвеев: От 25 тысяч рублей, по-моему, до 500 миллионов, да? Там суммы прописаны еще при Медведеве в 2008 году были. Поправьте меня.

Алексей Мухин: Давайте так. Коррупция – это злонамеренное использование своих служебных обязанностей с целью извлечения дохода. И здесь не надо как-то разделять ее или нет. Это особое состояние ума, потому что если человек может заниматься коррупцией, он занимается ей. Это психологическое отклонение, с которым нужно работать не только правоохранительным органам, но и психологам, по моему глубокому убеждению.

Анатолий Выборный: В принципе, есть два критерия. Один – морально-нравственный. Если простыми словами, то коррупция – это проявление человеческой слабости: жадность, алчность, стяжательство. А с точки зрения права, если своими словами, то это злоупотребление доверенной властью ради личной выгоды.

Но когда мы говорим о коррупции в целом, то все сводится к двум основным вопросам. Если перефразировать Чернышевского, то: "кто виноват?" и "что делается?". Так вот, когда мы говорим "кто виноват?", то, как правило, "власть бездействует", "законы не те", а генетическую привычку получать, воровать, брать взятку не изменить. Отсюда и ответ на второй вопрос. Что делать? Казнить, нельзя помиловать.

Но когда мы говорим о коррупции, то очень часто забываем, что это всегда дорога с двусторонним движением, где одни дают, а другие берут. И коррупция есть в любой стране. Вопрос в том, насколько ее много и насколько она мешает обществу. Вы только представьте себе на секунду, что наступило в России время, когда никто не дает взяток и, соответственно, никто не берет, когда есть твердое убеждение каждого жителя России, что быть коррупционером – это плохо, а быть честным – это выгодно и престижно. То тогда…

Николай Матвеев: Есть слово, которое описывает эту ситуацию, называется "утопия", по-моему.

Анатолий Выборный: Я говорю с точки зрения академических соображений – "давайте представим себе". То, конечно же, тогда и не будет коррупции. Но почему-то мы всегда скатываемся на критику власти. Но ведь для того, чтобы каждый был убежден в том, что это позорно, быть коррупционером невыгодно и позорно, а честным быть выгодно и престижно, когда у каждого будет антикоррупционная модель для поведения выработана таким образом, что он не вступает ни в какие коррупционные действия, потому что это против его воли, против его убеждений, то, конечно, этим должны заниматься органы правопорядка. И главное – воспитание, потому что прежде всего здесь, отсюда, из нашего внутреннего убеждения мы совершаем те или иные действия.

Николай Матвеев: Вы очень важные темы обозначили. В принципе, можно расходиться, все уже прозвучало. Но давайте подробненько, внутрь покопаемся. Начнем с масштабов коррупции. По данным МВД, ущерб от коррупции составил за минувший год 40 миллиардов рублей. Если ссылаться, например, на компанию ГРЕКО, а это компания, состоящая из Группы стран по борьбе с коррупцией…

Виктор Цымбал: Куда входит тоже и Россия.

Николай Матвеев: И Россия входит, да. К России, по-моему, было адресовано 21 предписание по борьбе с коррупцией. И Россия за те 9 лет с момента, когда она ратифицировала конвенцию, выполнила только 10 пунктов, а 11 не выполнила.

Анатолий Выборный: Они в процессе выполнения просто.

Николай Матвеев: Да, в процессе выполнения, положили на полочку. Transparency International…

Виктор Цымбал: Ряд из них просто мы не можем выполнить в силу противоречий с нашим законодательством.

Николай Матвеев: Об этом поговорим. Сначала некие цифры, которые потом будем обсуждать, спорить. Может быть, кого-то они не устроят.

Вот Transparency International утверждает, что 41% россиян (как они опрашивали, механизм мне не понятен) убежден, что никак на ситуацию с коррупцией сами люди повлиять не могут. И я выписал здесь: 22%, наоборот, считают эту борьбу конструктивной и необходимой. Давайте еще одну статистику приведу: в МВД убеждены, что коррупция снизилась за последний год на 6,8%. Мне, честно, не понятна вообще из всех этих цифр ситуация с коррупцией в нашей стране. Вам она понятна?

Виктор Цымбал: Я согласен с вами. Во-первых, конечно, если оценивать коррупцию в каком-то цифровом формате, то сразу надо понимать, что это айсберг, где верхушка маленькая – это то, что торчит на виду, и то, что…

Алексей Мухин: "Учтеночка".

Виктор Цымбал: Да, учтенное, так называемая категория. И то, что под водой скрыто – это тот масштаб, который мы не видим и который погубил "Титаник". Здесь как раз эти цифры во многом, конечно, от раскрытых преступлений, допустим, или же от выявленных преступлений, или же полученные путем неких социологических опросов, где люди зачастую смешивают несколько понятий: бытовую коррупцию…

Николай Матвеев: Низовую.

Виктор Цымбал: Низовую, да. Сюда же те люди, которые поддерживают борьбу государства и оценивают ее очень положительно, причисляют и коррупцию в высших эшелонах власти или же крупных чиновников, или руководителей крупных госкорпораций.

И одновременно с этим еще сюда же многие люди примешивают и ряд своих внутренних проблем, бытовых, которые не решили в свете несовершенства законодательства, например, или же, допустим, волокиты чиновников, которые не связаны с коррупционными проявлениями. Но в то же время люди уже оценивают, понимают: раз это волокита, значит "не подмажешь – не поедешь", значит это все-таки существует. И поэтому здесь есть тоже такое смешение многих понятий.

Возвращаюсь к тому, что коллега правильно говорил. Если вернуться к понятию "коррупция", которое… Как любили раньше говорить: "Если не знаешь, кому принадлежит термин, то – "сказали древние греки". Ну, в данном случае древние римляне, которые дали этому явлению определение "коррупция", то есть "разложение", которое уже само по себе определяет вот это разложение…

Николай Матвеев: Ну, Гоббс говорил о коррупции как о нарушении общественного договора. Вот есть государство, некий общественный договор, и мы все вместе договорились жить вот так.

Виктор Цымбал: И здесь как раз нюанс самый такой интересный. С одной стороны, у нас государство борется с коррупцией. Несомненно, это является основной политикой государства на данном этапе. С 2008 года у нас есть федеральный закон "О противодействии коррупции". Есть у нас Национальный план, который сейчас действует, до 2017 года.

В то же время отмечают многие и исследователи, и общественные объединения, что как раз влияние общества как общественного института и отдельных граждан немножко снижается, потому что здесь вступают в противоречие еще с другим, например, федеральным законом "Об общественном контроле" (тоже есть такой), который наделяет правом объединения граждан воздействовать на государство путем создания общественных объединений и с помощью их выражения воли. А отдельный гражданин является в данном случае не субъектом права, а объектом. И государство у нас всегда оценивало человека не как субъект права, а как объект, на который надо воздействовать.

Николай Матвеев: Тельман Хоренович, в сравнении с тем, что происходило в Советском Союзе, масштабы нашей коррупции – вы можете их оценить сейчас?

Тельман Гдлян: Поэтому давайте мы не будем теоретизировать, а сойдем на грешную землю…

Николай Матвеев: То есть вы знаете, как решить проблему?

Тельман Гдлян: И первое, что я хотел сказать – сравнить. Вы задали вопрос – сравнить с советской коррупцией. Там есть два отличия, и очень существенные. Прежде всего, вы помните, повсеместно излагаемая форма – "телефонное право", которое мы все критиковали, кому не лень. Это в Советском Союзе. Сейчас к этому "телефонному праву" еще прибавилось "мешочное право": кто больше принесет – тот и выиграет судебный процесс или ход следствия. Вот это опасное явление.

И второе. Если в Советском Союзе коррупция являлась разлагающей в плане морально-психологического фактора, то сейчас в современной России коррупция является разрушителем экономической основы государства. Как мы понимаем, основой основ является экономика в любом государстве, в том числе, правильно, и в России. То есть это такая зараза, которая разрушит любое государство, любое общество. Вот эти два отличия.

Теперь по поводу того, что наши доблестные полицейские работники выдали нам на-гора 40 миллиардов рублей.

Николай Матвеев: И падение на 6,8%.

Тельман Гдлян: Если вы обратили внимание, все мои коллеги присутствующие усмехнулись под носом, дескать: "Ну, о чем вы говорите? Детский лепет на зеленой лужайке". Эти 40 миллиардов долларов надо умножить во много раз – и вот тогда мы подойдем к реальным цифрам, а не то что…

Николай Матвеев: Прошу прощения, рублей. Это даже не долларов, а рублей.

Тельман Гдлян: Вы понимаете, в общем, независимый орган должен сделать такие выкладки. А когда заинтересованный орган, я имею в виду правоохранительные органы…

Николай Матвеев: Про 40 миллионов рублей – это СКР сказал, Следственный комитет, да.

Тельман Гдлян: Сами расследуют, а точнее говоря – чаще всего не расследуют, потому что это опасная зона для здоровья, для роста служебного и так далее. Не расследуют, а им надо какой-то добрый образ дать. И вы последнее сказали, что аж на 4% в прошлом году снизилась коррупция.

Николай Матвеев: На 6,8%. Это данные МВД.

Тельман Гдлян: Или 6,8%. Ну о чем вы говорите? Вы добавьте к этим 6,8%…

Николай Матвеев: Это не я говорю, это говорит Министерство внутренних дел.

Тельман Гдлян: Как раз и адресовано мое возражение к Министерству внутренних дел, что увеличилось на столько, если не больше.

Николай Матвеев: Спасибо. Хочу вернуться к низовой коррупции и коррупции в верхах. Недавний опрос показал, что, например, компании готовы к коррупции в верхах и, в принципе, даже закладывают это в свою стратегию. Но больше всего они боятся непредсказуемую коррупцию в низах. Вы как считаете, действительно есть такая проблема?

Петр Скобликов: Николай, я бы хотел для соблюдения преемственности оттолкнуться от тех слов, которые мы услышали от Тельмана Хореновича, по поводу зыбкости и призрачности снижения и повышения уровня коррупции.

Есть очень важная закономерность: выявленная коррупция предопределяется активностью правоохранительных органов, потому что обычно в коррупционной сделке заинтересованы обе стороны. Соответственно, заявления о коррупционных актах в правоохранительные органы поступают крайне редко. Соответственно, если правоохранительные органы работают более активно, они больше выявляют коррупционных преступлений. Они работают менее активно – выявляют меньше. Они нацелены на низовую коррупцию (я перехожу к вашему вопросу) – они выявляют много мелких коррупционных актов. Перенацеливают на верхушечную коррупцию – и начинают выявлять коррупционные акты со стороны губернаторов, министров и так далее.

Маленькое резюме из этого. Нельзя судить об уровне коррупции по официальной статистике – это первое. Второе – активность в борьбе с коррупцией приводит к якобы видимому увеличению коррупции. На самом деле надо говорить себе: реальная коррупция уменьшается, мы выявляем больше коррупционных актов. У нас есть большая латентная преступность, и эта латентная преступность снижается за счет того, что коррупционная деятельность многих коррупционеров пресекается.

Николай Матвеев: Помогите мне понять. Если мы не верим, не ссылаемся на официальную статистику, то как мы можем констатировать, что она снижается? Откуда эти данные?

Петр Скобликов: Хорошо. Во вводном видеоролике, который мы только что посмотрели, есть ссылка на то, что Россия якобы лидирует по коррупции на всем Земном шаре.

Николай Матвеев: Ну, там не "лидирует". Она не самые приятные позиции занимает.

Анатолий Выборный: С африканской страной ее сравнивают.

Петр Скобликов: За счет чего? Есть так называемый индекс восприятия коррупции. И по индексу восприятия коррупции мы одни из первых. Но индекс восприятия коррупции предопределяется, во-первых, информированностью граждан, а во-вторых – их терпимостью или нетерпимостью по отношению к коррупции.

Николай Матвеев: То есть это чисто ощущения?

Петр Скобликов: Да. Поэтому говорить о том, что это объективные данные, тоже нельзя. И на самом деле мы, конечно, могли бы измерить коррупционный оборот, могли бы измерить, но для этого надо разработать хорошую исследовательскую программу, использовать там косвенные данные, применить экономические данные, правоохранительные, социологические опросы и так далее. Такая работа не проводилась, такая работа не планируется, поэтому…

Николай Матвеев: А государство заинтересовано провести эту работу?

Петр Скобликов: Вы знаете, если объективно, то государство в этом заинтересовано. К сожалению, те или иные государственные идеи не всегда попадают в поле зрения должностных лиц.

Анатолий Выборный: Позвольте подчеркнуть, почему государство заинтересовано.

Тельман Гдлян: Я позволю себе возразить, потому что все разработки, программы, прекрасные выводы, обобщения, всевозможные встречи и круглые столы – это все ничего не дает.

Петр Скобликов: Николай, я чувствую…

Тельман Гдлян: В том смысле, что должна быть, прежде всего, главным образом политическая воля.

Анатолий Выборный: Позвольте ответить…

Петр Скобликов: Николай, я два слова скажу…

Николай Матвеев: Друзья, пожалуй, давайте по одному! Услышьте меня, пожалуйста!

Тельман Гдлян: Если нет этой политической воли, то никакая борьба не достигнет своей цели.

Николай Матвеев: Я с вами абсолютно согласен.

Анатолий Выборный: Есть одно лекарство, без которого никакие механизмы не работают. Знаете, это как машинное масло для двигателя. Здесь точно так же. Но я оттолкнусь от политической воли, от ваших последних слов. Хотя каждый выступает и хочется добавить…

Николай Матвеев: Ответьте мне, сингапурский пример – политическая воля? Посадки…

Анатолий Выборный: Да, это и есть политическая воля. Но дело в том…

Николай Матвеев: 1,5 тысячи чиновников в Китае посаженных Си Цзиньпином – это политическая воля?

Анатолий Выборный: И что, там нет коррупции? Там есть коррупция.

Николай Матвеев: Нет, я спрашиваю: это политическая воля?

Анатолий Выборный: Конечно, конечно.

Виктор Цымбал: Государство у нас всегда оценивало человека не как субъект права, а как объект, на который надо воздействовать. 

Николай Матвеев: Что есть политическая воля? Просто желание, декларация этого желания или конкретные какие-то действия?

Анатолий Выборный: Вы знаете, вот назвали закон "О противодействии коррупции" 2008 года. Так вот, с этого момента, с 2008 года, если говорить военным языком, у нас произошел коренной перелом с точки зрения противодействия коррупции. Отталкиваясь от царской России или от советской России… Вот посмотрите, у нас в советское время такого юридического термина как "коррупция" не было. Де-юре не было, а де-факто, конечно, была. А сегодня…

Николай Матвеев: В замечательном коммунистическом строе не может быть коррупции.

Анатолий Выборный: Да, совершенно верно. Но в 2008 году принят закон "О противодействии коррупции", принят Национальный план противодействия коррупции, создан Совет при президенте России по противодействию коррупции – и именно с этого момента у нас стало развиваться и законодательство.

Я просто пример приведу. С 1992 года по 2008 год сколько у нас было принято нормативно-правовых актов на этот счет? Девять. И половина из них – законы. И то они… Указ президента Ельцина – первый.

Николай Матвеев: О системной борьбе, да, действительно я понимаю.

Анатолий Выборный: Но они не работали. Но с 2008 года, когда принят базовый закон, когда утвержден Национальный план, у нас по настоящее время уже более 100 нормативно-правовых актов, и половина из них – законы. Так вот, благодаря всему этому, только благодаря политической воле все это заработало.

Но есть одно лекарство. Что бы мы ни говорили: политическая воля, законы, механизмы реализации законов – все это есть. Но есть и институт доверия – доверия общества к власти и особенно к правоприменителям. Какие бы законы мы ни принимали, работа и качество правоприменения являются определяющими.

Николай Матвеев: Можно я к земле, пожалуйста?

Анатолий Выборный: А вот к земле теперь…

Николай Матвеев: Сейчас, секундочку, я хочу вопрос сформулировать.

Анатолий Выборный: Несколько цифр…

Николай Матвеев: Давайте я. Услышьте меня, пожалуйста.

Анатолий Выборный: Несколько цифр…

Николай Матвеев: Я очень корректен, я вас не перебиваю. Пожалуйста, обратите внимание. Вот к земле. Человек приходит в больницу, и ему говорят: "Да, определенно ты эту услуг получишь, но вот за это". Как не дать взятку-то? Приходит он в ЖКХ – ну как не дать взятку? Как ГИБДД не дать взятку? Ну как, если это алгоритм твоей жизни? А потом тебе говорят: "Ну, ты же сам виноват". Дача взятки – это такая же…

Анатолий Выборный: От малого и к большому. Что больше всего злит всех нас? Я никогда не хотел бы оказаться на столе у хирурга, который купил диплом, или чтобы мое дело рассматривал судья, который купил эту должность, или чтобы полицейский обеспечивал мою безопасность только за деньги. Потому что страшно жить в таком государстве, где любой диплом – 100 рублей в переходе…

Николай Матвеев: Ну, это правильно.

Анатолий Выборный: … где любая должность покупается.

Николай Матвеев: Я думаю, даже северным корейцам страшно.

Анатолий Выборный: И лица, которые берут взятки, которые обладают дискреционными полномочиями, они не краснеют. Так вот, это больше всего злит. Поэтому у нас появилась и политическая воля, и законы, и механизмы реализации законов.

Николай Матвеев: Ясно.

Анатолий Выборный: Вопрос за правоприменением.

Николай Матвеев: Я обещал вам слово.

Алексей Мухин: Самая опасная коррупция – это коррупция замкнутого цикла. Это когда низовая коррупция… Вы спросили: что опаснее – низовая коррупция либо наверху? Низовая опаснее, потому что мы с ней сталкиваемся воочию все время, и она вызывает раздражение, дикое раздражение. Коррупция в верхних эшелонах власти – это большая беда, это по сути госизмена. Она производит впечатление, но она, как правило…

Николай Матвеев: А где начинаются верхние эшелоны? Региональные власти – это верхние эшелоны?

Алексей Мухин: Да. Она, как правило, скрыта. И крайне редко, вы знаете, неохотно правоохранительные органы и спецслужбы обнаруживают и обнародуют эти данные. В этом есть определенный смысл, потому что здесь репутационный ущерб наносится на многих направлениях – на инвестиционном, смягчается позиция руководства страны по ряду геополитических вопросов и так далее.

Так вот, сейчас этот замкнутый цикл разорван. И это хорошо. Это дает возможность надеяться на то, что в ближайшее время коррупция в России начнет (и она уже начала) снижаться. Но посмотрите, здесь лукавство в цифрах. Сейчас вы привели, набросали какое-то количество цифр, которые на самом деле действительно ничего не значат, потому что нет динамики.

Но важно… Смотрите, например, существует "феномен полковника Захарченко". Громадное количество средств, которые были сконцентрированы в квартире, – что это такое? В СМИ и в соцсетях пишут: "Это общак ментовской", – и так далее. Очень страшно звучит. На самом деле эти деньги – это резервуар для обналички банка, он просто хранится там. Видите, чувствуете разницу? Криминальные деньги и коррупционные деньги. Это не коррупционные деньги. Хотя уже сколько копий сломано относительно коррупции в МВД и так далее.

И еще один момент. Сейчас действительно, согласно законодательству, госслужащие должны отчитываться не только за доходы, но и за расходы. Это действительно равноценно. В конце года можно сложить и понять, коррупционный чиновник либо нет, либо он честно живет. Но есть черт в некоторых деталях. Сейчас люди стали устраиваться в компании с госучастием, где нужно декларировать (да и то по желанию) только доходы. Соответственно, чиновники вышли из положения – они с удовольствием переходят на те должности, где не надо декларировать расходы. И сейчас эта часть, коррупционная дельта, она растет. Это последняя тенденция в мире коррупции.

Николай Матвеев: Пожалуйста.

Ян Арт: Очень умный разговор. Вы знаете, у меня офис выходит окнами на Садовое кольцо, и там окна пачкаются быстро, как вы понимаете. Я прихожу, вижу грязное окно и говорю: "О'кей, ребята, мы сейчас сделаем субботник", – раз в полгода. И моем окна. Вы знаете, у меня мыслей не было вообще измерить количество грязи на моем окне, создать рабочую комиссию по уничтожению грязи на моем окне, выпустить специальную инструкцию, принять некий регламент об уничтожении грязи в офисе. Я просто чищу. И мне кажется, мы так поступаем дома, в жизни, во многих вопросах, в том числе моральных.

А мы почему-то на полном серьезе обсуждаем создание механизмов измерения не очень измеряемого явления. Ну, мы знаем, что оно латентное, но с ним надо бороться. Неужели обязательно измерить эти восемь десятых процента?

Виктор Цымбал: Ну, не скажите. Вы даже когда окна моете, вы всегда определяете, сколько вам надо чистящих средств, какие губки, грубо говоря.

Ян Арт: Вы знаете, если мне даже будет не хватать, я буду чистить все-таки.

Виктор Цымбал: Правильно, правильно.

Петр Скобликов: Какие средства применить, чтобы не выпасть из окна.

Виктор Цымбал: Чтобы не выпасть из окна. Как проинструктировать сотрудника, где он должен расписаться за технику безопасности. Понимаете, интуитивно, на минимальном уровне, смотрите, мы с вами сразу насчитали сколько шагов.

Ян Арт: Нет, подождите…

Виктор Цымбал: Некая система.

Николай Матвеев: Некая система поведенческая. Я хотел спросить… Я с вами, кстати, согласен абсолютно, но можно ли коррупцию сравнить с грязью на окне? От грязи мы будем избавляться на сто процентов. И мы понимаем, как это делать: взять губку, чистящее средство и убирать. А в случае с коррупцией? Есть ли хоть одна страна в мире, которая ее победила?

Ян Арт: Послушайте, это обычное преступление. Нет, есть страны, в которых уровень коррупции гораздо меньший, чем у нас, и мы это прекрасно знаем. Мы можем не пользоваться цифрами, мы просто это знаем как факт, априори, чувствуем даже. Простите, для того, чтобы заниматься неким явлением, необязательно его измерять. Сегодня просто у нас идет уже девальвация…

Николай Матвеев: А как понять масштаб проблемы?

Ян Арт: Огромный! Все – огромный! Начали! Работаем! Полиция должна работать, простите меня. "Вор должен сидеть в тюрьме". Эта фраза из фильма всем ужасно нравится, но когда доходим до коррупции, начинаем научную группу создавать. Простите, полиция…

Николай Матвеев: "Вор должен выйти по УДО".

Анатолий Выборный: Послушайте. Вы знаете, это как в медицине: всегда можно заболеть, но вопрос не в том, чтобы лечить или не лечить.

Николай Матвеев: Друзья, обратите внимание, пожалуйста…

Петр Скобликов: Прежде всего два слова, немного возвращая наш разговор к началу, когда вы во вводном слове высказали пожелание – обозначить реперные точки. Вы сказали о том, что проблем, связанных с коррупцией, много. И когда я шел сюда в студию, я нес в голове несколько актуальных проблем противодействия коррупции, которые, как правило, в общественном поле, в информационном пространстве не обсуждаются, но я их считаю очень значимыми. Есть и другие, множество значимых, но существуют вопросы и темы, которые вообще не обсуждаются. Если вы мне позволите, я хотя бы обозначу.

Николай Матвеев: Приведите примеры, пожалуйста, коротко. Да, обозначьте.

Петр Скобликов: Возможно, в будущих передачах, куда вы меня пригласите, я выскажусь на эту тему более подробно. В нашей современной уголовной политике есть глубинные противоречия, которые препятствуют борьбе с коррупцией. Например, у нас есть такой важный тезис: надо усиливать борьбу с коррупцией, потому что она нетерпима. И это правильно. Но есть другой тезис, который на встречном направлении: надо гуманизировать борьбу с экономической преступностью, экономические преступники не опасные, их не следует сажать в тюрьму…

Николай Матвеев: Декриминализировать.

Петр Скобликов: Надо часть составов декриминализировать и так далее. И эти тезисы встречаются на противоходе, потому что коррупция и экономическая преступность – это две стороны одной и той же медали. Потому что коррупционные акты совершаются для того, чтобы подготовить экономические преступления, для того, чтобы облегчить их совершение, потом – чтобы скрыть, а потом – чтобы легализовать преступные доходы. Бенефициариями коррупционных актов являются экономические преступники.

И ослабляя борьбу с экономическими преступниками, мы ослабляем борьбу с коррупцией. И в этом противоречии мы не разбираемся, мы не обращаем на него внимания. Статья о мошенничестве такова, что те, кто фактически являются коррупционерами, привлекаются а уголовной ответственности за мошенничество, потому что коррупционер-чиновник нечто обещает и не исполняет. В соответствии с законом он мошенник. Или даже он собирается сделать это преступление, а вовремя выявили, посмотрели его должностные полномочия и говорят: "А ты ведь это не можешь сделать". А он по факту может.

Николай Матвеев: Раз уж вы предсказали свое присутствие в следующих программах, обязательно там к этой теме вернемся.

Петр Скобликов: Хорошо.

Николай Матвеев: Пожалуйста.

Тельман Гдлян: Мне как практику, конечно, очень трудно слышать об этой гуманизации. Дедушка Ленин был прав, между прочим, когда он говорил, что право носит классовый характер. И поэтому взяточники, расхитители, экономические преступники, будучи на ветвях власти, разных частях, они приняли и принимают, продолжают принимать законы, которые им выгодны и угодны.

Поветрие пошло гуманизации. Слушайте, оставьте эту гуманизацию кому-нибудь. На смех курам! Вы же понимаете, всю страну разворовали, раздерибанили и ничего не оставили, все вывезли туда, за бугор вывезли! А вы говорите о гуманизации.

Я вам скажу очень неприятную вещь: экономические преступления более опасны, чем преступления против личности. Да, преступление против личности мерзкое, но экономическая преступность является разрушителем всего общества и всего государства. О чем вы говорите? Какая гуманизация?

Николай Матвеев: Вот вы, исходя из своего богатого опыта, как считаете, что лучше? Наказывать? Как бороться-то вообще? Что делать?

Тельман Гдлян: Если вы собираетесь бороться с взяточниками, с расхитителями, то увещевания, призывы, упоры на моральные ценности и так далее – конечно, это пустой звук, это ничего не даст.

Николай Матвеев: Вводим смертную казнь?

Тельман Гдлян: Взяточник, тем более патентованный взяточник, закоренелый взяточник, он понимает язык силы, язык наказания.

Виктор Цымбал: Вы понимаете, нет такого понятия "закоренелый взяточник".

Тельман Гдлян: Одну секундочку! Я хочу вот что сказать. По экономическим преступлениям (коллеги со мной не согласны) мы же не можем сказать, что вообще американское общество и американский народ – идиоты самые настоящие. Ведь они защищают права всего общества, всего государства.

Николай Матвеев: Но лоббистскую деятельность они узаконили.

Тельман Гдлян: Я хочу сказать другое. Здесь у нас именно под влиянием этих взяточников и расхитителей принято очень гуманное (и наши коллеги призывают еще более гуманизировать), а в Соединенных Штатах Америки за эти преступления дают несколько пожизненных заключений. 12 лет? 12 лет, если 12 миллиардов он украл, да с удовольствием он просидит. Конечно, не 12 лет…

Николай Матвеев: Сейчас, секундочку. Друзья! Вы вспомнили про американских (как это принято сейчас и модно говорить) партнеров, а я предлагаю один пример посмотреть и потом уже вернуться к дискуссии. Пожалуйста, сюжет на экран.

Коррупция как социальное явление существует везде, но борются с ней в разных странах по-разному. И пока мир ломал голову в поисках способа победить подкуп во властных структурах, в США узаконили лоббизм, который некоторые юристы считают высшей формой коррупции. Лоббизм – это продвижение идей и отстаивание интересов крупного бизнеса, этнических или религиозных групп, а иногда и частных лиц посредством влияния на членов Конгресса, Сената или Правительства.

Деятельность лоббистов на федеральном уровне регулируется законом от 1946 года, а на уровне штатов – местным законодательством. Профессиональные лоббисты официально зарегистрированы и ежегодно отчитываются о своей деятельности. За нарушение отчетности наказание – штраф до 200 тысяч долларов или пятилетнее тюремное заключение.

Существуют три легальных метода поддержки, которую лоббист имеет право оказать госслужащему, конгрессмену или сенатору: финансирование избирательной кампании, реклама в средствах массовой информации или обеспечение высокооплачиваемой работой после истечения полномочий или выхода в отставку. Прямой подкуп политика или должного лица запрещен. Федеральный госслужащий не может принять подарок стоимостью свыше 20 долларов. Это касается счетов в ресторане или дорожных расходов.

В последние годы законодательство, регулирующее лоббизм, ужесточалось. Виной тому – несколько крупных коррупционных скандалов, в которых оказались замешаны профессиональные лоббисты. Избранный президент Дональд Трамп заявил, что введет для официальных лиц пятилетний запрет на лоббизм в США и пожизненный – на лоббизм от имени иностранных государств.

Николай Матвеев: Сейчас, секундочку. Алексей Алексеевич, хочу вас спросить. Я для чего показал этот сюжет? Мы определились, что либо мыть стекло от грязи, либо понять, что невозможно стекло отмыть. Вот они поняли, что невозможно стекло отмыть, и вместо того, чтобы уничтожать "левиафана", я так поняли, заставили его похудеть. Либо хотя бы вожжи на него набросить, чтобы он был подконтрольным.

Алексей Мухин: Они начали стекло разрисовывать красивыми витражами. Да, действительно, можно представить грязь в виде витражей. И это даже можно представить как современное искусство. Только закон о лоббизме – действительно это очень хороший способ, рецептура лечения хронической болезни, коей является коррупция, потому что это становится прозрачным процессом. Ведь больного, который не признает, что он болен, вылечить практически невозможно. Надо сначала признать, стремиться к тому, чтобы излечиться, и в конце концов излечиться.

Николай Матвеев: Американцы признали?

Алексей Мухин: Ну, там свои нюансы. Я думаю, что эту хроническую болезнь – коррупцию – легко лечить институтом конфискации. Ведь что такое коррупционер? Коррупционер считает: "Хорошо, я сейчас украду. Возможно, я не воспользуюсь этим, но мои дети воспользуются". Это такой чадолюбивый коррупционер. И он крадет. Да, он сядет. Да, он, возможно, получит несколько пожизненных заключений. Но он-то знает, что его дети и внуки будут жить в достатке. Этакий национальный дедушка-герой. Американская мечта, по сути, на том возросла в какой-то степени. Но институт конфискации, применимый к коррупционерам, очень легко и хорошо лечит эту болезнь, потому что убирает мотивацию коррупционера. Он знает – сколько бы он ни наворовал, все равно это уйдет государству.

Николай Матвеев: А если он до этого заработал 10-комнатную квартиру, еще 20-комнатную украл – и у него забрали все 30 комнат?

Алексей Мухин: Он всего лишится.

Анатолий Выборный: Чего больше всего боятся коррупционеры? Первое – максимальной транспарентности, публичности, открытости. А с другой стороны – наказания. Он боится потерять все, что нажито "непосильным трудом". Он боится потерять должность, благодаря которой он зарабатывает. И конечно, боится сесть в тюрьму. 

Анатолий Выборный: Чего больше всего боятся коррупционеры? Они боятся двух вещей. Первое – максимальной транспарентности, публичности, открытости, поскольку при такой ситуации любые действия становятся достоянием гласности, публичности и достоянием органов правопорядка. А с другой стороны, конечно же, как следствие – наказания. Он боится потерять все, что нажито "непосильным трудом". Он боится потерять должность, благодаря которой он зарабатывает. И конечно, боится сесть в тюрьму.

Но я хотел бы вернуться к мысли по поводу лоббизма. Очень интересный вопрос. И в нашем высшем законодательном органе с момента распада Советского Союза было четыре законопроекта, которые направлены на легализацию лоббизма. Почему этот вопрос постоянно возникает на таком высоком уровне? Ведь смотрите, есть преимущество лоббизма: мы все будем знать, кто заказчик того или иного вопроса, какие деньги платятся для продвижения по тому или иному вопросу, что с этих денег платятся налоги, причем максимально открыто, с кем идет диалог на этот счет. Это все контролируется и регистрируется Минюстом и контрольно-надзорными органами. И даже взаимодействие с законодательным органом, исполнительным органом, неважно – это все прописывается. Есть только полномочные лица, которые могут вести диалог с профессиональными лоббистами.

Но для государства почему это выгодно? Потому что государство видит, что сегодня больше всего интересует наше общество. И если поднимали этот вопрос в 90-е годы, то, конечно, это был популизм, потому что принимать законодательство о лоббизме можно только комплементарно с развитым антикоррупционным законодательством. Когда у нас действительно сильное антикоррупционное законодательство, то тогда, по всей видимости, можно рассматривать вопрос о легализации или нелегализации лоббизма.

А что касается экономическим преступлений, то, конечно же, сегодня законодатель пошел путем – усиливать наказание за совершение именно экономических преступлений, но большого порядка. Смотрите, ведь за взяточничество у нас карательная функция государства усилена до 15 лет лишения свободы…

Николай Матвеев: Ну, это здорово. А почему Васильева отдохнула просто в колонии и вышла, а Сердюков вообще эту историю обошел?

Анатолий Выборный: Вы знаете, вопрос по поводу Васильевой и Сердюкова – это отдельный вопрос. Ведь что больше всего злит? Что не посадили Сердюкова или Васильеву? Нет.

Николай Матвеев: Злит.

Анатолий Выборный: Нет.

Николай Матвеев: Злит. Меня как сына военнослужащего злит.

Анатолий Выборный: Злит то, что не объяснили. Потому что кто знает, кроме судьи и следователя, прокурора, что в этом деле? Я не знаю. Но такое ощущение…

Виктор Цымбал: Мы сталкиваемся с тем, что у нас нет единообразия правоприменения.

Анатолий Выборный: Такое ощущение, вы знаете, что в соседней комнате кто-то сидел и накручивал – 3 миллиарда, 5 миллиардов, 15 миллиардов. И мы все набрали воздуха – сейчас рубанем! Но не рубанули. Так вопрос здесь именно правоприменения, потому что представитель Следственного комитета не объяснил, где 15 миллиардов рублей.

Николай Матвеев: Ясно. Об избирательности…

Анатолий Выборный: И были ли вообще 15 миллиардов.

Виктор Цымбал: Понимаете, вот смотрите, мы снова с вами сталкиваемся с несколькими моментами. Мой коллега отметил, что мы раскрываем преступления – и одновременно латентная преступность снижается. Я считаю немножко по-другому. Я бы сказал, что она не снижается, а она затаивается, потому что у нас не устраняются те предпосылки, которые способствовали именно коррупционному проявлению. Мы снимаем одного чиновника, но правила игры, по которым он жил, работал, не меняются.

Николай Матвеев: "С волками жить – по-волчьи выть".

Виктор Цымбал: И вот нам, пожалуйста, руководитель ФАС заявляет о том, что у нас более 90% госзакупок фиктивные и на самом деле заключаются между связанными между собой компаниями. Это раз.

Второе – правоприменение. У нас есть орган – Верховный суд, который, по идее, ответственен за правоприменение, за единое применение законов, в частности уголовных законов, на всей территории Российской Федерации. Но, как мы знаем, в каждом регионе, в каждом субъекте, больше того, в одном субъекте (например, в Москве) один районный суд может так толковать, а другой – так. И мы с вами сталкиваемся, что закон предусматривает определенный порог. Допустим, свыше 10 миллионов – уже у нас получается 15 лет. И вот смотрите…

Николай Матвеев: Объясните мне, почему один чиновник сидит за это, а другой – нет?

Виктор Цымбал: Вот! Я как раз и говорю. И мы тут получаем, что прокурор Ленинградской области, который 20 миллионов якобы взял, он получает меру пресечения – подписка о невыезде. Другой чиновник крупный, губернатор, два даже…

Николай Матвеев: Гайзер и Хорошавин.

Виктор Цымбал: Да, они арестованы.

Николай Матвеев: Белых еще там.

Виктор Цымбал: А другой государственный чиновник – домашний арест. Понимаете? Вот эта сетка. Все понимают и начинают думать: а почему так произошло? То есть опять же у нас большая дифференциация, то есть большая "вилка" есть в законодательстве. Все начинают говорить…

Даже если вы посмотрите решения судов об избрании меры пресечения в качестве ареста, то там отдельное положение выносится: "За данное преступление предусмотрено исключительно лишение свободы". Для чего исключительная мера предусмотрена? В законе есть очень много моментов (соглашение со следствием, акты амнистии и так далее), которые предусматривают, что на выходе человек может получить даже условный срок. И как мы видим по правоприменению, даже может, по сути дела, избежать наказания.

Николай Матвеев: Все ясно.

Тельман Гдлян: По поводу института лоббизма я хотел высказаться. Мне довелось встретиться с главным лоббистом Америки, когда наша делегация из Госдумы была там приглашена в Гарвардский университет. Так вот, этот деятель часовую лекцию нам прочитал о полезности лоббизма. И поскольку я все-таки представитель правоохранительных органов, он знал это, он подарил мне вот такой талмуд, книгу – 800 с лишним страниц. И все агитировал за то, чтобы мы в России ввели. Я ему понятным языком… Как говорится, наш человек. Его предки-украинцы поехали туда, а сейчас он главный и теоретик, и реальный лоббист в Конгрессе и в других…

Николай Матвеев: Они нам – колорадского жука, а мы им – лоббизм.

Тельман Гдлян: Да-да-да. Нельзя этого делать. Это очень вредно для государственного механизма власти, потому что мы узакониваем официально посредника во взяточничестве. Естественно, я ему говорил: "Слушайте, чего вы голову-то морочите? Вы же идете не с пустыми руками. Вы же должны заинтересовать того же конгрессмена или министра и так далее. Естественно, вы ему преподносите, через вас дается эта взятка".

Ян Арт: Это не лоббизм.

Анатолий Выборный: Это не лоббизм.

Тельман Гдлян: И неужели кто-то надеется на то, что кто-то будет декларировать "черную кассу"? Придет, доложит и скажет: "Товарищ прокурор, вот столько-то я дал"? Этого никогда не будет, поэтому для России это вредное явление категорично!

Николай Матвеев: Вот я услышал, вы сказали, что это не лоббизм. А что это такое?

Ян Арт: Вы знаете, с одной стороны, у меня после сюжета прямо сердце отпустило. Я думаю, у нас в России куча проблем. А мы посмотрели и можем обсуждать, как в Америке все ужасно. Телезрители, я думаю, тоже рады.

Николай Матвеев: Цинизм понятен, да.

Ян Арт: Спокойнее, да. Сели в кресло и говорят: "Конечно, вот в Америке…"

Виктор Цымбал: "Как там у американцев" – у нас любимая тема сейчас.

Ян Арт: Да. Второй момент. Я тоже не согласен с Тельманом Хореновичем, потому что я сам представляю лоббистскую организацию – Ассоциацию банков России. Есть Российский союз промышленников и предпринимателей, есть Торгово-промышленная палата. Что подразумевать под лоббизмом? Доказательство интересов неких групп.

Анатолий Выборный: Но профессиональное доказательство.

Ян Арт: Да, профессиональное. Они должны быть в законе. Лоббист – это что значит? Вот банковский лоббист в Думе – это по-хорошему… Конечно, там есть и преступления, но по-хорошему это человек, который доказывает, почему нужен тот или иной механизм в том или ином законе. Против банковского лоббиста должен стоять какой лоббист? Лоббист потребителей – Общество защиты прав потребителей.

Виктор Цымбал: Совершенно верно.

Ян Арт: На компромиссе рождается закон, некая конструкция общественная. Поэтому сам лоббизм – это хороший механизм. Другое дело, что лоббизм тоже подвержен коррупции. Простите меня…

Алексей Мухин: Именно официальный лоббизм. На самом деле кто рассказывает, что от официального лоббизма на ладошках волосы растут? Это представители госкомпаний, крупных госкорпораций, которые не заинтересованы в том, чтобы у нас этот лоббизм был официальным. У них все хорошо, у них все замечательно.

Ян Арт: Они решают сами, напрямую.

Анатолий Выборный: Подождите, а есть Общественная палата, которая лоббирует интересы наших граждан. Есть Торгово-промышленная палата, которая официально по закону лоббирует интересы предпринимателей.

Алексей Мухин: Закон о лоббизме все расставит по своим местам.

Анатолий Выборный: Комитет гражданских инициатив.

Николай Матвеев: Пожалуйста.

Петр Скобликов: Избирательное правосудие – это яркое проявление коррупции в определенном срезе. Мы знаем, чем закончились дело Сердюкова и дело Васильевой… Это очень опасно. Потому что коррупционеры, которые поднимаются к вершинам власти, получили стимул. Они теперь знают, что когда займут определенный уровень, если его разоблачат, у него будет домашний арест, осуждение на минимальный, возможно, на условный срок.  

Петр Скобликов: Мы затронули очень важную тему и бросили ее на полдороге – относительно избирательного правосудия. Избирательное правосудие – это яркое проявление коррупции в определенном срезе, в определенных аспектах. Был приведен хороший пример – Васильева, Сердюков. Знаем, чем закончилось дело Сердюкова. Знаем, чем закончилось дело Васильевой.

И встал вопрос: а вас это злит? Да, злит. А почему злит? Да потому, что это очень опасно. Потому что те коррупционеры, которые поднимаются к вершинам власти, они получили стимул. Они теперь знают, что когда он займет определенный уровень, что когда его разоблачат – в этом случае у него будет домашний арест, в этом случае у него будет осуждение на минимальный срок, возможно, на условный срок. И это придает стимул для развития коррупции.

Николай Матвеев: Возможно, будет УДО.

Петр Скобликов: Пример Улюкаева – министра, который подозревается во взятке в особо крупном размере…

Николай Матвеев: Простите, а после крупного коррупционного скандала вот эти съемки в клипах обязательны, похождения в ЦУМ под присмотром десятков телекамер – вот это бравирование?

Виктор Цымбал: Это вызов обществу.

Петр Скобликов: Это демонстрация того, что мера пресечения – нипочем.

Николай Матвеев: А госпожа Васильева?

Петр Скобликов: Что человек плюет на закон, что он выше закона, что для него правосудие избирательное. И в этом случае граждане чувствуют несправедливость. А несправедливость общества – это как раз одна из корневых причин коррупции. Именно поэтому часть людей у нас решаются на коррупцию, видя, что кругом несправедливость. И кто-то посредством коррупции такую квазисправедливость вокруг себя восстанавливает.

Ян Арт: А я еще об одной опасности хочу рассказать. Это не мысль, а это конкретный факт. В замечательном нашем регионе, есть такой регион Татарстан, один замечательный психолог выступил с идеей, что коррупция – это якобы не преступление, а болезнь. Идея была поддержана местными органами власти, создана специальная рабочая группа и чиновников стали лечить. В конечном счете оказались в санатории. Мне кажется, это только в России можно придумать. Это уже за гранью! Взял взятку, пришел и говорит: "Так болею, так болею!"

Николай Матвеев: А давайте так. Я предложение делаю: коррупция – это талант, это природный талант. Коррупция – это дар.

Виктор Цымбал: Не-не-не.

Николай Матвеев: Нет? Нет, ну подождите, если это болезнь, то почему это не может быть даром?

Анатолий Выборный: Может быть, это и дар, но его надо лечить.

Тельман Гдлян: Если ущербная совесть у этого человека, безответственное отношение ко всему, то тогда и порождается…

Виктор Цымбал: Вы знаете, я с вами не согласен.

Тельман Гдлян: Одну минуточку!

Виктор Цымбал: Я считаю, что даже самый совестливый человек, поставленный в определенные условия, вынужден будет играть по определенным правилам.

Тельман Гдлян: Сейчас, одну минуточку. Учитывая политический вес в 90-х годах и работу в правоохранительных органах, позвольте, столько было соблазна присвоить народное добро! И предлагали, приходили, потому что, вы же понимаете, они не были никем. Предлагали стать миллионером, короче говоря.

Виктор Цымбал: Ну, не скажите. Были скандалы, просто они гасились.

Тельман Гдлян: Мы со своим коллегой говорили: "Уйдите! Уйдите! Это не наш хлеб", – и так далее. Так ума большого не надо. Отсутствие совести, порядочности приводит к этому.

Николай Матвеев: То есть вы считаете, что все-таки первичен личный выбор, а не вот эта система, которая завела маховик?

Тельман Гдлян: Естественно. Сейчас, одну минуточку. Вы понимаете, очень много порядочных людей, как ни странно, постепенно были вовлечены, потому что коррупция в современной России началась с Кремля. С Кремля началась, устроили Содом, а потом посмотрели там, на окраине. И пошла по губерниям, и пошла по районам, по городам и дошла до сельсоветов – и сейчас снизу и доверху абсолютно охвачено.

Николай Матвеев: То есть получается, что вся страна бессовестная?

Тельман Гдлян: То есть делали героями вот этих так называемых "успешных", "золотых" и так далее. Ведь рекламируют везде и всюду в средствах массовой информации, а другой сидит и говорит… Он приходит домой – жена пилит, дети говорят, чего нет, и так далее. Он смотрит: идиот идиотом, но нечестный человек, взял и обогатился – и стал уважаемым человеком. Вот так, понимаете, даже нормальные люди стали постепенно вовлекаться. Вот это надо перерубить! Чем перерубить?

Анатолий Выборный: Больше всего надо другое…

Тельман Гдлян: Одну минуточку! Понимаете, что является самым главным для коррупционера? Это власть и собственность. Вот это самое дорогое.

Николай Матвеев: Это мы уже проговаривали. Да, это важно.

Тельман Гдлян: Так вот, отнимаешь власть – это первое. И отнимаешь собственность. Сегодня разве можете отнимать собственность, когда у нас нет того рычага?

Николай Матвеев: А как же Geländewagen у сына вице-президента "Лукойла"? Забрали в пользу государства. Почему бы так…

Тельман Гдлян: Если он патентованный взяточник, то надо, конечно, все имущество пускать под конфискацию.

Николай Матвеев: Я прошу прощения, просят слово. Я обязательно вам дам. Коротко, пожалуйста.

Тельман Гдлян: Даже в некоторых государствах, если чиновник не может доказать, что это нажито трудовым путем, то это автоматически переходит…

Николай Матвеев: Все ясно.

Тельман Гдлян: Почему бы у нас не ввести?

Анатолий Выборный: Это не работает.

Тельман Гдлян: Потому что сегодня правят балом взяточники, и поэтому они придумывают такие законы (вот как коллега сказал, я с ним абсолютно согласен), которые двойственный характер носят, выборочный характер носят: кого поймать, кого посадить, кому дать тюрьму, то есть в следственный изолятор, а кого поместить в свои хоромы.

Николай Матвеев: Все, спасибо.

Алексей Мухин: Дорогой Тельман Хоренович, во-первых, есть техническое средство, которое выявляет коррупционеров очень эффективно. Это полиграф. Во многих крупных компаниях он активно используется. Это неофициально. Но люди, которые раньше, можно сказать, имели соблазн совершать коррупционные акты, они прекрасно знают, что раз в месяц их специалист известный спросит: "Родной, ты совершал?" И его просто уволят. Причем, возможно, уволят… Я предлагаю на самом деле эту ситуацию…

Петр Скобликов: Оператор также коррумпируется, поэтому это легко нейтрализуется.

Николай Матвеев: Конвертик оператору полиграфа не решает проблему?

Петр Скобликов: Я зрителей призываю объективно смотреть на жизнь.

Алексей Мухин: Нет-нет, не решает проблему, потому что есть специалисты, которые просто это все делают. Почему вам в голову не приходит идея… Вот вы сказали замечательную фразу: "Когда я узнал про Сердюкова и Васильеву, я обозлился". А кто вам сказал, что это не сделано специально для того, чтобы подготовить, сделать эмоциональную подкладку под нынешнюю антикоррупционную компанию? И теперь каждый, что называется, ходит и как волк рыщет: "А, коррупционер!" Правоохранители приходят и говорят: "Дорогой, садись!"

Анатолий Выборный: Вы знаете, я сам тоже правоприменитель, и я вам приведу один пример. Очень кратко, но понято. Идет сообщение о том, что совершено серьезное преступление, мы выезжаем на место преступления. И все улики на месте совершения преступления указывают на первое лицо. Конечно же, мы его задерживаем. Улики налицо, доказательства достаточные – задерживаем. Но вы знаете, мне как следователю… у меня интуиция: ну почему? Знаете, уважаемый человек, имеет государственные награды – неужели он опустился до такого уровня? А информация-то идет: задержали высокопоставленное лицо! Через трое суток я человека выпускаю, меняю меру пресечения на подписку о невыезде.

Это было 15 лет назад. Сегодня такой ситуации не произошло бы, следователь бы побоялся это сделать. Но через два месяца мы вышли на реальных заказчиков и исполнителей, которые фактически подставили первое лицо для того, чтобы снять его с занимаемой должности и самим возглавить этот процесс.

Николай Матвеев: У нас очень мало времени, очень мало.

Анатолий Выборный: Поэтому очень страшно. Если каждый у нас будет дознавателем, следователем, прокурором и судьей – это будет действительно тоже другая крайность, но не лучшая.

Николай Матвеев: У нас, к сожалению, очень мало времени. У меня остается время для последнего вопроса, он будет следующим. Эти громкие разоблачения последнего времени – что это? Доказательство действительно эффективной борьбы с коррупцией или, как говорит народ (а он проголосовал в пользу этого, 53% набрал этот ответ), это все-таки некие "аппаратные войны", которые всплыли наверх? Как вы считаете?

Ян Арт: Вы знаете, к сожалению, я тоже вынужден, наверное, по своим ощущениям считать, что это "аппаратные войны", потому что представить себе министра экономического развития, очень неглупого человека, выходящего с чемоданом, когда можно просто оформить некий заказ на фирму у родственников, – ну, простите! Бабушкам, наверное, легко поверить, а мне – трудно.

Алексей Мухин: Я бы вам рассказал подоплеку. Вы удивитесь.

Анатолий Выборный: Все-таки антикоррупционный маховик правоприменения начинает набирать обороты. Законы работают. И воля есть.

Николай Матвеев: Я начал с цифр и закончу цифрами, потому что какие-то однозначные умозаключения делать здесь сложно. Еще много-много передач мы посвятим этой теме. А цифры следующие. 25% опрошенных убеждены, что борьбу с коррупцией надо начинать с самих себя – отказаться от того, чтобы брать взятки и, более того, давать их. Это цифры, это опрос, это ВЦИОМ.

Сегодня звучали мнения экспертов, ни одно из них "ПРАВ!ДА?" вам не навязывает, в конечном счете выводы делать вам самим. Будьте с нами. Всего доброго!

Следующая "ПРАВ!ДА?" выйдет 12 декабря. Естественно, мы поговорим о Конституции. Что это такое – свод законов, которые беспрекословно все жители страны должны соблюдать, или некий набор правил, который достаточно положить под стекло и забыть? 

Приведут ли коррупционные дела в высших кругах к изменению ситуации? И где настоящая коррупция - в верхах или на низовом, бытовом уровне?