"Все можно пережить, кроме смерти". Оскар Уайльд Анастасия Урнова: Здравствуйте! Вы смотрите Общественное телевидение России. Это программа "ПРАВ!ДА?". Меня зовут Анастасия Урнова. И вот тема нашей сегодняшней передачи: Госдума вводит уголовную ответственность за склонение несовершеннолетних к суициду. В России в 2016 году покончили жизнь самоубийством 720 детей и подростков. Количество попыток суицида в этой возрастной группе увеличилось на 13%. Анастасия Урнова: Сегодня обсуждаем очень острую, сложную, важную тему – проблему детско-подросткового суицида и набирающих популярность в социальных сетях "групп смерти". К сожалению, несмотря на деятельное участие в проблеме и общественных организаций, и чиновников, и журналистов, добиться каких-то значительных улучшений так и не удалось. Тамара, в ближайшее время Государственная Дума рассмотрит законопроект, вводящий уголовную ответственность за склонение к суициду подростков. Как вы относитесь к этому законопроекту? И если поддерживаете его, то чего нам ожидать? Изменит ли он ситуацию к лучшему? Тамара Плетнева: Вы знаете, за много лет депутатства мне впервые в этом созыве пришлось работать председателем Комитета по делам семьи, женщин и детей. И естественно, это тема как раз нашего комитета. Но это было не новостью для нас, что такой законопроект надо разрабатывать. У нас его разрабатывали под руководством Ирины Анатольевны Яровой, мы входили в рабочую группу, представители были всех ведомств, в том числе и силовых ведомств. И был очень заинтересованный разговор. Особенно понравилось то, что пригласили директора школы из Брянской области, который впервые разработал программу работы не только с детьми против всех этих действий, но и с родителями. И так было интересно его слушать! Потому что, казалось бы, сельская школа в Брянской области, не столичная – и даже туда все это действие, все эти явления дошли. И он столько примеров приводил! Кроме того, еще нам шлют письма об этом. Надо сказать телевидению еще спасибо, потому что эту тему тоже подняли. Как бы это ни было сложно и, может быть, больно смотреть многим, но тем не менее показывали, что происходит с нашими детьми. Причем иногда родители даже не подозревают, что это такое. Кажется, ребенок нормальный, улыбается, живет так, как живет – и вдруг начинает какие-то рисунки непонятные чертить, символы. Анастасия Урнова: Вот о том, как выявить проблему, мы поговорим. Хочется… Тамара Плетнева: И мы, конечно, такой законопроект разработали. Его только сегодня внесли к нам в комитет уже в готовом виде. Сейчас мы его на рассылочку, направим во все регионы. Что там нового? Новое то, что уголовная ответственность будет применяться к тем лицам, которые занимаются склонением к суициду. Уголовная ответственность. Анастасия Урнова: Вы считаете, это изменит ситуацию к лучшему? Тамара Плетнева: Кроме того, вносятся изменения в закон о несовершеннолетних. Вот эти органы опеки и комиссии по делам несовершеннолетних – они должны не просто отслеживать, но тоже нести ответственность, если это есть. Я думаю, что это какой-то даст эффект. Но знаете, нельзя сказать: "Вот закон появился, сразу будут наказывать – и все сразу будет хорошо!" Нет конечно. Здесь нужно, чтобы все общество – и родители, и все знакомые, и просто граждане – все. И кстати, волонтеры среди детей есть. Тоже интересные есть факты, вот приводил директор школы… Анастасия Урнова: Ну, поговорим больше, что еще делать. Иван, но ведь этот закон новый появляется не в каком-то безвоздушном пространстве. Сейчас есть статья УК 110-я, которая уже преследует людей, которые кого-то склоняют к суициду. Собственно, уже упоминали Ирину Яровую, она называет эту норму "спящей". Она действительно не работает? Иван Соловьев: Я думаю, наиболее такое четкое определение этой норме… Понимаете, в чем дело? В действующей редакции 110-й статьи, которая предусматривает ответственность за склонение к самоубийству, есть ряд условий, чем это должно сопровождаться – угрозами, оскорблением человеческого достоинства и рядом таких негативных действий. Мы же сейчас сталкиваемся с тем, что вот эти модераторы, которые вовлекают детей, они не высказывают никаких угроз, они их не оскорбляют. Наоборот, они с сочувствием относятся. Наоборот, они находят такие слова и такие психологические приемы, которые снижают у подростка, у ребенка иммунитет вот такой психологический к восприятию… Анастасия Урнова: Чувство самосохранения, да? Иван Соловьев: Чувство самосохранения. Формируют у них вот эту культуру суицида, привлекательность его. Ведь если мы задумаемся, сама тема суицида очень неоднозначная, да? И человек, который сталкивается с ней, чисто психологически, как крайняя форма… Вообще смерть – это крайняя форма того, что есть. Оно влечет и притягивает подростка. К сожалению, притягивает. Поэтому, с одной стороны, это понимание проблем подростка. Потому что, в отличие от родителей или педагогов, эти люди не применяют психологического давления, например, не корят их за какие-то проступки. Анастасия Урнова: То есть законопроект это учитывает? Иван Соловьев: Конечно. Законопроект… Самое главное, что он делает – он дает раскладку, какие действия теперь могут и будут считаться преступными. И самое главное, что этот перечень не является закрытым. Есть замечание к этому проекту о том, что надо было бы сделать исчерпывающий перечень. Вы знаете, у преступников весь арсенал возможностей есть… Анастасия Урнова: И невозможно предсказать нам будущее, да? Иван Соловьев: Да. А мы хотим себя ограничить каким-то перечнем. Поэтому хочу сказать сразу, в преддверии дискуссии, что очень хорошо, что этот перечень не является закрытым. Анастасия Урнова: Хорошо, спасибо большое. Сергей, но с другой стороны, все-таки есть прецедент, по которому – по текущей законодательной норме – человека уже привлекают к ответственности. Я говорю про Филиппа Лиса (Будейкина). Я думаю, все про него слышали. Это администратор одной из "групп смерти". То есть получается, что все-таки и сейчас что-то можно сделать, верно? Сергей Пестов: На самом деле сейчас действует тоже норма и 110-я, но ситуация в том, что каждый случай как бы нужно рассматривать в отдельности. Вот здесь сейчас прозвучало то, что как бы они не склоняют, не убеждают. Мы чаще всего сталкиваемся, что на последних стадиях именно куратор проводит убеждение, склонение и жесткое подведение ребенка к последней стадии. Здесь идет психологическое воздействие путем лингвистики, путем предоставления определенной литературы, которая ранняя для понимания в таком возрасте, когда ребенок… Анастасия Урнова: Ну, не будем забывать про видеоматериалы, музыку. Сергей Пестов: Да, видеоматериалы серьезной направленности, музыка. Это целый контекст субкультуры, который необходимо рассматривать. И наверное, здесь не только изменения на законодательном уровне, но нужно менять и нравственные нормы общества, нравственные рамки. И еще маленький такой момент. В чистом виде в данный момент это не является самоубийством, потому что это является убийством. Я расскажу о том, как преподносится, к примеру, кураторами. Для того чтобы ребенок… Чтобы состоялось самоубийство, необходимо, чтобы сложились три фактора: желание умереть, желание быть убитым и желание убить кого-то. На последней стадии у каждого из детей спрашивают: "Ты готов убить мать, отца, родственника или еще кого-то?" Анастасия Урнова: И что они отвечают? Сергей Пестов: Ребенок не готов к этому. Соответственно, мы видим это по переходам браузеров. Это последние действия, которые делает ребенок. Все это снимается на определенные мессенджеры, передается, видеопередача идет. Или непосредственный физический контроль этих кураторов происходит на месте. Соответственно, два следующих фактора – желание быть убитым и желание умереть… А желания умереть у ребенка нет потенциально с момента рождения. Мы его приучаем для того, чтобы он боролся за себя и жил. Желания умереть тоже нет. Соответственно, это не самоубийство, а это убийство. То есть у нас подвели путем вирусной такой информации сами кураторы: "Мы доводим ребенка до самоубийства". А на самом деле следует рассматривать те материалы, которые сейчас имеются, в контексте статьи 105-й, части 2-й. То, что будут изменения в законодательство – я это приветствую на самом деле, потому что… Я расскажу, что существует, допустим, в других странах. В Израиле 20 лет дается, с 1977 года никто законодательство не менял. И очень правильно, что даны общие формулы. Анастасия Урнова: За склонение к самоубийству? Сергей Пестов: Да, за склонение к самоубийству. То есть любая демонстрация, рассказ о формах и методах карается 20 годами лишения свободы. То же самое было примерно в царской России в 1905 году. У нас был самый низкий уровень вообще по обществу среди самоубийств в целом по Европе. Если цифра средняя по Европе была 25–30, то на Российскую Федерацию и Нидерланды всего два было. Почему? Потому что была введена норма. Рассказ ребенку о методах, о способах самоубийства карался 8 годами каторги и более. Анастасия Урнова: Понятно, спасибо большое. Урван, вот есть эти кураторы, они приходят к подростку, пишут ему, ведут его. Зачем им-то это надо? Урван Парфентьев: Вы знаете, пока еще, насколько я понимаю, даже правоохранительные коллеги не располагают полноценной криминологической картиной, поскольку задержанных очень немного… Анастасия Урнова: Ну, давайте попробуем. Урван Парфентьев: …в том числе именно из-за того, что в настоящее время действующая норма уголовного закона достаточно узкая. Преступление наступает, по сути дела, в тот момент, когда жертва предпринимает попытку самоубийства или самоубийство успешное. В данном случае есть четкие квалифицирующие признаки, которые коллега уже перечислил, которые должны обязательно иметь место для привлечения к уголовной ответственности. Но вот то, что мы видим, в основном заставляет предполагать о том, что это люди, таким образом компенсирующие свои те или иные комплексы или недостатки в реальной жизни. В первую очередь это "комплекс Наполеона", то есть попытки таким образом манипулировать. Они сами находятся немножко в стороне, пользуясь вот такой относительной анонимностью в Интернете. Самое главное, что действительно многие из них полагали, что они не совершают ничего противозаконного. Потому что, конечно же, наверняка они… Анастасия Урнова: То есть для них это просто игра действительно? Урван Парфентьев: 110-ю статью они изучали. Тамара Плетнева: Все они понимают. Урван Парфентьев: То есть они четко совершенно понимали, что за те действия, которые они совершили, их, грубо говоря, за руку не схватишь. Тем понятнее было вот это изумление этого Филиппа Лиса на камеру. Он, в общем-то, с достаточной долей обоснованности говорил: "А что вы ко мне пришли?" Действительно, ответственность за склонение к самоубийству, то есть совершению определенных действий, которые должны сформировать устойчивое понимание… устойчивое желание у человека совершить суицид, – да, действительно, такая ответственность должна быть введена. Но, на мой взгляд, как любой закон, особенно касающийся детей, он должен исходить из принципа разумности и соразмерности. Вполне вероятно, что это действительно должен был быть какой-то исчерпывающий перечень квалифицирующих признаков – во избежание тех проблем, которые мы имеем с расширительным толкованием в части, допустим, так называемой ювенальной юстиции и так далее. Анастасия Урнова: Хорошо, я поняла. Екатерина, а у вас есть какие-то оценки, какова сеть "групп смерти"? Я имею в виду людей (кураторов, администраторов), которые стоят по ту сторону экрана. Мы можем хотя бы предположить, о каком количестве людей идет речь? Екатерина Федорова: Такой информации нет у меня. Наш фонд занимается оказанием психологической помощи только лишь детям, то есть подросткам, которые обращаются с вопросами, проконсультироваться по какой-то проблеме, поэтому я не могу ответить на этот вопрос. Нам неизвестно – сколько. Мы можем говорить только о том количестве детей, которые обращаются за помощью. Анастасия Урнова: Ну, насколько много детей? Может быть, мы все равно сможем понять. Если действительно большое количество обращение, то, возможно, это действительно широкая сеть. Екатерина Федорова: Ну, я могу сказать, что за 2016 год к нам поступило 23 тысячи обращений… Анастасия Урнова: В связи с "группами смерти"? Екатерина Федорова: Нет. Анастасия Урнова: Вообще? Екатерина Федорова: Вообще, да. Мы не можем сказать, с чем… Ну, там по разным проблемам, не только… Я бы говорила… как-то уходила бы от этого термина "группы смерти", потому что мне кажется, что это, не знаю, на мой взгляд, какой-то такой немного… Анастасия Урнова: Неправильный термин? Екатерина Федорова: Мне ближе термин вообще "интернет-угроза", который существует в целом в этом пространстве. На мой взгляд, это действительно, не знаю, некоторый такой феномен, который важно исследовать и быть готовым – как взрослым, так и подросткам, тем, кто… Тамара Плетнева: Катюша, а можно вопрос задать? Мне вот интересно. К вам же дети приходят – это самое главное. И родители приходят. Дети действительно хотят умереть? А то вот Сергей сказал… Возможно, дети вначале играют или, может быть… Их же сейчас и подкупают, им и денежки… "Вот смотрите. Сожги себя. Ты же не сгоришь, а я тебе денежки дам". Понимаете? Анастасия Урнова: Я первый раз слышу про то, что еще деньги предлагают за то, чтобы совершить попытку суицида. Тамара Плетнева: Да, и предлагают, и дают, и все это. Они хотят умереть? Или все-таки… Анастасия Урнова: Вы с этим сталкивались? Екатерина Федорова: Я могу сказать так. Вообще если говорить о том, что подросток обращается за помощью – понятно, что он хочет получить помощь скорее, нежели умереть. То есть если мы говорим про какое-то эмоциональное состояние, то оно… Ну, есть тяжелое эмоциональное состояние, кризисные какие-то ситуации, серьезные. И если в этот момент подросток запрашивает помощь, конечно, ему нужно… ну, нужно, чтобы квалифицированные специалисты… Анастасия Урнова: Ему помогли. Екатерина Федорова: Чтобы ему помогали, да. Анастасия Урнова: Мы подготовили историю об одной семье, в которой ребенок не только принял участие в смертельной игре, но и довел ее до конца и действительно распрощался с жизнью. Давайте посмотрим. Елена Давыдова, мама погибшей Ангелины: Сердцем я осознаю, что она со мной, всегда со мной и в мыслях. И плачу каждый день и ночь. Наверное, слезы никогда не закончатся. Жизнь разделилась на "до" и "после". Одна игра – одна жизнь. Совсем молодые мальчишки и девчонки, которые решили сыграть совсем не в детскую игру – игру со смертью. "Здравствуйте, наши сногсшибательные киты и китята. Мы рады приветствовать вас в игре". "Группы смерти" – многочисленные сообщества в социальной сети "ВКонтакте", подталкивающие детей к суициду. Администраторы "групп смерти" подталкивают подростка к уходу из жизни при помощи интерактивной игры. Все участники проходят квесты. Каждый уровень – новое задание. Самые старательные в итоге получают письмо с количеством дней, через которые школьнику нужно "выпилиться". Таким глаголом в социальных сетях именуется суицид. Елена Давыдова: Есть у меня костюм тут ее, в котором она пела. Тоже я не могу… Я всегда этот костюм вешаю аккуратно. Очень тяжело осознавать, что ее нет рядом… Дочь Елены Давыдовой Ангелина погибла в декабре 2015 года – разбилась, прыгнув с 14-го этажа. До своих 13 лет девочка не дожила 40 дней. В этот же день вместе с Ангелиной таким же способом в других городах России покончили с собой еще 6 подростков. Елена в поведении дочери не замечала ничего необычного. Вспоминает, что она до последнего была веселой, общительной, первой в классе, пела, танцевала, участвовала в конкурсах. Это потом уже, после смерти дочери, Елена поняла, что некоторые сигналы в поведении девочки были, просто она тогда не смогла их расшифровать. Елена Давыдова: На тот момент я, как слепой котенок, сразу не могла понять, что происходит: в горе своем, в какой-то депрессии. И я начала свое расследование, свое собственное. И когда я стала сравнивать, что же было у тех девчонок, то я нашла 90% совпадений. Поцарапанные руки, желание покрасить волосы в синий цвет, бабочки и синие киты, нарисованные на многих тетрадках, – как симптомы суицида. Стараясь разобраться в смерти дочери, Елена сама зарегистрировалась в социальной сети. Вступив в игру, она выполняла задания кураторов, одно за другим. Елена Давыдова: Когда я дошла до последнего задания (меня курировали на тот момент следователи), то, собственно говоря, наверное, я бы его и сделала, вот просто без зазрения совести. Не знаю как, не знаю почему. Но благо это был следственный эксперимент, со мной были люди и меня спасли. После того как подросток соглашается участвовать в игре, организаторы выясняют подробности жизни, интересуются семьей и увлечениями, страхами, желаниями и мечтами ребенка, высылают задания, видео и книги на тему смерти. Выйти из игры практически невозможно. Тем, кто в последний момент отказывается, угрожают расправиться с семьей. Елена Давыдова: Детей программировали на то, что "умри, но останься жив". То есть: "В любом случае мы как матрицу тебя перепрограммируем – и ты всегда у нас будешь". Не собиралась умирать и 16-летняя Диана Пестова – прилежная ученица, послушная дочка, практически всегда проводила время дома. Диана спрыгнула с крыши девятиэтажки. Только после ее смерти родители узнали – дочь участвовала в смертельной игре. Елена Давыдова: Диана буквально через несколько дней после моей дочери… Хотя абсолютно дети друг друга не знали, были разных возрастов, на разных концах городах, в разных школах, с разными друзьями общались, но то же самое произошло. Проанализировав, мы нашли определенные методики, и методики очень серьезные, которые используются психиатрами, психологами, то есть общеизвестные, которые даются нашим деткам. Пытаясь разобраться в причинах частых смертей подростков по всей России, Елена и другие родители открыли Центр спасения детей от киберпреступлений. Они все вместе ищут жертв "групп смерти" и пытаются отговорить подростков, объясняют происходящее их родителям, сообщают контакты организаторов полицию. Елена Давыдова: Удавалось, действительно удавалось много случаев, когда снимали с крыш, с железной дороги вытягивали мальчишек и девчонок. И для нас одна спасенная жизнь – это уже очень и очень много. Помочь бороться с виртуальными убийцами сможет строгое наказание, но в статье 110-я Уголовного кодекса РФ пока прописано только насильственное доведение до самоубийства с пометкой "умысел", который нужно еще доказать. И даже в таком случае максимальный срок – 3 года. О пропаганде суицида или ненасильственном доведении в УК ничего не сказано. Анастасия Урнова: Олег, здесь, наверное, первый и главный вопрос, который встает: можно ли вообще довести человека до суицида, который раньше к этому был совершенно несклонен? Олег Решетников: Ну, я хочу сказать, что, конечно, провокация удается там, где мы застигнуты врасплох, там, где мы не подготовлены. И безусловно, если смотреть на эту проблему шире… Не зря термин ходит "выпилить из жизни", "убрать из жизни" – в том смысле, что ребенок… На самом деле у нас уже очень много детей, которые в некотором смысле выпадают из нашей жизни. Мы не можем им предложить альтернативу. Наверное, это самый главный вопрос. На самом деле у нас уже очень много детей, которые в некотором смысле выпадают из нашей жизни. Мы не можем им предложить альтернативу. Наверное, это самый главный вопрос.  Почему ребенок становится "зацепером"? Ему нужен адреналин, ему нужны острые переживания, он хочет демонстрировать свою смелость. Мы ему либо предлагаем, я не знаю, условно говоря, игру "Зарница", где есть возможность продемонстрировать свою удаль, смелость, либо он полезет на электричку. И лекция о том, что на электричку залазить плохо, она абсолютно не работает. Работает только действие, то есть тогда, когда мы можем предложить альтернативу. Поэтому, на мой взгляд, это пункт номер один, если мы говорим о том, как создать ситуацию, чтобы не довести. Потому что я бы больше о позитиве говорил, а не о том, как довести. Да, действительно, совершенно верно, есть масса методик управления сознанием, изменения сознания, манипулирования сознанием, и они все известны. Анастасия Урнова: Ну, просто хочется понять. Вот у вас дома живет счастливый и жизнерадостный подросток, ничего не предвещает. Нужно ли обыкновенному родителю волноваться из-за того, что он перейдет по ряду ссылок, дойдет до такой группы и его психика в корне изменится? Олег Решетников: Тут сразу у меня ассоциативно несколько перевранная, но уже ставшая расхожей цитата из Толстого: "Все счастливые семьи счастливы одинаково, а несчастливые – по-разному". Абсолютно то же самое. Каждая ситуация… нет какого-то… Если бы это был универсальный код, мы бы с вами уже давно решили эту проблему, или универсальная таблетка, как ее решать. То есть каждая ситуация абсолютно индивидуальная. Один ребенок уходит из жизни, не выдержав того давления, которое оказывают на него, не знаю, родители, учителя, сама жизнь. Другой ребенок уходит из жизни, и до него это до последнего остается игра. Значит, ему мы – взрослые – не предложили другую форму игры, другую форму тайны, другую форму поиска сущности этого бытия. Третий ребенок… И это действительно редкость – я общаюсь и встречаюсь с детьми, которые действительно очень философски смотрят на жизнь, они действительно ищут смысл, как стоики, как Брюс Уэйн в "Бэтмене", они действительно пытаются докопаться (и многие наблюдают за этим героем) до смысла жизни. Поэтому каждый раз эти причины, почему человек оказался в такой ситуации, почему мы его могли спровоцировать, они бывают разные. Анастасия Урнова: Совершенно разные. Олег Решетников: Они бывают разные. Тамара Плетнева: Анастасия, вы знаете… Анастасия Урнова: Сейчас. Олег Решетников: И те "ловцы душ", о которых мы сегодня говорим, они это все прекрасно, лучше в каком-то смысле, раз у них это удается, в каком-то смысле лучше нас как общества в целом это понимают и к каждому находят свой ключик. Анастасия Урнова: Свой подход. Олег Решетников: Находят свой подход. Анастасия Урнова: Вы хотели добавить? Тамара Плетнева: Вы знаете, я учительница, много лет проработала в школе. Вот у нас идут лектории, например (сейчас они тоже идут), в школах, где собирают родителей и вот эту тему сейчас озвучивают. Рассказывает учитель, но каждый по-своему, что: "Вот есть такие люди, кураторы, они вот туда-сюда наших детей могут вовлечь. Смотрите…" – и так далее. Называют, как называются эти кураторы. И две мамы приходят домой. Одна начинает: "Так, иди сюда! Ты знаешь, что вот это там есть? Вот". Может, он не знает совсем, но она ему рассказала. Анастасия Урнова: Сама его посвящает, да? Тамара Плетнева: Она ему рассказала – и он заинтересовался очень! Он даже не знал, но он уже теперь будет искать. Другая мама пришла и сказала: "Ты знаешь, сынок, я вот все время думаю. Ты у меня самый лучший, самый добрый. Я тебя так люблю! Вот я старею, у меня вся надежда на тебя, что ты будешь в старости за мной ухаживать". И все, и она ничего не сказала. Анастасия Урнова: И создает позитивный контекст. Тамара Плетнева: Она ничего не сказала – ни про каких "зацеперов", ни про… Но она насторожилась сама, понимаете? Анастасия Урнова: Вы на самом деле поднимаете очень важную тему. Екатерина, может быть, вы нам поможете разобраться, как сейчас правильно поступать. В СМИ постоянно говорят об этом. Что делать родителю? Действительно поговорить с ребенком или делать вид, что ничего не происходит? Екатерина Федорова: То, что СМИ добавляют, безусловно, информацию для подростков, ну, как бы эта тема делается более привлекательной – это важно осознавать. Даже то, что мы делаем сейчас – мы говорим на эту тему. И об этом будут узнавать. И эффект, естественно, будет. Анастасия Урнова: Но и родители тоже будут понимать, что делать, с другой стороны. Екатерина Федорова: Да, да. Ну, это другая, скажем, сторона. И мне кажется, что это вопрос о том, что важно сказать своему подростку, не знаю, и вопрос к подросткам о том, что важно сказать своим родителям, потому что очень разный эффект. Ну, это исходя из обращений, которые к нам поступают. То есть бывает так, что эта тема становится модной. Подростки, например, могут, не знаю, использовать какую-то символику и так далее – родители беспокоятся. Первое – конечно, нужно не паниковать, а посмотреть вообще, что происходит, спросить, что знает об этом, что слышал, вообще отношение подростка… Анастасия Урнова: То есть все-таки проактивное поведение имеет смысл выбирать? Екатерина Федорова: Да. Ну, наверное, коллеги добавят про некоторую… ну, если там есть какая-то депрессивная симптоматика, но этот уже про то, на что важно обращать внимание. Но так как мы говорим о том, что сейчас эта тема для подростков является привлекательной в том числе, для части… Анастасия Урнова: Хорошо, спасибо большое. Олег Решетников: Если позволите, я бы как раз… Анастасия Урнова: Да. Олег Решетников: Согласен с коллегой, как раз продолжил бы мысль. Совершенно верно, что надо обращать внимание сейчас в большей степени на другую симптоматику. Почему? Сам интерес к этой проблеме создал такую ситуацию, когда дети просто из любопытства заходят. И это перестает быть маркером. Вот буквально… Я не буду называть, что и где, но вот несколько ситуаций. Четвероклассники по цепочке записались в аналогичную группу. Естественно, когда… Анастасия Урнова: Нет, ну это любопытно, в конце концов. Олег Решетников: Интересно, а что там происходит. "Все говорят, а мы не можем понять". Девочка на ноге фломастером нарисовала определенный знак… Тамара Плетнева: Кита. Олег Решетников: Все в панике, в тревоге, собирают экстренные службы! А девочка просто мало внимания получала. И вот такой очень легкий и простой теперь… Поэтому о чем это говорит? О том, что надо обратить внимание на более глубокие симптомы, именно когда ребенок в депрессивном состоянии, психоэмоционально… Действительно, здесь очень важно, что в сюжете прозвучала очень интересная мысль о том, что мама говорит, что действительно девочка во всем участвовала, она была активная, она вроде бы, если бы мы посмотрели внешне… И это очень распространенные случаи. Необязательно, что ребенок, который совершает впоследствии суицид, он забился в угол, ни с кем не разговаривает. Что-то происходит внутри, что мы не поняли. Тамара Плетнева: Это маме так казалось. Анастасия Урнова: Сейчас, секундочку. Олег Решетников: Это маме. Это внешне. Более того, этот ребенок хочет демонстрировать то, что хотят увидеть, а на самом деле… Анастасия Урнова: Да, Сергей. Сергей Пестов: Мы, сталкиваясь с этой проблемой практически ежедневно, отрабатываем большое количество детей. За истекшие три месяца у нас почему-то мы увидели, что большой всплеск идет. 620 детей нами передано только за последних три месяца. По цифрам, сколько случилось такой беды. Я могу сказать, что мы насчитали только 157 (но это неполная информация) два с половиной месяца начала года. Анастасия Урнова: Извините, я уточню. 152 человека, которые совершили попытку самоубийства? Сергей Пестов: 157 убитых детей. Иван Соловьев: Нет, попыток гораздо больше, в разы больше. Сергей Пестов: Попыток гораздо больше, в разы больше. То есть тех попыток, которые мы предотвратили и передали в следственные органы, в правоохранительные органы непосредственно, их 620 только с нашей стороны. Но ситуация в чем? Ситуация страшна в том, что иногда некоторые родители или недопонимают, или наоборот – создают истерический фон. Этот фон подогревается мессенджерами – к примеру, определенными рассылками, как было на прошлой неделе, когда сказали, что будет массовый суицид детей, 5 тысяч, и так далее. Родители в панике! Анастасия Урнова: "Держите детей дома". Сергей Пестов: Да, "держите детей дома" и так далее. Здесь нужно очень аккуратно и осторожно подходить, потому что дети находятся в том состоянии эмоциональном, когда они не могут из этого выйти. Здесь у нас подключаются к работе психиатры – не просто психологи, а психиатры. И мы детей передаем непосредственно для работы и оказания врачебной, медицинской непосредственно помощи. Почему? Потому что то воздействие, которое оказывается на них, по степени… Я уже говорил о том, что серьезные методики применяются, и применяются по хорошей разработке. Это разработка, которая используется для зомбировки по террористам, скажем так. Это серьезные вещи. Поэтому все то, что у нас сейчас происходит… Происходят важные события со стороны государства, переформатирование. И конкретно необходимо вводить новую государственную молодежную политику именно на воспитание нравственности, позитивных примеров жизни. И включение именно структур, которые могли бы формировать это все в нашем обществе. Анастасия Урнова: Спасибо. Урван, вы, по-моему, хотели с чем-то не согласиться? Урван Парфентьев: Вы знаете, мне хотелось бы в первую очередь обратить внимание на то, что к любой проблеме, которая возникает, как вот здесь коллеги уже говорили, нужно подходить взвешенно и с максимальным изучением факторов, так или иначе оказывающих на нее влияние. Анастасия Урнова: Безусловно. Урван Парфентьев: Потому что очень часто на фоне именно информационной вот такой волны идет переоценка явления. Вот уже упомянутый фактически "эффект Стрейзанд", когда слышит ребенок о том, что что-то вот такое, воспринимает в первую очередь: "О, вот это модно! Нужно пойти и посмотреть". Мы попробовали ради интереса помониторить упоминания тегов, которые напрямую ассоциируются с суицидами, с суицидальными группами. На первый взгляд, конечно, статистика ужасная, то есть там тысячи, вырисовывается "тепловая карта" по регионам. Даже с учетом того, что некоторые дети, естественно, будут использовать анонимайзеры, которые будут искажать позиционирование, но тем не менее. При подробном контент-анализе ситуация оказывается совершенно другой. Это очень часто материалы, связанные непосредственно с проблематикой, либо вообще антисуицидальные группы, которые направлены на противоположную работу. Нужно понимать, что классические теги очень часто модернизируются, то есть что-то совершенно другое, но где-то в ассоциативном восприятии. Я специально не буду называть, хотя они в некоторых случаях уже звучали. Поэтому вот эта популяризация и создание такого нездорового ажиотажа отчасти именно способствуют глубокому проникновению этой культуры и тому, что в некоторых случаях могут заинтересоваться дети даже не депрессивные. Дело в том, что у нас под влиянием цифровой среды наступила некоторая девальвация смерти. То есть ребенок не воспринимает смерть как что-то безусловное, разовое и необратимое. Анастасия Урнова: В смысле? Можно попробовать, а потом начать заново? У нас под влиянием цифровой среды наступила некоторая девальвация смерти. То есть ребенок не воспринимает смерть как что-то безусловное, разовое и необратимое.  Урван Парфентьев: Он в компьютерных играх видит что? Что герой, допустим, разбился, убит, game over – и сразу запускается опять. Ну, если, как говорится, игра этого не предусматривает, то нужно зайти под новым аккаунтом – и вот он опять. И то же самое впечатление возникает применительно к жизни. То есть очень часто целью просветительской работы… Анастасия Урнова: Просто любопытство попробовать? Урван Парфентьев: …родителей с детьми должно быть именно внесение понимания того, что смерть – вообще это раз и навсегда, и вообще это очень неприятно и больно. Если действительно вот таким образом девальвировать уже не смерть, а культ смерти, то есть показать, что это все на самом деле не компьютерная игра, а это крайне болезненно, неприятно и реверсировать нельзя в данном случае… Анастасия Урнова: То это будет иметь позитивные плоды? Урван Парфентьев: …то это приложит свои усилия для того, чтобы были позитивные плоды. И еще на чем хотелось бы остановиться? Практически все коллеги правильно сказали, что основа – это наличие доверяемой атмосферы в семье и вокруг ребенка. Анастасия Урнова: Хорошо, спасибо большое… Урван Парфентьев: Но при этом не нужно совершать действий, которые очень часто рекомендуют. Не нужно нарушать доверия. Не нужно пытаться взламывать аккаунт ребенка (звучали такие рекомендации) для того, чтобы получить то, что он делает. Анастасия Урнова: Нет, безусловно. Мы понимаем, что личное пространство, и его надо соблюдать. У нас, меж тем, есть сюжет-справка о том, где, в каких регионах и почему несовершеннолетние чаще всего склонны закончить жизнь самоубийством. Внимание на экран. Россия остается одним из мировых лидеров детского и подросткового суицида. Согласно печальной статистике, самые высокие показатели детских самоубийств в пересчете на 1000 населения – в регионах Восточной Сибири и Дальнего Востока. Наиболее тяжелая ситуация в Республике Алтай – здесь зафиксирован рост числа детских суицидов на 38%. В Бурятии в 2016 году по собственной воле погибло 29 детей и подростков, в Забайкальском крае – 21. В Иркутской области только за 2 месяца 2017 года было 26 попыток детского суицида, из них 8 закончились смертью. Среди регионов, входящих в первую десятку по числу детских и подростковых самоубийств, несколько национальных республик с высоким уровнем суицида среди коренного населения – он в 1,5–2 раза выше, чем в среднем по стране. Исследования показали, что наиболее высоким риском суицидального поведения отличаются коренные народы Севера, Сибири и Дальнего Востока, представители финно-угорской и монгольской этнических групп. В ходе исторического развития данных этносов в их культуру вошло терпимое, а иногда и одобряющее отношение к самоубийству. К примеру, в Удмуртии в прошлом году дети совершили 15 самоубийств, в Башкирии – 17. В столичном регионе в 2016 году покончили с собой 150 детей: в Москве – 90, в области – 60. Цифры большие и страшные, но в пересчете на число жителей – меньше, чем в среднем по стране. Специалисты утверждают, что подростковые самоубийства на самом деле случаются чаще, просто в официальной статистике они проходят как "гибель в результате несчастного случая". Психологи считают, что социально-экономическое положение не является определяющей причиной детского суицида. По их данным, в 9 из 10 случаев это связано с неблагополучием в семье или конфликтами в школе. Анастасия Урнова: Иван, но тем не менее прослеживается очевидная зависимость между регионами и количеством суицидов. И видимо, мы можем говорить не только о факторах семьи, но и об экономике, и о каких-то этнокультурных особенностях. Вы согласны с этим? Иван Соловьев: Согласен. Конечно, социальная ситуация, соблюдение социальных прав, защита социальных прав здесь стоит не на последнем месте. Мы абсолютно четко сегодня пришли к выводу, что, конечно же, в прессе эта тема просто перегрета на сегодняшний момент. И имеются, с моей точки зрения, два последствия. Одно – негативное, соответственно, потому что это все рекламируется. Вот те же кадры, где с 15-этажного дома… Анастасия Урнова: Вы знаете, мне кажется, такие кадры… У меня вот голова закружилась. Иван Соловьев: Голова закружилась. Анастасия Урнова: Я бы ни за что не залезла, а после такого – тем более. Иван Соловьев: Слава богу, что у вас закружилась. А может, кому-то интересно стало. Олег Решетников: Руферы. Иван Соловьев: А с другой стороны, вы знаете, все-таки привлечение общественного внимания, это обсуждение, я думаю, скорее всего, приведет к тому, что мы не одного вот этого товарища, которого поймали недавно, увидим. И увидим, наверное, все-таки в том числе и тех (я очень на это надеюсь), кто стоит за этим всем. Я уверен, что вот тот человек, который сейчас задержан, – это, так скажем, "первая ласточка". Анастасия Урнова: Ну, понятно, что он всего лишь один. Конечно. Иван Соловьев: "Первая ласточка". А будут еще те, кто это исполняет. И я думаю, будут те, кто это замысливает. Я очень на это надеюсь, потому что от этого в том числе будет зависеть, так сказать, и общий фон, который за всем этим стоит. Еще один момент, который бы я хотел отметить. Вот сделали по заказу нашей одной спецслужбы психолого-лингвистическую экспертизу переписок. Анастасия Урнова: Переписки, да? Иван Соловьев: Да, вот этого всего контента. И пришли к выводу. Вывод экспертов достаточно уважаемых и профессиональных был однозначный: идет перекодировка сознания лиц подросткового возраста в сторону суицидальной направленности. То есть вывод один: это перекодировка сознания. Поэтому внешне ребенок может сохранять поведение, как обычно, ходить на кружки и танцы, но уже… Анастасия Урнова: Процесс пошел. Иван Соловьев: Уже процесс пошел, это уже начало происходить. Но я бы не стал, конечно же, связывать все случаи попыток суицидов и суицидов с социальной активностью детей, и в том числе с социальной активностью в сети "Интернет". Конечно же, это не так. Это нужно понимать. И я думаю, нужно понимать, что причинами в том числе очень часто становятся ситуации внутрисемейные, внутри коллектива в школе, непонимание. Ребенку нужна мотивация – мотивация на жизнь, мотивация на положительное восприятие того, что происходит вокруг, если хотите, на такое социальное вовлечение в то, что происходит в жизни, на ее положительные качества. И тогда, я думаю, дети будут защищены. Анастасия Урнова: Понятно. Сергей Пестов: Понимаете, дело в том, что происходит действительно перекодировка сознания и идет переформатирование всех тех нравственных ценностей, которые в ребенка вкладывались. То есть во многих случаях (Иван Николаевич, наверное, подтвердит) семьи были благополучные – и не только внешне, а действительно там было благополучие. Мы общаемся со многими родителями. Дети зачастую очень развитые, хорошо подготовлены в моральном плане, очень начитанные, интересующиеся. Ситуация в том, что… Анастасия Урнова: Давайте сразу начнем искать ответ на вопрос "Что делать?". Вот на что обращать внимание в первую очередь? Сергей Пестов: Что делать? Нет, пока мы не поймем вот такой маленький момент, что здесь не только родители могут не углядеть… Они могут вообще не углядеть, не увидеть этого. Почему? Потому что произошло переформатирование. И многие ситуации, которые создаются – несчастная, неразделенная любовь, конфликты в школе, – они подогреты именно этими организаторами этих, скажем так… Анастасия Урнова: А может ли ребенок не подавать вообще никаких сигналов перед этим? Сергей Пестов: Может. Анастасия Урнова: Может? Сергей Пестов: Может. Я вам скажу о своем случае. У нас Диана ушла днем, в обед. Она сказала: "Я приду вечером, доем блинчики с мясом". На следующий день мы планировали, что она поедет в академию ФСИН на подготовительные… То есть человек планировал себе будущее. Он знал, что оно у него есть. И вот то, о чем говорил правильно Урван – о том, что у них стерта грань понимания, что это конечно, – это как раз таки результат того кодирования, о котором говорил Иван Николаевич. Анастасия Урнова: Министерство образования в прошлом году отчиталось о том, что они провели порядка 350 тысяч профилактических мероприятий и охватили порядка 6 миллионов детей. Вот вам известно что-то о таких мероприятиях? Где они проходят, на кого, в каком формате, во всех ли регионах? Олег Решетников: Я хотел бы открыть такой маленький секрет (пусть наши дорогие зрители об этом знают, в первую очередь родители), что та программа образовательная, которая Министерством образования реализуется – то, что называется Федеральным государственным образовательным стандартом, – на мой взгляд, сделана идеально, трудно придраться. То есть сама программа, сами стандарты, само образовательное пространство сконструировано великолепным образом. Но пропускают одну маленькую деталь: с 1 сентября 2015 года родители являются полноценными участниками образовательного процесса. У многих родителей возникает иллюзия, что это их право – контролировать. Да, у нас есть закон "Об общественном контроле", другие инструменты, это контроль. Но здесь другой вопрос. Вот это замечательно сконструированное образовательное пространство сконструировано таким образом, что этот стандарт нереализуем без участия родителей. Без вовлеченного, активного, ответственного участия родителей он просто нереализуем, а особенно… Ну, совсем коротко. Там есть три направления. Это предметное. Да, это школа даст. "К пуговицам претензии есть? Нет, сидят намертво". Второе направление, о чем коллега и все говорили, – это личностное развитие, это ценности, это идеалы, этот тот смысл, гражданственность и патриотичность. Без семьи, без ее активного, не просто одобрительного, а без ее активного участия мы это не можем сформировать. Точно так же, как и направление метапредметной деятельности – дать детям конкретные практические навыки. Они могут быть даны только в реальной деятельности, не в учебном классе. А создать пространство реальной деятельности без участия родителей – это невозможно. Это не беседы и лекции. Именно поэтому с этого года Финляндия переходит на программу… Они были всегда чемпионами по PISA. Ну, PISA – это, знаете, экзамены, олимпиады, признанные во всем мире. Они сказали: "Нам не нужна PISA. У нас дети PISA сдают, а в жизни они никто, нереальные". И они разделили учебную программу на две части: 50% времени ребенок проводит в школе, а 50% он должен вне школы провести, на заводе… Анастасия Урнова: И это способствует тому, что он больше любит жизнь, он лучше в нее вовлечен. Олег Решетников: Это способствует тому, о чем коллега говорил, – вовлечению в реальную жизнь. Поэтому вот эта дилемма – виртуальная жизнь (о чем и Урван, и все говорили) и жизнь реальная – она решается только одним образом. Подойти за спину ребенка и сказать: "Тут не реальная жизнь, здесь ерунда". И тогда ты сможешь. Но только нужно предложить что-то… Анастасия Урнова: Вы знаете, каждый раз, когда я слышу про то, что есть виртуальная жизнь и это способствует решению несовершеннолетними предпринять вот такой фатальный шаг, я всегда думаю о том, что за последние 10–15 лет, вообще-то, статистика в целом по суицидам очень сильно, если можно так выразиться, улучшилась, и меньше люди… Олег Решетников: С 1956 года идет неизменное снижение в Российской Федерации. Анастасия Урнова: При этом в 1956 году не было вообще никакого Интернета. 10–15 лет назад было минимум. Тамара Плетнева: Кстати, закон предусматривает – в Интернете запретить этот сайт. Урван Парфентьев: В 2012 году была еще волна такая тоже информационная детских суицидов, тогда еще без связи с Интернетом, точно так же информационный фон сработал. Вы знаете, что касается интернет-среды, то это среда немножко особенная, отличающаяся от других каналов передачи информации. Строго говоря, сайт можно зарегистрировать в любой удобной доменной зоне, в любой юрисдикции, в любом государстве. Можно выбрать IP-адрес, который покажет, что вы находитесь в другой стране. Анастасия Урнова: Ну, безусловно. Урван Парфентьев: То есть фактически человек, находясь в стране "А", может иметь сайт в стране "Б", IP из страны "В", хостинг, домен в стране "Г" и администрирование домена в стране "Д". Поэтому сам факт, когда очень часто упоминают о том, что некая страна или страны постоянно фигурируют в тех или иных отчетах применительно к совершению киберпреступлений так называемых, на самом деле без детальной проверки каждого вот этого случая этот факт очень часто ни о чем не говорит. Анастасия Урнова: Не подтверждается. Урван Парфентьев: Да. Потому что человек может сидеть в соседнем доме. Анастасия Урнова: Сергей, вот если у меня ребенок очень занят, он ходит на один кружок, на спорт, куда-то, и в общем-то, это способствует его интеграции в реальную жизнь – защищает ли это ребенка от такой угрозы? Сергей Пестов: Не совсем. Дело в том, что получается… Ситуация складывается так, что дети еще время проводят и ночью, они как бы вовлечены… Анастасия Урнова: Ну, если он много занимался спортом, он устал, он спит. Сергей Пестов: Нет, все равно. Там определенная программа его поднимает – и он начинает участвовать. Отсюда идет недосыпание. Следующий момент – у девочек преподносится анорексия, булимия. Самопорезы. Это все – звенья одной цепи. То есть тут целый комплекс… Анастасия Урнова: То есть если мы заберем телефон на ночь, например… Сергей Пестов: Целый комплекс деструктивного разрушения. Олег Решетников: Я прошу прощения. Здесь может произойти подмена. Анастасия Урнова: Подмена понятий? Олег Решетников: Вовлеченность – это не занятость. Сергей Пестов: Это не занятость. Олег Решетников: Вовлеченность – это не занятость. Вовлеченность… У нас ребенок 7, 8, 10 часов проводит в школе, но он не вовлечен. Это не соответствует его индивидуальности, это не соответствует его интересам. Там не реализуются его сущностные потребности. Понимаете? Анастасия Урнова: Ага, поняла. Олег Решетников: Вовлеченность – это когда он получает… Анастасия Урнова: Удовольствие. Олег Решетников: …отклик на свою уникальность, на свой интерес, на свою сущностную потребность. Вот это вовлеченность. Она может вообще 15 минут в день – и этого будет достаточно. Анастасия Урнова: Поняла. Олег Решетников: А можно 10 часов сидеть, стоять, танцевать, выступать… Анастасия Урнова: Я хочу понять, насколько школа… Тамара Плетнева: Я хочу сказать, извините… Иван Соловьев: И потом, всегда же есть выход. Тамара Плетнева: Сейчас, одну минуточку, скажу просто. Иван Соловьев: Всегда есть выход. Анастасия Урнова: Сейчас-сейчас. Да? Иван Соловьев: Всегда есть конструктивный выход. Ребенок должен знать, что смерть – это не выход, а из любой ситуации всегда есть нормальный конструктивный выход. Анастасия Урнова: Кто должен способствовать формированию этого понимания? Иван Соловьев: Что родители, близкие понимают и знают его боль. Что, если он уйдет из жизни, он не только себе сделает больно, а он сделает больно родителям, большому количеству людей. Вообще нужно знать, чем живет ребенок. Анастасия Урнова: Безусловно. Иван Соловьев: Понимать его внутренние ощущения, его внутренние какие-то страдания. И соизмерять объем своих требований к ребенку с тем, вообще может он эти требования выполнять или он будет находиться под постоянным прессингом, что будет способствовать тому, что вот такие "ловцы" будут их ловить. Анастасия Урнова: Тамара, вот сегодня насколько школа – это все-таки институт, в котором ребенка могут защитить? Или наоборот – там ребенок подвергается такому давлению (ЕГЭ, учителя, оценки и так далее), что, наоборот, ставит его в группу риска? Тамара Плетнева: Во-первых, вы должны знать, что по новому закону "Об образовании", который был принят не так давно, у нас в школе дают образовательные услуги. Анастасия Урнова: Да. Тамара Плетнева: Этого не должно быть. Школа должна учить и воспитывать обязательно. Если это не пересмотрит наше Правительство (потому что мы пытались это сделать – закон не принят был), то ничего не получится. В школе учитель будет просто как дающий услуги человек, и все. Пошла, и ее не интересует. Поэтому они у нас родят в 12–14 лет. Не знает ни учитель, маме некогда дома и так далее. Семья – это главное. Я вот приводила вам пример, как должна мама разговаривать с детьми, даже если ей некогда. Наконец, Интернет, сколько бы вы ни говорили… В законе есть запрет на этот сайт, кстати. И я очень рада… Анастасия Урнова: А какой вы имеете в виду? Тамара Плетнева: Вот на сайт как раз, где показывают эти все суициды, призывы, все эти дела. Анастасия Урнова: В смысле – на социальную сеть? Тамара Плетнева: Я имею в виду – в Интернете вот этот сайт будет закрыт. Урван Парфентьев: Пропаганда суицидов… Тамара Плетнева: Да. Урван Парфентьев: …информация, запрещенная для распространения среди несовершеннолетних, может блокироваться. Тамара Плетнева: Да, жестко пресекается. Кроме того, я понимаю, что там теперь… Олег Решетников: Нужен орган какой-то. Тамара Плетнева: Вот вы приводили пример, кто-то говорил, что там вот 20 лет дают за это. Я бы не против, но у нас, вы знаете, идет дегуманизация Уголовного кодекса и так далее, демократизация и все прочее. Поэтому мы сегодня… Ну, 5–8 лет – и то мы считаем, что это наказание. Штрафы там довольно большие. Но я еще раз говорю: одними запретами ничего не сделаешь. Хотя закон этот будут поддерживать все, и все фракции в Думе, я думаю. Нужно еще именно вот то, о чем говорили сегодня наши ученые мужи, психологи, которые знают, как нужно с детьми… Ну и, безусловно, нужно учителя сегодня… Как бы вы ни говорили, что с 1956 года идет снижение… Я такая старая, я в это время уже была большая. Никаких вопросов о том, что кто-то склоняет к суициду, даже не было. Были такие, но это были люди, у которых что-то случилось с нервной системой или какое-то… Вот девочка была у нас… Анастасия Урнова: Психически нездоровая? Тамара Плетнева: Да, вот любовь у нее была несчастная. А так, чтобы вот так склоняли намеренно… Вы не хотите говорить о политике, но тут замешана – сто процентов! – и политика. Почему Россия стала нападкам… Их же нельзя выловить. Их надо вылавливать и сажать. А мы что делаем? Анастасия Урнова: Хорошо, спасибо, спасибо. Екатерина, скажите, пожалуйста, можно ли считать, что в том числе один из факторов, который приводит к тому, что дети часто принимают решение покончить с собой, – это то, что… Вот у человека есть проблема, но при этом у нас считается обратиться к профессионалу чем-то неудобным, неприличным. Это унизительно – признать, что у тебя сложность. Ты не можешь с ней справиться – ты пошел к психологу, к психотерапевту, к психиатру, в зависимости от сложности проблемы. Можем ли мы здесь что-то сделать? Екатерина Федорова: Ну, я могу сказать, что если… Ну, для родителей информация совершенно точно сейчас. Вот если есть какая-то тревога, беспокойство, касающееся своего ребенка, то нужно обратиться к специалисту, проконсультироваться обязательно, выбрать и найти того специалиста… Анастасия Урнова: А какой это должен быть специалист? Вот вы просто сказали… Екатерина Федорова: Психолог либо психиатр. Анастасия Урнова: Психолог? Екатерина Федорова: Ну, в зависимости от случая. То есть рассказать про то, что беспокоит, и так далее. Вообще на сегодняшний день… Анастасия Урнова: Но вы сталкивались с тем, что люди стараются этого не делать, потому что это неудобно? Как ты можешь признаться, что у твоего ребенка проблемы? Не дай бог, если уже случилась такая ситуация, что он предпринял попытку суицида, но, слава богу, остался жив. Люди становятся в некотором смысле словно стигматизированными. Екатерина Федорова: Мне кажется, что… Ну, я думала об этом. Я думаю про то, что… Ну, что происходит? Родители остаются с чувством вины в любой ситуации, то есть они много берут на себя. Они думают о том, что они сделали не так, как можно было сделать по-другому. И получается, что это чувство как будто бы не дает им возможности… ну, может не давать им возможности… Ну, то есть получается, что это такая тоже ловушка, то есть: "Когда я чувствую себя виноватым, я не могу ни за помощью обратиться…" Можно находиться в каком-то переживании. Я думаю, что… Мне кажется, что сейчас такое время. И вот все, о чем мы говорим сегодня, – на мой взгляд, это про какую-то ответственность, в том числе и родителей по отношению к детям, и подростков по отношению к родителям. Потому что я согласна, что когда… Ну, по отношению к родителям и к другим в том числе, потому что если происходит вот такая трагическая ситуация, то это затрагивает, конечно, окружение, да. Анастасия Урнова: Очень сильно, безусловно. Екатерина Федорова: Очень сильно. И в том числе не только семью, о которой мы сегодня говорим, а это затрагивает в данном случае других детей, которые… Это могут быть дети более младшего возраста, которые реагируют на эту ситуацию и начинают… Ну, скажем, тоже появляется какой-то больший риск. Я скорее, не знаю… Мое мнение – это говорить о том, что есть действительно, не знаю, небезопасные ситуации, в том числе в интернет-пространстве, о которых нужно знать, в которые нужно не попадать. То есть сами подростки должны про это знать. Своим детям я бы сказала про то, что: "Я не отношусь к этому как к игре, для меня это не игра. И играть в смерть как бы… Действительно, есть этому конец… Это непоправимо". Анастасия Урнова: Хорошо, спасибо вам большое. Иван Соловьев: И самое главное – не расслабляться. Анастасия Урнова: Сегодня был очень тяжелый разговор. И наверное, самое главное, что хочется сказать по его итогам: старайтесь быть близкими со своими детьми, не бойтесь обсуждать с ними сложные темы. И если видите, что не справляетесь, не бойтесь обратиться к специалисту, в этом нет ничего плохого и ничего унизительного. Правду вместе с вами искала Анастасия Урнова. Оставайтесь на Общественном телевидении России!