Импортозамещение лекарств

Гости
Николай Дронов
председатель Координационного совета МОД «Движения против рака»
Владимир Круглый
член Совета Федерации РФ, заслуженный врач России
Виктор Дмитриев
генеральный директор Ассоциации Российских фармацевтических производителей (АРФП)
Антон Беляков
член комиссии Совета Федерации по мониторингу экономического развития

«Многие люди умирают не от
своих болезней, а от лекарств».

Мольер

Анастасия Урнова: Здравствуйте! Вы смотрите Общественное телевидение России. Это программа «ПРАВ!ДА?». Меня зовут Анастасия Урнова. И вот о чем поговорим сегодня:

Жизненно важные лекарства продолжают исчезать из российских аптек. Об отсутствии необходимых медикаментов заявляют как пациенты, так и их врачи, которые не могут эффективно лечить больных. Взамен оригинальных препаратов в аптеке предлагают дешевые аналоги. Но, несмотря на привлекательную стоимость, дженерики могут приводить к тяжелым побочным эффектам и нередко ставят жизнь больных людей под угрозу.

Анастасия Урнова: Сегодня сложности с доступом к необходимым лекарствам испытывают люди, страдающие муковисцидозом, онкологические больные, люди с эпилепсией и диабетом. Однако, возможно, такие сложности скоро коснутся и людей, страдающих другими заболеваниями. Так с российского рынка вскоре собираются уйти порядка 900 препаратов, и среди них есть жизненно необходимые, аналогов которым нет в России.

Владимир, эксперты говорят о том, что ситуация на отечественном фармрынке уже просто критическая и катастрофическая. Насколько вы с этим согласны? И что нам ожидать после того, как мы потеряем такое количество лекарств?

Владимир Круглый: Ну, я не думаю, что она катастрофическая, но действительно проблема есть, безусловно. И говорить о том, что все у нас хорошо с обеспечением, с доступностью лекарственных препаратов, нельзя. С моей точки зрения, действительно лекарства исчезают. Это вызвано тем, что есть проблемы с закупками, так можно сказать в общем, а именно…

Анастасия Урнова: С государственными?

Владимир Круглый: Да, с государственными закупками, а именно с определением начальной максимальной цены контракта. То есть по той методике, которая рекомендована Минздравом, получается, что цены такие, что производитель просто не выходит на закупки. И приходится проводить повторно, затягивается время, тратятся силы. В общем, естественно, недовольство пациентов. Вот это одна проблема.

Есть проблема с обеспечением… вернее, с доступностью не зарегистрированных в Российской Федерации лекарственных средств. Это отдельная проблема, о которой можно специально поговорить.

Анастасия Урнова: Ну, основные сложности вы обозначили, спасибо большое.

Антон, вы согласны с тем, что ситуация не критическая, все, в общем-то, нормально? Возможно, систему госзакупок немножко подправят – и заживем, как здоровые люди.

Антон Беляков: У нас на рынке всего сейчас находится, дай бог памяти, по-моему, 14 тысяч наименований, из них как минимум 900 наименований уходят. При этом и эксперты-фармакологи, и компании, которые на российском рынке работают, говорят, что максимум, что они смогут заменить из 900 наименований – это от 50 до 70 наименований. Ну, если мы теряем 10% препаратов, то как вы думаете – это не катастрофа? Самая что ни на есть катастрофа.

Но я бы не связывал ситуацию, знаете, с какой-то текущей реальностью. Давайте… Я имею в виду – с какими-то результатами событий последних дней или месяцев. По-моему, уже годами сложилась ситуация, что как только человек выезжает за рубеж, он получает от родственников списочек: «Вот мне, пожалуйста, от давления. А вот детям, пожалуйста, привези жаропонижающее». Казалось бы, слушайте, ну что это такое?

Анастасия Урнова: Но это же связано не с тем, что у нас нет жаропонижающих, а с тем, что есть ощущение, что там более качественные лекарства.

Антон Беляков: И это ощущение не обманчивое, потому что… Это ощущение подогревают мои коллеги-доктора, и я в их числе. Я тоже прекрасно осознаю, что качество препаратов, которые находятся на фармацевтическом рынке за рубежом, и качество тех же препаратов в точно такой же упаковке, которые продаются в России, оно, мягко говоря, не идентичное.

Владимир Круглый: Ну, с этим я не могу согласиться. Это неправильно.

Антон Беляков: Не говоря уже о дженериках. Это вообще отдельная история.

Анастасия Урнова: Ну давайте мы Виктора спросим, почему так может происходить.

Антон Беляков: Почему так может происходить? Можно спросить, это несложно. Потому что… Вы уже начали говорить о госзакупках, и я с удовольствием продолжу ваши тезисы. Все очень просто. Потому что Правительство и Министерство здравоохранения всегда боролись за доступность препаратов в свойственной им манере. Для них доступность – это стоимость. Мы так боролись за то, чтобы препараты были дешевле, что упустили вопросы контроля качества очень давно. Помните, еще в седые годы один из кандидатов в президенты, товарищ Брынцалов…

Анастасия Урнова: Действительно давно.

Антон Беляков: …не скрывал абсолютно в ходе завязавшегося скандала тогда, что он покупает просроченные препараты в Китае, перемалывает их на своем предприятии в порошок и формует заново. С российской юридической точки зрения, какие претензии к этим произведенным таблеткам? Действующая основа та же? Та же. Состав такой же? Такой же. Срок годности, дата производства свежие? Да только вчера он их произвел вообще! Понимаете? Только маленькая деталь: он их произвел из препаратов, которые были просрочены год назад где-то в Китае. С точки зрения российской Фемиды, отличное лекарство!

Анастасия Урнова: Виктор… Сейчас-сейчас. У нас Виктор за производителей лекарств. Это правда?

Виктор Дмитриев: Ну смотрите. Антон свалил все в одну кучу большую…

Антон Беляков: С учетом регламента.

Виктор Дмитриев: Да. Поэтому я буду по частям вынимать и комментировать, если вы позволите. Ладно?

Первое. У нас критическая или катастрофическая ситуация? На самом деле тоже не найду правильное слово. Но то, что проблемы есть, и проблемы большие – это факт. И это надо признать. И во многом то факт рукотворный, нами самими. То есть мы насоздавали таких нормативных актов…

Анастасия Урнова: То есть не нами самими, а, видимо, регулятором?

Виктор Дмитриев: Регулятором, да.

Анастасия Урнова: Здесь врачи ни при чем, аптеки, производители?

Виктор Дмитриев: Уже сказали, что есть начальная максимальная центра контракта, есть регулирование цен в списке ЖНВЛП. Еще когда только это принималось, вот эти все последствия были прогнозируемые. И мы тогда предупреждали, что это приведет к тому, что будет вымываться дешевый сектор. И это мы услышали. Это первое.

Второе – что касается качества тех препаратов, которые находятся на нашем рынке, что они хуже, чем за рубежом. Я с этим категорически не согласен, потому что все препараты, которые выходят на рынок, они проходят достаточно жесткий контроль, и этот контроль не ослабляется, а только усиливается. У нас с 1 декабря заработал ввод в обращение – новая такая норма, которую реализовывает Росздравнадзор. И теперь фактически каждая серия, которая попадает на рынок, проверяется уже не только лабораторией производителя, который работает по стандартам GMP, но и лабораториями Росздравнадзора. Поэтому здесь…

Анастасия Урнова: А сколько у нас производителей работает по стандартам GMP?

Виктор Дмитриев: У нас по закону с 2014 года, с 1 января, все производители должны работать по стандартам GMP.

Анастасия Урнова: Просто я читала, что эксперты, условно, в 2018 году говорили: «Спасибо, если 60% производителей».

Виктор Дмитриев: Ну давайте не будем задавать вопросы: кто эти эксперты?

Антон Беляков: У нас европейские требования к препаратам в принципе отличаются от российских, они значительно более высокие.

Виктор Дмитриев: Ну, GMP – это требования не к препаратам, а к производству.

Антон Беляков: Я понимаю, не вопрос. Только я именно про требования к препаратам, про фармацевтические требования.

Виктор Дмитриев: И третий вопрос – что касается Брынцалова. Ну, не знаю, слава богу или не слава богу, но Владимира Алексеевича давно у нас нет на рынке. Он пытался работать в Белоруссии. Сейчас, в общем, это лохматая история. Наверное, не надо к ней возвращаться. Я фактически на третью часть ответил тем, что с 1 января 2014 года у нас все производители должны соответствовать этим стандартам.

Насколько это все реализуется и насколько качественно работает система в Минпромторге? Потому что за аттестацию и за сертификацию по этим стандартам у нас отвечает Минпромторг. Это, кстати, тоже большая проблема, что если в большинстве нормальных стран мира, цивилизованных и экономически развитых, у нас один регулятор, то у нас это регулирование многоглавое: у нас и Минздрав, и Росздравнадзор, и Минпром, и ФАС. Кто только за нас ни отвечает. И каждый честно выполняет свою роль. Вот как у Райкина с костюмом.

Анастасия Урнова: То есть все качественно?

Виктор Дмитриев: Все качественно. Только когда собираешь вместе – костюм криво сидит. Потому чту нас один за импортозамещение, второй за низкие цены, третий против монополизма борется, четвертый за качество и еще что-то. И где-то в этой ситуации, к сожалению, очень часто мы теряем пациента. Поэтому если возвращаться…

Анастасия Урнова: Причем в прямом смысле слова, да?

Антон Беляков: Причем в буквальном смысле теряем, к сожалению.

Виктор Дмитриев: Ну да, к сожалению, бывает и так.

Антон Беляков: Как с «Винкристин-Тева».

Виктор Дмитриев: Но реалии какие? Проблемы есть. Знаете, в английском языке есть слово problem – это то, что невозможно решить, и issue – то, что решить можно. Мне кажется, что все-таки у нас issue. Но для этого нужна воля, и где-то политическая. А где-то надо…

Анастасия Урнова: Услышали вас, спасибо большое.

Николай, вы как оцениваете ситуацию? Насколько проблему можно решить? Потому что сегодня, я знаю, есть проблемы с лекарственным обеспечением людей с онкологией, диабетом, муковисцидозом, ВИЧ-инфицированные, эпилептики, больные аритмией, эндокринными нарушениями, рассеянным склерозом. Ну огромное количество заболеваний! Когда просто об этом читаешь, то создается ощущение: да, катастрофа.

Антон Беляков: Причем в английском смысле problem как раз.

Анастасия Урнова: Как по-вашему?

Николай Дронов: Ну, я не могу квалифицировать это как катастрофу, но ситуация тяжелая. К сожалению, как было верно отмечено, ранее сказанное коллегами, у нас ситуация из года в год остается на некоем таком тревожном уровне. Не претендую на некую репрезентативность.

Могу сказать, что с учетом тех обращений, которые попадают к нам в общественную организацию («Общественная организация по защите прав граждан на охрану здоровья» – так правильно мы называемся), они свидетельствуют о том, что структура этих обращений меняется. И меняется она в том числе благодаря тому, что у нас путем реализации отдельных программ была заново создана фармацевтическая промышленность, и многие препараты, которые действительно были труднодоступные для наших пациентов, стали более доступными. И число обращений по этим препаратам снизилось.

Основные проблемы онкологические пациенты испытывают с самыми дорогими препаратами и с препаратами, которые назначаются в амбулаторном сегменте, то есть так называемые реальные льготы – что лежит за пределами стационара или дневного стационара. Слава богу, по инициативе нашего лидера Владимира Владимировича Путина с текущего года реализуется программа по совершенствованию онкологической помощи, Федеральная программа по борьбе с онкологическими заболеваниями. Она предусматривает, невозможно, циклопические абсолютно ассигнования на решение этого вопроса, в том числе на лекарственное обеспечение.

Из года в год эта сумма увеличивается. Эти деньги идут через систему ОМС, поэтому там, где пациент находится в стационаре или в дневном стационаре, проблем меньше становится. И становится меньше проблем в амбулаторном сегменте.

Анастасия Урнова: Вопрос про нахождение в стационаре. Довольно известный врач Алексей Масчан, заместитель директора Федерального центра детской гематологии, онкологии и иммунологии имени Рогачева, говорит о том, что сейчас теряется очень известный препарат, причем довольно недорогой, «Цитарабин», без которого просто невозможно лечить миелолейкоз. Просто он уходит с рынка именно потому, что создана такая система, при которой производителю не выгодно находиться на нашем рынке. Насколько вы сталкивались с этим?

Николай Дронов: Ну, я не буду спорить с таким авторитетным специалистом в профессиональной среде и, наверное, одним из лучших докторов в нашей стране, с Алексеем Александровичем. У него есть право на свою точку зрения. Я просто полагаю, что… Вы правильно заметили: у нас проблема не с какими-то конкретными отдельными препаратами, а с системным принятием решений. Потому что, что изучая обращения граждан (это моя общественная работа), я уже давно пришел к выводу, что на самом деле есть проблемы с качеством управленческих решений в нашей стране. Как юрист я могу сказать, что тут избыточный массив нормативно-правовых актов, регулирующих данную сферу, он затрудняет развитие и нормальное функционирование лекарственного обращения в стране.

Вместе с тем у нас отсутствует основной документ, который бы регулировал вопросы не обращения лекарственных средств, а создавал определенные гарантии доступности лекарственных препаратов для граждан. Безусловно, у нас есть Программа государственных гарантий. Норматив этой программы, скажем так, ее содержание на 2020 год вселяет оптимизм, безусловно, как и объем финансирования этой программы.

Но у нас нет четких и понятных правил игры, в первую очередь даже не для отрасли, а для пациентов: что можно пациенту получить бесплатно, что нельзя пациенту получить бесплатно. У нас есть региональные льготники, федеральные льготники. Слава богу, за многие годы мы разобрались как общественники в этой структуре. А как люди в этом разберутся? Как они могут понять, что им можно получить бесплатно, а что – нет?

Анастасия Урнова: Антон, вы согласны с тем, что проблема в недостаточной ясности законодательства? Если человек раньше получал одно лекарство, сегодня получает другое, еще и 900 уходят с рынка, то надо просто новый закон какой-то добавить.

Антон Беляков: Давайте сначала с точки зрения законодательства, раз вы спросили. Я действительно считаю, что законодательство о госзакупках в части закупки фармацевтических средств должно быть откорректировано, это бесспорно, потому что единственны критерий – стоимость – показал свою неэффективность. Ну, там есть еще ряд внутренних регламентов. Например, так называемый «третий лишний», суть которого заключается в том, что если на рынок выходят две российские компании…

Анастасия Урнова: Подаются на тендер?

Антон Беляков: Совершенно справедливо, да, подаются на тендер. И если появляется третья компания, зарубежная, то ее отсекают автоматически для того, чтобы поддержать, соответственно, российских участников. И таких требований несколько, это не единственное требование. Их суть заключается в том, чтобы открыть рынок российских государственных закупок для российских поставщиков. Цель благая – импортозамещение. Но, как оказалось, в целом ряде направлений, в том числе здравоохранение, в том числе медицинское оборудование, в том числе фармацевтические средства, эта цель не оправдала те средства, которые были предложены.

Втрое, что, на мой взгляд, если говорить, нужно подправлять в техдокументации, в законодательстве – это отсутствие всяческих механизмов и прозрачных регламентов, направленных на то, чтобы оценить эффективность. Приведу пример.

Вот доктор понимает, что аналоги, которые применяются, стали применять в детской онкологии для того, чтобы заменить «Винкристин-Тева», не очень хорошо работают, мягко говоря, или у них выявляются побочные эффекты. Вот кому должен сказать лечащий врач, что он выявил побочный эффект? Наверное, главврачу.

Николай Дронов: Росздравнадзору.

Антон Беляков: Наверное, Росздравнадзору.

Николай Дронов: Обязан.

Антон Беляков: Хорошо. А что должен сделать дальше Росздравнадзор? Он должен дать рекомендации по закупкам, уменьшить закупки, приостановить закупки препарата, назначить какое-то совещание? Вот эта система отсутствует. Теоретически…

Владимир Круглый: Я не совсем с вами согласен.

Виктор Дмитриев: Абсолютно нет.

Анастасия Урнова: Сейчас поспорим.

Николай Дронов: Жалобы коллег о том, что выявляем побочные эффекты, они действительно направляются. Но кто их систематизирует? Как их систематизируют? Как эта систематизация, если она вообще проведена (потому что мне такое не известно, и не только мне), как эта систематизация влияет на последующие закупки и на принятие решения о применении того или иного препарата? Да никак! Как работал 44-ФЗ («кто дешевле – у того и купим»), так и работает, к сожалению.

Опять-таки возвращаюсь к 900 препаратов, которые вы…

Анастасия Урнова: …анонсировали.

Антон Беляков: За что я вам очень признателен, вы эту тему поднимаете. Потому что я эту тему поднял впервые в июне. В июне крупные компании – Pfizer, Novartis, Teva и целый ряд других – заявили о том, что они выводят препараты.

Анастасия Урнова: Очень важное уточнение: а они пропадут из аптек, из больниц или отовсюду?

Антон Беляков: Они пропадут с российского рынка.

Анастасия Урнова: То есть – вообще отовсюду?

Антон Беляков: Совершенно справедливо. Так вот, они заявили о том, что они уходят. Было бы логично… Собственно, я тогда впервые как раз эту информацию опубликовал и провел серию консультаций. Было бы логично, чтобы Росздравнадзор и Минздрав провели некую работу по замене. Некоторое время назад прошел круглый стол в Общественной палате, и туда пришли определенные товарищи, к счастью, не из исполнительной власти, а такие штрейкбрехеры из нижней палаты парламента, которые попытались сказать, что все хорошо.

Анастасия Урнова: Но это не так.

Антон Беляков: Но пациентское сообщество больных муковисцидозом, из-за которых и собирался этот (хотел сказать «консилиум») круглый стол, чуть ли не съело их живьем.

Анастасия Урнова: Спасибо.

Антон Беляков: Проблема очень насущная. И если сейчас постараться не просто констатировать проблему, а все-таки сказать, что же делать, то – корректировать закон о госзакупках, внедрять систему, которая позволяет профессиональным докторам, которые используют эти препараты, влиять на появление списка: что покупать, а что не покупать. Вот эти все принципы – «третий лишний» и несколько других – видимо, о них все-таки надо забыть.

Анастасия Урнова: Понятно.

Антон Беляков: Либо мы будем все время пользоваться некачественными препаратами.

Анастасия Урнова: Спасибо. Вернусь к вам обязательно. К сожалению, мы не можем задать вопрос непосредственно Минздраву, потому что… Мы их, конечно, приглашали, но на момент записи программы они к нам не пришли.

Владимир, есть ли у нас шансы на то, что будут внесены изменения в систему госзакупок? И планирует ли, по вашей информации, регулятор как-то реагировать на то, что такое огромное количество препаратов уходит с рынка?

Владимир Круглый: Ну, во-первых, я должен поддержать Антона Владимирович в том, что 44-ФЗ, который действительно ориентируется только при закупке препаратов, в том числе медицинских изделий, на стоимость, – это неправильно, это недопустимо. Об этом уже много говорят. Сейчас были некие изменения в 44-ФЗ, но они были не радикальными. Эти изменения, с моей точки зрения, давно назрели.

А в чем я не соглашусь с Антоном Владимировичем? В том, что если все-таки дается сигнал и заявление с Росздравнадзор о побочных действиях какого-то препарата, то это не имеет никаких последствий на самом деле.

Антон Беляков: То, что регламента нет, а не то, что не имеет последствий. То есть как только начинается скандала, начинается движение.

Владимир Круглый: На самом деле лечебные учреждения закупают для конкретного пациента тот препарат, который необходим. То есть меняют, если это дженерик. Отдельная группа…

Антон Беляков: Так задумано, во всяком случае.

Владимир Круглый: Ну, это так и есть.

Анастасия Урнова: Смотрите. История какая? На что жалуются практикующие врачи?..

Владимир Круглый: Это так и есть абсолютно. А особенно при муковисцидозе, кстати, это отработанная методика. Хотя она, конечно, неправильная.

Анастасия Урнова: Вы знаете, здесь очень важный комментарий. На что жалуются практикующие врачи? Процедура, по крайней мере по их словам, есть. И они говорят, что для одного пациента ее даже довольно просто реализовать. Да, ты сообщаешь о том, что препарат не подошел, передаешь это в Росздравнадзор, передается информация в Минздрав, потом принимается решение – и закупка под конкретного пациента происходит. Но, как правило, в клинике не один пациент, а их 10, 20, а то и 100. И каждый раз проводить такую бумажную операцию, длинную и сложную, под 100 пациентов практически невозможно.

Владимир Круглый: Ну а почему это должно проводиться под 100 пациентов? Вы хотите сказать, что все 100 пациентов, им всем не подойдет какой-то препарат? Такого не может быть.

Анастасия Урнова: Ну давайте возьмем на примере онкологических больных. Если что, меня Николай поправит.

Владимир Круглый: Нет, давайте мы возьмем…

Антон Беляков: Муковисцидоз. Не работают эти дженерики! Все не работают!

Владимир Круглый: Давайте возьмем ситуацию более яркую – это муковисцидоз.

Антон Беляков: Не работают.

Владимир Круглый: Там действительно нельзя заменять оригинальный препарат, по моему глубочайшему убеждению.

Антон Беляков: А уже заменили.

Владимир Круглый: Да, сейчас эта система не работает. Но у нас есть механизм…

Анастасия Урнова: «Фортум», «Колистин», «Тиенам» – вот, пожалуй, самые известные.

Владимир Круглый: Ну, это антибиотики, которые на самом деле можно менять. А вот есть препараты, типа «Креон»… не типа, а «Креон», «Урсофальк», которые действительно менять нельзя – для того, чтобы, кстати, потом не понадобилось лечение длительное антибиотиками.

Антон Беляков: И антибиотики нельзя менять.

Владимир Круглый: Но у нас есть правовой механизм клинических рекомендаций. То есть если в клинических рекомендациях будет прописано, что больным муковисцидозом нужно применять только «Креон» без возможности замены, то так оно и будет. К сожалению, пока…

Анастасия Урнова: Вот давайте… У нас есть сюжет про героиню, которая как раз столкнулась с этой проблемой.

Владимир Круглый: Пока такой механизм не используется.

Анастасия Урнова: У нее как раз прописано, что необходимо использовать препарат «Креон». А как это происходит на практике? Давайте мы узнаем из сюжета.

СЮЖЕТ

Анастасия Урнова: Виктор, почему человек вынужден сталкиваться с такими барьерами и сложностями? Есть все бумаги, формально все соблюдено, а лекарства нет.

Виктор Дмитриев: Хороший вопрос, но, наверное, не совсем по адресу. Давайте начнем, наверное, с самого начала. Я солидарен с коллегами, что 44-й закон для фармпрепаратов уже давно требует как минимум отмены… точнее, как максимум – отмены, а как минимум – корректировки. Закупка самого дешевого – не всегда идеальный вариант. Это первое.

Второе. Вот тот случай, который мы сейчас смотрим – это, так скажем, не массовая болезнь. Но это не делает ситуацию проще или легче.

Анастасия Урнова: Ну, минимум порядка 4 тысяч человек страдают.

Виктор Дмитриев: Да. Для нее есть механизм приобретения этого лекарства через врачебную комиссию. Он не быстрый и не всегда работает. И мы с этим сталкивались. Это первый момент.

Второй момент – здесь идет как бы страх на опережение. Хотя я сам родитель и прекрасно понимаю эту женщину. То есть мы еще не пробовали препарат, но уже опасаемся, что он будет работать не так. Это вторая тема. Вот эта ситуация…

Анастасия Урнова: Но люди же опасаются этого, потому что они уже попробовали какие-то еще препараты, и они работали не так.

Виктор Дмитриев: Нет, здесь разговор шел о том, что… «Пока еще ничего не пробовали, но мы уже боимся пробовать». Потому что есть случаи, что…

Анастасия Урнова: Просто я могу привести массу примеров, когда люди пробовали.

Виктор Дмитриев: Хорошо, давайте сначала тогда я скажу. Значит, как у нас проходит регистрация препарата? Регистрация препарата проходит в аккредитованных Министерством здравоохранения лечебных учреждениях. И руководителями этих исследований, как правило, являются opinion-лидеры в той или иной области, будь то пульмонология, фтизиатрия, педиатрия и так далее. И препарат получает путевку в жизнь только после того, когда эти клинические исследования подтверждают эффективность, безопасность и качество препарата.

Как правило, если речь идет о воспроизведенном или дженерическом препарате, то его сравнивают – так называемое двойное слепое рандомизированное исследование – сравнивают с оригинальным препаратом. И если только видят его эквивалентность, тогда его выпускают в жизнь, тогда ему дают путевку в жизнь.

Понятно, что бывает индивидуальная непереносимость либо это особенности, когда должна вмешиваться врачебная комиссия. Тогда вот этот механизм должен работать. Я считаю, что он должен быть более быстрый, потому что так, как у нас, порой бывает уже бесполезной эта комиссия.

Анастасия Урнова: Ну, родители часто жалуются…

Антон Беляков: Тяжело исполнить ее решение на самом деле.

Анастасия Урнова: Родители часто жалуются, что клинические испытания проводятся на взрослых, а как на детей подействует препарат – неизвестно.

Виктор Дмитриев: Значит, смотрите. Это на самом деле отдельная тема. И этот вопрос касается не только нашей страны, а это общемировая проблема, потому что спонсоры или производители неохотно идут на регистрацию каких-то положительных моментов у детей, на регистрацию терапевтического эффекта. Почему? Потому что проведение клинических исследований на детях – это достаточно дорогое удовольствие. При этом рынок ограничен.

И вот здесь эта рентабельность начинает плясать. Сегодня в ряде стран за рубежом появляются нормы в законодательстве, которые обязывают производителя при регистрации препарата для взрослого обязательно проводить дополнительно исследования для детей.

Анастасия Урнова: То есть у нас они не проводятся, потому что это слишком дорого?

Виктор Дмитриев: У нас не только слишком дорого, а у нас перед тем, как проводить, обязательно должна пройти этическая экспертиза. Я не знаю ни одного случая, когда регистрировался бы препарат для педиатрического применения, если такие показания не зарегистрированы в стране-производителе.

Анастасия Урнова: Мы говорим о дженериках сейчас?

Виктор Дмитриев: Неважно, дженерик или не дженерик. Если речь идет о российских или локально произведенных препаратах, то, как правило, тоже предлагают изначально попробовать где-то…

Анастасия Урнова: Давайте я тогда внесу небольшую ясность. Регистрируется дженерик, и он прописывается ребенку, например, в соответствии с тем, какие разрешения на использование есть у оригинального препарата?

Виктор Дмитриев: Нет. Если в инструкции нет показания для применения у детей, то его применять не имеют права. Это проблема наших педиатров. Они фактически все применяют off-label, потому что показаний в инструкции для применения у детей нет в большинстве случаев.

Николай Дронов: Они не вправе его назначить и выписать, если проще говорить.

Анастасия Урнова: Тем не менее сегодня мы слышим, как родители жалуются на то, что детям (давайте продолжим с муковисцидозом) прописывают лекарства, произведенные в России, но при этом не прошедшие клинических испытаний на детях. Не просто клинические испытания, а конкретно на детях. И неизвестно, как они подействуют на человека, если этот препарат будет применяться не семь дней, как обычно мы поступаем с антибиотиком, а три недели. То есть по факту…

Виктор Дмитриев: Это противозаконно, чтобы вы понимали. Это противозаконно.

Анастасия Урнова: Что именно?

Виктор Дмитриев: Назначение. Это называется «применение off-label», то есть применение не по инструкции. Если, не дай бог, с этим ребенком что-то произойдет, то врач будет нести уголовную ответственность.

Анастасия Урнова: Хорошо, в инструкции написано. Но каким образом это появляется в инструкции? Клинические испытания, вы же только что сказали, не проводятся.

Виктор Дмитриев: Только после проведения клинических исследований.

Анастасия Урнова: Но вы только что сказали, что это слишком дорог для дженериков.

Виктор Дмитриев: Да.

Анастасия Урнова: То есть они не проводятся?

Виктор Дмитриев: Они не проводятся. И это большая проблема. Мы уже предлагали… Учитывая то, что все эти исследования проводятся в государственных клиниках, мы готовы идти на то, чтобы дать эти препараты на исследования, и готовы частично их финансировать. Но само исследование внутри государственной клиники должно быть бесплатным.

Анастасия Урнова: Хорошо. Николай, объясните мне, пожалуйста, каким образом тогда сегодня все-таки лечат людей? Потому что процесс импортозамещения уже вовсю идет, а некоторые представители фондов благотворительных говорят о том, что есть пожелание – с 2020 года полностью перевести людей, которые получают льготные лекарства, на лекарства, произведенные в России. Каким образом людей будут лечить?..

Виктор Дмитриев: Анастасия, я прошу прощения, что перебью. Мы не должны путать импортозамещение и дженериковое производство.

Анастасия Урнова: Разумеется.

Виктор Дмитриев: Просто я почему говорю?

Анастасия Урнова: Но в России же оригинальных препаратов немного производится, насколько мне известно.

Виктор Дмитриев: Нет, у нас есть и оригинальные препараты. Просто благодаря импортозамещению… Импортозамещение – это локализация производства тех препаратов, которые раньше сюда поступали по импорту.

Анастасия Урнова: Ну, это дженерики.

Виктор Дмитриев: Нет.

Анастасия Урнова: Нет?

Николай Дронов: Это и оригинальные препараты.

Анастасия Урнова: Оригинальные.

Антон Беляков: Строят заводы.

Виктор Дмитриев: Благодаря программе «Фарма-2020» у нас колоссальное количество транснациональных компаний построили свои производственные площадки здесь, они члены нашей ассоциации. Это и Takeda, и Novo Nordisk, и Novartis, и так далее. И они здесь производят оригинальные препараты. Только сегодня они считаются как раз локально произведенными, произведенными по программе импортозамещения. И вот для них это постановление № 1289, «третий лишний», стало хорошим подспорьем, чтобы именно здесь присутствовали.

Анастасия Урнова: Это очень важное уточнение, спасибо большое.

Николай Дронов: Они де-юре считаются произведенными в Российской Федерации. Ну, это так.

Анастасия Урнова: Но это качественные препараты? Потому что мы начали с того, что… Например, Антон сказал, что лекарства, которые делаются в России, априори хуже, чем те, которые сделаны за рубежом.

Николай Дронов: Анастасия, я не врач. Я не знаю, качественные они или нет.

Анастасия Урнова: Ну, может быть, к вам с жалобами обращаются.

Николай Дронов: Я могу сказать, что только тогда, когда будут получены относимые и допустимые доказательства того, что это некачественные препараты, добытые процессуальным путем в результате нормально работающего фармаконадзора…

Анастасия Урнова: Но их нет пока.

Николай Дронов: Я соглашусь с Антоном, что нормального фармаконадзора в стране до сих пор нет, который бы на выходе давал результаты для корректировки каких-то управленческих решений. Действительно, есть соответствующие нормы в 61-м федеральном законе, есть приказ соответствующий, есть набор полномочий Росздравнадзора. И они работают. Нельзя сказать, что они не работают совсем. Но у нас нет опыта практического применения. Мы, условно говоря, не можем от частного к общему обобщить как-то, от частных случаев к общему, понять, в чем системные проблемы и принять правильные управленческие решения.

У нас сейчас многие руководители онкологических учреждений, которые привыкли работать по старинке, получив огромные деньги, у них случился психологический ступор – они не знают, как их потратить. Понимаете? Потому что этим людям говорили двадцать с лишним лет, что надо экономить, выписывать лекарства подешевле, а сейчас стоит задача – выполнить как минимум 600 схем клинико-статистических групп по лечению различных локализаций новообразований. А для них это не понятно. Они всю жизнь решали другую задачу. Теперь перед ними стоит абсолютно новая задача, и они не в состоянии ее выполнить.

Это не к вопросу качества врачей или профессионального долга врачей, а это к вопросу о компетенции наших организаторов здравоохранения во многом. Поэтому и здесь отсутствие нормального фармаконадзора… У нас родители не знают, пациенты не знают о том, что только при наличии каких-то сомнений в том, что препарат эффективен и безопасен, создает угрозу жизни для пациента, возможно, ему надо чаще всего заставить врача сообщить. А именно врач обязан сообщить. Уже Росздравнадзор горячую линию открыл, они принимают звонки пациентов, понимаете, потому что… А о чем это говорит? Это говорит о том, что система фармаконадзора не работает надлежащим образом.

Владимир Круглый: Даже медицинские учреждения…

Анастасия Урнова: Тем не менее, Антон, Росздравнадзор говорит о том, что к ним жалоб не поступает. Минздрав нередко говорит о том, что у них информации о том, что есть какие-то серьезные проблемы, тоже нет. Почему же так получается?

Антон Беляков: Вы знаете, один мой товарищ – он одиннадцатикратный чемпион по КВН, и он недавно выдал шикарную шутку. Что такое каминг-аут наоборот? Это прийти в какое-то учреждение соответствующее и признаться, что все, кто там работает – геи.

Честно говоря, я думаю, что шутки шутками, но после сюжета вашего… А я больных муковисцидозом знаю не по сюжетам, потому что еще в бытность работы в республиканской детской клинической больнице у меня были палаты, в том числе с муковисцидозом. И это правда, что детишек с муковисцидозом много, а взрослых с муковисцидозом – не очень. Это тоже правда, потому что, к сожалению, продолжительность жизни при этой патологии несколько ниже, чем хотелось бы, и намного ниже, чем в Европе.

К сожалению, организация и фармнадзора, и вообще то, что происходит сегодня со здравоохранением в Российской Федерации, повторяю, создает желание, чтобы каминг-аут наоборот родители таких детишек совершили.

Анастасия Урнова: А почему они сталкиваются с тем, что у них прописан один препарат, а они его фактически не могут получить?

Владимир Круглый: Несколько недель назад была конференция в Санкт-Петербурге с пациентским сообществом, ну, с матерями детей с муковисцидозом. Мы обсудили все проблемы. Я еще раз могу сказать, что выход, во всяком случае… Да, во-первых, это действительно особая группа пациентов, особая. Их не так много, да, по разным данным – около 3–4 тысяч человек в Российской Федерации.

Антон Беляков: 3–4 тысячи человек.

Владимир Круглый: И действительно, вот для этой группы пациентов не допустима замена оригинальных препаратов. И есть механизм для решения этого вопроса в клинических рекомендациях.

Антон Беляков: Но они же не зря сейчас переживают. И не зря сейчас они бьются.

Владимир Круглый: Не зря. Но, кстати…

Антон Беляков: Потому что те самые товарищи сделали эту замену, предприняли попытку. А оригинальных препаратов просто нет.

Владимир Круглый: Кстати, в регионах ситуация разная. В каких-то регионах проблемы вообще нет, то есть там выписывают оригинальные препараты без ограничений. Ну, в каких-то действительно проблема есть.

Анастасия Урнова: Но от этого людям, которые живут в других регионах, легче не становится.

Антон Беляков: Это из старых запасов, которые закончатся. Только в этом деле.

Владимир Круглый: «Креон» у нас есть. А чего у нас нет?

Антон Беляков: Ну, только из старых запасов.

Анастасия Урнова: Но без антибиотиков же люди тоже не могут жить, им надо лечиться.

Владимир Круглый: Антибиотики – там есть варианты замены.

Антон Беляков: Нет.

Владимир Круглый: «Фортум».

Анастасия Урнова: А есть ли у них варианты замены?

Антон Беляков: Ну слушайте, это медицинская дискуссия.

Анастасия Урнова: Вот врач.

Антон Беляков: Мы ее можем сейчас, конечно, провести. Но вкратце суть заключается в следующем. Что такое замена антибиотиков? Равно и что такое самолечение антибиотиками? Вот у нас человек, к сожалению, привык в Российской Федерации со временем СССР, что ему выписали препарат, он пошел и взял подешевле. Ему сказали, что нужно пить обязательно десять дней, три раза в день и не пропускать, а он думает: «Мне на пятый день стало лучше. А что я буду дальше пить? Ну, мне же уже хорошо»

К чему это приводит? Приводит к тому, что если какие-то микроорганизмы не погибли, их не уничтожил антимикробный препарат, и они продолжили размножаться в условиях присутствия в окружающей среде этого антимикробного препарата, то дочерние особи, так сказать, этих микроорганизмов…

Владимир Круглый: Это все понятно.

Анастасия Урнова: Это не всем понятно.

Антон Беляков: …они в некоторых случаях получают возможность противостоять, причем не только данному конкретному препарату. То есть они размножались в условиях, когда он находился… Они получили способность противостоять данному препарату и препаратам близких фармгрупп. Отсюда в мировом масштабе возникло так называемая проблема резистентности к антибиотикам. То есть лечить ряд заболеваний просто нечем, потому что…

Анастасия Урнова: А если меняется антибиотик, почему появляется связанная с этим проблема?

Антон Беляков: Потому что в человеческой популяции резистентность к антибиотикам накапливается из-за того, что не долечил, так сказать, не добил, не додавил вот этот штамм, который у него был. Вроде стало лучше, да, но чуть-чуть выжили и приспособились. Где-то заменили на дешевый аналог оригинальный препарат.

Анастасия Урнова: И тоже где-то не добили, получается так.

Антон Беляков: И не добили. В результате мы выращиваем, культивируем в Российской Федерации некачественными антибиотиками, дженериками, произведенными из дешевых субстанций в Индии, а не где-нибудь в Швейцарии… Это отдельная вещь, мы еще можем на эту тему тоже поспорить. Так вот, мы культивируем в Российской Федерации сегодня проблему резистентности к антибиотикам. Появляется новый препарат какой-то дорогой, и он должен был бы стать так называемым препаратом резерва. Его нужно спрятать и не продавать никому, а использовать только в тех случаях, когда просто нечем лечить.

Анастасия Урнова: А этого не происходит?

Антон Беляков: А этого не происходит. Его опять-таки выбрасывают на рынок, и появляющиеся на рынке более дешевые версии этого препарата мгновенно опять-таки приводят к резистентности. Это колоссальная мировая проблема.

Владимир Круглый: На самом деле проблема резистентности – это не российская проблема.

Антон Беляков: Это не российская, абсолютно.

Анастасия Урнова: Глобальная проблема.

Владимир Круглый: Глобальная, да.

Антон Беляков: Да, это правда.

Анастасия Урнова: Просто почему я прицепилась к тому же муковисцидозу? Вы говорите, что их немного.

Владимир Круглый: Антибиотики назначаются строго по чувствительности.

Антон Беляков: Нельзя продавать дешевые аналоги именно из-за проблемы резистентности.

Владимир Круглый: При муковисцидозе, действительно, применяются так называемые назальные формы антибиотиков. Действительно, именно они не подлежат замене.

Антон Беляков: Ну, там три пероральных, которые внутрь применяются, и одна назальная.

Владимир Круглый: Да, действительно, с ними есть проблемы. Но я хочу сказать еще раз, что есть механизм клинических рекомендаций. Принят закон федеральный, который вступил в 2021 году, но уже сейчас постепенно этот закон реализуется. У нас общественные…

Антон Беляков: Это как? Это как? То есть он вступит в 2021-м, но сейчас…

Владимир Круглый: Он вступит полностью.

Николай Дронов: Давайте будем говорить, что закон вступил в силу, просто часть, определенная часть статей…

Владимир Круглый: Да, какие-то его положения вступят в 2021-м.

Антон Беляков: Им лекарства нужны вчера, а не в 2021-м и не поэтапно.

Анастасия Урнова: Смотрите. Мы пока что поняли, что сложность с лекарствами есть. Вопрос, который так и остался непроясненным. Виктор, может быть, вы нам поможете разобраться. Я так и не поняла. Почему лекарства уходят с рынка? Почему пришли иностранные производители и сказали: «Ребята, мы у вас больше продаваться не будем»?

Антон Беляков: Качественные лекарства – дорогие.

Анастасия Урнова: И что?

Антон Беляков: А мы хотим дешевые. Пусть даже и некачественные, но дешевые. Любой ценой.

Анастасия Урнова: И почему они уходят? У нас низкая покупательная способность? Это проблема нашей экономики? Проблема регулятора? Что?

Виктор Дмитриев: В определенный момент – было это, дай бог памяти, по-моему, в 2005 году – во время очередной эпидемии гриппа резко подскочили цены на противопростудные препараты. И тогда было принято решение – заняться регулированием цен на лекарственные средства.

Самый близкий список, который был под руками, – это был список жизненно важных и необходимых лекарственных препаратов (так называемые ЖНВЛП), который, по большому счету, к регулированию цен на тот момент не имел никакого отношения. В общем, как и к названию, потому что там было все, вплоть до активированного угля. Как жизнеспасающий препарат его сложно вообще представить. Но тем не менее тогда и началось вот это регулирование цен. Производитель обязан был зарегистрировать цену, если его препараты входили в этот список. И он мог эту цену поднять только раз в год, и не выше, чем на уровень инфляции.

Анастасия Урнова: Официальной?

Виктор Дмитриев: Официальной.

Антон Беляков: Даже меньше 10%.

Виктор Дмитриев: Нет-нет, официальный уровень инфляции, который объявляет у нас Минэк в конце года. Соответственно, первые годы – более или менее. Но когда грянул кризис и изменился курс доллара… Антон прав, что большинство субстанций мы закупаем за рубежом. В общем, ни для кого не секрет, что Китай и Индия стали мировыми фабриками по производству субстанций.

Антон Беляков: Кстати, так и надо. Вот эта навязчивая идея правительства: «А давайте фармсубстанции производить», – это очередной бред просто!

Виктор Дмитриев: Да. Ну давайте мы… Это другая тема, об этом тоже нужно говорить. Значит, тогда мы не смогли справиться с этими ценами, потому что цена субстанции внутри цены препарата оказалась крайне высокой. И тогда были первые звоночки по поводу того, что препараты начали выходить с рынка. Кто-то оставался…

Анастасия Урнова: Но это же нам внутри стало просто дороже производить. А если это иностранный препарат, он произведен за границей же.

Антон Беляков: Мы боремся за цену.

Виктор Дмитриев: Цена-то валютная, понимаете? Конвертация в любом случае. Соответственно, там, где был запас прочности, где было чем это дело компенсировать вот эти потери ценовые, эти препараты оставались на рынке. Там, где этого не происходило, соответственно, препараты стали вымываться.

Дальше – больше. Я говорю, уже на тот момент… Антон тогда, по-моему, еще в Думе был, даже не в Сенате, когда мы с Калашниковым долго обсуждали это. И он поддержал идею, что мы хотя бы те препараты, которые до 100 рублей, должны вывести из-под этого ценового пресса и дать им возможность жить. Но с этим не согласились. И до сих пор, соответственно, все препараты, которые в ЖНВЛП, на них надо цены регистрировать. И вы понимаете, что официальная инфляция и реальная инфляция – это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Поэтому стали препараты уходить.

Анастасия Урнова: То есть проблема в том, что государство предлагает покупать лекарства по ценам ниже их себестоимости?

Виктор Дмитриев: Не забегайте вперед, я сейчас все это объясню. Я понимаю, что…

Антон Беляков: Оно просто борется за то, чтобы цена не росла.

Анастасия Урнова: У нас просто не так много времени, поэтому я…

Виктор Дмитриев: Чтобы цена не росла, в том числе даже на те препараты, которые государство не закупает, а они стоят в коммерческом секторе и аптеках.

Антон Беляков: А как сделать, чтобы она не росла? Либо фармсубстанции дешевле брать, но…

Виктор Дмитриев: А после этого еще у нас появились госзакупки, где тоже решили стать страной с самыми низкими ценами. Причем мы ориентировались на цены двухлетней давности, трехлетней давности. Ну представляете, у нас вакцина АКДС сегодня, которая в Национальном календаре прививок, стоит 7 рублей. Вы можете себе представить себестоимость?

Николай Дронов: А себестоимость производства какова?

Виктор Дмитриев: А себестоимость уже значительно выше

Николай Дронов: Чем больше ты произвел, тем больше у тебя убыток.

Виктор Дмитриев: Да.

Анастасия Урнова: Слушайте, но это же абсолютно очевидная любому человеку вещь. Почему это сейчас есть?

Николай Дронов: Просто невыгодно это производить.

Антон Беляков: Вот сейчас я вам расскажу такую крамолу!

Виктор Дмитриев: Соответственно, что касается Национального календаря. Это фактически государственное предприятие – ну, «Нацимбио». Это ростеховская структура, где есть возможность субсидирования. И за счет этого Нацкалендарь живет по этим ценам. Частные компании себе такого позволить не могут.

Анастасия Урнова: Не могут, конечно.

Виктор Дмитриев: Соответственно, когда твой препарат становится убыточным и компенсировать тебе нечем…

Анастасия Урнова: …то ты уходишь.

Виктор Дмитриев: …ты уходишь с рынка.

Антон Беляков: У нас закончилась кампания по массовой вакцинации против гриппа. Я смотрел статистику по регионам. Задача – не менее 50% населения привить, в некоторых случаях 60%. Ну, каждый из вас… Можете не отвечать на вопрос. Вы своих знакомых спросите, сколько из них привилось. Окажется, что очень мало. Те, кто разбираются, те понимают, что одновалентная вакцина против гриппа, которую сейчас поставляют, – это просто выброшенные деньги на ветер. Соответственно…

Владимир Круглый: Минимум трехвалентная.

Антон Беляков: Одновалентную вакцину закупили везде, в том числе в Москве, в Санкт-Петербурге. Одновалентная вакцина. Трехвалентные вакцины остались, соответственно, иностранного производства. Они, кстати, тоже понизили цену. Это хорошая новость, потому что не бесплодно же прививают. Тут можно дешево купить. Но одновалентная вакцина – это попытка попасть из ружья в небо, потому что предсказать, какой штамм вируса гриппа будет конкретно в данный момент в Российской Федерации, крайне трудно. Вот трехвалентные и четырехвалентные – там еще действительно есть вероятность.

Но что получилось? С главврачей требуют: «Привей 50% населения на твоей территории». Сначала пытались агитировать. Потом пытались, соответственно, собирать подписи, то есть: «Человеку мы предложили – он отказался». Не работает.

Вот те главврачи, которые, что называется, мои товарищи, с которыми вместе учились, говорят: «У нас сейчас другого выхода нет. Мы сейчас рисуем статистику, что мы привили 50%». Я говорю: «А с вакциной что делать?» – «Списываем». Вот каждую ночь в крупнейших клиниках выносят просто 50 ящиков этих вакцин в мусорный бак, и еще ногами обязательно нужно их раздолбить, чтобы не было доказательств. И это в масштабах страны.

Анастасия Урнова: Не очень экономно получается.

Антон Беляков: Ни у кого, ни в одном регионе, который сейчас отчитался, что он 50% населения привил – это неправда. Телезрители, вы своих знакомых опросите. У вас половина ваших друзей привились бесплодно от гриппа? Конечно нет. Может, один из десяти. Может, один из двадцати привился. А статистика – 50% привили. Чистая ложь, очковтирательство и приписывание.

Что касается фармсубстанций, пока не ушли от этой темы. Что оставалось фармкомпаниям? То есть их зажимают по цене. Первое – понижать себестоимость. Значит, первое веяние было – действительно попробовать разместить локальные производства на территории Российской Федерации. Когда сегодня отчитываются, что у нас столько-то процентов – это препараты, произведенные в России…

А там тоже есть две трактовки. Одна – это по количеству упаковок. У нас из них противовоспалительные препараты – это 70% того, что мы производим в России, по количеству упаковок. Вторая – по количеству предприятий. Значит, у нас, если мне не изменяет память, статистика такая: по-моему, 85% предприятий на территории Российской Федерации принадлежат иностранным компаниям, а только 15% – российских. А из 15% оставшихся российских только 8% работают на отечественных фармсубстанциях.

Все равно весь рынок, когда мы говорим термин «импортозамещение», – это все равно иностранные компании, работающие с иностранными субстанциями на иностранном оборудовании, но на территории Российской Федерации. Это к разговору о безопасности, фармбезопасности. Вот этот лозунг, который все время поднимают на щит.

Теперь – что касается фармсубстанций. То есть все разместили. Все, что можно было сэкономить на таможне, на логистике, сэкономили, но все равно не влезают в этот коридор, с точки зрения того, чтобы не повышать стоимость госзакупки. Дальше остается понижение качества. Точно так же, как есть хлеб очень дешевый и очень дорогой, то же самое с фармсубстанциями. Есть фармсубстанции высокой степени очистки, а есть низкой степени очистки; есть допускающие такие-то погрешности, а есть допускающие такие-то погрешности.

То, что сейчас продается в России – это самые-самые-самые дешевые фармсубстанции из всех возможных: с побочкой, с низким качеством, с проблемой резистентности к антибиотикам, которую мы уже с коллегой обсудили. Вот все, что только может быт плохого – все это сейчас, к сожалению, российская фармацевтика. Никакой фармбезопасности в этом нет, никакой борьбы за качество и здоровье потребителей в этом нет.

Владимир Круглый: Можно короткий комментарий?

Анастасия Урнова: Короткий. Тем более мы уже к концу программы подходим.

Владимир Круглый: Я абсолютно не могу согласиться…

Анастасия Урнова: Фармбезопасность есть?

Владимир Круглый: …с тем, что у нас прививки давят. Ну я не знаю. Может быть, это где-то и есть.

Антон Беляков: Поговорите с кем-нибудь из главврачей.

Анастасия Урнова: Давайте мы об этом поговорим.

Владимир Круглый: Вы говорите про знакомых. Очень много моих знакомых, в том числе я привился от гриппа российской трехвалентной прививкой.

Антон Беляков: Не бесплатно. Бесплатно одновалентная.

Владимир Круглый: Бесплатно. «Гриппол».

Антон Беляков: «Гриппол» не бесплатная, все уже.

Владимир Круглый: Бесплатно.

Антон Беляков: Нет.

Анастасия Урнова: Вообще интересно, что у нас такие простые вещи – противоречивые.

Владимир Круглый: В обычной поликлинике № 8.

Антон Беляков: Я себе купил «Инфлювак» и лично себе загнал. Чего и всем желаю.

Анастасия Урнова: Заканчивается у нас уже время, буквально минута. Какие у нас первоочередные шаги должны быть совершены, чтобы ситуация на российском фармрынке изменилась в лучшую сторону и не было бы проблем у людей?

Антон Беляков: Выделить деньги и разогнать половину вот тех самых, которым нужно сделать каминг-аут.

Николай Дронов: Выделили деньги уже на решение проблем с онкологией. Ну и?

Антон Беляков: Это вторая проблема.

Николай Дронов: Да нет. Дело в том, что сначала нужно провести инвентаризацию нормативно-правовой базы, удалить все лишнее и избыточное. Второе – обратить внимание на качество принимаемых решений, потому что у нас значительное число организаторов здравоохранения, скажем так, государственных менеджеров, мягко говоря, не на своем месте находятся и запросто в силу своих компетенций в известном слове из трех букв могут сделать четыре ошибки.

Антон Беляков: Вы подтвердили мою мысль как раз.

Николай Дронов: А далее – вести системную работу и строить понятную и прозрачную систему оборота и доступа лекарств до конечного потребителя. Безусловно, это стратегическая задача. Все остальное – в режиме аварийном. Ну, аварийный режим – тема нам знакомая

Анастасия Урнова: Справимся.

Николай Дронов: У нас все всегда: «Хватай мешки, вокзал отходит». Поэтому в этом режиме у нас и работают государственные институты последние 30 лет.

Анастасия Урнова: Хорошо. Спасибо большое.

Сегодня мы говорили о проблеме наличия лекарств в России. По всей видимости, эксперты сходятся во мнении, что все сложности, которые существуют, они созданы регулятором. Но, с другой стороны, есть и хорошая сторона. Значит, и исправить их может тот же регулятор.

Правду вместе с вами искала Анастасия Урнова. Оставайтесь на Общественном телевидении России.

Жизненно важные лекарства продолжают исчезать из российских аптек.