"Законы бесполезны как для хороших людей, так и для дурных: первые не нуждаются в законах, вторые от них не становятся лучше". Демокрит Николай Матвеев: Здравствуйте! Это программа "ПРАВ!ДА?" на Общественном телевидении России. Меня зовут Николай Матвеев. И вот тема сегодня: Россия – демократическая страна, где закон един для всех. Но возникают ситуации, которым довольно трудно найти объяснение. 4 сентября возле посольства Мьянмы на несанкционированную акцию протеста против произвола в отношении мусульман собираются 800 человек. Полиция не разгоняет собравшихся и задерживает только 20 протестующих. Сразу вспоминаются акции православных активистов с блокированием Центра имени Сахарова, выставки фотографа Стерджеса, и угрозы поджечь кинотеатры, который выпустят в прокат фильм "Матильда". Санкции за эти действия к активистам применены не были. А вот и обратная сторона медали – на акциях оппозиции за последние полгода задержаны более 1,5 тысячи человек. Речь идет и об акции оппозиции 26 марта, и об антикоррупционном шествии 12 июня. Многие участники получили штрафы, административные аресты, есть даже приговоры с реальными тюремными сроками. Взглянув на ситуацию, возникает вопрос: откуда у российской системы правосудия двойные стандарты? Почему закон не един для всех? То же самое касается и области права. Почему за кражу еды от голода, как это было в феврале в Приволжском крае, пенсионерку приговорили к году исправительных работ, а за смертельное ДТП в Брянске владелец элитного авто полностью оправдан и отпущен на свободу? И таких примеров достаточно. Можно ли говорить об изъянах в российской системе правосудия? Трактуются ли по-разному правоохранительными органами, судьями и властью законы? Почему так происходит? И чем чреваты последствия? Николай Матвеев: Я сразу хочу обозначить позицию и задачу нашей передачи: мы не встаем ни на чью сторону, а просто как журналисты хотим понять, в чем проблема и можно ли эту проблему решить. Владимир Константинович, есть ли изъяны в российской системе правосудия? Владимир Мамонтов:Я как журналист хочу сказать, что, конечно, они есть. И всю мою журналистскую биографию я занимался тем (ну, среди всего прочего), что расследовал всевозможные случаи вот такого либо нарушения законов, либо какого-то неправильного правоприменения и так далее, и так далее. И всегда это было. Николай Матвеев: А вы ловили себя на мысли, что правосудие действует избирательно? Владимир Мамонтов:И всегда это было. И правосудие действует избирательно. И чем дальше я живу, тем больше я понимаю, что по-другому и быть не может. Правосудие – это не какая-то чугунная статуя или какой-то чугунный символ, а это мы с вами. Какие мы – такое у нас и правосудие. Какие мы? Мы допускаем у себя… Я имею в виду – не только у нас в России, а вообще люди таковы. Я как-то беседовал с очень крупным чиновником в Вашингтоне, который был здесь послом одно время, а теперь работает там, в Госдепе очень крупная личность. И в ходе этой беседы пошел разговор о двойных стандартах. Я говорю: "Ну, как же так? Вот двойные стандарты. Вы же применяете двойные стандарты?" – "Конечно, – сказал он. – Если в наших интересах, то мы обязательно их применяем, дорогой Владимир. И не только двойные, а и семерные, и восьмерные". Николай Матвеев: О зарубежной практике, обещаю вам, поговорим подробно. Вы согласны в том, что изъяны правосудия – это отражение настроений и состояния в обществе? Дмитрий Аграновский:Ну конечно. Правосудие – это живой организм. И изъяны правосудия, если вы обратите внимание, они примерно одинаковые во всех странах. Во всех странах абсолютно правосудие носит избирательный характер. Мало того – во все времена и при всех режимах. Нас в школе учили, что государство – это орудие классовых интересов, а право, выраженное на бумаге, – воля господствующего класса. Но если вы обратитесь, например, к европейскому суду, который я очень уважаю, то там то же самое. Есть конкретный человек, допустим, Алексей Навальный, в отношении которого практика явно выбивается по сравнению с практикой в отношении всех других политических активистов. То есть это, я думаю, болезнь. Скорее, наверное, это все-таки болезнь абсолютно всех судов или изъяны абсолютно всех судов. Это есть. Николай Матвеев: То есть в данном случае законодательное и исполнительное в этом законодательстве отражает человеческое в нас? А как же Пушкин в оде "Вольность": "Превыше вы всегда народа, но выше вас всегда Закон"? Степан Сулакшин:Хочется коллегам возразить. Совершенно не поддерживаю мысль, что какие мы, таково и правосудие, и что у всех все так же, как у нас. И не так же, как у нас, и не мы тому причина. "Каков поп, таков и приход". Система законодательства, система правоприменения, система исполнения наказаний – это элемент, составная, производная политической системы от ее культуры. У нас есть историческая часть, а есть актуальная путинская часть. Историческая – это "тройки", это обкомы КПСС, это когда начальство никогда не подлежало тому же самому правосудию. Более современная часть – появились коллегии присяжных, да? Так их по три раза тасовали, чтобы Квачкова посадить, когда его обвиняли в попытке покушения на Чубайса. 96–98% решений суда поддерживают обвинительные заключения, а не наоборот, хотя состязательность, хотя равны права сторон и так далее. Когда сам участвуешь в суде, смотришь на судью с ее стеклянными глазами, когда следователь ФСБ получает свидетельские показания из разных городов, но с одинаковыми ошибками, под копирку написанными, то историю вспоминаешь. Владимир Мамонтов:А вы противоречите… Николай Матвеев: А почему вы считаете… Владимир Мамонтов:Ведь это же мы, Господи! Это мы все такие. Степан Сулакшин:Это не мы. Владимир Мамонтов:А кто? Это какие-то инопланетяне? Это инопланетяне прилетели? Судья со стеклянными глазами – он с Марса, с Венеры? Степан Сулакшин:Это те самые, кто породил суперкоррупцию, а потом с ней борется. Если вы хотите сказать, что те 86 дутых процентов, которые сейчас за Путина якобы голосуют, то – тогда мы. Только нет этих процентов. Есть фальсификации в 2–2,5 раза… Владимир Мамонтов:Есть фальсификации. А есть люди, которые идут и реально голосуют. Вот это тоже есть. Николай Матвеев: Ваша позиция понятна. Спасибо. Сейчас, секундочку, дам слово. Владимир Мамонтов:Вы знаете, в первой части я вообще не понимаю… У нас нет разногласий. Вы считаете, что это какие-то отдельные люди, что власть – это отдельно от народа, и что как-то взяли и кого-то выбрали не так, какие-то проценты приводите. Слушайте, я глубоко убежден, что сегодняшняя власть, какая бы она ни была, она абсолютно достойна своего народа – и наоборот. И больше того – среди тех 80 или скольких-то процентов, которые выбирают эту власть, многие, очень многие выбирают ее совершенно сознательно. И если вам это не нравится, то это ваш вопрос. А у них есть резоны так поступать. В них работает социальный опыт, в том числе и тот опыт, о котором вы говорили. И когда они реально, в отличие от вас, реально смотрят и сравнивают сегодняшний день с их историческим взглядом, с тем, что им рассказывали отцы отсидевшие, деды и так далее, они говорят: "Да нет, вообще-то. Честно говоря, это слишком громко сказано – про фашизм и про все остальное". Вот что важно. Степан Сулакшин:В 2,5 раза фальсифицированы итоги выборов! Николай Матвеев: Друзья, к сожалению, мы ушли в другую степь. В одном из изданий была опубликована подборка из семи примеров, когда никаких последствий деяние не имело, то есть не возбудили уголовное дело, даже доследственную проверку не начали. Например, Навального облили зеленкой, блогера Варламова облили зеленкой. Латынину облили, простите за подробности, экскрементами, а потом подожгли ее автомобиль. Но при этом автор статьи сетует на то, что никаких последствий со стороны закона не было. Они должны были быть, вот если вникать в нюансы этих эпизодов? Или просто кликушество со стороны возмущенной части населения: "Вот почему здесь это не работает, а там это работает"? Как вы считаете? Игорь Пастухов:Ну, должны, безусловно. Но в основном ведь то, что вы описываете – это, извините, составы преступлений. Я как адвокат говорю. Это дела частного обвинения в основном. Николай Матвеев: Поясните. Частное обвинение – что вы имеете в виду? Игорь Пастухов:Есть категория уголовных дел сравнительно небольшой тяжести, по которым уголовное преследование возможно только тогда, если ты пожаловался. Николай Матвеев: Сам пришел? Игорь Пастухов:Сам пришел. Николай Матвеев: А не просто кто-то увидел на улице. Игорь Пастухов:У нас общий принцип – публичное обвинение. То есть это не зависит от того, потерпевший хочет уголовного дела или не хочет… Николай Матвеев: Но эти люди же жаловались. Игорь Пастухов:Государственная власть если хочет уголовного преследования, то она его организует. А вот облили зеленкой – это, насколько я понимаю, ну… Николай Матвеев: Но человек хотел, чтобы нашли тех, кого наказали. Дмитрий Аграновский:Так там же дела возбуждены, насколько я помню, просто они двигаются… Николай Матвеев: Не двигаются. Игорь Пастухов:Во-первых, я не знаю, возбуждены или не возбуждены. Дмитрий Аграновский:Возбуждены. Николай Матвеев: По части возбуждены, а по части не возбуждены. Игорь Пастухов:Во-вторых, облили зеленкой… Когда ситуация, что зеленка залила ему глаз и причинила телесные повреждения, тогда, насколько я помню, дело уголовное действительно было возбуждено. Дмитрий Аграновский:Да. И по машине Латыниной тоже. Игорь Пастухов:Другое дело, что мы обсуждаем, насколько быстро оно двигается и к какому пути оно придет. У меня особых сомнений нет, поскольку там очевидные обстоятельства. И человек был известен, который залил, и телесные повреждения известны. Я не сомневаюсь, что приговор по этому делу будет. Другой вопрос – какой жесткости? Но он будет. Сказать, что здесь реакции никакой нет у государственной власти – это тоже неправильно. Что касается проблемы обвинительного уклона – к сожалению, у нас в уголовном правосудии, безусловно, это есть. Николай Матвеев: Давайте поставим точку. Где у нас главный слом происходит? Мы сами неправильно прописали правила, по которым живем, то есть законы, или в людях изъяны? Владимир Новицкий:Я хочу сказать, что на самом деле все избирательные казусы правосудия происходят в пределах, определенных нормами закона. Николай Матвеев: То есть пределы беспредела? Владимир Новицкий:И домашний арест для Васильевой, и домашний арест для Улюкаева, и содержание в "Лефортово" недавнего узника, которого только что, недавно задержали, замруководителя главы ФСИН Коршунова – это все в пределах нормы закона. Вопрос, что применяется она избирательно, да. Если говорить о простых людях, то 90 с лишним процентов случаев, если обращается с соответствующим ходатайством следствие о взятии под стражу, безусловно, удовлетворяются. Николай Матвеев: А вы сами как лично относитесь к этой избирательности? Владимир Новицкий:Я плохо отношусь. Я правозащитник. Николай Матвеев: Плохо. А что нам делать-то? Как от нее избавиться? Владимир Новицкий:Как от нее избавиться? Наверное, однозначно ответить невозможно, потому что избирательность правосудия существовала везде и существует везде, к сожалению. Вопрос – насколько часто она применяется, насколько эффективно реагирует на нее общество? Это другое дело. Мы помним случаи, допустим, в отношении такого известного человека, как Стросс-Кан. Помните? Сумели на фоне скандала сместить с серьезной должности. Там же тоже была избирательная реакция, которая фактически, как только они решили свою задачу, была устранена. Так, к сожалению, происходит нередко и у нас. И конечно, безусловно, играет роль и местечковость, и какие-то связи между людьми, в том числе примеры, связанные с дорожно-транспортными происшествиями. Безусловно, влияет. Но бороться с этим можно, только если каждый такой случай по возможности придается гласности – и тогда система дает отбой. Николай Матвеев: Вы перечислили Васильеву, Улюкаева, сказали, что эта мера пресечения абсолютно законная. Владимир Новицкий:Да, законная. Домашний арест. Николай Матвеев: То есть избирательность вписана в закон? Игорь Пастухов:Более того, это не избирательность. Вот для меня как для адвоката и как члена Совета при президенте по развитию гражданского общества проблема в том, что в деле Васильевой закон уголовно-процессуальный применен так, как он написан. Проблема в этом – что у нас в законе написано, что дела… Владимир Мамонтов:А довольны ли мы? Нет, мы недовольны. Общество недовольно. Николай Матвеев: А своим недовольством мы, получается, вмешиваемся? Владимир Мамонтов:Хотелось бы круче, правда? Игорь Пастухов:Проблема в том, что у нас эта норма применяется в целом плохо. Мы знаем прекрасно норму закона о том, что предприниматели, люди, совершившие хозяйственные преступления… нет необходимости их держать в камере во время следствия. И тем не менее, подавляющее большинство… Николай Матвеев: И сколько у нас бизнесменов сидит? Игорь Пастухов:Об это я и говорю. Непосредственно в законе написано: если человек является руководителем коммерческой организации и совершил преступление в связи с деятельностью своей в качестве руководителя, он не должен сидеть в камере. Однако… Николай Матвеев: То есть подчиненный должен сесть… Игорь Пастухов:Нет, это воля законодателя. Однако наши суды говорят: человек, который совершил хищение, его деятельность не соответствует статье 2-й Гражданского кодекса о законном извлечении прибыли, и поэтому он не предприниматель. Суды отказываются исполнять волю законодателя. И для меня – и как для адвоката, и как для человека – это главная проблема. И с моей точки зрения, изменить ее можно только, к сожалению, сверху вниз, самой судебной системой, только усилиями высшего суда, который должен отменять решения, не соответствующие закону, и требовать применения закона правильно. Николай Матвеев: Мысль понятна. Спасибо. Дмитрий Аграновский:Есть достаточно простые способы – не то что как избавиться от этой избирательности, но, по крайней мере, ее подкорректировать. Это как можно более широкое привлечение общественности во всех сферах, расширение компетенции судов присяжных, введение народных заседателей. Сейчас тенденция прямо обратная. Например, дело Улюкаева (это статья 290, часть 6) недавно было выведено, вся эта категория выведена из-под подсудности присяжных. Подсудность присяжных сокращается, как шагреневая кожа. А в США, где есть свои проблемы, там даже арестовывают присяжных. Представляете, насколько у нас было бы меньше арестов, если бы решение об аресте принимали жители того же города. Дело не в местечковости. Игорь Пастухов:Не совсем так. Не арестовывают… Николай Матвеев: Секундочку. Вы сказали, что не совсем так. Игорь Пастухов:Я сказал, что не совсем так. Так, конечно, присяжные не арестовывают. Там так называемое большое жюри решает вопрос – достаточно ли собрано полицией доказательств для того, чтобы… Николай Матвеев: Ну, итог тот же самый, не меняется. Игорь Пастухов:Тем не менее, арестовывает там судья. Николай Матвеев: Готовясь к программе, я нашел интервью члена Совета по правам человека Сергея Пашина. Возможно, в этом фрагменте и есть объяснение, почему у нас изъянов в правовой системе предостаточно. Давайте посмотрим. Сергей Пашин, член Совета по правам человека при президенте РФ: "Судьи выносят неправосудные решения, хотя и не за деньги, а из страха за свою судьбу. Потому что если судья кого-то оправдывает и проявляет мягкость, то его самого начинают считать взяточником сотрудники прокуратуры, следствия и ФСБ, он попадает в черный список, и на его карьере можно поставить крест". Николай Матвеев: Как бы вы прокомментировали вот такую мысль? Владимир Мамонтов:Ну, бывает, я думаю, и такое. А почему бы и нет, в конце концов? Вы знаете, я думаю так. Оказывается, у нас какая сила общественного мнения! Оказывается, мы тут – журналисты и все мы с вами – вот как мы влияем на эту самую судебную систему! И она нам все еще не нравится. Понимаете? Мне кажется, что здесь, если человек, если судья реально настоящий профессионал, у него характер есть и так далее, он не может попасть под эту историю. Но, к сожалению… Владимир Новицкий:Это не общественное мнение. Здесь не про общественное мнение, здесь говорится про мнение госорганов. Игорь Пастухов:Прокуратура, следствие, ФСБ. Владимир Новицкий:Это совершенно другое. Николай Матвеев: По одному, пожалуйста, по одному! Обратите на меня внимание! По одному! Владимир Мамонтов:Вы знаете, я думаю, прокуратура тоже себя так ведет ровно потому, что есть общественное мнение. И вот с той же Васильевой… Игорь Пастухов:Я вас умоляю. Владимир Новицкий:Есть понятие "стабильность следствия". Владимир Мамонтов:Ну, допустим. Владимир Новицкий:Если возбудили дело, должен быть обвиняемый. Если есть обвиняемый, должен быть приговор. Если приговор, то должен быть обвинительный. Это стабильность правосудия. И об этом постоянно докладывают со всех уровней. Владимир Мамонтов:Правильно вы все говорите. Если вас послушать, то Васильева должна сесть на 25 лет. Понимаете? А вы говорите: "И обвинительный уклон у нас, и то, и себе, и пятое-десятое". А Васильева гуляет! Николай Матвеев: Юрий Артемьевич, внесите, пожалуйста, ясность. Действительно судьи испытывают частный страх перед тем, что могут остаться без работы, поэтому вынуждены – друзья, давайте по одному, пожалуйста! – поэтому вынуждены нарушать? Юрий Костанов:Судья у нас не являются реально независимыми. Тут было сказано, что если твердые моральные убеждения у него, так он вытерпит. Пашин, о котором вы сейчас вспомнили, он судья в отставке. Николай Матвеев: Знает, о чем говорит? Юрий Костанов:Знает, о чем говорит. И он расстался с судебным ведомством не потому, что он плохо судил, а как раз наоборот. Игорь Пастухов:Потому что он слабый человек и не имеет внутреннего… Юрий Костанов:И я знаю случаи, когда председатели судов субъектов федерации на совещаниях судей районных судов говорили: "Оправдаете взяточника – сядете рядом". Кого он там будет оправдывать после этого? Что, он не понимает? Игорь Пастухов:Написать оправдательный приговор так, чтобы его не отменили, на два порядка сложнее, чем доказать обвинение. Николай Матвеев: Пожалуйста, друзья, обратите на меня внимание! Я здесь есть. Это не голограмма, я живой человек. Владимир Мамонтов:А "казус Васильевой" как вы объясните тогда? Юрий Костанов:Часто вам удавалось добиться отмены незаконного приговора… Николай Матвеев: Друзья, по одному, пожалуйста! Юрий Артемьевич, а если эту ситуацию, которую вы обрисовали, сыграть в другую сторону? Объявили наказание за то, что если ты не посадил взяточника, то сам туда за ним поедешь. Все к этому человеку относятся как к взяточнику, но по результатам дела мы понимаем, что дело сложное. Возможно, человек действительно не брал, его оболгали. Но судья понимает, что если сейчас он не вынесет удобный для власти приговор, он поедет вслед за взяточником. Не обратная ситуация? Игорь Пастухов:Ровно об этом Пашин и сказал. Юрий Костанов:Существует презумпция невиновности как непреложный принцип правосудия. У нас она практически не действует. Что нашептал оперработник следователю – то следователь и зафиксировал в протоколах. Что следователь написал в обвинительном заключении – то судья повторил в приговоре. Они же диск с обвинительным заключением в суды передают. Николай Матвеев: То есть механизм выстроен? Юрий Костанов:Апелляция как институт, направленный на исправление судебных ошибок немедленное, не работает. Это уже следующая ступень обжалования. Работает… Как бы сказать? Настолько редко включает свои возможности, что вообще трудно учесть. Понимаете? Николай Матвеев: Дмитрий Владимирович, а может, нам в законе прописать, что мы защищаем судей независимо от того, какое решение они вынесут? Дмитрий Аграновский:Так вот, я как раз хотел про это сказать. Я выступаю… Юрий Костанов:Я принимал участие когда-то в подготовке закона "О статусе судей"… Николай Матвеев: Друзья, по одному, пожалуйста! Юрий Костанов:В законе мы записали нормальное положение о том, что судья не отвечает за вынесенный им приговор. Потому что если судью каждый раз за приговор требовать к ответу, то он не сможет судить на самом деле. Судья должен быть свободным человеком для того, чтобы он мог судить свободных людей. К сожалению, на практике эта норма не работает уже давно, почти с самого начала. Не работает. Для того чтобы судьи стали независимыми, ведь на самом деле не так много надо. Надо, во-первых… Это большинство теоретиков, да и практиков, которые этим занимаются, говорят, что сводится все к простому – надо институт председателей судов сделать совсем иным. Это должны быть люди, временно избираемые самими судьями данного суда на краткий срок, чтобы он знал, что год прошел – и все равно вместо него сядет другой. Николай Матвеев: Как партийные выборы, да? Юрий Костанов:Потому что председатель осуществляет связь со всей исполнительной властью. Связь очень мощная. Вот вам в порядке примера. Когда-то я руководил Управлением юстиции Москвы, и мы занимались организационным обеспечением работы районных судов. Приходит ко мне судья Солнцевского районного суда… Николай Матвеев: Юрий Артемьевич, пожалуйста, коротко. Юрий Костанов:Коротенький пример. Вы сразу поймете, что он к месту. "Что такое?" – "А вот квартиру не дают". А по закону положена судье квартира. И еще там должны быть излишки какие-то, чтобы судья мог где-то посидеть и подумать отдельно от других. Хорошо, начинаю выяснять. Мне говорит этот начальник Солнцевского жилищного управления: "А что она отдала две квартиры каким-то милиционерам? Пусть она нам вернет эти две квартиры, мы ей их и дадим. А так мы не будем ей ничего давать". Ну, всех собак на него спустили, что называется. Вот вам связь. Понимаете? По закону имеет право, а реально – ничего. Исправили. Теперь Судебный департамент вправе сам купить жилье для судьи, если местная власть не делает этого. Но надо и дальше обрезать эту пуповину. Николай Матвеев: Ясно, спасибо. Степан Сулакшин:Вообще очень важные две темы упустили. Если в предыдущем историческом цикле у нас была так называемая социалистическая законность, то на сегодня она стала "капиталистической" законностью, где правит бал административный ресурс… "Капиталистическая" в кавычках, конечно, в нашей российской версии. Где правят бал телефон, административный ресурс, родственные связи и элементарный подкуп. Адвокаты прекрасно знают, хотя и не будут говорить (и я их понимаю), сколько стоит пробашлять, чтобы кого-то освободить из имеющих хорошие капиталы людей. Дмитрий Аграновский:Не знают. Степан Сулакшин:Вы не знаете. Предполагают, естественно. Это, как говорится, корпоративный долг – не знать. Это совершенно правильно. Владимир Мамонтов:В 1917 году сменили страшную, абсолютно коррумпированную, продажную, сгнившую Российскую империю на новый вариант, на новый мир, который мы построили. Теперь мы говорим: "Этот новый мир опять оказался не таким хорошим". Мы называем его "социалистической законностью" (в кавычках) и так далее, и так далее. Что же нам, в конце концов, мешает? Нам как танцорам что мешает? Слушайте, царская Россия была неправильная. Советский Союз опять был неправильный. Нынешний режим опят неправильный! Николай Матвеев: По одному, пожалуйста! Я обещал слово. Дмитрий Аграновский:Я уверен, что мы в этой передаче никаких глобальных вопросов не решим. Когда я сейчас читал Пашина… Есть рекомендации Совета Европы 2010 года для всех государств Европы, где та же самая проблема. Там рекомендуется разъяснять властям, что судьям ничего не будет за избрание альтернативных мер пресечения. То есть это не только российская проблема. И главное, чтобы у властей была политическая воля регулировать правосудие. Потому что на сегодняшний день главное – поддержание стабильности. Нет, режим сменить мы не можем и не ставим сейчас такую цель, но власти должны вести кропотливую работу. Потому что обвинительный уклон правосудия – это государственный уклон. И нас, адвокатов, опрокидывают без всякого труда. И на сегодняшний день судье лучше пойти навстречу прокурору, чем какому-то адвокату. Игорь Пастухов:Легче. Дмитрий Аграновский:Кто там за адвокатом стоит и его подзащитным? А за прокурором – вся сила государства. Николай Матвеев: Скажите, а может, нам поможет прецедентное право, которое процветает на Западе? Владимир Новицкий:Нет, я хотел бы сказать о другом. Николай Матвеев: О чем? Владимир Новицкий:На самом деле один из инструментов, который позволит в какой-то степени восстановить правосудие, – это возврат избираемости судей нижнего звена. Мировые судьи, судьи первой инстанции должны избираться. Не должно быть абсолютного назначения судей в рамках властной вертикали. На самом деле из судей создан такой корпоративный корпус, который существует исключительно во многих случаях для себя и уже обеспечивает свои интересы. Это видно и по новеллам в законодательстве, когда пробиться в кассацию невозможно. Судья единолично решает, что это дело может пойти рассматриваться в кассационную инстанцию, а это – нет. И 90% жалоб отметаются чисто условно, не рассматривая само дело. То есть институт кассации, который должен быть еще таким дополнительным фильтром в борьбе за законность, отметается. И тема со стабильностью правосудия. На самом деле я думаю, что здесь вина и доктринальная наша. Если бы наши специалисты в области права, исследуя систему применения правосудия во всех странах, сказали бы, что вообще нормальная норма оправдательных приговоров по уголовным делам (мы говорим про уголовные дела только), допустим, 15%, а ниже – это говорит, наоборот, о какой-то нездоровой системе в правосудии, то тогда, наверное… Николай Матвеев: То есть если оправдывать 10 из 90, то уже не здорово? Владимир Новицкий:Я должен сказать, что, допустим, "тройки", о которых любят вспоминать, и сталинское правосудие… Николай Матвеев: Коротко, пожалуйста. Владимир Новицкий:Оправдательных приговоров в "тройках" было от 15 до 30%, то есть это не было абсолютно 100%. А сейчас… Николай Матвеев: Спасибо большое "тройкам"! Какие они большие молодцы! Друзья, давайте перейдем к прецедентному праву, которое имеет свое применение на Западе. Посмотрим сюжет, а потом вернемся и будем обсуждать. В России нет официально прецедентного права. Когда суд выносит решение, адвокаты в последующих делах просят судью вынести по схожему делу аналогичный приговор, так как ранее был создан прецедент. Это часто вызывает довольно противоречивые ситуации. Так, в 2007 году политик Алексей Навальный в центре Москвы устроил стрельбу из травматического пистолета по одному из посетителей дебатов в клубе "Гоголь". Причина – мужчина пытался напасть на политика. Дело спустя год было закрыто. А 30 августа 2017 года за стрельбу в отеле был задержан известный бизнесмен Умар Джабраилов. Он никого не ранил, но суд избрал ему меру пресечения в виде подписки о невыезде. В феврале суд в Ивановской области приговорил к условному сроку 70-летнюю пенсионерку за кражу от голода еды у соседей. Как следует из материалов уголовного дела, осужденная пенсионерка Надежда Шакурова в августе 2016 года украла с чужой кухни кетчуп и немного сахара, а в начале декабря – две банки тушенки, упаковку макарон, сахар, печенье и 17 пакетиков чая. Общий ущерб составил 630 рублей. Тут сразу вспоминается дело о махинациях с 3 миллиардами рублей бывшей сотрудницы Минобороны Евгении Васильевой. Ее приговорили 8 мая 2015 года к 5 годам колонии, но уже 23 июля чиновница вышла на свободу. Одним из последних громких дел в России стало дело о сбитом ребенке в подмосковном Железнодорожном. Женщина во дворе одного из домов насмерть сбила ребенка, и следствие долгое время отказывалось возбуждать уголовное дело, мотивируя отказ отцу мальчика тем, что дело все равно закроют и женщина отделается штрафом. Если бы не общественный резонанс, неизвестно, дали бы расследованию ход. Необходимо ли в России ввести прецедентное право? Будет ли оно работать? И если нет, то как добиться справедливости простому народу? Николай Матвеев: Сначала хочу спросить журналиста. Я сейчас применю юридические термины. По внутреннему убеждению или по сходным обстоятельствам? У них как? По сходным обстоятельствам. Если случилось, они применили эту практику – и дальше эта практика действует на все подобные случаи. У нас случилось, применили – и следующий такой же эпизод рассматривается с нуля, и могут быть совсем другие решения. Владимир Мамонтов:Знаете, по бумажке это так, а по жизни не так. Николай Матвеев: А как? Владимир Мамонтов:По жизни, конечно, эти прецеденты откладываются в головах – в головах судей, в головах защитников. Они работают тоже. Они просто не прописаны каким-то образом. И на мой взгляд, это не очень хорошо, что только в головах. Может быть, это надо прописать еще где-то там каким-то образом вам, коллеги. Вы юристы, вам виднее. Но мне кажется, что со своей стороны мы, люди, у которых это в головах, должны… Единственное, что мы можем делать – это громко об этом говорить. Вы правильно сказали. Только благодаря общественному резонансу какие-то из этих дел, возможно, продвигаются лучше, чем могли бы. Это правда. Но в некоторых случаях нашего общественного резонанса и журналистских материалов тоже не хватает, как мы это видим, как мы это понимаем. Ну, будем трудиться, стараться. Я другого выхода не вижу. Если нужно еще что-то прописать в законе – ну, посоветуйтесь своей коллегией, я бы так сказал. Мы вас поддержим. Если это вы скажете как профессионалы, мы как журналисты, как общественность скажем: "Ладно, давайте, пропишите". Но мы бы все хотели, чтобы это превратилось в законность какую-то внутреннюю, в какой-то внутренний стержень превратилось во всех нас. А это дело долгое и не очень быстрое. Николай Матвеев: Мы часто оглядываемся на Запад. Может быть, и по прецедентному праву нам нужно перенять пример? Может, в этом собака зарыта? Дмитрий Аграновский:Это совсем другой принцип организации права. Мне как-то в свое время (не так давно) сотрудники "Бюллетеня Верховного Суда" жаловались, что резко упал тираж. У нас есть "Бюллетень Верховного Суда", в котором приводится как раз то, что условно можно назвать прецедентами, то, что Верховный Суд считает правильной практикой. Я еще застал время, когда все судьи, адвокаты, прокуроры читали. И можно было прочитать в суде – и как-то повлиять на приговор. Сейчас, в настоящее время никто эти руководящие указания не читает. Николай Матвеев: Почему? Дмитрий Аграновский:А потому, что Верховный Суд, к сожалению, смотрит на них тоже сквозь пальцы. И количество измененных приговоров упало катастрофически. Николай Матвеев: Вы с огорчением констатируете. Дмитрий Аграновский:Что бы следователь ни направил в суд, в суде это "съедят". Что бы суд ни отправил в вышестоящую инстанцию, это оставят в силе. Вот это главная проблема. Николай Матвеев: Пожалуйста. Юрий Костанов:Позвольте. Мне кажется, что говорить, что у нас вообще нет прецедентного права, неправильно. У нас нет его в таком виде, в каком оно есть в Англии, допустим, или в Соединенных Штатах. Но я живу не там, не в Лондоне и не в Юте, а я живу в Москве, и мне интересно, как работает это здесь. А здесь это работает на самом деле. Посмотрите на постановления и определения Конституционного Суда – каждое из них решает определенную правовую проблему. И все адвокаты (и не только адвокаты) ссылаются на мнения Конституционного Суда, высказанные по конкретному делу, но применимые и в других делах, потому что там чисто правовой аспект. Николай Матвеев: И Верховный Суд реагирует на эту апелляцию? Дмитрий Аграновский:Вот в этом и проблема, что не реагирует. Николай Матвеев: Не реагирует Верховный Суд. Юрий Костанов:Это другой вопрос. Игорь Пастухов:Это главный вопрос. Николай Матвеев: Технологически это прописано, а фактически это не имеет никакого результата. Юрий Костанов:И пусть не жалуются сотрудники редакции "Бюллетеня Верховного Суда". Существует Интернет, и теперь все постановления, решения, определения и так далее Верховного Суда очень легко найти в Интернете. Надо только уметь искать. Это второе. Игорь Пастухов:Падение бумажного тиража – это безусловный признак. Юрий Костанов:И третье. Вы совершенно правы – тот, кто хочет исполнять закон, он его будет исполнять, и будет искать все эти постановления, определения. А кто не хочет – не будет. Николай Матвеев: Тем не менее, я повторю эту полухудожественную уже формулировку. Как лучше – по внутреннему убеждению или по сходным обстоятельствам? Прямо поэзия! Игорь Пастухов:Вы понимаете, внутренние убеждения формируются из анализа обстоятельств. Дмитрий Аграновский:Конечно. Игорь Пастухов:Я хочу сказать, что у нас элементы прецедентного права были применены в арбитражной системе. Было в качестве закона установлено, что правовые позиции, которые формулирует Президиум Высшего Арбитражного Суда, являются поводами для отмены судебных актов, которые не соответствуют этим позициям. Если другой судья – нижний, субъектового уровня – принял решение, толкуя закон не так, как Президиум Высшего Арбитражного Суда, кассационный суд должен отменить такое решение. И эта система работала, и прекрасно работала. Но, к сожалению, она умерла вместе с системой Высшего Арбитражного Суда. И наша проблема в том, что как раз отказывается, я думаю, традиционно, исторически система судов общей юрисдикции применять правовые позиции Конституционного Суда, Верховного Суда как поводы для отмены приговоров. Николай Матвеев: Не смотрите, пожалуйста, на экран. Не смотрите! Вот прямо пару секунд. Степан Сулакшин:Слово дадите – не буду. Николай Матвеев: Как вы считаете, как ответили люди на вопрос: "Как вы считаете, сегодня российские суды работают лучше или хуже, чем несколько лет назад?" Степан Сулакшин:Хуже. Николай Матвеев: Хуже? Давайте посмотрим, как ответили. Степан Сулакшин:А кто подсчитал? Николай Матвеев: Эх… Лучше! Игорь Пастухов:Главное – кто считал. Николай Матвеев: Видите? Игорь Пастухов:И как задали вопрос. Дмитрий Аграновский:ВЦИОМ утверждает, что 84% наших граждан счастливы. Николай Матвеев: Меняются цифры в позитивную сторону. Владимир Мамонтов:"Ничего не изменилось в позитивную". Николай Матвеев: Видите? Лучше, на 8% изменилось. Людей, которые считают, что… Владимир Мамонтов:Нет, они с 90-ми сравнивают, видимо. Игорь Пастухов:С чем сравнивают? Николай Матвеев: Нет, смотрите, смотрите, смотрите… Игорь Пастухов:В 2011 году сравнивали с предшествующими годами. В 2011 году, конечно, было лучше, чем в 90-х, сомнений нет. Но сейчас хуже, чем в 2011-м. Наша проблема ведь в этом. Владимир Мамонтов:Но они этого не подтверждают. Люди не подтверждают. Игорь Пастухов:А потом, как вы знаете, опросы… Николай Матвеев: Подождите, графики об обратном говорят, насколько я понимаю. В 2011 году спросили людей – они сравнили с 90-ми. В 2017 году спросили – сравнили с 2011-м. Графики показывают, что людей, которые доверяют судебной системе, стало больше: здесь – 10%, там – 18%. Что-то я не так трактую? Степан Сулакшин:А красный цвет? Николай Матвеев: В общем, я понял! Кто-то видит стакан наполовину полным, а кто-то – наполовину пустым. Я, видимо, тот, кто видит стакан наполовину полным. Да, пожалуйста. Игорь Пастухов:Это, конечно, хорошо. Но просто беда в том, что мы-то видим конкретные судебные решения. И та самая пресловутая система оправдательных приговоров… Я всегда говорю коллегам: "Коллеги, для суда присяжных готовят лучшие следователи, у них выступают лучшие прокуроры – и получают 15–17% оправданий. Для судов остальных…" Ну, уберем те самые 70%, когда обвиняемого или заставляют, или он сам выбирает сделку с правосудием и соглашается с обвинением. Когда я вычленил из статистики Судебного департамента дела частного обвинения… Я взял статистику районных судов только по делам состязательных процессов, то есть минус признание вины и минус сделка с правосудием, и минус суды присяжных, естественно. У меня получилось 0,3% оправданий в районном суде. У нас даже, я не знаю… Мы с коллегами много обсуждали. Даже на собственном сайте Верховный Суд без всяких комментариев вывесил статью одного из авторов РАПСИ (Агентства правовой и судебной информации), в которой написано, что главная задача суда – это назначение наказание. Не определение вины, не установление виновности, а назначение наказания! При системе, когда 0,2% (это уровень статистической погрешности) оправдательных приговоров, когда я пытаюсь доказать, что прокурор неправ, то это означает, что все решения, которые должен у нас по Конституции принимать суд (только суд имеет право назвать человека виновным), фактически у нас сегодня принимает следователь. Причем следователь принимает… Николай Матвеев: То есть в этой иерархии следователь… Игорь Пастухов:Без нормального внешнего надзора… То есть за следователем сегодня по закону следит тот самый начальник, команды которого он выполняет, решая конкретное дело. Дмитрий Аграновский:Они это рассматривают как производственный процесс, а оправдательные приговоры – брак в этом процессе. Они стремятся, чтобы брак минимизировать. То есть это производственный процесс, конвейер по обработке заготовок. Николай Матвеев: Кстати, как адвокатское сообщество оценивает работу судебной системы в России? Владимир Новицкий:Я думаю, что не совсем так, как в данном опросе, поскольку здесь, безусловно… Николай Матвеев: Адвокатов не опрашивали, да? Владимир Новицкий:Я думаю, что нет. Здесь влияет, конечно, тот факт, что возбужден был целый ряд громких уголовных дел, по которым все-таки вынесены какие-то приговоры. И соответствующим образом люди воспринимают данные громкие дела как признак более эффективной работы правосудия. Хотя на самом деле абсолютно… Николай Матвеев: Ну, фамилии некоторых судей стали прямо именами нарицательными, можно поэмы писать. Владимир Новицкий:Абсолютное большинство дел, абсолютное большинство случаев – это обычные рядовые случаи. Допустим, та же самая история с режиссером Серебренниковым, которая так громко прозвучала, где весь фактически бомонд выступил единым фронтом и написал целый ряд писем в его защиту, хотя к нему применили тот же самый домашний арест, который приравнивается к одному дню лишения свободы на самом деле. И человек, находящийся под домашним арестом, если он даже будет осужден, на это количество дней, месяцев или лет он не будет находиться в реальной тюрьме. Но здесь априори все высказали, что он, безусловно, ничего не совершал. Мы не знаем. Я тоже считаю, что он, возможно, ничего не делал и абсолютно невиновен. Но тысячи случаев, когда вот так же берут бизнесменов, людей, которые возглавляют какие-то фонды, которых также обвиняют в том, что они нецелевым образом израсходовали средства, берут под стражу – и никто не выступает в их защиту фактически. И таких случаев очень много. Игорь Пастухов:И есть даже хуже, есть обратные ситуации. Дело Серебренникова – это дело хозяйственное, это дело той самой предпринимательской деятельности. Он осуществлял предпринимательскую деятельность, реализуя заказы Министерства культуры. По закону его нельзя сажать в камеру. Его под домашний арест отправили под нажимом общественного мнения. Извините, издевательски как направили, вы же помните прекрасно. В командировку в Питер отправили бригаду для того, чтобы привезти его в Москву за восемь дней до конца съемок фильма, который он снимает по заказу Министерства культуры, то есть на те же самые бюджетные средства. И забрав его из производственного процесса за полшага до окончания, сделали так, что эти средства потрачены впустую – фильм он закончить не может. Дмитрий Аграновский:Есть обратная ситуация. Разрешите. Есть ситуация, когда либеральная общественность требуете посадки… Владимир Мамонтов:Спектакли – это другое. Николай Матвеев: Друзья, по одному! Игорь Пастухов:В Питере он снимал, его забрали со съемок. Николай Матвеев: Друзья, пожалуйста! Дмитрий Аграновский:Мы обижаемся на суд. А есть, например, дело Олега Миронова, который пытался сорвать концерт Макаревича. Хорошо или плохо – это другой вопрос. Он пытался сорвать концерт Макаревича. Николай Матвеев: Кстати, фильм спорный, как говорят. Дмитрий Аграновский:Административка чистой воды. Но либеральная общественность обратилась к Иванову. Венедиктов, руководитель "Эха Москвы", открыто говорит, что "мы применили все меры". И было следствие, был суд – и человек был посажен. То есть они добились, что человек за административку был посажен как за уголовное преступление. А чего же мы от судов хотим? Вы спасаете не всех, вы спасаете своих, а чужих требуете сажать. Так что же вы от судов требуете оправдательных приговоров? Николай Матвеев: Пожалуйста, коротко. Владимир Мамонтов:И та же общественность, о которой здесь коллега говорил, которая вступилась за Серебренникова… Вот смотрите – за Серебренникова они все вступились хором, да? А вот я что-то не слышал голоса общественности точно такой же за огромное количество случаев неправильного правоприменения за что хотите. Там народу сидит простого по ошибке… Вот за бабулю-пенсионера они бы взялись – все директора театров, главные режиссеры, журналисты? Игорь Пастухов:Прошу прощения. Люди выступают за тех, кого они знают. Владимир Мамонтов:А вот за бабулю эту? Николай Матвеев: А почему они выступают за тех, кого они знают? Владимир Мамонтов:А почему? Игорь Пастухов:А потому, что… Николай Матвеев: Подождите, подождите! Получается, это такая тусовочная справедливость? Игорь Пастухов:Прошу прощения. Любой человек выступает за того, кого он знает. Николай Матвеев: Нет, не любой человек. Игорь Пастухов:Люди выступают за тех, кто входит в их сообщество. Владимир Мамонтов:Это клановая вещь. Вот смотрите. Мы тут спорили, а иногда у нас внутри самого закона удивительные вещи просто как для журналиста и человека. Например, сейчас есть дело Ляскина, парня, которого ударили, он начальник штаба у Навального. Его ударили трубой по голове и так далее, и так далее. Его сейчас требует общественность (ну, его соратники) переквалифицировать в статью… Не просто человека, бабушку ударили или парня ударили, Ляскина конкретного, а общественного деятеля! И оказывается – тогда за удар трубой этому человеку грозит больше. Слушайте, а где тут равенство? Игорь Пастухов:У нас закон… Владимир Мамонтов:А зачем нам такой закон? Игорь Пастухов:Прошу прощения… Владимир Мамонтов:Почему такой закон? Прошу прощения, а что это за закон, который за политического деятеля, когда ты ему дашь по голове трубой, ты сядешь на пять лет, а если женщину беременную – на год? Зачем мне такой закон? Степан Сулакшин:А депутатская неприкосновенность? Владимир Мамонтов:А депутатская неприкосновенность? Степан Сулакшин:Так они сами для себя и приняли. Николай Матвеев: Друзья, у нас хоровое пение началось, я вынужден вмешаться и прекратить. У нас, к сожалению, не совсем много времени осталось, поэтому я вынужден выйти на финишную прямую. И прежде чем мы перейдем к другой мысли, давайте посмотрим цитату известного политика Владимира Лукина. Пожалуйста. Владимир Лукин, член Совета Федерации ФС РФ, 2 марта 1993 г.: "Мы опять у опасной черты. Опять не можем договориться между собой. Неужели еще один поворот страшного российского колеса?" Николай Матвеев: Это 93-й год. Вам не кажется, что это актуально сейчас, спустя 24 года, по-прежнему? Дмитрий Аграновский:Ну, сразу Поклонская вспоминается. Николай Матвеев: Если посмотреть на наше прошлое – уж и смены режимов мы переживали, и кровавые смены режимов, – всегда же таким зеркалом обстоятельств было то, что низы полностью были недовольны тем, что происходило в верхах. Вот это чувство несправедливости от того, что одинаковая буква закона по-разному играет в отношении разных людей, и приводило, собственно, к печальным последствиям для всей страны. Есть у вас такие ощущения, что мы подбираемся к этой черте? Дмитрий Аграновский:Сейчас, в последнее время есть, потому что такое впечатление, что кто-то явно через… не хотелось бы переходить на личности, но через Поклонскую ту же раскачивает ситуацию. В обществе снижается порог применения насилия, это однозначно. Но я почему-то вспомнил 94-й год, события в Лос-Анджелесе, когда оправдали полицейских, избивавших негра… афроамериканца (сейчас так говорят). И помните, какое было восстание, да еще и вооруженное? Не дай бог нам что-то такое. Конечно, сейчас, в последнее время ситуация, я бы сказал, ухудшилась по сравнению с 3–4 годами ранее. Степан Сулакшин:Но причина-то не только в несправедливости правосудной системы. У людей есть такая жаба, которая их душит. Знаете, почему была сверхсмертность после распада Советского Союза? Не из-за низкого уровня жизни (это точные данные), а из-за разницы в уровнях жизни, из-за несправедливости. Нынешний политический режим побил рекорды в мире. Коэффициент фондов, расслоение социальное больше даже, чем в Америке. Режим – угроза номер один для страны. Он готовит новую революцию. Николай Матвеев: Что нам делать? Как посадить власть и общество за стол переговоров и сузить этот мостик? Степан Сулакшин:Поменять власть. Владимир Новицкий:Во-первых, наверное, если говорить уже такими большими категориями… Николай Матвеев: Да, да, мы вышли на обобщение. Владимир Новицкий:…то в данной ситуации надо менять частично нашу Конституцию, надо изменять порядок выборов, включая выборы президента, где не два раза подряд, а всего два раза можно избирать на высшую государственную должность. Второе – перераспределять… Николай Матвеев: А можно я пример приведу – не очень удобный для тех, кто апеллирует к большим срокам руководства страны? Ангела Меркель сколько лет у власти? Владимир Новицкий:Дело в том, что… Николай Матвеев: Руководитель одной из самых демократических стран в мире. Владимир Новицкий:А кто говорит, что обязательно… Степан Сулакшин:Им повезло. А нам не повезло. Владимир Новицкий:Нет, а кто говорит, что обязательно все, что есть на Западе – это правильный пример? Мы помним, что Римская республика в период республики (да и формально в период империи) имела двух консулов, которые избирались всего на один год. Николай Матвеев: Я Рим не застал, а вот при современной Германии приходится жить. Владимир Новицкий:Да. Но на самом деле в определенной степени это же было тоже не случайно. Это была система сдержек и противовесов и смены конкретных лиц, которые в силу кратковременности пребывания во власти вынуждены были считаться в тех случаях с элитой, с сенаторами. Но сегодня никто не мешает сделать подобное и считаться с мнением народа. Николай Матвеев: Вы как считаете – что нужно сделать, чтобы общество и власть сели за стол переговоров? Игорь Пастухов:Что нужно сделать? Николай Матвеев: Да. Без радикальных мер. Ну, серьезно, трезво давайте. Игорь Пастухов:Как минимум говорить об этом громче. У меня есть четкое убеждение, что самый высший уровень руководства недостаточно информирован о фактических обстоятельствах жизни в стране, что доклады наших руководителей первым лицам вряд ли стопроцентно достоверны, к сожалению. И я сталкиваюсь, я как адвокат вижу, что когда ко мне приходят в качестве клиентов лица из высших уровней управления, они говорят: "Как же так?!" Пока с ними это не случилось… "Мы не думали, что все так творится. Мы не думали, что такие следователи. Мы не думали, что такое безобразие в судах. Мы считали так, как рассказывает наша пропаганда государственная, что у нас все прекрасно, мы растем, у нас стабильность". А стабильность-то у нас… К сожалению, ну, не на лучшем уровне застабилизировались. Степан Сулакшин:Да нет никакой стабильности. Есть такой показатель "политическая температура общества"… Игорь Пастухов:Прошу прощения. Есть такое ощущение, что это стабильность падения. Николай Матвеев: Нестабильность есть, но… Владимир Мамонтов:А можно полстакана оптимизма? Можно? Николай Матвеев: Давайте. Только не выплескивайте! Владимир Мамонтов:Боже, избавь меня! Вот этого не надо нам, вот этого нам не надо. Полстакана оптимизма заключается в следующем. Вот цитата из Лукина, которая была, она 93-го года. И когда человек в 93-м году говорит: "Мы стоим у опасной черты", – я понимаю, да. Я жил, это видел, понимаю. И все мы это тоже видели и понимаем. Николай Матвеев: Было ощущение? Владимир Мамонтов:Было. Но когда он сегодня это говорит – он нагнетает. Я бы так сказал – он нагнетает. Слушайте, вот здесь пример очень интересный привел коллега. Он говорит – Поклонская. Слушайте, мы обсуждаем не то, гикнулась Россия или нет, как в 93-м, а мы обсуждаем, выпускать ли какой-то нам фильм или не выпускать какой-то нам фильм. И мы спорим… Дмитрий Аграновский:Не какой-то. Владимир Мамонтов:Неважно. Даже важный. Дмитрий Аграновский:Это очень серьезная тема. Владимир Мамонтов:Но все равно это по сравнению с тем, куда мы впали в 90-е годы, это такое счастье! Я, например, это страшно приветствую. Идут бешеные споры о том, царь Николай – святой, не святой… Николай Матвеев: А как вы относитесь к мнению (и оно сейчас представлено, в том числе и в средствах массовой информации), что это намеренный вброс, чтобы расколоть общество? Владимир Мамонтов:Абсолютно. Абсолютно не исключаю даже другого. Намеренный вброс? Вы знаете, да на этом не расколешь ты общество. Может быть, даже здесь выковывается, в этих спорах, возможно, идиотских подчас, потому что там много с обеих сторон неверного, неграмотного и глубоко мне чуждого, но все-таки эти споры – они верхушечные, во-первых. Во-первых, верхушечные. А во-вторых, они гораздо лучше развала страны и революций. Плохо, что у нас… Правильно сказал отец Тихон в своей речи… Николай Матвеев: Шевкунов. Владимир Мамонтов:Шевкунов. Он сказал: "Плохо, что у нас в годовщину Великой Октябрьской социалистической революции, Октябрьского переворота один-единственный фильм выходит, и это "Матильда". Это странно и это плохо". И тогда сбиваются ориентиры. Когда 1993 год – мы у черты. И 2017-й – мы у черты. И 2050-й – мы будем опять у черты. Не знаю, по-моему, надо более здраво на это дело смотреть. Сейчас мы не у черты никакой, граждане судьи… Николай Матвеев: Я из 50 минут общения понял, что тема живая, горячая, мы обязательно будем ее продолжать. А пока мы вынуждены заканчивать программу. Блиц, вопрос ко всем одинаковый. Пожалуйста, просьба отвечать коротко. Понятно, что сложно коротко ответить, но быть покороче. Когда и при каких обстоятельствах мы смело с вами соберемся за одним столом и скажем: "Закон един для всех"? Степан Сулакшин:В 2021 году, когда случится законная и мирная (это обязательные слова) революция, сотни реформаций произойдут. Одной панацеи, одного решения нет. Николай Матвеев: Я застал одну революцию, моя семья чуть от голода не умерла в 90-е годы. Владимир Новицкий:Я думаю, что садиться надо уже сегодня, но к идеальному варианту мы не придем, к сожалению, никогда. Николай Матвеев: Когда мы сядем за стол переговоров и скажем: "Все хорошо"? Игорь Пастухов:Это два вопроса: когда мы сядем за стол и когда мы скажем? Николай Матвеев: Это два ответа. Игорь Пастухов:С последним ответом я согласен, что "все хорошо" мы не скажем никогда. Такого не бывает. Это жизнь. Но садиться надо было вчера и выстраивать наши отношения с государством как систему сдержек и противовесов. А применительно к судебной системе одна из проблем, которые влияют серьезно, – перегруженность работой судей, проблема судебной нагрузки, которая объективно приводит в том числе к тому самому конвейеру в апелляционные инстанции, когда на дело отводится иногда… на слушание в апелляции, то есть чтобы перепроверить суд первой инстанции, пять минут. Николай Матвеев: Спасибо. Юрий Артемьевич, ваше мнение. Когда мы сможем сказать: "Закон един для всех"? Юрий Костанов: Вообще один из древних философов сказал: "Для того чтобы государство процветало, надо, чтобы там были хорошие законы и чтобы они исполнялись". У нас и законы так себе (хотя и не так плохи, как сейчас говорили), и правоприменение вообще на нижайшем уровне. Николай Матвеев: У нас жестокость законов компенсируется необязательностью их исполнения, да? Юрий Костанов: А во главе всей правоприменительной системы находится суд. Надо, чтобы суд был действительно реально независим, чтобы судья не думал ни о каких-то последствиях для своей карьеры и так далее, а чтобы он думал только о деле, о судьбе человека, который перед ним на скамье подсудимых. Если это будет когда-то сделано, будет хорошо. Ждать революции? По-моему, это слишком долго. Надо уже сейчас над этим работать. Николай Матвеев: Пожалуйста. Дмитрий Аграновский: К сожалению, "оранжевая революция" никуда не ушла, она стоит у нас прямо за спиной, поэтому власть все-таки должна перестать ее бояться, научиться доверять своему народу и развивать (в хорошем смысле слова) гражданское общество, чтобы не только судьи не боялись выносить оправдательные приговоры или не арестовывать, но и чтобы люди, активисты не боялись высказать свое мнение. Потому что сейчас… Как сказала у нас мама одного подзащитного: "Раньше сажали за лишнее слово, а сейчас не понятно, какое слово лишнее". Владимир Мамонтов: Я с коллегой соглашусь, потому что… Ну, конечно, этот пафос, что "нам нужна революция" – мне это чуждо, прямо скажу. Но вот тезис о том, что у нас несправедливости много, безумно много – это факт. Вот когда мы с этим будем как-то работать все вместе – вот тогда, может быть, мы ответим на ваш вопрос, равны мы будем все перед судом или нет. Когда справедливость восторжествует в имущественной сфере, в социальной сфере, в духовной, в культурной – в какой хотите. Никуда она не денется и в юридической тоже. Николай Матвеев: А я знаю, с чего начать путь к справедливости. Лично я начну с себя. Берегите себя! Будьте с нами на ОТР. Всего доброго!