«За безопасность необходимо платить, а за ее отсутствие расплачиваться». Уинстон Черчилль Дмитрий Лысков: Здравствуйте! Я – Дмитрий Лысков. Это программа «ПРАВ!ДА?». И вот тема нашей дискуссии сегодня: Чрезвычайные происшествия в школах, которые заканчиваются трагедией, – только верхушка айсберга в разговорах о проблеме безопасности детей в школах, где они проводят большую часть своего времени. Согласно данным исследователей, более 60% российских школьников подвергаются унижению со стороны сверстников. По-прежнему актуальны проблемы подростковых суицидов, увлечения деструктивными группами в интернете, распространения и употребления наркотиков. Многие родители просто боятся отправлять детей в школу и задаются вопросом: должна ли школа нести ответственность за безопасность учебного процесса, и можно ли быть уверенным, что с твоим ребенком там ничего не случится? Кто и за счет чего сделает школу безопасным местом для детей? Дмитрий Лысков: Отправляя свое чадо в школу, мы надеемся, что там его научат необходимым предметам – математике и русскому языку, физике и биологии, многому другому; привьют уважение к старшим, общую культуру в обществе. Но что делать, если родители будут вынуждены своего ребенка в буквальном смысле слова защищать? Безопасность в школе обсуждаем мы сегодня с нашими уважаемыми экспертами. Марианна Евгеньевна, насколько я понимаю, Национальная родительская ассоциация провела не так давно мониторинг школ именно в плане безопасности и учебного процесса, и нахождения там детей. Каковы результаты? Марианна Шевченко: 8% родителей боятся, постоянно боятся и не доверяют системе безопасности школы. 23%, отправляя ребенка в школу, ни за что не опасаются. И большинство – это более 60% – относятся к ситуации с пониманием и считают, что случаи бывают разные, и могут случаться форс-мажорные обстоятельства. Причинами вспышек вот такой агрессии у подростков большинство родителей видит и считает, что это проблемы в семье. На втором месте – это взаимосвязь виртуальной агрессии, которая переходит в реальную жизнь. На вопрос «Есть ли подростки в классе у ребенка, которые склонны, от которых можно ожидать проявления агрессии?» большинство ответило утвердительно. Для того чтобы откорректировать поведение таких детей, большинство опять же считает, что это задача службы школьных психологов, а на втором месте стоят учителя, и только на третьем месте – родители. Родители готовы доверить своего ребенка психологу и дать разрешение службе психологов на работу с ребенком, большинство родителей готовы. Так же, как и самостоятельно вступать в диалог с психологом, приходить в школу и также работать – большинство ответило положительно. В январе прошлого учебного года прошел целый ряд вспышек просто агрессии в школах. Мы спросили, были ли какие-то разговоры с родителями в связи с этим. Дмитрий Лысков: Я как раз хотел уточнить. Вы упомянули про эти инциденты с агрессией. Это как раз речь идет о январских случаях прошлого года? Марианна Шевченко: Совершенно верно. В большинстве школ с родителями действительно поговорили на эту тему. И практически треть отметила, что дали конкретные инструкции, советы. И в связи с этим родители говорят, что сейчас это им помогает для того, чтобы подготовиться морально в том числе к началу учебного года и проговорить в очередной раз с ребенком эти вопросы. Для обеспечения безопасности в школе большинство признает необходимость усиленной работы школьных психологов в тандеме с родителями. На втором месте стоит передача охраны из ЧОП в ведомства МВД. Далее идет введение личного досмотра. Собственно, вот это три топовые варианта, которые предлагают родители. Дмитрий Лысков: Хорошо, спасибо, что изложили действительно интересные результаты. Виктор Николаевич, ОНФ, насколько я понимаю, тоже проводил свой мониторинг. По данным, которые у меня приведены, обследовали 500 школ в 85 субъектах Российской Федерации. В первую очередь меня интересует что? Вот как раз после январских событий прошлого года обещали безопасность в школах сильно ужесточить, чтобы посторонние не могли проникнуть, поставить все-таки охрану, тревожные кнопки, металлоискатели. Ну, в первую очередь, вы заметили вот это усиление? И во вторую очередь, а вот как вы, представители ОНФ, проходили в школу? Вот я прихожу к своей дочке в школу – и меня не пускают. А как вы обследовали, интересно? Виктор Рожков: Ну, совершенно справедливое замечание, что с безопасностью в школах есть очевидные проблемы. Результаты того исследования, которое мы провели, показывают, что каждая третья российская школа имеет определенные проблемы с режимом безопасности. Это когда можно пройти без спроса каких-либо документов. Это когда территория школы имеет определенные дефекты в заборе, что совершенно посторонние люди могут туда без проблем пройти. Это вопрос отсутствия видеокамер фиксации, которые смотрят, кто заходит, как заходит. Это отсутствие элементарных регламентов у работников, которые должны следить за безопасностью в школах. К сожалению, иногда заходишь, и даже просто никто не записывает, кто ты такой и откуда пришел, да и вообще с какой целью. Ну, мы в Общероссийском народном фронте безопасность в школах в этом смысле рассматриваем куда более шире. Мы к этому вопросу относимся, начиная с того, как же ребенок вообще доходит до школы. К сожалению, здесь мы сталкиваемся с первой проблемой, которая очень часто возникает, – это безопасность дорожного движения на тех участках дороги, которые прилегают к территории школы. Дмитрий Лысков: Виктор Николаевич, но разве это не ведение ГИБДД, в конце концов? Почему именно в вопрос школ и безопасности школ отнесено дорожное движение в их окрестностях? Виктор Рожков: Ну, ГИБДД в этом случае имеет функцию именно надзорного органа. А полномочия по устранению этих аварийно-опасных участков дорог, по исправлению недостатков в режиме безопасности дорожного движения лежат на плечах органов местного самоуправления. К сожалению… Дмитрий Лысков: Ну, получается на них повлиять? Вот вы провели инспекцию, вы обследовали 500 школ, выявили такие проблемы. Устранены эти дефекты? Виктор Рожков: Вот один из свежих примеров нашего такого конструктивного взаимодействия с органами власти – это город Пушкино Московской области, микрорайон Клязьма, школа № 15. Вот там уже далеко не первое десятилетие рядом со школой нет никакого пешеходного тротуара. Как итог – машины встают и паркуются по обе стороны. Зимой это просто все засыпается снегом, и дети практически вынуждены идти чуть ли не по разделительной полосе по дороге в школу. Дмитрий Лысков: Устранена эта проблема? Виктор Рожков: Да. Вот теперь там есть пешеходные тротуары. И я надеюсь, что дети теперь смогут безопасно ходить в эту школу. Дмитрий Лысков: Спасибо. Это на самом деле замечательно. Лия Валентиновна, вот мы уже упоминали действительно трагические события января прошлого года. С другой стороны, да, дорожное движение, я понимаю, но это все-таки не совсем относится непосредственно к проблематике школ. С какими угрозами, с вашей точки зрения, сейчас в современной России сталкиваются школьники? Мы все-таки задали линейку от самого страшного до не совсем даже относящегося именно к школьной территории. Лия Шарова: Все-таки я считаю, что вопросом безопасности должны заниматься родители, потому что каждый из родителей напрямую отвечает за безопасность своего ребенка. И в чем родительская ошибка всех родителей? Мы все считаем, что если мы поговорили с ребенком, то мы повлияли на решение проблемы. Это неправда. То есть что делают сейчас родители? Я сталкиваюсь с запросами родителей на тренингах и, соответственно, с реакцией детей. Это два полярных мира. То есть родители просят избавить, вытащить детей из интернета, решить проблему травли. Родители боятся, естественно, того, что ребенок уйдет с каким-то посторонним человеком и поддастся на какие-то уловки и манипуляции. Но родители привыкли передавать друг другу вот эти панические волны, часть из которых абсолютно фейковые, абсолютно не имеют ничего общего с реальностью. И что делает каждая мама, например? Ну, я уверена абсолютно. Прочитав какую-то новость, увидев какой-то сюжет, она подзывает своего ребенка и говорит: «Ты посмотри, какой кошмар. Вот мальчика увели. Вот девочка ушла. Не сидишь ли ты в этих ужасных группах, в этих «синих китах»? Ни в коем случае так не делай! Все ли ты понял?» Ребенок говорит: «Да, конечно», – и уходит. Это нулевая эффективность. Поэтому первое, что очень хочется как-то донести до родителей – то, что нужно менять полностью всю технологию взаимодействия с ребенком, то есть перестать с ним разговаривать, а все время у них спрашивать. Во-первых, если у вас есть дети, например, до десяти лет, и вы у них спросите, как выглядит преступник, они все говорят одно и то же: это мужчина в черном, в черной маске, в черной одежде, какой-нибудь страшный, жуткий, неприятный. Дмитрий Лысков: Стереотип, понятно. Лия Шарова: Да. То есть, во-первых, можно поговорить с ребенком, просто гуляя по улице, с маленьким, с дошкольником, с младшим школьником: «Кто тебе нравится из прохожих? Кому бы ты доверился? К кому бы ты подошел и обратился за помощью?» И важно донести то, что преступник настоящий, конечно, будет выглядеть, как самый обычный человек. То есть сломаем вот этот стереотип. Второе – все дети очень зажатые, родители очень зажатые. Дмитрий Лысков: А не получится ли так, что в таком случае дети начнут бояться любого прохожего, если за каждым таким прохожим скрывается преступник? Лия Шарова: Нет, нет конечно. Дмитрий Лысков: Стереотип-то тоже ведь навязывается не просто так. Лия Шарова: Что я рекомендую делать? Ребенку можно с 3–4-летнего возраста просто объяснять: «У нас, у взрослых людей, хорошо воспитанных, у всех, есть правила: мы не подходим к чужим детям». Все. Это очень просто. «Взрослый не должен подходить к чужому ребенку, не должен ему ничего предлагать, не должен с ним вежливо болтать, не должен просить у него о помощи». Если ребенок вырастет с пониманием того, что у нас, у взрослых, это правило есть, то любой взрослый человек, который это правило нарушил, автоматически ребенок будет просто знать, что взрослый неправ. И это даст ему право четко ответить: «Я вас не знаю и не буду с вами разговаривать», – маленький ребенок. Ребенок постарше, подросток просто может проигнорировать. То есть надо дать детям право проигнорировать этого постороннего взрослого, потому что это объективно, в общем-то, правильно. Дмитрий Лысков: Вот интересный момент вы затронули. Екатерина Вячеславовна, прозвучала мысль о панических волнах, которые распространяются среди родителей, по отношению к деструктивным группам в интернете, суицидальным, по отношению к преступникам, в том числе и которые могут находиться вокруг школ, и так далее и тому подобное. Как отличить фейковую волну от вполне реальной опасности, которая угрожает детям действительно в школах? И как родителям провести вот эту грань? Екатерина Шумякина: Я хотела бы поддержать Лию в плане того, что действительно, первое, дети не знают, как выглядит преступник. Я тоже провожу лекции в школах, езжу, и они все описывают дядьку плохо пахнущего, плохо одетого, с бородой, в маске, с оружием, с пистолетом, с ножом. Тут вопрос состоит в том, что… Дмитрий Лысков: То есть такого бандита из леса? Екатерина Шумякина: Да. Тут вопрос состоит в том, что дети должны научиться отказывать взрослым в помощи, потому что взрослый человек свои проблемы должен решать с взрослыми, а никак не с детьми. То есть если, например, его зовут поймать собачку, отвезти птичку в клинику, «у меня ключи в квартире», например, «закрылась квартира, помоги мне»… То есть чем может помочь ребенок? Ребенок не думает о том, что вообще это странно. То есть у него в этом плане логика отсутствует. Он идет и помогает, потому что его взрослые учат, что нужно помогать, и это правильно. Но помощь должна быть адекватной. То есть если идет старенькая бабушка с сумкой, два подростка идут и ей эту сумку помогут донести до квартиры – это одна помощь. А если останавливается машина, открывается окно, ребенку показывают большую коробку с роботом и говорят: «Поехали, у меня еще таких пять есть, я твоим друзьям подарю», – и ребенок туда садится – вот здесь опасность. То есть родители должны общаться со своими детьми и объяснять им все. А родители, по сути, откупаются от детей, покупают им телефоны, планшеты, приставки. Вот сидит ребенок вроде как дома, с приставкой или с планшетом, и все хорошо. Дмитрий Лысков: Екатерина Вячеславовна, чтобы опять же было понятно. Да, все, что вы рассказываете, абсолютно логично, абсолютно здраво. Но не фейковая ли это волна? Ну, может быть, я чего-то не понимаю. У нас действительно массово процветает киднепинг в стране? Я же этого не вижу. Может быть, не стоит детей прямо уж так шокировать? Екатерина Шумякина: Ну, у нас, к сожалению, здесь наверное, не присутствуют представители различных поисковых организаций, но детей по стране в год пропадает очень много. Они сами уходят из дома, с друзьями куда-то уходят, в какие-то группы вступают и выполняют задания. Но самое страшное, когда они просто без вести пропадают, а потом находят труп. Дмитрий Лысков: Александр Иванович, у вас было какое-то дополнение к этой мысли? Александр Руденко: Вы знаете, мне кажется, что все наши программы, которые существуют в школе и говорят о безопасности, обучают детей безопасности, они во многом учитывают ту атмосферу, в которой живет ребенок, тот район, в котором живет ребенок. Одно дело – жить в сельской местности, где люди друг друга знают и где совершенно другие отношения между людьми. И другое дело – жить в большом городе, мегаполисе. И поэтому вот так раздавать общие правила, знаете, что существует универсальное правило для ребенка, для всех, где бы они ни проживали – я думаю, что это не так. И второе. Мне кажется, что мы немножко сейчас уходим от темы нашей программы все-таки – безопасности школы. Что должна делать школа? Я знаю по школам Московской области. Есть программа «Все цвета, кроме черного», и там есть, прямо поставлена тема урока: безопасность, как себя вести. То есть отрабатываются практические упражнения, есть пособия. Другое дело, что этих пособий у нас маловато, они не являются обязательными. И если вы посмотрите разделы учебника ОБЖ, то я не могу сказать, что они прямо современно подают эту тему. Дмитрий Лысков: Александр Иванович, просто уточню: а это все-таки разовые какие-то акции, такие занятия, или это на постоянной основе проводятся такие занятия? Александр Руденко: Основы безопасности жизнедеятельности – это обязательный курс, он обязательно будет в школе, и его будет проходить каждый учащийся. Другое дело, что эти занятия в начальной школе – они часть предмета «Окружающий мир», где-то включены как элемент. Дмитрий Лысков: Ну и не будем лукавить – в значительной части учебных учреждений этот предмет преподают спустя рукава, прямо скажем. Александр Руденко: Все ведь зависит… Знаете, я не могу сказать, что спустя рукава. Но если вы живете в городе, где что-то случилось, то это сразу поднимает и педагогов, и педагогическую общественность, чтобы пересмотреть свои программы. У нас такая возможность есть. Но если, еще раз говорю, вы живете в спокойном городе, конечно, наверное, там отношение немножко будет другое. Дмитрий Лысков: Просто смотрите… Александр Руденко: Но программы есть государственные, и мы их обязаны выполнять. Дмитрий Лысков: Вот интересный момент. Я специально взял подборку чрезвычайных происшествий в школе за 2017–2018 годы. Это три январских события… ну, вернее, два январских события – это Сосновый Бор в Бурятии и в Перми. Кроме того, 5 сентября 2017 года (это, правда, уже в 2017-м) Ивантеевка, Московская область. А кроме этого, 18 января 2018 года в Симферополе ученик седьмого класса ранил своего товарища из пневматического пистолета. 17 января в деревне Смольное Челябинской области в ходе драки на перемене ударили ножом 16-летнего подростка. 22 декабря в Комсомольске-на-Амуре стрельба на территории школы из пневматического пистолета, дети ранены. 28 сентября 2017-го, Клинский район Московской области – опять стрельба из пневматического пистолета. 17 ноября 2017-го года на уроке географии играли с перочинным ножом, подросток получил рану бедра с тяжелейшим кровотечением. Не драка, они играли с ножом. Стрельба из пневматического пистолета, игра с ножом, стрельба из пневматического пистолета… Вот список. Извините, если на уроках «Основы безопасности жизнедеятельности» объясняют простейшие и элементарные правила, то такого не должно быть по идее в школе! Жанна Михайловна, ваше мнение. Жанна Маргулис: Я вообще слушаю… Я, наверное, в каком-то другом городе, наверное, живу. Я, наверное, не в Москве живу. Или я вижу больше, что ли. Я не знаю. Но на самом деле, по моему мнению, сейчас идет какая-то всеобщая агрессия, причем она уже, наверное, лет шесть-семь. Это не сейчас началось. Что, в мои годы никого не избивали и не убивали? Было все это. Я не говорю, что я выросла в городе определенном, но это было всегда. Просто сейчас родители очень просто к этому относятся. То есть я, например, наблюдаю школы, когда ЧОПы сидят, смотрят в экран (уж не знаю, телевизионный или вот то, что у них по школе, видеокамеры), а дети самостоятельно выходят из школы. Куда они идут? Что они делают? Никто не знает. А потом мы бегаем и разыскиваем детей. Это же ненормально все. И при этом, когда даже говоришь, что это есть – да, с охраной поговорят. Ну и на этом все. А на следующий день другой ребенок выходит за пределы школы. Потом в школе обнаруживаются битые стекла, обнаруживаются какие-то поломанные… Шприцы мы находили на территории одной школы. Это же откуда-то берется, дети находят. Это тоже территория школы – то, что за забором, внутри периметра? Дмитрий Лысков: Естественно. Жанна Маргулис: Это тоже школа, тем не менее дети это видят. Я не знаю. Для меня это все очень странно. Дмитрий Лысков: Ну, я своими глазами видел. Да, охранник совершенно спокойно выпускает старшеклассников покурить за угол школы. И они курят на территории школы. Жанна Маргулис: Вот! То есть почему мы об этом не говорим? Что на школу все валить? Вот в школе работа с психологами. А вот мой ребенок не пойдет к психологу, он сказал: «Мама, я не буду с ней разговаривать». Нормальный абсолютно психолог, женщина потрясающая. Ну не сошлись характерами. Почему я буду говорить: «Нет, мы пойдем!»? Нет, мы не пойдем. Я сама разруливаю проблемы со своим собственным сыном. А потом, есть еще другая проблема, и я с ней столкнулась еще, наверное, года три назад. Есть дети с девиантным поведением. Они конкретно есть, вот эти латентные в будущем… Ну, не буду. Которые в будущем могут совершить какое-либо правонарушение. Буду ласковой. Дмитрий Лысков: А могут и не совершить. Я думаю, что так все-таки не совсем корректно говорить. Жанна Маргулис: Ну, есть девианты, они всегда были. Дмитрий Лысков: Есть, конечно. Жанна Маргулис: Моя дипломная работа как раз была по девиантам этим, поэтому буду аккуратно выражаться. И что происходит? В большинстве случаев дети, у которых девиантное поведение с малых лет – это значит, что у ребенка что-то не в порядке с психикой. Проблемы в семье, проблемы в школе, проблемы с друзьями, проблемы на секции. Просто те проблемы, о которых никто не говорит, а все молчат. Что в результате вырастает? В 12–13 лет у ребенка скрывает крышу так, что справиться не может уже не то что школа или родители, а никто. Конкретный случай у меня был буквально два года назад, когда мы мальчика 14 лет просто пытались определить в реабилитационный центр, потому что у него были явные суицидальные наклонности. Что мы получили? Мы год потратили на то, чтобы его направили туда после прохождения всех комиссий, после установления диагноза. То есть мы год боролись за безопасность других детей в школе. И нас никто не слышал. Нам говорили: «Да вы что? Он же пока не сошел с окна, он же пока не ушел с крыши». Я говорю: «Вы идиоты все. Как можно ждать, когда ребенок это сделает?» Дмитрий Лысков: Жанна Михайловна, два очень важных аспекта вы сейчас подняли в своей речи. Жанна Маргулис: Я понимаю. Дмитрий Лысков: Давайте мы сейчас последовательно попытаемся их рассмотреть. Александр Иванович, в первую очередь вопрос безопасности. Вот мы сейчас обсудили, что охрана смотрит в монитор, дети спокойно гуляют, или их выпускают. С другой стороны, я знаю многочисленные примеры школ, где ребенка так просто не выпустят, и без записки от педагога, от родителя, без встречающего его просто не выпустят из школы. От кого зависит конкретно этот аспект безопасности в учебном учреждении? Жанна Маргулис: Даже мне интересно. Александр Руденко: Вот смотрите. Давайте мы разделим все-таки. Школа обязательно создать безопасные условия. Это то, что касается технической стороны, да? И безопасные условия – это взаимоотношения между детьми, ребенок и учителем, да? Если мы возьмем техническую сторону, то в разных областях нашей необъятной страны разные есть требования. Где-то есть требования, чтобы это были ЧОПы, люди, прошедшие специальное обучение, технические средства. А где-то этих требований нет. Жанна Маргулис: Подождите. Учитель не имеет права выпускать младшеклассника из школы… Александр Руденко: Нет-нет, минуточку! Давайте про технические средства сначала. Жанна Маргулис: Хорошо. Александр Руденко: То есть возможности даже технических средств – они разные. Бюджеты в наших образовательных учреждениях – они разные. Другое дело… Вот вы знаете, в моей школе есть охрана. Но держать ребенка шесть часов только в маленьком здании тоже невозможно, да? То есть они должны выйти в хорошую погоду в летний сад, который мы, слава тебе господи, обязаны иметь в наших школах, подышать и вернуться. Мы тоже не можем отследить каждую минуту, это довольно трудно. Но тем не менее сейчас закон выполняется. В Московской области мы обязаны иметь ЧОПы, мы должны иметь средства технического контроля. И несет за это ответственность школа. Но если этого нет, и бабушка-вахтер следит за этим… Жанна Маргулис: Я про ЧОПы говорю как раз. Александр Руденко: Поэтому вот это и не происходит. Дмитрий Лысков: Александр Иванович, я понимаю… Александр Руденко: Конечно, должна администрация следить. Дмитрий Лысков: ЧОПом в данном случае руководит администрация школы. Александр Руденко: Да, по договору, конечно. Дмитрий Лысков: По договору. Потому что обсуждать всю Россию в данном случае действительно проблематично. Ну, возьмем конкретную нашу столицу нашей Родины, Подмосковье – там одни и те же нормативы. В школах отношение совершенно разное к тем же самым детям, которые выскакивают из школы или не выскакивают. Это конкретно администрация школы отвечает за эти вопросы? Александр Руденко: Конечно. Дмитрий Лысков: Ну, просто чтобы наши зрители понимали этот момент. И если возникают какие-то нюансы, шли конкретно к администрации школы, правильно? Александр Руденко: Конечно, конечно. Дмитрий Лысков: Виктор Николаевич, а эта схема работает вообще? Виктор Рожков: Вы знаете, здесь вопрос связан даже больше с управленческой эффективностью самого директора школы. Мы в Общероссийском народном фронте в рамках нашего проекта «Народная оценка качества» почти всегда сталкиваемся с тем, что у родителей из года в год есть достаточно большой набор жалоб, которые не исправляются, по которым не предпринимается никаких мер. Дмитрий Лысков: Подождите. Вот вы говорите, что проблема не решается. Я хочу опять же понять схему. То есть родители из года в год идут к директору школы, жалуются, а директор школы сидит за закрытой дверью и не принимает, например, или как? Как это происходит? Ну, чтобы я понял. Виктор Рожков: Понимаете, для того чтобы, например, поставить систему видеонаблюдения – это директору школы необходимо чуть ли не в ежедневном режиме обивать пороги местной администрации для того, чтобы ему дали денег на ее установку. Как правило, ему этого не хочется делать. Либо он, извините меня, просто элементарно не организовал процесс этого учета детей, когда они приходят в школу, когда они уходят из школы, наличие хотя бы какого-то элементарного журнала и шлагбаума. Извините меня, да просто даже дырку в заборе заделать – я не думаю, что это какой-то вопрос фантастических капиталовложений. И поэтому в первую очередь подобного рода вещи зависят напрямую от самого директора школы, от того подхода, с которым он приходит на свою работу. Дмитрий Лысков: Марианна Евгеньевна, звучало здесь уже у нас в студии, что безопасность детей – это, в принципе, задача родителей в первую очередь. Но есть у родителей реальные рычаги, чтобы повлиять на администрацию школы в плане обеспечения безопасности? Вот то, что я сейчас слышал… Жанна Маргулис: А на себя они повлиять не хотят? Дмитрий Лысков: Нет, подождите, этот вопрос мы тоже обсудим. Но в данном случае мы действительно услышали, что в школе все покосившееся, заборы развалены, охраны никакой нет, а директор, может быть, не справляется. Жанна Маргулис: Ну, мы как-то выросли. Смотрите, мы тут стоим, в студии, мы как-то выросли. Правда? Дмитрий Лысков: Ситуация другая, может быть, была. Не знаю. Давайте и это тоже обсудим. Жанна Маргулис: Нет. А может быть, у родителей сознание было другое? Марианна Шевченко: Я думаю, что тут… Екатерина Шумякина: Родители занимались просто больше детьми. Извиняюсь, я вклинюсь. Марианна Шевченко: Про ответственность родителей я скажу. Дмитрий Лысков: Конечно. Екатерина Шумякина: Да. То есть у родителей было больше времени на своих детей, у детей было меньше гаджетов, которые сейчас есть. Марианна Шевченко: Мне кажется, всегда одинаково были вовлечены родители в зарабатывание денег. Также мы проводили кучу времени на улице без контроля, без специального присмотра. Екатерина Шумякина: И не боялись ходить без родителей. Марианна Шевченко: Я не думаю, что сейчас изменились… Ну, изменились обстоятельства, но дети, родители, детско-родительские отношения, школа, на мой взгляд, не принципиально изменились. Надо говорить в том числе, говоря о рычагах воздействия, есть рабочие инструменты в каждой школе, по крайней мере они должны быть – это управляющие советы. Понятно, что многое зависит от администрации. Но от родителей, от их консолидированного мнения, что этот совет должен быть, если его вдруг нет, или, если он есть, но он формальный и абсолютно неработоспособный, то надо менять эту самую систему, входить в управляющий совет, в компетенциях которого находится в том числе и организация и обеспечение безопасности. Принимается решение о бюджете школы, на что будет выделяться. А также в этот управляющий совет было бы неплохо завести местного депутата, представителей власти. И вот когда за круглым столом… Дмитрий Лысков: И пару-тройку хороших бизнесменов, которые бы еще и спонсировали это дело! Марианна Шевченко: Ну, может быть. Неплохо, если кто-то есть из средств массовой информации. В общем, в таком дружном коллективе… Дмитрий Лысков: И из Администрации президента кого-нибудь еще обязательно, чтобы, в случае чего, Владимиру Владимировичу сразу: «Владимир Владимирович, не исполняется решение!» Марианна Шевченко: Ну, я говорю совершенно серьезно. То есть инструмент есть. Дмитрий Лысков: Но вот то, что вы описали – по-моему, это абсолютно неработающий инструмент, вот честно говоря. При таких обстоятельствах, которые вы описали… Марианна Шевченко: Подождите, подождите! Екатерина Шумякина: Вопросы к школам: школа должна, школа обязана. А почему родители ничего не обязаны? ничего не обязаны? Дмитрий Лысков: Сейчас подойдем к родителям, хорошо. Марианна Шевченко: Я прокомментирую то, что сказала. Во-первых, управляющие советы есть, и они работают – не везде, не везде эффективно, но это есть. Я вам говорю как специалист, который второй год подряд проводит огромный всероссийский конкурс на лучшую организацию работы с родителями в школах. И мы видим замечательные практики. Нельзя говорить, что этого нет. Это первый момент. Есть опыт, и у него можно учиться. Есть те, у кого можно учиться, во всех регионах. Другое дело – ответственность самих родителей, безусловно. Более того, вот говорили, чтобы много есть инструментов, всяких программ, когда детей учат в школе безопасности. Поверьте мне, если он приходит домой и видит абсолютно другую модель поведения, то все, чему его учили в школе, превращается в пыль. И все усилия, которые прилагала школа, учителя, курсы, которые приходили, если это не поддержано в семье, то оно не будет иметь никакого прикладного абсолютно значения. И поэтому я за то, чтобы делить ответственность абсолютно всем – и родителям, и учителям. Потому что говорить, например, про безопасность… А мы сегодня говорим об информационной безопасности, я так поняла, о физической безопасности. У нас 200 детей в прошлом году погибло на уроках физкультуры. А это что? Это медицина в школе. Это разве не безопасность? А кто занимается, кто обеспечивает работу медицинских сотрудников в школе? Дмитрий Лысков: И есть ли они в школе? Давайте шире поставим этот вопрос. Екатерина Вячеславовна, вы говорите об ответственности родителей. Но ведь родители, с одной стороны, не присутствуют в школе, когда там находится ребенок. И я согласен, что если у ребенка дома совершенно другая модель поведения, то вряд ли попытки объяснить ему правила поведения, особенно если ребенок с девиациями, вряд ли они помогут. Но ведь есть многочисленные случаи другие. Я как репортер сталкивался с этим, когда в школьном туалете торгуют наркотиками, употребляют наркотики, и это происходит на постоянной основе. И когда ребенок из вполне благополучной семьи попадает в такую школу, то, извините, какая тут ответственность родителей? Это ответственность школы. Жанна Маргулис: Подождите, подождите! Вы знаете, как попадают наркотики в туалет? Дмитрий Лысков: Можно я Екатерину Вячеславовну выслушаю? Екатерина Шумякина: Ну, смотрите. Во-первых, скажу, может быть, не совсем корректно. С чего у нас начинается ребенок? Со своего родителя, который его в первую очередь должен учить, должен его воспитывать и прививать ему какие-то качества, да? Ну, вы согласны со мной? Дмитрий Лысков: Ну, естественно. Екатерина Шумякина: Соответственно, если родитель со своим ребенком занимается, то он, скорее всего, все-таки может заметить какие-то изменения в поведении. Также у нас родители очень часто любят своих детей всегда защищать. То есть если ребенок пришел в школу и кого-то побил – для них ребенок все равно прав. То есть они не хотят разбираться в ситуации. «Мой ребенок прав, и точка». Школа тоже в этом смысле иногда может «дать заднюю»: «Разбирайтесь сами. А может быть, это все само рассосется?» – и т.д. и т.п. Просто нельзя одну школу во всем обвинять. Но также нельзя обвинять и родителей. Дмитрий Лысков: Ни в коем случае! Мы же говорим о комплексном подходе. То есть ребенок из приличной семьи пришел в школу, а там наркотики. И что делать-то? Жанна Маргулис: Давайте я про наркотики скажу. Дмитрий Лысков: Да, давайте, Жанна Михайловна. Александр Руденко: Давайте послушаем директора… Дмитрий Лысков: Сейчас, одну секунду! Я подойду к вам тоже. Жанна Маргулис: Более того, я стала в определенный момент персоной нон грата, потому что выпустила видеоролик как раз, и там было не только про наркотики, а там было про беспорядочный секс в школе и так далее. Я потом его убрала, естественно, потому что поняла, что, по-моему, просто слишком много я рассказала о детях. Так вот, я вам скажу, что просто так наркотики в школе не появляются. Не каждый родитель и не каждый сотрудник школы знает вообще такое слово «вписка», извиняюсь. Вот я знаю. Ну, я с детьми вообще на одной волне, у меня куча детей, которые со мной общаются, даже в Instagram. И это все приходит оттуда. То есть чтобы наркотик появился в школе – значит, эти дети уже на какой-то вписке это употребили, они это сделали. И дальше идет просто механизм, который остановить очень сложно. И когда вливается новый человек, он не придет просто так в туалет. Он должен пройти проверку. И он пройдет ее там, на квартире. Понимаете? Просто об этом никто не задумывается. Дмитрий Лысков: Вы так говорите, как будто посторонние дети просто так в туалет не заходят. Жанна Маргулис: Заходят. Но никто им ничего не продаст, потому что это может быть подстава. Дмитрий Лысков: Так там употребляют. Жанна Маргулис: Потому что свои употребляют. Ну, свои. Никто не будет чужаку сливать ни контакты, ни телефон, никто этим не будет заниматься. Занимаются только среди своих проверенных людей. Дмитрий Лысков: То есть наблюдение за этим употреблением никакой роли не играет, да? Марианна Шевченко: То есть родители из приличных семей… Жанна Маргулис: Я работаю с благополучными семьями. Марианна Шевченко: Моему ребенку, если он не употребляет, никто не продаст? То есть мы можем, по крайней мере, быть спокойны? Жанна Маргулис: Они могут его просто отодвинуть. Дмитрий Лысков: Я, господа, почему поднял сейчас этот вопрос? Есть социологические исследования, согласно которым порядка 20% школьников боятся школьного туалета. Это неспроста. Вот извините, это есть, это объективно существует. Александр Иванович, ваше мнение по этому вопросу. Александр Руденко: Вы знаете, давайте еще разочек. Да, школа отвечает за все, что происходит с ребенком в школе. Давайте с самого начала. Вот ребенок приходит в школу. Он приходил в советскую школу. Первое – он приносил справку о том, что он может посещать школу. Сейчас, согласно законодательству, этот документ не является обязательным. И мы не можем требовать его у ребенка. Мы должны его сначала взять, а потом понять, что с ним происходит, да? Жанна Маргулис: Разобраться. Александр Руденко: А бывает, что эти дети залезают под парту, они агрессивные, они мяукают, они кричат, они никого не слушают. Родители заявляют о том, что их ребенок очень хорош дома, «а вот здесь вы что-то с ним делаете». Жанна Маргулис: Более того – что он здоров. Александр Руденко: И убедить их, что надо пойти к психиатру, что надо заниматься у психолога… Нет! Они говорят: «Вы сейчас поставите ему на всю жизнь эту печать. Я не буду». И мы вынуждены – что? – выводить его в коридор, если он выйдет. То есть мы сталкиваемся с этим. У нас нет этих рычагов. Когда директор школы обращается в комиссию по делам несовершеннолетних и говорит: «Вы знаете, пожалуйста, защитите ребенка. Его мама не хочет его обследовать у медика», – нам отвечают: «Угрозы жизни этому ребенку нет». Жанна Маргулис: Как будто мы говорим об одном и том же ребенке. Александр Руденко: И эта правовая такая коллизия не позволяет нам эффективно решать. В советское время… Дмитрий Лысков: Вы знаете, я прошу прощения, я вас на секундочку буквально перебью. Не только вы говорите как будто об одном и том же самом ребенке. У меня такое впечатление, что это действительно широкая проблема. Жанна Маргулис: Которая не освещается просто. Дмитрий Лысков: Потому что я тоже сталкивался с такой проблематикой. И у моего ребенка в школе, в классе был ребенок, который срывал уроки. Жанна Маргулис: Здоровый ребенок, который на самом деле не здоровый. Дмитрий Лысков: Нет, все было мирно, но он срывал уроки, он мешал учебному процессу. И родители жаловались. И, к сожалению, ничего невозможно было сделать. У нас инклюзивное образование. Прошу прощения, я вас перебил. Екатерина Шумякина: Потому что по законодательству нельзя. Александр Руденко: Вот это проблема, с которой вы сталкиваетесь. Вы ее решаете на уровне начальной школы, да? Но в первом классе вы не можете оставить ребенка на повторный курс обучения, даже если он не имеет никакого результата. Жанна Маргулис: И только при согласии родителей. Александр Руденко: Да. То есть смотрите. Наступает второй класс, мы его как-то уговариваем, просим и прочее, прочее. Это не помогает. И эта категория детей, к сожалению, растет. Она, может быть, не многочисленная, но, как правило, в классе обязательно один-два человека таких есть. Бывает, что это буйно происходит, а бывает, что более спокойно. Поэтому еще раз говорю: неразрешенность этой проблемы. Следующая проблема, с которой мы сталкиваемся, и вы говорите – это просто физическая охрана детей. Мы должны организовать эту физическую охрану. Но эта охрана только хороша… Ну, мы же не можем все забаррикадировать, окна все закрыть, да? Его не выпускают. Он открывает окно и уходит, потому что ему просто здесь плохо, он не может справиться с этой программой, и он не может этот рюкзачочек на себе нести. А мы еще на него наваливаем! Это еще больше агрессии в нем рождает. И поэтому он уходит. Мы констатируем, мы звоним маме, мы звоним в милицию. Мама говорит: «Я на работе, с ним ничего не случится». Жанна Маргулис: А почему на продленку не отдают? Сейчас же продленка. Александр Руденко: Давайте теперь с продленкой. Продленка не является обязательной. Вы знаете, да? Это платно. Дмитрий Лысков: Она еще и платная, да. Жанна Маргулис: Ну, если мама не может забрать ребенка – пусть платит. Александр Руденко: Поэтому директора – вы знаете, это люди, которые ну не могут вот так бросить. Я же знаю всех директоров наших в Московской области. Они начинают полузаконно, незаконно организовывать индивидуальные занятия с этим ребенком, даже если у него нет этой справочки, которая ему это позволяет организовать. Они его доводят, они его стараются изолировать из класса, нарушая все мыслимые законы, чтобы как-то довести. Но родители, которые в этом классе, где ребенок есть, они говорят: «Вы вообще наведете тут порядок?» Им говорят: «Это общеобразовательная школа, это школа муниципальная. Нет, мы не можем его…» Жанна Маргулис: Равные права, равные возможности. Александр Руденко: Да, равные возможности. Вы понимаете, директор – заложник этой ситуации. Дмитрий Лысков: Лия Валентиновна, а как подготовить детей к вот этой ситуации? В конце концов, это тоже вопрос безопасности в школе. Лия Шарова: Я бы предложила по этой проблеме такой вариант решения, прямо конкретно. В каждом классе перед 1 сентября или 1 сентября собрать родителей на родительское собрание и собрать детей на собрание с первого класса и четко прояснить, что любые формы оскорблений, физического воздействия, обзывательств, подколов, насмешек, шуток относятся к разряду травли. «В нашем классе она запрещена». Чтобы каждый родитель подписал документ, по которому, если ребенок… Марианна Шевченко: Это должно висеть на стене. И дети должны это видеть каждый день. Лия Шарова: Если его ребенок оскорбляет, смеется, обзывает других детей, то он оказывает моральное давление, он оказывает травлю. И он должен быть подвергнут… Дмитрий Лысков: Лия Валентиновна, это тот самый буллинг? Лия Шарова: Да. Дмитрий Лысков: Это те самые издевательства в школах. Скажите, вот эта методика помогает это решить? Это действительно очень тяжелая проблема. Она помогает? Лия Шарова: Значит, смотрите, как решается на практике на Западе. Там тоже сейчас это очень большая проблема. В общем, мы пробуем внедрять аккуратно это в школах. Создается активный родительский комитет из трех-четырех родителей. Обычно хорошо, если это будут папы – что большая редкость в нашей жизни. Этот комитет из трех родителей существует для чего? Он имеет координаты, ему можно написать анонимно. Чтобы каждый ребенок, который подвергается каким-то оскорблениям и травле, он мог обратиться в этот комитет. И этот комитет будет приходить, разбираться, разговаривать с родителями, сидеть на уроках, то есть разбираться. Дмитрий Лысков: Жанна Михайловна, а что юридически может сделать вот такой родительский комитет из четырех родителей-мужчин? Жанна Маргулис: Ничего. Дмитрий Лысков: Подзатыльник, извините, дать не может. Жанна Маргулис: Об этом и речь. Дмитрий Лысков: Отругать не может. Жанна Маргулис: Я смотрю с правовой точки зрения… Лия Шарова: Написать заявление. Дмитрий Лысков: А написать заявление куда? Жанна Маргулис: Простая технология есть. Потому что я, естественно, работаю с семьями, где и буллинг, и избиения. К сожалению, я с этим работаю. Так вот, создание какого-либо комитета, который будет вести какие-то беседы, не имея спецобразования педагогического, например, в отличие от учителей и директора школы, какого-то психологического образования… У нас по семейному законодательству родители в приоритете по воспитанию своих детей. Кто такие эти папы, чтобы трогать какого-то ребенка? Да ну что вы? Это не будет работать в нашей России. Первая же мама-одиночка придет и этого папу так выстроит, что он вообще забудет, как в школу ходить, будет ходить его жена. Поэтому это у нас точно работать не будет. И я полагаю, что пока дети молчат и не говорят родителям о проблеме, эти проблемы будут существовать. То есть я неоднократно сталкивалась, когда ребенок приходит к родителям и говорит: «Папа, у меня такая ситуация была сегодня в школе. Она подошла и дала мне по голове учебником», – предположим. Мы разбираемся. Но мы разбираемся как? Даже когда я захожу в семьи и разговариваю как адвокат, я апеллирую только законом. Дети слушают закон, и им нравится, что если в отношении него совершается преступление, он начинает думать по-другому, он начинает мыслить по-другому. У меня дети, с которыми я работаю, они апеллируют статьями. Это на самом деле интересно. Более того, я приходила в школы как гость, и дети мне аплодировали стоя, когда я с ними разговаривала. Более того, я выяснила, кто воровал. Это был интересный эксперимент. Дмитрий Лысков: Вот вы знаете, в США в школах есть школьные полицейские. А я на самом деле понял, как нам решить проблему в школах в России: нам нужно приставить к каждому классу школьного адвоката. И тогда у нас все решится. Нет, шутки, конечно, шутками, но на самом деле, Виктор Николаевич, вот институт школьных психологов еще хотелось бы обсудить, потому что на них возлагаются огромные надежды. И Ольга Васильева говорила, что у нас, к сожалению, пока всего лишь один школьный психолог на два с половиной класса, нужно увеличивать. И на родительские сообщества возлагают огромные надежды. А работает ли реально институт школьных психологов у нас сейчас, в том числе в свете и трагических инцидентов, которые, к сожалению, пришли и на нашу землю? Виктор Рожков: Вы знаете, прямо специально, чтобы смотреть, что в каждой школе есть психолог – на это внимания не обращали. Но опять же, если анализировать штатное расписание многих школ (я не говорю про Москву, я не говорю про Московскую область), к сожалению, часто, особенно если мы говорим про сельские школы, такового специалиста там даже иногда и нет. Нет даже психолога. Что уж тут говорить? Нет иногда элементарно даже просто какого-то медицинского работника, который хотя бы по каким-то первичным признакам сможет, не знаю, человека определенным образом идентифицировать либо оказать ему небольшую медицинскую помощь. Вот эта проблема в настоящий момент стоит достаточно остро. И если говорить про наличие подобного рода персонала, то он… Вот как раз коллега подметила, что только 200 детей погибло при занятиях физкультурой. Возникает опять же вопрос: в каких условиях они погибли? И здесь надо обратить внимание на состояние наших всех спортивных площадок в школах, спортивных залов. Когда, извините меня, отсутствует медицинский работник, да хотя бы даже тот же самый психолог, у него какие-то, насколько я понимаю, элементарные азы медицинских знаний есть… Дмитрий Лысков: Психолог – не медицинский сотрудник. Психолог – педагогический сотрудник. Это все-таки две большие разницы, чтобы не вводить в заблуждение наших телезрителей. Екатерина Вячеславовна, а может ли школьный психолог действительно выявить случаи буллинга, случаи неадекватного поведения? С вашей точки зрения, работоспособна ли эта структура? Екатерина Шумякина: Ну, если психолог будет работать с детьми, будет посвящать им время, будут они ему доверять, приходить и рассказывать о своих проблемах, то я думаю, что у него есть все шансы. Дмитрий Лысков: Лия Валентиновна, а с вашей точки зрения, это действенный институт? Лия Шарова: Вот какая ситуация? В каждом классе, начиная с пятого, я всем детям задаю один и тот же вопрос на каждом занятии. То есть это уже прямо сотни. Наверное, больше тысячи классов я опросила. «Поднимите, пожалуйста, руку, у кого есть хотя бы один нормальный знакомый взрослый, к которому вы бы могли подойти и рассказать реально о проблемах, без фильтра, рассказать о том, что вас тот преследует, вам какой-нибудь педофил присылает фотографии, что вас кто-нибудь травит или у вас какие-то проблемы? Хотя бы один – родители, знакомые родителей, знакомые знакомых, учитель». И вот примерно один человек, одна рука на пять классов. Понимаете, суть проблемы не в том, что… Вот я не верю в то, что мы с вами можем что-то изменить на уровне системы. Дело в том, что мы все – дурацкие взрослые. Мы все те взрослые, к которым дети никогда не пойдут. Понимаете, нормальных, таких клевых взрослых – их считаные единицы, один на несколько тысяч. Это те самые взрослые, к которым приходят их дети, друзья детей приходят, дети какие-то пишут. К ним придут с проблемами, им расскажут, кто кого обидел. Но все родители в массе своей и все учителя – они абсолютно все на луне живут. Я была на этих уроках ОБЖ, я была на этих лекциях по безопасности. Я сижу на задней парте и вижу, насколько… Вы понимаете, они разве что там не спят, эти дети бедные, когда очередная унылая тетя унылым голосом зачитывает правила безопасности. Понимаете, это вообще не работает. Дмитрий Лысков: Но школьный психолог как раз и должен входить в доверительные отношения, стать тем самым взрослым… Лия Шарова: Какие у нас психологи? У нас те же сами тети есть. Вот та же самая тетя сидит… Я не знаю, вы помните своих школьных психологов? Дмитрий Лысков: Александр Иванович, у вас есть в школе школьный психолог? Александр Руденко: Вот в моей школе нет. Дмитрий Лысков: Нет? Александр Руденко: Вот нет. И я очень хочу. Но я не хочу такого психолога, о котором вы рассказываете. Я хочу, чтобы этот человек действительно любил детей, знал свое дело и мог работать. Таких действительно единицы. Кадровая проблема существует, да. Но это должно быть с нашим подушевым финансированием. Вот директор приходит, а ему говорят: «Денег у тебя нет, у тебя хватает только на часы, закрыть учебный план». Все остальное… А мы должны иметь дефектологов, психологов, согласно новым федеральным государственным стандартам, дефектологов, логопедов. У нас просто не хватает на это средств, просто этих денег нет. Поэтому, ну, может быть, молодого психолога, которого могли бы научить, мы даже не можем принять. Я вам говорю все-таки о школах Московской области. А представьте, какая картина по России. Поэтому у нас два с половиной психолога не на класс, а один психолог на две с половиной школы. Дмитрий Лысков: На две с половиной школы, конечно, я оговорился. Екатерина Шумякина: Можно я добавлю? Дмитрий Лысков: Конечно. Жанна Маргулис: Я бы хотела добавить, что когда я приезжаю на лекции, в основном мои лекции идут с первого по пятый класс. Я рассказываю как бы о безопасности детям. И я могу сказать, что лекции, длящиеся 40 минут, потом перетекают еще в 40 минут, потому что меня… Лия Шарова: А родители бывают на ваших лекциях? Вы приглашаете, да? Екатерина Шумякина: Бывают, да, активные. Ну, я не приглашаю, а меня родители сами приглашают. Я за свой счет издала вот такие брошюры для детей и для родителей. То есть отдельно для родителей и для детей. Соответственно… Дмитрий Лысков: Давайте покажем. Вот такие брошюры интересные. Это для детей, памятка для детей. Екатерина Шумякина: Это для детей, да. А это памятка для родителей. Дмитрий Лысков: А это памятка для родителей. Екатерина Шумякина: Соответственно, меня приглашает родительский комитет. Они иногда присутствуют, иногда не присутствуют. Но я могу сказать, что дети потом меня облепляют, и я не могу уехать точно минут 40 еще. И было несколько случаев, когда меня уже в коридоре ловили подростки и рассказывали о своих проблемах, просили: «Поговорите со мной, пожалуйста. Я хочу вам рассказать». Я завела Instagram – kidnappingnet. В этом Instagram на меня подписываются эти дети, они мне задают в Instagram эти вопросы, потому что часто бывает, что аккаунты не идентифицировать или, скажем, они не выкладывают свои фотографии, но: «Вот вы у нас были. Пожалуйста, у меня такой вопрос». И пишут разные дети, то есть и 15-летние подростки. То есть такие люди действительно важны и нужны. И то, что на них нет бюджета – это один вопрос. Я, например, за свой счет делаю всю, скажем, печатную продукцию, я бесплатно езжу по этим школам, потому что мне нравится общаться с детьми. У меня самой есть ребенок. И от общения с детьми я получаю удовольствие, потому что они все непосредственные, и хочется профилактику сделать. Дмитрий Лысков: Нужны, несомненно. И это огромный труд. Действительно, это абсолютно здорово, если человек, как вы, например, горит этой проблематикой, если человек идет в школу. Екатерина Шумякина: Я горю. Дмитрий Лысков: Потому что Москва – богатый регион. У меня тоже дети, и у них в школе есть психологи, которые ежемесячно анкетируют детей на тему профориентации, например. И это все, чем они занимаются. Даже, честно говоря, возникает вопрос: а нужен ли такой психолог в школе? Екатерина Шумякина: Самое важное, чтобы мы были, скажем, как профилактика. То есть лучше мы до наступления проблемы решим вопрос, нежели потом будет разбирать его, как с теми же самыми… Раньше же были коррекционные школы, которые, скажем… Я не знаю, как правильно. Упразднили их, сократили? Дмитрий Лысков: Они есть и сейчас, просто у нас… Екатерина Шумякина: Я так понимаю, что их практически нет. Дмитрий Лысков: Ну да, потому что у нас инклюзивное образование, и мы имеем возможность… Екатерина Шумякина: Мы сейчас, смотрите, разбираем с вами проблему того, что дети сидят под партами и воют. Это как раз проблема того, что упразднили коррекционные школы. Ну, я, например, этой темы не касаюсь. Для меня важна личная безопасность, потому что у меня, я говорю, у самой ребенок, и есть опыт работы по поимке всяких нехороших людей. И мне хочется, чтобы… Дмитрий Лысков: А скажите, пожалуйста… Вот вы затронули уже этот вопрос профилактики. А как у нас обстоят сейчас дела? Ведь раньше были участковые, детские комнаты милиции. Приходили, в конце концов, сотрудники милиции в школы, проводили профилактические мероприятия. В случае если ребенок вел себя неадекватно, его ставили на учет в детскую комнату милиции, с ним занимались. Сейчас что-нибудь подобное сохранилось вообще? Екатерина Шумякина: У нас сейчас толерантность, у нас сейчас толерантность и боязнь того… Не знаю, может быть, вы меня поддержите или нет. Это боязнь администрации школы, что родители будут жаловаться везде и всюду, и никто не будет выше разбираться с директором школы, его просто возьмут и накажут. И вместе с ним учителя накажут, и вместе с ним заместителя директора по воспитательной работе накажут. То есть никому не интересно разобраться реально в проблеме. «Там мама пожаловалась какая-то? Кого там обидели? Кто там директор? А, ну давай его, может, снимем вообще? Давай накажем». Есть такие директора, которые также не хотят разбираться в проблеме. «Что там в классе было? Проблема? Давай учителя накажем, лишим премии». И такое есть. Я не говорю сейчас про вашу школу, я говорю, что… Александр Руденко: Нет-нет-нет, коллега, давайте мы все-таки разберем. Полиция занимается своими вопросами, где четко есть нарушение закона. Екатерина Шумякина: Я говорю не про полицию. Дмитрий Лысков: Профилактика правонарушений в школах – полиция занимается этим вопросом? Александр Руденко: Профилактика для них стала вторична. Дмитрий Лысков: Не занимается? Александр Руденко: Нет, она стала вторичная для них. Екатерина Шумякина: Полиция не занимается. Александр Руденко: Этим не занимаются. Это возложено на школу. Дмитрий Лысков: Жанна Михайловна, вы сказали, что очень сложная система сегодня. Все-таки не занимается, или она очень сложная? Жанна Маргулис: Для того чтобы ребенка поставить на учет, надо не просто дойти до этой самой КДН, а надо пройти семь кругов ада, чтобы вообще даже что-то кому-то объяснить и чтобы тебя еще выслушали, потому что… Во-первых, сами родители виновного ребенка (ну, будем называть его виновным), они вообще… то есть для них ребенок самый лучший. Дмитрий Лысков: Назовем его малолетним правонарушителем. И они, к сожалению, встречаются, к сожалению. Жанна Маргулис: Родители не верят в это, нет. Их ребенок самый лучший, самый здоровый, самый прекрасный и самый замечательный. И объяснить родителю, что он сделал то, за что в 14 лет, например, можно пойти, уйти… Они не слышат. Поэтому даже дойти до комиссии – это очень тяжело. Вот если поножовщина – да, тут все как тут, прямо сразу, резко. И «скорая», и полиция, и пожарные приедут, если надо. А если этого нет, то… Это из разряда: «Бьет? Ну, еще же не убил». Вот так. Дмитрий Лысков: Это как в вопросе психиатрии, оказания психиатрической помощи: пока не совершено преступление, к сожалению, принудительную госпитализацию осуществить невозможно. Жанна Маргулис: Опять же – после 18 лет. Нет, если у ребенка, например, есть проблемы с головой и вызывают психиатрическую помощь, родители вызывают, они ответственные за своего ребенка, то они, конечно, приезжают. Но опять же устроить куда-то очень тяжело. Дмитрий Лысков: Марианна Евгеньевна, была такая мысль – ввести рейтинг безопасности школ. Пока, к сожалению, идея только прорабатывается. Но если бы перед вами сейчас стояла задача – охарактеризовать нашу текущую школьную систему по пятибалльной шкале – на какой бы балл вы ее охарактеризовали? Марианна Шевченко: С учетом вышесказанного… Дмитрий Лысков: Нет, подождите! С учетом вышесказанного будет не совсем верно, потому что мы собрались специально обсуждать проблемы, мы же не говорили комплексно и в балансе со всем позитивом. Я потому для вас такой сложный вопрос под конец программы и приберег. Марианна Шевченко: Все-таки нельзя без контекста сказанного. Я думаю, что если мы поставим… Жанна Маргулис: Честно. Марианна Шевченко: Я бы все-таки поставила «удовлетворительно». Нельзя говорить, что у нас совсем все плохо, это будет нечестно. Жанна Маргулис: Тройка? Марианна Шевченко: Это хорошая твердая тройка, которая признает все слабости и видит все перспективы, к которым нужно стремиться. Дмитрий Лысков: Спасибо вам огромное. Мы обсуждали безопасность в современной школе, ведь, отправляя ребенка учиться, мы хотим, чтобы он был счастлив, весел, здоров. Спасибо огромное нашим экспертам за эту содержательную дискуссию. Это была программа «ПРАВ!ДА?» на Общественном телевидении России. А я, Дмитрий Лысков, с вами не прощаюсь, я говорю: до свидания. Увидимся уже очень скоро.