Социальные лифты — важная составляющая процесса развития элиты. Но работают ли они сегодня в России?  Могут ли молодые и талантливые россияне добиться высокого положения в обществе, в политике, в бизнесе не обладая нужными родственными связями и деньгами?  Какие проблемы существуют в кадровой политике управленческого звена российской политике, есть ли дефицит кадров и с чем он связан? Кто придет на смену политикам и экономистам старой формации? Кто не хочет пускать способных наверх,  и почему там оказываются посредственности? "Наверху собираются сливки. И пена тоже". Артур Веллингтон. Николай Матвеев: Здравствуйте. Это дискуссионная площадка "ПРАВ!ДА?" на Общественном телевидении России. Меня зовут Николай Матвеев. И вот тема сегодня: В России продолжается курс на национализацию элит. Президент страны Владимир Путин призывает вливать "новую кровь" в политическую систему. Но найдет ли талантливая и перспективная молодежь путь к социальным лифтам, которые поднимут их на верхние этажи власти? Николай Матвеев: Готовясь к программе, наткнулся на интересное мнение, что в начале 90-х, после разрушения Советского Союза, социальный лифт в стране – то ли на радостях, то ли по какой-то другой причине – так быстро заработал и понесся вверх, и всех, кто в нем был, раскидал кого куда, а некоторых вообще завез вбок. Но с тех пор он остановился, никого никуда не возит и даже заржавел. Вот так считает автор. Действительно ли это так? А если да, то что с этим делать? И можно ли вообще изменить ситуацию? Выясняем сегодня в программе "ПРАВ!ДА?". Ольга, а на ваш взгляд, что такое социальный лифт? Ольга Крыштановская: Это система социальной мобильности, которая поднимает человека вверх, то есть вертикальной мобильности. Можно двигаться по горизонтали или даже вниз. А для того, чтобы стать элитой, надо ехать вверх. Николай Матвеев: И вот применительно к России, говоря здесь и сейчас, в 2016 году, есть у нас инструменты социальной мобильности – как вертикальной, так и горизонтальной? Ольга Крыштановская: Есть, конечно. Просто если в советское время все было институционализировано, говоря языком ученых, то есть очень четко прописано в самой системе, то сейчас фрагменты есть, где это есть, где четко ясно, а есть, где случайные процессы действуют. Николай Матвеев: Приведите пример. Ольга Крыштановская: Случайные процессы – это понятно, что "друзья и родственники Кролика". Есть понятие "обоймы" – один человек, лидер какой-то движется вперед и за собой тащит свою "обойму", то есть тех людей, с которыми ему приятно работать. Это не системно. А системно… Ну, например, в советское время был комсомол, потом партия – и наверх. Николай Матвеев: Октябренок – пионер – комсомол. Ольга Крыштановская: А сейчас в "Единой России" – "Молодая гвардия". И если ты хорошо себя проявляешь, то становишься депутатом Государственной Думы, например, или депутатом регионального парламента, или получаешь место в администрации президента. Таких случаев довольно-таки много. Николай Матвеев: Дмитрий, почти про вас – из молодежной организации, сейчас в Общественной палате, были у нас на дебатах. Вы от "Гражданской платформы", по-моему, пробовались в Думу, да? Дмитрий Чугунов: От "Гражданской силы" я был у вас на дебатах. Николай Матвеев: От "Гражданской силы", да. Дмитрий Чугунов: И я действительно отчасти соглашусь с коллегой. У нас сейчас в усеченном формате существует, знаете, такая псевдокоммунистическая история, когда есть основная партия, большая, и есть МГЕР ("Молодая Гвардия Единой России" – прим.). И многие современные политики, уже состоявшиеся, сделали свою карьеру исключительно благодаря МГЕР. Яркий пример последних дней – это назначение Сергея Поспелова временно исполняющим обязанности руководителя администрации аппарата Госдумы. Видимо, он займет должность заместителя руководителя аппарата Госдумы. Но он очень быстро вырос от руководителя поста московского МГЕР до фактически министерской должности руководителя всей молодежной политикой, а сейчас уходит еще выше, оставаясь в команде Володина – человека, который собственно и строил систему МГЕР. И поэтому это из существующих лифтов социальных это наиболее действенный. Но и он замедляет свой темп, то есть примеров за последнее время какого-то роста через эту структуру уже нет. Поспелов – фактически это выходец все-таки из нулевых. И нынешняя ситуация показывает, что сейчас социальные лифты для молодежи практически отсутствуют. Исключение в какой-то степени может составлять Общественная палата, но это не молодежный социальный лифт, а это социальный лифт для НКО в целом, и они могут быть самого разного возраста. Это могут быть женщины 50 лет, а могут и юноши 19 лет – в зависимости от того, чем занимается их социально направленная НКО. Но какой-то системной деятельности, повторюсь, нет. Нет понятной какой-то платформы, как и за счет чего… Николай Матвеев: Как в Советском Союзе. Условно говоря, ты начинаешь с октябренка – и пошел, и пошел, и пошел… Дмитрий Чугунов: Там было поступательно: октябренок – пионер – комсомолец – коммунист. И ты точно понимаешь, как тебе двигаться по партийной линии. Здесь этого нет. Николай Матвеев: Игорь, коль мы заговорили о власти. Дума обновилась в VII созыве на 48%. Средний статистический депутат – ему 53 года. А в предыдущей Думе ему было 49 лет. Как вы считаете… Ну, давайте отдельно. Законодательная власть – это социальный лифт? Игорь Задорин: Можно я вас перебью? Мне кажется, что и вы, и коллеги начали этот разговор очень политизированно, фактически говоря только об одном из возможных социальных лифтов. Если мы говорим про социальный статус… Николай Матвеев: Я знаю, вы хотите сказать… Можно я вас поправлю? Почему я так начал? Вот команда Ольги провела исследование (если что-то я скажу не так, поправьте меня), подобно тем исследованиям, которые проводит на западе Bloomberg. У людей спрашивали, у нас опрашивали 3 тысячи человек: "А кого вы считаете элитой?" Там отвечали – инноваторов и бизнесменов. А у нас в первую очередь – депутатов, чиновников и политиков разного ранга. Поэтому мы и начали с политики. Если есть другие социальные лифты, расскажите – какие? Игорь Задорин: Конечно, и у нас есть другие социальные лифты. Жалко, конечно, что "символический капитал", как говорят, то есть репутационная такая составляющая, у политиков выше в общественном мнении, чем у бизнесменов, например, или у общественных деятелей, у представителей некоммерческого сектора, гражданских активистов. Их, к сожалению, не признают за элиту, хотя в некотором смысле они, может быть, иногда делают больше. Конечно, существуют другие, и должно существовать некоторое разнообразие высоких социальных статусов. Это то, что Ольга сказала, – что подниматься наверх. Но подниматься наверх не по одному направлению, а по очень разным. И по большому счету у нас некоторое время элиты ротировались не только как бы снизу вверх, но они и переходили из разных таких направлений. То есть мы знаем о том, как из общественного сектора переходили в политику, из политики – в бизнес, из бизнеса – в политику. Иногда это не очень хорошо выглядело, но иногда это, в общем-то, давало основания говорить о том, что человек попробовал себя в разных областях и имеет компетенции соответствующие, которые позволяют ему подниматься более основательно, чем только по одной линии. Поэтому я бы, конечно, приветствовал все-таки разговор именно о том, что у нас должно быть разнообразие этих социальных лифтов. То есть не об одном говорить лифте, а о многих разных. Николай Матвеев: Валерия, если брать научный аспект в основу, из общей социальной мобильности выделяют именно социальные лифты. И если социальная мобильность – это разные движения и горизонтально, и вертикально (горизонтально – это когда, например, внутри какого-то духовного сословия вы развиваетесь или переезжаете из одного места в другое, из города село, горизонтально мы уже немножко затронули), то социальный лифт – это все-таки переход из одного социального слоя в другой, а не рост по должности. Исходя из этого, скажите, а какие у нас вообще сейчас социальные слои есть в России? И между ними какие-то лестницы есть, чтобы можно было переходить? Валерия Касамара: Я бы несколько вас поправила, потому что все-таки рост по должности – это тоже восходящая вертикальная социальная мобильность. И начнем с того, что лифты ходят не только вверх, но и ходят вниз. Поэтому когда мы говорим "мобильность", мы должны подразумевать и восходящую, и нисходящую. Дальше, если уж мы начали с классики, то не надо брать только политику как один из мощных социальных лифтов, а наравне с политикой это церковь, образование, армия. Ну и та же самая политика. Поэтому я бы здесь посмотрела несколько шире. И претензии скорее я бы предъявляла не качеству лифтов (хотя они тоже иногда дают сбой, приходится долго вызывать и ждать "лифтера"), но и к человеческому капиталу, который на этих лифтах передвигаться. Николай Матвеев: Кто ездит в лифте. Валерия Касамара: Да. Потому что мы, конечно, можем задать вопрос в лобовую, и люди нам ответят: "Да, вот у нас есть элита". Но зачастую элитой будут называться те люди, которые достигли определенных вершин социальной иерархии. Но мне ближе подход меритократический. Николай Матвеев: Это какой? Валерия Касамара: То есть я считаю, что элита – это те люди, на которых мы хотим быть похожи, которые являются для нас референтной группой. Мы хотим на них смотреть и думать: "Вот какие они хорошие! Вот что бы нам такое сделать, чтобы тоже быть такими, как они?" То есть, условно говоря, это некоторые "маяки". Николай Матвеев: Исходя из исследования, референтная группа у нас – шоу-бизнес, журналисты. Валерия Касамара: В том-то все и дело, что если брать репрезентативные исследования, то у нас элитой окажется Алла Борисовна и иже с ней. Николай Матвеев: Владимир Вольфович. Валерия Касамара: Ну, это уже политическая элита. Николай Матвеев: Так и политическая, и шоу-бизнес. Ольга Крыштановская: Можно я добавлю все-таки, разрешите? Николай Матвеев: Да, конечно. Валерия Касамара: По поводу элиты, потому что вы стали политизировать, а я бы здесь добавила следующее, что… Ольга Крыштановская: Вопрос был о политике, поэтому и политизировала. Валерия Касамара: Нет, а я здесь добавлю следующее. У нас на сегодняшний день действительно лифты эти есть. И то, что предпринимается на федеральном уровне прежде всего, конечно, направлено на то, чтобы эту талантливую молодежь как можно активнее к себе привлекать. Но у меня здесь скорее претензия к той молодежи, к которой обращен импульс из того же федерального центра. Ольга Крыштановская: Плоха молодежь, плоха, глупа, цинична… Николай Матвеев: Можно я язвительно еще чуть-чуть пополитизирую? У нас четыре знакомые нам фракции опять избрались в седьмую Думу. Вы там из тех "мастодонтов", которые были наверху, много увидели новых людей, вообще новых, среди компании Жириновского, среди компании Миронова? Валерия Касамара: Вы знаете, что меня порадовало? Меня порадовало, что мой выпускник стал депутатом Государственной Думы от фракции ЛДПР. Николай Матвеев: Не Власов? Валерия Касамара: Нет, не Власов. И я Владимиру Вольфовичу очень благодарна за то, что он вот так Бориса Чернышова в 25 лет… Дмитрий Чугунов: У Владимира Вольфовича есть позиция. Он действительно обновляет, он обновляет партию. Это самая молодая фракция. Валерия Касамара: Он любит молодых. Нет, самый молодой депутат седьмой Думы… Николай Матвеев: 21 год. Валерия Касамара: 21 год, да. Николай Матвеев: Кстати, про него. Дмитрий, вы прокомментируйте. Это не нивелирование полностью, не профанация вообще института законодательной власти – попадание туда 21-летнего человека? Дмитрий Чугунов: Отчасти. Потому что в 21 год человек, к сожалению, не имеет еще полноценного представления о том, кто он, не имеет просто банально образования, опыта жизненного не имеет. И здесь, если отвечать на ваш вопрос – да, я с вами согласен, это отчасти профанация. С другой стороны, я просто понимаю и знаком с Владимиром Вольфовичем. И он действительно стремится обновлять корпус депутатский, именно ЛДПР. Ольга Крыштановская: Послушайте, противоречие, мы сами себе… Дмитрий Чугунов: А говоря о лифте и о тех проблемах, с которыми сталкиваются, непосредственно касаясь молодежи… Она разная. Но вопрос: когда вы едете в лифте с первого этажа на десятый… Валерия Касамара: Маленькая ремарка! Дмитрий Чугунов: На каждом этаже открывается дверь – и вас бьют по башке! Николай Матвеев: "Сито". Так называемое "сито". Дмитрий Чугунов: На третьем этаже бьют сильнее по башке. Валерия Касамара: Маленькая ремарка. Просто в 21 год депутат – это не лифт, а это трамплин. Поэтому можно не обсуждать. Дмитрий Чугунов: Это можно назвать как угодно. Катапульта. Ольга Крыштановская: Подождите! Вы же говорите: "А кто там новые люди-то?" Вы сами говорите: "Где они, новые люди?" А когда такие люди новые появляются, вы говорите: "Да они неподготовленные! У них нет опыта!" Поэтому у них и нет опыта. Николай Матвеев: Подождите! Сейчас, секундочку. Смотрите. Что такое лифт? Лифт – это когда он следует от первого этажа на десятый. Он не может оказаться на десятом этаже, он должен проехать и второй, и третий, и четвертый. Это то, о чем говорит Дмитрий. Ольга Крыштановская: Нет, не так. Потому что представительный орган власти для того и создан, чтобы представлять разные социальные группы. Дмитрий Чугунов: Безусловно. Ольга Крыштановская: И молодежь-то кто будет представлять? Дмитрий Чугунов: Молодежь – до 35 лет. Ольга Крыштановская: Если в Думе сидят одни люди от 50 до 60. Дмитрий Чугунов: Простите, до 35 лет – молодежь. Ольга Крыштановская: О'кей. Дмитрий Чугунов: И в Государственной Думе, в той же ЛДПР есть Ярослав Нилов, есть Вадим Деньгин, был Золочевский. Ольга Крыштановская: Хорошо. Но если меритократический принцип, то есть самый умный… Дмитрий Чугунов: То есть какое-то количество депутатов, которым 30–35 лет. У них уже есть колоссальный опыт наработанный, они с 16 лет в партии. Ольга Крыштановская: Но есть люди, есть же человеческий фактор, меритократический, понимаете? Если человек выдающихся способностей… Я не знаю. Дмитрий Чугунов: Конечно. Я бы хотел узнать, в чем сильная сторона… Николай Матвеев: А мне кажется, все просто. Должен быть в Думе человек, который реально ловит покемонов, чтобы принимать закон, запрещающий этих покемонов. У вас улыбку это вызвало – то, что мы сейчас обсуждали – попадание 21-летнего человека в Думу. Игорь Задорин: Нет, на самом деле я абсолютно серьезно к этому отношусь. Я считаю, что это, в общем-то, в некотором смысле правильно, я с Ольгой согласен: представительный орган должен представлять разные поколения. Николай Матвеев: Тогда детей надо брать до 15 лет. При этом… Валерия Касамара: Вы завидуете. Ну что вы так завидуете? Николай Матвеев: Очень завидую. Понимаете, меня аж трясло, когда я узнал! Игорь Задорин: Можно я все-таки доскажу? Но при этом мы говорим о том, что у нас сейчас фрагментация такая поколенческая стала гораздо более сильнее. В том смысле, что 6 лет – это уже очень серьезная разница в контексте, в котором люди проживают. И на самом деле 35… Ольга Крыштановская: А 6 лет – это что? Игорь Задорин: Ну, 6–7 лет – разница в возрасте. Валерия Касамара: То есть это не поколенческое, а на самом деле… Игорь Задорин: Конечно. Она более фрагментирована. И 35 лет, про которые Дмитрий говорит, они 18-летних… Точнее, 18-летние 35-летних уже не очень понимают. Но я все-таки хочу продолжить тему, которую Валерия тоже сказала. А где собственно критерии попадания в элиту? Самым главным критерием собственно этого лифта, попадания в этот лифт должны быть заслуги. Вот в этом смысле… Николай Матвеев: Табель о рангах Петра Первого. Ольга Крыштановская: Нет. Игорь Задорин: Совсем необязательно. Николай Матвеев: А почему нет? Ольга Крыштановская: Потому что табель – это фиксация формальная. Игорь Задорин: К сожалению, у нас довольно, так скажем, слабо (а может быть, если грубее сказать, вообще никак)не учитывается то, что Валерия говорит: чтобы человек был хороший наверху. Хороший иногда определяется и способностями, и талантами, но необязательно деятельностью. Так вот, по большому счету, да, действительно, есть возможность этого лифта, но ты сделай что-то. Послужи в армии в каких-то особых точках. Поработай на Севере на каком-то суперпредприятии, которое двигает Россию. В конце концов, в космос слетай. Аналоги, я метафорически говорю. И вот эти заслуги должны давать основания для попадания в этот самый социальный лифт. Николай Матвеев: А если при этом человек компетенцией не обладает? Хорошо, он слетал в космос, он молодец. Игорь Задорин: Вот! Дело в том, что это самое достижение определенное и есть критерий того, что он обладает определенными компетенциями. Дмитрий Чугунов: А если нивелируется деньгами, если нет компетенций? Игорь Задорин: Именно должна быть фиксация достижений определенных, которые признаются обществом как действительно достижения и заслуженный успех. Николай Матвеев: Я опять же не зря Петра Первого привел в пример. Ну, он же первый, кто сказал… Петр Первый был первым, кто сказал: "Ребята, хватит по родословной. Давайте выслуживайтесь, старайтесь. Вот вам Табель о рангах, в нее может попасть всякий". У нас сейчас есть такая "табель о рангах"? Я не говорю о каком-то документе. Хотя бы некая дорожная карта, когда человек понимает: "Вот такой маневр позволит мне куда-то попасть". Михаил Комин: Да, у нас есть разного рода кадровые… Ольга Крыштановская: На государственной службе абсолютно то же самое. Дмитрий Чугунов: Представьте на секунду минное поле. Вы приблизительно понимаете, что тропинки есть. Но когда вы по ним идете, вы либо проваливаетесь в болото… Николай Матвеев: Либо на что-то наступите. Дмитрий Чугунов: Либо на что-то наступите, либо взорветесь, потому что вы идете, идете, идете и не ожидаете беды. В чем проблема-то основная? Есть вроде бы тропинка, но ты по ней идешь и понимаешь, что издержки начинаются сразу. Ты растешь в полиции… Ольга Крыштановская: А когда было не так? Это в любом обществе так. Дмитрий Чугунов: Нет, вопрос в чем? Ты растешь в полиции. Если ты хочешь быть честным – ты не вырастешь. Идешь работать в политику. Если ты имеешь свое собственное мнение в партии – ты не вырастешь. Ольга Крыштановская: Ну мы же не роботы! Ни в одном обществе не бывает такого… Николай Матвеев: Все, секундочку! Вам слово. Михаил Комин: Продолжая эту логику с минным полем. На самом деле у кого-то просто есть карта этого минного поля, где мины располагаются. Дмитрий Чугунов: Либо он покупает ее. Михаил Комин: Ну, либо он ее покупает. Николай Матвеев: Либо он сам закладывает. Михаил Комин: А по факту, смотрите, продвижение по заслугам – это меритократический принцип. В России он, к сожалению, работает не очень хорошо. Почему? Потому что у нас есть два существенных ограничения… Ольга Крыштановская: Это еще надо доказать. Михаил Комин: Первое ограничение – это когда для того, чтобы попасть в этот лифт, ты должен стать в существенную очередь. И эта очередь создается не потому, что много таких людей, которые, как ты, стараются попасть в лифт, а потому, что в этот лифт пускают многих и без очереди. Это называется "непотические практики", то есть, по-русски говоря, кумовство и родственные… Николай Матвеев: VIP-пропуск. Михаил Комин: Да, разного рода VIP-пропуска, родственные связи. Валерия Касамара: Потом только расскажите, где эта очередь стоит. Я бы хотела посмотреть на нее. Вот я очереди не вижу. Ольга Крыштановская: Она невидимая. Она написана незаметными чернилами. Михаил Комин: Эта очередь стоит… Николай Матвеев: Я правильно понимаю, что мы примерно сейчас идем по пути, по которому когда-то прошла древняя Индия? Каста брахманов, каста кшатриев, и между собой перемешаться они не смогут. Дмитрий Чугунов: Это утрированно скорее. Михаил Комин: Да, не так. Николай Матвеев: Ну как? Раньше это статус, а сейчас это деньги. Дмитрий Чугунов: Все-таки, простите, существует возможность, что юноша из небогатой семьи, в конце концов, вступит в интимную связь с девушкой из богатой семьи и породнится. Николай Матвеев: А в Древнем Риме она бы стала рабыней. К вам вопрос, Виктор. Смотрите, теоретик социальной мобильности Сорокин выделяет восемь… Валерия Касамара: Питирим Сорокин. Николай Матвеев: Да, вы уже начинали их перечислять. Восемь социальных лифтов: армия; религиозные организации; школа, вуз и прочее; политические лифты – то, с чего мы начали; искусство; пресса, ТВ, радио (спасибо большое); экономические организации; семья и брак. На ваш взгляд, все эти социальные лифты в России работают? И если нет, то почему? А если да, то какой из них работает лучше и с какой скоростью? Виктор Милитарев: Сначала огромное спасибо вам, Николай, что вы задали мне именно этот вопрос, потому что в определенном смысле я готовился именно к нему, послушав то, что говорили коллеги. Первое. Я категорически не удовлетворен позицией коллег-социологов из-за ее недостаточной зубастости. Молодые люди, которые, как и я, политические теоретики и практики (один – политолог, другой – общественный деятель и политический деятель), говорили острее, но, на мой взгляд, недостаточно остро. Николай Матвеев: Рубите! Виктор Милитарев: Итак, первое. В нашем обществе сегодня, начиная с 1991–1992 годов, меритократия отсутствует на 98%. Никакого роста по заслугам, за исключением очень маленьких островков, у нас нет. Ольга Крыштановская: Доказательства, пожалуйста. Виктор Милитарев: Сейчас. Вся моя развернутая речь будет доказательством. Я укажу также те сферы, где лифты есть. У нас в начале 90-х произошел самозахват власти группой физических лиц, власти и одновременно собственности. Эта группа физических лиц хорошо известна. И пока мы не избрали Путина и он не стал исправлять эту ситуацию, эта группа физических лиц контролировала страну. Николай Матвеев: Вы про тех, кто залоговые аукционы придумал? Виктор Милитарев: Я говорю про бенефициаров чубайсовской приватизации и залоговых аукционов, а также про ту группу лиц, которую называют "семьей" бывшего президента Ельцина. Сегодня у нас у нас компромиссная ситуация, и заключается она в следующем. У нас существует верхняя властвующая элита. Она состоит из суперкрупных предпринимателей (никакой, не только малый и средний, но и небольшой крупный бизнес в нее не входит), из высших чиновников, из верхушки силовиков… Николай Матвеев: То, с чего вы начали, – это прямо тема для диссертации. И все-таки какие социальные лифты работают? Виктор Милитарев: Сейчас. До лифтов еще надо дойти. Дмитрий Чугунов: Вы ограничены по времени. Виктор Милитарев: Вы задали вопрос про восемь сорокинских лифтов. Николай Матвеев: Я их перечислил. Какие из них есть и какие работают? Виктор Милитарев: Сейчас. Работают только два, но сначала я все-таки скажу главное. Главное, что кроме этих людей и звезд эстрады и кино, никого больше в элите нет. Ольга Крыштановская: Неправда, абсолютно неправда. Виктор Милитарев: Из науки и образования в элиту попадает малая часть ректоров с наибольшим административным ресурсом, два-три академика – и пожалуй, все. То есть наука, образование, вообще гуманитарная сфера, за исключением тех, кто являются любимцами не самой образованной аудитории, в элиту не входят вообще. Это первый тезис, почему наше общество совсем не меритократическое. То же касается инженеров. Где работают лифты? Они работают всего в двух местах. Они работают, хотя и с задержками, в "Единой России", но имеют "межэтажное перекрытие", потому что, начав активистом в местной организации… Ольга Крыштановская: И в армии. Николай Матвеев: И ключи от межэтажных перекрытий не у всех есть. Виктор Милитарев: Не у всех есть. Николай Матвеев: Ключник, возможно, один. Виктор Милитарев: Ты можешь подняться максимум на депутата или низового сотрудника центрального аппарата. В других партиях ничего подобного нет вообще. И это выслуга в ФСБ, в Службе внешней разведки – уже не в полиции и не в армии. Я исхожу не из формальных критериев… Ольга Крыштановская: Виктор, слушайте… Николай Матвеев: Сейчас, секундочку, я вам дам слово. Виктор Милитарев: Сейчас, я уже почти закончил. В нашем обществе существует фантастическое социальное неравенство. Спасибо большое Владимиру Владимировичу Путину, что он слегка разбавил олигархический капитал нормальными людьми, которые готовы давать деньги на защиту Родины. Но пока, простите… Николай Матвеев: И отправлять собачек на выставки на самолете персональном. Виктор Милитарев: Это не путинские кадры. Николай Матвеев: Не путинские. Я просто говорю, что эти люди помимо того, что они стали разбавлять, они себе еще и это позволяют. И они есть. Я сейчас не Америку открываю, это знают все. Виктор Милитарев: Старые ельцинские кадры продолжают… По неизвестным мне причинам Кремль от них избавиться пока либо не может, либо не хочет. Я буду говорить осторожно, поскольку мы про элиту, а не про политику. Итак, у нас в стране низкая зарплата на фоне неимоверно высоких доходов… Ольга Крыштановская: А элита к политике никакого отношения не имеет, да? Николай Матвеев: Коротко, закончите мысль. Виктор Милитарев: И самое главное – эта элита хочет стать наследственной, причем не только по деньгам. Дети крупных госчиновников занимают очень высокие должности, получают многомиллионные зарплаты… Николай Матвеев: Брахманы и кшатрии! Наконец-то мы к ним пришли. Виктор Милитарев: И самое главное – дети крупных чиновников получают государственные награды, что, на мой взгляд, является пощечиной всем нам. И это в ситуации, когда у нас почти отменены пенсии. Потому что пенсию в 7 тысяч, даже 15 тысяч, если московская бабушка… И так далее, и так далее. Николай Матвеев: Ну, про пенсии еще поговорим Дмитрий Чугунов: Можно я? Николай Матвеев: Сейчас, секундочку! Больше всех поспорить хотела Ольга, я предоставлю ей слово. Ольга Крыштановская: Виктор, конечно, вы произнесли… Дмитрий Чугунов: А я поддержать. Николай Матвеев: Ну, тогда коротко. Ольга, можно Дмитрию коротко? Он поддержать хотел. Ольга Крыштановская: Я тоже коротко. Дмитрий Чугунов: Ольга, одну ремарку можно? Я просто в подтверждение. Я не видел пока ни одного учителя, доктора, который ездит на Bentley, имеет дома на Барвихе и который ходит на тусовки luxury. Ни одного не видел, уж простите. Николай Матвеев: Розенбаума можно считать доктором? Дмитрий Чугунов: Нельзя. Ольга Крыштановская: Хороший вопрос. Дмитрий Чугунов: Он ближе к эстраде. Пока так. Николай Матвеев: Пожалуйста. Ольга Крыштановская: Виктор, вы произнесли, конечно, пламенную речь, яркую, зажигательную, только, увы, достаточно далекую от действительности. Понимаете, любая система… Николай Матвеев: А как на самом деле? Ольга Крыштановская: На самом деле любая система может жить только в одном случае – если у нее есть люди лояльные (потому что без лояльных не может быть командной игры и продвижения какого-то) и люди функциональные, то есть имеющие компетенции, то есть меритократические. Если их совсем нет… Министерство финансов не может работать, если там люди, которые только кланяются и говорят: "Конечно, конечно". Николай Матвеев: А оно работает? Ольга Крыштановская: Оно работает. Николай Матвеев: С долларом за 62 и с евро за 73 оно работает? Ольга Крыштановская: Вы можете не соглашаться с этой политикой. Врачи работают не из-за того, что… Николай Матвеев: С заморозкой индексации пенсий? Виктор Милитарев: Работают, но в элиту не попали. Ольга Крыштановская: Нет, попали. Мы в первый раз… Понимаете, я 20 лет занимаюсь изучением элит. И 20 лет я занималась изучением только позиционной элиты – той, которая во власти находится. И сейчас первый раз провели исследование, а кого народ-то у нас считает, – и оказалось, что народ-то у нас считает и врачей, и писателей, которых нет на телевизоре, между прочим. Туда вошли люди, которые… Значит, люди просто читают книги их, понимаете. И это за заслуги их. Это разве не лифт? В каждой профессии выдающиеся люди замечены. А вот те люди, которые "пена" (вот вы абсолютно правильно привели сначала цитату), те, которые не по заслугам, которые чьи-то детки или просто наглые, или просто так себя ведут, скандалят и так далее, – они-то попали в антиэлиту, их народ просто ненавидит. Понимаете? То есть элита у нас формируется сейчас за счет тех людей, которые занимаются реальной деятельностью. Что это такое? Какие критерии? Первое – это профессионализм в своей сфере. Второе – это служение стране. Массово люди называли только таких, которые служат своей стране, а не просто карман себе набивают. И третье… Виктор Милитарев: И о которых люди откуда-то узнали. Ольга Крыштановская: Подождите. Виктор Милитарев: Из центрального телевидения. Дмитрий Чугунов: Вы о разном говорите. Ольга Крыштановская: И третье – это люди, которые какой-то нравственный образец предъявляют. Поэтому очень много людей, которые… Не просто артист, а он занимается благотворительностью. Не просто врач, а он член Общественной палаты и ведет общественную деятельность. И так далее. То есть эта общественная деятельность – то, чем Дмитрий занимается, – она сейчас приобрела колоссальное значение. Николай Матвеев: И с вами тоже хотят не согласиться. Дмитрий Чугунов: Я прошу прощения… Виктор Милитарев: Я говорил об элите как о держателе базовых ресурсов, а не о тех, кого любит народ. Николай Матвеев: По одному, пожалуйста, друзья. Дмитрий Чугунов: Вы о разном говорите. Игорь Задорин: Я хотел бы отреагировать сейчас на одну фразу, которая на самом деле… Ольга Крыштановская: А нам надо легитимировать элиту, понимаете. Николай Матвеев: По одному, пожалуйста! Игорь Задорин: Вот Дмитрий, вообще говоря, продемонстрировал такой стереотип массовый… Дмитрий Чугунов: Уж простите. Игорь Задорин: …когда сказал о том, что вот учителей не видно, ездящих на Bentley… Николай Матвеев: Медведев же учитель был. Игорь Задорин: …сведение всего того многообразия разных капиталов и разных ресурсов к одному – денежному. Действительно, в массовом сознании за 90-е годы укрепился такой стереотип, что на самом деле единственным критерием достижения, единственным критерием успешности стало материальное богатство. Николай Матвеев: А это не так? Игорь Задорин: А это не должно быть так. И более того… Виктор Милитарев: Это не должно быть так, но это так. Ольга Крыштановская: Нет, не так. Дмитрий Чугунов: А как это понимать? Игорь Задорин: Можно мне закончить? Николай Матвеев: Сейчас, секундочку! Сейчас, Дмитрий, дам слово. Игорь Задорин: Но дело в том, что на самом деле ведь и раньше было все-таки не совсем так, и сейчас многие люди по-разному стремятся к разным видам успеха. Кто-то – к власти (и это наркотик еще тот). Кто – к славе. Кто-то – к деньгам. Кто-то – к общественному признанию. Кто-то – к творческому успеху. И я хочу сказать… Николай Матвеев: Простите, все, что вы перечислили… Вот если деньги вынимать, деньги есть везде. Везде же есть! Ольга Крыштановская: Они – следствие, а не причина. Валерия Касамара: Но деньги-то разные. Виктор Милитарев: Одинаковые. Игорь Задорин: Дело в том, что многие из тех, кто на самом деле добивается потом очень высокого положения, например, связанного с известностью и так далее, он все равно сейчас ввиду того, что есть критерий успешности "только деньги", вынужден стремиться конвертировать обязательно это в деньги. И как раз в том-то и дело, что у нас нет высокого статуса службы, настоящей службы для страны. И этот самый служака, который добился очень высоких успехов, добился, может быть, даже очень крупных действительно результатов в деятельности по реформированию какого-нибудь хозяйства, по поднятию какого-нибудь региона, он все равно вынужден для общественного признания конвертировать этот свой ресурс в деньги для того, чтобы быть признанным. Николай Матвеев: Сейчас, секундочку, Дмитрий. Бедные люди! Особенно этот полковник ФСБ. Конвертировал-конвертировал, конвертировал-конвертировал… 8,5 миллиардов! Дмитрий Чугунов: И выконвертировал. Николай Матвеев: Пожалуйста, друзья… Дмитрий Чугунов: Есть ощущение… Я прошу прощения, может быть, я действительно далек от понимания сути вопроса, но я недавно был в Чебоксарах, с руководителем региона сидел. И подняла руку девушка, она говорит: "Я из маленького города. У нас в школе учитель географии преподает физику, а учитель истории – химию. И в принципе, мы живем совсем никак". И наверное (и я, когда был здесь на дебатах, говорил), для меня учитель и доктор – это герои, это элита элит. Они должны такими быть. Но когда тебе нечего жрать, ты можешь себя ощущать элитой сколько угодно много, но ничего из этого не получится. Ты будешь думать о том, как поесть, а не о том, как людей научить. Он, может быть, и хотел бы себя ощущать элитой, но он видит, что элита – это те люди, которые тратят 200 тысяч долларов в день. Ольга Крыштановская: Вы подтверждаете общественное мнение, у нас именно такой результат был. Дмитрий Чугунов: Безусловно. А я вам говорю не только о своем мнении, а о том, что я по регионам проехал и поговорил с людьми, с теми, кто работает, – с учителями, врачами. Ольга Крыштановская: Это так и есть, правда. Дмитрий Чугунов: Они хотят просто, чтобы у них было, не знаю, 100 тысяч в месяц – рублей, не долларов. А в сознании людей, про которых мы говорим как об элите, у них 100 тысяч долларов в день. Вот это разница, понимаете? Вы говорите о том, что они должны считаться, а они не могут считаться. Ольга Крыштановская: Народ наш считает учителей и врачей элитой духа, понимаете? У нас люди уважают их. Дмитрий Чугунов: Еще раз, эта разница… Валерия Касамара: Давайте решим. Мы про элиту, про социально-экономическое положение страны, про социальные лифты – мы про что? Игорь Задорин: Про элиту. Валерия Касамара: Уже про элиту? Хорошо. Николай Матвеев: Нет, я понимаю, о чем говорит Дмитрий. Хорошо, вот есть уважаемые профессии в обществе – учитель и доктор. Уважаемые во все времена. Возьмем хотя бы Древний Китай, когда свою институцию Конфуций построил на том, что в высшие эшелоны власти попасть может только образованный человек. Да, потом они, не умея вести бизнес и не умея воевать, проиграли маньчжурам и монголам… Игорь Задорин: Николай, профессия – не критерий элиты. Николай Матвеев: Сейчас, секундочку. Маньчжурам и монголам… Игорь Задорин: Только достижения в этой профессии. Понимаете, достижения в этой профессии, потому что врач может быть плохой, а может быть хороший. И учитель точно так же. Николай Матвеев: Вот! Подождите. У хорошего врача и у хорошего учителя есть возможность в России стать элитой? Ольга Крыштановская: Конечно. Лео Бокерия, Леонид Рошаль – это разве не элита? Николай Матвеев: Секундочку, секундочку! Не взяв гитару в руки и не спев: "От окурка банка пухнет…" Валерия Касамара: Есть. Просто, вы понимаете… Дмитрий Чугунов: Примеры где? Ольга Крыштановская: Леонид Рошаль. Дмитрий Чугунов: Он советский доктор, а не российский. Ольга Крыштановская: Так все мы советские. Валерия Касамара: Здесь вся дискуссия свелась к приведению в пример каких-то крайностей. Николай Матвеев: Давайте усредним. Валерия Касамара: Мы либо говорим "элита", и она синонимична, я не знаю, Барвихе, либо мы говорим, что есть зарплата в 7 тысяч. Давайте мы как-то придем к какой-то золотой середине. Николай Матвеев: А можно это сделать? Валерия Касамара: Я же не просто так сказала, что у меня много вопросов не к лифтам, а к пассажирам. И на сегодняшний момент я понимаю, что общество находится в странном положении. С одной стороны, есть желание, чтобы было, как в Советском Союзе – чтобы государство все давало и все гарантировало, потому что очень хочется заботы, очень хочется покровительства, такого патернализма со стороны государства. А государство говорит: "Мы не можем, я не могу больше так опекать, как раньше, – в силу разных обстоятельств, я их не хочу обсуждать. – Но ситуация изменилась. Поэтому, дорогие граждане, берите инициативу в свои руки". Дмитрий Чугунов: "Дорогие учителя, идите заниматься бизнесом". Валерия Касамара: А многие говорят: "А мы бы хотели, чтобы было, как раньше". Виктор Милитарев: Какая удочка, когда вы своим динамитом всю рыбу давно оглушили? Николай Матвеев: Дмитрий Дмитрия процитировал. Секундочку! Дмитрий Дмитрия процитировал. Когда ему задают вопрос: "Скажите, а что делать?" – "Ну, если хотите денег…" Я могу утрировать сейчас цитату, но общий смысл передам. "Идите в бизнес", – говорят учителям. Виктор Милитарев: То есть оскорбляют их. Николай Матвеев: Давайте сейчас все учителя пойдут в бизнес. Дмитрий Чугунов: Так это было, они в 90-е торговали картошкой. Николай Матвеев: Моя бабушка, учитель русской литературы, семечки продавала для того, чтобы выжить. Дмитрий Чугунов: Посмотрите на соседнюю Финляндию… Валерия Касамара: Я считаю, что это трагедия для государства. Это трагедия, когда люди, которые призваны к служению и хотят этим служением заниматься, вынуждены выживать. Это трагедия. Но я опять же хочу сказать, что у нас… Виктор Милитарев: Почему трагедия? Другие считают, что это преступление. Валерия Касамара: Я считаю, что у нас есть на сегодняшний день действительно возможности, которыми можно воспользоваться, когда вы можете проявить себя. И таких примеров масса. Николай Матвеев: Пример. Скажите, какой пример? Как? Что? Валерия Касамара: Вам Ольга говорила, а вы не слышали. Николай Матвеев: Я слышал. Я всех слушаю. Валерия Касамара: Про врачей, которые становятся на защиту прав и детей, и взрослых, которые доносят социальные интересы, которые говорят о проблемах. Дмитрий Чугунов: Их пять человек. Ольга Крыштановская: И стали они состоятельными людьми не потому, что у них кум чей-то или отец чей-то, а потому, что они выдающиеся представители врачей. Дмитрий Чугунов: Секундочку! В 90-е они стали известными, потому что они уже были в Беслане, они были где угодно. Их пять человек. И вот их, как знамя, нам показывают: "Вот! Рошаль". Он мой коллега, член Общественной палаты. Выдающиеся люди! Ольга Крыштановская: Подождите, выдающиеся достижения требуют… Дмитрий Чугунов: Почему их пять человек? Николай Матвеев: Простите мне мое невежество. Сколько Бокери и Рошалю лет? Сколько им лет? Ольга Крыштановская: Да, это, конечно, люди 40-х годов рождения. Николай Матвеев: Где молодые врачи? Где молодые врачи, которые оперируют детей и спасают им жизни? Ольга Крыштановская: Подождите. В спорте можно достичь вдруг выдающихся результатов. В медицине – нет. Николай Матвеев: Хорошо. А в литературе? Лермонтов в 27 лет умер. Ольга Крыштановская: В литературе есть такие люди, конечно. Николай Матвеев: А где? Покажите молодых. Ольга Крыштановская: Пелевин у нас на первом месте. Николай Матвеев: Пелевин не молодой человек уже. Дмитрий Чугунов: В Советском Союзе целая плеяда была врачей молодых. Почему у нас были молодые ученые, молодые врачи в Советском Союзе? А сейчас они все эмигрируют. Я общаюсь с людьми. Вот они уезжают в Силиконовую долину – молодые ребята, стартаперы. Ольга Крыштановская: Выдающиеся достижения требуют времени! Понимаете? Профессионализм достигается годами. Валерия Касамара: Вы знаете, я опять за золотую середину. Во-первых, не все уезжают. Да, действительно, многие уезжают, и это факт, но не все уезжают. Дмитрий Чугунов: Не все. Валерия Касамара: И молодые врачи тоже есть. Дмитрий Чугунов: Есть. Валерия Касамара: И поэтому если их имена не у всех на устах, то это опять же вопрос времени. Я совершенно согласна с Ольгой Викторовной, что нельзя в 20 лет стать выдающимся врачом. Николай Матвеев: Это не социальных лифтов проблема? Валерия Касамара: Это вопрос времени. Ольга Крыштановская: Нет, в некоторых профессиях это возможно. В спорте. Николай Матвеев: А в 35 можно? Михаил Комин: Николай, можно и в 30. Николай Матвеев: Подождите. Сейчас, секунду. Давайте с врачами закончим. Можно в 35? Назовите мне фамилии. Валерия Касамара: Дмитрий Анатольевич Морозов, который стал председателем Комитета по медицине в Государственной Думе. Виктор Милитарев: Которого назначили. Я даже могу сказать кто, но не буду. Валерия Касамара: Прекрасный врач детский, который выезжал в регионы, помогал, который устраивал выездные больницы, чтобы сделать операции, которые не могли сделать. Ольга Крыштановская: Потому что он уже что-то сделал. Николай Матвеев: То есть мы говорим о том, что, чтобы врачу состояться и сесть в социальный лифт, ему нужно быть еще и общественником? Михаил Комин: Да нет. Конечно нет. Дмитрий Чугунов: Если вы ученый, вы либо в Минобороны идете, либо уезжаете в Кремниевую долину. Ольга Крыштановская: Это тоже верно, это правда. Николай Матвеев: По одному, пожалуйста. Валерия Касамара: Нет, подождите. Просто врач должен сам делать в определенный момент выбор: он остается у операционного стола или он понимает, что он идет в публичную политику. Это решение врача. Николай Матвеев: Я хочу вспомнить господина Хокинга, который никуда никаких перемещений не делал, а сейчас находится в элите. Я буду примеры брать оттуда. Давайте еще чуть-чуть позавидуем губернатору… Какой области? В 30 лет человек избрался. Помогите мне… Дмитрий Чугунов: Калининградская область. Николай Матвеев: Калининградская область. Человеку 30 лет. Давайте приведу в пример Маргарет Тэтчер, которая свое политическое карьерное движение начала с самых низов – с муниципалитетов. И вообще мне всегда казалось… Я приглашаю сюда гостей, задаю вопросы – и все в унисон говорят, что человек, который руководит целым регионом, он должен обязательно проделать путь с самых низов, от муниципалитетов. Дмитрий Чугунов: Ангела Меркель, Уинстон Черчилль. Господи, да их там… Николай Матвеев: Ангела Меркель, да, Тэтчер, их там великое множество. Как в 30 можно стать губернатором области? Михаил Комин: Послушайте, губернатор Калининградской области – один из самых талантливых губернаторов. Просто это существенный факт. Смотрите, то, что его назначили в 30 лет губернатором… Николай Матвеев: Подождите, он еще себя не проявил как губернатор. Давайте мы не будем расхваливать. Михаил Комин: Но он один из самых талантливых экономистов просто, вот и все. Мы понимаем, что, конечно, существуют ограничения в политическом поле, которые мешают подниматься в определенных лифтах. Но сейчас мы не смешиваем политический, как бы социальный капитал, который преобразуется в эти политические лифты, эту высокую элиту, которую мы относим и к депутатам Государственной Думы, и к губернаторам, и ко всем остальным, и другого рода социальные лифты, где и врач, начиная с самых низов, начиная с фельдшера скорой помощи, может стать главврачом. И это тоже для него существенный социальный лифт, когда ты начинаешь работать, я не знаю, за 5–10 тысяч рублей в месяц, а потом начинаешь работать главврачом за 60–70 тысяч, за существенную заработную плату. Николай Матвеев: Прошу прощения, мы же сейчас выяснили, что все-таки элита – это признание. Ты можешь быть главврачом… Михаил Комин: Конечно. И здесь что важно? Виктор Милитарев: Кем признание? Николай Матвеев: Обществом. Михаил Комин: Да, конечно. Что и показало исследование Ольги. Виктор Милитарев: Нет конечно. Николай Матвеев: Когда плебеи говорят: "Вот патриции", – они признают их существо. Михаил Комин: Пожалуйста, это вам врачи, интеллектуалы, писатели, что и показало исследование Ольги, а не политические элиты. Дмитрий Чугунов: Это, к сожалению, не так. То есть это в сознании должно быть так, но мы приезжаем в регион, собираем большой круглый стол или проводим форум, мы собираем всех общественников, все поле, даже протестных. Нам говорят: "Вот этих не зовите". – "Почему?" – "А они вообще городские сумасшедшие". Приходят люди, и они раздражены, их никто не слышит. Они говорят: "Вот здесь проблема, здесь проблема. Мы даем решения конкретные, а нас не слышат". Почему? Потому что есть губернатор, есть местные патриции, которых он назначает, местная Общественная палата, карманная абсолютно. И любой, кто говорит правильные вещи, но не в унисон, он абсолютно сразу становится городским сумасшедшим и несистемной оппозицией. И это невозможно победить, если точечно не вырезать эту историю. Николай Матвеев: Практика Советского Союза – насильная психиатрия. Виктор Милитарев: Николай, если позволите, я скажу еще жестче. Николай Матвеев: Вы вообще жестите всю программу. Виктор Милитарев: Все время речь идет о двух совершенно разных понятиях элиты, которые лучше бы разными словами обозначать. Ольга Крыштановская: Наверное, да. Виктор Милитарев: Я говорю об элите как о держателях базовых ресурсов: власти, денег, собственности и известности. Ольга Крыштановская: То есть о правящей элите. Виктор Милитарев: О правящей элите, причем речь идет отнюдь не только о политической власти, а экономическая власть, символическая власть… Ну, мы в социологию уходить не будем. Ольга же, когда мне возражала, говорит о признании народа. Ольга Крыштановская: О социальной элите. Виктор Милитарев: При этом есть три понятия элиты: меритократическая, которая с признанием народа вовсе не совпадает, потому что народ может иметь меритократические критерии… Николай Матвеев: Переводите, пожалуйста, на русский язык. Михаил Комин: Когда вы продвигаетесь по заслугам. Виктор Милитарев: Критерии заслуг – кто достойный человек. Но достойные люди народу не известны, поскольку их не показывают по телевизору. Поэтому он и знает великого доктора Рошаля, которого показывают по телевизору, и Пугачеву. Николай Матвеев: Хорошо, обращаюсь к народу. Что мешает выключить телевизор, поднять пятую точку, пойти в интернет, начать читать нормальные издания и найти тех людей самому? Валерия Касамара: А вот здесь вы поднимаете вопрос про человеческий капитал. Виктор Милитарев: Вы говорите о 140 миллионах? Николай Матвеев: О народе, который обвиняет кого-то, что ему что-то навязывают. Дмитрий Чугунов: А им это зачем? Николай Матвеев: Чтобы найти своих героев. Дмитрий Чугунов: Им дают героев. Зачем кого-то искать? Ольга Крыштановская: Послушайте, Виктор, вы правильно все сказали, только вот в чем дело. Мы не можем жить, когда у нас правят страной одни люди, а все общество их элитой не считает, оно их презирает, оно их считает худшими. Николай Матвеев: А вот теперь скажите, сколько процентов? Ольга Крыштановская: Подождите, мы должны легитимировать… Виктор Милитарев: Они должны что-то сделать и перестать поворачиваться к народу задней частью. Николай Матвеев: Секундочку. Сколько процентов, скажите, из вашего исследования? Вот уникальная история. Люди называют элитой политиков, депутатов, чиновников. И при этом сколько процентов называют, что элита – равно шарлатанство и прочее? Вот из вашего исследования. Ольга Крыштановская: Негативная коннотация – 69%. Николай Матвеев: Пожалуйста! Ольга Крыштановская: То есть что элита – это не элита, а это самые худшие, коррумпированные, нечестные и так далее. Но когда мы спрашиваем: "А кого вы уважаете? За что вы уважаете?" – там оказывается, что 48% тех людей, которые во власти. Значит, персонально власть для них не так плоха, а теоретически они будут хлопать вам. Виктор Милитарев: Персонально они любят Путина. Ольга Крыштановская: Они любят Путина. А что в этом плохого-то, слушайте? Виктор Милитарев: Институт первого лица в нашей стране оказался единственным сохранившимся после ельцинского разгрома институтов, такой институциональной катастрофы, если уж вашим языком выражаться. Ольга Крыштановская: Нет, не единственным. Николай Матвеев: А какие еще, если не единственный? Я дам вам слово сейчас. Виктор Милитарев: И при этом нашелся порядочный человек. Ольга Крыштановская: Понимаете, когда я сказала вначале, что есть критерии… Николай Матвеев: Ну, если не единственный, назовите какие. Ольга Крыштановская: Смотрите, на втором месте стоит Лавров, потом Шойгу идет и так далее, и так далее. Огромное количество… Виктор Милитарев: И кто еще, кроме этих троих? Неужели Медведев? Ладно, не буду задавать провокационных вопросов. Ольга Крыштановская: Да, и Медведев там на девятом месте. Там большое количество чиновников. Причем что удивительно было для меня? Что большая часть из истеблишмента – оказались региональные чиновники. Мы, заинтересовавшись, подумали: "Так, простите, а кто они такие, эти ребята?" Оказалось, что это уполномоченные. Вот омбудсмены сейчас – те люди, которые работают с людьми, по правам человека, по правам ребенка, по бизнесу, – они играют очень важную социальную роль. И люди их уважают. Виктор Милитарев: Так их есть за что уважать – они работать начали. Дмитрий Чугунов: И это относительно молодые. Ольга Крыштановская: Так это же власть, это же люди из власти. Николай Матвеев: Позвольте предоставить скромно стоящему Игорю слово, он никого не перебивает. Игорь Задорин: Мы нашей беседой продемонстрировали один из механизмов попадания в элиты – это механизм такого форсированного показа себя и в некотором смысле продвижение мнения. Да, мы живем в информационном обществе, и, к сожалению (или к радости), в этом обществе какая деятельность бы ни была, она не будет признана до тех пор, пока она не станет известной. И здесь в этом смысле любой капитал обязан дополниться символическим капиталом, то есть той самой репутацией, известностью и так далее. Без этого – нет. В этом смысле, если мы говорим про такого рода механизмы, то мы отлично понимаем: на самом деле герои есть, это абсолютно точно, но они не пробиваются сквозь информационные фильтры. В этом смысле, когда мы говорим про социальные лифты, надо говорить не только про мобильность вот такого рода, но и необходимо говорить про информационные лифты, когда человеку, который действительно сделал что-то на местах, в маленьком поселке, в селе и так далее, дали бы возможность, и более того – нашли бы его специальным образом. Слава богу, что… Ольга Крыштановская: Нашли, правильно. Виктор Милитарев: "Нашли" – самое главное слово. Николай Матвеев: Вторые овации уже. Дмитрий Чугунов: Все правильно. Игорь Задорин: В настоящее время развернулись некоторые проекты, просто специальные проекты по поиску и показу вот такого рода героев. Они должны задать такие новые культурные образцы, вот эти самые элиты. Ольга Крыштановская: И нравственные, и культурные. Виктор Милитарев: Плюс нахимовское или суворовское училище стало "рассадником элит". Но это проект Путина на будущее, поэтому я как лифт это не назову. Игорь Задорин: И в этом смысле мы могли бы все вместе – как это сказать? – обратить на вас соответствующее наше внимание. Николай Матвеев: Мы виноваты. Ольга Крыштановская: Это вопрос. Вы самостоятельны? Тогда вы виноваты. А если вы не самостоятельны… Игорь Задорин: Тут сразу перевод. Мы же говорим про позитивную повестку, про конструктив, да? В этом смысле мы говорим не про то, кто виноват, а кто в некотором смысле должен был бы… Николай Матвеев: Я прошу прощения. Может быть, примеров конкретных и нет, но я хочу задать этот вопрос. А кого вот так незаслуженно обошли средства массовой информации стороной, кто потом все-таки всплыл, и смишники покаялись: "Да, действительно. Простите, мы его не заметили"? Кого? Есть такие люди? Мне кажется, в силу вообще плюрализма сейчас различного рода изданий и телеканалов… Ольга Крыштановская: Я могу назвать много фамилий, но это неполиткорректно. Николай Матвеев: По-моему, все рыщут. Дмитрий Чугунов: Плюрализм – он очень такой субъективный и очень ограниченный, все-таки простите. Была конкретная целая программа в Советском Союзе пропаганды, когда нам говорили: "Вот стахановец, пожалуйста. Вот Стаханов". Ольга Крыштановская: Да, символический рабочий, инженер. Дмитрий Чугунов: Вот он символический рабочий, и его везде показывали, какой он крутой. Даже если он таковым не был, его таковым делали, показывали. Игорь Задорин: И появлялось еще 100 других. Дмитрий Чугунов: И врачей. И к нему тянулись люди, к его нормам тянулись люди. Их таким образом программировали. Сейчас, простите, если нет такого заказа, то они не появятся. Или появятся, но фрагментарно. Ольга Крыштановская: Мы должны требовать этот заказ. Николай Матвеев: Простите, мы уже ввели в программе паттерн: если ты стоишь скромно, то обязательно получаешь слово. Пожалуйста. Валерия Касамара: Спасибо большое. У меня две ремарки. Первая. Вы знаете, для меня удивительно, как вы, такой молодой человек, чаще, чем все, стоящие здесь, возвращаетесь к Советскому Союзу и все время приводите советские примеры. Дмитрий Чугунов: Потому что позитивный опыт. Валерия Касамара: Для меня как для исследователя такой пример советской ностальгии, имперской ностальгии очень интересен. А второе – по поводу новостей. Ведь в течение длительного времени любая позитивная новость воспринималась либо как какая-то "патока" (то, чего нет, то, что как-то подстроили), либо "это кто-то заказал и проплатил". То есть на самом деле, к сожалению, был сформирован запрос на негатив: там плохо, здесь плохо, тут еще хуже… Ольга Крыштановская: Да разве мы хотели этого негатива? Это журналисты были уверены и сейчас уверены, что только скандалы… Валерия Касамара: К сожалению, СМИ были уверены, что это будет более востребованным. Поэтому как только начинается о чем-то хорошем – и сразу: "Вай-вай-вай! Ну, кто заплатил? Вай-вай-вай! Что тебе за это будет?" А на самом деле это же очень хорошо. Ольга Крыштановская: Или просто мы выключим. Валерия Касамара: Я считаю, что это очень мощная мотивация для всех остальных, потому что иметь такой медийный ресурс для человека очень значимо. Вы же прекрасно понимаете, каково, если простого человека в маленьком городе, сделавшего маленький хороший поступок, показывают по ящику. Николай Матвеев: Сейчас, секундочку. Есть в мире пример… У нас очень мало времени, поэтому я прошу прощения, развернуться не получится. Есть в мире пример страны или группы стран, где социальные лифты работают так, как мы хотели бы, чтобы они работали у нас, как вы считаете? Михаил Комин: Мне кажется, что есть, конечно, такие страны. Николай Матвеев: Например? Михаил Комин: Это страны Западной Европы, прежде всего. Николай Матвеев: США входят туда? Дмитрий Чугунов: Это не Европа. Михаил Комин: Не Европа, да. Страны Запада. Видите, четверка по географии как сказывается? Михаил Комин: В США высокий разрыв между богатыми и бедными. Но в странах Западной Европы этот разрыв более нивелирован, и там социальные лифты работают лучше. Николай Матвеев: Например, британский социальный лифт, где люди, окончившие определенную группу школ, определенную группу вузов, попадают в политическую элиту. А все остальные – вокруг да около. Ольга Крыштановская: И во Франции так же. Николай Матвеев: Либо давайте… Почему США? Я просто немножко спешу, у нас финал программы. Либо Соединенные Штаты. Все нам в пример приводят Марка Цукерберга. Отличный пример! Парень выбился, сделал такую карьеру, стал вторым по капиталу в мире. Ольга Крыштановская: А у нас – Павел Дуров. Николай Матвеев: Но все забывают, что он из одной из самых богатейших семей в своем районе Нью-Йорка, по-моему, или Лос-Анджелеса. Он окончил Гарвард, он окончил дорогущую просто частную школу… Валерия Касамара: Учиться надо. Учиться надо! Михаил Комин: Послушайте, но есть Билл Гейтс и Тим Кук, которые начали создавать свои IT-компании в гаражах. И это говорит о том, что социальные лифты работают абсолютно по-разному. Николай Матвеев: У нас есть Курчатов, Королев. Михаил Комин: Да, конечно, у нас тоже есть примеры. Ольга Крыштановская: Павел Дуров! Какой Курчатов? Павел Дуров. Николай Матвеев: Павел Дуров. Друзья, очень мало времени, давайте на блиц финальный. Вопрос такой: а что нужно сейчас нам предпринимать, какие действия, для того чтобы наши, если они есть, социальные лифты работали эффективнее, и если их нет, чтобы они появились? Вот давайте с вас начнем, а вами закончим. Ольга Крыштановская: Общество должно говорить, что оно требует этого – везде, во всех сферах, во всех профессиях. СМИ должны больше осознавать важность своей работы для того, чтобы показывать вот этих символических инженеров, по которым мы все соскучились, ученых, рабочих, я не знаю. А государство должно все делать, чтобы быть более прозрачным. И эта прозрачность – залог того, что будут уважать и не будут говорить, что все коррумпировано. Николай Матвеев: Пожалуйста. Игорь Задорин: Я бы сказал, точнее вспомнил бы о проблеме последнего этажа. На самом деле у нас во многом закупорка социальных лифтов происходит не только потому (это о чем Валерия говорила), что и на подходе на очень много, и механизм работает слабо, но и потому, что у нас нет механизмов корректного и нормального ухода, освобождения последнего этажа. Это во всех отраслях, не только в политике, принципиально говорю. Я говорю и про другие вещи, и про науку особенно. В данном случае я хотел бы донести, потому что для меня это больное. Николай Матвеев: Эстрада. Игорь Задорин: Да. И в этой связи, конечно, мы должны тоже думать и о том, с учетом опять же в некотором смысле… Ольга Крыштановская: То есть трафик повысить, скорость трафика. Игорь Задорин: Про продление активной стадии жизни каждого человека. И он будет активен и в 70, и в 80 лет. Но у нас нет достаточных, что называется, социальных позиций для тех, которые, в общем-то, заслужив, уходят на другую позицию, оставаясь в активности, но освобождая места для молодых. Николай Матвеев: Все ясно. Спасибо. Дмитрий Чугунов: Необходимо придумать и ввести неотвратимость наказания для любого человека какого бы то ни было сословия, потому что в противном случае теряет все смысл. И безусловно, нужен государственный заказ на появление собственно тех самых элит. Или хотя бы сделать так, чтобы люди, которые сейчас в головах воспринимаются как элиты, таковыми себя ощущали. То есть героизация простого населения, чтобы были примеры, к чему тянуться. Николай Матвеев: Спасибо. Виктор Милитарев: Никаких шансов прихода к власти тех, кто у нее не находится, у нас нет, поэтому вся надежда на власть и государство. Я надеюсь, что власть прозреет и подтянет в остальных восьми сорокинских регионах социальные лифты до уровня, который существует во власти и в богатстве. То есть задача власти, на мой взгляд, – повысить престиж науки, образования, искусства, не связанного с эстрадой, инженерного дела, медицины и так далее. Да, вообще-то, и военного дела, потому что отнюдь не все. И в чем отличие тех западных стран? Там легко подняться до пред-предпоследнего этажа, а у нас даже до него подняться очень трудно. Дайте хотя бы, чтобы человек мог подняться до минус второго. Николай Матвеев: Умрешь от одышки. Ольга Крыштановская: Президентская должность одна, а нас 145 миллионов. Михаил Комин: На самом деле и до пред-предпоследнего этажа у нас можно подняться, согласно тем меритократическим принципам. Я абсолютно согласен с Игорем, что у нас есть проблема последнего этажа и ее нужно каким-то образом решать. Но для того, чтобы оптимизировать этот процесс продвижения по социальному лифту, условно, между вторым и пятым этажом, нужно повышать открытость этого процесса. Нужно делать так, что и транспарентность органов власти, и исполнительных органов власти, и всех остальных… Николай Матвеев: В обществе должно быть понятно, как это делается. Михаил Комин: Конечно, да. Это нужно для того, чтобы процесс отбирания на должности вот этого кадрового резерва был абсолютно открытый и под контролем у общества. Николай Матвеев: Или у каждого по-своему. Спасибо. Вам слово. Валерия Касамара: Мне кажется, что нужны истории успеха. Причем чтобы эти истории успеха зажигали молодежь, чтобы они были мощным мотиватором и чтобы у молодежи в голове присутствовали четкие и понятные алгоритмы: как можно в эту историю вписаться, как можно пройти эти несколько этажей и что прежде всего требуется от человека, который заходит в этот лифт, чего ждать. И соответственно – вперед! Николай Матвеев: У исследователей есть мнение (мне кажется, спорное, но все равно я его произнесу): чем хуже работают социальные лифты в стране, тем больше общество выражает себя в различных предметах, которые его окружают. Это я к тому… Вы купили уже седьмой айфон? Что же, сегодня звучали мнения, которые вам не навязывает "ПРАВ!ДА?". В итоге выбор и выводы делать вам самим. Будьте с нами на ОТР. Пока!