«По мне отчизна только там, где любят нас, где верят нам». Михаил Лермонтов Елена Иванова: Здравствуйте! Это «ПРАВ!ДА?» на Общественном телевидении России. Меня зовут Елена Иванова. И вот о чем поговорим сегодня: После распада СССР в 1991 году и образования новых независимых государств за пределами России оказались 25 миллионов русских. Это намного больше, чем вся эмиграция русских из России за рубеж с 1881 года и до распада Советского Союза. Эти люди стали иностранцами против собственного желания. У этнически русских людей не оказалось Родины. В 90-е годы от этой проблемы власть несколько дистанцировалась – что было ошибкой. Но с 2007 года постепенно стали появляться госпрограммы по оказанию содействия добровольному переселению в Россию соотечественников, проживающих за рубежом. За 10 лет в Россию уже вернулись 585 тысяч человек. И вот следующий шаг – недавно подписана новая Концепция миграционной политики Российской Федерации, которая упростит получение российского гражданства для русскоязычных граждан республик бывшего СССР, а также значительно упростит бюрократические процедуры, связанные с оформлением русскоязычных мигрантов. Решит ли новая миграционная политика сложившиеся за последнюю четверть века проблемы? Не запоздала ли она? Уберет ли она бюрократические барьеры в процессе возвращения соотечественников? Как эта концепция отразится на миграционных потоках? И что это даст беженцам с Украины? Елена Иванова: Предыдущая Концепция миграционной политики России была подписана в 2012 году и должна была действовать до 2025 года. Но, видимо, что-то пошло не так, концепция реализована так и не была, сейчас она утратила силу, и вот у нас новая концепция. Что же происходит в этой сфере? И чего нам ждать от новой миграционной политики России? Об этом сегодня говорим. Ну и сразу вопрос. Вячеслав, что было не так с предыдущей концепцией? Вячеслав Поставнин: Ну, этот вопрос… Что значит «было не так»? Я считаю, что было все так, вообще-то, если разобраться. Елена Иванова: То есть концепция была хороша? Вячеслав Поставнин: Это был редкий случай, когда был достигнут консенсус между экспертным сообществом, научными кругами и чиновниками. Все участвовали. Елена Иванова: А предпринимались ли действия по ее реализации? Реализовывалась ли она? Вячеслав Поставнин: Вот вопрос в этом. Знаете, в 2015 году мой фонд по заказу фонда Кудрина, мы подготовили как раз такой доклад, где проанализировали порядок исполнения этой концепции. И пришли к неутешительному выводу, что мы двигались ровно в противоположном направлении. Елена Иванова: Отлично! Вячеслав Поставнин: Поэтому концепция… Хотя это и цинично звучит, но все документы, которые принимались за тот период, пока концепция была принята, они начинались со слов «в исполнение концепции, положений концепции…», но все двигалось в направлении противоположном. Здесь единственное, что можно сказать… Да и чем, собственно говоря, в конечном итоге обосновывалась необходимость корректировки, правильнее сказать? Да, корректировки некоторой. Это было связано с тем, что европейские события, и все страны двинулись в отношении миграции в сторону секьюритизации миграционной политики. И вот здесь решили это четко обозначить. Плюс у нас еще одна проблема с соотечественниками. Мы уже говорим об этом… Я не знаю, сколько мы уже говорим об этом. Лет пятнадцать, да? Елена Иванова: О соотечественниках обязательно поговорим. Давайте сначала разберемся все-таки с разницей. Вот давайте прямо по пунктам. Ольга, я вижу, вы согласны, что концепция была хороша, просто не реализовывалась. Вот давайте прямо по пунктам. Какие были основные акценты в предыдущей концепции? Ольга Воробьева: Ну, она была вполне такая гуманитарная, и там никаких перекосов в жесткую такую сторону, в ужесточение приема не было. Но вы понимаете, что ведь действует-то не концепция, работает не концепция. Работают законы и те, кто их… Елена Иванова: И конкретные люди. Ольга Воробьева: …и подзаконные акты. Владимир Тимаков: И негласные установки. Ольга Воробьева: И вот это в полном противоречии находилось. Елена Иванова: А вот интересно, что за негласные установки? Что вы имеете в виду? Владимир Тимаков: Ну, в ряде регионов есть негласная установка – обязательно, например, всех соотечественников сначала проверять на статус носителя русского языка. Не сразу принимать от них, например, документы, а сначала пройдите статус русского языка. Лариса Шеслер: Нет, это не так, это не так. Вячеслав Поставнин: Это другое. Есть программа… Это один путь – натурализация. А есть другой путь… Владимир Тимаков: Я имею в виду, что есть негласные установки, которые в разных местах могут по-разному применяться. Это абсолютно конкретный случай. Лариса Шеслер: Носители русского языка? Там практически единицы только получили гражданство. Елена Иванова: Да. Но тем не менее все-таки основные акценты какие содержались именно в предыдущей концепции? Вячеслав Поставнин: Ну, давайте я скажу. Елена Иванова: Да, пожалуйста. Вячеслав Поставнин: Ну, пожалуйста. Владимир Волох: Моя точка зрения. Во-первых, концепция 2012 года – это хороший документ. И когда мы сейчас дискутируем о том, это новая концепция 2018 года или это редакционные изменения, на мой взгляд, это все равно продолжение выбранного курса, но с учетом изменившейся ситуации. Елена Иванова: Какой ситуации? Владимир Волох: Прежде всего, как Вячеслав сказал, это международные события, которые были в Европе, миграционный кризис в Европе. Это, безусловно, та ситуация, которая сложилась на Украине. И социально-экономическое развитие России, которое требует более активного участия мигрантов в социально-экономическом развитии. Мы сейчас видим, что в концепции 2018 года акценты изменены. Если в концепции 2012 года были три основные цели… Елена Иванова: Какие? Владимир Волох: Первая – это обеспечение безопасности на канале миграции. Вторая касается трудовой миграции, экономического развития. И третья – демографическая. Сейчас в концепции 2018 года мы с вами видим одну цель – создание миграционной ситуации, которая будет способствовать социально-экономическому развитию Россию, обеспечению ее безопасности и развитию демографии. Ольга Воробьева: Ну, создать ситуацию миграционную, которая всему этому будет способствовать, в принципе нельзя. Создать миграционную ситуацию? Ну, это… Владимир Волох: Пока что я говорю о том, что написано в концепции. Правильно? Ольга Воробьева: Ну, написано. Вячеслав Поставнин: Владимир Александрович, вы сказали, что там социально-экономическая направленность, да? Кстати говоря, если мы посмотрим внимательно концепцию, то там совершенно четкий перекос в сторону программы соотечественников, а трудовая миграция там вообще практически выпала. Владимир Волох: Вы имеете в виду концепцию 2018 года? Вячеслав Поставнин: Да. Практически вообще выпала трудовая миграция, хотя это основной поток миграционный на сегодняшний день, без которого, собственно говоря, мы и жить не можем, а с другой стороны, который несет в себе самую большую опасность. Имеется в виду любая. Сирийский, связанный с миграцией, несет этот поток. А что там? Ничего вообще. Кстати говоря, предыдущая концепция, там об этом четко говорилось, и достаточно много было того, как надо действовать, даже механизмы были, предлагались. А здесь ничего нет. Владимир Волох: Я согласен. Потому что в концепции 2018 года больший акцент сделан на привлечение соотечественников, мы с вами знаем, там достаточно большой, на гуманитарную составляющую. Что касается трудовой миграции – безусловно, там значительно ниже, но все-таки говорится, что в настоящее время в Российской Федерации порядка 3 миллионов трудовых мигрантов находится. Вячеслав Поставнин: Кстати, цифры вообще… Кстати, с цифрами нельзя было принимать, потому что цифры совершенно с потолка, потолочные цифры, они еще умаляют значение этой концепции. В таких документах писать цифры непроверенные… А у нас их вообще нет. Вы же сами знаете, что… Елена Иванова: Очень интересный момент. Раз столько внимания уделяете именно соотечественникам, вот об этом поговорим. Все-таки с 2007 года у нас же работает программа по переселению соотечественников. Вот она работает, эта программа? Ольга, сколько людей? Ольга Воробьева: По цифрам она не работает. Елена Иванова: Не работает? Ольга Воробьева: По цифрам она начала работать с кризиса на Украине. Вот тогда в рамках… через этот канал – программу приема соотечественников – пошел прием украинских вынужденных переселенцев. А до этого… Вячеслав Поставнин: Вопрос был решен через него… Через этот путь натурализации решен был вопрос с этими беженцами, условно говоря. Ольга Воробьева: Да. Вячеслав Поставнин: Потому что их скопилось много, а что с ними делать – никто не знал, да? Владимир Волох: Наверное, не совсем так. Лариса Шеслер: На самом деле называть программой переселения соотечественников – это было некое лукавство, потому что на самом деле подразумевался, в общем-то, оргнабор трудовой силы под маркой соотечественников. До сих пор, например, в этой программе большие ограничения по возрасту участников и так далее. То есть какие это соотечественники? Мало того… Ольга Воробьева: Там самое важное ограничение – по профессиям, по вакансиям, которые нужны региону. Лариса Шеслер: По профессиям, да. Вячеслав Поставнин: Даже по возрасту. Ольга Воробьева: Это просто вообще нонсенс. Лариса Шеслер: Даже дело не в регионах. По возрасту тоже. Естественно… Владимир Тимаков: Я хотел бы несколько слов сказать, вернуться… Елена Иванова: Да, пожалуйста. Лариса Шеслер: Естественно, для соотечественников это не ворота открывшиеся, а это определенная маленькая калиточка. И статистика показывает, что, например, в прошлом году 250 тысяч человек получили гражданство вообще Российской Федерации, из них где-то 85 тысяч получило граждан Украины, включая всех – и по программе носителей, и по программе переселения соотечественников, и по программе объединения членов семей, и по общей программе, и по общему порядку, и так далее. Вячеслав Поставнин: А этнические… Елена Иванова: Сейчас, одну секундочку! Вот Владимир что-то хотел добавить по поводу новизны. Владимир Тимаков: Я хотел сказать о том, что мы находимся… Не просто изменилась концепция, а меняются условия, в которых находится Россия, и нужда во въезде людей возникает иная. Можно сказать так: с 2010 года мы находимся в совершенно новой для себя ситуации. У нас число людей, достигающих совершеннолетия, стало меньше впервые в нашей истории, чем число людей, выходящих на пенсию, достигающих пенсионного возраста. И у нас за это время уже минус 6 миллионов, трудовые ресурсы сократились. И сейчас мы с темпом почти миллион в год идем в минус. И когда мы говорим о том, что у нас темпы ВВП должны обогнать среднемировые, когда во всем мире население растет, а у нас сокращается, именно трудовое население, не население в целом… Число пенсионеров и детей пока увеличивается, а вот число работающих сокращается. Как в этих условиях обогнать? Елена Иванова: Хорошо, Владимир, про демографический кризис обязательно потом поговорим. Вот завершая тему соотечественников, мне просто очень интересен вопрос. А кто-то может объяснить, кто такие эти соотечественники? Вот кто конкретно подразумевается под этим понятием? Потому что, прочитав определение, очень сложно это понять. Объясните. Лариса Шеслер: Конечно, поскольку Россия – это многонациональное государство, стремились избежать определения, например, «русские», потому что под слово «соотечественники» попадают и украинцы, и казахи, и узбеки. В общем-то, планировалось, что это все граждане бывшего Советского Союза, которые оказались за пределами Российской Федерации. Елена Иванова: То есть узбеки тоже попадают, да? Там есть такая формулировка, что «те, кто сделал свой выбор культурный в пользу…». Лариса Шеслер: Под словом «соотечественники»… Конечно. Именно поэтому принята новая программа о носителях русского языка – для того, чтобы не называли тоже «русские», а для того, чтобы выделить из этой группы соотечественников людей, для которых русская культура, русский язык, русская история являются… Вячеслав Поставнин: Нет, русский язык все сдавали все равно. Лариса Шеслер: Но… Вячеслав Поставнин: Вы знаете… Лариса Шеслер: Сейчас, секундочку. Но, естественно, и это тоже не перекрыло, не охватило полностью ту группу людей, которую Россия хочет принять, естественно. Потому что я уже встречала, например, людей, которые получили гражданство как носители русского языка, вообще очень плохо владея русским языком. Елена Иванова: Хорошо. Андрей, вот новая концепция – ведь она явно носит такой русскоцентричный характер. Можно ведь так сказать, да? Андрей Седлов: Я бы так не сказал. Действительно, с одной стороны, она новая, а с другой стороны, это просто хорошо забытое старое. То есть, по сути дела, то, что в ней расписывается – это действительно, как правильно уже сказали коллеги, корректировка, не более того. Если говорить опять же по соотечественникам, я полностью согласен с Ларисой Виленовной. По сути дела, под словом «соотечественники» надо подразумевать прежде всего любого гражданина Советского Союза, который жил на территории Советского Союза. Поэтому говорить о том, что только русскоцентричный… Я бы не согласился. Елена Иванова: Но в предыдущей концепции не шла речь вот именно о сохранении русской идентичности, русского языка. Владимир Тимаков: Цивилизационного кода, да. Елена Иванова: Здесь делается на это акцент, здесь уделяется именно внимание. Андрей Седлов: Давайте говорить о том, что русский язык… Владимир Волох: Это существенно изменено в концепции 2018 года. Она носит больше гуманитарный характер. Именно речь идет о том, что надо привлекать соотечественников, надо, чтобы эти люди приезжали на постоянное место жительства – от этого увеличивается и улучшается демографическая составляющая Российской Федерации. А когда мы говорим о предыдущей концепции, то, конечно, там в большей степени был акцент на обеспечение национальной безопасности. И мы с вами являемся свидетелями, что за эти годы – с 2012-го по 2018 год – было существенно изменено правовое поле, были ужесточены многие законы. А сейчас совершенно другое направление. Как будет реализовываться? Я с коллегами согласен, это второй вопрос. Ольга Воробьева: Вы понимаете, эти все вещи, которые были сделаны с 2012-го по 2018 год, они как раз для безопасности очень плохую роль сыграли, потому что нелегалов стало больше. А что такое безопасность? Вернее… Ну да, безопасность. Это когда все-таки в легальном положении находятся и иностранцы, и свои граждане. Их стало больше гораздо, понимаете? Вот эти меры, которые, может быть, вопреки тому, что написано в концепции, принимались фактически, начиная с регистрации. Мы же знаем все, что это непреодолимый барьер, это непреодолимый барьер. Вячеслав Поставнин: А его еще ужесточили. Ольга Воробьева: А его еще ужесточили. Вячеслав Поставнин: И сделали вообще практически невозможным… Ольга Воробьева: Значит, еще больше стало людей, которые представляют опасность. Лариса Шеслер: И, к сожалению… Ольга Воробьева: Вот вам концепция сама по себе, а законодательство… Лариса Шеслер: Те, которые на Украине, которые выпали из правового поля, их стало намного больше. Потому что вот это правило «90 через 180», то есть человек, пробывший 90 дней на территории Российской Федерации, должен покинуть ее еще на 90 дней, несмотря на декларации о том, что это не касается жителей ДНР/ЛНР, что это не касается многих ополченцев и политэмигрантов… Ничего подобного! Это все касается. И каждый год удваивается число людей, кому запрещен въезд в Российскую Федерацию. И этих людей уже сотни тысяч. И очень много из них жителей ДНР/ЛНР. Елена Иванова: Ну, очевидно же, что люди не могут каждые три месяца ездить туда и обратно, чтобы продлевать. Вячеслав Поставнин: Я хотел бы две вещи сказать. Во-первых, проиллюстрировать, чтобы понятно было по цифрам, что это не голословно. В предыдущее время, до этих всех этих новаций в миграционном законодательстве, было 3 миллиона, почти что 3 миллиона, 3 миллиона с лишним, с небольшим легально находящихся на территории Российской Федерации, имеющих патент и разрешение на работу. Владимир Волох: Это ты говоришь о трудовых мигрантах? Вячеслав Поставнин: Да, да, да. Владимир Волох: Так-то их 10 миллионов. Вячеслав Поставнин: Да, я говорю о легально находящихся здесь. Было 3 с небольшим миллиона. Сейчас 3 миллиона 850 тысяч. А приехавших стало еще больше. На миграционный учет поставлено было в прошлом году 15 миллионов. Представляете, какая разница? Вообще где эти остальные? Да, въехало с целью работы 5 миллионов. А там еще частные есть, еще 2 миллиона добавьте, да? Мы вообще потерялись в этих цифрах, и это меня больше всего беспокоит. Мы потеряли контроль над миграционной ситуацией. Мы не знаем, сколько у нас мигрантов находится, до конца. Потому что и 15 миллионов – цифра не очень понятна. Ольга Воробьева: И в этом самая большая опасность, что мы не знаем, что у нас происходит. Вячеслав Поставнин: Да. Я все-таки хотел бы вернуться к программе переселения соотечественников. Вы говорите, что она такая гуманитарная. Вот надо было… Это слово так и не сказали – «репатриация». Ольга Воробьева: Да. Вячеслав Поставнин: Вот надо было сказать. Елена Иванова: Сейчас критикуют эту концепцию из-за отсутствия этого слова. Вячеслав Поставнин: Программа должна быть репатриационной. Вот это высшая степень гуманитарного отношения к мигрантам. Елена Иванова: Но в новой концепции нет этого слова? Вячеслав Поставнин: Нет этого слова, опять не решились сказать. И теперь мы говорим о соотечественниках. Там есть прямо противоречивое. С одной стороны, мы будем брать только людей, которые проживают на территории Российской Федерации, на нынешней территории, уроженцев этой территории. И еще такой был термин – «представители тех национальностей, которые не имеют собственного государства». Ну, имеются в виду, например, калмыки, буряты и прочие. Хотя это, может быть, и Монголия, да? Ну, якуты, чеченцы, ингуши и прочие. Мы – русские, естественно, 95%. Для них надо было делать. Кстати, можно было эту проблему решить. Надо было называть русских. Вот надо было перечислить 160 национальностей, просто список – все, вот эти люди имеют право на репатриацию. И вопрос был бы закрыт вообще с этим. А потом бы уже сделали программу, закон о носителях русского языка. И там, пожалуйста, узбеки, пожалуйста, хоть финны, хоть кто вообще. Если он разделяет, так сказать, наши культурные ценности, хорошо владеет русским языком – пожалуйста, пожалуйста. Но для русских прежде всего – что тут говорить? – надо было сделать репатриационную программу. Но мы пошли по другому пути – мы решили заместить мигрантов трудовыми ресурсами из числа русских. Вот это такой утилитарный, механистический подход – заместить. Знаете, как бы один материал – другим материалом. Владимир Тимаков: Можно? Елена Иванова: Да, Владимир. Вячеслав Поставнин: Ну, я стоял у истоков, я знаю. Владимир Волох: Есть один неплохой якорь, кстати, который позволяет обойти вот эти этнические барьеры: человек либо сам должен родиться, либо кто-то из его предков должен родиться на территории Российской Федерации. И это точно тогда все народы, которые здесь есть, они попадают автоматически. Другое дело, что он плохо реализуется. Люди лично рожденные… Лариса Шеслер: Это очень вредная концепция, потому что тогда люди, которые осваивали, например, Казахстан, целину, или уроженцы Одессы, имперского старинного города, Харькова – они выпадают из этой группы. Владимир Тимаков: Я согласен, что это не полный якорь. Но даже этот якорь, достаточно четко идентифицированный, не работает. Елена Иванова: Одну секунду! Владимир хочет добавить. Пожалуйста. Владимир Волох: Я немножко по-другому полагаю. Мы же говорим о концепции? А концепция – это стратегия. А то, что говорит Вячеслав – это уже программа, это реализация, это выполнение концепции. Речь идет о том, что… Когда мы говорим о программах – это выполнение. Ольга Воробьева: Мы имели уже три концепции до этой, три, которые… Владимир Волох: Нельзя записать в репатриацию 190 народов, нельзя было записать в концепции. Концепция – это стратегия. А теперь, если говорить… Ольга Воробьева: Мы имели уже три стратегии. Первая – 92-й год, в рамках программы, долгосрочной республиканской программы миграции. Владимир Волох: Сначала была программа миграции, да. Ольга Воробьева: 92-й год. Основные направления государственной миграционной политики. Владимир Волох: Правильно. Ольга Воробьева: Четыре там было направления. В 93-м году еще два добавилось – миграционный контроль ваш и трудовая миграция. А до этого был прием и обустройство вынужденных переселенцев и беженцев. Адаптация и интеграция – это одно из основных направлений было. Кстати, из этой концепции, по-моему, два слова… Елена Иванова: Это была первая стратегия? Ольга Воробьева: Да. Потом появилась… должна была где-то в конце 90-х появиться уже с названием «концепция». Владимир Волох: Программа миграции, а потом – федеральная миграционная программа. Ольга Воробьева: Над ней долго и упорно работали, но даже в 99-м она не появилась, а появилась в 2002-м с названием «регулирование» – Концепция регулирования миграционных процессов, одобренная распоряжением Правительства. То есть ниже уровня правового не бывает, по-моему, да? Владимир Волох: Вообще-то, на мой взгляд, если мы говорим о политике, политику определяет президент, поэтому концепция не могло утверждать Правительство. Ольга Воробьева: Вот это распоряжение Правительства. И потом – 2012 года. Понимаете, раз за разом вот эта стратегия никак не реализуется. Владимир Тимаков: Реализация нас интересует больше, чем сам текст. Ольга Воробьева: Понимаете, новая она, старая… Лариса Шеслер: Самая большая проблема – идеология государства. Понимаете, если рассматривать Россию как ресурсное государство, то понятно, что не нужны никакие мигранты, это лишние претенденты на кусок пирога, ресурсов. А если рассматривать как развивающуюся экономику, то, конечно, нужен ресурс рабочей силы, интеллекта, молодежи и так далее. К сожалению, вот поэтому именно концепция на каждом этапе тормозится, потому что нужно, чтобы идеология государства была, государство было развивающимся, стремящимся дать своим гражданам все и с помощью этого добиться определенного уровня. Если говорить о размере мигрантов… миграции, я могу в пример привести Польшу, которая в несколько раз меньше России, но туда уже въехало, по разным оценкам, до 2 миллионов украинцев абсолютно в легальном поле. Их никто не гнобит, их никто не пытается преследовать. Извините, там трудоустройство стоит 7 долларов, то есть 300 рублей, грубо говоря, например, для работодателя. Вот и все затраты. И сравните, сколько нужно заплатить за патент. Елена Иванова: Но там есть карта венгра, карта поляка, которая предлагается… Вячеслав Поставнин: Украинцы и в Чехии, и в Венгрии официально работают. Лариса Шеслер: Да. А сейчас и в Германии. Вячеслав Поставнин: Достаточно им паспорта этого биометрического, и не надо никаких разрешений. Все, поехали работать. Ольга Воробьева: То есть самых близких соотечественников мы миллионами теряем. Владимир Тимаков: Польша активно привлекает белорусскую молодежь на обучение в вузы, создаем им льготные условия. Ольга Воробьева: Да, самых близких – Украина и Белоруссия. Они все в другую сторону поехали. Лариса Шеслер: Да. И украинский поток уже на самом деле переориентировался в огромной части своей на Польшу. И именно понадобились украинские события, чтобы вот эта, знаете, порочная практика миграции в России выплыла на поверхность, потому что до этого постоянно общественное мнение забалтывалось тем, что стоит огромная угроза, наплыв мигрантов из Средней Азии. На самом деле, с моей точки зрения, существует, наверное, какая-то часть этой угрозы, но она явно преувеличена. Но когда сюда хлынули сотни тысяч людей, сориентированных на то, что «мы русские, нас Россия может принять», выяснилось, что не готовы принять ни институты никакие, ни законодательство, ни ресурсы, инфраструктуры вообще нет для принятия. И вот эта порочность выплыла. Вот этот закон «90 через 180». Владимир Тимаков: У многих чиновников просто нет мировоззрения, что это наши соотечественники. Они для них такие же чужие, как из Афганистана. Вот в чем беда. Лариса Шеслер: Естественно. Например, русский с украинским паспортом воспринимается миграционными службами как афганец, или сириец, или камбоджиец. Вячеслав Поставнин: Как нигериец. Владимир Тимаков: Как нигериец, да. Лариса Шеслер: Да, как нигериец. Никакой разницы нет в законодательстве для него. Елена Иванова: Хорошо, спасибо. Вот хочется отдельно поговорить об Украине и о теме мигрантов именно из этой страны. Давайте сначала посмотрим сюжет о том, как один гражданин Украины получал российское гражданство, потратив на это пять лет своей жизни, и продолжим потом. СЮЖЕТ Елена Иванова: Ну что? Четыре с половиной года и просто все круги ада. Андрей, почему так? И это начало 2000-х еще, об этом периоде речь идет. Андрей Седлов: Почему так? Потому что как раз система закостенела. Это именно закостеневшая система, которая вставляет препоны и сейчас на каждом шагу. Например, когда мои ребята-ополченцы сталкиваются с необходимостью регистрации (это как раз то, о чем мы говорили в самом начале), основная проблема, что ребята, выезжая оттуда, им негде зарегистрироваться. Соответственно, если он не может зарегистрироваться, у него идет нарушение – и он автоматом попадает на выдворение. Елена Иванова: Становится нелегалом. Андрей Седлов: Соответственно, что? Либо должна быть отмена регистрации для подобной категории граждан, а это уже как раз уменьшение тех самых бюрократических препон, которые в данном сюжете. Елена Иванова: Вот в Госдуме предлагают амнистировать, сделать миграционную амнистию для украинцев. Вот как к этой инициативе вы относитесь? Есть ли у нее перспективы какие-то? Андрей Седлов: Миграционная амнистия – раз. И упрощение процедуры – два. Потому что вот те самые анализы, о которых он говорил… Вот сейчас любой боец, который получает временное убежище, должен заплатить за медкомиссию. А ему откуда взять деньги? Первый шаг, который нужно пройти – это получение временного убежища, это прохождение медкомиссии. Это как раз те самые анализы, та самая флюорография. А это все платно. Он же не гражданин России еще. У него нет полиса ОМС. Елена Иванова: И как в действительности все это работает? Откуда? Андрей Седлов: Работает все просто. Люди обращаются ко мне, в КПЦ «Война и мир», и я им оплачиваю медкомиссию. Елена Иванова: Вы оплачиваете? Андрей Седлов: Да. Просто за счет того, что мне помогают мои волонтеры, мы собираем деньги и оплачиваем ребятам медкомиссию из добровольных пожертвований. Елена Иванова: Владимир. Владимир Тимаков: Вы знаете, хорошо бы, конечно, сделать амнистию, но этого мало. Потому что я тоже общался со многими людьми, которые приехали к нам из Донецка, из Луганска. Больше половины признались, что они для того, чтобы здесь получить либо статус проживания, либо гражданство, платили деньги. То есть машина выжимает деньги. И если мы не поставим задачу перед чиновником… Понимаете, с момента подачи документов должен быть такой порядок, что в сроках оформления заинтересован не только тот, кто подает, но и тот, кто принимает. То есть с него должны спросить: «Вот вам пришло столько-то заявлений. Сколько вы оформили за этот срок? Если вы не оформили, вы план не выполняете по приему соотечественников. Вы будете уволены просто». Лариса Шеслер: Вы знаете, можно так говорить, когда не сталкиваешься реально с этой системой. Там просто не будут регистрировать, пока ты не сделаешь вот такой комплект документов, который им нужен. Владимир Тимаков: План по регистрации им сделать. Требуйте от них! Лариса Шеслер: По поводу мигрантов. Союз политэмигрантов и политзаключенных Украины, который я представлю, делает миграционную амнистию первым требованием, которое нужно внести в эту новую концепцию. Андрей Седлов: Это основное. Лариса Шеслер: Потому что это касается сотен тысяч людей. И это касается не только тех, кто внутри находится России и нарушил, вышел из легального поля невольно абсолютно, не имея возможности найти регистрацию или не имея возможности подтвердить свои доходы. Это касается сотен тысяч людей, которые уже вынуждены покинуть были Россию, им запрещен въезд в Российскую Федерацию. У меня есть вопиющий случай, когда ребенок находится в Подмосковье, а мама выехала на два дня в Луганск и уже девять месяцев не может въехать сюда, потому что ей закрыт въезд в Россию на пять лет. И ничего нельзя сделать. Я вам хочу сказать, что самый сложный случай… Вячеслав Поставнин: Можно, можно, если деньги заплатить. Лариса Шеслер: …это отменить запрет на въезд. Легче ополченца спасти от экстрадиции по обвинению в тяжком преступлении, чем снять запрет на въезд отцу семейства, у которого здесь жена с ребенком, или маме, у которой здесь ребенок остался. Все кивают, Фома – на Ерему, Ерема – на Фому, а судебное решение никто не может. МВД кивает на миграционную службу, миграционная служба кивает на пограничную службу. Вообще… И вот только внесение миграционной амнистии, когда будут аннулированы все списки запретов на въезд в Российскую Федерацию, за исключением, конечно, тех случаев, когда эти люди поданы в список по требованиям безопасности. Елена Иванова: Ведь очень давно уже говорится про миграционную амнистию. Почему в новой концепции опять ни слова нет об этом? Владимир Волох: Я полагаю, концепция – это все-таки политика. Мы опять говорим о реализации, об управлении миграционными процессами. Это немножечко другое. Концепция определила стратегию. Елена Иванова: То есть будет услышано? Владимир Тимаков: В концепции есть слова об использовании современных технологий. Вот говорят, что не будут принимать заявления. Сделать автоматизированную подачу, чтобы сразу высвечивалось: такого-то числа были поданы такие-то заявления, на такого-то чиновника они поступили. Чтобы невозможно было это лично какому-то персонажу «зарубить». Ольга Воробьева: Амнистия поможет тем, кто вот сейчас попал в какую-то плохую ситуацию. Если вся практика сохранится старая, эти несчастные будут воспроизводиться с той же скоростью. В этом большой смысл. Надо менять сами механизмы. Вячеслав Поставнин: Знаете, я хотел бы добавить, я прошу прощения. Согласен с коллегой, абсолютно правильно. Вот сколько мы ни говорим об этом, в 2002 году, после 2002 года, все последние 15–16 лет мы говорим и говорим об этом, а ничего не меняется, да? Потому что у нас механизмы в основном, конечно, из Советского Союза: регистрация, жесткий паспортный режим, регистрационный режим, миграционный учет, борьба с «резиновыми квартирами». Мы все боремся и боремся, как в Советском Союзе. Но в Советском Союзе был поток минимальный, мигрантов практически не было. Были только организованные привлечения на всякие стройки века. А сейчас огромные потоки мигрантов! И самое главное – никогда до наших чиновников не дойдет безвизовый въезд. Безвизовый въезд! Поэтому что вы хотите? Запрещайте, не запрещайте – он все равно поехал. Нужна регистрация, не нужна регистрация – он поехал и будет работать, платить деньги участковому и работать. Поэтому единственный путь в нашей ситуации – это, конечно, создание таких внедрений цифровых механизмов, новых технологий, инновационных технологий. Только так мы можем учесть. И зря… Вот я как чиновник могу сказать, что все можно наладить, особенно с этими… У нас сейчас как? Ты можешь срок удлинить – пожалуйста! И все время месяц. А что за месяц сделать? Я могу сказать, что проверка занимает… Это же мгновенно по учету в базе данных. Раз! – и проверили. В принципе, час. Сколько надо, чтобы сделать загранпаспорт? Знаете, сколько? Чтобы высохли чернила принтера, больше не надо времени. Месяц, два делаем, да? И чиновника накажут, если он сделает за день. «Вот ты за день сделал – это ты деньги взял». Хоть за год делай, никого это не волнует. Понимаете? Владимир Тимаков: А должно быть наоборот. Вячеслав Поставнин: Да. Это еще и отношение к людям. Если бы была действительно вот эта новая технология, цифровые методы и механизмы, которые бы это все контролировали, то чиновники… Владимир Тимаков: И они публичные должны быть, что гражданское общество могло видеть. Вячеслав Поставнин: Кстати, мы по-другому это вообще не сделаем. Не надо. Ведь цифровизация и эта автоматизация – речь не идет о том, что каждому дать еще один компьютер, чтобы он там работал лучше. Нет. Елена Иванова: Понятно. Вячеслав Поставнин: Убрать целые барьеры. Сейчас для того, чтобы соотечественник попал в Россию, он должен сначала пройти узкое горло там, за границей. А там надо записаться на полгода вперед. А потом ты не понравился этому чиновнику в консульском подразделении или в представительстве ФМС – и вообще разговаривать с тобой не будут. Елена Иванова: Все понятно. Но вот момент, что была упразднена Федеральная миграционная служба, и сейчас МВД занимается вообще мигрантами, как-то отразился он вообще на характере взаимодействия? Вячеслав Поставнин: Ухудшилось все, ухудшилось, потому что разобрали миграционную… Елена Иванова: А что усложнилось? Вячеслав Поставнин: Миграционную службу разобрали по частям и вмонтировали в ОВД и УВД. Теперь решения принимают… Если раньше можно было пожаловаться начальнику ФМС, и там приняли бы решение, отменили бы, заставили, то сейчас этого нельзя сделать, потому что УВД решает все, им виднее на месте. Уже центр оспорить это положение не может, только в суд. Лариса Шеслер: Я могу сказать как человек, который работал и во времена работы ФМС, могу сказать, что ФМС – это была ужасная структура. До нее вообще невозможно было… У нее не было абсолютно никаких горизонтальных рычагов воздействия на нее. На местном уровне ни депутаты, ни губернаторы, ни журналисты, вообще никто, ни прокуроры – никто не мог пробиться на принятие решений миграционной службы. Елена Иванова: То есть правильно, чтобы МВД передали все? Лариса Шеслер: Там было, как яйцо. Понимаете, невозможно было вообще туда воткнуться. А сейчас… Ольга Воробьева: А стало хуже. Владимир Волох: Стало еще хуже. Елена Иванова: Стало еще хуже? Владимир Волох: Я не соглашусь. Елена Иванова: Какая-то безрадостная картина. Лариса Шеслер: В чем-то на самом деле стало легче. Я занимаюсь правозащитной деятельностью, и стало легче, потому что реально органы МВД все-таки каким-то образом… ну, с ними можно общаться. Елена Иванова: Андрей, вы согласны? Андрей Седлов: Упростилось прохождение документов. Опять же поддержу коллегу, потому что мы с ней, в принципе, давно знакомы и занимаемся практически одной и той же деятельностью – она по политэмигрантам, а я по ополченцам. Реально упростилось. Раньше в ФМС было действительно не пробиться, и никак было нельзя воздействовать, если человек получал отрицательный ответ, то было практически невозможно его изменить. Вот когда у чиновников появится осознание того, что на Юго-Востоке Украины идет война, и тогда концепцию должны менять с условиями войны, тогда вот это будет новая концепция. Сейчас эта концепция не учитывает одного маленького-маленького, условно говоря, маленького обстоятельства: если сейчас конфликт будет разрастаться, оттуда пойдет 3 миллиона человек, которых ни одна погранслужба в мире не удержит. Что с этим будет делать Россия? В 2014 году, когда размещались пункты временного содержания граждан, уже тогда была эта проблема. Сейчас у этой проблемы может пойти массовый характер. Что будет делать с этим Россия? Вот в этой концепции я этого не увидел. Почему я ее и назвал не новой, а всего лишь старой, в которой произошли небольшие корректировки. Владимир Волох: Я не могу согласиться с коллегой, когда он говорит, что ФМС очень плохо работала. В моем представлении, конечно, любой государственный орган и плюсы имеет, и минусы. Создание ФМС как самостоятельного органа исполнительной власти – это был большой шаг вперед. Передача в ведение МВД вопросов, связанных с миграцией, у меня вызывает вопрос. Какой вопрос? МВД – это силовая структура. И поэтому, когда мы говорим «адаптация мигрантов», «беженцы», «трудовая миграция», на мой взгляд, эти функции не очень-то ложатся в рамки силового ведомства. Ольга Воробьева: Конечно. Владимир Волох: Поэтому, на мой взгляд, вопрос идет к институтам, которые будут реализовывать государственную концепцию. Лариса Шеслер: Нужно было бы создать какой-то орган – Министерство по приему соотечественников, Комитет по приему соотечественников. Понимаете, само слово «мигрант» вообще носит такую негативную коннотацию в ушах очень многих российских граждан. Елена Иванова: Да. Лариса Шеслер: Если мы создадим такие органы, например, которые существуют в Израиле, в Германии, в Польше… Елена Иванова: Лариса, но пока такие институты создадутся, это же еще столько времени пройдет. А пока что делать? Вячеслав Поставнин: Это быстро. Елена Иванова: Это быстро создать? Вячеслав Поставнин: Была бы политическая воля. Все это быстро делается. Лариса Шеслер: Конечно. Андрей Седлов: Правильно сейчас идет разговор, нужна политическая воля. Когда человек приезжает из Прибалтики, когда он приезжает с Украины, из Белоруссии, ему нужна именно социальная адаптация к существующим условиям на территории России. Основная проблема, с которой приходится сталкиваться, помимо помощи опять же тем… Как говорится, кто о чем, а я все о своем. Я работаю именно с ребятами-ополченцами. Основная проблема – их адаптация, именно адаптация к действующим условиям, к действующей жизни. Это то, с чем приходится сталкиваться постоянно. То есть – трудоустраивать, помогать им общаться, налаживать это общение, чтобы они привыкали к тем порядкам, которые происходят у нас. Владимир Волох: Продолжаю вашу мысль. Действительно, проблема адаптации и интеграции большую роль играет, но сейчас мы с вами видим растаскивание проблемы. Нужен орган, который комплексно занимается вопросами реализации государственной политики, в том числе и миграции, и, может быть, вместе с этим национальными вопросами. Владимир Тимаков: А может быть, возвращение соотечественников на Родину? Елена Иванова: Да, Владимир, пожалуйста. Владимир Тимаков: У нас в основе всего лежала некая, знаете, тревожность, то есть желание обеспечить контроль какой-то, сито, задержку, проверку. Вот это было основной идеологией работы с приезжими, вместо того чтобы обеспечить их адаптацию и прием. Ну, представьте, Родина-мать, сын приехал. Какая может быть стратегия? «Скорее, сынок, накормить тебя, одеть. Ты, может, не выспался с дороги?» Или вторая стратегия: «Может, ты что-то завез? Ну-ка, сейчас анализы, посиди-ка тут в прихожей, а мы посмотрим, что ты там, пока ты был в командировке». Это же совершенно разное. Андрей Седлов: Это еще в лучшем случае, это еще в лучшем случае. А так – пинок под зад, и обратно! Владимир Тимаков: То есть нам надо переходить к другой совершенно концепции. Елена Иванова: Здесь напрашивается аналогия с западными странами, с Германией, например, которые упрощают эти процедуры. А мы, такое впечатление… Владимир Тимаков: Может быть, сразу человеку давать в течение недели документы, а потом проверять? Может быть, один из тысячи и должен быть лишен. Вместо того, чтобы всех держать в предбаннике и через год или через два выдавать документы. Елена Иванова: Давайте посмотрим на западный опыт. Как это происходит в той же Германии, в странах Восточной Европы? Ольга Воробьева: В Казахстане. Елена Иванова: Там же действительно упрощается. Ольга Воробьева: Все страны, которые имеют вот такую репатриационную какую-то стратегию, у них абсолютно другое отношение. Елена Иванова: Возвращаемся к необходимости введения термина «репатриация»? Ольга Воробьева: Репатриация, безусловно. Вячеслав Поставнин: Это первое, что нужно сделать. Ольга Воробьева: И вообще все страны, у которых возникают проблемы с мигрантами, они возникают не на стадии приема, а вот как раз в период адаптации и интеграции. Особенно когда массовый какой-то такой въезд получается, они потом никак не адаптированы и не интегрированы – это уже опасность для общества принимающего. Поэтому сегодня половину внимания, если не три четверти внимания политики миграционной, я считаю, надо направлять на адаптацию и интеграцию любой категории мигрантов, не только ополченцев. Андрей Седлов: Согласен. Ольга Воробьева: А что, трудовые мигранты, которые через пять лет… Лариса Шеслер: Вы понимаете, на самом деле проблема… Ольга Воробьева: Им еже тоже надо интегрироваться. А они пока у нас как-то анклавно. Вячеслав Поставнин: Никто сейчас интеграцией не занимается. Значит, например, как немцы? Мы много говорим, что европейский кризис, там вообще Германия захлебнулась. Да, поток был большой, и за эти два года они приняли два миллиона человек. И что? Как работают немцы? Каждый мигрант, который к ним приезжает, они устанавливают личность. И что? Они четко понимают, что человеку надо – что? – где-то жить. Пожалуйста, есть, пожалуйста. Если ты языка не знаешь – курсы бесплатные, пожалуйста. Елена Иванова: Семью устроить. Вячеслав Поставнин: Работа? Работай. Всех обустраивают. И каждый на учете. У них есть нелегалы, но только те, которые потом уже стали нелегалами. Вот они зафиксировали все. Ну, это немецкая такая педантичность – каждого учесть. А что у нас? Вот они приезжают, кто там ни приезжает, все идут – да никому до них дела нет абсолютно! Ольга Воробьева: Это не соотечественники приехали в Германию. Вячеслав Поставнин: Это еще не соотечественники. Да, это еще не соотечественники. А уж немцы… В течение двух дней – паспорт. В Израиле в течение одного дня паспорт тут же получают. А у нас шесть лет человек может получать паспорт. Япония – казалось бы, самая закрытая страна, которая считалась моноэтнической и вообще с мигрантами не хотела иметь дела, – она сделала программу переселения соотечественников. Тащили из Перу! Из Перу вообще привезли миллион этих людей, своих бывших соотечественников, которые уехали в XIX веке. Целая программа по приему, расселению, адаптации, интеграции. А сейчас, кстати говоря, принимают уже и киргизов, и узбеков. Лариса Шеслер: Так нужно еще учесть, что на самом деле у России намного больше внутренних моральных обязательств перед русскими за пределами России. Вячеслав Поставнин: Абсолютно точно! Лариса Шеслер: Потому что немцы, которые 300 лет назад переехали, например, в Поволжье, или евреи, которые по всему миру… Вячеслав Поставнин: Сами переехали. Лариса Шеслер: Они не были частью Германии, не были частью… Те же самые японцы, которые в Перу, они там Японию не создавали. А те русские, которые ехали осваивать целину или учить детей в Казахстане, в Таджикистане, или строили, например, Одессу, Новороссию и так далее, – они были русскими, и они были частью Россию, частью Российской империи. И то, что они оказались за пределами России – это же не их вина. Они были частью России. И сейчас у России, естественно, моральные обязательства перед ними намного выше, чем у Германии перед немцами. Но нужно еще учесть, что адаптация ведь намного проще, чем адаптировать немцев, которые 300 лет назад переехали в Поволжье. Те немцы, которые возвращались в Германию в 90-е годы, они вообще уже не были немцами, они были немцами только по паспорту или даже не по паспорту. Владимир Тимаков: Русскими немецкого происхождения они были. Лариса Шеслер: Те русские, которые сегодня возвращаются в Россию, они русские ментально, по языку, культурно. Поэтому я, например противник того, чтобы сейчас говорить о том, что нужно… Вячеслав Поставнин: Кстати, немцы сделали программу репатриации. Лариса Шеслер: Потому что как только мы скажем, что нам нужны деньги для адаптации этих, нам сразу скажут: «Боже упаси!» Люди, которые возвращаются в Россию, они хотят одного: «Оставьте нас в покое. Дайте нам легальный статус репатриантов, возвращенцев и граждан. Не нужно никакой помощи, не нужно никаких денег. Помогите документально, и все». Елена Иванова: Хорошо. Такой вопрос. Раз мы о западном опыте говорим, какие именно мигранты нам нужны? Вот в Европе и вообще в мире все-таки есть такой селективный подход, да? Это квалификация мигрантов… Владимир Тимаков: Можно? Елена Иванова: Да. У нас нам все мигранты нужны? Особенно с учетом того, что сейчас демографические прогнозы нас совсем не радуют. Владимир Волох: Мы говорим о тех мигрантах, которые приезжают на постоянное место жительства? Елена Иванова: Да. Владимир Волох: Потому что миграция… Владимир Тимаков: Можно? Елена Иванова: Да, пожалуйста. Владимир Тимаков: Я бы разделил всю проблему миграции стратегически и на долгий срок на три потока. Первое – это то, о чем мы сейчас говорили – это соотечественники, люди, связанные с Россией, для которых должна быть просто политика открытых дверей. Вот в течение оформление всех документов. Елена Иванова: В течение недели? Владимир Тимаков: В течение недели. Вячеслав Поставнин: А что такого? Пусть шевелятся! Владимир Тимаков: А если у кого-то какие-то нарушения будут выявлены потом, то в отдельном порядке. Пусть сразу человек работает, а там уж… Это вместо того, чтобы все ходили и обивали пороги. Второе направление – это трудовые ресурсы. Тут может быть гораздо более селективный, скажем так, подход. Это коммерческий подход, скажем так, коммерческие отношения. И третье – это очень важный вопрос, о котором мы еще не говорили, – это конкуренция на рынке интеллекта. Мы теряем мозги, а мы должны привлекать талантливых людей, возможно, со всей планеты. Елена Иванова: Как? Владимир Тимаков: Привлекать на учебу. Вячеслав Поставнин: Зарплатой только можно. Владимир Тимаков: Привлекать их на учебу, создавая возможности, приглашая, вербуя, отбирая талантливых людей. Елена Иванова: Чем мы можем их привлечь? Что нам нужно сделать? Ольга, пожалуйста. Владимир Тимаков: Наше образование… Ольга Воробьева: Мы на эмиграции теряем столько талантов и столько мозгов! Вячеслав Поставнин: Нам своих бы оставить. Ольга Воробьева: Нам своих бы оставить, сохранить. Владимир Тимаков: Мы не сможем… Ольга Воробьева: Мы будем привлекать, а свои пускай едут? Ну, это… Владимир Тимаков: Послушайте. Если москвич хочет уехать в Оксфорд, мы его вряд ли сможем удержать. Ольга Воробьева: А почему он хочет? А почему он хочет уехать? Почему? Владимир Тимаков: Выше оклад, выше уровень жизни. Ольга Воробьева: Значит, иностранцам мы здесь дадим выше оклад, да? Лариса Шеслер: Тысячи украинских студентов бесплатно… Владимир Тимаков: Нет, не выше москвича. Если он приедет из Болгарии, даже из Болгарии или из Турции, он здесь получит больше, чем там у себя. Елена Иванова: Лариса, что вы говорите? Лариса Шеслер: Я хочу сказать, что Польша, например, привлекает очень широко украинских студентов. В Украине тоже много высших учебных заведений, однако Польша дает огромные преференции студентам из Украины. Около 40 тысяч учится сегодня в польских вузах выходцев из Украины. Вячеслав Поставнин: Это политика интеграции. Лариса Шеслер: А сколько человек у нас? Десятки или сотни – квота для украинских студентов в российских вузах. Вячеслав Поставнин: Хотят создать элиту, которая была бы ориентирована на Запад. Лариса Шеслер: А ведь у нас вообще языкового барьера никакого. Образовательные программы украинские и российские очень похожи. Ольга Воробьева: После окончания вуза у нас нельзя получить гражданство быстро. Лариса Шеслер: Да. Владимир Тимаков: Кстати, для этого надо тоже сделать «зеленую улицу». Лариса Шеслер: Законы принимаются моментально. Вот как в 2014 году приняли закон, который отменяет… Елена Иванова: Нужно гражданство предоставлять, да? Вячеслав Поставнин: На три месяца можно получить. А три года надо работать. Ольга Воробьева: Три года работать он должен после окончания вуза. Андрей Седлов: Проблема миграции прежде всего кроется в экономике. Здесь уже звучало, что у нас именно сырьевая экономика. Если бы изначально, в 91-м году, когда Союз разваливался, было бы сохранено производство, не погашено, а сохранено, тогда была бы и хорошая миграционная политика, потому что было бы выгодно завозить рабочую силу, а не ввозить капитал. Что сейчас происходит? Старая классическая капиталистическая схема – ввоз капитала. Потому что – что? – нужно качать отсюда сырье, не ввоз рабочей силы. Есть три пути – ввоз денег, ввоз капитала и рабочей силы. Поэтому если будет выгоден ввоз рабочей силы – значит, будет и производство. А у нас не выгодно ввозить рабочую силу, у нас нет производства с вами. Посмотрите – до сих пор идет обрушение предприятий. О каких миграционных потоках мы говорим? Кому они здесь нужны? Это то, о чем говорила Лариса… Ольга Воробьева: У нас 3 миллиона – это только легально. Андрей Седлов: Если есть сырьевая страна, то любой лишний рот здесь лишний. Поэтому миграционная политика у нас удушающая, а не принимающая. Елена Иванова: Господа, к сожалению, вынуждена прервать, у нас остается совсем мало времени. Извечный русский вопрос: что делать-то в итоге? Если можно, пожалуйста, каждый очень коротко. Есть какой-то рецепт? Вячеслав Поставнин: Да, конечно, есть. Чего же нет? Надо создать ведомство соответствующе, гражданское ведомство, где социально-экономические функции. Оторвать наконец-то функцию правоохранительную от управления миграционными потоками, миграционной ситуацией. Это первое. И второе – внедрять вот эти новые инновационные технологии, цифровые, прежде всего цифровые, замещать чиновников цифровыми технологиями, чтобы не было контактов с этими чиновниками, которые, собственно говоря… Коррупция поразила все органы. Там, где выдаются, где эти статусы, там, где решается жизнь человека, человек готов заплатить деньги. И из него они выкачиваются. Елена Иванова: Хорошо, спасибо. Ольга, пожалуйста. Ольга Воробьева: Вот с этого начать и просто пошагово решать все проблемы, которые сейчас есть. Первое, первый шаг – регистрация. Это же привязка к жилому помещению, это все в нелегальное поле абсолютно большинство выводит. Второе – трудовая миграция. Ну, я не буду о деталях, да? Адаптация и интеграция. Все это пошагово надо решать – есть это в концепции, нет этого в концепции. Это должно быть на уровне законодательства и на практике это должно делаться. Если все остается, как есть, какой бы новый документ ни был, все будет так же «замечательно». Елена Иванова: Спасибо. Владимир? Владимир Тимаков: Ну, я повторю свою мысль, что в недельный срок надо оформлять соотечественников. И органы государства должны не их контролировать, а помогать им, если у них чего-то не хватает. И второе – нам нужно организовать, конечно, отбор и привлечение к нам талантливой молодежи, по крайней мере в той части планеты, которая живет не выше уровнем, чем Россия, которая с удовольствием будет готова свои таланты приложить в нашей стране. Ну а с трудовой миграцией – тут уже вопрос коммерческий и более сложный. Елена Иванова: Хорошо, спасибо. Андрей, пожалуйста. Андрей Седлов: Постараюсь коротко. Перейти от лечения следственных проблем к первопричине. Грубо говоря, все, что говорили коллеги – это все правильно, но это борьба со следствиями. А надо лечить причину, как и в любой болезни. А причина в чем именно? Это уже пересмотр системный, не линейный. Вот это все – линейные решения. Регистрация, все правильно, привлечение. Но, чтобы привлекать, надо заинтересовать. А заинтересовать – это уже системный подход. Чем заинтересовать? Условиями труда, оплатой труда. То есть опять же сферы производства должны быть развиты, чтобы привлекать. Подо что привлекать будем? Елена Иванова: Хорошо. Лариса, пожалуйста. Лариса Шеслер: Я согласна, что действительно нужно, первое, ведомство создавать для этого. И для этого ведомства нужно поставить четкие задачи, потому что статистика должна быть критерием истины. Вот дали программу переселения соотечественников, а там по ней пшик переселялся. Вот если создают ведомство, то им должны дать цифры контрольные: «Вы должны ежегодно оформлять, – например, – миллион соотечественников, возвращающихся в Россию для того, чтобы компенсировать демографическую убыль и миграционную убыль. И вы должны быть заинтересованы». И тогда все у них закрутится. Если их благополучие как чиновников будет зависеть от выполнения этой задачи, то тогда они сразу решат проблемы и по регистрации, и по трудовым доходам, и по месту жительства, и по месту работы. То есть дайте им задачу конкретную и спрашивайте за конкретный план. Елена Иванова: Хорошо, спасибо, Лариса. Владимир, пожалуйста. Владимир Волох: Я убежден, что государственная миграционная политика в России есть, она утверждена на самом высоком политическом уровне. Как положено по Конституции, президент определяет политику. Президент утвердил Концепцию государственной миграционной политики. Речь идет о ее реализации, а для этого необходимы институты. Я согласен со многими коллегами, и я неоднократно об этом говорил и писал. Полагаю, в настоящее время нужно ведомство, которое будет комплексно решать все миграционные вопросы – и гуманитарные, и трудовые, и политику, и силовые. То есть необходимо министерство, или служба, или ведомство, которое будет заниматься миграционной и национальной политикой комплексно. Елена Иванова: Ну что же, спасибо большое. Сегодня говорили о новой миграционной политике России. Будем надеяться, что она будет более эффективной, чем предыдущая, и основные проблемы будут решены. Это была «ПРАВ!ДА?» на Общественном телевидении России. Спасибо, что смотрите нас. Всего вам самого доброго! До свидания.