"Ни одна страна не может долго наслаждаться счастьем и спокойствием, если народ ее не увеличивает постепенно свою власть, не расширяет своих прав и, так сказать, не внедряется в жизнь государственной машины". Генри Томас Бокль Николай Матвеев: Здравствуйте! Это дискуссионная площадка "ПРАВ!ДА?" на Общественном телевидении России. Меня зовут Николай Матвеев. И вот тема сегодня: Усовершенствовать систему общественного контроля намерены депутаты Госдумы. По мнению парламентариев, возможности, заложенные в действующем законе, не используются в полном объеме. Николай Матвеев: Закон "Об общественном совете" убит – это мнение экспертов. Поэтому в декабре прошлого года они собрались и решили, что закон этот, возможно, нужно немножко изменить, если не совсем отменить, потому что ему нет и трех лет, а его уже назвали неэффективным. В частности, там есть и такая огреха: если вы чиновник и вы препятствуете общественному контролю, то как вас за это наказывать – неизвестно. И вообще что же такое общественный контроль? Тут за своей-то судьбой порой углядеть невозможно, а еще кого-то нужно со стороны контролировать, чтобы жить в стране хорошо. Иначе страну развитой никто не назовет, если у него не будет такого института. Вот хочет ли человек в России кого-то контролировать? И главное – есть ли у него такая возможность? Это и будем мы сегодня выяснять в программе "ПРАВ!ДА?". Ну, обо всем по порядку. Андрей, что с законом не так? Андрей Бабушкин: Ну, об отмене закона, конечно, никто не говорит. Закон действительно сделал большой шаг вперед. И появилось значительное количество людей, которые на сегодняшний день контролируют различные сферы нашей жизни – от торговли и ЖКХ, заканчивая принятием местных бюджетов и работой органов местного самоуправления. Но в законе действительно есть очень серьезные недостатки. Николай Матвеев: Какие? Андрей Бабушкин: Недостаток номер один: субъектом общественного контроля, кроме таких форм общественного контроля, как общественный мониторинг и общественное обсуждение, не является самый массовый представитель гражданского общества – некоммерческие общественные организации. Хотя в нашем проекте не только общественные палаты, но и НКО являлись такими субъектами. В том варианте закона, который был принят Государственной Думой, НКО оттуда исчезли. Второй момент… Николай Матвеев: А кто же тогда является, если НКО не являются? Андрей Бабушкин: Общественная палата России, общественные палаты субъектов федерации и общественные советы при органах местного самоуправления, общественные советы при органах исполнительной власти. Ну а НКО, как я уже сказал, они являются субъектами общественного контроля только в отношении двух форм общественного контроля – общественного мониторинга и общественного наблюдения. Более того, если принятый в 2010 году закон "О полиции" предусматривает, что одним из субъектов общественного контроля за полицией являются обычные рядовые граждане, то закон 2014 года "Об общественном контроле" сделал шаг назад – граждане из числа субъектов общественного контроля исключены. Более того, несмотря на то, что инициатором этого закона был Совета по правам человека при президенте, сам Совет при президенте – один из головных органов по защите прав человека и развитию гражданского общества в нашей стране – сам Совет также субъектом общественного контроля не является. Есть еще много недостатков. Ну, я думаю, коллеги меня дополнят. Николай Матвеев: Павел Николаевич, вы тоже считаете, что в законе что-то не так и нужно менять? Павел Гусев: Да, я считаю, что этот закон сделан был просто для рекламных целей и чтобы предъявить и обществу, но и мировой общественности, что "да, мы имеем некий закон, который говорит о том, что у нас общество что-то имеет возможность контролировать". На самом деле контроль контролем, а внимания за этими решениями или предложениями, которые общественность приносит, практически никакого нет. И чиновники, естественно, это сразу все поняли. И они это прекрасно понимают, что сегодня общество… Ведь для чего общественный контроль нужен? Не для того, чтобы страшилкой быть. Не для того, чтобы ходить и чтобы каждый чиновник… Николай Матвеев: Да даже если и для этого – почему нет? Павел Гусев: Этого не нужно, не нужно этого. Общественный контроль – это, прежде всего, сознание любого чиновника, что ему в любой момент могут сказать: "Ребята, вы сегодня делаете против общества, вы сегодня идете на то, чтобы получить уголовную статью, которая может быть возбуждена в отношении вас прежде всего членами общественных контрольных комиссий". Павел Гусев:  Средства массовой информации – это основной инструмент в любом государстве, который осуществляет общественный контроль. Но он у нас отсутствует. Почему? Да потому, что на сегодняшний день большая часть – почти 80% – всех средств массовой информации нашей страны принадлежит или финансируется государством  Более того, там же и отсутствует самый главный инструмент, на мой взгляд, общества – это средства массовой информации. Средства массовой информации – это основной инструмент в любом государстве, который осуществляет общественный контроль. Нет, он отсутствует. Почему? Да потому, что на сегодняшний день большая часть – почти 80% – всех средств массовой информации нашей страны принадлежит или финансируется государством. Как они могут контролировать тех же чиновников, когда завтра они ждут, когда им деньги дадут? Николай Матвеев: Вот вы сказали про 80%. Что человеку мешает выключить телевизор, порвать эту газету, которую он не хочет читать, выключить это радио и читать те самые 20%, которые, как кажется, пишут то, что человеку… Павел Гусев: Ну, знаете, нужно прежде всего еще понять. Система через аффилированные системы финансирования настолько запутана, что не все могут понять, какая структура или какое СМИ общественное, какая государственная, какая принадлежит правительству, а какая принадлежит мэру, какая – губернатору, и так далее и тому подобное. Когда вы приезжаете в регионы – там тоже такая же путаница. И люди, по сути дела, уходят из традиционных СМИ не из-за того, что они стали несовременными, а из-за того, что они стали неэффективными для использования обществом. И уходят в социальные сети. А социальные сети – это помойка, это общественный туалет. Николай Матвеев: Для подтверждения ваших слов – цифра. Недавний опрос Transparency International: 6 человек из 100 считают, что проблему можно решить через СМИ, а 94 человека в это вообще не верят. Ева Меркачева: А можно я тогда сразу пример приведу? Николай Матвеев: Да, пожалуйста. Ева Меркачева: Просто я как журналист часто отправляю запросы. И я вот посчитала: в прошлом году я отправила порядка 100 запросов. Это Следственный комитет, Генпрокуратура, Минюст… Николай Матвеев: Запросы на что? Ева Меркачева: Запросы по материалам, которые я собирала, и где, я считала, есть нарушения закона, где человек попал в ситуацию, требующую вмешательства. В том числе там были запросы, касающиеся действий и бездействий чиновников конкретных, которые, на наш взгляд, ведут себя безобразно сейчас в современном обществе. Так вот, на эти запросы я не получила за целый год ни одного реального ответа. СК вообще не отвечает… Николай Матвеев: А разве это не препятствие деятельности журналиста путем непредоставления информации? Ева Меркачева: Вот не предоставляют. Генпрокуратура отвечает, но эти ответы в области отписки, то есть они говорят: "Мы разберемся, проведем расследование по фактам, которые вы изложили в ваших материалах на страницах газеты". А что дальше – непонятно. Николай Матвеев: Ну, о том, какова роль журналистов и какие у них есть инструменты, как с ними взаимодействует власть, мы отдельно поговорим, в отдельном блоке. Давайте сначала разберемся вот с этим самым законом. Я вот себе здесь выписал, исходя из этого закона. Вы меня поправьте. Я, может, чего-то не понимаю. Вот люди – те, кто пытается осуществлять этот самый общественный контроль – они не могут влиять на экологию, на оборону и безопасность, контролировать деятельность МВД, прокуратуры, судов и ФСИН, а также учреждений, где содержатся дети-сироты, престарелые, инвалиды. Наталья, вы согласны с тем, что тем, кто называет себя общественным контролем, влезать в эти целые блоки жизнедеятельности человека не нужно вовсе? Наталья Костенко: Ну а почему нет? Николай Матвеев: А как? Наталья Костенко: Закон дает… Николай Матвеев: Как, если закон исключает? Наталья Костенко: Закон ничего не исключает, во-первых, начнем с этого. Во-вторых, действительно… Во-первых, не надо приуменьшать значение этого закона. В тот момент, когда он был принят, это был серьезный шаг вперед. И сейчас законодатели, исходя из практики, которая сложилась, реализации этого закона… Мы сейчас изучаем те нюансы, которые мешают заработать уже существующим нормам. Там нормальные, я считаю, возможности. И посмотреть, что докрутить. Вот коллега сказал о том, что действительно непонятно, как участвует в общественном контроле одна из самых серьезных сил общества нашего – НКО и граждане. Я три года работала в Общероссийском народном фронте, который, в принципе, большое движение начал в развитии общественного контроля, но тем не менее мы вообще никак не подпадаем под действие общественных контролеров. Николай Матвеев: Можно уточнить? Если этот закон… Все-таки вы оспариваете мое утверждение. Наталья Костенко: Можно меня как бы не перебивать? Я хотела сказать, что тем не менее закон предусматривает, что и НКО, и граждане участвуют в общественном контроле. Другое дело, что непонятно, какой формат. Вот это нужно уточнить в законе. И более того – сейчас формируется противоречивая практика, исходя из вот этой несостыковки в законе. Например, Минюст признает НКО и граждан субъектами общественного контроля и, например, обязует органы власти привлекать их в сферу госзакупок. Есть постановление Минюста, документ, который это подтверждает. Тем не менее Верховный Суд не признает и читает закон буквально. И, например, в сфере контроля качества ЖКХ они как бы считают их… Николай Матвеев: Давайте на практике. Я понимаю, это очень… Наталья Костенко: Я вам говорю практические вещи. Николай Матвеев: Хорошо, практические. Недавно мы узнали, что Москва закупает лекарства на сумму, равную всем остальным регионам. Выяснилось, что тендера никакого нет, по сути, одна группа лиц участвует в этой самой закупке, и поэтому цены на лекарства никак не регулируются. Вот как здесь мне участвовать как гражданину Российской Федерации? Что мне делать? Какой механизм мне предлагает этот закон? И второй вопрос. Я вот назвал оборону. Вы сказали: "Нет, закон ничего не исключает". Я даже не знаю бюджета. Министерства обороны Российской Федерации я не знаю бюджета. Наталья Костенко: Вы откройте бюджет российской страны – и там все написано. Николай Матвеев: Он засекречен. Он засекречен. Павел Гусев: Он засекречен Николай Матвеев: Там порядка 30% секретных статей. Я как гражданин Российской Федерации… Наталья Костенко: Вы погружаетесь в статьи. А вы говорите, что вы не знаете бюджета. Николай Матвеев: Нет, подождите, подождите. Я как гражданин Российской Федерации, платя налоги, даже не могу контролировать свой бюджет. Андрей Бабушкин: Николай, можно я попробую разъяснить ситуацию? Николай Матвеев: Да, пожалуйста. Андрей Бабушкин: Смотрите, на самом деле семь сфер выведены из действия 212-го федерального закона. Николай Матвеев: Вот которые я перечислил? Андрей Бабушкин: Да. Николай Матвеев: Или я ошибся? Андрей Бабушкин: Правильно, вы семь назвал. Но есть различные ситуации. Здесь три различные группы проблем. Экология выведена из-под общественного контроля по данному закону. Просто есть отдельный экологический закон, который дает большие возможности в плане общественного контроля за ситуацией с экологией. Если брать полицию и ФСИН, то они выведены из-под этого закона, потому что там есть свой отраслевой закон. Это 76-й федеральный закон 2008 года, на основании которого созданы общественные наблюдательные комиссии. Вот Ева является замом председателя… Николай Матвеев: То есть смысл выведения чисто технический? Есть другие законы, которые позволяют… Наталья Костенко: Послушайте, никто ничего не выводит. Андрей Бабушкин: По данным сферам – на самом деле технически. Но если брать ситуацию с безопасностью, с обороной, с судами, то там подобных законов нет, кроме судов. Действительно, есть закон 2010 года, который обязывает суды давать некую информацию обществу, то есть быть открытыми. Но те основные проблемы, что волнуют людей… Ну, например, я являюсь стороной по делу, и мне интересно – вот этот судья хоть раз в жизни вынес оправдательный приговор или нет? Или сколько, скажем, у него процентов приговоров отменено в апелляционной инстанции? Вот эту значимую для меня информацию я ни как участник общественного контроля, ни как сторона по делу получить не могу. Николай Матвеев: Лидия, вот статья 32-я Конституции, пункт 1-й, я процитирую: "Граждане имеют право участвовать в управлении делами государства как непосредственно, так и через своих представителей". Ну, мне всегда казалось, что судебная система – это все-таки какая-то ветвь власти, как минимум третья, а может быть, и первая или вторая (нас же иногда называют представителями четвертой власти, журналистов). Вот скажите, почему я как гражданин Российской Федерации не могу контролировать судебную систему, хотя бы участвовать в том, чтобы улучшать ее? Я намерен, чтобы судебная система чувствовала себя хорошо. Лидия Михеева: Коллеги, я хочу немножко ясности внести в нашу беседу. Мы на самом деле чуть-чуть разными словами говорим про одно и то же. Статья Конституции, которую вы справедливо привели сейчас (и мы можем с коллегами, в том числе и с политологами, обсудить ее значение), гарантирует каждому участие в управлении делами, но она не гарантирует вам вмешательство в правосудие – по понятным причинам, и вы их знаете тоже. Поскольку вмешательство в правосудие запрещено в любой правовой системе, которая на базовых ценностях строится. Почему? Потому что суд должен быть, безусловно, непредвзятым органом, который подчиняется только закону. И в ситуации, которую сейчас привел Андрей, нужно разобраться – он в каком качестве хочет поинтересоваться… Николай Матвеев: А можно уточнить? По-моему, общественный контроль – все-таки это не вмешательство в правосудие ни в коем случае. Лидия Михеева: Вот. Поэтому я и предлагаю все-таки определиться с понятиями. Я хочу объяснить ситуацию, сложившуюся с этими коллизиями. Когда мы приступили к исполнению обязанностей в 2014 году в Общественной палате, нам сразу пришлось со свежим законом "Об основах общественного контроля" начать работать, с 212-м. И первое, что мы увидели, – это то, что он действительно вступает в коллизию с большим количеством других ранее принятых, чуть позже принятых нормативных актов. Вот ЖКХ, например. Почему там сфера контроля выглядит иначе? Почему общественный контроль там более эффективный? Да просто потому, что в нормах Жилищного кодекса раньше, еще до 212-го федерального закона, было закреплено, что право на общественный контроль имеют непосредственно граждане. И этот механизм уже более или менее отточен, так или иначе он работает. Вы можете пожаловаться, есть условное "окно единое", в том числе электронное, где вы можете оставить весь свой негатив про управляющую компанию. И вы будете знать, что рано или поздно у нее отзовут лицензию и вам пригласят другую управляющую компанию. Николай Матвеев: И как история с обозначением этой информации в законе противоречит? Пусть в другом законе это тоже будет написано. Лидия Михеева: Вот! Правильно, Николай. Вот об этом мы сразу и начали говорить. Уже направляли законодатели несколько предложений. Быть может, не надо в разных федеральных законах по-разному регулировать этот общественный контроль. И это, кстати, большая проблема, в том числе и в отношении контроля за жизнью детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей. Многие знают, что с этим законом отдельным, про который всегда говорили, что он должен быть отдельным, тоже большая проблема. Андрей Бабушкин: Он завис в Госдуме. Лидия Михеева: Да, он завис в Госдуме. И получается так, что у нас общественный контроль исторически (не надо винить вот какого-то конкретного депутата или сенатора в этом) частями внедрялся в наше законодательство: сначала один закон, потом второй, потом третий, потом приказ Минюста, потом разъяснение ФАС, потом еще что-то. И в этом слоеном, извините меня, пироге разобраться может далеко не каждый даже правовед. Давайте четко назовем субъектов общественного контроля. Это очень важно. А самое главное – мы определим порядок формирования этих субъектов. Ведь чем еще страдает 212-й федеральный закон? Он рамочный, он практически по любому вопросу содержит отсылку. Николай Матвеев: Можно главный вопрос? Разобрались? Есть понимание? Лидия Михеева: Мы уже на протяжении последних полутора лет направляем предложения… Николай Матвеев: Поясните вот мне. Я вообще несведущ. Лидия Михеева: Да, у нас есть уже пакет предложений. Николай Матвеев: Что я могу делать, а что не могу? И почему я не могу? Андрей Бабушкин: Вы ничего не можете как гражданин, вы не субъект. Лидия Михеева: Слушайте, на сегодняшний день реально вы практически ничего не можете, кроме того, чтобы подойти к какому-то уже известному и всем понятному субъекту общественного контроля – к Бабушкину, например – и сказать: "Пожалуйста, возьми меня с собой на проверку. Я с тобой пойду в составе группы". Вот вы как индивидуум отдельный этим федеральным законом не рассматриваетесь в качестве субъекта. Николай Матвеев: Хотя звучат предложения, чтобы индивиды тоже рассматривались, да? Андрей Бабушкин: Да. Ева Меркачева: И в группу вы тоже не попадете. Лидия Михеева: Вероятно. Для этого нужен протокол, собрание… Николай Матвеев: Уточняйте, это очень важно. Андрей Бабушкин: Нет, должна быть добрая воля субъекта общественного контроля. Смотрите, вот я член Общественного совета при ГУВД по городу Москве. Общественный совет при ГУВД – это реально работающая структура общественного контроля. Хотя ГУВД могло бы набрать туда своих ручных генералов. Оно не пошло по этому пути, а оно взяло туда в основном людей неудобных, людей, которые ГУВД критикуют, и критикуют в публичном пространстве. У нас есть возможность… Скажем, мы идем проверять отдел, и мы берем с собой граждан в качестве экспертов, которые с нами делятся своими профессиональными познаниями. Но это наша добрая воля. А рядом будет работать другой общественный совет, который является карманным и ручным, и граждане даже никогда за три года его работы не узнают, чем этот общественный совет занимался. Понимаете? Николай Матвеев: А что мешает в том же законе обозначить, что общественные советы обязаны желающих граждан брать с собой? Андрей Бабушкин: Я согласен с вами, да, что если этот человек, скажем так, психически здоровый, совершеннолетний и не помешает проведению общественного контроля. Мы с вами прекрасно понимаем, что есть другая опасность – что придут люди, склонные к конфликтам, скандалам, для которых важно не улучшить работу и деятельность органов государственной власти, а самого себя показать, мир посмотреть и себя показать. Понимаете? Конечно, здесь в законе (извините за такое выражение) должна быть защита от дурака. Без такой защиты закон не сможет работать. Лидия Михеева: И от жулика. Андрей Бабушкин: И от жуликов, совершенно верно. Сколько людей говорят: "Ой, мы хотим контролировать". А на самом деле выясняется, что они действуют в интересах конкретной силы, которая хочет выкинуть с рынка услуг одну структуру и другую структуру на ее место поставить. Поэтому, конечно, здесь, как правильно говорит Лидия Юрьевна, должна быть такая защита. Ева Меркачева: Но она есть. В СИЗО и в тюрьмы мы не попадем никак с человеком, который чужой, со стороны. Николай Матвеев: Давайте от законов к более философским вещам. Павел, вы как считаете, есть у нас общественный контроль в России, действует ли он, работает? Павел Салин: Ну, мне кажется, не работает, потому что очень серьезно ситуация зависит от субъектов, действительно, этого общественного контроля. Потому что как у нас поступают государственные органы? Они заинтересованы, чтобы сделать всех чиновниками, в том числе общественников. Вот здесь коллеги говорили про ситуацию. То есть, если у тебя есть какая-то проблема, ты должен подойти уже к известному субъекту общественного контроля. Ну, переводим на язык: то есть это человек, у которого должна быть "корочка", что он член Общественного совета при ФСИН, при ГУВД. Вот если у него есть "корочка". А кто "корочки" выдает? А "корочки" выдает то же самое ведомство. То есть, по большому счету, у нас как пошла в конце нулевых идея общественного контроля… Сначала государственные органы им сопротивлялись, а потом решили пойти по самому плодотворному для них пути – ассимилировать, то есть создать эти общественные советы фактически как свои собственные подразделения. И если у нас сейчас посмотреть на широкий спектр этих общественных советов, вот лично у меня такое впечатление. Общественники, которые наблюдают за действиями уголовно-исполнительной системы более или менее активно… СПЧ активен. А остальные все – действительно, это какие-то органы, о которых можно узнать только из официальных пресс-релизов. А чем они занимаются – непонятно. Николай Матвеев: Я чуть перефразирую: "Без бумажки ты – букашка, а с бумажкой – человек". Павел Салин: Основная проблема общественного контроля у нас - в том, что сами государственные органы решают, кто их будет контролировать  Павел Салин: Да, совершенно верно. Вот основная проблема у нас общественного контроля, что сами государственные органы решают, кто их будет контролировать, по большому счету. Николай Матвеев: Павел Николаевич, правильно ли я понимаю? Собственно общественный контроль нужен для того, чтобы внести какую-то ясность, обозначить проблему, сделать деятельность власти прозрачной. И в то же время… Павел Гусев: И эффективной. Николай Матвеев: Да, и эффективной. И в то же время мы слышим, что даже тем, кто хочет попасть в этот самый тренд общественного контроля, им нужно пройти, ну, как минимум не машину, но какие-то бюрократические условия, которые не каждый готов будет выдержать. Павел Гусев: Практически попасть невозможно. Это я вам могу гарантировать. Вот Ева Меркачева – вот она идет в "Бутырку" или в "Лефортово" как член наблюдательной комиссии. И всё. Она никого не может с собой взять или привлечь. Но она может выслушать других граждан, конечно, и информацию собрать от других граждан, от юристов, от адвокатов (то, что она и делает), побеседовать, какие проблемы: нет комнат для свиданий, очереди и так далее и тому подобное. В некоторых тюрьмах нет горячей воды и так далее. Масса! Но дальше на этом всё – стоп! Поэтому я и говорю об эффективности использования средств массовой информации во всей системе общественного контроля. Это должно быть законодательно прописано и записано – о роли средств массовой информации. Да, мне могут сказать: "Но среди журналистов тоже есть продажные, и не только продажные". Ну, если мы будем исходить из позиции "сам дурак", то мы общество никогда не сдвинем. Все-таки средства массовой информации за долгие годы показали, что большая часть проблем, которые они поднимали, – это действительно реальные проблемы, а не те проблемы, которые где-то кто-то пытается протащить через кого-то или как-то. Лидия Михеева: Николай, можно? Мы все-таки одну маленькую деталь, коллеги, обсудим. Это очень важно. Вы сказали, что Ева не может с собой взять никого. Давайте подумаем, а в каких случаях это правильно. Ведь в ряде ситуаций ограничение входа обоснованно вполне разумными требованиями: безопасность, защита тайны следствия. Предположим, Ева действительно не возьмет никого с собой лишнего, но кто-то другой может захватить подельников, соучастников, лиц, причастных к преступлению. Я хочу сказать, что если бы вот так общественный контроль мог войти в детский дом или в больницу, или в стационар для престарелых и захватить с собой 100 человек, то деятельность учреждения была бы парализована. Андрей Бабушкин: Лидия Юрьевна, вы все это правильно говорите, но мы не охватываем крайности. Еще когда был первый состав ОНК (это был 2008–2009 год), мы говорили: "Давайте сделаем доверенных специалистов". Например, ОНК подбирает 50 человек: бухгалтер, юрист, санитарный врач, аптекарь… Лидия Михеева: Это другое. Это вами аккредитованные люди. Андрей Бабушкин: Да, правильно. Их проверяют ведомства, выясняют, что они не злодеи, и их вместе с нами допускают. То есть здесь есть различные механизмы. К сожалению, в законодательстве мы это провести не смогли. И я должен сказать, что честь и хвала некоторым ведомствам, которые действительно решают набрать с собой экспертов, идут нам навстречу. Но, к сожалению, мы должны сказать, что в прошлом году нам, членам СПЧ, ФСИН России, людям из Совета при президенте России, высшем должностном лице, нам 40 раз отказали в посещении учреждений уголовно-исполнительной системы. Павел Гусев: Это Совет по правам… Я тоже являюсь членом Совета по правам человека. И мы ставим постоянно этот вопрос: как может сегодня структура главная по всей стране при президенте… Президент нас слушает, записывает и дает поручения. Целый свод поручений после наших встреч с президентом – очень острых, очень принципиальных, просто колоссальных по своей значимости и по защите сегодня населения и людей от произвола, зачастую абсолютно… непонятно даже, как он рождается. Президент записывает, выслушивает. Здесь же вопрос элементарный: почему член Совета при президенте по правам человека не может зайти в учреждение, где явно нарушаются права? Наталья Костенко: Вы знаете, мы как раз в Думе ждем предложений от СПЧ именно по этому узкому вопросу. Это все-таки специальный вопрос, а мы говорим об общественном контроле. Это когда мы можем тарифы ЖКХ проконтролировать, как здравоохранение у нас обеспечивается… Лидия Михеева: Соцобеспечение. Наталья Костенко: Да, вот эти все вопросы. И здесь, безусловно, общественный контроль должен быть более широкий. Он должен быть максимально доступный. И сейчас мы как раз изучаем практику, как это работает. Я как активист Общероссийского народного фронта… Наша задача – не ломать законодательство во многом, а встраивать вот эти возможности для общественного контроля в существующую систему. Например, мы мониторили состояние станций скорой помощи и состояние транспорта санитарного. Вы знаете, недавно закупили большое количество новых машин, потому что старые пришли… Но мы даже как общественники, как президентское движение не могли попасть в эти учреждения. И тогда мы взяли депутата Государственной Думы, который имеет такие полномочия, и вместе с ним промониторили ситуацию на конкретном объекте. То есть на самом деле надо просто и общественникам нашим – в том числе субъектам, которые в законе прописаны, и они всегда этим пользуются – изучать законодательство и использовать те механизмы, которые есть. И я согласна, что для общественного контроля сейчас при желании таком серьезном на самом деле препон каких-то серьезных не существует. Другое дело, что действительно закон два года отработал, его надо посмотреть. Законодательство наше изменилось, поэтому много несостыковок внутри самого закона есть. Например, даже элементарный вопрос – цели общественного контроля. Две формулировки находятся в одном законе. В одном – "соблюдение прав и свобод" и так далее, и так далее, а в другом – "мониторинг, анализ" и так далее. Николай Матвеев: Можно я вброшу свою мысль? Ну ладно, не моя, я ее, конечно, заимствовал. Строгость законов у нас компенсируется тем, что необязательно их можно выполнять. Наталья Костенко: Нет, надо заставить закон этот работать. Андрей Бабушкин: Вот у меня была такая история: пришли мы с одним депутатом Госдумы на стоянку, где находится штрафной транспорт, и нас туда не пустили. Николай Матвеев: Друзья, друзья, друзья! Я хочу к чему вас призвать? Это, конечно, все здорово, но, мне кажется, пока это только технические проблемы. Я сюда вас-то позвал, помимо закона, еще поговорить и о главном. А людям вообще это надо, в России людям участвовать в этом общественном контроле надо? Потому что… Внимание! Данные соцопроса "Левада-Центра": 73% россиян считают, что от них вообще ничего не зависит. Вообще ничего! Андрей Бабушкин: Ну, такая политика проводится. Наталья Костенко: Ну, слушайте… Павел Гусев: Так это как раз говорит о том, что сегодня представляет собой Государственная Дума или представляла (не будем новый созыв трогать пока), что представляла собой Государственная Дума, которая штамповала законы, которые на сегодняшний день вызывают недоумение. Недоумение! "Закон Яровой" – это что сегодня? Сегодня бизнес говорит, что это вообще кошмар, 90% этой информации вообще никому не нужно, и никто обрабатывать ее не будет. И кому она будет собираться? Триллионы рублей кидать на структуры… Это вообще ужас! Не продумано. То же самое с 2014 годом, вот этот закон… Николай Матвеев: Вы говорите о том, что информация во всех интернет-источниках должна храниться год, кажется? Павел Гусев: Нет, сейчас не год. Они должны… Понимаете, когда говорят мне… Вот сейчас на полгода они хотят уже, а до 3 три месяца было. Когда мне говорят в спецслужбах: "Информация должна храниться полгода", – я спрашиваю: "А почему не 5 месяцев и 7 дней?" Нет, я на полном серьезе… Значит, если говорят "полгода"… Андрей Бабушкин: Логика? Где логика? Николай Матвеев: Простите, это уже софистика. Павел Гусев: Нет, я вам говорю… Если говорят "полгода" – это что значит? С потолка. "Ну, сколько будем?" – "Ну, давай полгода". – "Ты, Вася, как считаешь? Три месяца или полгода?" – "Да давай, – генерал говорит, – полгода. Хватит с них полгода". Понимаете? Андрей Бабушкин: То есть научно это не обосновано Павел Гусев: Необоснованность законов, непродуманность их. Эффективности от этого никакой не будет. Эта информация – может быть, нужно, чтобы она хранилась 3 месяца и 4 дня, всё, а дальше она теряет весь смысл. Николай Матвеев: Позвольте здесь защитить сотрудников. Ну, возможно, они прикинули, сколько у них уходит времени на то, чтобы вообще обнаружить проблему и начать ее решать. И вот в тот момент, когда они обратятся к людям, где хранится информация, вот к ним, чтобы они эту информацию предоставили, примерно проходит 3–4 месяца. Они так посидели, посовещались: "Ну, давайте запасочку оставим, люфт. Пусть это будет полгода". Кратность, которая доступна для всех. Павел Гусев: А вы знаете, что этот "люфт" – триллионы, миллиарды рублей? Николай Матвеев: Это другой вопрос, экономика вопроса. Павел Гусев: Это номер один вопрос! Мы не Соединенные Штаты Америки, где очень много долларов. Мы, к сожалению, пока еще находимся на достаточно низком уровне экономическом. Андрей Бабушкин: Николай, общественный контроль… Николай Матвеев: Сейчас, секундочку! Я хочу подключить Лидию. Я хочу спросить… Я, кстати, очень вас ждал и хотел спросить. Зачем вообще мы говорим об общественном контроле, о каких-то вот этих общественных институтах при разных ведомствах, если у нас есть Общественная палата? Лидия Михеева: Я как раз хотела попросить у вас слова, Николай. Николай Матвеев: И прежде чем вы начнете, скажите, получают ли члены Общественной палаты зарплату? Лидия Михеева: Нет. Николай Матвеев: Вообще бесплатно работают люди? Лидия Михеева: Конечно. Николай Матвеев: Ну, тогда они ничем вообще от общественников не отличаются. Павел Салин: А бюджет? Лидия Михеева: Не получают, да. Николай, смотрите, вы сказали… Павел Гусев: Председатель… секретарь Общественной палаты получает зарплату. Павел Салин: Аппарат, бюджет, исследования. Лидия Михеева: И секретарь ничего не получает. Павел Гусев: Ну, как это не получает? Лидия Михеева: Получают коллеги из аппарата, они являются работниками. И конечно, поскольку они сидят с девяти до шести и обрабатывают входящую почту, отправляют ответы, работают с обращениями граждан, распределяют их между нами, конечно, им платят заработную плату. Так вот, с деньгами правда все так. Я про общественный контроль. Мы сказали про 73%. Николай Матвеев: Больше про Общественную палату. Лидия Михеева: Сейчас… Николай Матвеев: Если она есть, зачем нам еще какие-то институты, которые не работают? Лидия Михеева: Слушайте… Общественная палата – это чуть больше 100 активных россиян, которые во всей стране охватить все точки не могут. Николай Матвеев: Так зачем они нужны? Лидия Михеева: Более того, я хочу вам сказать, что общественный контроль может работать на самом деле даже, скажем так, и без федерального законодательства и без законодательно установленных субъектов общественного контроля. Я приведу пример. В Пермском крае общественный контроль начал развиваться за пять лет до 212-го федерального закона. И наши активисты, с которыми мы тесно сотрудничаем (Светлана Денисова и другие), занимались общественным контролем безо всякого правового сопровождения, без федерального законодательства. Они вот теми способами, о которых рассказывала Наталья, – убеждениями, уговорами, приглашением депутатов, приглашением СМИ местных – выводили всех на чистую воду. Ева Меркачева: И авторитетом. Лидия Михеева: И своим авторитетом. Павел Салин: Совершенно верно. Потому что за ними стояли люди. Вот мне кажется, Николай, у нас дискуссия немножко в зауженном ключе с самого начала пошла. То есть большинство участников дискуссии исходят из того (ну, понятно, потому что они к субъектам общественного контроля относятся), что есть уже какой-то круг – широкий, не широкий – людей, которые уже являются признанными общественниками, которые уже признанные. И проблема заключается в том, что у них мало прав. Вот как эти права расширить? А давайте, может, посмотрим пошире: как вообще расширить возможность прямого общественного контроля, в том числе с участием признанных уже общественников, но и не только, а и населения? Допустим, если сами общественники не хотят или не могут, как население напрямую может заниматься? Николай Матвеев: Ну, мы же так любим слово "референдум". Давайте через референдум и решать все. Павел Салин: Ну, можно и через референдум. Лидия Михеева: Да все гораздо проще! Павел Салин: Вот здесь хороший пример был. То есть на самом деле принятие закона, по большому счету, может быть, что-то и изменило. Но почему общественники в том же конкретном Пермском крае (у меня есть и другие примеры) еще до принятия закона добивались? Потому что власть знала, что за ними стоят люди. Павел Гусев: Вы удивитесь, но в Советском Союзе был народный контроль, который действовал достаточно эффективно. Николай Матвеев: Не удивлюсь. Павел Салин: Да, был достаточно эффективным. Павел Гусев: Давайте не говорить о том, что мы с вами просто… Павел Салин: Открыли Америку. Павел Гусев: …вдруг неожиданно появились в России, а до нас ничего не было. Был народный контроль. Я вам хочу сказать, что статья в СМИ… Николай Матвеев: Павел Николаевич, а не был ли он карманным? Понимаете, в чем дело? Павел Гусев: Нет. Павел Салин: Смотря на каком уровне. Павел Гусев: Нет, это абсолютно не так. Дело в том, что тогда и СМИ тогда тоже были карманные – партийные, комсомольские и профсоюзные. Но статья в СМИ перечеркивала… Николай Матвеев: Например, Аграновского. Павел Салин: Была основанием для возбуждения уголовного дела. Павел Гусев: Да, совершенно верно. Павел Салин: До 1997 года. Павел Гусев: Совершенно верно. А в 2001 году то, что Ельцин принял по поводу обязательных ответов и работы со СМИ… В 2001 году, я напомню, был отменен закон по поводу того, что нужно обязательно давать информацию СМИ по поводу тех или иных критических и так далее статей. Он был отменен. Почему? Давайте подумаем. Ева Меркачева: А можно я пару реплик скажу? Николай Матвеев: Ева, некоторые… Сейчас, секундочку. Ева, вот некоторые эксперты ловят себя на мысли: "Как бы хорошо, давайте общественный контроль развивать и дадим права всем". Но Россия тем и отличается от многих других стран, которые мы называем развитыми, что у нас назвать проблему по имени, всем о ней рассказать – не значит ничего. Ева Меркачева: Абсолютно. Я вам сейчас приведу пример. Есть некоторые изоляторы, где я регулярно пишу в книге наших жалоб и обращений целые тексты. Мне кажется, можно уже даже издавать сборник огромный. И никакой реакции на это нет. Приведу даже конкретный пример – СИЗО "Лефортово" – самый больной наш изолятор, по моему мнению. Мы каждый раз пишем: "Проведите горячую воду". Мы все живем в центре Москвы, у нас, слава богу, XXI век, а в изоляторе нет горячей воды. Мы каждый раз пишем: "Если заключенный больной, дайте нам поговорить с ним в камере". Не разрешают. Последний раз, когда я приходила к экс-губернатору Кировской области Никите Белых, он с больной ногой вынужден был спускаться в отдельную камеру, где мы с ним проводили беседу. Все это, наверное, нарушает и закон об общественном контроле, нарушает права человека. Мы об этом пишем, пишем и пишем – и ничего не происходит! Наталья Костенко: Слушайте, а я вот хочу… Николай Матвеев: Вот вы как законодательная власть скажите. Исполнительная вот тут откровенно препятствует деятельности общественного контроля, вернее – никак на него не реагирует. Ну, вот сказали: "Горячей воды нет". Они обязаны как-то решить эту проблему? Ева Меркачева: Реакции нет. Мы говорим-говорим, мы везде говорили, мы на разных совещаниях об этом говорили – ничего не произошло, много лет. Николай Матвеев: Как вы считаете? Вы законодатель, скажите. Наталья Костенко: Мне кажется, это авторитет прежде всего журналиста как бы здесь играет. Ну, я могу привести пример… Николай Матвеев: Простите, мы живем в правовом государстве. При чем тут авторитет журналиста? Должен быть четкий и понятный механизм, понимаете, без участия людей. Мы понимаем, что вот он документально прописано. Если исполнителю, исполнительной власти, которая должна в первую очередь исполнять, законодатель написал закон, в котором сказано: "Если у тебя нашли огрехи, нашли оплошности, ты эти оплошности должен решить в течение 30 дней". Наталья Костенко: Нет, если говорить о законе "Об общественном контроле", то действительно есть пробел – учет мнения общественной проверки или того или иного вида общественного контроля, который был произведен. Вот этого на сегодняшний момент нет. Что касается наказаний по этой части, то, безусловно, отсылочные нормы – "в соответствии с законом…", ля-ля-ля. То есть поди найди состав преступления, который, допустим, в этом случае. Но с другой стороны… Николай Матвеев: Тогда в чем же прорыв этого закона был? Вы сказали в начале программы, что был прорыв. Наталья Костенко: Прорыв в том, что он сделал первый шаг, который позволяет нам достраивать сейчас систему. Николай Матвеев: Абсолютно номенклатурный – сформулировать закон? Наталья Костенко: Нет. Почему? Он дал возможности. Павел Салин: Чисто рекламный и политический. Андрей Бабушкин: Это два разных закона, Николай. Наталья Костенко: Нет, он дал возможности. Послушайте. Например, вы говорите про людей… Лидия Михеева: Николай, если бы этого закона не было, вам сейчас не о чем было бы говорить. Николай Матвеев: Мне бы, мне кажется, ни холодно, ни жарко не было. Да? Лидия Михеева: Но очень большое число людей получило надежду на то, что они будут услышаны, на то, что они получат возможности. И я хочу сказать, что… Николай Матвеев: Подождите. Закон дает надежду или инструмент? Лидия Михеева: Послушайте… Николай Матвеев: Давайте выясним, мы о чем вообще говорим. Лидия Михеева: Общественная палата в 2014 году получила вал вопросов… Наталья Костенко: То, о чем говорит девушка, – это не общественный контроль, это работа журналиста. Павел Салин: Нет! Какая журналистская работа?! Андрей Бабушкин: Она – зампредседателя Общественной наблюдательной комиссии города Москвы! Николай Матвеев: Секундочку! Как журналист спрошу… Наталья Костенко: Но вас представляют все время как журналиста. Николай Матвеев: Если исполнительная власть никоим образом не реагирует на действия журналиста, чья деятельность точно регламентируется законом, зачем вообще ему реагировать на какого-то там общественника, деятельность которого даже не сформулирована? Наталья Костенко: Потому что есть закон. Ева Меркачева: Нет, в данном случае я действовала в соответствии с законом "Об общественном контроле". Наталья Костенко: Просто вас представляют как журналиста. Я поэтому реагирую в соответствии с этим. Ева Меркачева: Нет, я еще и правозащитник. В СИЗО журналист не может зайти. Андрей Бабушкин: Зампредседателя ОНК Москвы. Ева – заместитель. Павел Гусев: Вот, пожалуйста. "Ее представляют"? У вас здесь написано. Лидия Михеева: А вы помните вообще, что у нас прокуратура есть? У нас есть Роспотребнадзор. Наталья Костенко: У нас есть закон "Об обращениях граждан", например. Лидия Михеева: Закон "Об обращениях граждан". У нас, в конце концов, есть честные и беспристрастные СМИ, которые готовы против мэра, против главы управы написать и опубликовать любую статью, и сказать, что тут безобразие. Павел Салин: У вас идеальная картина, идеалистическая. Лидия Михеева: Давайте начнем со двора. Вот послушайте… Николай Матвеев: Хорошо, хорошо, хорошо! Можно я вам недавний пример приведу? Когда популярные федеральные СМИ опубликовали информацию о руководителе крупного предприятия, что "у него есть вот такой капитал, вот такой капитал, посмотрите, он этим владеет", начались судебные тяжбы. И чем они закончились? Лидия Михеева: Вы о ком? Наталья Костенко: Вы о чем? Николай Матвеев: Вы прекрасно понимаете, о чем я. Павел Салин: Его по имени нельзя называть. Николай Матвеев: Да. И чем эти судебные тяжбы закончились? СМИ убрали свои публикации полностью. Наталья Костенко: Нет, а) какое это отношение имеет к общественному контролю? и б) если убрали – значит, у них не было доказательств того, что они напечатали. Николай Матвеев: Я вам скажу, какое отношение. Я как газетчик, я как репортер вам скажу. Если я как средство массовой информации обращусь с просьбой наказать мэра, мэр меня вот так возьмет, мне хребет переломит – и больше в этой стране у меня ничего не будет. Скажите, по-другому я могу поступить? Наталья Костенко: Послушайте, я тоже газетчик. Николай Матвеев: Ну? Наталья Костенко: И у меня в Еврейской автономной области на 100 тысяч населения… Николай Матвеев: В очень богатой автономной области. Наталья Костенко: …журналисты отменяют конкурсы на продажу кинотеатров своим родственникам и знакомым мэра города. А сейчас подняли вопрос там об ужасном состоянии здравоохранения – и Минздрав занимается этим вопросом. Николай Матвеев: Это какая газета, напомните? Наталья Костенко: "Газета на дом" называется, маленькая газета. Николай Матвеев: Вот они просто обозначили проблему? Наталья Костенко: Они работают каждый день, пишут заметку. Они имеют доказательства того, о чем они написали? Николай Матвеев: А кто спонсор газеты? Наталья Костенко: Никто. Николай Матвеев: А учредитель? Наталья Костенко: Там редактор, там два человека работают в этой газете. Редактор – депутат городского собрания Биробиджана. Лидия Михеева: Вот они – общественные контролеры! Николай Матвеев: Пожалуйста, депутат – человек, как минимум, в чем-то да заинтересованный. Наталья Костенко: Нет, не надо сравнивать депутата Госдумы с депутатом городского собрания. Николай Матвеев: Да ну! Все равно, понимаете, это не журналист. Наталья Костенко: Это желание людей заниматься этим вопросом. Лидия Михеева: Его выбрали граждане, население выбрало этого депутата. Вы что, ему не доверяете? Николай Матвеев: Я очень сильно доверяю тем, кого выбирает насилие. Наталья Костенко: Нет, во всяком случае он не снял ни одной заметки, потому что у него были доказательства. Павел Салин: Ключевая проблема – как сделать так, чтобы общественный контроль работал на граждан, а не в интересах одной группы какой-то элитной против другой? Вот до чего мы договорились. Я вам хочу сказать… Павел Гусев: В том же Биробиджане и в других регионах страны… Я когда-то в Общественной палате возглавлял комиссию по СМИ и информации. Мы объездили от Калининграда до Дальнего Востока почти все регионы для того, чтобы изучать опыт. Я вам хочу сказать, что самые интересные и острые газеты в тех регионах и местах (и телевидение, и радио), где мэр воюет с губернатором, а губернатор воюет с мэром. И вот здесь получается потрясающая свобода слова! Вот тут-то и начинается! А еще если "прикормленный" прокурор, а у того еще с ГУВД местным хорошие отношения, то эти начинают там сцепляться. И здесь они друг друга мочат! И здесь свобода слова! И здесь общественники! И здесь идет! Но потом мэра, естественно, убирают – исчезает эта газета, исчезают проблемы. И все – гладь да тишь. А большинство проблем для населения остается. Николай Матвеев: Андрей, изложите суть по поводу общественного контроля. Что не так? Андрей Бабушкин: Послушайте, я излагал суть, что не так. Сужено количество субъектов общественного контроля, у них недостаточно форм, у общественного контроля, нет обязанности органов власти реагировать на действия субъектов общественного контроля. Коллеги все это уже сказали. Николай Матвеев: А что есть? Андрей Бабушкин: А? Николай Матвеев: Что есть тогда? Андрей Бабушкин: Что есть? Николай Матвеев: Да. Андрей Бабушкин: Есть закон, который увеличил количество субъектов, который описал некоторые формы и сделал так, что если общественным контролем в 1990-е годы и в начале 2000-х годов в этой стране, где мы с вами живем, занимались десятки или сотни людей, то сейчас этих людей тысячи, а может быть, даже и 10 тысяч. Их не 100 тысяч и не миллион, конечно, но это намного большее количество людей. Я занимаюсь… Лидия Михеева: И им гораздо легче работать. Андрей Бабушкин: Лидия, извините. Я сам просто занимаюсь общественным контролем с 1993 года, когда стал заниматься тюрьмами в рамках общественной организации. Мы осуществляли общественный контроль за колониями в Московской области, осуществляли общественный контроль за отделами полиции в Москве в 2000-е годы. И я вижу, насколько этот закон качественно изменил ситуацию, привел к тому, что на поле общественного контроля вышли тысячи новых людей, имеющих гражданскую позицию и общественный интерес, и дал толчок к тому, что общественный контроль начал развиваться. Но между крайности, что все очень плохо и все великолепно и идеально, есть та реальность, в которой мы с вами находимся. То есть если мы говорим о том, как эту реальность изменить, то, наверное, это очень хорошие и правильные разговоры. Если мы говорим о том, что все ужасно или все очень здорово, – это, наверное, разговор непрофессиональный, и в этом случае мы просто невольно людей вводим в заблуждение. Николай Матвеев: Можно уточнить? Можно поговорить о том, как эту реальность понять как минимум, чтобы ее изменить? Андрей Бабушкин: Чтобы реальность понять, надо прочесть закон, надо прочесть наши отчеты. Надо понимать, чем мы занимаемся. Прочесть отчеты тех, кто пришел в ЖКХ, прочесть отчеты по нашему… Ну, не обязательно наши, а и другие. Вот мы провели в Москве "Единый день общественного контроля за здравоохранением", "Неделю общественного контроля за работой приемных органов власти", вот недавно провели "Единый день общественного контроля за транспортом на Северо-Востоке". То есть надо просто прочесть эти отчеты и понять, что люди делают, понять, что истории не начинаются сами с себя. Николай Матвеев: А вот простым человеческим языком, без погружения в документы и в отчеты, вот что? Андрей Бабушкин: Простым человеческим языком? Это надо просто сидеть на завалинке, грызть семечки и ругать все, что вокруг находится, и говорить: "Вот если я был бы президентом или у меня был бы миллион долларов, я порядок бы навел!" Николай Матвеев: Вот теперь смотрите, как месседж я понял (я думаю, и мои телезрители), условно: нужно определенным уровнем компетенций обладать и как минимум, что ли, все-таки заниматься профессионально деятельностью, да? Андрей Бабушкин: Ну, надо просто тратить на это время. Ну, почему профессионально? Все люди, что у нас занимаются общественным контролем, они занимаются не профессионально, они не получают заработную плату. Николай Матвеев: Ну, если вы в простых словах не можете сейчас объяснить, что мне делать. Вы говорите, что мне надо что-то там где-то прочитать. Я говорю еще раз: скажите мне, что делать-то, если я не согласен с чем? Андрей Бабушкин: Если вы с чем-то не согласны – поймите, с чем вы не согласны. Поймите, к какой сфере деятельности это относится: это правоохранительные органы, это здравоохранение… Николай Матвеев: Пример я привел – суды. Андрей Бабушкин: Суды? Хорошо. Придите в суды. Проверьте, работают все лифты, работают ли туалеты, элементарно, хамят или не хамят, возьмите диктофон… Николай Матвеев: Давайте на КПП остановимся. Кто меня туда пустит? И почему? Андрей Бабушкин: Туда вас пустит судебный пристав. Если вы достали из кармана паспорт гражданина Российской Федерации и назвали номер зала, куда вы идете, судебный пристав обязан вас пропустить. Лидия Михеева: А номер зала на сайте посмотреть. Сегодня у нас общество уже… Павел Гусев: Или обратитесь в Общественный совет Мосгорсуда. Андрей Бабушкин: Ну, он практически не работает, этот Общественный совет. Павел Гусев: Ну да. Андрей Бабушкин: Смотрите, у нас на сегодняшний день ходит 15 общественных инспекторов по судам. Да, закон действующий дает им такое право. Лидия Михеева: У нас судопроизводство открытое в стране. Андрей Бабушкин: Они ходят, понимаете. У них заранее заявление. Когда пристав их не пускает, они говорят: "Позовите администратора". Они потратили несколько часов своего времени и поняли, как работает судебный механизм. Если они эти несколько часов времени не потратили и не поняли, кто командует судебный приставом, что есть администратор, старший судебный пристав, они туда не попадут никогда – ни через два часа, ни через два года. Ну, слава богу… А эти люди: один – таксист, другой – бармен, третий – студент, четвертый – профессор. Понимаете, разные люди разных возрастов. Один – "единоросс", другой – "яблочник", третий – коммунист. Но их объединило вместе желание, чтобы суды уважали граждан. Николай Матвеев: И последнее. Вот вы обнаружили проблему – и вам за это говорят "спасибо" и тут же ее решают? Андрей Бабушкин: Иногда говорят "спасибо". Сознательные начальники отделов полиции, сознательные руководители говорят: "Пускай к нам придет общественный контроль, проверит. А то у нас будет прокурорский контроль, и мы хотим, чтобы общественники нас "пошерстили", чтобы мы знали наши слабые стороны". Но это тогда, когда у нас контроль доброжелательный. Наша задача – не посадить человека, а помочь ему понять проблему и ее устранить. Ну, в большинстве ситуаций, конечно же, люди недовольны тем, что мы к ним приходим, что мы их контролируем. Павел Гусев: К сожалению, есть структуры "государство в государстве". Ева правильно сказала, что это не только она, но и большинство не может от Следственного комитета что-либо добиться или получить. Это "государство в государстве", которому сегодня никто, кроме самого верховного человека, не может вообще что-либо сказать. То же "Лефортово". Кому принадлежит "Лефортово" и кто курирует напрямую? Понятно. Андрей Бабушкин: СИЗО федерального подчинения. Павел Гусев: Да. А возьмите "Бутырку" – там легче с ними договариваться и легче решать какие-то вопросы, там они более с пониманием относятся. Вот и всё, вот и всё. Наталья Костенко: И вообще важно формирование традиции. Вот вы сказали – спор губернатора с мэром. Но на самом деле, если в регионе есть практика того, что журналисты свободно выражают свое мнение и пишут о том, о чем хотят, то она будет, невзирая на то, какой губернатор… Николай Матвеев: Назовите регионы. Я сам из региона. Наталья Костенко: Вот я говорю – Еврейская автономная область. Какая разница, какой там губернатор и какой там мэр? Если там в принципе люди пишут – они и будут писать, несмотря на то, какой там придет губернатор. Я просто что хочу сказать? Важно…. Николай Матвеев: Уважаемый же редактор сказал, что если копать в мотивы, кто и зачем пишет, то мы всегда найдем того, кто заинтересован, а это уже обслуживание каких-то интересов. Наталья Костенко: Я вам говорю о том, что нужно формировать традиции. Павел Салин: Та ситуация, которую вы представляете как идеальную, она была в России до середины 90-х годов, пока не сформировался олигархат, который ангажировал на себя журналистский пул. Павел Гусев: Да, совершенно верно. Павел Салин: Вот в конце 80-х и в самом начале 90-х журналисты действительно писали что хотели, и им редко за это платили. Ну, в смысле – не зарплату, а заказные статьи. Потом они влились… Павел Гусев: 1995 год – это год, который для прессы был самым, наверное, трагическим. Но он не мог быть не трагическим. Дело в том, что тогда… Вы помните "семибанкирщину", когда собрались, чтобы оставить Ельцина у власти, пригласили СМИ. Я присутствовал тоже. И нас долго пугали и убеждали, что "придет Зюганов, коммунисты, мы все будем уничтожены, ввергнута страна в хаос" и так далее и тому подобное, "давайте все вместе поддерживать Ельцина". И из 1% мы в течение года ему сделали 80%, потому что все средства массовой информации пошли на сделку со своей совестью. Наталья Костенко: Давайте вернемся к общественному контролю. Я доведу свою мысль до конца. Нужно действительно формировать привычку, у органов власти прежде всего, что вы к ним приходите. Правильно? И если не будет… Кроме того, что правит закон, надо еще вот это делать. А у нас сейчас, извините, многие субъекты общественного контроля не публикуют результаты свои проверок, мониторингов. Андрей Бабушкин: Они – вещь в себе. Наталья Костенко: Да. Если люди этого не видят, то вы действительно никогда не узнаете, куда вам пойти. Понимаете, у нас по закону…. Николай Матвеев: То есть нам нужен общественный контроль над общественным контролем? Андрей Бабушкин: Да, наверное. Наталья Костенко: Ну нет. Нужно добиваться, в том числе нашими официальными органами, чтобы это заработало. Потому что у нас в законе прописано, что все результаты общественных мониторингов, проверок и т. д. публикуются в Интернете. Это норма не исполняется. Второй момент – там должен обязательно интернет-ящик быть везде, на всех сайтах. Есть только – 100% – на сайтах Общественной палаты. Общественные всякие советы на региональном, муниципальном уровне – нет даже входа для простого человека, понимаете, написать письмо. Вот для этого нужна привычка. В том числе приходить к ним, к органам власти, чтобы они знали, что к ним хотя бы раз в год кто-нибудь придет, понимаете, что общественный контроль существует не только на бумаге, а и в реальности. Вот два направления. Ну и третье направление – повышать информированность и прозрачность, в том числе в судах, с помощью наших замечательных журналистов. И тогда общественный контроль реально заработает. Андрей Бабушкин: И готовить участников общественного контроля. Делать для них семинары, круглые столы, повышать их уровень. Николай Матвеев: Я хочу смоделировать ситуацию. Смотрите… Наталья Костенко: Да. Но здесь я хочу сказать, что за эти два года у нас экспертный уровень вообще людей, которые вовлечены в общественную деятельность, значительно вырос. Я просто могу это сказать по своей работе. Андрей Бабушкин: Вырос. Николай Матвеев: Павел, я хочу смоделировать ситуацию. Допустим, я – МВД. У меня есть общественный контроль. Насколько я сейчас понимаю, от моей личности, от моего характера и нрава зависит, будет ли мой общественный контроль эффективным. Правильно? Павел Салин: Конечно. Николай Матвеев: Никаких четких правил и схем, что мы называем законами, положениями – в общем, механизмов без участия человека, которые сами по себе живут, – нет. И если придет, извините меня, человек с особенно сомнительными человеческими качествами в управление Министерством внутренних дел, какими-то представительствами в регионах, то и общественные советы будут карманными либо их вообще не будет. Андрей Бабушкин: Такое уже произошло. Павел Салин: Совершенно верно. Он будет подбирать под себя представителей общественных советов. То есть у нас общественные советы в большинстве случаев и вообще органы общественного контроля (шире), они формируются самими государственными органами – прямо или косвенно. Лидия Михеева: Ну, это же не так. И я вам хочу сказать, что за последние два года Общественная палата вместе с Открытым правительством уже столько общественным советом перелопатила. У нас ни один общественный совет не формируют… Андрей Бабушкин: Лидия Юрьевна, но при МВД – тем не менее. Лидия Михеева: А оно со звездочкой, извините. Павел Салин: Я не говорю "все", но я говорю "большинство". Лидия Михеева: А что сделаешь с Общественным советом при МВД, если по нему отдельный порядок формирования? Андрей Бабушкин: Николай, такая ситуация уже произошла. До 2013 года члены Общественного совета при МВД, приходя в отделы, имели право проверять два самых главных документа: книгу учета доставленных и книгу учета сообщений о происшествиях. Просто без этих книг понять, что происходит, что здесь было за час до прихода, невозможно. Но один очень уважаемый замминистра сам взял на себя ответственность и запретил давать и ОНК, и общественным советам эти книги. Всё. Эффективность общественного контроля упала с 90% до 9%. Николай Матвеев: Павел Николаевич, последний вопрос к вам. У нас уже практически нет времени. Вот чисто ментально наш народ-то готов к этому, чтобы вставать с диванов, идти и контролировать, даже если это будет сложно? Павел Гусев: Думаю, что большинство не готово на сегодняшний день. Во-первых, нет доверия к тому, что органы власти отнесутся к тому, что ты высказываешь или говоришь, справедливо. Сегодня можно взять данные ВЦИОМ, и статистика показывает, что большинство смотрит на это все, как на детские забавы и игры: "Все равно чиновники что хотят, то и творят, что хотят, то и делают. А общественники зачастую подобраны под ту или иную проблему". Поэтому сегодня нет доверия. И это очень страшно. Очень и очень большая проблема сегодня будет вставать перед обществом на ближайшие 5–6 лет, потому что без такого доверия мы не сдвинемся вперед, мы ничего не сможем сделать. Нельзя все общество держать на парламенте, на Общественной палате и на десятке-другом общественных советов. Не это является. Это структурированное. А вот основа, масса – она не верит нам и уходит – куда? – в социальные сети. В социальных сетях разгул и достоинство. Вот там мы и матом, и перематом, мы там по национальному признаку можем оскорбить любого и просто так унизить человека, и чиновника унизить. Хотя есть чиновники очень добросовестные и порядочные. Николай Матвеев: Вот Павел Николаевич сказал сегодня слово "страшно". А в чем этот страх? Ну, представляете – народу не дают говорить, не может он выйти и что-то сделать. И так вот копится и копится. История доказала, что как бы это не перелилось в "бессмысленный и беспощадный". Это были мнения экспертов, ни одно из них "ПРАВ!ДА?" вам не навязывает, в конечном счете выводы делать вам самим. Будьте с нами. Всего доброго!