"Нет выхода из этого исхода". Пророк Моисей Николай Матвеев: Это дискуссионная площадка "ПРАВ!ДА?" на Общественном телевидении России. Меня зовут Николай Матвеев. И вот тема сегодня: За последний год россияне стали бесстрашнее – но не потому, что ждут скорого конца кризиса, а из-за того, что теперь рассчитывают только на себя. Некоторые эксперты утверждают, что "уровень актуальности" всех страхов у граждан за 2016 год снизился по сравнению с предыдущим годом. Теперь россияне не боятся потерять работу или оказаться за чертой бедности – их больше всего волнуют конфликты между странами и военные действия. Так почему же так быстро меняются акценты? И как апатия россиян отразится на будущем страны? Николай Матвеев: Вот аналитики, которые размышляют на эту тему, пытаются ответить на главный вопрос. Просто один лагерь аналитиков склоняется к тому, что это все же апатия, людям уже безразлично на то, что происходит в экономике и в политике. Другие говорят, что в этом есть здоровый оптимизм, зерно такое зарождающееся и может вылиться во вполне себе позитивные последствия. Вот какими они будут – сегодня мы и будем выяснять в программе "ПРАВ!ДА?". Александр Владимирович, как вы считаете, все-таки апатия или есть в этом оптимистичные нотки? Александр Бузгалин: Я вам предложу перпендикулярное мнение. Николай Матвеев: Какое? Александр Бузгалин: Как ни странно, 2017 год – это год 100-летия Великой русской революции. И в 1916-м очень многие, в том числе даже находящийся в эмиграции Владимир Ульянов, считали, что ничего в России не предвещает взрыва. Но однако люди устают. Они устают от того, что их считают быдлом. Они устают от того, что им вешают лапшу на ушу. Они устают от того, что с ними не хотят говорить и их не хотят слышать. Они устают от того, что им не платят зарплату – а это, вообще говоря, воровство. Вот ваш канал, слава богу, об этом сказал, а все остальные молчат, да? И вот эта апатия предвещает довольно серьезные негативные последствия, если с людьми – с нами – дальше будут обращаться, как с теми, кто всегда все стерпит. "Вот три года стагнации? Ну и ладно! 15% потеряли работу за последний год? Ну и ладно! Прожиточный минимум не повышается? А все равно!" Это не "все равно". Николай Матвеев: Геворг, вы согласны, что это больше отстраненность от проблем и смирение на фоне невозможности что-то поменять? Геворг Мирзаян: Смотрите, я здесь вижу несколько моментов. Во-первых, я бы не стал так играть с цифрами. "15% потеряли работу" – это не 15-процентная безработица. Александр Бузгалин: Я не сказал "15-процентная безработица". Я просто привел данные социологических исследований. Геворг Мирзаян: А так было понято людьми. Александр Бузгалин: Не-не-не, вы неправильно поняли. Я правильно понял. Геворг Мирзаян: Нет, я-то тоже правильно понял. Наши слушатели могли просто неправильно понять. Нет 15-процентной безработицы. Николай Матвеев: А вы разъясните, поясните. Конечно, безработица ниже. Медведев отчитался, что она вообще низкая. Иван Мохначук: Он сказал, что у нас ее нет. Геворг Мирзаян: Нет, у нас она, конечно, есть. "Нет" не бывает. Безработицы нет только в раю или в аду. Александр Бузгалин: Вы знаете, коллеги (я обращаюсь ко всем нашим телезрителям), я не знаю, как-нибудь ответьте сами себе: вы не боитесь потерять работу? Вот безработица нормальная, когда 90% безработицу не воспринимают как угрозу, когда для них этой проблемы нет, когда они знают, что со своей квалификацией или хотя бы со своим трудолюбием они всегда работу найдут. Я не уверен, что у нас такая ситуация сейчас. Геворг Мирзаян: Я отвечу за себя. Николай Матвеев: Геворг, пожалуйста. Геворг Мирзаян: Я не боюсь потерять работу, потому что я всегда знаю, что со своим трудолюбием я могу найти другую работу. И каждый человек… Александр Бузгалин: Геворг, Геворг… Николай Матвеев: Сейчас, секундочку, пожалуйста. Геворг Мирзаян: Каждый человек в этой жизни отвечает за себя сам. Если вы можете найти, если вы хотите найти работу – вы ее найдете. Отвечаю теперь на ваш вопрос. Безусловно, те данные опросов, которые вы проводили, – да, это связано с информационной подачей, которая сейчас идет с центральных телеканалов. Если у нас все новости идут по "зарубежке", все новости идут по военным конфликтам, нагнетается страх перед внешними конфликтами как таковыми, то у нас действительно население начинает воспринимать войну в Сирии, условно говоря, чуть ли не как основную угрозу российской безопасности, хотя это не так. Ну, с Украиной – да, согласен. Украина – действительно одна из основных угроз российской безопасности в комплексном подходе. Сирия – нет. Ну, так воспринимается. А касательно… Николай Матвеев: Ну подождите. Телевизор можно – я не знаю, по себе сужу – ну, три часа в день смотреть, четыре, но остальное-то время ты живешь… Геворг Мирзаян: Живешь. Николай Матвеев: Вокруг же происходит и преступность, и… Геворг Мирзаян: Если бы мы здесь в стране "доедали последних ежей", то, возможно, в этой ситуации, да, не было бы такого упора на вопросы внешней безопасности. Но поскольку в стране в принципе, безусловно, кризис (с этим никто, я думаю, спорить не будет), безусловно, экономическая ситуация ухудшилась за последнее время, но она ухудшилась не радикально и не кардинально, поэтому население, в общем-то, как мне кажется, не видит основной угрозы именно… Николай Матвеев: Ну, вот по этим позициям, которые… Геворг Мирзаян: …что они вернутся в 90-е годы, когда жрать нечего было. Николай Матвеев: По этим позициям, которые, скажем так, вниз ушли: преступность, потеря работы, снижение доходов. Это не сильно теперь пугает россиян только потому, что это ушло из информационной повестки? Геворг Мирзаян: Это: а) ушло из информационной повестки; и б) люди – большинство людей – этого не чувствуют на себе. Вот этих рисков, о которых вы говорите, их нет. Александр Бузгалин: Вы знаете, я не соглашусь, потому что очень многие данные показывают, что… Николай Матвеев: А Иван Иванович раньше высказал несогласие. Александр Бузгалин: Он не согласился со мной. Иван Мохначук: Нет-нет-нет, я… Александр Бузгалин: Пусть Иван Иванович не согласится. Ладно, я подожду. Иван Мохначук: Уважаемые коллеги, мы здесь с вами обсуждаем, исходя из понятия Бульварного кольца. Как только мы выходим за пределы Московской области либо удаляемся в Сибирь, в глубинку… Ольга Епифанова: Я в Краснодаре живу. Иван Мохначук: В глубинку. Александр Бузгалин: Ну, Краснодар – это не самая большая глубинка. Николай Матвеев: Не бедный регион. Иван Мохначук: В Сибирь, в глубинку удаляемся, то возникает вопрос. Моногород – монопредприятие, других рабочих мест нет. Закрывается завод, закрывается шахта. Человек – узконаправленный специалист. Переквалифицироваться он не может – либо может, но все равно идти некуда, потому что предприятие закрылось. Геворг Мирзаян: Один вопрос. Это последние 3 года или последние 20 лет так происходит? Николай Матвеев: Так наоборот – он же должен бояться. Секундочку, секундочку! Иван Мохначук: Еще раз. Предприятие закрылось… Николай Матвеев: Иван Иванович, исходя из логики… Иван Мохначук: Я к этому и говорю, я к этому и говорю. Николай Матвеев: Простите, пожалуйста, исходя из логики ВЦИОМ… Иван Мохначук: Он должен бояться. Он и боится. Он боится потерять работу. Боится. Не боятся люди потерять работу там, где работодатель довел работников до ручки и где платит заработную плату на уровне выживания. Если, скажем, в Воркуте средняя зарплата… прожиточный минимум 14 тысяч, а в детском садике там либо в каком-то учреждении платят 15–16 тысяч, то он действительно не боится потерять, потому что ему какая разница? Он пособие будет получать, и там он как-то может выжить. А по большому счету люди боятся потерять, потому что это стаж, это пенсия, это выплаты, это социалка и так далее. И не надо говорить, что… Вы не боитесь. Хорошо, что вы такой одаренный, умный, умеете писать. Геворг Мирзаян: Вопрос не в одаренности. Вопрос в готовности работать. Иван Мохначук: Понимаете, зачастую люди, которые (ну, без обид, я сам к этой категории отношусь) работают языком и мозгами, они действительно не боятся потерять. А когда люди, помимо мозгов, еще работают руками и еще чем-то, – вот они боятся потерять, потому что переквалифицироваться тяжело. Геворг Мирзаян: Открою вам маленький секрет: я когда в Москву приехал 12 лет назад, я вкалывал днем, вечером и ночью. И поэтому я не человек, который… Иван Мохначук: Давайте не будем… Николай Матвеев: А по утрам, по утрам? Секундочку. Геворг, Геворг… Иван Мохначук: Давайте не будем. Я не буду рассказывать, сколько я вкалывал. У меня рабочий день каждый день… Геворг Мирзаян: И я не человек, который работает языком. Николай Матвеев: Геворг, а по утрам, получается, халтурили? Друзья… Иван Мохначук: Геворг, у меня рабочий день каждый день начинается в 8 утра. Каждый день я на рабочем месте, каждый день. Поэтому не надо… Николай Матвеев: Обязательно посвящу программу теме рабочего дня и кто сколько работает. Иван Мохначук: Что касается психологии восприятия всех вещей. Понимаете, мы-то уже как бы среднее поколение. У нас были бабушки, дедушки… Александр Бузгалин: Ну, мы – старшее поколение. Иван Мохначук: Ну, может быть, да, где-то ближе к старшему поколению. И у нас у каждого в подкорке сидит заклинание наших родителей, бабушек: "Лишь бы не было войны". И вот то, что Геворг говорит, ту повестку дня, которую нам транслируют по Сирии, по Афганистану, еще где-то, по Ливии и так далее, конечно, мы боимся априори, у нас это в подсознании сидит. А дети наши, которые уже помоложе, которых я называю "дети 90-х годов", – те уже не боятся. Им уже как-то индифферентно: "Война, еще что-то – это далеко". Потому что у меня сын, 30 лет ему, и он даже не помнит, как мы в советское время, в конце, на закате советской власти жили по карточкам, по талонам, ходили и получали определенные вещи. Для него это как бы дикость. "Как это так?" А мы-то еще помним. И поэтому, конечно, если война, разруха, гибель – конечно, это страшно. И поэтому это тоже выходит где-то на первый план. Но у людей апатия наступает не от этого, что происходит. Апатия наступает от того, что на посылы, на действия, на какие-то призывы, на какие-то речи нет никакой реакции со стороны чиновников, которые должны реагировать. Александр Бузгалин: Я бы сказал: со стороны власти, а не чиновников. Иван Мохначук: Со стороны власти, да. Ну, я имею в виду, что чиновники – власть. Геворг Мирзаян: Например, какие? Иван Мохначук: Нет обратной реакции. Александр Бузгалин: Всех – с самого верху до самого низу. Иван Мохначук: Когда люди приходят к губернатору (профсоюзы либо сообщества) и говорят, что нужно индексировать заработную плату, потому что она падает реально, и покупательная способность падает, а губернатор говорит: "Ребята, вы отойдите отсюда. У меня другая задача – у меня дефицит бюджета". Александр Бузгалин: Он вообще с ними не говорит. Иван Мохначук: Ну, лидерам каким-то говорит: "У меня дефицит бюджета, мне нужно его свести в ноль, иначе у меня проблемы с Минфином и с федеральным правительством. А вы тут пришли ко мне за какой-то индексацией". Естественно, люди уходят, потому что – а что делать? И дальше вот это – абсолютно правильно было сказано – эта вся беда зреет внутри, как чирей, в одном месте. И неизвестно, когда лопнет, когда рванет. Николай Матвеев: Иван Иванович, а почему не рассмотреть такой вариант, когда губернатор абсолютно честен и говорит… Геворг Мирзаян: "Денег нет". Иван Мохначук: Да. "Денег нет, но вы держитесь". Николай Матвеев: "Ребята, знаете, каким образом мы сохранили низкий уровень безработицы? Тем, что мы вам урезали премии, мы вам урезали зарплаты. Но при этом что-то вы там будете получать. Работу мы вам сохранили? Терпите. Терпите, пока деньги не появятся". С другой стороны, человек… Что будет лучше? Когда он будет честен и откровенен? Ну, денег нет. Ну правда, нет! Но при этом мы стараемся сохранить рабочие места. Иван Мохначук: Нет-нет, секундочку. Вот давайте… Знаете, сегодня у нас достаточно сильное, я считаю, все-таки гражданское общество, открытая информация, люди все грамотные и читают. Понимаете? Кто-то надкусил яблоко и выбросил, а кто-то смотрит на него, слюной ребенок исходит, он его купить не может. И вот если после войны, до войны и после войны, восстановление Советского Союза, в принципе, у нас было равенство в нищете (да, никто не босой, а все в кирзовых сапогах, никто не голый, а в телогрейках, никто не голодный, а кусок хлеба и картошка есть), то сегодня при таком сумасшедшем расслоении – сумасшедшем расслоении! – которое вообще себе тяжело представить, вот это уже вызывает определенные ассоциации. И народ терпеть не собирается, понимаете, когда у кого-то густо, а у кого-то чересчур. Николай Матвеев: Можно я социолога спрошу? Как вы считаете, все-таки вот то, что мы увидели – кстати, опрос ВЦИОМ, – это такая реакция "низы уже не хотят на то, что верхи не могут, ничего делать"? Понимаете, вот апатия полная к тому, что происходит вокруг. Вы заметьте, вот то, к чему снизилось, скажем так, участие, – это все человека вот здесь и сейчас окружает: снижение доходов, потеря работы, преступность. А все, что человек смотрит по телевизору, слышит по радио или читает в газетах, – это выдвинулось на первый план: война, экономический кризис… Ну, третье место, надо отдать должное, занимают проблемы с потерей здоровья. Вот вы как считаете, почему так люди голосуют? Олег Чернозуб: Как человек, который занимается на ежедневной основе изучением состояния общественного сознания, я скажу, что общество наше ни с чем из того, что здесь было сказано, не согласно. Во-первых, общество прекрасно понимает… Ну, во-первых, кризис есть, это все понимают. Александр Бузгалин: Значит, согласно хоть с чем-то. Олег Чернозуб: Вместе с тем общество прекрасно понимает, что текущий кризис мы преодолеваем как никогда успешно. Вот смотрите, в норме любая страна за преодоление кризиса платит либо высокой безработицей, либо высокой инфляцией. Инфляция у нас подавлена ультраэффективно, и население это прекрасно понимает. Вы знаете, у нас в феврале впервые с 1991 года, то есть с начала измерений, впервые зафиксирована две недели подряд нулевая инфляция. Зимой такого не было. Было несколько случаев, когда летом на фоне сезонного удешевления овощей у нас была нулевая инфляция и даже легкая дефляция. Сейчас впервые в феврале, посреди зимы. Безработица у нас никогда не поднималась даже близко к тем значениям, которые она имела в 2009 году. В предыдущем году… Николай Матвеев: Простите, это фактическая инфляция или бухгалтерская? Олег Чернозуб: Нет, фактическая, фактическая. Иван Мохначук: Это бухгалтерская. Олег Чернозуб: Фактическая. Иван Мохначук: Фактическая у человека в кармане, когда он на рынок ходит и в магазин. Вот там фактическая. А это бухгалтерская. Олег Чернозуб: У нас страх безработицы за годы кризиса никогда не превышал страха стать жертвой стихийного бедствия Олег Чернозуб: Вот я вам рассказываю то, как это воспринимается общественным сознанием. Дальше – что касается безработицы. Значит, у нас безработица… Вот я приведу пример очень наглядный. У нас страх безработицы за годы кризиса никогда не превышал страха стать жертвой стихийного бедствия. Вот представьте себя, на своем месте… Насколько вы боитесь стать жертвой землетрясения? Так вот, страх безработицы еще меньше все это время. Другими словами – люди понимают, что кризис существует. Но одновременно есть твердая уверенность, что очень неплохо власти с ним справляются – хотя, конечно, болезненно, безусловно болезненно. И приведу последний пример, последние цифры. По подсчетам не нашим, а по подсчетам как раз Высшей школы экономики, у нас действительно реальные доходы населения за два года кризиса сократились примерно на 12%, а вот реальные расходы населения сократились на 13%. Это что значит? Это очень важный показатель. Это значит, что население создает финансовые резервы. И если население создает… Александр Бузгалин: Значит, оно боится, что будет еще хуже. Олег Чернозуб: Очень важно, очень важно. Если население создает финансовые резервы – это значит, что оно закладывается на низкую инфляцию. И вот вы будете смеяться, я впервые… Николай Матвеев: Вы думаете, население об этом думает? Александр Бузгалин: Мы будем смеяться. Олег Чернозуб: Вы будете смеяться… Александр Бузгалин: Люди думают совершенно по-другому. Они думают о том, что дальше будет еще хуже. Эта логика очень хорошо известна. Иван Мохначук: Это абсолютно неправильно. Олег Чернозуб: Я последнюю цифру приведу… Николай Матвеев: Пожалуйста. Олег Чернозуб: Впервые опубликую в вашей передаче. Мы каждый месяц спрашиваем наше население… Геворг Мирзаян: Можно короткий пример? Николай Матвеев: Секундочку. Олег Чернозуб: "Как вы считаете, какова будет стоимость доллара или курс доллара через три месяца и через год?" Вот сейчас доллар, как мы знаем… рубль невероятно укрепился в последние буквально месяцы и недели. Так вот, у нас, по данным опроса годовалой давности, пик укрепления рядовое население предсказывало на март этого года. Правда, население говорило, что… Он тогда был порядка 70. И ни с того ни с сего у нас получилась просадка, и население сказало… Николай Матвеев: А вы точно рядовое население опрашивали? Олег Чернозуб: Рядовое, рядовое. Николай Матвеев: Они попали точно, месяц в месяц. Александр Бузгалин: Вот-вот-вот! Олег Чернозуб: Внезапно, ни с того ни с сего! Население сказало – 56. Конечно, очень резко оно дало, резче, чем получилось на самом деле. Николай Матвеев: Ну, пара рублей. Олег Чернозуб: Но тем не менее вот этот пик каким-то чудом… Я вообще не знаю, откуда это могло возникнуть. Я не знаю, откуда это могло взяться. Но тем не менее закончу. Население не так глупо и не настолько, так сказать, управляется тем, что показывают по телевизору, как это иногда считают… Николай Матвеев: Геворг, короткая реплика. Геворг Мирзаян: Очень короткий пример, да, по поводу предсказания инфляции со стороны населения. Возьмем, к примеру, Киев. В Киеве сейчас растут цены на недвижимость, потому что куча людей сейчас покупает под аренду недвижимости. Люди начинают инвестировать в недвижимость для того, чтобы сохранить свои сбережения на фоне роста инфляции в стране. В России если вы посмотрите, даже в Москве рынок недвижимости не то что стоит, а он стагнирует, потому что люди перестали вкладывать деньги в квартиры, хотя у них есть. Иван Мохначук: А почему? Геворг Мирзаян: Вы скажете: "Потому что денег нет". Иван Мохначук: Конечно, конечно, конечно. Геворг Мирзаян: А я скажу, что люди, в общем-то, не считают необходимым настолько пассивное сохранение средств. Иван Мохначук: Средняя зарплата у нас какая? А децильная какая? Дальше ответы многие вытекают. Николай Матвеев: Давайте обратимся к представителю Госдумы. Геворг Мирзаян: А почему раньше средняя зарплата была такая же, но все вкладывали в квартиры? Николай Матвеев: Ольга Николаевна, вы согласны, что люди откладывают деньги не впрок, потому что есть какие-то опасения, каким будет будущее страны и их личное будущее, а именно откладывают, потому что, как сказал специалист, из-за ожиданий инфляционных они понимают прекрасно эту экономическую перспективу и в целом никаких страхов-то и не испытывают? Это просто такой вот, скажем так, внутрисемейный экономический механизм? Ольга Епифанова: Вы знаете, мы можем о чем угодно говорить, но, когда люди приходят ко мне на приемы, они говорят о своей жизни в этот самый день. Дело в том, что человек не может жить в перспективе десятилетий. Помните, раньше, в советское время были пятилетки? Вот говорили: "За пятилетку мы сделаем то-то". Но 5 лет – это вроде как бы немного, даже для любого возраста. И человек был готов терпеть эти 5 лет. Что происходит в последнее 20 лет? Людям говорят: "Мы вас расселим из ветхого жилья. Вот уже все, вот пошла программа, вот есть деньги, вот мы вас расселим". Проходит то время, когда должны были расселить. Еще столько же. Еще столько… И все видят, что стоят полуразваленные дома, на которые истрачены огромные деньги, люди живут в развалинах-деревяшках. А я представитель северных районов, где проблема ветхого жилья огромная. Но они… Иван Мохначук: Это каких? Ольга Епифанова: Архангельская область. Они так и не получили это жилье. И все смотрят, что даже полуразвалившейся дом не признают аварийным для того, чтобы, не дай бог, не надо было давать никакую квартиру. В то же время рядом стоящий деревянный, в котором капремонт должен был происходить в 2019 году… Вдруг представители застройщика очень быстро и очень резко оценивают квартиру, на которую взят кредит, ипотечный кредит 1,2 миллиона, они оценивают в 900 тысяч и говорят: "На тебе 900 тысяч. Или тебе чего-то…" Александр Бузгалин: "Сделают". Ольга Епифанова: "Ничего не жди. Либо жди три года, пока на этом месте построят дом, и ты заплатишь еще 700 тысяч". И так далее и тому подобное. Но опять же, понимаете, получается, что человек уже четко понимает, что он живет в структуре двойных стандартов. Да, для кого-то есть возможности, кто-то чего-то может получить, но для него пока этих возможностей не предвидится. Он отвлекается от общей ситуации, он становится равнодушным к власти. Люди не ходят на выборы. Более того, даже приходя ко мне в приемную… Я говорю: "А когда у вас это все началось?" – "Полтора года назад". – "А что же вы сразу-то не пришли?" Потому что в решении очень многих вопросов время решает все. То есть – либо депутат может решить, либо не может решить. Мы же не можем вот так щелкнуть исполнительной власти и сказать: "Завтра вы должны сделать". Мы пишем запрос, 35 дней ждем ответа – получаем отписку. Уже по этой отписке опять пишем запрос – еще через 35 дней получаем ответ. Сами устаем от того, что мы все время ждем эти ответы. А руки-то связаны, мы же по Конституции все как бы со своими функциями. И понимаете, у людей начинается даже не то чтобы апатия. Понимаете, они отключаются от общей обстановки. Потому что если человек, к примеру, работает или понимает, что он делает сегодня, он понимает, во сколько он встанет, во сколько он позавтракает, когда он примет душ, во сколько ему надо быть и в каком месте, и что он дальше делает… Николай Матвеев: То есть у человека нет возможности прогнозировать? Вы про это? Ольга Епифанова: Да, если у человека нет цели на завтрашний день… Николай Матвеев: Слушайте, если они ходят к вам на прием, то это уже значит, что они готовы бороться с этой апатией. А многие-то с дивана не встают. Ольга Епифанова: Нет, очень часто люди приходят поздно, понимаете? Иван Мохначук: Они ходят от безнадежности, как в последнюю инстанцию приходят. И там вопросы тоже не решаются. Ольга Епифанова: Понимаете, люди приходят поздно, когда они уже фактически встали перед угрозой глобальной проблемы. Николай Матвеев: А давайте спросим у психотерапевта. Вот к вам приходят с такими проблемами, что вот безнадежность полная, и не знают, что будет завтра? Именно не в личном смысле – знаете, с женой поругался муж или жена с мужем, – а вот сквозь такой контекст общероссийский. Владимир Файнзильберг: Вы знаете, во-первых, я хотел бы начать с того, что основой вообще кризис, который находится больше в головах людей… Геворг Мирзаян: Конечно, разруха в головах. Владимир Файнзильберг: …он развивается по тем же законам, что и общественный кризис, и экономический, и финансовый. Николай Матвеев: А какие это законы? Владимир Файнзильберг: Законы эти такие, которые приводят в конце концов к тому, о чем сейчас говорили. То есть в какой-то момент апатия возникает, безразличие, потому что вопросы не решаются. Они не решаются ни в Госдуме, они не решаются на уровне Правительства, они не решаются на уровне губернаторов. Александр Бузгалин: Вы знаете, вот здесь восклицательный знак бы поставил, и больше ничего. Просто восклицательный знак по поводу этих слов. Владимир Файнзильберг: Да, спасибо. Так я хочу сказать, что конкретно к психотерапевту, конечно, с этими вопросами не приходят. Ведь что интересно? Что развитие кризиса, я повторяю, оно подвержено какой-то закономерности. И вот сначала возникает такая некая растерянность. Потом надо куда-то прицепиться и что-то слушать. Здесь выходит на первый план наше Общественное российское телевидение и другие информационные источники. И тогда появляется вот эта боковая ветвь: "Ага, американцы плохие. Они угрожают всему миру, а больше всего – нам"; "Ах, в Сирии идет война, куда идут основные деньги, которые берут из наших карманов. Там погибают наши люди. И это угрожает нам"; "Ах, в Крым идет основная масса денег, которые опять берут из нашего кармана". Вот эту идею… Не идею, я даже не знаю как. Вот эту цифру – 12%, 13% – я слышал от многих своих пациентов, которые имеют отношение к экономике. Я к экономике не имею отношения, я ее не понимаю. Я только знаю, что если я зарабатывал 30 тысяч, и это была 1000 долларов, то сегодня я зарабатываю те же 30 тысяч, и это… Иван Мохначук: 500. Владимир Файнзильберг: Меньше. Геворг Мирзаян: А ваши расходы в долларах идут внутри России или в рублях? Иван Мохначук: А цены идут в чем в России? Геворг Мирзаян: Ну, цены не повысились в два раза. Иван Мохначук: Да вы что? Геворг Мирзаян: Да. Владимир Файнзильберг: Цены повысились, повысились. Геворг Мирзаян: Ну, может, у вас и повысились… Иван Мохначук: Цены в России, в Москве выше, чем в Европе. Ольга Епифанова: Подождите секунду. То есть человек жил в квартире, платил коммуналку. Сейчас он что платит? Геворг Мирзаян: Коммуналку. Ольга Епифанова: Он сейчас платит коммуналку… Владимир Файнзильберг: Две. Иван Мохначук: Налоги. Ольга Епифанова: Он платит взносы за капитальный ремонт. Ему периодически включают общедомовые расходы, и сейчас это будет проблемой. И у него возникает сразу несколько видов дополнительных расходов. Иван Мохначук: Плюс налог на кадастровую стоимость. Ольга Епифанова: Раньше он платил, скажем, только за продукты, но теперь он платит еще три вида транспортных налогов. Иван Мохначук: Теперь он платит за медицину, за образование и за все остальное. Геворг Мирзаян: А в абсолютных цифрах? Ольга Епифанова: Конечно, конечно. Геворг Мирзаян: Во-первых… Это произошло за три года, да? И в этом виноват кризис, так? Нет конечно! Александр Бузгалин: Друзья, есть цифра, которую вы озвучили: на 12% сократилось качество… сократились доходы людей. Да? Геворг Мирзаян: Из-за кризиса. Александр Бузгалин: Это важно, да? Геворг Мирзаян: Да. Александр Бузгалин: И есть еще один важный момент, который был сейчас затронут. Геворг Мирзаян: Но это не сейчас… Александр Бузгалин: Это вопрос к депутатам и уважаемым психологам. Это вопрос о том, почему люди находятся в состоянии пассивного такого молчания. И что оно означает? Я в качестве такого введения к короткому монологу расскажу старый анекдот. Ворона-диссидент сидит на суку, и кто-то там послал кусочек сыра. К ней подходит лиса – руководитель избирательного процесса – и спрашивает: "Дорогая ворона, ты будешь голосовать за власть?" Ну, ворона – диссидент. Она каркает: "Нет". Сыр падает. Ворона сидит и думает: "А если бы я каркнула "да"? А если бы я каркнула "нет"?" Владимир Файнзильберг: "Что бы изменилось?" Александр Бузгалин: "Что бы изменилось?" Иван Мохначук: Сыр бы все равно упал. Александр Бузгалин: Можно рассказать про ворону-верноподданную, которая каркает "да" и спрашивает: "Что бы изменилось, если бы каркнула "нет"?". Проблема в том, что люди не ощущают, что верхи слышат то, что их волнует. Николай Матвеев: Хорошо, исходя из этого, у меня к вам вопрос: а это прямо резко произошло вот за последние два года, когда изменилось мнение людей? Александр Бузгалин: Нет, это произошло на протяжении 25 лет, когда люди ждали выхода… Николай Матвеев: Но мнение-то поменялось буквально год назад, два? Александр Бузгалин: Нет, вы понимаете, в чем дело? Мнение поменялось год назад, оно ушло в эту внешнеполитическую игру. И это действительно создано искусственным навесом – с одной стороны, и некоторым активным поведением России на внешнеполитической арене – с другой стороны. Есть объективные и PR-факторы, но общая проблема остается. Это примерно то же самое, как вот 1914 год, лето – в Петербурге (никто про это обычно не говорит) баррикадные бои. Великая мировая война, великий патриотический подъем. Два года все счастливы патриотическим восторгом! В 1917 году все кричат снова: "Мира! Хлеба!" И – революция! Вот у нас сейчас… Николай Матвеев: Я прошу прощения. Секундочку, секундочку! Друзья, друзья! Маленький пример. Давай проведем… Сейчас, секундочку! Давайте… Иван Мохначук: Пример, который понятен всем будет… Николай Матвеев: Пожалуйста, пожалуйста. Сейчас, секундочку подождите. Один пример. Давайте приведем в пример страну, где, как многие полагают (это не мое мнение), все-таки "верхи слышат" и вроде как эти социальные лифты работают эффективнее. Соединенные Штаты. Там тоже провели подобный опрос, "индекс страха" определили. И первое место знаете что занимает? Страх Третьей мировой войны. А на втором мете – Россия. Вот почему их беспокоит примерно то же самое? Геворг Мирзаян: Это абсолютно… Объясню. Александр Бузгалин: По той же самое причине, по которой и у нас. Иван Мохначук: Потому что пошло это нагнетание. Александр Бузгалин: Потому что там создано в течение года ощущение, что вот сейчас все взорвется. И вокруг PR-кампании на президентских выборах, и так далее. Иван Мохначук: Все началось с перегрузки Клинтон, когда она вместо "перезагрузка" писала "перегрузка". Геворг Мирзаян: А при чем здесь это? Иван Мохначук: А как раз после этого началось ухудшение отношений. Николай Матвеев: И это повлияло на настроения всего народа? Иван Мохначук: Да, началось ухудшение отношений. Александр Бузгалин: Я не думаю, что дело в перегрузке. Иван Мохначук: Начались вешаться ярлыки на Россию, начался… Геворг Мирзаян: Ну нет конечно! Александр Бузгалин: Вы понимаете, проблема не в том, почему формировалось… Иван Мохначук: А в том году оно дошло до того пика, который мы имеем. Геворг Мирзаян: Смотрите, ситуация была такая… Иван Мохначук: А что касается апатии, то я хочу простую вещь сказать. Николай Матвеев: Коротко, пожалуйста. Иван Мохначук: Вот мы все с вами – ну, тут уже у нас возраст такой серьезный. Кто-то пенсионер, кто-то – нет. Ольга Епифанова: 33 года. Александр Бузгалин: Да что вы нас все в старый возраст загоняете? Иван Мохначук: Нет. Тут я хочу сказать, что когда началась пенсионная реформа… Николай Матвеев: Вам очень серьезный 33-летний эксперт ответит. Иван Мохначук: Нет, я понимаю. Когда началась пенсионная реформа, нам все пытались как-то ее привести в одно состояние, в другое, в третье, в четвертое. Потом в баллы перевели. Потом калькулятор придумали. Потом еще чего-то. И народ как-то хотел участвовать в этом процесс, потому что это каждого касается. И платим взносы, и работаем – и что получим в итоге? И молодежь тоже заинтересовалась. И накопительная часть, и все остальное. Дальше трансформировалось, трансформировалось, и сегодня дошли… Сегодня никто – никто даже из специалистов – не может посчитать, у кого какая будет пенсия. То есть полное неведение. Люди сказали: "Ну, раз я не могу посчитать – да и бог с ней!" Мало того, сейчас нам опять новую реформу выкатывают – Минфин, ЦБ. Опять где-то идут какие-то консультации, кто-то с кем-то, а людей не спрашивают. И человек, понимая, что это его касается напрямую (заработков, взносов, будущего и старости, и молодежи), и не имея возможности в этом участвовать, донести свое слово, говорит: "Да и бог с вами!" Вот тут апатия и возникает. Николай Матвеев: "Буду бояться американцев", да? Иван Мохначук: Нет, вот апатия и возникает. А дальше на эту апатию как бы (это я один пример привел, а можно много слоев нарисовать) накладываются другие вещи, в том числе все остальное. Николай Матвеев: Ваша мысль понятна. Геворг, пожалуйста. Геворг Мирзаян: Сначала – по поводу американцев, а потом – по поводу пенсий. Николай Матвеев: Конечно, конечно, конечно. Геворг Мирзаян: На самом деле, конечно же, ярлыки на Россию навешивать стали давно. Это не связано с перезагрузкой или перегрузкой Клинтон. Это связано с общей концепцией американской внешней политики после окончания холодной войны. Мы не будем сейчас в это углубляться, это не тема нашей программы. Но скажу так, что тот страх, который сейчас есть у американцев, он связан с тем, что абсолютно неправильно была проведена перезагрузка, когда мы перезагрузили личные отношения, но не перезагрузили повестку дня, которой как не было, так и нет. И второе – потому что на протяжении всего 2016 года шло откровенное, просто жесточайшее давление информационное со стороны СМИ в связи с Россией, в связи с Трампом и так далее, и так далее. И сейчас, конечно, у тех американцев, которые оказались накачаны средствами массовой информации, у многих произошло ощущение апокалипсиса. Но если мы посмотрим на опросы касательно доверия к СМИ, то мы увидим, что именно поэтому отчасти за последний год с копейками уровень доверия к СМИ в США резко сократился – именно из-за этой неправильной информационной накачки, а особенно среди республиканцев. Он сократился до катастрофических 17–18% среди республиканцев, которые доверяют СМИ. Среди демократов таких половина, которые просто доверяют самым демократичным СМИ в мире, типа. Касательно пенсионной реформы. Я, может быть, открою секрет, но никто не знает, как будет выглядеть пенсионная система в принципе – и не только у нас, но и во всех других странах, потому что пенсионная система не была просчитана, не была рассчитана… Иван Мохначук: Я не говорю… Геворг Мирзаян: Можно я договорю? Не была рассчитана на условия современной жизни, когда высокий уровень жизни… Иван Мохначук: Я не говорю о том, какая будет. Я говорю о том, как это идет, как участвует человек в этом процессе и какая обратная реакция, как он на это реагирует. Он реагирует на это пофигизмом, апатией. Геворг Мирзаян: Пофигизмом, потому что никто не знает. Иван Мохначук: Потому что ничего не понимает в том, что происходит. Геворг Мирзаян: Никто и не поймет. И если вам кто-то говорит, что он понимает, как будет выглядеть пенсионная система в России через 20 лет, то этот человек обманывает. Потому что, еще раз… Александр Бузгалин: Вот это очень хороший факт на самом деле, когда… Вы только что сказали: "Значит, человека обманывают". Вы извините, но профессор в Европе, профессор в США и профессор в Китае (очень разные страны, очень разные континенты) знает, что, когда он выйдет на пенсию, ему будут платить 70–80% от его заработной платы. Геворг Мирзаян: Это вы так думаете. Александр Бузгалин: Вы знаете, сколько тысяч долларов он получал и будет получать? Я это знаю по своим коллегам, которые вышли на пенсию на протяжении последних 10 лет. Геворг Мирзаян: Значит, ваши коллеги… Александр Бузгалин: И я точно знаю, что в России ни один профессор не знает, сколько он получит, за исключением одного: это вряд ли будет больше 20% от его реальной заработной платы. Геворг Мирзаян: Значит, объясняю. Пенсионная система в Китае находится… Николай Матвеев: Друзья, друзья, друзья! Друзья, я понимаю, что пенсия… Геворг Мирзаян: Там вообще под вопросом, будет ли пенсия или нет. Ольга Епифанова: Можно слово сказать? Николай Матвеев: Секундочку. Пенсия – неотъемлемая часть этой дискуссии, но она немножко не про это. Давайте я вам еще раз… Иван Мохначук: Мы говорим про апатию. Николай Матвеев: Еще раз напомню вам тему. Посмотрим небольшую справку. Внимание на экран. Три четверти россиян считают, что их страна переживает кризис, но особенного страха в связи с этим не испытывают, хотя более половины ожидают, что трудности экономического характера продлятся не менее года. Это данные январских опросов "Левада-Центра". Согласно тем же опросам, в окончание кризиса через полгода верят всего 4% респондентов. 26% полагают, что сейчас трудно оценить, насколько продолжительным он окажется. А 17% никакого кризиса не заметили. Специалисты "Левада-Центра" утверждают: россияне фактически смирились с кризисной ситуацией, снизили запросы и уменьшили расходы. Но сказать, что россияне совсем потеряли страх, будет, конечно, преувеличением. По утверждению Всероссийского центра исследований общественного мнения, повышенное опасение у россиян вызывают два вопроса: международная напряженность (то есть страх большой войны) и инфляция. Россияне, опасающиеся преступности, потери работы, снижения доходов, согласно данным этого опроса, оказались в меньшинстве. Опросы, проведенные Российской академией народного хозяйства и госслужбы, показывают, что вторую работу или подработку из-за падения доходов вынуждены были искать около 28% работающих россиян. Еще 12% пожаловались на возвращение "серых зарплат в конвертах". Переход к неформальной занятости от падения доходов, скорее всего, не спасает. Пожалуй, это средство от полного их исчезновения. Но навык такой занятости неплохо излечивает страх остаться без работы, считают специалисты Центра трудовых исследований Высшей школы экономики. И этот страх, по их мнению, приводит к готовности работать за меньшую зарплату. Николай Матвеев: Вот вы как вы социолог считаете, что есть вообще повод у специалистов говорить о том, что в народе есть, скажем так, не единое, а хотя бы "локомотивное" мнение по поводу происходящего? Апатично ли это мнение? Либо наоборот – позитивная такая реакция на то, что… "Мы привыкли к кризису, в этих условиях мы готовы жить. Давайте жить дальше"? Либо все по-разному, на всех этажах, везде абсолютно по-разному, и это попытка как-то "окартинить" то, что происходит среди людей в этот самый кризис? Вы как считаете? Олег Чернозуб: Я считаю, что сплошь и рядом у нас используются не адекватные ситуации термины. Я не согласен с тем, что происходящие события нужно описывать термином "апатия". То есть происходит снятие напряжения в общественном сознании, которое действительно возникло во время кризиса. В вашем сюжете, например, звучал термин "россияне смирились с кризисом". Я бы определил этот процесс как "россияне адаптировались к кризису". По целой массе параметров, которые мы регистрируем, эта адаптация произошла. Видно было, как она происходила. В целом и общем произошла где-то к весне… Николай Матвеев: Ну, если бы в библейские времена знали слово "адаптация", я думаю, что "смирение" бы… Олег Чернозуб: К весне 2015 года в целом адаптация на уровне домохозяйств произошла. И отвечая уже непосредственно на ваш вопрос, я скажу так: да, действительно мы наблюдаем опять же по целому спектру параметров, что буквально на наших глазах на протяжении последних двух, может быть, максимум трех лет произошло формирование… Ну, я это называю "постсоветским патриотическим консенсусом". То есть по большинству важнейших позиций, которые затрагивают все население или практически все население, сформировался консенсус. И вот коллегам, которые говорят, что люди не чувствуют, что их запросы достигают власти, я бы ответил так: как раз в последние годы люди стали видеть, что тот запрос, который они даже зачастую не в состоянии сформулировать, он как раз транслируется самой властью. Вот те инициативы, которые власть предпринимает, они в общем и целом в очень значительной степени накладываются на те пожелания (даже не артикулированные), которые присутствуют в общественном сознании в рамках вот этого "патриотического постсоветского консенсуса". Ну и закончу. Когда у нас было очередное обострение… А оно действительно было. И многие, может быть, видели наш доклад на прошлом Гайдаровском форуме, где мы обратили внимание и властей, и политических сил, что происходит определенного рода рост напряжения и оппозиционные, скажем так, настроения действительно время от времени подрастают. Но как раз в силу того, что вот этот консенсус сформировался, все протестные, все оппозиционные настроения оказываются в рамках этого консенсуса, который в политическом плане представлен четырьмя парламентскими партиями. Николай Матвеев: Да, Геворг? Геворг Мирзаян: Протестные настроения не могут вылиться во что-то осязаемое просто потому, что никто их не удовлетворяет Геворг Мирзаян: Нет, здесь не совсем так. То есть отчасти, да, это в рамках патриотического консенсуса, но отчасти протестные настроения не могут вылиться во что-то осязаемое просто потому, что никто их не удовлетворяет. В России есть, например, огромный запрос на реальную оппозицию – не карманную госдумную, не ультрарадикальную уличную, представленную… Иван Мохначук: Во сколько процентов выливается этот реальный запрос в России? Вы говорите, что есть реальный запрос на реальную оппозицию. Геворг Мирзаян: У меня нет цифр. Александр Бузгалин: Вы знаете, я вам скажу… Геворг Мирзаян: Можно я договорю? Можно я договорю? Иван Мохначук: Это хотелки маленького круга людей. Геворг Мирзаян: Не маленького круга людей! Очень многие… Если вы посмотрите рейтинг доверия, например, к Госдуме или к партии "Единая Россия" – чисто к партии "Единая Россия", без нее аффилиации с президентом, – вы увидите, что он достаточно невысокий в целом по России. Он есть. Проблема в том, что этот запрос некому удовлетворять. В России нет оппозиционных политических сил – одновременно именно реально оппозиционных, но при этом умеренно оппозиционных, не ставящих под сомнения, например, то, о чем вы говорили – патриотический консенсус. До нашей радикальной оппозиции дошло, что если 90% населения за Крым, то не нужно хотя бы орать на каждом углу "мы против Крыма", а лучше просто помолчать. До них это дошло только через полтора года после присоединения Крыма. Александр Бузгалин: Понимаете, в чем дело? Либеральная оппозиция… Николай Матвеев: Простите. Сейчас, секундочку, секундочку! А можно вопрос тогда задать? А какая же это тогда оппозиция, если она молчит в году большинству? Ольга Епифанова: А кто сказал, что оппозиция молчит в угоду большинства? Геворг Мирзаян: Нет, стоп! Оппозиция должна понимать, что: а) если вы хотите власти в стране, то вы должны удовлетворять чаяниям населения; и б) оппозиция – это не значит "я против Путина во всем", а оппозиция – это значит "я считаю, что здесь, условно, власть права, а вот, например, в области экономической она ничего не сделала, а я сделаю лучше". Александр Бузгалин: Вы знаете, я все-таки позволю себе не согласиться категорически с тем, что только что прозвучало. Я не социолог, но я веду три радиоэфира еженедельно. И звонки почти все… Геворг Мирзаян: А на какой радиостанции? Александр Бузгалин: Я не могу этого здесь сказать. Иван Мохначук: Это реклама будет. Александр Бузгалин: Реклама будет. Поэтому… Геворг Мирзаян: Хорошо. Но я представляю. Николай Матвеев: А рекламы на ОТР нет. Александр Бузгалин: Друзья, очень важные соображения. Люди звонят – почти все – с одним и тем же: "Когда прекратится это безобразие в экономике?" И если мы сегодня в социологическом опросе поставим вопрос: "Поддерживаете ли вы экономическую политику власти?" – я готов поспорить на что угодно, что 70% ответят "нет". Олег Чернозуб: Если не больше. Геворг Мирзаян: Потому что не конкретизировано. Александр Бузгалин: Нет. Потому что люди знают, что эта экономическая политика завела в кризис. Геворг Мирзаян: Это лживый опрос будет. Александр Бузгалин: Второе. Если мы сегодня поставим вопрос: "Считаете ли вы, что этот кризис можно было преодолеть, если бы была другая модель экономической политики, экономической власти, правил игры и так далее?" – большинство ответит "да". Геворг Мирзаян: Какая? Какая? Какая? Александр Бузгалин: В данном случае люди знают, что вот так, как делает правительство и власть, – это путь в кризис. Геворг Мирзаян: Хорошо. А какая? Александр Бузгалин: А вот как сделать по-другому, знают очень многие. Есть другой консенсус… Иван Мохначук: Александр Владимирович… Геворг Мирзаян: А какая? Скажите. Александр Бузгалин: Хорошо, я вам скажу. Вот 30-го и 31-го будет Московский экономический форум с консенсусом вокруг другой экономической политики. Примерно 80% академического сообщества в Академии наук, университетах предлагают другую экономическую политику. Это не политика либеральной оппозиции. Это политика, в которой есть активное селективное государственное регулирование, где есть промышленная политика… Иван Мохначук: Разумный прагматизм. Александр Бузгалин: …где доля государственных расходов, решающих проблемы населения, хотя бы такая же, как в Скандинавии, где минимальная зарплата отличается от средней не так, как в России, а так, как в Скандинавии. Мы при том же… Геворг Мирзаян: В какой Скандинавии? В Норвегии? Александр Бузгалин: В Норвегии, в Финляндии. Геворг Мирзаян: В Норвегии не было элитарного класса никогда. Это было нищебродское государство. Николай Матвеев: Простите, друзья… Александр Бузгалин: Это не нищебродское государство! Ольга Епифанова: Вы извините, пожалуйста… Николай Матвеев: Секундочку! Друзья, секундочку! Александр Бузгалин: Хорошо, в Австрии. Хорошо, в любой другой стране. Иван Мохначук: Нет, давайте не будем… Ольга Епифанова: Извините, пожалуйста, а давайте вернемся к теме. Николай Матвеев: Сейчас, секундочку! Я прошу прощения. Я дам вас слово. Александр Владимирович… Александр Владимирович… Иван Мохначук: Я другую вещь хочу сказать. Николай Матвеев: Сейчас. Я прошу прощения, еще раз. Александр Владимирович, вот представьте себе… Геворг Мирзаян: Оно было до. Иван Мохначук: Ну не надо влезать в Норвегию! Николай Матвеев: Друзья, услышьте меня, пожалуйста. По одному, друзья, пожалуйста! Геворг, Геворг! Иван Мохначук: Мы в России живем! Чего мы в Норвегию вцепились? Николай Матвеев: Я хочу задать вопрос. Смотрите, вы ведущий на радиостанции. Представьте, что мне в данную секунду плохо, меня что-то не устраивает. Вот у меня появился канал, куда я могу выплеснуть свою энергию. А когда у меня все хорошо, зачем мне писать на радио и говорить: "Да нет, меня устраивает экономическая политика действующей власти"? Александр Бузгалин: Нет-нет-нет, вы извините, я провожу опросы на радио. Радио слушают в основном в машинах. Это, вообще говоря, не самые бедные люди нашей страны. И когда я задаю вопрос: "Вы считаете, что в России власть принадлежит народу, как это написано в Конституции, или вы считаете, что власть принадлежит олигархически-бюрократическому слою?" – 92% из 1,5 тысячи проголосовавших за 1,5 минуты отвечают "олигархически-бюрократическому слою". Если я вас спрашиваю… Николай Матвеев: Хорошо. Я прошу прощения… Александр Бузгалин: Нет, я спрашиваю – "по Конституции". Николай Матвеев: А 6 тысяч, которые вас также слушают… Я не думаю, что вас слушали 1,5 тысячи человек. А 6 тысяч, которые вообще просто никак никогда не реагируют ни на какие голосования, едут и думают: "Ну…" Геворг Мирзаян: "Что за дурацкий вопрос?" Александр Бузгалин: Вы знаете, я то же самое могу сказать про социологические опросы. Олег Чернозуб: Нет… Александр Бузгалин: Огромное количество людей не отвечают на вопросы вообще. Николай Матвеев: Другой вопрос – как ставят. Александр Бузгалин: Я еще раз говорю, что огромное количество людей – до 70% (и об этом я хорошо знаю от руководителей социологических служб) – не отвечают. Иван Мохначук: Давайте мы вернемся к апатии. Николай Матвеев: Давайте. Иван Мохначук: О чем мы говорим? Александр Бузгалин: А я сейчас скажу про апатию. До 70% людей, которым задают вопрос в рамках социологических обследований, говорят: "Мы не будем отвечать на этот вопрос". Это я слышал от руководителей самых разных социологических служб. Это и есть апатия. Иван Мохначук: Вот я что хотел сказать?.. Николай Матвеев: Пожалуйста, Ольге Николаевне слово, она очень давно его просит. Ольга Николаевна, пожалуйста. Ольга Епифанова: Да, я очень давно прошу слово. И у нас, как всегда, мужчины переходят… Вы перешли опять в стратегию, вы опять перешли в международную политику. А люди, извините, живут каждый день в своих квартирах с детьми… Иван Мохначук: Здесь и сейчас. Ольга Епифанова: Здесь и сейчас. И сегодня мне звонит куча СМИ, и вся Россия бурлит только из-за того, что один депутат сказал о том, что надо отменить материнский капитал и переформатировать его в какие-то новые формы социальной поддержки семьи. Это к страхам. Николай Матвеев: Проще депутата отменить, да? Геворг Мирзаян: Аннулировать. Ольга Епифанова: Понимаете, люди теряют любой страх в неопределенной ситуации, которая не касается именно их. Потому что наша жизнь в последнее время – это все равно что мы движемся по улице Тверской целых полдня и в конце концов устаем уже следить, когда мы до этого светофора доедем. Но они очень сильно реагируют именно на определенную, понятную, внятную вещь, которая доступна и которая согласуется с их полным, стопроцентным мнением, что им это полезно – даже если они сейчас этим не могут воспользоваться, а в принципе. И я вам больше скажу: люди стали… Вот этот момент, наверное, дно равнодушия по отношения друг к другу стало проходить, потому что люди стали более сострадательны. Вы обратите внимание, какие деньги собираются и тем же "Пятым каналом", собираются в сетях (возможно, даже профессиональными мошенниками), как много у нас появилось некоммерческих организаций, а особенно в регионах, потому что в Москве и так все достаточно неплохо. И даже московские фонды реагируют на региональных деток и помогают им с очень такими дорогостоящими аппаратами. Геворг Мирзаян: Это называется "гражданское общество". Николай Матвеев: А причина, причина какая? Люди осознали, что самим надо в этом участвовать? Или они осознали, что "не получишь помощи ниоткуда, если сам не сделаешь"? Геворг Мирзаян: Абсолютно правильно. Второй вариант. Ольга Епифанова: Потому что люди стали… Николай Матвеев: Тогда вряд ли это называется "гражданское общество". Ольга Епифанова: Нет, люди стали… Николай Матвеев: Гражданское общество – это когда ты помогаешь, даже когда есть деньги, несешь как десятину. Ольга Епифанова: Люди стали делить вот эту противоречивую и непонятную информацию, которой они раньше увлекались, понимаете, и стали больше вникать в то, что происходит именно вокруг них. И они реагируют на то, в чем они могут оказаться. Понимаете? То есть, если человек считает, что он может оказаться в этой ситуации (даже если там очень маленький процент вероятности), он отреагирует, он поможет. Ольга Епифанова: Ну, это хорошо? Иван Мохначук: Хорошо. Это хорошо. Ольга Епифанова: И у нас среди молодежи сейчас растет количество добровольчества и волонтерства. Ребята-студенты начали очень активно работать как волонтеры. И если раньше для меня была проблема, как мне довезти инвалида (у нас почему-то все инвалиды на пятых этажах пятиэтажных домов живут) в театр, потому что надо найти ребят, кто на руках его вынесет, ну, с пятого этажа… Николай Матвеев: Мы как Общественное телевидение знаем это не понаслышке, освещаем каждый день. Ольга Епифанова: А инвалиды, как правило, рыхлые и все-таки много весят. Иван Мохначук: А почему только волонтеры? Я тоже отнесу. Ольга Епифанова: То есть сейчас очень легко найти ребят, кто с удовольствием, без всякой брезгливости придет и будет заниматься больным человеком. Люди сейчас действительно стали… У нас люди не чувствуют заботу именно от государства. Власть стала эфемерной. Иван Мохначук: Абсолютно правильно. Ольга Епифанова: Везде у нас стоят шлагбаумы, везде стоят охранники, везде надо иметь корочки, чтобы пройти. Николай Матвеев: А раньше это забота чувствовалась? Иван Мохначук: Да. Ольга Епифанова: А раньше… Извините, я росла в военной части. И командир соединения, очень крутой генерал, был доступен абсолютно. Понимаете? Николай Матвеев: Ну, я тоже так же рос в части, но в девяностые. И я не чувствовал, если честно. Ольга Епифанова: И если ты говорил скабрезный анекдот, то начальник политотдела, даже если ты школьник, приглашал тебя к себе в кабинет, поил тебя чаем и рассказывал, почему именно вот такие слова употреблять нельзя. А теперь мы основные посылы слышим из СМИ. А СМИ говорят разноречивую информацию, очень часто подогревая то, чего нет. Понимаете? Николай Матвеев: Давайте на волонтерах остановимся. Иван Иванович, почему всплеск волонтерства? Иван Мохначук: Да, почему всплеск волонтерства? Можно по-разному говорить. Мы о своей юности и молодости помним, у нас было очень много раньше разных социальных институтов, которые помогали продвигаться куда-то – вверх, вширь и так далее – расти. Сегодня по сути эти социальные институты заморожены, как таковых их не существует. И волонтерство среди студентов и молодежи является одним из тех социальных лифтов, который помогает, проявив себя в общественности бескорыстно, подняться на какой-то новый уровень. Это как бы своего рода социальный лифт. И многие получают… Николай Матвеев: Значит, интерес не гуманитарный, а профессиональный? Иван Мохначук: Конечно, и профессиональный в том числе. Потому что многие, понимая, что получив образование… Даже с дипломом вы попробуйте устроиться на работу. Нужен опыт, чего-то, что-то, как-то. А учась в учебном заведении и занимаясь волонтерством бескорыстно, помогая чему-то, формируется некий имидж, качества какие-то общения, доведения каких-то задач, понимание каких-то проблем. Николай Матвеев: Это было и в СССР – общественная деятельность всегда продвигала человека вперед. Иван Мохначук: Секундочку. Всплеск. Мы же говорим о всплеске волонтерства. Николай Матвеев: Так с чем связано? Иван Мохначук: Но в 90-е годы не было волонтерства, в начале 2000-х не было волонтерства. Александр Бузгалин: Вы знаете, я сейчас хочу прокомментировать, если Иван Иванович даст мне возможность. Иван Мохначук: Отсутствие социальных лифтов является одной из причин движимости волонтерства. Геворг Мирзаян: В 90-е годы как раз была апатия. Иван Мохначук: Я хотел бы ответить еще на один вопрос… Александр Бузгалин: Иван Иванович, а можно про волонтерство? Иван Мохначук: Секундочку, давайте я закончу. Николай Матвеев: Александр Владимирович, пусть закончит Иван Иванович мысль. Иван Мохначук: Вот мы говорим об апатии людей, об отношении к тому, что происходит, так сказать, о понимании завтрашнего дня. Понимаете, когда Правительство принял ряд целевых программ и концепций, в том числе и развития военно-промышленного комплекса и перевооружений, были вложены большие деньги в машиностроительные заводы, которые являются градообразующими, системообразующими, которые за собой тянут другие предприятии, и они заработали, то, безусловно, у людей на какой-то период времени появились стабильная зарплата, доход и все остальное. И вот это психологическое состояние, понимание, что у тебя есть завтрашний день и послезавтра какой-то день, – оно стабилизировало психологическую ситуацию с точки зрения стрессовых, антистрессовых каких-то ситуаций, апатии и так далее, потому что люди все-таки увидели завтрашний день. И сегодня видят. Я шел сюда, и я взял просто так, ради интереса, посмотрел статистику. У нас текстиль растет. Сельское хозяйство растет. Машиностроение растет. Любые горно-рудодобывающие, нефть, газ уголь – все растет. Производство электроэнергии растет… Александр Бузгалин: А в целом экономика не растет! Иван Мохначук: В абсолютных цифрах все растет! И не сказать, что плохо, потому что действительно рост виден. И тогда, конечно, только единственный возникает вопрос: а почему тогда все в минусе в финансовом плане? Ну, объясняют чиновники: "Мы на рынок не влияем". Николай Матвеев: А давайте обратимся к психотерапевту. Владимир Павлович, вы-то как считаете? Вот реакция людей на трудности привела к тому, что все стали действительно добрее, и больше волонтеров стало, и друг другу помогать люди решили? Или все же мы видим некие всплески этого волонтерства, а на самом деле люди замкнулись в себе, закрылись у себя по домам, и в целом мы основную-то часть народа не видим? Владимир Файнзильберг: Понимаете, волонтерство, на мой взгляд, подменяет то, что было при советской власти. При советской власти была комсомольская, пионерская организации и так далее, да? Иван Мохначук: Тимуровцы и все остальные. Владимир Файнзильберг: Я когда-то говорили о том, что… Николай Матвеев: Тогда инициатива… Простите, но тогда инициатива была сверху. А сейчас инициатива снизу? Владимир Файнзильберг: Инициатива была сверху, но была воспитана. Понимаете, если вам с детства это говорят, с детского сада… Николай Матвеев: Замотивированы были люди. Владимир Файнзильберг: А? Николай Матвеев: Замотивированы были люди в этой социальной лестнице. Владимир Файнзильберг: Замотивированы. Мало того, что замотивированы. Я всегда говорил, что была – плохая, хорошая, но она была – какая-то национальная идея, то есть то, чем мы отличались от других детей. И мы это несли, да? Было в Германии, в Венгрии, в социалистических странах было. Сейчас ничего подобного нет. Понимаете, дети предоставлены сами себе. Молодежь, кроме ночных дискотек и ночных клубов, как бы не очень. Чтобы объединять… Нет того, что объединять. И вот волонтерство… Николай Матвеев: Простите, а что объединяет финнов? Владимир Файнзильберг: Что-что? Николай Матвеев: Что объединяет финнов? Александр Бузгалин: Вы знаете, я вам отвечу на этот вопрос. Николай Матвеев: Норвежцев. Александр Бузгалин: Что объединяет норвежцев, финнов, австрияков и многих других? Про Китай можно было бы тоже сказать, но это немного другое. И что объединяло в Советском Союзе? Я назову слово, о котором все молчат. Социализм. Владимир Файнзильберг: Да Александр Бузгалин: Эти идеи были настоящими. Это была не национальная идея. Иван Мохначук: "Братство, равенство, свобода". Библию читайте. Александр Бузгалин: Это была не национальная идея, а это была идея солидарности. Иван Мохначук: Это библейские заповеди Александр Бузгалин: Нет, это не библейские заповеди. Иван Мохначук: Библейские. Александр Бузгалин: Библейские заповеди, извините, немного отличаются от этого, мягко говоря. Это были идеи солидарности, это были идеи… Николай Матвеев: Простите, простите, я точнее сформулирую свой вопрос. Александр Бузгалин: Давайте, хорошо. Николай Матвеев: Если нам для того, чтобы жить хорошо, в первую очередь нужна национальная идея, давайте обратимся к финнам, которые… Александр Бузгалин: Я еще раз… Николай Матвеев: …к финнам, которые сейчас живут в Финляндии, а не жили. Александр Бузгалин: Я вам про финнов сейчас скажу. Николай Матвеев: Вот несколько лет назад Финляндия по уровню в жизни заняла в мире первое место. Вот давайте к ним обратимся. Александр Бузгалин: Я обращусь. Николай Матвеев: Какая у них внятная национальная идея? Какая? Александр Бузгалин: У них внятная национальная идея является социальной, у них идея социального государства. Они уверены, что у них правильное государство, которое дает всем бесплатное образование, и 80% университетского – бесплатно. Оно дает всем бесплатную медицину – и это правильно. Оно дает минимальную заработную плату, которая отличается от заработной платы топ-менеджеров в десять раз, но не в тысячу, как в России. Они знают, что топ-менеджер платит 40% и 50% подоходного налога, а бедный не платит ничего. Социальная демократическая идея. Это их идеология, а не национальная идея. Эта идея была и в России, когда это был Советский Союз. Ольга Епифанова: Ну, тогда вопрос: почему мы 10 лет предлагаем сделать прогрессивную шкалу налогообложения, а ее никто не принимает, никто не хочет? Иван Мохначук: Просто не умеют администрировать, собирать. Александр Бузгалин: И волонтеры появились прежде всего потому, что люди научились наконец тому, что рынок и капитализм, уважаемые коллеги, не всегда решают человеческие проблемы. Надо было пройти через девяностые, надо было пройти через иллюзии нулевых, когда был якобы рост (экстенсивный), надо было пройти через кризис мировой, на который мы отреагировали еще большей ямой. И только после этого люди поняли, что да, есть отношения солидарности, да, не только в деньгах счастье, да, можно делать вместе что-то… Ольга Епифанова: А можно я скажу про финнов? Александр Бузгалин: И когда на том же радио или на любых общественных встречах вы проводите опрос: "Вы за прогрессивный подоходный налог?" – абсолютное большинство говорит "да". "Вы за то, чтобы было бесплатное образование, в том числе в университетах?" – большинство говорит "да". Николай Матвеев: А теперь… Я прошу прощения… Александр Бузгалин: "Вы за то, чтобы в министерствах…" Геворг Мирзаян: "Вы за то, чтобы квартплаты не было?" – "Да!" "Вы за то, чтобы бесплатно жить было?" – "Да!" Александр Бузгалин: Нет! Николай Матвеев: Александр Владимирович… Александр Бузгалин: "Вы за то, чтобы в министерствах получали зарплату не в среднем 150 тысяч рублей, а так же, как и педагоги?" – "Да". Николай Матвеев: Александр Владимирович… Геворг Мирзаян: А деньги откуда взять? Николай Матвеев: Друзья, у нас, к сожалению, очень мало осталось времени. Я прошу меня… Александр Бузгалин: Деньги? Из прогрессивного подоходного налога… Николай Матвеев: Я прошу меня услышать! Александр Владимирович… Александр Бузгалин: Да? Николай Матвеев: Если бы тот же самый вопрос вы задали своим слушателям и попросили проголосовать тех, у кого зарплата свыше 500 тысяч, а того и свыше миллиона, поверьте мне, данные… Александр Бузгалин: А их очень мало. Николай Матвеев: …результат был бы совсем другой. Александр Бузгалин: И вот за их счет надо делать хорошую жизнь для большинства. Николай Матвеев: Пожалуйста… Я выхожу на блиц. Этот вопрос я адресую всем вам. Коротко, пару реплик буквально. Дайте совет людям. Как им реагировать на вот эти внешние и иногда не очень позитивные факторы? Пожалуйста. Александр Бузгалин: Россияне, будьте гражданами и боритесь за другую общественную систему, иначе толку не будет  Александр Бузгалин: Мой совет: будьте гражданами и боритесь за другую общественную систему, иначе толку не будет. Николай Матвеев: Спасибо. Ваше мнение. Иван Мохначук: Думайте о семье и рассчитывайте на себя. Николай Матвеев: Пожалуйста. Что скажет Госдума? Ольга Епифанова: Не делайте все только для себя, а выйдите – выйдите к своим соседям, выйдите к тем, кого вы знаете, выйдите к тем, кого вы не знаете, – и начните жить не только достатком своей семьи, а начните жить чуть-чуть дальше своей дачи. И тогда где-то мы соединимся, где везде будут дорожки, зеленая трава – и всем будет хорошо. Николай Матвеев: Выходим во двор играть в футбол, как раньше, в домино, в шахматы? Ольга Епифанова: Да, да, да. И садим цветочки вместе. Николай Матвеев: И куда все это делось?.. Пожалуйста. Олег Чернозуб: Ну, мой совет очень простой: ко всему нужно относиться очень спокойно. Уже очень многое получается очень неплохо, а будет получаться еще лучше. В экономическом плане, в социально-экономическом плане именно из этого и стоит исходить. Николай Матвеев: То есть такой витиеватый намек на то, что "ждите-ждите"? Надо еще ждать, да? Олег Чернозуб: Нет, неправильно. Александр Бузгалин: Да, да! "Подождите – и все будет хорошо!" Иван Мохначук: "Денег нет, но…" Александр Бузгалин: Вы знаете, этот намек нам уже дают очень много лет. Николай Матвеев: Секундочку, секундочку! Это уже не место для дискуссий. Прошу, пожалуйста. Это блиц. Олег Чернозуб: Да-да-да. Вот наша оппозиция характерна тем, что никому, кроме себя, слова вставить не дает. Молодцы! Говорите больше – успехи будут лучше. Значит, я хотел сказать… Александр Бузгалин: А вы молчите больше. Николай Матвеев: Друзья! Пожалуйста, пожалуйста. Олег Чернозуб: Ну, как?.. Николай Матвеев: Не реагируйте. Это блиц, здесь есть только я и вы. Пожалуйста. Олег Чернозуб: О'кей, да. Я хотел сказать, что, например, принимая управленческие решения, касающиеся себя, своей семьи, образования детей, расходов, доходов, смены места занятости, нужно исходить из того, что ситуация в целом, на удивление (я вот откровенно скажу – на удивление), неплоха и будет дальше улучшаться. Николай Матвеев: Спасибо. Пожалуйста. Владимир Файнзильберг: Ну, я думаю, что, исходя из всех наших авторов, нужно быть оптимистом, думать о своем здоровье. И это самое главное. Потому что будет наше здоровье – мы сможем все поменять. Не будет здоровья – все останется точно так же. Николай Матвеев: Пожалуйста. Геворг Мирзаян: Можно жаловаться на что угодно – на тяжелую жизнь, на плохие внешние условия, на то, что какой-то дядя тебе что-то не дает. А можно вспомнить слова Сары Коннор из второго "Терминатора": "Нет судьбы, кроме той, что мы сами себе выбираем". Николай Матвеев: Ну, я закончу тоже не малоизвестным персонажем – правда, не из второго "Терминатора". Это сказал Рузвельт. Он сказал: "Мы не должны ничего бояться, разве что собственных страхов". Будьте с нами на ОТР. Всего доброго! Пока!