Елена Иванова: Здравствуйте! Это «ПРАВ!ДА?» на Общественном телевидении России. Меня зовут Елена Иванова. Юрий Алексеев: Меня зовут Юрий Алексеев. Сегодня сольный выпуск. И гость в нашей студии – худрук Российского академического молодежного театра, театральный педагог и режиссер Алексей Бородин. Алексей Владимирович, здравствуйте. Алексей Бородин: Здравствуйте. Юрий Алексеев: Большое спасибо, что пришли. Вначале небольшой сюжет посмотрим. СЮЖЕТ Российский академический молодежный театр (РАМТ) – это историческое здание на Театральной площади, напротив Малого, рядом с Большим. С конца XIX века эти стены служили домом для театра Шелапутина, Императорского нового театра, МХАТа 1-го и МХАТа 2-го, пока в 1936 году здесь не поселился Центральный детский театр, созданный за 15 лет до этого Наталией Сац. У РАМТа хорошая родословная. Алексей Мясников, актер РАМТ: «Поднимались по нашей знаменитой рамтовской лестнице, теперь уже рамтовской, я думаю, все знаменитые люди XIX, XX века и уже XXI». РАМТ – это традиции русской театральной школы, которые людям, руководившим театром в разные годы, удалось сохранить и приумножить. Благодаря им РАМТ, не скатываясь в конъюнктуру, оставался востребованным и актуальным. РАМТ – это поиск и эксперимент. Здесь пытаются создать новое, переосмыслить старое, посмотреть на знакомое с другой стороны. Именно в РАМТе для постановки спектаклей стали использовать все доступные пространства здания: фойе, лестницы, репетиционные комнаты и даже маленький двор. Алексей Мясников: «Это наш двор, внутренний двор, который находится внутри театра, где собираются некие декорации. Но сейчас там репетируется новый спектакль». Трансформация сценического пространства театра – идея Алексея Бородина, художественного руководителя РАМТа. Алексей Мясников: «Наш Алексей Владимирович – один из первых. Я считаю, что он как бы начал не только на сцене… Вот сидит зритель в зале, играют на сцене. А вообще куда-то выходить из стен вот этих святых, так сказать: рампа, зрительный зал, арлекин. И под сценой мы играли. А сейчас буквально во всех местах театра идут спектакли». Алексей Бородин руководит театром без малого 40 лет. За это время были поставлены сотни новых спектаклей, зажглись десятки актерских звезд. По приглашению Алексея Бородина в РАМТе ставят свои спектакли Владимир Богатырев, Юрий Еремин, Кшиштоф Занусси, Павел Сафонов, а также начинающие режиссеры. Рамилия Искандер, актриса РАМТ: «Заслуга Алексея Владимировича в том, что как раз есть он в РАМТе. Я уверена, что это основная, не просто основная, движущая сила, а это просто талисман нашего театра – Алексей Владимирович. Я его очень люблю. Это человек-энергия». Елена Иванова: Алексей Владимирович, ну, про ваш дом театральный, про РАМТ, конечно, мы очень подробно поговорим чуть позже. А начать сегодняшнюю программу мне бы хотелось с вашего дома отчего. Вообще история вашего детства, которую можно найти в интернете, в открытом доступе, больше похожа то ли на сказку, то ли на такой роман, на такую семейную сагу. Китай, огромный дом, в котором живет огромная дружная семья. Помимо этого, там еще живут семь слуг и гувернантка. Звучит, конечно, просто ну как-то совершенно невероятно и фантастически! Прямо хочется туда попасть и подглядеть, как там все происходило. Вот расскажите нам, пожалуйста, от первого лица, каким был тот дом, какова была та жизнь в нем, какие были ваши родители. Вот эту сказку нам расскажите, пожалуйста. Алексей Бородин: Ну, вы знаете, впечатление жизни такой наполненной и, я бы сказал, очень творческой, оно как бы с самого начала у нас было. Хотя папа мой – у него был завод свой, он у нас, значит, такой фабрикант. Но он создавал это все из маленькой мастерской, а потом был огромный завод. Но дело в том, что все это делалось своим трудом, понимаете, своим трудом. И поэтому у нас как-то сочеталось все. Вот труд, все должны что-то делать, что-нибудь делать, что-нибудь создавать, что-нибудь должно происходить. Вот это как-то так было. Естественно, и мама, и бабушка, и эти бесконечные… А у меня три сестры. Самое главное – у меня три сестры. Понимаете? Так что у нас совершенно чеховская ситуация. Елена Иванова: То есть у вас с детства были какие-то обязанности по дому, я не знаю? Алексей Бородин: Нет, обязанностей не было. Была обязанность одна… Елена Иванова: Это при наличии семи слуг-то. Алексей Бородин: Да, обязанность была одна – жить, жить и жить. Елена Иванова: И наслаждаться. Алексей Бородин: Жить и жить, жить и жить. А значит – и трудиться. А значит – что-то создавать. Понимаете, родители как-то… Надо начать немножко с другого. Дело в том, что все кругом – Китай. Это надо тоже себе представить. Такой Китай, что называется, город Шанхай, в котором мы жили, огромный город. Там были разные концессии – американская концессия, английская, французская. И огромная русская колония! Очень многие люди жили там русские, которые разными путями туда попадали. Например, мама там родилась, потому что бабушка, они забайкальцы, и еще до революции они поехали строить КВЖД, там и остались. КВЖД – это Китайско-Восточная железная дорога. Значит, они там и остались, остались и жили, все. Отец тоже учился в Петербурге, в Праге, потом в Америке, а потом приехал тоже в Китай в каком-то 24-м или 25-м году. И мы, значит… Таким образом, семья наша там находилась, с одной стороны, в этом огромном городе, а с другой стороны, в этой русской колонии. Понимаете? Там был русский клуб, в котором показывали фильмы советские, в котором были всякие кружки, спектакли, спортивные какие-то дела. Елена Иванова: То есть к русской культуре вас приобщали все время с детства сознательно? Алексей Бородин: Вы знаете что? Это была совершенно такая – как бы сказать? – ну, главная тема. Русский язык, русские книги, русская музыка. Вообще полное впечатление вот этого русского. И вообще, честно говоря, вот с самого начала, как я себя помню, в семье культивировалось это. Понимаете, мы мечтали все, что мы когда-нибудь окажемся в Советском Союзе. Мечтали очень искренне, очень по-настоящему. И мама, например, которая настояла на том, чтобы мы обязательно поехали… Ну, в Китае была уже революция, уже отцу нельзя было развивать свой бизнес, потому что все, так сказать, изменилось. И надо было куда-то уезжать. Очень многие люди уезжали – кто в Америку, кто в Австралию, кто в Европу, кто куда. Но мама сказала: «Дети должны жить там, где они будут говорить на своем языке». Юрий Алексеев: То есть у вашей семьи был выбор? Алексей Бородин: Был выбор, конечно. Юрий Алексеев: Возвращаться, ехать не только в Советский Союз. Алексей Бородин: Да, конечно. Юрий Алексеев: Не возвращаться, а ехать. Вы же его не видели. Алексей Бородин: Да-да-да. Елена Иванова: А почему мечтали вернуться вы? Вот ваша семья, родители не знали, что там происходит, какая там жизнь на самом деле? Была какая-то идиллическая картинка? Алексей Бородин: Идиллическая, идиллическая. Она была идиллическая. Я так думаю, что родители тоже понимали, что «Сказание о земле Сибирской» и «Кубанские казаки», которые мы там смотрели… Юрий Алексеев: Так оно и есть. Алексей Бородин: …что это преувеличение, что это, может быть, такой жанр, что ли, и так дальше, но что типа так оно и есть. Понимаете? Поэтому – нет. «Железный занавес» был такой крепенький. Понимаете? Поэтому то, что происходило здесь на самом деле… А ведь в 49-м году еще, в 1949 году, бог знает когда, там была репатриация, и можно было уехать, поехать в Советский Союз. Я очень хорошо это помню. Мне было сколько? Семь лет, наверное. Ну, девочки, сестры мои были маленькие еще. И как-то так, в общем, родители решили, что ехать сейчас не стоит. Елена Иванова: И слава богу. Юрий Алексеев: Это родители интуитивно решили? Или вам как-то консулы подсказывали? Алексей Бородин: Вы знаете что? Там в консульстве были потрясающие люди, которые, естественно, ничего не говорили. Естественно, они и не могли ничего говорить, но как-то они намекали родителям, потому что они бывали у нас в доме. Это было, так сказать… Спасибо им, потому что те, которые уехали в 49-м году – это просто прямым ходом, что называется, в лагеря. Юрий Алексеев: Это же очередная волна репрессий. Алексей Бородин: Да-да, репрессии. А я помню этот белый пароход, на котором они сначала уезжали. Счастливые люди! Представляете, я мальчик, мы провожаем их. Они едут на Родину. Боже мой, какое счастье! И они счастливы. И так дальше, и так дальше. Они пересаживались в какие-то вагоны – и все, до границы. А потом их отправляли в места не столь отдаленные. Елена Иванова: А вы переехали в 54-м, правильно? Алексей Бородин: В 54-м, слава тебе, Господи, да. Елена Иванова: Вы помните свои ощущения? Алексей Бородин: Ну еще бы! Ну что? Я не то что помню, а я… Во-первых, я помню это счастье, когда мы узнали, что мы можем ехать. Я просто помню, что со мной было, что было с родителями, что был за праздник в доме, что это было вообще за событие. И потом собирались. У нас большая семья, две бабушки, сестры мои, все мы ехали. И потом пересекали границу, вот этот Отпор. Это Маньчжурия, а дальше – следующая советская станция Отпор. И это я помню как сейчас все. Хотя мне было тогда 13 лет, но я помню все невероятно остро. Когда я говорил: «А можно купить «Пионерскую правду»?» – в киоске продавалась. Ну а заодно увидели пьяных, которые лежат на улице. Девочки: «Ой, мама, смотри – больные дяди, надо им помочь», – что-то такое. Ну, в общем, все прелести, так сказать, этой жизни неожиданной. Вы знаете, родители нам дали правильный какой-то урок. Вы знаете, ни одного слова… Это было, конечно, для них впечатление такое резкое, потому что они ждали другого. Юрий Алексеев: Не такую страну представляли. Алексей Бородин: Резкое. Но ни одного слова никогда, какой-то жалобы, какого-то недовольства, при нас во всяком случае, этого никогда не было. Я думаю, что они… То есть они принимали жизнь и трудности, которые возникают, вот как они есть. Вот они нас приучили к этому – принимать жизнь как она есть и с ней справляться. Понимаете? Поэтому они стремились… Конечно, я не забуду никогда (мы ехали много дней на поезде), когда мы увидели Байкал. Что это было за впечатление! Мы выскакивали, в окна смотрели на Байкал. Потом приехали. В конце концов, мы оказались под Москвой. Юрий Алексеев: А вы так всю страну на поезде пересекли? Алексей Бородин: Конечно. Юрий Алексеев: Никогда не видели – и вот сразу она вся перед глазами. Алексей Бородин: Да-да-да. И это было такое, конечно, ну, для детей… Я же еще своими глазами смотрел. Впечатление невероятное! Елена Иванова: Вам было тринадцать? Алексей Бородин: Тринадцать, да-да. А девочкам еще меньше, потому что у меня три сестры – они младше на пять, на шесть и на семь лет. И конечно, это было такое впечатление, впечатления. А потом наконец оказались под Москвой, в Пушкино. Родители там в итоге купили полдома, отдельно, с огромным садом. Елена Иванова: То есть они пытались воссоздать для вас опять эту атмосферу большого дома, уюта, да? Алексей Бородин: Они буквально вот этим занимались. Только там были семь слуг и все остальное, понимаете, а тут они втроем: мама, бабушка и папа. И все. Вот эти яблони, вот этот сад, вот этот дом. Генеральные уборки по субботам и воскресеньям. Понимаете, все это делалось на самом деле. Ну и празднования Пасхи, когда куличи. Ну, это все оттуда. Вы знаете, оттуда же привезли формы куличей. А куличи – мал мала меньше. Знаете? Вот такой кулич, такой, такой и маленький. И бабушка ставила… Елена Иванова: Традиции привезли. Алексей Бородин: Да-да-да, привезли. Юрий Алексеев: 54-й год, а вы куличи печете. Алексей Бородин: Ребята, мои одноклассники (я оказался в восьмом классе уже в Пушкино), они, конечно, балдели, им это было все страшно интересно, они очень любили наш дом и приходили. А как-то родители, знаете, несмотря на то, что было и материально, прямо скажем, не так легко, всегда был полный дом всех. Юрий Алексеев: И вас как своих приняли в Подмосковье? Алексей Бородин: Вы знаете, у меня не было вообще никакого… Вот не было, не было. Я знаю, что… Может быть, не знаю, вот у младшей моей сестры Маши, у нее осталось такое впечатление, она девочка еще маленькая была, что она во что-то чужое попала. У меня, например, этого не было вообще. Я попал, с ребятами мы учимся, все хорошо, все нормально. А когда я попал в Москву, понимаете… Нас сразу попа повез. Он купил сразу машину здесь и повез нас в Московский университет, тут Красная площадь. Я очень хорошо помню, как первый раз я поехал один в Москву на электричке и ходил по Москве, ходил, ходил. И буквально в этот первый день, когда я оказался один в Москве, я, приехав домой, сказал: «Все, я нашел свой институт». Можете себе представить? Каким-то образом я оказался… Юрий Алексеев: Вы вышли к ГИТИСу? Алексей Бородин: Тогда он назывался – Собиновский переулок. Вот ГИТИС. Я увидел – Государственный институт театрального искусства. Елена Иванова: То есть как вы выбрали? Просто по зданию? Алексей Бородин: Ну, во-первых, я уже знал… Елена Иванова: Почувствовали, что это ваше место? Алексей Бородин: Нет, во-первых, я уже знал, что я в театр иду, я буду артистом, больше никем, к этому времени. Елена Иванова: Артистом, именно актером на сцене? Алексей Бородин: Актером, актером. Ну, режиссер – я не знал толком, что это такое вообще. Юрий Алексеев: Но особой насмотренности в Китае же не было, театров не было в Китае? Алексей Бородин: Вы знаете, театров не было, театров не было, но было кино и была какая-то самодеятельность. Все мы участвовали и спектакли бесконечно ставили. Елена Иванова: В рамках этой общины советской самодеятельность, да? Алексей Бородин: Да-да-да. Елена Иванова: Вы сами ставили спектакли? Алексей Бородин: Сами ставили спектакли. И взрослые тоже играли какие-то концерты, что-то такое. И мы в школе ставили спектакли, дома ставили. Так что, в общем, как бы стало ясно. Я уже в лет восемь почему-то заявил, что я буду артистом, хотя вообще этой темы в доме как бы не было. Но какие же родители! Понимаете, я никогда не слышал ни одного звука по поводу того, что: «А почему артистом? А почему не инженером?» Мама говорила, что она мечтает, чтобы я был хирургом. «Я мечтала, чтобы ты был хирургом», – говорила мама. Елена Иванова: Уже потом? Алексей Бородин: Да. Ну, в общем, они как-то меня… Елена Иванова: Огромное уважение к вашим родителям. Алексей Владимирович, последний раз, обещаю, вернусь к вопросу про семь слуг. Мне очень интересно! Все-таки вот как им удалось… Вы всегда говорите, что вот эта атмосфера располагала к творчеству, к свободе, атмосфера вашего дома. Но как вашим родителям удалось это обеспечить? Ну, давайте представим современный дом богатых родителей, где семь слуг, у нас в Москве. У этих детей вообще есть шанс вырасти как минимум адекватными? Я уж не говорю про творчество какое-то. Юрий Алексеев: И которые разъезжают на электричке свободно. Елена Иванова: Да. Как они смогли это сделать? Алексей Бородин: Вы знаете, мне кажется, опять с пониманием того, что у каждого человека есть свое какое-то дело, и он за него отвечает. Если, например, человек, не знаю, стирает – значит, он должен стирать, он стирает хорошо. Вот и все. Понимаете, не было какого-то даже в помине снобизма, потому что они сами прошли. Понимаете, и мама с детства работала когда-то в аптеке. Понимаете, это все появилось благодаря труду их, не благодаря тому, что что-то сваливается с неба или что-то ухватили. Вот этого не было вообще. Никто ничего не ухватывал, понимаете, а все рождалось каким-то естественным путем, только работой, только трудолюбием, только интересом, только такой любовью к тому, что ты делаешь. А это же можно что угодно делать. Можно учиться с любовью, а можно учиться с раздражением, да? Можно, я не знаю, стирать белье и ненавидеть это все, а можно стирать с удовольствием. Понимаете? Так что я думаю, что просто это связано с тем, что не было никакого и в помине вот такого впечатления, что мы обеспеченные, богаче других. Вообще не было! Не было. Просто у нас такие обстоятельства. Слава богу, можно, чтобы приглашались на какие-то дни рождения масса каких-то друзей. Юрий Алексеев: А когда в 80-м году в будущий РАМТ пришли, вот это ощущение любви, о котором говорите, оно сразу родилось или постепенно? Алексей Бородин: Вы знаете, у меня просто перед этим, когда я закончил институт наконец… Мне страшно повезло, во-первых, в институте, потому что я встретился вообще с гигантом, который руководил нашим курсом, и педагогами грандиозными всеми. Это Завадский Юрий Александрович. Юрий Алексеев: Имена. Алексей Бородин: Ну, понимаете, Завадский – ученик Станиславского, Вахтангова, вообще их первый артист (и «Принцесса Турандот», и «Женитьба Фигаро»). Понимаете? И которого я страшно любил и уважал. И остальные: и Ирина Сергеевна Анисимова-Вульф, и Сергей Александрович Бенкендорф. Это все потрясающие… Я попал туда, куда должен был попасть. Вы знаете, я попал в абсолютно свою среду. Это поразительно! И они нас тоже, как говорится, с одной стороны, подтягивали на уровень, Завадский подтягивал на свой уровень всегда, но опять же это было очень все похоже на то, что я рассказываю про дом. Вот то же было у нас и на курсе. Юрий Алексеев: То же настроение. Алексей Бородин: Да, на курсе как-то мы были все вместе, учились. Вы знаете, трудились много, а учились весело. Елена Иванова: И тот же дом вы потом воссоздали и в РАМТе тоже? Алексей Бородин: А потом в РАМТе. А до РАМТа надо вообще было решиться… Очень коротко скажу, что в Москве, когда я закончил, я понял, что, вообще-то, мало кому нужен. Тем более у меня был такой вообще драматический довольно момент, когда… Я поехал на дипломный спектакль свой, на преддипломный, диплом. Мы все рванули в разные города. И я поехал… Сначала я был во Владикавказе (Орджоникидзе), на четвертом курсе, на пятом я переехал в Смоленск. Там был замечательный театр, большой. И там я представил свой дипломный спектакль, преддипломный спектакль – «Два товарища» Войновича. А спектакль такой… Ну, я думаю, что он был вполне хороший, свободный, такой легкий, ну, в творческом плане легкий, в смысле энергии нашей. Там собрались замечательные ребята из разных городов – из Москвы, из Ленинграда артисты. Был Михайлов Александр Семенович, потрясающий главный. И вдруг из меня там поперло, знаете ли, вот это ощущение свободы, которое, мне кажется, вообще самое главное у человека. Вот если есть ощущение свободы – все в порядке. Как только ты чувствуешь себя рабом – все, конец. Или хотя бы подданным. Понимаете? И вот эта свобода там рванула. Но так рванула, что, конечно, от этого спектакля ничего не оставили. Понимаете? Это был обком, это было заседание обкома, антисоветское… Юрий Алексеев: Камня на камне, вероятно, не оставили. Алексей Бородин: Да. Формализм и так далее, и так далее. Хотя работали мы просто все замечательное. И вот такое. И мне, в принципе, закрыли все двери, вообще все двери. В Москве Юрий Александрович пытался меня как-то куда-то пристроить, что-то такое. Нет, ничего. Я понял, что я тут так и буду ходить, что-то такое ждать. Юрий Алексеев: И поехали в Киров после этого? Алексей Бородин: Да, поехал. Вот это было очень правильно. Я рванул в Киров. Уже я был женат, уже была дочка у нас. Молодец жена моя, которая сразу, как только зашла эта тема… Была такая тоже из ГИТИСа Лена Долгина, и она сосватала меня туда. «Пойдем Лелю, – жену мою, – уговаривать», – ну, чтобы мы поехали в Киров. Юрий Алексеев: А почему именно этот город? Алексей Бородин: А там освободилось место. Я случайно с ней встретился на улице. Все случайно. Встретился на улице, у Центрального телеграфа, и она говорит: «У меня уходит главный режиссер. Может, ты поедешь?» А я внутри уже понимал: если я никуда не рвану, я так и буду, понимаете, я буду все время от кого-то зависеть и так далее. И все. Леля сразу сказала: «Едем», – потому что она чувствовала, что я не могу все время быт кем-то, стажером, тут что-то как-то… Юрий Алексеев: И театральная школа жизни была как раз в Кирове, получается? Алексей Бородин: В Кирове, да. Вот это были шесть с половиной лет такого счастья творческого, потому что был чудесный город, очень хорошее начальство, кстати, замечательное. И город Вятка, конечно, очень дорогой и родной город, я его очень люблю. У нас там был Кировский ТЮЗ. Значит, я был главный режиссер. И мы там работали. Потом были на гастролях в Москве, в Ленинграде – меня заметили и, знаете, как раньше взяли и пересадили сюда, в Москву. Елена Иванова: Вас пригласили, да? То есть это было… Алексей Бородин: Да, Центральный детский театр. Как раз они, очевидно, искали… Юрий Алексеев: Будущий РАМТ как раз. Алексей Бородин: Да, будущий РАМТ, да, ЦДТ. Это был знаменитый театр – ЦДТ. Елена Иванова: Кстати, инициатива переименования была ваша, да? Алексей Бородин: Да, да. Елена Иванова: А с чем это было связано? Елена Иванова: Вы знаете, дело в том, что это какая-то была… Одно другому не соответствовало. Театр уже давно, не при мне, а давно уже был знаменит спектаклями… Там Эфрос ставил Розова, вообще такие молодежные. И вообще я заглянул в словарь Даля. И что я там прочел? Юрий Алексеев: Фундаментально вы подошли! Алексей Бородин: Все серьезно, все серьезно. Все свободно и серьезно – две вещи. И там слово «детство» на «Д» нет. Зато есть «молодость», «младость». А что это такое? Детство, отрочество, юность. Даль, ссылаюсь. Юрий Алексеев: Подходит. Алексей Бородин: Так что подходит. И я думаю, что… Это какой-то был момент. Я в троллейбусе ехал и думал: «Или сейчас, или этого никогда не будет». Потому что не соответствовало, это была неправда. Центральный детский, да? А идут, кроме детских спектаклей, которые у нас остаются до сегодняшнего дня, и это страшно важная часть нашей деятельности, но еще детство, отрочество, юность. Это же целое такое поэтическое определение шикарное. Юрий Алексеев: В каком-то интервью вы говорили: «Я понял, что сейчас надо, вот прямо быстро, сейчас». Алексей Бородин: «Вот сейчас, в этом троллейбусе. Сейчас или никогда». И в это время оказался министр культуры, такой был (и есть он, дай бог здоровья) Евгений Юрьевич Сидоров, к которому я и потащился на следующий день. И он как-то так… А это было время такое свободное. И мы переименовались. Он сказал: «Пожалуйста. Только соберите собрание общее, чтобы общее собрание со стариками поговорило». Со стариками, так сказать. А там были чудесные и потрясающие старики, так сказать, театральные старики. Это не значит, что они старики. Они полны сил, прекрасные! Воронов Иван Дмитриевич, ну все, Маргарита Григорьевна Куприянова, Андросов Михаил Трофимович… Можно называть их бесконечно. Сильнейшие и прекрасные артисты, которые работали всю жизнь там. И когда я им сказал, я говорю: «А вот что, если такая мысль?» – то я помню, что Иван Дмитриевич сказал: «Ну что? Об этом мечтал и директор Шах-Азизов, который здесь был, и Мария Осиповна Кнебель, которая руководила театром, и Эфрос, чтобы как-то немножко вырваться за пределы этого ведомственного, что ли, такого учреждения». И поэтому так назвали – Российский академический молодежный театр. А академический, потому что мы еще в ЦДТ… уже при мне как бы ему дали звание академического. И казалось, что некоторые дополнительные есть возможности, поэтому надо оставить. Как назвать? Вот так назвали. А потом вдруг в прессе кто-то назвал РАМТ, кто-то случайно. Юрий Алексеев: А, изначально так не задумывалось? Елена Иванова: Так и образовалась аббревиатура? Алексей Бородин: И пошло в народ. Юрий Алексеев: Ну, сегодня РАМТ – это действительно бренд. И люди ходят на этот бренд. Но приставка «молодежный» ко многому обязывает. Вот 39 лет уже получается, в этом году вы в театре? Алексей Бородин: Не говорите. В молодежном театре. Юрий Алексеев: Как удается чувствовать время, чтобы возглавлять молодежный театр сегодня тоже и весьма успешно это делать? Алексей Бородин: Во-первых, надо себя ощущать не старым. Во-вторых, помнить, какой ты был в молодости. А самое главное – очень остро реагировать на то, что происходит сейчас в жизни. Вот мне кажется, что это очень важно – именно то, что происходит в жизни, не только в театральном искусстве, то-се, пятое-десятое, это само собой. Если меня по-прежнему царапает что-то, с чем я не согласен, что мне не нравится или, наоборот, что здорово, что называется… Вот если это чувство есть – оно и есть молодость. Мне кажется, вообще любой театр должен быть молодой по сути. Вообще, мне кажется, жизнь должна быть молодая, она не должна быть какая-то такая зрелая. Зрелая – значит, сразу появляется какое-то самодовольство или какое-то такое удовлетворение тем, что ты зрелый. Понимаете? Елена Иванова: Мне кажется, это как раз то, что заложили в вас родители – вот этот задор, творческую атмосферу. Это позволяет вам действительно ощущать, что вы всю жизнь играете, всю жизнь как ребенок. Это же очень хорошо – сохранить в себе ребенка. Алексей Бородин: Конечно. Елена Иванова: Это и позволяет работать с молодыми, правильно? Алексей Бородин: Ну конечно, ну конечно, это важно. И потом, там идет колоссальная подпитка от них, от молодых ребят. Когда я в ГИТИСе работал со студентами, всегда эта подпитка очень сильная от них. И у нас огромное количество молодых артистов, которые поколениями приходят сюда. И всегда они подпитывают энергией, потому что молодая энергия обязательно должна входить в театр. Самое же ужасное – застой. Вы это тоже прекрасно понимаете. Юрий Алексеев: Но проблем с молодой энергией нет, Алексей Владимирович? Алексей Бородин: Вы знаете, если она есть – значит, есть. Ну и что? Ну и нормально. Мне кажется, что как раз проблемы, которые связаны с переизбытком энергии или с недостатком культуры, которая, безусловно, совершенно, что называется… Вообще это одна тема, и ее можно развивать бесконечно – по поводу того, что культура сегодня, человеческая культура просто на невысоком, прямо скажем, уровне. Но мне кажется, что у нас в театре какая-то атмосфера такая… Тьфу-тьфу-тьфу! Мне кажется, что там ну не получится, если это будет что-то такое другое. Елена Иванова: Но все-таки недавно в театр был приглашен и создавалась должность главного режиссера, которой раньше не было. Молодой режиссер, да? Юрий Алексеев: Егор Перегудов. Елена Иванова: Перегудов, да. Почему именно он? И вообще с чем связано решение пригласить? Алексей Бородин: Это такое серьезное дело, потому что я последние лет 12–15 уже, наверное, приглашаю… У меня была такая идея, что в театр должны прийти молодые режиссеры в большом количестве. Вот откуда появились все эти сцены, которые показывали? Юрий Алексеев: Сейчас об этом отдельно поговорим, потому что это очень любопытно Алексей Бородин: Маленькая сцена, Белая комната, Черная комната, во дворе теперь. Это нужно отдельно рассказывать все. Понимаете, просто к вашему же вопросу: как сохранить это ощущение молодости и новизны, риска? Потому что это всегда риск. Юрий Алексеев: Безусловно. Алексей Бородин: И я подумал, что надо… А что, если позвать сразу нескольких вот таких молодых режиссеров? Тогда я обратился к Сергею Васильевичу Женовачу, и мы с ним с его курса взяли пять человек, придумали, у нас был так называемый проект «Молодые режиссеры – детям». И на маленьких сценах мы ставили замечательные совершенно спектакли. Совершенно молодые ребята, которые только-только… они на четвертом курсе еще или на пятом учились в ГИТИСе. И с тех пор передо мной все время проходили вот эти ребята. Это, конечно, риск. С другой стороны, это дополнительная какая-то нагрузка, безусловно, потому что… Иногда, к счастью, бывает так, что вообще никаких проблем, они выпускают спектакли. Надо – помогаем. Это все так. И мне кажется, это было очень важно для театра и для меня самого, кстати, эгоистически. Необязательно нужно попадать в среду такую, знаете ли, в каком-то смысле для себя новую, понимаете, чтобы я чувствовал себя не успокоенно: «Вот я такой опытный человек», – понимаете, а чтобы столкнуться с ними. Мне интересно, что они приносят. И поэтому я знаю, что ли, целый полк прекраснейших, прекраснейших ребят-режиссеров, молодых, и уже теперь повзрослее кто-то из них. И как-то среди них я углядел вот этого Егора. А у меня возникала параллельно мысль: «Ну ладно, вот я работаю». Я и собираюсь работать. Надеюсь, позволит здоровье и прочие обстоятельства. «Ну и что? А как же дальше будет, когда меня не будет?» Понимаете, это возникло очень остро и очень ясно. Юрий Алексеев: Абсолютно сознательно и конкретно. Алексей Бородин: Абсолютно, конечно, абсолютно. Именно что конкретно. И тогда – все. И мне стало понятно, что надо, чтобы был рядом человек, которому я, грубо говоря, передам дело. Это грубо говоря, потому что это какой-то период, это надо, чтобы было время, чтобы найти общий язык. А Егор мне очень нравился как режиссер. И у него уже большой опыт, потому что он, помимо двух спектаклей у нас, работал восемь лет в «Современнике», в «Сатириконе» два спектакля очень хороших он поставил. И я ему… Это тоже как бы типа… Как то в троллейбусе пришло, и это тоже где-то. Я сейчас не помню где, но точно как бы стало ясно: «Вот и нужно это сделать». «А зачем? Отчего?» Я говорю: «Нужно. Вот давайте сделаем». И я Егору это предложил. И так как он уже был какой-то такой, знаете… Ну, вы знаете, мы разные, все разные. И он другой, чем я. Но какая-то, не знаю, какая-то арка, что ли, или какая-то… ну, какой-то есть, короче говоря… Елена Иванова: Мостик невидимый. Алексей Бородин: Ну, громко говоря – группа крови. Ну, есть какое-то понимание, по крайней мере, уважение друг к другу, я чувствую от него, и я к нему то же самое испытываю. Это такая вера в то, что он просто среди всех этих замечательнейших ребят, которые продолжают у нас работать, всюду сейчас эти репетиции идут, они ставят спектакли, – вот мне показалось, что он из всех наиболее на данный момент уже взрослый, основательный. Юрий Алексеев: Который и может быть главным режиссером. Алексей Бородин: Да, главным режиссером. Я тогда это придумал. А просто отчего? Я художественный руководитель, имею право ввести любую ставку, какую хочу. И ввел, и ввел. Юрий Алексеев: Насколько я понимаю, вот эти небольшие сцены – Темная сцена, Белая, теперь на улице – это как раз проекты молодых режиссеров? Вы вмешиваетесь в «кухню», которая там происходит, или целиком им на откуп отдали? Алексей Бородин: Вы знаете… Елена Иванова: И нравится ли вам вот это все, что они делают? Юрий Алексеев: Да-да, то, что выходит в итоге. Алексей Бородин: Вы знаете, я вам скажу. Да, мне очень нравится, мне очень нравится. И вообще, мне кажется, жизнь как состоит? Понимаете, жизнь, когда она линейная, то мне кажется, что никакого толку не будет. Жизнь – это броуновское движение, ну все равно броуновское движение. Моя задача – держать берега, чтобы это все движение не разлеталось во все стороны. Берега, конечно, я должен держать. И поэтому это, конечно, очень интересно. Вы знаете, я отношусь к ним так же, как когда-то Михайлов Александр Семенович ко мне отнесся в Смоленске. Я к ним так же отношусь – с интересом. Вы знаете, у Пушкина все-таки самые мои любимые слова, которые есть, такой лозунг, девиз: «Здравствуй, племя молодое, незнакомое». Это все-таки очень хорошее, да? Во-первых – здравствуй, здравствуй. Понимаете? Молодое и незнакомое – что очень важное. Они не должны быть знакомыми. И я им должен сказать «здравствуй». Я это и говорю. А дальше они, конечно, чувствуют себя, мне кажется, свободно. Они знают, что моя помощь, если она понадобится, она будет абсолютно для них не унизительная какая-то, потому что они видят, как я отношусь с уважением к их труду. Это талантливые и интереснейшие ребята. Елена Иванова: Ну, про «держать берега» мне все-таки очень интересно. Есть же эксперимент, есть что-то новое. А есть провокация, есть такой авангард с перебором. Вот у вас какое есть внутреннее ощущение, что можно позволить в театре, а что нельзя? Алексей Бородин: У меня есть свое представление о культуре, свое представление просто. Оно осталось. Оно как у меня было когда-то заложено, оно такое и есть. Юрий Алексеев: А коллеги его интуитивно чувствуют? Или иногда пересекают флажки? Елена Иванова: Приходится объяснять? Алексей Бородин: Ну, иногда да. Иногда надо даже как-то… Ну, ничего, иногда пусть. Иногда что-нибудь захлестнет. Понимаете? Мне кажется, все-таки опыт уже какой-то есть, пока я управляюсь со всем этим таким разнообразным, что ли, хозяйством. Юрий Алексеев: Мы пока как-то больше про молодых режиссеров, но вы тоже не отстаете. Спектакль «Проблема» вышел в феврале, по-моему, по Стоппарду. Алексей Бородин: Да. Юрий Алексеев: Стоппард уже чуть ли не один из основных сценаристов, вообще который пишет специально для РАМТа. Меня больше всего поразило, что Том Стоппард лично вам прислал рукопись пьесы своей новой, последней. Алексей Бородин: Вы знаете, дело в том, что у нас шел спектакль, и я решился на это. Это один из наших главных спектаклей был, «Берег утопии». Юрий Алексеев: Десять часов шел спектакль. Алексей Бородин: Да, десять часов шел спектакль. Елена Иванова: Колоссально! Алексей Бородин: Это надо было решиться, потому что это… Все говорили, что я сошел с ума, потому что там действующие лица – Герцен, Белинский. «Кому это надо?» Юрий Алексеев: Но смотрелось на одном дыхании. Я помню, смотрел. Елена Иванова: Никто не верил в проект, когда вы его начинали, да? Алексей Бородин: Да, никто, вообще никто, буквально никто. Елена Иванова: Потрясающе! Алексей Бородин: Только в семье меня поддержали, и все, дочь, сын и жена, все. А остальные все так смотрели на меня, конечно, как что-то такое с ним случилось. Но тем не менее довольно скоро, конечно, все поменялось. И все работали со страшным энтузиазмом и интересом. Юрий Алексеев: И вся Москва на ушах стояла, хотела попасть на эту постановку. Алексей Бородин: Да, очень здорово. Она шла у нас десять лет, десять лет шел спектакль. Ну, уже сколько можно? Вот поэтому так. После этого Адольф Шапиро поставил у нас «Рок-н-ролл», потому что я в это время был чем-то другим занят. И вот мы очень подружились за это время с сэром Томом Стоппардом, который… Ну, как мне кажется, это первый драматург европейский сейчас. Юрий Алексеев: «Влюбленный Шекспир» – этот фильм был снят по его сценарию. Алексей Бородин: «Влюбленный Шекспир» – его сценарий. Юрий Алексеев: Семь «Оскаров», по-моему, у этой картины. Алексей Бородин: Да. «Розенкранц и Гильденстерн мертвы», его знаменитая пьеса и тоже фильм. И конечно, это поразительно. Знаете, иногда думаешь: «Ну, тебе уже бог знает сколько лет. Что ты можешь еще вдруг обнаружить?» Вот у меня было два раза такое. Когда у меня появилась Исландия… Так получилось, что я оказался там и делал там спектакли. Это страна, в которую я вообще влюблен. Это был просто какой-то подарок судьбы. Знаете, она дала новое дыхание, очень сильное для меня, вот эти поездки и два спектакля, которые я там сделал. И следующее, когда уже казалось: «Ну, теперь у меня уже и Исландия пройдена, так что все в порядке». И тут появляется вдруг новый мир, какой-то захлестывающий, вот этого потрясающего драматурга, с моей точки зрения. Юрий Алексеев: А он же и на репетиции первые приезжал в Москву? Алексей Бородин: Он приезжал, он приезжал. Он время от времени приезжает. Он очень любит театр. Он так и летает. Например, когда «Берег» мы репетировали… В Лондоне, естественно, в Национальном театре уже прошло, а в Нью-Йорке ставили, в Линкольн-центре, и у нас. И вот он летал туда-сюда на репетиции. Он очень это любит. И то же самое с «Проблемой» было, с этой последней пьесой. Как раз в это время этот же режиссер Джека О’Брайн, с которым мы познакомились в Стэнфорде, потому что… В Стэнфорде, вы можете себе представить, устроили семинар, такой симпозиум по двум спектаклям «Берега утопии» – в Нью-Йорке и в Москве. Юрий Алексеев: Разбирали по винтикам просто. Алексей Бородин: Да. На один день приезжали люди, прилетали люди, смотрели спектакль, профессора какие-то. И там мы с этим Джеком познакомились. Замечательный, очень хороший. И все. И Том тоже приезжал на репетиции «Проблемы», такой пьесы, прямо скажем… Он всегда, что называется, берет темы какие-то такие… ну, такие, которые не каждый возьмет. Понимаете? Поэтому тут надо, конечно, осмеливаться брать это и быть уверенным, что в конечном итоге… Вот я могу вам сказать. Знаете, что в конечном итоге цель театра нашего конкретного, РАМТа – она, помимо всех художественных тем, но это еще и просветительство. Мне кажется, что это очень важная часть вообще искусства, и в частности театра, и в частности нашего конкретного. Вот есть Российский академический молодежный театр, который одновременно просвещает людей в разных темах, в разных направлениях. И та же «Проблема» – это новая тема. Юрий Алексеев: Да и «Берег утопии». Кто пойдет про Белинского с Герценом слушать? А это на одном дыхании смотрится. Десять часов сидишь в зале завороженно! Алексей Бородин: Мне кажется, что это очень важно для людей, тем более для молодых людей, которые приходят в театр. Как мы выяснили, молодость – это не только возраст. Елена Иванова: Конечно. А вообще репертуар? Вот вы упомянули, что у вас есть и детские, и взрослые спектакли, у вас есть и классика, и Чехов, и современный Акунин – все что угодно. Вообще есть какой-то принцип формирования репертуара? Алексей Бородин: Есть. Елена Иванова: Ведь он и огромный. Вы вообще помните все спектакли, которые у вас идут? Юрий Алексеев: Мы запутались. Заглянули, что там идет сейчас. Елена Иванова: Просто огромный список! Алексей Бородин: Все дело в том, что… Знаете, только один, мне кажется, способ. Если тебя самого, меня, конкретно меня царапает то, что вдруг я прочел, или вдруг что-то пришло, или кто-то из режиссеров принес, – это единственное условие, которое нужно соблюдать. И никогда нельзя делать ничего, что тебе чуждо, или то, что тебе не нравится, или то, что тебя не трогает, или то, что… Тогда это формально. Тогда это с миру по нитке что-то такое собирается. А если есть, дай бог, у нас какая-то единая стезя, то при всем разнообразии… Ну жизнь разнообразная! Ну она не может быть одинаковой. Ну как? Она настолько, мне кажется, многоцветная, она настолько интересная, что и репертуар должен лететь в разные стороны в этом смысле. Но – только то, что тебя как человека, как личность затрагивает. Юрий Алексеев: Алексей Владимирович, личный вопрос от себя задаю. Я жду разрешения этой истории уже больше года. Спектакль «Манюня» был заявлен еще в начале сезона, что он репетируется, по изумительной книжке Наринэ Абгарян. Я расскажу короткую историю. В командировку ездили три мужика: оператор, продюсер и я. Вслух в гостинице эту книжку читали и хохотали в голос. Когда будет эта постановка? Когда премьера? И почему так долго ждем? Алексей Бородин: Премьера – 25 мая. Уже все. Почему затянулось немножко? Там такая интересная особа, режиссер молодая сравнительно, Рузанна Мовсесян. Ну, были проблемы у нее со здоровьем, ей нужно было подлечиться. И на какое-то время приостановили мы это дело. Вот и все. Только от этого это сдвинулось несколько. Но спасибо Рузанне, она эту книгу нам принесла. Конечно, изумительная совершенно книга! Юрий Алексеев: Для всей семьи. Алексей Бородин: Наринэ – это вообще чудо. И эта идея совершенно правильная. Вот мне кажется, что детский спектакль или подростковый, ранний подростковый, младшие подростки, я не знаю, 10–11 лет – это все-таки должен быть такой семейный театр, мне кажется, чтобы было интересно. Ровно так же, как интересно ребенку, так же интересно и взрослому. Мне кажется, что это очень важно. Вы знаете, что мы читаем с детьми и что мы готовы с ними вместе смотреть. Я не знаю, ну, условно говоря, когда «Бэмби» Disney идет – ведь все же бросят свои тарелки и уставятся в телевизор, понимаете, мамы, которые мыли тарелки. Понимаете? Поэтому мне кажется, что если это интересно и тем, и другим – мне кажется, это тоже важно. Елена Иванова: А молодежи именно что сегодня интересно? Вы всю жизнь ведь имеете дело с молодежью – Кировский ТЮЗ, потом РАМТ. Изменилось как-то? Зрители изменились как-то? Алексей Бородин: Вы знаете, в театр ведь ходит довольно маленький процент населения, как известно. Это известно, это просто известно. Этот маленький процент населения, мне кажется, теряет, может быть, тоже вот этот уровень культуры, уровень образования прежде всего. Безусловно, идет, так сказать, понижение какое-то. Но, честно говоря, мне кажется, что люди все равно откликаются – сердцем, башкой, скажем, интеллектом, – откликаются все равно на какие-то такие основные вещи. Другое дело, что, конечно, жизнь очень меняется. Но так как, скажем, я и все, кто со мной вместе… А мы же живем эту жизнь, мы же тоже меняемся, мы не изменяем себе, но мы меняемся. И поэтому, конечно, молодые, с кем я сталкиваюсь в театре или в институте, или в зрительном зале, – я к ним отношусь ровно, как к своим детям и внукам, вот точно так же. Понимаете? Я никогда с ними не разговариваю, не разговаривал ни с детьми, ни сейчас с внуками, которые уже тоже подрастают вовсю, никогда не разговаривал, присев на корточки или что-то еще. Все-таки я стараюсь с ними быть наравне. Мы вместе хохочем над чем-то. Сейчас семь лет внучке. Вот как она хохочет, когда она читает? Ровно так же, как и вы смеялись, взрослые люди. Юрий Алексеев: Это правда. Для любого возраста там есть что-то свое. Алексей Бородин: Понимаете? Поэтому мне кажется… Вот чем она отличается от меня? Или чем ребята отличаются? Не знаю, я не знаю. Мне кажется, что это какая-то единая вещь. Другое дело, что мне интересно… Конечно, появляются. Боже мой, ясно, что появилось, за это время насколько изменилось вообще все, ну, все возможности новые, которые возникли. И опять – как на это смотреть? Можно смотреть как на рабство, что мы теперь все рабы интернета или еще чего-то. А если мы чувствуем, что интернет, предположим, дает свободу – так это здорово. Потому что я могу смотреть то, что, может быть, гораздо труднее мне было бы найти, а это я нахожу быстрее, и так далее. Если это не тупость, если это не какая-то «жвачка», не такое времяпрепровождение просто, то тогда это только плюс, и все. И мне кажется, что задача театра – тащить, тащить их и относиться к ним… ну, на равных. Или даже они, может быть… Мне кажется, вообще, честно говоря, дети и подростки – они, мне кажется, лучше взрослых. Мне кажется, они лучше. Елена Иванова: В чем-то определенном. А я вот читала, что вы против таких организованных подходов от школы на спектакль. Почему? Алексей Бородин: Вы знаете, я против, потому что… Вы знаете, мы как-то ставим их в какое-то положение… Я просто помню, что и в своем детстве, и потом, и сколько я сталкивался. Мы их ставим в положение какой-то толпы. Понимаете? Вот они приходят. Как они в классе сидят каким-то таким заданным… Ну, так случилось, что они оказалось в одном классе. Это же не потому, что они так полюбили друг друга и оказались в одном классе, а так случилось. Понимаете? Юрий Алексеев: Было бы неплохо, если было бы так, как вы говорите. Алексей Бородин: Конечно. Они оказались там. И вот их всех вместе туда запихаем, в этот зрительный зал: «Извольте тут не отвлекаться непосредственно от того, что происходит на сцене». Мне кажется, что это неверно просто для образования. Вы знаете, когда в 21-м году начались эти театры для детей и юношества, молодежи, то там были беспризорники, которых надо было собирать и тащить. Сегодняшних ребят, мне кажется, надо собирать по интересам, по интересам. Вот если им интересно одно – пожалуйста, пусть они приходят, двери открыты, пусть они приходят. Но только чтобы это не было, что их туда загоняют, что они там должны быть и посмотреть то-то и то-то. Мне кажется, тогда они не могут понять. В пятом, в шестом классе, в четвертом, в третьем даже они не понимают: это перемена или это урок? Урок? Значит, занудство какое-то будет. Елена Иванова: А с какого возраста вообще лучше приобщать ребенка к театру? Алексей Бородин: Ну, к театру в большом зале, мне кажется, все-таки лучше не раньше, я считаю, даже шести лет. Может быть, не раньше пяти теперь уже. А в маленьких залах это можно, конечно, и раньше. Почему у нас много спектаклей идет на маленьких сценах? Там, пожалуйста, замечательно. Там кот гуляет, где ему вздумается, Киплинг. Надо видеть эту ребятню, которая в Черной комнате у нас наполняет этот зал. И как они реагируют, как они смотрят! Взрослые сидят сзади, а детей выставляют тут. И такой контакт возникает, потому что театр… А что такое театр, по сути дела? Это же игра, игра. Мы играем во что-то, да? И для ребенка игра – это самое интересное, что есть, самое главное, что есть. И как только мы его вовлекаем в эту игру – тогда жизнь становится, мне кажется, интересной, яркой и хорошей. Юрий Алексеев: Алексей Владимирович, совсем немного времени осталось. Не можем не спросить про директора РАМТа, Софью Апфельбаум. Как ее встретил коллектив после возвращения в театр, после снятия домашнего ареста? Она уже полностью включилась в работу? Алексей Бородин: Да, она полностью включилась. Это было событие такой полной и искренней радости, искреннего такого удовлетворения. Юрий Алексеев: Выходной день был у театра, но тем не менее все вышли на работу, чтобы ее встретить. Алексей Бородин: Да-да-да. Софье Михайловне, когда ее освободили от этого домашнего ареста, я сказал: «Завтра вы выходите обязательно на работу. Завтра». А в театре выходной день был, так получилось. Это был вторник, это не выходной, ну, почему-то был выходной. Все. Быстро всех обзвонили – и пришли все вообще. Юрий Алексеев: Ну, вы же ее работой загружали и во время того, как она находилась дома, то есть постоянно были на связи, показывали записи спектаклей, показывали пьесы? Алексей Бородин: Показывали, конечно. Конечно, показывали. Это очень трудный такой момент, потому что он несправедливый. А когда что-то несправедливое, то у меня внутри вообще все вскипает. Это очень и очень, мне кажется, важно, что театр это время выдержал и что мы стояли, молодцы. И зам Кирилл Рыбкин молодец, который просто взял, ее заместитель, который вырос у нас из капельдинера. Вы можете себе представить? И он взвалил на себя всю ответственность и все сложности, которые необходимо здесь было нести. И все, мы все дождались. Вот теперь это все в некоторой, я бы сказал, тревоге все-таки, потому что это неоконченное дело. Но мы держимся. И мы должны держаться. Мне кажется, что вот эти испытания, которые жизнь дает… Она требует от людей, мне кажется, мужества жить. Юрий Алексеев: Алексей Владимирович, сезон театральный потихонечку заканчивается. Какие премьеры? Прямо коротко, несколько спектаклей назовите. Вот «Манюню» мы сегодня вспомнили. Что еще? Елена Иванова: Что нам еще ждать? Алексей Бородин: Первой будет «Манюня». Потом 6 июня начинается проект на малых сценах – «Повести Белкина». Это идея Егора Перегудова, кстати. Юрий Алексеев: К 220-летию Пушкина как раз. Алексей Бородин: Да. «Станционный смотритель», Михаил Станкевич ставить будет на маленькой сцене, во дворе. По-моему, 20 июня будет премьера «Зобеиды», это Карла Гоцци пьеса, совсем неизвестная, замечательная пьеса. Это Олег Долин, который у нас ставит тоже не первый спектакль свой, тоже замечательный режиссер. Вот это то, что у нас случится здесь. Егор репетирует «Убить пересмешника» Харпер Ли вовсю. Ну, я, выпустив Стоппарда, держу в страшной тайне, что я буду делать дальше. Юрий Алексеев: Ничего себе финал сезона! Премьера за премьерой! Елена Иванова: Вот это интрига! Юрий Алексеев: Алексей Владимирович, спасибо вам огромное! Удачи и вам, и вашему театру. Алексей Бородин: Спасибо. Юрий Алексеев: Мы с вами прощаемся. У нас в гостях был художественный руководитель Российского академического молодежного театра Алексей Бородин. Елена Иванова, Юрий Алексеев. Всего доброго! Елена Иванова: До свидания.