Дмитрий Лысков: Здравствуйте! Это программа «ПРАВ!ДА?» и ее бессменные ведущие – Варвара Макаревич… Варвара Макаревич: …и Дмитрий Лысков. А в гостях у нас сегодня – научный руководитель Гидрометцентра России Роман Вильфанд. Здравствуйте. Дмитрий Лысков: Роман Менделевич, здравствуйте. Роман Вильфанд: Здравствуйте, здравствуйте. Дмитрий Лысков: У нас есть определенные традиции, мы ими уже обросли. Ну, сейчас, например, уже тысячный выпуск нашей программы, поэтому неудивительно. И в начале каждого такого интервью мы смотрим небольшую биографическую справку, посвященную нашему уважаемому гостю. Роман Менделевич Вильфанд – заслуженный метеоролог России, доктор технических наук. Интересоваться наукой начал со школы. Книга Даниила Гранина «Иду на грозу», в которой ученые стремятся познать грозовые явления, определила будущую профессию. Учился на кафедре метеорологии и климатологии географического факультета МГУ. В своей профессии прошел все ступени научной карьеры – от инженера до директора института Гидрометцентра России, где проработал 17 лет. Пользуется уважением и авторитетом среди отечественных и зарубежных коллег. Говорит, что является погодозависимым человеком: «Когда прогноз погоды не оправдывается, на меня очень плохо действует погода. А когда оправдывается – независимо от того, дождь ли идет, град, хоть камни с неба! – я очень счастлив». Женат, воспитывает дочь. Дмитрий Лысков: Ну, вообще прогнозом погоды, как правило, эфиры заканчивают, а мы решили в этот раз не просто эфир, но и сезон начать с этой темы. Ну, на самом деле ничего страшного не случилось, уважаемые телезрители. Но с другой стороны – как посмотреть. Вот после достаточно жаркого июня, можно сказать, наступила зима: 6–8 градусов, дожди. А я был на Севере… Варвара Макаревич: Ну, как минимум осень. Дмитрий Лысков: Ну, как минимум осень. На Севере я видел, что шел снег, например, в июле месяце. И неудивительно, что у наших уважаемых телезрителей возникают два вопроса: как все это называется и когда все это наконец кончится? Ну, я адресую их нашему уважаемому гостю. Роман Вильфанд: Да, «доколе?», действительно. Ну, на самом деле нет ничего более постоянного для погоды, чем ее изменчивость. И если вспомнить поговорки: «Даже старики не могут вспомнить такого холодного лета», – ну и так далее, то мы по этому поводу всегда шутим. Во-первых, у стариков действительно память такая не очень хорошая. А метеорологи – люди сухие, жесткие, пользуются только архивами, базами и банками данных. В общем, это лето… ну, таких летних сезонов было много, ничего особенного не произошло. Дмитрий Лысков: И прямо с такими радикальными перепадами? Роман Вильфанд: Июль был всего на 1,6 градуса ниже нормы в Москве. Ну, я уже не говорю об азиатской территории, где он был существенно выше нормы, там жара была настоящая. И мы насчитали, что примерно 17% таких летних сезонов было. Ну, не так уж и много, но и не так уж мало. В общем, ничего особенного не произошло. Мы всегда утрируем: «Ах, что-то произошло необычное!» Да было уже почти все! Рекорды крайне редко ставятся. Было уже в прошлые периоды. Другое дело, что несмотря на то, что погода изменчива, климатологи отмечают, что в связи с потеплением климата вариабельность, изменчивость, увеличение амплитуд погодных характеристик – да, вот это все становится фактом. И не просто изменчивость, повторяю, а более заметные, резкие изменения погоды встречаются все чаще и чаще. Варвара Макаревич: Вы сказали, что перепады были не такими уж и критическими в Москве, да? Но при этом в других регионах мы наблюдали и пожары, и наводнения. Это тоже ничего из ряда вон выходящего и так происходит в принципе если не каждый, то через сезон? Или все-таки это что-то новое? Роман Вильфанд: Ну, пожары на азиатской территории России – не ах какая новость. В общем-то, конечно, каждый год пожары бывают. Другое дело, что в этом году их было много, причем не столько очагов пожаров, сколько площадь, которая была покрыта огнем. Действительно, она в этом году была очень большая. И самое важное, что огонь… Дмитрий Лысков: Ну, это связывают с сильными ветрами, которые тоже вроде бы не характерны для этих территорий, насколько я опять же слышу и сужу по средствам массовой информации. Роман Вильфанд: Ну да. Понимаете, мы можем углубиться просто в детали. Пожары бывают разные. В этом году очень много было верховых пожаров, которые действительно связаны с ветром. Варвара Макаревич: Это как раз самые опасные? Роман Вильфанд: Да, самые опасные, их очень тяжело тушить. Кстати говоря, пожары начались очень рано. В самом начале апреля уже на юге азиатской территории России – и в Бурятии, и на юге Хабаровского края – уже начались пожары. И они были рукотворными в значительной степени. И конечно, погода способствовала, потому что снег очень рано сошел и температура была высокая. И конечно же, этот год запомнится пожарами, повторю, потому что по охвату, площади они были очень большие. Главное, что пожар подходил близко к городам – вот это очень опасно. А так примерно такое же количество пожаров было и в прошлом году, но они были на севере. Хочу, кстати, отметить, что пожары стали, конечно же, учащаться. Дмитрий Лысков: А в силу чего? Роман Вильфанд: В силу того, что изменилась циркуляция атмосферы. Вот потепление климата. Все мы привыкли к этому словосочетанию «потепление климата». Но ведь потепление происходит неравномерно по пространству Земли. Наиболее заметно потепление отмечается в северных регионах (и в умеренных широтах, но наиболее заметно в северных регионах). А в экваториальных районах – там чуть-чуть только изменилась температура. Дмитрий Лысков: Кстати говоря, Варвара буквально на днях вернулась из Америки. Как там, кстати, у них? Варвара Макаревич: Вот это лето было признано аномально жарким. Возможно, это одна из причин, по которой я вернулась. Действительно, как раз все говорят о рекордной температуре этим летом. Дмитрий Лысков: А так бы осталась? Варвара Макаревич: Возможно. То есть они наблюдают все те же последствия глобального потепления. Правильно? Роман Вильфанд: Вы знаете, давайте я сначала докончу свою мысль, потому что… Дмитрий Лысков: Конечно. Роман Вильфанд: Я хочу просто объяснить, почему происходит учащение опасных явлений. Температура на севере увеличивается гораздо быстрее, чем на экваторе. В связи с этим изменение температур, как говорят, градиент температур воздуха на экваторе и полюсах уменьшается. А это, в силу ряда доказательств, приводит к тому, что увеличивается количество меридиональных процессов. Дело в том, что для атмосферы характерны зональные процессы – ну, опять-таки в силу динамических законов газовой динамики – вокруг вращающейся твердой поверхности. С запада на восток должны перемещаться воздушные массы. Если бы не было океанов, а поверхность земли была бы однородная, то просто с запада на восток перемещались бы воздушные массы. А в связи с тем, что температура уменьшается между полюсом и экватором, происходит увеличение этих меридиональных процессов – и воздух движется чаще то с севера на юг, то с юга на север. Именно поэтому либо такие холодные процессы, которые приводят к тем температурным событиям, которые были на европейской территории страны, либо к тем очень жарким периодам на азиатской территории. А самое важное – в Западной Европе и Америке. Вот в Западной Европе… Мы жалуемся, что лето было холодное. А вы представьте себе – во Франции температура приближалась к 45 градусам! Дмитрий Лысков: Я помню. Европа жарилась просто, конечно. Варвара Макаревич: Это невыносимо же. Роман Вильфанд: В 2010 году в Москве максимальная температура была 38,2 градуса, и жить было просто невозможно, правда? Поэтому в этом смысле нам, конечно, повезло. Слава богу, не было такой жары. Дмитрий Лысков: Наши коллеги подготовили график температур, как они менялись на Земле за последние несколько лет. Я попрошу сейчас вывести на экран. И в связи с этим… Варвара Макаревич: А если быть точнее, то за последние 150 лет. Дмитрий Лысков: За последние 150 лет, да. И в связи с этим, естественно, у меня вопрос. То есть глобальное потепление, о котором так долго говорили все, – это не миф? Роман Вильфанд: Нет, это реальность, это абсолютная реальность. Варвара Макаревич: Я знаю даже некоторых политических лидеров, которые отрицают глобальное изменение климата. Дмитрий Лысков: В общем, да. Тут волнами шло само обсуждение темы глобального изменения климата. Вначале все заявили, что глобальное потепление – это есть состоявшийся факт, и с ним нужно бороться. Затем пошла волна отката, и говорили даже о наступлении нового малого ледникового периода. Теперь вновь говорят о глобальном потеплении климата. Помогите разобраться. Все-таки где здесь правда? Роман Вильфанд: Существуют две точки зрения, но они не так радикальны, как вы говорите. Первая точка зрения: глобальное потепление – это факт, который не отрицается практически никем. И глобальное потепление называют часто антропогенным, то есть… Варвара Макаревич: Сами виноваты? Роман Вильфанд: Сами виноваты. За счет чего происходит антропогенное повышение температуры? Человек, человечество за счет производственных структур, химических, за счет того, что происходит энергодобыча углеводородов – все это приводит к тому, что увеличивается концентрация двуокиси углерода и других газов, метана и закиси азота. Это так называемые парниковые газы. В чем суть этих парниковых газов? Солнечные лучи, коротковолновые солнечные лучи легко проникают через эти газы, но, отражаясь от поверхности Земли, ослабленные, они уже не могут пробиться в верхние слои тропосферы, и поэтому дополнительная энергия остается в этих слоях. Это первая точка зрения. И я ее, безусловно, придерживаюсь, поскольку на всех моделях показано, как важно увеличение прежде всего CO₂. И есть другая точка зрения, которая говорит о том, что повышение температуры происходит само по себе за счет различных циклов климатологических, а увеличение двуокиси углерода и других парниковых газов – это следствие этого эффекта. Ну а третья точка зрения говорит, что в будущем, где-то начиная с начала 20-х годов, произойдет похолодание. Но тот факт, что потепление за последние годы… А это факт, это медицинский факт, и он не поддается сомнению. Вы даже обратите внимание, что за последние 25 лет (как на графике) происходит не просто увеличение, а ускорение этого потепления. И вот как быть? Дмитрий Лысков: Ну, тут возникает логичный вопрос. Ведь когда говорят о глобальном потеплении и в первую очередь о потеплении, которое влияет на северные широты, то люди ждут, что лето будет жарче. А мы наблюдаем не то чтобы динамику какую-то противоречивую, но это лето опять же – довольно явный показатель. Более того, мы наблюдаем рост каких-то совсем уж аномальных явлений. В этом году в Москве предупреждали о возможных торнадо. Это уже слишком перебарщивание? Роман Вильфанд: Я вернусь к тому, о чем я говорил. Совершенно закономерный вопрос, очень справедливый. Происходит глобальное потепление. Но глобальное потепление – это медленный эволюционный процесс повышения температуры. Мне уже приходится махать руками, извините, это не очень этично. Все-таки на фоне вот этого тренда или тенденции происходит увеличение опасных явлений: и увеличение шквалистых усилений, и увеличение смерчеопасных явлений (ну, в Америке называют торнадо, а у нас – смерчами), и увеличение очень сильных осадков, увеличение количества переходов температуры воздуха через ноль градусов (то заморозки, то оттепель), а это очень неблагоприятный фактор, увеличение ливневых дождей и так далее. Иными словами, на этот тренд накладывается увеличивающаяся амплитуда погодных характеристик. И когда мы говорим об адаптации… А очень часто возникает этот вопрос: что же делать? Нужно адаптироваться к изменениям климата. Так вот, для метеорологов, для прогнозистов под адаптацией понимается развитие систем раннего предупреждения этих опасных явлений погоды. Нужно более точно указывать локализацию, интенсивность и, соответственно, более успешно, с более высокой оправдываемостью прогнозировать эти явления. Вот это задача метеорологов всего мира и, естественно, наших служб. Варвара Макаревич: Вы сказали, что вы сторонник антропогенной теории. Роман Вильфанд: Конечно. Варвара Макаревич: А я сторонник подхода, что нужно начать с себя, чтобы начать что-то менять. Вот я как Варя Макаревич могу сегодня что-то начать делать, чтобы снизить нагрузку, скажем так, на климат? Ну, не знаю, отказаться от лака для волос, отказаться от автомобиля, еще что-то. Или это капля в море и бесполезно? Роман Вильфанд: Абсолютно ничего. Конкретный человек ничего сделать не может. Что создает увеличение концентрации парниковых газов? Энергодобывающие технологии, которые способствуют тому, что невероятно увеличивается эмиссия парниковых газов. Нужно создавать энергоэффективные структуры, которые поглощали бы эти газы, прежде всего двуокись углерода. Это дорого. Но ведь речь идет не просто о нашей жизни. Да, на самом деле на наш век хватит. Ну, будет потепление климата… Варвара Макаревич: А вот внуки мои, например? Роман Вильфанд: Совершенно верно. Не мы последние живем на этой Земле. И не наши дети, не наши, не наши правнуки, а нужно, чтобы жизнь продолжалась. Так вот, если ничего не делать, не препятствовать увеличению парниковых газов, то неизвестно, что будет через двести… Ну, не то чтобы неизвестно. Есть уже сценарии, что увеличится… Дмитрий Лысков: Это наиболее интересно. То есть мы в ближайшее время действительно можем уже наблюдать в Москве торнадо? Варвара Макаревич: Наконец мы подобрались к сценарию фильма апокалипсиса! Роман Вильфанд: Ну, не совсем. Дмитрий Лысков: Никого бы не хотелось запугивать, конечно, но понять и разобраться нужно. Роман Вильфанд: Я не большой любитель страшилок. Но, конечно же, в Москве, действительно, и фактически, и теоретически будет увеличиваться количество шквалистых усилений ветра. Вот те события, которые были 29 мая 2017 года, они впервые наблюдались, когда в Москве такой ветровой режим был. Спустя всего месяц, 30 июня 2017 года, невероятной силы дождь был. Затем, в апреле прошлого года, были тоже шквалистые усиления, люди пострадали. Этого раньше не было, весной не было таких событий. К этому нужно готовиться. Понятно, что-либо сделать, чтобы предупредить смерч – у человека нет таких возможностей. Но своевременно предсказать и тем самым минимизировать негативные последствия этих опасных явлений – вот это главная задача. Может быть, со временем появятся еще другие технологии. Но сейчас речь идет главным образом (повторяю – для метеорологов) о прогнозировании. Для инженеров, экономистов, вообще для властных структур совершенно другие задачи. Нужно адаптироваться. Будет постепенно смещаться к югу зона вечной мерзлоты, граница вечной мерзлоты. И вот то, что раньше считалось вечным, перестает быть вечным. А ведь на принципе вечности там построены и дома, газо- и нефтепроводы и так далее, инфраструктура построена на этом принципе. Значит, к этому нужно адаптироваться, нужно строить дома по другому принципу. Варвара Макаревич: Допустим, удалось точно спрогнозировать. Нужны же какие-то еще программы по работе с населением, чтобы люди понимали, что они делают во время шквалистого ветра. Роман Вильфанд: Ну конечно же. Я об этом уже и не говорю. Конечно же, конечно. И на самом деле эти программы развиваются. И я должен сказать, что МЧС… Дмитрий Лысков: Роман Менделевич, на секундочку буквально вас перебью. Но это же доходит уже действительно до абсурда! Я этим летом не раз встречал в социальных сетях карикатуру, где женщина явно в состоянии панической атаки, забившаяся в угол, а сын ее успокаивает, говорит: «Мама, не беспокойся, МЧС такие эсэмэски теперь каждый день присылает». Ведь это тоже превращается уже в пересказ басни «Волки, волки!». Как здесь отделить одно от другого? Или перестраховываются наши экстренные службы? Или неверные прогнозы? Вот как быть здесь? Роман Вильфанд: В настоящее время основная задача связана с регионализацией прогнозов опасных явлений. Вы, наверное, уже слышали много раз: «Местами ожидаются осадки в Москве». И даже один из остроумных журналистов (я часто вспоминаю эту шутку, она мне очень понравилась) сообщил: «Дорогие москвичи, сегодня Росгидромет прогнозирует местами осадки. Старайтесь избегать этих мест». Нужно прогнозировать точно регионы, где эти осадки выпадут. Вот сейчас совместно с Московским правительством выполняются работы, во-первых, по увеличению наблюдательных сетей и развитию моделей, которые рутинным образом сейчас показывают, где наибольшая вероятность осадков, где наибольшая вероятность ветров. Другое дело, что прогнозировать опасные явления по Москве очень сложно, потому что сама Москва… Варвара Макаревич: А если мы говорим не о Москве (все-таки у нас страна гораздо больше), удается ли точно в регионах сегодня прогнозировать, тем более если мы говорим о каких-то действительно опасных явлениях? Роман Вильфанд: Понимаете, вопрос совершенно справедливый. Но вы представьте себе, что масштаб опасного явления… Вот масштаб смерча – какой он? Ну, характеристики масштабы: ширина – 100–200 метров, а длина, которую он проходит, – тысячи метров, ну, пусть 3 тысячи метров. Это даже для Москвы очень мало. Это первое. Второе – возникает он из-за взрывных процессов. И не то что за сутки, а иногда за несколько часов невозможно предсказать. Можно указать большой регион, где существуют условия для возникновения смерча. И вот сейчас развиваются системы так называемого наукастинга. Варвара Макаревич: Что это? Роман Вильфанд: Это слово образовано от двух слов – now и forecasting – «прогнозирование текущей погоды». Сейчас во всем мире, даже в Китае, говорят nowcasting, потому что это вошло в обиход. Так вот, используя современные инструментарии наблюдательные (радары, спутники профилемеры и другие) и современные модели, описывающие очень тонкие процессы в атмосфере, удается спрогнозировать эти опасные явления. Но это пока еще эксперименты. И повторю: пока только для Москвы разрабатывается первый проект, еще год-два он будет разрабатываться. И затем уже, если он будет разработан (а я надеюсь, что это так), он уже будет портироваться, ну, переноситься на другие регионы. Это очень сложный технологический и научный процесс, очень сложный. Дмитрий Лысков: Но это то, что касается прогнозирования действительно каких-то чрезвычайных явлений? Роман Вильфанд: Да. Дмитрий Лысков: Просто с чем я столкнулся, например, этим летом? Может быть, раньше я не обращал внимания настолько пристально именно на этот аспект. Ну, во-первых, в столице прогноз погоды. На известном ресурсе мне сообщают, что будет переменная облачность на выходных, местами дожди (как вы и говорили). Возможно, я попал в то самое место, где эти дожди шли непрерывно и не было солнца вообще. Ну хорошо, это единичный случай. Но я отдыхаю в Заполярье, как раз в июле месяце я попал в Заполярье на перелом погоды. Во-первых, МЧС сообщило, действительно, о резком снижении температуры значительно ниже климатической нормы, но температура упала через два дня после сообщения МЧС и после всех прогнозов. Дальше мы на самых разных ресурсах выбирали прогноз погоды, что называется, себе на вкус… Варвара Макаревич: Какой нравился больше? Дмитрий Лысков: …потому что они различались просто вплоть до диаметрально противоположных: одни обещали скорое потепление, буквально в течение двух дней, другие обещали непрерывный холод. В общем, было все равно что-то третье. Ну, где-то прогноз, конечно, попадал, где-то не попадал. Сильно зависело от разных ресурсов. Ну, в связи с этим у меня первый вопрос: правильно ли я понимаю, что по мере удаления от столицы достоверность прогноза погоды снижается? Роман Вильфанд: Ну, снижается, но ненамного. Дело в том, что во всех регионах нашей страны существуют территориальные структуры Росгидромета, в которых моделируются атмосферные процессы. И там находятся синоптики, которые хорошо знают, как использовать выходную продукцию модели, они знают микроклимат. Но я хотел бы обратить внимание, что качество прогнозов достаточно высокое. Кстати, мы же сопоставляем свое качество с успешностью прогнозов и в Соединенных Штатах, и в Англии. И мы находимся на вполне достойном месте. Дмитрий Лысков: Но тут возникает второй вопрос: а откуда такое разнообразие? Ресурсов, которые нам показывают погоду, огромное количество. Роман Вильфанд: Давайте сначала я свою мысль завершу. Дмитрий Лысков: Давайте, конечно. Роман Вильфанд: Возможна ли стопроцентная успешность прогнозов? Нет, никогда – ни сейчас, ни через тысячу лет, ни через миллион лет. Атмосфера – хаотичная среда. И всегда будет область неопределенности, которая предопределяет ошибку. Другое дело, что с каждым десятилетием точность прогнозов повышается. Но все равно эта область неопределенности будет оставаться. И к этому нужно привыкнуть, смириться и не обижаться, если прогноз не оправдался. На данном уровне развития науки выпускаются прогнозы, и они хорошего качества. Можно ли их сделать лучше? Можно, если инвестировать в науку, инвестировать в наблюдательную сеть, инвестировать в технологии и так далее. Тогда через пять лет прогнозы станут лучше. Это первое. А теперь – второе. Действительно, появилось огромное количество ресурсов, сайтов, на которых прогноз погоды существует. И вот это беда, настоящая беда. Меня спрашивают, не вы первые спрашиваете: «Как быть? Кому верить?» Я уже шучу. Помните, как Мюллер Штирлицу сказал? Дмитрий Лысков: «Верить нельзя никому». Роман Вильфанд: Да. «Верить нельзя никому, даже себе. А мне можно», – говорил Мюллер. Но поскольку я представляю гидрометслужбу… Понимаете, дело в том, что для того, чтобы ответить на ваш вопрос, нужно понимать, что верить действительно нельзя никому, потому что наука – это та область… Это же все-таки не конфессия, где неверие – это ересь. В науке верить нельзя, в науке все нужно проверять. Ну, если это специалисты, то они на доказательной базе смотрят методологию прогнозов, научную составляющую. А каждый человек ведь может взять в руки карандаш и бумагу и в течение месяца сравнивать, что прогнозируют на одном сайте, а что – на другом, и наконец принять для себя решение. Точно так же, как вы выбираете, не знаю, костюм или туфли, зная просто из опыта, что вот эти туфли – тут и супинатор лучше, и кожа лучше, и так далее. Вот так же относиться нужно, не спрашивая меня, потому что я же представляю службу. Ну понятно, что у меня есть свои интересы, честь мундира защищаю. Дмитрий Лысков: Это вопрос-то тоже с подвохом, я хочу его продолжить. Роман Менделевич, если я правильно понимаю, прогноз погоды – это в принципе задача математическая, это решение довольно сложного математического уравнения. И чем больше данных в это уравнение поступает, тем достовернее прогноз погоды. Правильно? Роман Вильфанд: Ну, не только. Дмитрий Лысков: Ну, если очень… Мы, конечно, говорим сейчас на уровне и нашего понимания, и на уровне понимания телезрителей. Совсем уж углубляться не будем. Понятно, что нужны и суперкомпьютеры для решения. Сейчас вопрос именно о данных. Ну, в советское время у нас количество метеостанций по всей стране было достаточным, насколько мне известно, кругом сидели наблюдатели – от Заполярья до южных территорий – и данные поступали. Как сейчас обстоят дела у нас с этой сетью? Она существует? Она действует? Данные поступают? Роман Вильфанд: Ну, Российская гидрометслужба – это единственный орган исполнительной власти, который сохранил сеть. Конечно же, она не такая обширная, как во времена Советского Союза. И главные потери, главное уменьшение количества наблюдений связано именно с северными регионами. Дело в том, что там, где нет людей, там очень сложно вести наблюдения, потому что раньше только люди вели наблюдения. Сейчас наблюдательная сеть совершенно другого класса. Сейчас ведутся автоматизированные наблюдения. Но все равно они должны обслуживаться людьми, потому что выходит аппаратура из строя, нужно ее ремонтировать и так далее. Но на Севере эта проблема обостряется невероятно, потому что вот не существует возможности на Новой Земле… Вышел из строя автомат – и что делать тогда? Это проблема, действительно. Дмитрий Лысков: Но раньше люди там дежурили. А сейчас не дежурят просто? Нет людей? Роман Вильфанд: Конечно, конечно. Нет, есть, есть, но их гораздо меньше. Конечно, есть. Варвара Макаревич: К слову про автоматизацию… Роман Вильфанд: Просто количество уменьшилось. Но, повторяю, стало качество наблюдений… Не было раньше радаров, да еще и с доплеровским эффектом, ну просто не было. Спутниковая информация – она была совершенно другого типа. Сейчас к нам поступает спутниковая информация, но, к сожалению большому, только малая толика поступает от нашей отечественной группировки. Дмитрий Лысков: Вот как раз хотел дополнить этот вопрос. Читал (правда, уже довольно давно, несколько лет назад) о том, что наша спутниковая группировка, которая отвечала именно за метеонаблюдения, почила в бозе. Насколько достоверны эти сведения? Роман Вильфанд: Ну, они близки к истине, да. Дмитрий Лысков: А как вы обходите? Откуда вы берете данные? Варвара Макаревич: Очень дипломатичный ответ! Роман Вильфанд: Понимаете, у нас есть на самом деле три спутника полярно-орбитальных и два геостационарных, но о них принято говорить «инвалидные». То есть в одном случае не вышла штанга для радара обзорного. В другом случае не работают отдельные компоненты, фурье-спектрометры, и мы не видим даже, что в зоне поглощения водяного пара происходит, облака не видим. Ну, действительно, такая проблема существует. Мы сейчас получаем информацию от зарубежных спутников, как это ни странно. Дмитрий Лысков: А охотно делятся? Роман Вильфанд: Да. Дмитрий Лысков: Без всяких проблем? Роман Вильфанд: И американцы, и Eumetsat (европейское метеорологическое сообщество), и японские спутники. Да, мы получаем. Конечно же, не все, не во всех спектральных диапазонах мы получаем эту информацию. Но дело в том, что зависимость эта – ну она просто нетерпима! Да, конечно… Дмитрий Лысков: Вот как раз боюсь спросить: а если вдруг какие-нибудь санкции, и они откажутся нам эту информацию поставлять, у нас с прогнозом погоды вообще будет полная беда? Варвара Макаревич: Ты будешь выходить утром на балкон и понимать, какая сегодня погода. Именно так. Дмитрий Лысков: Измерять ветер, да. Роман Вильфанд: Прогнозы погоды будут, но худшего качества. Да, это действительно проблема, это действительно проблема. Дмитрий Лысков: И как? Вопросы импортозамещения в этой сфере не поднимаются? Просто любопытно. Вообще это национальная проблема-то, насколько я понимаю. Роман Вильфанд: В метеорологии, вообще говоря, не поднимаются. Наоборот, даже сейчас развивается, модернизируется наблюдательная сеть, да и многие другие компоненты Росгидрометом модернизируются за счет инвестиций Всемирного банка. Дмитрий Лысков: Инвестиции Всемирного банка? Роман Вильфанд: Было подписано соглашение между Правительством Российской Федерации и Всемирным банком. И мы пока не чувствуем каких-либо проблем. Но этого недостаточно. Дмитрий Лысков: Это вообще звучит на самом деле достаточно жестко. Потому что я в студенческие годы работал, в частности, с Минэнерго. И я помню, когда вероятность прогноза падала в середине, в начале 90-х, по-моему, до 30%, то в энергетике рвали на голове волосы и кричали: «Это недопустимо! Мы не можем планировать буквально ничего». И это только одна из отраслей народного хозяйства, которая прямо и критично зависит от данных Гидрометцентра. Роман Вильфанд: Понимаете, Дмитрий, не существует ни одной отрасли в нашей стране, которая не была бы погодозависимой, вы не назовете. Есть просто такая многочисленная группа людей, которые совершенно никак не зависят от погоды, но очень ею интересуются – это журналисты. А вот все отрасли экономики очень погодозависимые. Во-первых, я хочу сказать, что, поверьте, качество и успешность прогнозов весьма неплохая, весьма неплохая. И дело в том, что у нас еще существует наука, которая с советских времен фундаментальная наука и была на хорошем уровне. Кстати, многие разработки наши восприняты нашими коллегами за рубежом раньше, чем нами, потому что у нас не было суперкомпьютеров, мы не могли внедрить свои технологии. Сейчас появились суперкомпьютеры, и мы внедряем методы. И все время качество прогнозов у нас повышается. Но, конечно же… Варвара Макаревич: На какой срок все-таки может быть хороший, точный и качественный прогноз? Потому что, действительно, во всех службах, мы видим, есть прогноз на день, на десять дней, на две недели, на три месяца. Какой срок, когда действительно будет точный и оптимальный прогноз? Роман Вильфанд: Теоретически, теоретически прогноз по дням допустим на две недели, не больше. Вот на три недели невозможно по дням прогнозировать – ни сейчас, ни через тысячу лет. Ну, не буду ссылаться на теоремы. Сейчас практическая предсказуемость – пять-шесть дней. Конечно же, на первый день… Дмитрий Лысков: Ну, вероятность падает. Варвара Макаревич: Ну естественно, что-то может меняться. Роман Вильфанд: Вероятность успешности прогноза – 96–96%. На пятые сутки – 84–85%. Ну, вполне, да. Допустим, мы прогнозируем… Поскольку у нас сейчас суперкомпьютеры установлены, новые технологии разрабатываем, примерно через два года предсказуемость, то есть упреждение прогнозов будет до семи суток. Это здорово. Наверное, думаю, где-нибудь к середине века до 10–11 суток будет. Варвара Макаревич: Ну, подождем, посмотрим. И есть еще один вопрос, который меня очень давно мучает. Когда я в своем смартфоне смотрю прогноз погоды, например, там пишут: «Завтра – 17 градусов. Ощущается как 13», – что это за мифическое «ощущается»? И кто тот человек, который выходит на улицу и говорит: «Знаете, как будто бы 13». Как это происходит? Роман Вильфанд: Ну, я обязательно удовлетворяю ваше любопытство. Вы с такой заинтересованностью спросили! Варвара Макаревич: Но меня это действительно давно мучает. Роман Вильфанд: Я с удовольствием отвечу. Когда вы смотрите на термометр за окном, вы видите температуру – плюс 17 градусов. Но ведь на самом деле человек ощущает не только температуру, которую показывает термометр. Если дует очень сильный ветер, а если еще и влажность воздуха большая, то становится зябко. А температура – действительно 17 градусов. И вот ощущение… Эксперименты были проведены: «Как вы ощущаете? Какая температура?» 11 градусов, 13 градусов… И эти эксперименты во всем мире проводились. Это называется «эффективная температура» – то есть это та температура, которую физиологически ощущает человек. И строится номограмма, которая зависит от температуры воздуха, от скорости ветра и от влажности. И это действительно так. Варвара Макаревич: Отлично! Дмитрий Лысков: Роман Менделевич, вы уже упомянули, что у вас стоят суперкомпьютеры. Мы говорили о том, что это решение все-таки математической задачи достаточно серьезной. Нужны данные, которые приходят как со станций метеонаблюдения, так и со спутников. У кого-нибудь еще в России, кроме Гидрометцентра России, такое оборудование, такие данные и математические модели есть? Роман Вильфанд: Нет. Дмитрий Лысков: Нет? В связи с этим у меня тоже любопытный вопрос. Мы уже говорили о том, что чем больше сайтов показывают нам погоду, тем больше у нас, как говорится, выбора. А откуда все-таки они берут эти данные? Роман Вильфанд: Ну, некоторые структуры, как мне кажется, смотрят где угодно. Вполне вероятно, что с нашего сайта берут. Скажем, принцип такой: «А возьмем с сайта Гидрометцентра и прибавим один градус». Варвара Макаревич: Ну, плюс-минус. Роман Вильфанд: Потому что нет ничего за душой. Вот серые, бедные и несчастные, ничего не сделаешь. Есть сайты, которые базируются на прогнозах, которые поступают от американцев. Да, это вполне нормальные сайты, которые показывают, демонстрируют выходную продукцию, модели крупномасштабные. Дмитрий Лысков: А можно верить западным ресурсам в данном случае? У них же нет данных от наших метеостанций. Роман Вильфанд: Вот это очень хороший вопрос. Дело в том, что когда речь идет о крупномасштабных процессах, то, в принципе, да, вполне адекватные результаты прогнозирования. Но у них нет… Во-первых, мы все-таки пересылаем данные с наших станций. Дмитрий Лысков: А, некий обмен существует? Роман Вильфанд: Это обязательно, потому что все метеослужбы зависимы друг от друга, поэтому есть обязательный набор станций. Обязаны мы посылать в Глобальную систему телесвязи (ГСТ). И получаем аналогичные данные. Но не все данные. А вот радарные данные мы не передаем. И конечно же, конечно же, никакие американские, английские, ни данные европейского центра не могут сравниться с теми прогнозами, которые выпускаем мы, потому что мы детализируем свои прогнозы, основываясь на этих очень и очень важных результатах наблюдений, которые входят и в наукастинг, и на самом деле усваиваются в задачи подготовки данных. Ведь модель стартует с начальных данных. И чем точнее начальные данные, тем точнее прогноз. Это очень хороший вопрос. Скажем, для долгосрочных прогнозов, в общем, эти результаты американские вполне адекватные, и английские вполне адекватные… Дмитрий Лысков: Для долгосрочных? Роман Вильфанд: Да. А для краткосрочных и детализированных, конечно, наши прогнозы лучше. Варвара Макаревич: Обычно этот вопрос задают про лампочку, которую вкручивают, но я вам задам его по-другому. Сколько специалистов, сколько метеорологов нужно, чтобы составить прогноз на завтра? Например, давайте, возьмем Санкт-Петербург – сколько людей будет задействовано в этом? Учитывая, что вы сказали, что сегодня многие процессы автоматизированы, тем не менее. Роман Вильфанд: Ну, вы знаете, конкретно по Санкт-Петербургу… Варвара Макаревич: Ну, например. Я сейчас наугад взяла город. Роман Вильфанд: Я думаю, что, во-первых, группа синоптиков – наверное, человек пятнадцать, вряд ли больше. Но дело в том, что там существуют структуры, которые модель разрабатывают или же получают ее из Гидрометцентра, а тут уже, естественно, гораздо большее количество людей. Но для того, чтобы выпустить эти прогнозы, нужно получать данные от наблюдательной сети. Поэтому на самом деле в каждом прогнозе – вся система гидрометслужбы. И на поверхности этого айсберга – прогноз Гидрометцентра или Санкт-Петербургского гидрометцентра. Но это только поверхность. Да, это полтора десятка человек, которые работают в смену, естественно. Варвара Макаревич: А кто в итоге ответственный за неправильный прогноз погоды? Роман Вильфанд: Ну кто? Синоптик, конечно. Кто же еще? Дмитрий Лысков: Синоптик оказывается в любом случае ответственным. Роман Вильфанд: Ну конечно. Дмитрий Лысков: Я помню многочисленные попытки разобраться с гидрометеослужбой. Ураган, который в начале 2000-х прошел по Москве, и Юрий Михайлович Лужков кричал, что он создаст отдельную московскую метеослужбу, вообще доверия никакого быть не может! Варвара Макаревич: А можно как-то действительно призвать к какой-то ответственности в таких случаях? Роман Вильфанд: Варвара, давайте порассуждаем. Если синоптик проспал или провел недостаточное количество расчетов, в общем, не выполнил свою работу, то – конечно да. А если он сделал все правильно, по методике, по тому хэндбуку, который выработан, и прогноз не оправдался – да, его можно наказать: оштрафовать, арестовать, посадить. Но он выйдет через год и в аналогичной ситуации сделает такую же ошибку. Варвара Макаревич: Все то же самое. Роман Вильфанд: Нужно развивать технологию, науку, наблюдательную сеть. Понимаете, это естественное чувство справедливости… Варвара Макаревич: Найти виноватых и наказать. Роман Вильфанд: Найти виноватых, да. Но это очень уж примитивно, это правда примитивно. Это та область, где заранее известно, что будут ошибки. Ведь это же прогноз, это же не точная оценка. Понимаете, можно предсказать положение небесного тела через тысячу лет с минимальной погрешностью, потому что действуют детерминированные законы Кеплера, силы притяжения, все тут понятно и ясно. А вот в прогнозе, где хаотическая составляющая, где газовая динамика существует, да еще и зависит точность прогноза от начальных данных, которые принципиально не могут быть точными… Вы диаметр этого стола сможете точно измерить? Варвара Макаревич: Я – точно нет. Роман Вильфанд: Обязательно будут ошибки. А представляете – атмосфера. Она над всей планетой, да еще и в высоту на тысячи метров! Варвара Макаревич: Хорошо. А кто сегодня идет в эту профессию? То есть это должны быть люди априори готовые к тому, что они всегда виноваты. Вот кто ваши студенты? Роман Вильфанд: Ну кто же пойдет заранее с чувством вины, с понуренной головой? Ну что вы? Нет. Это очень увлекательная профессия, невероятно! Вообще метеорология – это, конечно же, увлекательная профессия. И когда видишь… Я-то ведь работаю уже в гидрометслужбе 47-й год. Варвара Макаревич: А вам не надоело? Роман Вильфанд: Вы знаете, каждый день открываю дверь с большим интересом, потому что погода не дает возможности заскучать. Варвара Макаревич: Это правда, она меняется все время. Роман Вильфанд: Очень интересно! Но самое-то главное… Почему я заговорил о десятках людей? Да потому, что видишь, как повышается качество прогноза, и чувствуешь гордость за свою профессию. Кстати говоря, в науковедении прогностическая метеорология занимает одно из первых мест по динамике развития. Ну, представьте себе, в начале 70-х какие суперкомпьютеры? Интуиция, знания синоптиков местности, микроклиматические особенности, правила, которые действительно требуют мышления и математических знаний, но все равно, понимаете, можно было прогнозировать. Я уже много раз приводил пример, который на меня сильное впечатление произвел, когда я только-только начинал работать синоптиком. Замечательный прогнозист Алексей Дмитриевич Чистяков диктовал тогда на телевидении прогноз погоды: «Сегодня ночью температура будет 2–4 градуса мороза». А грянул мороз – минус 25! Ему позвонил заместитель начальника Гостелерадио, извинился, сказал, что сотрудницу, которая принимала у него эту информацию уволят, она будет наказана, потому что он сказал 24, а она написала 2–4. Он говорит: «Нет, наша наука пока такова». Сейчас исключены такие ошибки. На ближайшую ночь, на ближайшие сутки невозможно ошибиться на 5–6 градусов. Это совершенно ругой класс прогнозирования. Дмитрий Лысков: Ну, это на самом деле очень здорово. Тем не менее ваша отрасль дефицита кадров не испытывает? Роман Вильфанд: Это да, это вопрос хороший. Дмитрий Лысков: Молодежь идет в синоптики? Роман Вильфанд: Идет, да. И нередко уходит. Дмитрий Лысков: Почему? Роман Вильфанд: Дело в том, что… Вот в Москве, скажем, как вы думаете, много готовят специалистов-метеорологов? Дмитрий Лысков: Даже не знаю, честно говоря. Роман Вильфанд: Одна кафедра в МГУ. Дмитрий Лысков: Одна? Роман Вильфанд: Да, одна кафедра в МГУ. Одна кафедра на физфаке, кафедра физики атмосферы. И есть еще одна кафедра в Тимирязевской академии. Понимаете, очень мало, невероятно мало! Раньше у нас было около 30–40% выпускников ЛГМИ (Ленинградского гидрометинститута), сейчас он называется – РГГМУ (Российский государственный гидрометуниверситет). Но москвичи… Сейчас такая среда, вся жизнь такова. Москвичи не едут учиться в Питер, им хватает своих университетов. И естественно, разве что из Питера кто-нибудь к нам приедет… Дмитрий Лысков: Так, в Питере университет, в Москве одна кафедра. И это все на всю страну? Роман Вильфанд: Нет-нет-нет. Ну конечно же, практически в каждом университете есть своя кафедра: в Саратове есть кафедра, в Самаре, в Нижнем Новгороде, в Казани, в Иркутске… Варвара Макаревич: Но все равно этого недостаточно? Роман Вильфанд: Совершенно недостаточно! Конечно, мало. И поэтому мы для того, чтобы развивать науку, конечно же, существенно расширяем поиски. И это очень хорошо. К нам приходят ребята с мехмата МГУ, из Физтеха, с физфака МГУ. В общем, у нас… Дмитрий Лысков: То есть в первую очередь, если я правильно понимаю, нужны математики? Роман Вильфанд: Математики – для научных исследований. Для синоптических прогнозов, для оперативной деятельности нужны только выпускники кафедры метеорологии. Кстати говоря, кафедра метеорологии готовит настолько сильных специалистов, что половина из них идет в науку, причем они… Дмитрий Лысков: Хотел даже уточнить: а чем же вы привлекаете сейчас молодых математиков, работающих в Гидрометцентре? Насколько мне известно, математиков охотно берет банковская сфера, серьезные интернет-компании. Варвара Макаревич: Любые IT-стартапы. Дмитрий Лысков: Да, спрос на математиков сейчас очень широк и обширен. Ну хорошо, в советские годы это была романтика. Я представляю себе – синоптик, героический человек. Я сейчас с удовольствием смотрю, как, например, те же самые Соединенные Штаты продвигают эту сферу. Прекрасные фильмы, которые, как триллеры, смотрятся: службы ураганов, все это развивается, как они все это просчитывают. У нас никаких таких пропагандистских-то продуктов нет, никто работу в Гидрометцентре вроде бы не пропагандирует. Варвара Макаревич: В общем, как завлечь? Дмитрий Лысков: Как завлечь, да? Роман Вильфанд: Ну, это вам на самом деле кажется. Дмитрий Лысков: Да? Роман Вильфанд: Конечно же, конечно же. Мы присутствуем… Варвара Макаревич: Просто мы – не целевая аудитория. Вот в чем дело. Дмитрий Лысков: Наверное. Роман Вильфанд: Мы присутствуем в разных университетах. Даже в прошлом году создана базовая кафедра в МИРЭА. Знаете, есть такой Московский институт радиоэлектроники? Дмитрий Лысков: Конечно. Роман Вильфанд: В этом году, в истекшем учебному году уже первые магистры у нас прошли обучение, в этом году они уже будут защищать дипломы. В этом году приходят новые ребята. И у нас будет увеличиваться количество ребят, которые занимаются айтишными делами. А тут мы чувствуем большую потребность. Нет, вообще в принципе Росгидромет проводит такую политику. Вам кажется, что мы такие аморфные. Нет, конечно, мы проводим. И знаете, во-первых, есть гранты, которые мы выигрываем. Иногда, мне кажется, это даже не нужно, потому что, выигрывая гранты, нужно их выполнять, а это ответственность, нужно писать статьи в очень серьезные журналы. Но это напрягает нас, и мы не успеваем продвигать наши прикладные задачи. Ну, тем не менее, тем не менее. Затем – для некоторых направлений, которые мы считаем в данный момент наиболее ключевыми, наиболее важными, на них выделяются деньги. Росгидромет очень грамотно ведет политику. Если задача освоения данных сейчас является самой важной или задача авиационного обеспечения, то именно на эти направления происходит выделение средств. И сейчас одна из основных задач, которую декларирует Росгидромет, – это развитие некоммерческой деятельности. Нужно рекламировать свою продукцию, находить потенциальных потребителей, которые поймут, какую выгоду они получат, принимая решения с использованием прогностической информации. Если они будут заключать с нами договорные отношения, то это, конечно, позволит расширить и уже позволяет расширять возможности… Дмитрий Лысков: Если я не ошибаюсь, это же с 90-х годов продвигается такая конструкция и такая идея: переход на рыночные рельсы, клиенты заказывают прогноз, Росгидромет готовит его, на финансовой основе выплачивает. Сейчас я просто с удивлением слышу, что опять возвращается к тому же самому. А что, раньше не получилось? Роман Вильфанд: Ну и раньше… Понимаете, это такой деликатный вопрос, где не существует оптимума. Понимаете, это же федеральная служба, она ориентирована на обеспечение государства. Эта служба благодарна по отношению к государственным инвестициям. Есть оценки, в соответствии с которыми на один вложенный рубль (кстати, это не только у нас – на один вложенный юань или доллар) эффект, эффективность достигает пяти, шести, семи, соответственно, долларов, юаней, фунтов и так далее. Но тем не менее, поскольку Росгидромет благодарен по отношению к государству, но взаимности не всегда достигает. Поэтому нельзя сказать, что у нас существенно увеличиваются государственные дотации. Поэтому приходится переходить на эти коммерческие задачи. И вот тут такой баланс очень непростой, потому что, с одной стороны, нужно обеспечивать МЧС, органы власти и так далее, военных, властные структуры, а с другой стороны, находить взаимодействие с коммерческими структурами, с мощными коммерческими структурами. Это непростая задача. Варвара Макаревич: То есть вам нужны не только математики, но и хорошие переговорщики, видимо? Роман Вильфанд: Ну да, именно так. Дмитрий Лысков: Просто ради интереса, может быть, вы знаете, а где-нибудь гидрометслужба в какой-либо стране существует на коммерческой основе? Или это вообще тупиковый путь? Роман Вильфанд: Одна-единственная служба – в Новой Зеландии. Одна-единственная. Ну, существует несколько моделей. Модель в Соединенных Штатах – это чисто государственная служба, ничего другого, только государство обеспечивает. Суть такова. Американские экономисты подсчитали, что чем лучше работает гидрометслужба, чем больше она дает продукции, которую подхватывают другие специалисты, которые ее трансформируют и доводят в нужном виде до потребителей, которые эффективно принимают соответствующие решения, тем больше создается рабочих мест, тем больше отчислений в бюджет, и это выгодно. Есть европейская модель, в которой допускается, разрешается коммерческое использование, но 15–20%, не более. А у нас пока… Дмитрий Лысков: Вот интересно, а у нас свой особый путь? Или мы какую-то из моделей пытаемся внедрить? Варвара Макаревич: Мы любим особый путь. Роман Вильфанд: В настоящее время идет поиск. Дмитрий Лысков: А, все еще? То есть с 90-х этот поиск пока не прекратился, он все так и идет? Роман Вильфанд: Ну да. Дмитрий Лысков: А свет в конце тоннеля виден, когда поиск наконец завершится? Может быть, какие-то наметки уже есть? Роман Вильфанд: Это очень непростой вопрос. Понимаете? Дмитрий Лысков: Понимаю, конечно. Роман Вильфанд: Тут, наверное, все-таки лучше эти вопросы задать руководству Росгидромета, потому что там на самом деле есть своя генеральная линия. Дмитрий Лысков: Ну хорошо. Роман Вильфанд: Даже госкорпорации предполагаются. Нет, на самом деле путь есть, но лучше этот вопрос… Варвара Макаревич: Давайте тогда зададим вопрос попроще. Дмитрий Лысков: Давай. Варвара Макаревич: Важный. Бабье лето будет? Дмитрий Лысков: Да, без прогноза погоды в финале эфира мы все равно никуда не денемся. Роман Вильфанд: Хорошо, бабье лето… Варвара Макаревич: Чего ожидать в сентябре? Роман Вильфанд: Вот смотрите. Наши специалисты-синоптики в течение августа подбирали различные методы, различные аналоги к текущим процессам. Ну, аналоги в чем заключаются? К актуальным нынешним процессам подбирались процессы, ну, близкие, аналогичные из других годов в августе – 10, 20, 100 лет тому назад. У нас большой архив. И во всех выбранных годах-аналогах бабье лето существовало, но в разные периоды. И мне кажется, что это очень хорошо. Я вам отвечу следующим образом: бабье лето будет, но когда – не скажу. Потому что нужно жить с интригой, с интересом. Неужели вам интересно, если точно? Варвара Макаревич: Это интересный подход от метеоролога. Дмитрий Лысков: Роман Менделевич, в народе есть по этому поводу старый добрый анекдот: «Какое хорошее в этом году лето! И как здорово, что оно пришлось именно на эти выходные!» Надеюсь, что с бабьим летом так у нас не получится в этот раз в сентябре? Роман Вильфанд: Нет, нет, нет. Бабье лето на самом деле будет, хорошее и настоящее бабье лето. Но просто имейте в виду, Дмитрий, что когда мы говорим о бабьем лете… Вы помните, а что такое бабье лето? Это период хорошей, теплой и солнечной погоды после затяжного ненастья. Вы кликаете сначала ненастье… Дмитрий Лысков: Вот не хотелось бы, потому что август… Роман Вильфанд: Слякотная и промозглая погода, а только потом бабье лето. Оно обязательно будет. И мы сообщим об этом за два дня. Дмитрий Лысков: Роман Менделевич, спасибо огромное вам за этот разговор, за этот великолепный рассказ о нашей метеослужбе. Варвара Макаревич: Вы удовлетворили наше любопытство полностью. Дмитрий Лысков: Да, ответили на все вопросы, которые нас интересовали и, я уверен, интересовали наших телезрителей. Действительно, очень интересная профессия! И надеюсь, что после этого рассказа у вас прибавится и сотрудников, и студентов, и специалистов – по крайней мере, людей, которые захотят действительно работать в вашей сфере, в гидрометслужбе, в сфере прогноза погоды. Спасибо вам огромное! Это была программа «ПРАВ!ДА?» в эфире Общественного телевидения России. Моя коллега – Варвара Макаревич. Варвара Макаревич: И Дмитрий Лысков. Увидимся совсем скоро.