"Общество в целом на редкость плохо разбирается в людях. Единственный его критерий – что скажут другие". Теодор Драйзер Николай Матвеев: Здравствуйте! Меня зовут Николай Матвеев. Это программа "ПРАВ!ДА?" на Общественном телевидении России. Вот какую тему предлагаю обсудить сегодня: Статистика – важная часть механизма принятия решений во власти в любом государстве. В России эту функцию выполняет Росстат. Сотрудники федеральной службы готовят доклады о социальном, экономическом, демографическом и политическом положении страны. Любая реформа, законопроект, государственное решение не проходит без статистического среза, ведь без нужных данных риск совершить ошибку значительно возрастает. Но можно ли доверять Росстату? Как отмечают аналитики знакомые с ситуацией, в последние годы служба вызывала недовольство тем, что постоянно запаздывала с публикацией отчетности, а данные в докладах уже после публикации периодически пересчитывались и уточнялись. После череды скандалов Росстат перешел под контроль Министерства экономического развития. Но остался ли он непредвзят и независим? Не публикуются ли теперь те данные, которые выгодны чиновникам? Помочь провести независимый срез отчасти должны центры изучения общественного мнения. Но и здесь заминка – частые скандалы последних лет показали, что данные опросов бывают необъективны, многим непонятна методика их проведения, а часть исследований и вовсе были трудами политтехнологов, заинтересованных в манипулировании общественным мнением. Как обезопасить себя ото лжи и отличить репрезентативные данные от откровенного фейка? Как проводятся исследования по получению статистики и соцопросам? И как они отражаются на повседневной жизни россиян? Николай Матвеев: Как сотрудник средств массовой информации честно признаюсь: для нас работа Росстата – это, знаете, хлеб насущный. Он очень часто выступает ньюсмейкером, подбрасывает цифры, которые служат инфоповодом, мы делаем материалы и эти материалы рассказываем вам. Тем не менее, сегодня я хочу понять, что же это за зверь-то такой – Росстат? Чем он вообще занимается? И как его работа влияет на нашу с вами жизнь? Ольга, вот чем занимается Росстат? Кто пользуется его исследованиями? Ольга Крыштановская: Ну, исследованиями пользуются, вот видите, журналисты, ученые, конечно, общество в целом. Но занимается Росстат тем, что собирает данные со всей страны по разным показателям. И все это должно сводиться в какие-то общие картины – цифровые, измеряемые. Вопрос только в том, что методика измерения этого, во-первых, она не всегда ясна, а во-вторых, она часто меняется. Поэтому, например, если сегодня цифра чего-то 50%, и она пять лет назад была 50%, то это вовсе не значит, что процесс стоял на месте. Это может означать просто, что стали по-другому мерить. Николай Матвеев: Яков, вы когда слышите о том, что Росстат опубликовал очередные цифры, вы в голове представляете весь этот механизм от А до Я, как эти цифры вообще появляются, как они генерируются? Яков Миркин: Да, конечно. Они идут снизу. Это пирамида, это огромная система, которая поддерживает очень большие базы данных. И я люблю Росстат на самом деле, потому что действительно хлеб для аналитики. И самое главное… Николай Матвеев: Но хлеб не испорченный, он действительно питательный хлеб? Яков Миркин: Ну, мы должны отделить зерна от плевел. Потому что, скажем, изменения в методике статистики – это международная практика, это везде происходит. Для меня очень важно, что Росстат может уловить тренды, во всяком случае в кризис это было видно. Второе – очень важно, что Росстат показывает огромную дифференциацию между, например, Москвой и регионами или в заработной плате, или когда возникают какие-то негативные процессы. Мы знаем, что один-два года у нас не все ладно с демографией, ухудшилась демография, и мы это видим. Поэтому это огромная система, которая поддерживает самые разнообразные базы данных, в том числе производство продукции в натуральном выражении, они абсолютно открытые. Конечно же, это ценность, это достояние. Что не исключает, естественно, обсуждения вопроса о том, правильно ли все делается. Или, например, подчинение Росстата Минэкономразвития – является ли это правильным шагом? Потому что Минэкономразвития действительно заинтересовано в том, чтобы все росло. Николай Матвеев: Об этом еще поговорим. Вот скажите, данные Росстата… Ну, для меня как обывателя – почитал, восхитился, забыл. А вот для чиновника это что – руководство к действию или пища для ума? Борис Хейфец: Когда меня спрашивают о статистике, я все время вспоминаю оборот или выражение, которое ввел… Николай Матвеев: "Есть ложь…" Борис Хейфец: Да. "Три вида лжи: ложь, наглая ложь и статистика". И поэтому, конечно, много можно предъявлять претензии к статистике, но действительно это большая работа. И неслучайно вообще статистика регулярная появилась, институт этой статистики в 1811 году в России. Кстати, это было Министерство полиции, которое начало вести учет экономическим показателям. То есть это важно было тогда. Я бы еще привел такой интересный пример. В 2010 году был опубликован доклад Всемирного банка, и там было сказано, что реальной статистикой и хорошим статистическим учетом обладают всего 20–30 развитых стран. Еще 50 стран в мире… Николай Матвеев: Мы там, мы в списке? Борис Хейфец: Списки не приводились. В мире вообще есть 50… Николай Матвеев: А, то есть это… Борис Хейфец: Нет, нет. Ну, о нас мы еще, может быть, поговорим. Николай Матвеев: Поговорим. Мы для этого и собрались. Борис Хейфец: В мире есть еще 50 стран, которые более или менее… Я думаю, мы в их числе. А остальные – это выборочное и отдельные сведения. И действительно, я занимаюсь научной деятельностью уже несколько десятков лет и постоянно сталкиваюсь с проблемой сопоставимости данных, потому что меняются (вот здесь коллеги говорили о методике) методики – и получаются несопоставимые данные. Конечно, лучше, когда речь идет о натуральных показателях: люди, металл, тонны и так далее. Николай Матвеев: Взвесили, спросили, узнали… Борис Хейфец: Да, да, да. Штуки. Хотя тут тоже есть, конечно… Николай Матвеев: Возвращаясь к Росстату. Вы сказали и я сказал о том, что это для аналитиков и для журналистов хлеб насущный. И как мы помним, после череды скандалов в апреле этого года Росстат перешел в подведомственное положение Минэкономразвития. И уже есть реакция профессионального сообщества. Давайте посмотрим одну из них. Герман Греф, председатель правления "Сбербанка": "Рост 2017–2018 года, на мой взгляд, во многом уже предопределен, потому что макроэкономика – штука такая достаточно консервативная, и поменять что-либо уже тяжело. Хотя можно поменять – например, цифры роста будут зависеть от того, кому будет подчиняться Росстат. Поэтому это, по-моему, единственное, что может повлиять на темпы экономического роста серьезно, все остальное во многом уже задано" Николай Матвеев: Вот слышите реакцию зала? У меня примерно такая же внутренняя реакция. Помогите мне понять. Есть абсолютно чиновничья среда – Минэкономразвития. У них есть цели и задачи. Ей подчиняется орган, который собственно суммирует все цифры по стране. Вот если я, не дай бог, нерадивый чиновник, то что мне мешает взять и воспользоваться этой службой для того, чтобы сформировать выгодную мне картину дня? Алексей Зубец: Смотрите. Разговоры о том, что Росстат ангажированный и корректирует статистику под конкретные политические заказы и расчеты – это, в общем, по большей части мифология. Николай Матвеев: А на чем она основана? Кому это выгодно? Алексей Зубец: Ну, эта мифология основана на массовой экономической неграмотности… Ольга Крыштановская: Не всегда. Николай Матвеев: Простите, пока мы не ушли. Вы сказали "не всегда". Почему? Ольга Крыштановская: Не всегда. Я, например, знаю, что когда проводилась перепись в свое время, были даны идеологические задачи. Николай Матвеев: Какие? Что нас больше и мы лучше? Или как? Ольга Крыштановская: По национальному составу. Николай Матвеев: Ага. Алексей Зубец: Ну, насчет этого я не давал, при этом не присутствовал, поэтому здесь я как бы некомпетентен в части политических заказов. А что касается статистики росстатовской, то на самом деле она гораздо более формализована, чем может показаться внешнему наблюдателю. Существуют стандарты, по которым эта статистика собирается. Существуют автоматизированные системы обработки этой статистики. То есть там вмешательство человека на эти данные – это вещь как бы достаточно проблематичная. Это 20 тысяч человек, которые собирают по всей стране с учетом территориальных подразделений статистику, которая превращается в данные по ВВП. То, что сказал господин Греф – это как раз часть той самой мифологии о том, что Росстат захочет что-то подкорректировать. На самом деле разговоры о том, что статистика Росстата неправильная, как правило, такие разговоры фактами не подтверждаются. Яков Миркин: Вы знаете, конечно, мы понимаем, что искажения могут идти не через систему Росстата, а как бы снизу, от тех, кто поставляет данные, потому что кто-то может быть заинтересован в том, чтобы в том или ином регионе ситуация оказалась бы лучше. Это во-первых. Алексей Зубец: Нет, там статистика с предприятий собирается. То есть губернатор должен прийти на каждое предприятие? Николай Матвеев: А как же заявление министра Орешкина… Друзья, по одному, пожалуйста! Яков Миркин: Например, демографические данные, а это не предприятия. Николай Матвеев: Как же заявление министра Орешкина, который в этом году "наехал" на Росстат? Он сказал: "Мне не нравится работа этого органа". Как с ним быть? Агван Микаелян: Сейчас попробую объяснить. Николай Матвеев: Формулировка даже прозвучала… Агван Микаелян: Мы сейчас говорим правду… Николай Матвеев: Я прошу прощения. Формулировка прозвучала: "Непрезентативные данные". Если исходить из предыдущего спича, то есть определенный технический механизм – поэтапная работа машин доходит до того, что министр, у которого в ведомстве, в подчинении этот орган, говорит: "У вас непрезентативные данные". Где сбой? Агван Микаелян: Давайте прямо разложим по порядку вообще всю эту пирамиду. Есть первичные данные, которые получают от населения… ой, извиняюсь, от предприятий, в том числе от населения, от министерств и так далее. Это первичные данные. Возможно ли искажение на уровне первичных данных? Может ли предприятие не произвести 100 тонн стали, а сказать, что произвело? Теоретически – да. Правда, это должно быть отражено в его балансе. Там есть разные перекрестные возможности проверки и так далее. Теоретически возможно. Глобально манипулировать вот на этом уровне весьма сложно, хотя чуть-чуть возможно. Давайте дальше… Николай Матвеев: Маленький пример. Два февраля – февраль 2016-го и февраль 2017-го. Росстат фиксирует в феврале 2017 года промышленный рост. Потом выясняется, что в феврале этого года было просто больше рабочих дней. Алексей Зубец: Это некорректированные данные. Там есть такая история… Николай Матвеев: То есть нет пояснения? Алексей Зубец: Нет, на самом деле это все не так. Есть данные с сезонной коррекцией, а есть данные без сезонной коррекции. Если вы берете данные без сезонной коррекции – соответственно, там может быть все что угодно. Но есть программы, специальные методики расчета для учета количества рабочих дней, которые это все дело потом корректируют. Надо просто смотреть не те данные, а данные с сезонной коррекцией. Борис Хейфец: Вы знаете, приписывали, что Узбекистан поставляет 5,5 миллиона тонн хлопка, а там физически невозможно это было сделать. Николай Матвеев: Ну, советская история… Борис Хейфец: Нет, так в советское время, когда существовала жесткая система контроля, и статистика была на достаточно высоком уровне. Николай Матвеев: А жесткая система идеологии вмешивалась в нужный момент в жесткую систему контроля? Борис Хейфец: Ну, я не знаю, насколько это можно назвать идеологией, но система коррупции была достаточно развита. Николай Матвеев: Кстати, нынешний Росстат, вообще нынешняя система подсчета всего и вся – она унаследовала то, что было раньше в Советском Союзе, или это новая система? Борис Хейфец: Ну конечно, конечно. Там, конечно, многие специалисты хорошие ушли – некоторые по возрасту, некоторые просто. Унаследовала многие приемы. Алексей Зубец: Вся методология сбора статистики восходит к 50-м годам прошлого века, то есть это послевоенная эта советская методология, которая потом, естественно, со всеми трансформациями, коррекциями дошла до сегодняшнего дня. Но, безусловно, надо понимать, что она в последнее время сильно меняется. Николай Матвеев: Екатерина, но Росстат же не единственный, кто формирует нашу цифровую картину дня? Есть же еще фонды различного изучения общественного мнения: ФОМ, ВЦИОМ, "Левада-Центр". Вот они могут составлять альтернативу Росстату по тому, что происходит в нашей жизни? Екатерина Якунькина: Ну, я бы так сказала. Во-первых, вы совершенно верно говорите, что Росстат – это не единственное ведомство, которое формирует макроэкономическую картину. Николай Матвеев: Может быть, ведомство все-таки единственное? Или не единственное? Именно как ведомство. Алексей Зубец: Центральный банк, например. Яков Миркин: Каждое министерство формирует… Екатерина Якунькина: Совершенно верно. Агван Микаелян: Аудиторские компании. Николай Матвеев: Подождите. То есть они все едят хлеб Росстата. Зачем нужен Росстат? Они деньги из бюджета получают. По одному, пожалуйста! Екатерина. Екатерина Якунькина: Ну, Росстат – это более глобальный уровень агрегации данных. И есть более прикладные ведомства, которые отвечают каждый за свое направление. Это мы говорим о глобальной макроситуации. Те структуры, о которых вы говорите, которые изучают общественное мнение, – да, они изучают общественное мнение, они изучают ситуацию в стране, но это как бы делается с несколько другого угла. Есть реальность, в которой мы живем, и это изучается как раз макроэкономическими показателями. И есть то, что люди об этом думают. И таким образом, опросы и статистика – они друг друга дополняют. Потому что то, что люди думают о той среде, в которой они живут, – это как бы несколько другое, нежели то, что их окружает на самом деле. Николай Матвеев: Вы лично чему больше верите? Екатерина Якунькина: Это нужно смотреть в совокупности. Потому что то, что есть… Николай Матвеев: Ну, внутреннюю энергию в вас что больше вызывает – информация о том, что людей опросили и они думают так, в таком процентаже, или то, что Росстат опубликовал, не знаю… Ольга Крыштановская: Можно я добавлю как социолог? Екатерина Якунькина: Это нельзя сравнивать. Это два составляющих звена одной целой картины. Людей окружает такая-то реальность, они думают о ней то-то. И еще есть третье – они ведут себя так-то. Николай Матвеев: А вы согласны, что это дополнение друг друга? Или все-таки это сталкивающиеся лбами вещи? Ольга Крыштановская: Это, конечно, дополнение друг друга, потому что есть факты, которые замеряет Росстат, и есть мнения… Николай Матвеев: Об этих фактах. Ольга Крыштановская: …об этих фактах, которые измеряют социологи. Например, вы можете спросить у людей: "Сколько вы получаете?" Росстат даст вам точную картину, ну, не считая, конечно, "серых" и "черных" зарплат. Николай Матвеев: А люди – ощущенческую. Ольга Крыштановская: А люди вам скажут абсолютно не то. Вот если судить по соцопросам, то у нас богатых вообще нет, у нас все бедные или близко к бедным. Люди привыкли немножко прибедняться, они скрывают свои доходы. Николай Матвеев: Просто "Левада-Центр" и ФОМ не могут пересечь забор высокий, где можно опрашивать… Ольга Крыштановская: Не могут. Для этого существуют специальные исследования, которыми я как раз занимаюсь, для того чтобы выловить вот эти высокообеспеченные слои общества. Это очень трудно. Николай Матвеев: Давайте для понимания общей картины посмотрим небольшой сюжет – как же работают социологические службы. А потом продолжим. Есть общие правила в социологии, которые соблюдаются во время опросов. Интервьюерам рекомендуется опросить не менее 0,25% от числа интересующей группы. Например, кандидата в депутаты заинтересовал уровень его поддержки на выборах в Карелии. В регионе живет 533 тысячи избирателей. Из них опрашивают 1 тысячу человеку. Но это не случайные люди. При подготовке задания социолог должен взять данные о социально-демографическом положении в Карелии на настоящее время и дать задание: опросить столько-то женщин и мужчин по возрастам, образованию и месту проживания. Опросы проводятся на улице, по телефону, а также методом квартирных опросов. Если у социологов возникают сомнения в достоверности данных, происходит выборочная проверка опрошенных по телефону. Сегодня многие интервьюеры часто работают с электронными планшетами, и во время их бесед с респондентами ведется аудиозапись каждого разговора. Если опрос проведен некорректно, то он не проводится повторно, а применяются искусственные корректировки. Например, 75% опрошенных должны были быть городскими жителями, а 25% – сельскими, а опрос был проведен в пропорции 80 на 20. В таком случае, как признаются сами социологи, голос одного сельского жителя будет на сотую или тысячную долю значимее, чем голос городского, и будет, соответственно, учтен иначе. В целом нормальной при опросах считается погрешность ±2,5%. Николай Матвеев: Человек открывает газету, и ему говорят, что 65% россиян считают так – против 35%, которые так не считают. И он думает: "О, россияне так считают. Сделаю-ка я на основе этого соцопроса тот же самый вывод". Он не вникает, что опросили всего тысячу человек выборочно, куда-то поехали… Алексей Зубец: 1000 – это нерепрезентативная выборка. 1200 человек – это нормальная выборка. Я хотел вернуться чуть-чуть к предыдущей теме… Николай Матвеев: Нет, вы говорите "нормальная выборка". А вот теперь объясните мне, как доверять 1200 опрошенным, которые экстраполируются на всю страну? Алексей Зубец: Есть закон больших чисел, который говорит, что каждая следующая сотня, тысяча респондентов значит все меньше и меньше, и рано или поздно цифра, которую вы получаете в результате социологических исследований, она стремится к некой норме, к нормальному значению. Николай Матвеев: Ну, это наука. Закон больших чисел на деле работает? Алексей Зубец: Если вы не знакомы с законом больших чисел, то вам поверить в эти данные… Николай Матвеев: Я знаком. Я хочу понять – работает он или нет. Ольга Крыштановская: Только при условии, если случайно выбраны эти люди. А они выбраны не случайно. Алексей Зубец: При случайной выборке, разумеется, репрезентативно отражающей население. Вернусь к Росстату, одно маленькое замечание. Дело в том, что Росстат – это одна из крупнейших социологических контор в нашей стране, которая измеряет, например, индексы PMI, доверия, настроения населения. То есть, помимо статистики, связанной с макроэкономикой, они замеряют настроение. И как раз их индексы PMI и настроения являются одними из главных индикаторов состояния российской экономики, помимо тех официальных данных, которые они собираются. Это тоже очень интересные индикаторы. А если вернуться к опросам, то здесь все понятно. Есть совершенно конкретные правила проведения социологии, которые дают вам в том числе и экономические настроения, которые можно сравнить со статистикой. Николай Матвеев: Сейчас, секундочку. Насколько данные соцопросов объективны? Яков Миркин: Мы можем судить об этом по опросам, которые производятся в течение 15–20 лет и при этом задаются одни и те же вопросы. Например, такой опыт уникальный есть у Института социологии Российской академии наук. Он задает те же самые вопросы, например, связанные с отношением людей к собственности, и регулярно получает с середины 90-х годов примерно те же самые ответы, которые показывают, что где-то 80–85% населения любят государство, любят государственную собственность или любят квазигосударственную собственность, любят быть прикрепленные к государству и так далее. Или, например, они проводили и опубликовали совершенно уникальный опрос с вопросом: "Хотели ли бы вы когда-либо перестрелять всех, из-за кого жизнь в России стала таковой, какая она есть?" И они в течение больше чем 10 лет получали результаты, которые являются значимыми. Это достаточно высокий процент – выше 10% людей, которые часто так думали и которые хотели бы перестрелять. Для нас это очень важные показатели, потому что это показывает, какая модель экономики у нас в тренде или насколько мы экстремальные, насколько мы, как говорят экономисты, волатильно себя ведем. Поэтому вот эти вещи несмотря на то, что мы понимаем, что конкретный социологический опрос может на себе нести отпечаток и пропаганды, и, может быть, какой-то заданности, но когда ты видишь тренд, и он как бы поддерживается, он поддерживается с разных точек зрения – да, это так. Николай Матвеев: А позвольте к деталям. Вот сколько стоит заказать такое исследование? И если это дорого… Вы скажете, примерно сколько, да? Кто вообще заказчик? Борис Хейфец: Я не знаю. Может быть, Ольга знает, сколько это стоит. Николай Матвеев: Кому выгодно? Счет идет на сотни тысяч рублей, миллионы, десятки миллионов? Алексей Зубец: 50 рублей за анкету. Николай Матвеев: 50 рублей за анкету? Значит, на 1200 мы умножим… Ольга Крыштановская: Нет, нет. Борис Хейфец: Я знаю, что меня опрашивали по телефону бесплатно. Есть разные виды. А может быть, некоторые социологические опросы (можно предположить) с определенной конечной целью более дорогие, потому что требуют более тщательного подбора. Сейчас мы говорим… Николай Матвеев: Есть силы, которые в своих интересах готовы заплатить такие деньги и получить, ну, в лучшем случае объективное мнение? Борис Хейфец: Мне кажется, есть. Но одни только социологические опросы… Вот сейчас мы живем в информационном обществе, и с помощью средств массовой информации, как мы говорили, а сейчас с помощью Интернета можно влиять на общественное мнение. Скажем, если проводится или намечается какой-то опрос, соответствующая обработка в средствах массовой информации может дать результат. Кроме того, очень важна методика – как и в статистических исследованиях, так и здесь. Очень важна формулировка вопроса. И не надо ругать наши социологические опросы. Посмотрите, что делается на Западе – случай выхода Великобритании из Евросоюза или победа Трампа. И какие были социологические опросы? Что они показывали накануне? Дело в том, что в данном случае есть специфика, потому что накануне голосования и в последний момент… Есть "молчуны", которые не отвечают и могут менять свои ответы, и поэтому совершенно другая вещь. Статистика более конкретная, она все-таки на определенную дату. Но и в статистике тоже очень много нюансов. Вот что мне лично не нравится в последнее время? То, что значительное число… Ну, мало того что меняется методика. Ну, это надо, конечно, чтобы лучше отражать явления. Закрываются многие данные. Я помню… Николай Матвеев: Какие конкретно, которые вам нужны, но данные закрываются? Борис Хейфец: Я, например, занимаюсь задолженностью иностранных государств перед Россией. Все закрыто! Был принят Бюджетный кодекс в 2001 году (это после дефолта 1998 года), и почти все было раскрыто, все входило в закон о плане, государственном бюджете на очередной год. Сейчас многие приложения к этому закону закрыты и носят секретность. Но и в советское время были справочники для служебного пользования, и даже секретные, которыми тоже пользовались. И поэтому руководители высшего звена, возможно, получают… вернее, наверняка получают более широкую статистическую информацию. Николай Матвеев: Агван, а вы заказываете данные соцопросов для понимания ситуации в вашей компании? Агван Микаелян: Раньше мы заказывали, да, но это были такие очень коротенькие вопросы, так сказать, буквально несколько вопросов о понимании каких-то определенных моментов. Это делали мы по заказу наших клиентов. Сейчас мы этого не делаем. Я хотел бы все-таки проиллюстрировать, чем отличается статистика от социальных опросов. Макроэкономическая статистика – это все-таки… Есть первичные данные, которые обрабатываются. После этого можно их каким-то образом еще дообработать, проанализировать – и тогда появляются некие синтетические цифры, которым можно уже и не доверять, сказать, что "методика не та" или что-то еще. В случае опроса социального общественного мнения очень важный момент – как вопрос задается. Проиллюстрирую анекдотом. Сейчас очень популярно… Николай Матвеев: У меня тоже есть, я расскажу. Агван Микаелян: Вопрос: "Не против ли вы, чтобы наш президент еще раз стал на очередной срок президентом?" И два варианта ответа: "Да, я не против" и "Нет, я не против". Ну, вопрос задан, два варианта ответа есть. А это мнимый выбор. Ну, это просто как анекдот. Николай Матвеев: Либо то же самое… Агван Микаелян: И второй момент… Николай Матвеев: Секундочку. Прямо в кассу. Стюардесса проходит и говорит: "Есть рыба и есть курица, но рыба подпорченная". В итоге, вы знаете, сами люди принимают решение. А потом приходят социологи – и выясняется, что 85% выбрали рыбу, а контекста не было. Агван Микаелян: И второй момент – есть трактовка всего этого дела. Тоже анекдотом проиллюстрирую, старым, бородатым. Бегают стометровку Рональд Рейган и Леонид Брежнев. Ну, Рейган прибегает первым, Леонид Брежнев – вторым. Соответственно, освещение, то есть трактовка факта: этот – первый, этот – второй. Ну, допустим, в Соединенных Штатах: "Вот такая стометровка. Рональд Рейган – первый, Леонид Брежнев – второй". Наша подача (абсолютно правдивая): "Была такая-то эстафета. Наш президент прибежал вторым, американский президент – предпоследним". Ну, это уже трактовка, понимаете. Вот как вы преподнесете это дело – это тоже очень важный момент для восприятия. И поэтому мы очень часто вот эти трактовки, ангажированные вопросы путаем с реальным зерном, потому что это на самом деле наука. И к нему надо относиться как к науке. Его должны делать ученые люди. Николай Матвеев: Ольга, если в народе рождаются такие анекдоты, то вообще можно сказать с полной уверенностью, что люди доверяют социологическим исследованиям, или нет? Ольга Крыштановская: И да, и нет. Николай Матвеев: То есть сомневающиеся есть? Ольга Крыштановская: Конечно, те люди, которые пристально вообще вникают во все, мало доверяют социологическим исследованиям. А есть, конечно, масса людей, которые где-то услышали и считают, что да, так и есть. Николай Матвеев: Вот те, которые не доверяют, почему? Ольга Крыштановская: Вот те, которые не доверяют, во-первых, они считают, что тут действует пропаганда, что просто проплатили кто-то (заинтересованное лицо) и получили нужный результат, и что социологи – люди нечестные, и никакой науки тут нет вообще. Николай Матвеев: Это недоверие на пустом месте? Или все-таки есть какая-то основа? Ольга Крыштановская: К сожалению, не на пустом. К сожалению. Знаете, я бы сказала, что в 90-е годы у нас произошло разделение. Ведь есть исследования, которые связанные с наукой, их по-английски называют "research". А есть опросы, или как социологи говорят "опоросы". Николай Матвеев: "Опоросы"? Ольга Крыштановская: Да. В английском у них синоним "poll". Например, экзит-пол – мы все знаем, на выборах и так далее. Это может быть про зубную пасту. Никакого отношения к науке это не имеет. Это просто опрос. И вот эти опросы часто носят коммерческий смысл. Те социологи, которые реальными научными исследованиями занимаются, они делают сложные методики, они проверяют, искренен ли человек, они проверяют выборку и ее ремонтируют и так далее. Полстеры делают более грубые вещи, им это не надо. Поэтому люди и не очень доверяют. Знаете, еще какие основания появились? Ведь лет 20–25 назад во Франции появилось такое понятие "клиническая социология" – это социология, которая ставит целью не только спросить у людей, получить данные у людей… Николай Матвеев: Но и услышать то, что они хотят? Ольга Крыштановская: …но и воздействовать. Николай Матвеев: А, воздействовать. Ольга Крыштановская: Воздействовать на них. И у нас сейчас такие исследования тоже имеют место. Николай Матвеев: В чем механизм? Как воздействуют? Ольга Крыштановская: Например, сейчас мы проводили опросы (и не только мы) о будущем России, спрашивали: "А как вы видите Россию через 20 лет?" И люди чешут затылки и говорят: "Да я как-то не знаю". Но этот вопрос заставляет задуматься, он не просто для того задан, чтобы получить ответ. Николай Матвеев: Кстати, есть еще одна версия, почему некоторые люди не доверяют данным социологических исследований. И корни этой версии уходят в Советский Союз. Давайте посмотрим. Раса Алишаускане, член совета Gallup Europe: "Мы с этим сталкивались во многих странах, так как в советское время не проводились опросы общественного мнения. Общество очень мало знает о том, как проводятся социологические опросы, с чем это связано и что они показывают. Должно пройти время, чтобы люди убедились в необходимости таких исследований". Алексей Зубец: Ну, это неправда, потому что при советской власти проводились опросы. Есть проект под названием "Таганрог", который идет с 80-х годов, ИСЭПН РАН его проводит. Там они накопили колоссальный объем данных, связанных с поведением людей при советской власти и сегодня. Это очень интересный информационный материал для сравнения и для понимания, куда мы движемся. Поэтому просто человек не в теме, который это сказал. Яков Миркин: А я помню пухлый учебник под названием "Социология", который с огромным удовольствием читал. Насколько я помню, были штатные должности социологов на крупнейших предприятиях, которые как раз изучали то, что у них происходило. Вообще я хотел бы сказать, возвращаясь к статистике, например. Мы не должны забывать, что данные российской статистики… произошел массовый переход на международную методологию, и они признаны международными. Это первое. И мы широко пользуемся международными сравнениями. Дальше действительно возникает (любой обработчик – неважно, социолог или это статистическая система), конечно, возникает поле для толкований, для изменений и прочее. Я вам могу доказать, например, что объем российского валового внутреннего продукта можно сразу же увеличить, потому что… Николай Матвеев: Просто по-другому посчитав, да? Яков Миркин: Не-не-не, просто совершенно объективно. Потому что, например, размеры так называемой неформальной экономики, которая очень может меняться, в России включаются, по-моему, где-то в размере 25% валового внутреннего продукта. А например, по оценкам Всемирного банка, в начале 2010-х годов доля неформальной экономики в России была 40% ВВП. Если мы вдруг сейчас прибавим 40% валового внутреннего продукта, то мы получим стремительный рост и совершенно другой размер экономики. Вот мы все говорим примерно об одном и том же. Агван Микаелян: Позвольте добавить. Яков Миркин: Сейчас, одну минуту. Об одном и том же – что каждый здравомыслящий человек обязан иметь многомерную картину мира, он должен обращаться к различным источникам Николай Матвеев: К каким конкретно? Давайте конкретно, руководство к действию. Человек сидит сейчас в селе Ивановка Ростовской области, смотрит нашу программу, и ему говорят: "Многомерный источник информации". Какой? Куда идти? У кого спрашивать? Яков Миркин: Ну, во-первых, не надо слишком увлекаться и читать аналитику, потому что любые аналитики просто существуют в потоке данных. Нужно уметь читать статистику Росстата, нужно уметь читать ведомственную статистику. Например, всех интересует число преступлений, а это объект прежде всего ведомственной статистики или судебной статистики. Николай Матвеев: Простите, пожалуйста, но мы же объективно понимаем, что люди этим не будут заниматься. Яков Миркин: А? Николай Матвеев: Мы же объективно понимаем, что люди этим не будут заниматься. Яков Миркин: Почему? Николай Матвеев: Потому что это чисто научный подход – многоисточниковость. Это присуще… Яков Миркин: Ничего подобного. Ничего подобного! Екатерина Якунькина: Тогда вопрос: что нужно этому человеку, который сидит в Ивановской области, а ему нужно посмотреть? Борис Хейфец: Ну, задайте вопрос в Интернете, в поисковой системе, а для контроля посмотрите какие-то статистические справки, которые тоже есть в Интернете, просто страница Росстата. Ну, самые простые – "Россия в цифрах", там достаточно, 600 страниц, сокращенный справочник. Это чтобы в целом иметь представление о проблеме. А потом, наверное, только… Николай Матвеев: А как вы составляете свою картину, вот объективную картину того, что происходит? Из разных источников? Вот то, о чем говорит коллега? Екатерина Якунькина: Ну, во-первых, я скажу, что мы в большей степени фокусируемся на потребительском поведении, то есть мы больше в сторону откладываем различные политические и социальные моменты, хотя они тоже присутствуют. Потребительское поведение мы стараемся отслеживать именно замерами. Если продолжать тему анекдотов про опросы и замеры… Наверное, все тут этот анекдот знают. Люди, когда их спрашиваешь, они могут давать не всегда верные данные просто потому, что они не помнят. И именно поэтому с 2007 года мы ведем панель, в рамках которой потребители на ежедневной основе сканируют то, что они покупают и приносят домой. Таким образом, мы не спрашиваем их: "Что вы купили и за сколько?" Они просто сканируют штрихкоды. И таким образом, на ежедневной основе… Николай Матвеев: А раньше это была картина воспоминаний, да, додуманная? Екатерина Якунькина: Ну, до 2007 года – да. То есть там были разные моменты, собирались дневниковые, но как бы не в рамках нашего холдинга, но в принципе. То есть у нас скан-панель существует с 2007 года. И таким образом, с 2007 года как раз мы видим вот эти тренды, каким образом меняется потребительская активность, каким образом… Алексей Зубец: И у вас постоянно падает средний чек, да? Екатерина Якунькина: Нет, не постоянно падает. Он у нас зависит очень от сезонности. Вы можете зайти к нам на сайт, у нас там очень подробно это все публикуется. Алексей Зубец: Отлично. Но я знаю точно, что у нас средний чек падает. Публиковали эти данные не далее как несколько дней назад. Екатерина Якунькина: Ну, смотрите. Если мы говорим о среднем чеке… Алексей Зубец: При том, что доходы растут. Екатерина Якунькина: Можно я договорю? Извините. Дело в том, что когда мы говорим о среднем чеке, важно еще учитывать, как часто человек ходит в магазин. То есть мы наблюдаем, что люди некоторые в рамках своей адаптации к новой экономической реальности стараются экономить и покупать только самое необходимое тем способом, что они ходят в магазин чаще и покупают меньше. Но при этом… Николай Матвеев: В совокупности выходит то же самое. Екатерина Якунькина: …если мы помножим средний чек на частоту, то общая потребительская активность далеко не падает. У нас тоже есть отдельный индекс "потребительская активность населения". Как раз он там у нас отображается и без поправки на инфляцию, и с поправкой. То есть тренды там как бы тоже отслеживаются. Агван Микаелян: Вообще население – это определенная вещь в себе. И знаете почему? Потому что очень большой объем до сих пор доходов населения находится в тени. Николай Матвеев: Это очень важная тема, но я боюсь, что ее надо обсуждать отдельно. Агван Микаелян: Когда статистика абсолютно четко говорит, что доходы населения упали, то это вовсе не означает, что они реально упали. Они могли вполне перейти в "серую" зону. Кстати говоря, было такое исследование ВЦИОМ, хочу сказать, когда фиксировала статистика очень сильное падение – аж под 11% – реальных доходов населения. ВЦИОМ провел прекрасный опрос. Не буду рекламировать… Николай Матвеев: Коротко, пожалуйста. Агван Микаелян: Итак, вопрос задают человеку, первый вопрос: "Экономическое положение вообще ухудшилось?" – "Да, ухудшилось". – "А лично у вас ухудшилось?" Два вопроса. На первый вопрос 70% населения… Ольга Крыштановская: Это закон Левады, который он еще в 70-е годы сформулировал. Алексей Зубец: Потому что люди говорят то, что они видели в телевизоре. Это понятно. Ольга Крыштановская: "У меня все хорошо, у моих друзей более или менее, а вот страна катится в пропасть". Алексей Зубец: "Все плохо". Николай Матвеев: Кстати, вы, Ольга, сегодня произнесли важную фразу, что иногда соцопросы могут проводиться не для того, чтобы получить данные, информацию, а для того, чтобы сформировать определенное, уже задуманное мнение. Давайте посмотрим сюжет и продолжим эту тему. Самая частая претензия к соцопросам – формулировка вопроса. В анкете Фонда "Общественное мнение" несколько лет назад был пункт: "Вы лично испытываете или не испытываете недовольство, готовность участвовать в акциях протеста?" В результате от респондента требовался ответ сразу на два вопроса. После того как из формулировки убрали слово "недовольство" исчезли резкие перепады в цифрах, ведь количество людей, настроенных на активный протест, сравнительно устойчиво, и оно ниже, чем общее число недовольных. В 2015 году ВЦИОМ опубликовал данные исследования о влиянии армии в обществе. Вопрос звучал так: "Как следует изменить в будущем роль и влияние в жизни российского общества армии?" В самой формулировке, как отмечают эксперты, уже был заложен посыл, что какие-то изменения явно нужны. Но гораздо важнее то, как после опубликования опросы интерпретируются СМИ. Так результаты опроса, в котором 20% вызвались проголосовать за условного депутата, может быть описан по-разному: "большинство против депутата" или "каждый пятый россиянин поддерживает депутата". Николай Матвеев: Действительно существует такая практика? Ольга Крыштановская: Конечно, конечно. Знаете, чем более политическое исследование, тем больше у него заказчиков из таких чувствительных сфер, как политика, тем больше может быть манипуляций словами, не цифрами. Николай Матвеев: А если конкретные примеры? Как визуально идентифицировать, что политически ангажированное передо мной исследование? Ольга Крыштановская: Я бы сказала так: если вы видите, что сам вопрос навязывает уже вам, предлагает уже какое-то решение, то здесь лучше… Алексей Зубец: На контекст надо смотреть, на те слова ключевые, которые используются в постановке вопроса и которые подсказывают те или иные ассоциации (негативные, позитивные) с тем объектом, который исследуется. И нельзя смешивать разные объекты в одном и том же исследовании. То есть если вы проводите опрос и один из сюжетов, который вы рассматриваете, негативный, а второй позитивный, то негативный будет влиять на позитивный – и цифры у вас будут кривые. Ольга Крыштановская: Еще очень важно, в каком порядке альтернативы предложены. Например: "Каких политиков вы уважаете?" И тот человек, который стоит в первой строчке, второй и третьей – они будут получать больше всего голосов. А тот, который на десятом месте или на пятнадцатом – меньше. И каждый социолог это знает. Поэтому от расположения просто вот этих "закрытий", как мы называем, очень сильно зависит ответ Николай Матвеев: А у этих манипулятивных опросов… Может быть, это невежество тех, кто их проводит, они неправильно просто формулируют вопросы? Или это заказчик? И если он есть, то кто это? Борис Хейфец: Мне сложно сказать. Конечно, стараются подбирать квалифицированных опросчиков, безусловно. И вопросы формулируются не ими, а тем, кто организует то или иное социологическое исследование. Вот что интересно? Мы сейчас рассуждали на эту тему. А почему все-таки одна социологическая служба считается более объективной или более оппозиционной? Николай Матвеев: Ну, например? Борис Хейфец: Ну, "Левада-Центр", конечно. А другая – ВЦИОМ – она проправительственная или, я не знаю, более консервативная, что ли. Алексей Зубец: Кстати, "Левада" очень часто использует манипулятивные методики Борис Хейфец: Вот! Николай Матвеев: Например? Алексей Зубец: Ну, те же самые контексты, в которых они задают вопросы. Борис Хейфец: Но почему сложилось такое впечатление? Вот я хочу спросить у наших социологов. Мне кажется, потому что все-таки "Левада" поднимает более острые вопросы и ставит их более остро. Может быть, от этого. Это мое предположение. Я не знаю. Агван Микаелян: Если в контексте есть негатив, то это воспринимается в целом обществом как правда, а как позитив воспринимается с недоверием. Николай Матвеев: Не знаю, насколько удачный пример, но я придумал, мне кажется, манипулятивный вопрос. Мы хотим выяснить, счастливы люди или несчастливы, и задаем вопрос: "Насколько вы несчастливы в жизни?" Ольга Крыштановская: Хороший вариант. Николай Матвеев: Я видел примерную формулировку. Екатерина Якунькина: Вы просто спросите в хмурый день. Николай Матвеев: "Насколько вы несчастливы?" Екатерина Якунькина: Счастливы. Алексей Зубец: В осеннюю депрессию провал будет полный. Николай Матвеев: То есть, в принципе, осенняя депрессия в Москве началась в этом году в июне. Алексей Зубец: В июле месяце. Борис Хейфец: Вот хороший вопрос про инфляцию, да? Вот какая у нас инфляция? Николай Матвеев: А какая у нас инфляция? Официальная – 4,2%. Борис Хейфец: Вот, официальная – 4,2%. А спросите – скажут, что 15%. Алексей Зубец: 3,4% – последние цифры. Николай Матвеев: А вы в магазине продуктовом давно были? Алексей Зубец: Я хожу в магазин. Борис Хейфец: Дело в том, что даже если объективно взять, то инфляция на уровне 15% – это, наверное, у 40% населения, которое с низким и низко-средним достатком. А у более обеспеченных людей может сложиться другое впечатление. Николай Матвеев: Данными соцопросов активно пользуются политтехнологи, и особенно всплеск активности приходится на выборы. Вот только что прошли муниципальные выборы. Вы наблюдали, что социологические исследования как-то вышли на передний план даже в информационной повестке, чтобы создать некую палитру информационную вокруг выборов? Алексей Зубец: Смотрите. Опросы, если говорить о политических опросах, надо разделять, они существуют разных видов. Есть маркетинговые опросы, где исследуется поведение потребителей на рынке, и там нет смысла манипулировать цифрами, потому что заказчику нужна точная цифра. Во-вторых, есть опросы политические. Есть опросы политические публичные, которые на публику и которые должны изменить ее поведение, так или иначе воздействовать на нее. А есть закрытые опросы, которые технологи делают для себя и которые используются для планирования тех или иных кампаний. Ольга Крыштановская: Чтобы знать правду. Алексей Зубец: Вот коллега говорила о том, что народ не верит опросам. Это не так на самом деле, потому что народ все-таки верит. И опросы в значительной степени используются и для политической агитации, и для политической пропаганды. Николай Матвеев: Но есть же понятие "черный пиар". Представим, что я "черный пиарщик" (я не "черный пиарщик"). Представим, что я "черный пиарщик". Я прекрасно знаю, что заголовок "65% россиян считают так, а 35% – так" работает на моего потребителя. Алексей Зубец: Работает. Николай Матвеев: Что мне мешает взять и просто совершить этот подлог, механизм сам использовать в своих целях? Алексей Зубец: Смотрите, тут надо просто… Если вы человек, заинтересованный в правде, надо искать информацию… Николай Матвеев: Я – "черный пиарщик". Я же анонсировал. Какая правда? Я заинтересован в деньгах и в результате. Агван Микаелян: Вам не надо никаких опросов проводить. Пишите что хотите. Екатерина Якунькина: Ссылку надо поставить. Агван Микаелян: И ссылку поставьте. Николай Матвеев: Вы сказали "обнадеживающую" фразу: "Ничего мне не мешает это сделать". Где гарантия, что нас не окружают такие люди, в том числе и на выборах? Ольга Крыштановская: Никаких проверок, ничего нет. Надо иметь только фантазию. Яков Миркин: Ну, на самом деле мы здесь ничего не можем решить, потому что такова жизнь. В жизни есть конфликты интересов, они могут быть более острыми, менее острыми. Мы понимаем, что та информация, с которой мы сталкиваемся, насыщена такими конфликтами. Часть этой информации является пропагандой. Вопрос все в том же самом. Агван Микаелян: Мы почему-то в пропаганду вкладываем какой-то отрицательный смысл, прошу прощения. Николай Матвеев: А вы в Советском Союзе не жили? Агван Микаелян: Конечно, жил. Николай Матвеев: То есть у вас позитивное впечатление от слова "пропаганда"? Яков Миркин: …в том, насколько рациональный и образованный человек. Я работаю с массой читателей, которые со мной общаются непосредственно. И я вижу ищущих людей, которые пытаются в этом море информации самой разнообразной создать свою точку зрения на мир. И может быть, в этой многомерности и понимании каждым, что он обрабатывается… А он реально обрабатывается маркетологами, политиками, политологами, пиарщиками и так далее и тому подобное. Попытаться увидеть как бы истинную картину мира, сопоставляя, сравнивая ту картину жизни, в которой он существует, отбрасывая вопрос о средних, который является одной из проблем статистики. Попытаться понять. И я хочу здесь еще одну тему затронуть. Мы никогда не поймем картину жизни внутри России, если не будем прибегать к международным сопоставлениям. Николай Матвеев: Кстати, международные сопоставления. На любое действие есть противодействие. Вроде как бороться с нерадивыми соцопросами придумали в США еще в XX веке. Вот вам пример. Пожалуйста. Уолтер Липпман, американский журналист: "Очень полезно задаться вопросом: из каких источников вы узнали о фактах, на которых основываете свое мнение? Кто на самом деле увидел, услышал, почувствовал, посчитал и назвал предмет, о котором у вас есть определенное мнение? Можете задаться этими вопросами, но вряд ли вы ответите на многие из них. Тем не менее, они напомнят вам о расстоянии, обычно отделяющем общественное мнение о событии от самого этого события". Николай Матвеев: Давайте теперь о людях. Вот мы настолько ленивые, что просто не хотим совершить этот короткий шажочек, чтобы заморочиться и попытаться изучить? Ну, все же в доступе. Сравнить источники. Алексей Зубец: Ну, это кто. Кто – ленивый, а кто – нет. Николай Матвеев: В основной массе. Ольга Крыштановская: Что вы имеете в виду? Николай Матвеев: Ну, смотрите: "Очень полезно задаться вопросом: из каких источников вы узнали о фактах?" Ольга Крыштановская: Сам Липпман написал в свое время книгу и показал там следующие цифры. Было большое исследование американских солдат в армии. Опубликовали, что 80% так считают, а 20% – так. И вдруг, когда уже почти в печать все пошло, обнаружилось, что на вычислительном центре сделана ошибка, и все ровным счетом наоборот. И он приводит пример, как социологи буквально за пять минут написали этот фрагмент с трактовкой обратной. То есть они сначала убедительно писали: "Вот поэтому и поэтому 80% так считают". А потом они написали: "Вот 20% так считают", – и с той же убедительностью. Поэтому его как раз… Николай Матвеев: То есть социология в данном случае – это беллетристика просто? Алексей Зубец: Объяснений может быть много разных. Ольга Крыштановская: Да. Ну, как говорил один очень известный социолог: "Главное для социолога – иметь хорошую фантазию". Этот момент тоже есть. Николай Матвеев: Вы согласны? Социолог – художник? Алексей Зубец: Есть такой старый анекдот. Бежит физик-экспериментатор по коридору и несет кривую. Навстречу ему физик-теоретик. Показывает ему, тот ему объясняет, почему она кривая. А потом: "Ой, извини! Я ее показываю тебе не той стороной". Дает этот листок снова теоретику. Теоретик взял и снова объяснил. Такое тоже бывает. На самом деле трактовок существует масса. И если возвращаться к теме нашего разговора, то действительно надо иметь трезвый взгляд на вещи, пытаться анализировать источники информации – и тогда из массы разных источников вы составите правильную картину мира. Ольга Крыштановская: Про Интернет надо сказать. Яков Миркин: Вы знаете, есть очень объективные показатели. Тоже на него можно влиять. Он в последнее время еще быстро повышается, но тем не менее. Ожидаемая продолжительность в России – 72 года. И это примерно 100-е место в мире. И до тех пор, пока мы находимся на 100-м месте в мире по продолжительности жизни, мы все, наша экономика, наше общество для меня являются проблемными. И все, что происходит внутри нас, и любая статистическая или социологическая информация, которая к нам поступает, она может оцениваться только с одной точки зрения. Что происходит с продолжительностью жизни? Которая, кстати, действительно в последнее время очень быстро растет. И я боюсь, что там были изменения в методологии. Агван Микаелян: Ничего подобного! И я вам сейчас скажу – почему. Яков Миркин: Но тем не менее этот разрыв вполне объективный. Когда в Китае люди живут дольше, чем в России, ожидаемая продолжительность жизни… Борис Хейфец: А почему там меньше должны жить? Они спокойны, доброжелательны. Яков Миркин: Это означает, что… Николай Матвеев: Там плюсуются жизни просто. У нас один, а у них двенадцать. Борис Хейфец: Вы знаете, кстати, о Китае я хотел бы два слова сказать. Николай Матвеев: Коротко, потому что уже… Борис Хейфец: Ой, коротко не получится. Дэн Сяопин сказал, один из заветов: "Не выпячивай свои достоинства, живи спокойно". Я к тому, что Китай как раз настаивал на пересмотре показаний своего ВВП. Даже приезжали делегации Всемирного банка в нулевых годах этого века… Николай Матвеев: Поскромничать хотели? Борис Хейфец: Они пересмотрели и уменьшили. Китай бы еще раньше перегнал Соединенные Штаты Америки. Яков Миркин: Кстати говоря, в следующем году Китай по объему валового внутреннего продукта на душу населения перегонит Россию. А Малайзия нас уже перегнала по этому показателю. Николай Матвеев: Применительно к Китаю, знаете, что я представил? У нас опросили 1200 человек и экстраполировали на 146 миллионов. Им-то еще обиднее: у них опросили 1200 человек – и на 1,5 миллиарда. Борис Хейфец: Кстати, они занижали численность населения. Мы высчитывали, что 1,5 миллиарда человек было раньше, чем… Они сейчас только приближаются к этому по натуральным показателям. Николай Матвеев: Пожалуйста. Агван Микаелян: По поводу продолжительности жизни. Я очень хорошо и внимательно изучил всю эту статистику. Основной фактор, который увеличил продолжительность жизни, – это резкое сокращение… Ольга Крыштановская: Детской смертности. Агван Микаелян: Нет, к сожалению, детская смертность только на третьем месте. Сокращение дорожно-транспортных происшествий и всяких бытовых… Ольга Крыштановская: Травм. Агван Микаелян: …бытовых и производственных травм. Просто стало все немножечко более цивилизованным – и производство, и быт. Мы немножечко угомонились. Мы на самом деле видим, что ездят уже чуть-чуть получше, чем это было раньше, как бы не качали по телевизору. И это основной вклад. А вот то, о чем вы говорите… Я с вами, кстати, абсолютно согласен. Не хочу, чтобы показалось, что я противоречу вам. На самом деле сейчас родилось и растет поколение, которое абсолютно другое отношение имеет к жизни. И вот они будут жить дольше нас, совершенно точно, по объективным причинам. Они меньше пьют, они меньше курят. У них уже есть в очень большом объеме… Николай Матвеев: Они сейчас сидят с сигаретой и говорят: "Это о нас? Это вы о нас?" Агван Микаелян: Вот видите, вы сейчас негативно… Николай Матвеев: Нет, никакого негатива. Борис Хейфец: Для этого надо посмотреть статистику все-таки. Агван Микаелян: Через 50 лет, так сказать… Николай Матвеев: Может быть, это ваше личное ощущение. Друзья, соцопрос… блиц-опрос. Видите, по Фрейду оговорочка? Блиц у меня следующий: кому мне конкретно доверять и любому россиянину – себе или каким-то службам, которые пытаются сформировать картину дня? Яков Миркин: Многомерная картина. Информацию нужно брать из всех источников. Николай Матвеев: Спасибо. Борис Хейфец: Я бы такой дал совет: доверяй, но проверяй. Николай Матвеев: Как?! Как проверить? Борис Хейфец: Вот другие источники. Николай Матвеев: Росстат, держись! Екатерина Якунькина: Доверяй, но проверяй. И многомерная картина. Николай Матвеев: Где-то я уже это слышал. Ваше мнение. Агван Микаелян: Если у вас есть знания и желание все проверить – проверяйте. А так лучше всего действовать спокойно, сердцем. И не надо нервничать от того, что что-то у нас увеличивается, уменьшается. Человек обычно всегда прав в своих ощущениях. Алексей Зубец: Чтобы не стать жертвой манипуляции, доверять надо, конечно, прежде всего самому себе. Николай Матвеев: Спасибо. Ольга Крыштановская: А я оригинальное мнение, получается, выскажу. Доверять надо в большей степени все-таки институтам, которые профессиональные замеры делают, потому что вы знаете только о себе, о своих друзьях и близких… Например, вы лежите в больнице – и вам кажется, что все болеют. А только структуры, типа Росстата или крупных социологических фирм, дают полную картину, пусть даже и с недостатками. Николай Матвеев: Простите мне эту сиюминутную слабость, я хочу закончить программу на пафосной ноте и процитировать Ошо: "Величайший в мире страх – это страх перед мнениями других. В то мгновение, когда ты не боишься толпы, ты больше не овца, ты становишься львом. Великий рев раздается в твоем сердце – рев свободы". Это была "ПРАВ!ДА?". Вы услышали мнения экспертов, ни одно из них "ПРАВ!ДА?" вам не навязывает, в итоге решать вам самим. Будьте с нами. Всего доброго!