"…в русской жизни господствуют понятия протекционные". Дмитрий Менделеев. Николай Матвеев: Здравствуйте, это дискуссионная площадка "ПРАВ!ДА?" на Общественном телевидении России. Меня зовут Николай Матвеев. И вот тема сегодня. Страны Евросоюза обсуждают введение новых санкций против России. Владимир Путин считает, что такая политика Запада наносит ущерб не только отечественной, но и мировой экономике. Российские производители уверены: если бы не было санкций, то их надо было бы придумать. Николай Матвеев: Еще два месяца назад были ощущения, что в декабре, возможно, Евросоюз смягчит санкции против России, но сейчас эти ощущения, честно говоря, улетучиваются. Например, Ангела Меркель открыто говорит о том, что эти санкции нужно ужесточать. Борис Джонсон, бывший глава администрации Лондона, мэр Лондона, а ныне министр иностранных дел Великобритании, открыто говорит, что страна Россия рискует стать изгоем, и говорит о какой-то изоляции. Если политика санкций продолжится и ответные антисанкции, вообще какова вероятность, что в ближайшее будущее нам придется импортозамещаться не только по еде, по сельхозпродукции, но и по другим позициям. Например, автомобилестроение, техника, электроника, одежда, да все-все-все, что нас окружает. Да и вообще, какова вероятность в XXI веке оказаться перед выбором создавать закрытую, замкнутую экономику на полном самообеспечении. Об этом мы и будем говорить сегодня в "ПРАВ!ДЕ?". Владимир Владимирович, как вы считаете, вот эта политика санкций против России и, соответственно, ответные меры – антисанкции – эта история надолго? Владимир Громковский: Я уверен, что она надолго. И более того: я всегда полагал – и это соответствует фактам, что вообще говоря, санкции никогда и не прекращались. Как вы помните, у нас была поправка Джексона – Вэника с начала 70-х годов, которая была применена к Советскому Союзу американцами. И самое интересное, что как только… Николай Матвеев: Введена за то, что мы не хотели отпускать евреев из России, да? Владимир Громковский: Ну, якобы… Я не знаю… Я думаю, что это был, скорее, повод. Ищут повод – был хороший повод для этого. Но вся проблема в том, что, когда все желающие евреи уехали в 90-м году, никто ничего не отменил, и она держалась… не помню точно, но примерно 20 лет. И как только у нас произошла договоренность… Николай Матвеев: Она держалась… Она работала? Владимир Громковский: Безусловно. Но как только ее отменили, сразу же был принят "Закон Магнитского", так называемый, который в сущности – ну, может быть, не целиком – но воспроизвел санкции. И по крайней мере давал возможность правительству США принимать решение по ограничению тех или иных видов торговли или иного экономического сотрудничества. Поэтому у меня нет никаких сомнений, что это надолго. И причина заключается в том, что корень санкций далеко не в политической и даже не в военной сфере. Дело не в Украине и не в Сирии, а дело в том, что Россия не желает играть роль младшего товарища и выполнять, брать под козырек под Соединенными Штатами Америки. Мы хотим равноправного международного сотрудничества. Это не устраивает сильных мира сего, и они пытаются всеми способами нас загнобить, чтобы мы пришли к этому положению подчиненному, как мы были в 90-е годы, кстати, по нашей доброй воле. Николай Матвеев: Пожалуйста. Никита Исаев: Я тогда постараюсь ровно противоположное. Я вообще считаю, что никаких санкций не существует. И Джексоны-Вэники, и Магнитские, и четыре пакета, которые с момента Крыма были приняты – это не санкции. Все, что происходит с российской экономикой, - это просто низкая цена на нефть. Раньше мы продавали ее до 13-го года на 350 миллиардов долларов, сейчас продаем на 160 миллиардов долларов. Внутри скорректировали курс – ухудшилось положение населения, падает внутренний валовый продукт и другие макроэкономические показатели. Санкции не были введены против Венесуэлы, допустим, да. Но при этом Венесуэла, зависящая от углеводородов, от экспорта на 97%, сейчас имеет политический кризис и оппозицию в парламенте, которая контролирует парламент. Не были санкции введены против Саудовской Аравии, Саудовская Аравия второй год имеет дефицит бюджета под 100 миллиардов долларов и идет на внешние заимствования. То же самое касается таких государств, как Нигерия, даже Норвегия, да и Соединенные Штаты сланцевые проекты закрывает, выкупает их. Но у Соединенных Штатов это не основная статья экспорта и вообще экономики в целом. Поэтому все, что происходит, - это безалаберная, уродливая экспортно-сырьевая модель экономика, в которую мы загнали себя сами, причем не Россия, а еще Советский Союз с 60-х годов, когда была открыта восточно-сибирская нефть. Не более того. Поэтому все, что сейчас происходит… Санкции – это когда Иран. Эмбарго в отношении возможности экспорта углеводородов. Вот, соответственно, речь идет об этом. В обмен на продовольствие или еще каким-то образом… Если в России это произойдет, собственно, основная статья экспорта, которая процентов на 60-70, если еще и природный газ добавить, она исчезнет. Соответственно, пополнять бюджет будет невозможно. Николай Матвеев: Николай Васильевич, насколько я понимаю, логика нулевых и первой половины 10-х годов была следующая: есть деньги, полученные от продажи углеводородов, на эти деньги можно купить автомобили, можно купить одежду, можно купить технику и самим делать это в принципе не нужно – дороже выйдет. Сейчас мы встали перед выбором: либо от этого отказываться, потому что у нас не хватает на это денег, либо делать самим свое отечественное. Вот если цены на нефть не изменятся, какой будущее нас ждет? Николай Арефьев: Ну, пока печальное. Дело в том, что с тем правительством, которое мы сегодня имеем, мы ни к чему хорошему не придем, потому что они не научились на тех ошибках, которые были в нулевые годы и в 90-е. Вот мы говорим – Советский Союз. Нет, не с Советского Союза началось разрушение экономики, и нефтегазовые доходы у Советского Союза были очень незначительные в бюджете. Они не сидели 100% на нефтегазовых доходах. Тогда был реальный сектор экономики очень могучий, и мы жили за счет реального сектора экономики. Почему? А потому что за "железным занавесом", который, кстати, не Советский Союз соорудил, а именно страны Западной Европы, это они соорудили – его никогда и не открывали. И в 90-е годы мы еще больше погрязли в этом "железном занавесе", потому что правительство пошло на все соглашения международные, которые поставили под контроль наш финансовый, поставили под контроль нашу экономику. И на сегодняшний день вся наша экономика контролируется Соединенными Штатами Америки. И я об этом говорил в Думе, потому что аудиторская фирма Pricewaterhouse контролирует все министерства, все наши корпорации, все финансы и всю экономику. А в результате, под их контролем находясь, сегодня сложилась такая интересная ситуация, когда доллар подорожал и продукция импортная стала недосягаема. Казалось бы, надо производить свою продукцию, а мы ее почему-то не производим. Почему? Говорят, бизнес же хорошо реагирует на, так сказать, рынок. Николай Матвеев: Ну почему же? Сельхозпродукция: по свинине мы заместили численность, по мясу птицы мы заместили. Николай Арефьев: Только и всего. А по крупному рогатому скоту? По молочным продуктам? У нас идет сокращение поголовья. Владимир Громковский: У крупного рогатого скота производственный цикл 10 лет, а у свинины или курятины – год-два. Николай Матвеев: Времени мало прошло. Николай Арефьев: Мало того, у нас крупного рогатого скота было около 50 миллионов – сейчас осталось 22, коров было 22 миллиона, а осталось 8. Естественно, молока нет. Николай Матвеев: А вы сравниваете с чем, с каким периодом? Николай Арефьев: С советским. Николай Матвеев: Ну, так и народ-то стал, вроде бы, в два раза поменьше. Николай Арефьев: Нет, это по России я говорю. По России и народа столько же было. Просто мы на сегодняшний день все это покупаем за доллары, а долларов стало меньше, как вот сейчас Никита сказал – мы 190 миллиардов стали получать. А нам уже и на сыр не хватает, и на молоко не хватает, и мяса 450 тысяч тонн за 7 месяцев мы купили. Мы покупаем картошку, мы покупаем лук, чеснок, помидоры. Мы что, это сами не можем производить? А у нас 40 миллионов гектаров земли свободны и не возделываются. Объявили импортозамещение, а его, к сожалению, нет: как покупали, так и покупали. Никита Исаев: Я очень короткую реплику относительно того, что Советский Союз имел реальный сектор экономики, который тащил нашу советскую экономику. Советский Союз развалился, начиная с 13 сентября 85-го года, когда Саудовская Аравия отменила квоты на производство нефти. Сразу же упала цена в два раза и еще в течение полугода упала еще в два раза. Итого – в четыре. И тогда колбасу за 2.20 мы перестали дотировать: колбаса за 2.20 – это сельское хозяйство в целом. Мы перестали дотировать наше вооружение: вооруженные силы вывели войска через четыре года из Афганистана. Мы перестали дотировать наши замечательные республики, не республики – страны нашего вектора, скажем так. И, соответственно, убрали оттуда базы, и в какой-то момент стали разваливаться и Советский Союз, и эти страны в том числе. Вот каким образом советская экономика… Николай Матвеев: Есть такая версия. Николай Арефьев: Это неправда. Никита Исаев: Нет, можно говорить о политическом руководстве, о чем угодно, но факт в том, что Советский Союз начал разваливаться, когда экономика, уродливая экономика Советского Союза сырьевая закончилась. Николай Матвеев: Как минимум, по времени эти события совпадают, что в 85-м году, действительно, Саудовская Аравия обвалила искусственным путем. Николай Арефьев: Но колбаса не дорожала в 85-м году, в 85-м году колбаса не дорожала. И продукты вообще не дорожали. Николай Матвеев: Максим Юрьевич, насколько я понимаю, Советский Союз как раз-таки пример страны, которая пыталась самообеспечиться. Как вы считаете, удачным был этот опыт? И если нет, то зачем нам сейчас потихонечку выруливать на то же самое, что уже было в XX веке? Максим Соколов: Ну, удачных опытов самообеспечения вообще-то… Николай Матвеев: Южная Корея. Северная. Максим Соколов: …в истории как-то очень мало. Никита Исаев: Южная Корея совершенно закрыла свой рынок после войны Корейской и существовала там достаточно продолжительное время и сейчас почти. Максим Соколов: Но могла экспортировать при этом активно. Никита Исаев: Да, ее поддерживали Соединенные Штаты Америки, но производила она сама все практически. Максим Соколов: Дело в том, что в условиях изоляции, скажем так, практически ни одна страна хорошо не живет, но здесь вопрос же не в том, что, может быть, нам пожить в условиях изоляции, а может быть, и не жить в условиях изоляции. То есть это вопрос не столько нашей воли, сколько, в общем-то, воли наших партнеров. И здесь вопрос в том, какие они предпримут дальнейшие меры по изоляции российской экономики и сколь эти меры будут действенными и болезненными. Это вот, действительно, вопрос, потому что они далеко еще не исчерпали разные возможности, разных подарков, которые могут сделать России. И здесь вопрос в том, что готовы ли они при этом сами пойти на определенные жертвы, но зато нам будет совсем круто, или не совсем готовы. Николай Матвеев: Ну, вот Никита привел в пример Южную Корею, а я хочу еще добавить. Япония, например, которая после поражения во Второй Мировой войне тоже закрыла все свои рынки, ограничилась, внутри начала, начала, начала… Может быть, это как раз импульс для нас, чтобы что-то делать свое. Я не говорю полностью самообеспечиться, но например, в случае введения санкций по автомобильному рынку – сказать: "Да у нас есть нормальные марки, как у южнокорейцев, как у японцев". В случае, например, с какой-то техникой электронной сказать: "Да у нас есть свой телефон, есть свой гаджет". Максим Соколов: Разумеется. Возможности для самообеспечения по ряду видов продукции – они колоссальные. Я, например, недавно узнал, что хрен – такое, казалось бы, исконно-посконное растение – хрен закупается в Сербии преимущественно. То есть наша почва хрена не родит. Николай Матвеев: Мы им братскую любовь, а они нам хрен. Максим Соколов: Да. Николай Матвеев: Ясно. Как вы считаете, политика протекционизма – вот в случае с Японией она сработала, в случае с Южной Кореей – сработала. Политика протекционизма в случае с Россией может сработать? Андрей Паршев: Вот, слава богу, вспомнили это слово – протекционизм. Потому что все прочие термины (там, изоляция) они не совсем точны, и они не относятся к тому типу экономики, в котором мы живем. У нас рыночная экономика, тут вспоминать Советский Союз не совсем правильно: там все-таки она была социалистической. Так вот, есть два вида экономической политики: либеральная и протекционистская. Между ними можно выбирать. При Александре II был абсолютно тот тип, о котором мы говорили – либеральный. Идея была, так говорилось открытым текстом: продаем хлеб – на вырученные деньги покупаем все, что надо: рельсы там, и т.д., и т.п., и паровозы. Потом оказалось, что сырьевая ориентация не годится, и при Александре III, при котором экономическим советником был как раз Менделеев, которого упомянули, у нас ввели протекционистскую политику, что и дало толчок нашей первой индустриализации. И дальше мы вот так вот и колебались с генеральной линии: включали либеральную модель – и у нас не производится ничего, потому что невыгодно производить хрен и так далее по некоторым причинам; затем переходили к протекционистской модели – и все начинало работать, хотя, может быть, и не сразу. Насчет, как говорили, изоляции. Пример протекционистской державы, которая развилась за счет протекционизма и вообще хорошо себя чувствовала. Вот, начинаем перечислять: Соединенные Штаты Америки, то есть это была в высшей степени протекционистская модель, которой американцы придерживались до тех пор, пока не развились в достаточной степени, чтобы захватить мир. Николай Матвеев: А напомните время, когда вот этот пик протекционизма тогда пришел. Андрей Паршев: До 30-х годов примерно. Николай Матвеев: Ну, мы же понимаем, что все-таки по-другому вообще мир был устроен. Что сейчас, например, когда вам говорят: "Ну, ребят, потерпите вы без телефонов десяток лет – свои изобретем", вы не откажетесь от этого телефона. Андрей Паршев: Насчет телефонов… неоднократно упоминавшаяся Северная Корея производит мобильные телефоны, планшеты, и есть свой интернет. Ничего, умеют делать. У нас не делают. Не потому, что мы совсем не можем, а просто потому, что конкурировать… Никита Исаев: У Северной Кореи есть планшеты? Андрей Паршев: Да. Николай Матвеев: А все эти товары на потребительский рынок выходят? Но давайте уточнять: они их производят для военного потребления, на потребительский рынок у них там, вроде, ничего не выходит. Андрей Паршев: У них есть свой интернет, и что-то они там, так сказать, тыкают в своих телефонах. Поэтому мы не можем производить не потому, что мы не умеем, не можем, - потому что конкурировать с… Я не буду называть модели, которыми... Вот ни один наш нормальный капиталист в принципе не сможет, потому что сначала ему ж надо будет как-то разворачиваться, кто им будет деньги на это давать? И это общая проблема, что в условиях либеральной экономики ты не можешь развернуть свою экономику, потому что ты сталкиваешься с беспошлинным ввозом тех товаров, с которыми ты хотел бы конкурировать. Николай Матвеев: Мысль понятна. Владимир Владимирович, ну вот смотрите: Соединенные Штаты – страна номер один по качеству и уровню производимых автомобилей. Владимир Громковский: Ну, нет. Николай Матвеев: Секунду, секунду, я не назвал время. При Форде было так. Потом они начинают сдавать позиции японцам, немцам, но рынки свои не закрывают. Да, хорошо, мы делаем "номер 3" по качеству автомобилей, но мы не закрываем рынки, не стремимся к тому, чтобы такими методами форды и прочие марки Соединенных Штатов стали опять номером один. Ну, как-то вот так поступают Соединенные Штаты, и при этом на экономику сильно это не влияет. Владимир Громковский: Вы меня спрашиваете о том, стоит ли вводить протекционистские меры нам… Николай Матвеев: Насколько они эффективны? Владимир Громковский: …если, например, Соединенные Штаты в каких-то отраслях или в широком круге отраслей их не держат. Николай Матвеев: Давайте так: мы можем ориентироваться в плане рыночных отношений на Соединенные Штаты? Владимир Громковский: На протяжении долгого времени давали всякого рода преференции АвтоВАЗу, начиная с 91-го года, когда он вышел в рынок, как и все остальные компании. И к нашему общему глубокому сожалению, никакой толковой машины не получилось. Ну, причины можно долго анализировать, но главная, которую я вам назову и относится к любому (почти к любому) крупному современном производству. Дело в том, что есть по многим видам товаров предприятие производит с выгодной себестоимостью, если у него очень большой рынок. Ну, например, вот если есть айфон, продается на весь мир, но если вы попробуете такой же продукт производить с рынком размером с российский, то он окажется в любом случае дороже, даже если он будет технологически совершенно таким же. То есть проблема заключается… Это называется экономия на размерах. Это известный экономический эффект, все это понимают прекрасно. И проблема вот этого закрытия экономики – неважно, откуда оно пошло, - извне или от нас самим – она упирается именно в то… Да, мы можем сделать практически все, но это может оказаться существенно дороже, то есть хотите вы или нет, мы будем делать это за счет уровня жизни и уровня производительности труда. Вот в чем причина. И смысл всей этой международной кооперации и выгоды ее экономической (я сейчас о политической не говорю) только в том, что каждый может рассчитывать на очень большой рынок. На весь мировой рынок. Если у тебя этого мирового рынка нет, то ты поневоле оказываешься… Неважно, по какой причине: или тебе поставили шлагбаум, или ты просто плохо умеешь торговать. Что, к сожалению, нам присуще: Советский Союз плохо торговал, и мы до сих пор не умеем торговать сложными товарами, у нас нефть там и природный в основном. Если ты не имеешь огромного рынка, то ты никогда экономически в конкуренции не победишь ценой тех, кто этот рынок имеет. Вот в чем проблема. Поэтому в принципе протекционизм разумен, но, во-первых, это нужно устанавливать – очень рассчитывать, делать твердый расчет. В каких отраслях, зачем, на какое время, на каких условиях – тут я поддержу, я вообще сторонник конкретных решений, а не общих, нет таких в экономике. Но если тебе его, как говорится, навязывают, то тут ты не выбираешь. Справедливо Максим Юрьевич сказал, что тут же не то чтобы у нас был выбор, а нам его могут навязать. И если нам это навязывают, да, у нас будет свой, условно говоря, айфон, очень может быть даже произведенный не в Китае или на Тайване, а у нас. Но это будет очень дорогой айфон, и велики шансы, что он будет не очень качественный: у нас нет своего производства деталей. Никита Исаев: Я хочу на двух вещах остановиться. Первое: относительно политической истории. То, что они нам могут предложить: они имеют право делать все что угодно. В мире идет борьба между США (20% мировой экономики) и Китаем (сейчас тоже примерно 20%). США накрывает Европу, в том числе и по поводу автомобилей: они им грозятся, что не будем покупать европейские автомобили, если не подпишете Трансатлантическое партнерство. И накрывают Канаду, то есть фактически треть экономики через пять лет мировой. Китай тоже накрывает азиатский, тихоокеанский регион: с теми темпами, которые имеет, тоже через лет пять-семь будет третью мировой экономики. Россия – это 1,5% мировой экономики. Николай Матвеев: Было 3, а сейчас 1,5. Никита Исаев: Если мы добавим к российской экономике страны бывшего Советского Союза, то будет 3,5% - неконкурентоспособно очевидно, и бороться мы в экономическом плане не можем. Можем бороться только в локальных военных конфликтах, то, что мы сейчас делаем. К сожалению. Я хочу второе что сказать. Все экономические модели, которые мы обсуждаем, будь то протекционистская, будь то либеральная… Хотя стоит сказать, что Николай Матвеев: Консервативная. Никита Исаев: Консервативная или что-то еще. Они все имеют право на жизнь. И тем или иным образом они опробированы в разных странах, в России в том числе, имели положительный и отрицательный эффект. Я считаю, что корнем зла стоит в том числе поднять вопрос относительно коррупции, потому что мы все сможем сделать, поверьте, здесь сами, если мы не будем воровать у самих себя, очевидно. Что мы делали до настоящего момента, до 2013 года: у нас был экспорт примерно на 500 миллиардов долларов – 350 миллиардов нефти, 60 – природного газа, что-то там цветной металлургии, химии, лес. Николай Матвеев: Военная техника чуть-чуть. Никита Исаев: Военная техника чуть-чуть, 3 миллиарда было 10 лет назад, сейчас – 14 миллиардов будет в этом году. И сельское хозяйство сейчас 16 миллиардов, это не влияет на макроэкономические показатели экспорта углеводородов. Очевидно, мы углеводородная страна экспортирующая. Николай Матвеев: Давайте мы посмотрим сюжет и дальше на эту тему поговорим. Внимание на экран. В этих сотках на Баренцевом море недалеко от Мурманска – отечественная замена попавшей под эмбарго норвежской красной рыбы. Правда, из российского на предприятии – только вода. Малька семги везут все из той же Норвегии, высокоточное оборудование на станции – тоже из Европы. Илья Березнюк, экс-представитель компании "Русская аквакультура": "Если мы говорим конкретно про отрасли аквакультуры, полностью здесь сейчас перейти на российское оборудование, на российские корма и выращивать смолт в России, то есть малька, практически невозможно". Дикую морскую рыбу ловят хоть и российские предприятия, но на заморских траулерах. Крупному судовладельцу Ирине Мокеровой пришлось заказать рыболовецкое судно аж в Саудовской Аравии. Чтобы растаможить, приходится платить огромные налоги, НДС – это примерно 1/5 часть от стоимости судна. Ирина Мокерова, судовладелец: "Мы боролись два года, мы обошли все министерства, какие только возможно. Более того, нам три министра самостоятельно помогали, активно помогали разместить строительство судна на российском предприятии. Ни один завод не захотел этого делать. И понятно по каким причинам: настроены они все на военно-промышленный комплекс, настроены на государственные заказы". Отчасти потому что крупные суда построены не в России, пустует крупнейший незамерзающий северо-западный порт нашей страны в Мурманске. Весной 2016 года здесь была заполнена только пятая часть причалов. Олег Креславский, генеральный директор ОАО "Мурманский морской рыбный порт": "Судовладельцу удобно заходить, выгружаться в порт Норвегии. Если сюда завозить эти запчасти, нужно будет их растаможивать, соответственно, ну в этом есть определенные неудобства для судовладельцев". Фармзавод под Самарой. Здесь производят для россиян жизненно важные препараты: отечественный глицин, нитроглицерин, рибоксин и другие. Но из российского здесь только рабочая сила да помещение, шутят сотрудники. Порошки для препаратов везут из Индии и Китая, капсулы – из Бельгии, ампулы – из Германии. Производство картона для коробок находится в Финляндии. Все оборудование тоже зарубежное. Олег Минаков, заместитель директора по производству фармацевтической компании: "Сегодня на рынке оборудования для фармацевтической промышленности российских машин нет. Это в худшем случае тот же самый Китай, в худшем случае. Ну а в лучшем, как у нас на предприятии – это Германия, это Италия". Почти нет аналогов в России и семенному голландскому, немецкому, финскому картофелю, говорят уральские фермеры. После введения санкций и скачка валют импортные семена подорожали втрое, использовать российские картофелеводы отказываются – плохое качество и низкая урожайность. Приходится работать себе в убыток или отказываться от выращивания корнеплодов. Ведь цены диктует не производитель, а торговые сети. И часто закупочная цена гораздо ниже. Александр Кожевников, исполнительный директор ведущего сельхозпредприятия Свердловской области: "Если я сажу картофель килограмм – 120 рублей. А это еще только 60% затрат на производство, то есть его нужно посадить, полить, удобрения купить, защитить, выкопать. Вот прибавляйте. А мне сейчас картофель… 12 рублей я его продаю. Сравнивайте разницу – в 10 раз". Вот у этого предприятия, к примеру, из четырех десятков тракторов и комбайнов половина – из-за рубежа. Запчасти для них сейчас стоят вдвое дороже, чем полтора года назад. Переходить на отечественную технику и оборудование российские товаропроизводители не хотят: качество хромает. Так что идею полного отказа от импорта большинство тех, кто работает в реальном секторе российской экономики, называют утопической. Фермеры, рыбаки и фармацевты уверены: пока в России нет отечественных аналогов индийским лекарственным порошкам, немецким тракторам, голландским семенам и норвежским малькам, резко закрывать границы для иностранных товаров уж точно не стоит. Николай Матвеев: Николай Васильевич, если уж опираться на то, что сказал Максим Юрьевич: ну, мы же не знаем, когда остановится Запад в этих санкциях, какие могут быть масштабы. Правильно я понимаю, что мы вообще на крючке, на коротком поводке. А, вы импортозамещаетесь по еде? Сейчас мы вам гаечки-то затянем с техникой. А, вы решили импортозаместиться по фармацевтике? А вот вам отмена возможности купить компоненты. Николай Арефьев: Ну, все правильно. Дело в том, что я сказал: мы были за "железным занавесом" - мы за ним и остались. Вообще-то в мире каждый защищается, как может, и каждый сам за себя. И никто за нас радеть не будет. Если наше правительство жило за счет нефтегазовых доходов и не заботилось о реальном секторе экономики, ну, это привело к тем плачевным результатам, что мы теперь уязвимы для влиятельных буржуев Запада. Они хотят – санкции введут, хотят – нам продадут, не захотят – не продадут. Мало того, что санкции. Мы сами на себя санкции натянули тем, что вступили во Всемирную торговую организацию. Николай Матвеев: Почему ж влиятельные буржуи Запада? Не далее как лет шесть назад Медведев обнимался с Обамой, Джобс подарил ему новый айфон, настраивали сотрудничество, друзья, братья. Ну да, поругались. Бывает, страны мирятся, ругаются. Почему буржуи-то? Мы же сами выбрали этот путь в 91-м году – путь к рыночной экономике. Николай Арефьев: Кто первый санкции-то ввел? Как раз Соединенные Штаты Америки, они ввели. А вот сегодня… Вот мы сейчас посмотрели сюжет. Вот смотрите: в сельском хозяйстве 40 миллионов гектаров земли пустует, и мы не можем ее обрабатывать, потому что не хватает сил. Второе: у нас нет собственных средств производства для сельхозтехники, т.е. это агропромышленный комплекс. У нас нет своих собственных семян, у нас нет собственного племенного животноводства. Николай Матвеев: Проще сказать, что у нас есть. Что у нас вообще есть? Николай Арефьев: Вы сейчас говорите, мы по птичьему мясу… Николай Матвеев: Это не я говорю, это говорит президент. Николай Арефьев: Ну, это верно, только яйцо-то мы покупаем за рубежом, в Канаде, везем. А здесь готовим из него своих цыплят, то есть у нас ничего нет. Нам сегодня надо начинать с нуля, с семян. Николай Матвеев: Ну, хорошо. Я фермер, я начал с нуля. И тут я упираюсь в стену, под названием… мелкий и средний бизнес никогда не пробьется перед монополистами. Николай Арефьев: Да, вот в этом году урожай хороший и овощей, и арбузов, и зерновых, и всего. А все пропало, потому что переработки нет, перерабатывающих предприятий нет, и хранения нет. Все овощи хранились, какие были, теперь уже получили уже другую специализацию, и все сгнило на полях, потому что съесть это было за один раз невозможно, а переработать тоже невозможно. Если взять промышленность. У нас были лучшие самолеты когда-то. Почему мы их не делаем? Я недавно летал на ТУ-214, вы наверняка на нем еще и не летали. Замечательнейший самолет, но почему мы арендуем Боинги, берем в лизинг – непонятно. Почему не развиваем собственное производство? Николай Матвеев: Ну, как раз, наверное, о чем говорил Никита Исаев: дешевле, проще и коррупционная составляющая – мне дадут оттуда откат. Николай Арефьев: У нас прекрасные трактора кировские, сейчас за ними очередь. Николай Матвеев: Простите, просто трансконтинентальные корпорации, существуя несколько десятков, а то и сотен лет, они умеют вести международный бизнес, они знают, как замотивировать чиновника, у которого рычаги в руках. Они ему говорят: "Дружище, давай мы тебе 30 миллионов отдадим, а ты вот этот контрактик – в бачок". Конечно, ребята, давайте. Боинг, заходи. И так по всем показателям, потому что начинать-то надо с головы. Николай Арефьев: С головы, я и говорю. А зачем было в 92-м году надевать на себя этот хомут, зачем? Надо было остаться в той экономике, которая у нас была. Николай Матвеев: Да, здорово. А вы помните, какой резонанс вызывали джинсы? Помните? Николай Арефьев: Вы знаете, когда говорят о джинсах и колбасе, меня всегда воротит с души. Ну что, у нас все интересы замыкаются на джинсах и колбасе что ли? Николай Матвеев: Понимаете, когда вам говорят, что вы живете в лучшей стране в мире и соседние страны, Запад умирает, загибается, как говорили, все. Но при этом ты понимаешь, что одеваются они лучше, в квартирах живут в больших. Наши когда солдаты отступали, видели, как немцы жили. Те самые немцы, которых хаяли. Николай Арефьев: Когда Собчак сказал, что он был в Америке, купил себе костюм, о котором он мечтал, я понял, что это не политический деятель и не государственный деятель. А так, барахло какое-то. Николай Матвеев: Ладно, Собчак. А Высоцкий, который… Владимир Громковский: У нас всю историю финские костюмы носили партийные и хозяйственные работники, это же известно. Николай Матвеев: А Высоцкий? Высоцкий, который зашел в супермаркет… И он признавался: меня, говорит, чуть не вырвало от контраста красок и обилия продуктов. Ну, понятно, можно говорить, что мы любим, Советский Союз народ любил, почему нет. Хотя ходил анекдот, когда евреев начали выпускать, что еврейка – это не роскошь, а средство передвижения. Вы понимаете, вот так народ от счастья… Некое количество народа любило свою страну. Николай Арефьев: Я разделил бы. Недавно "Левада-центр" опубликовал, что 62% за Советский Союз, потому что народ живет… То, что сегодня все есть, - это не про нашу честь, это народу-то не достается, это только для среднего и богатого класса. А люди-то колбасы не видели уже 25 лет. Никита Исаев: Советский Союз  не делил колбасу и джинсы, Советский Союз не давал ни джинс, ни давал ни колбасы. Он перестал давать возможность давать колбасы, давать хлеба, все это дотировалось, вы отлично знаете. Абсолютно плановая убыточная экономика. А сейчас уродливая экономика, мы взяли все те же самые лекала и огосударствили экономику. Николай Матвеев: Секундочку. Андрей Петрович, позвольте спросить. Понятно, что изоляция исключена в нынешней ситуации, но я так понимаю, санкции против страны вводить будет в меньшей степени, если страна будет давать что-то этому миру, от чего ни в коем случае нельзя будет отказаться. Что может быть этим в случае с Россией, что мы делаем хорошо, что мы можем предложить, что нам надо развивать? Понятно, что выращивать свинину и курицу мы можем только с точки зрения какой-то продовольственной безопасности внутренней, но что мы можем предложить, например, тому же немцу и американцу, чтобы он подумал, прежде чем вводить против нас санкции. Андрей Паршев: Вы знаете, начать-то нужно с того, чтобы даже не предлагать самим обзавестись здравым смыслом. Вот мы здесь собрались, вроде, неглупые люди, а занимаемся обсуждением, что там было в Советском Союзе. 25 лет назад. У нас значительная часть аудитории – они его вообще знать не знают. Это же вообще какая-то запредельная глупость. Надо же обсуждать то, что нам сейчас делать. А делать нам надо очень простые вещи. Вот надо разбираться. Сейчас мы посмотрели ролик: ну, там не скажу, что все, но очень много брехни. Например, про низкое качество отечественных комбайнов – ничего подобного. На Россельмаше отличные комбайны… Николай Матвеев: Простите, брехня… Защищу корреспондента. Андрей Паршев: Там было сказано про комбайны. Николай Матвеев: Простите, пожалуйста, брехня – когда это говорит корреспондент. Но это говорит человек, который работает на этих комбайнах, и это его мнение. Если вы считаете по-другому, пожалуйста. Владимир Громковский: Извините, мы организовывали недавно… участвовали в организации крупнейшего сейчас картофелеводческого хозяйства  в Тульской губернии. Это было 10 лет назад как раз, в шестом году. И надо было инвестировать деньги, в частности, в технику. Что вы думаете? У нас не было никакой возможности, кроме как купить в Германии, потому что картофелеводческой техники просто не было. Вот и все, о чем разговор. Андрей Паршев: Так в том-то и дело, что у нас не развита эта промышленность, но вот комбайны, именно комбайны, которые там были показаны, как раз у нас совершенно отличные. Никита Исаев: На 70% импортные комплектующие, 70%. Владимир Громковский: Давайте я вам назову цифру очень важную: половина импорта – это машины, оборудование и подобные вещи. Андрей Паршев: Так вот, Россельмаш сейчас на мировом рынке, он уже занял, по крайней мере, около 15% мирового рынка комбайнов. На мировом рынке, а не только на нашем. Николай Матвеев: Вот эту историю как политический инструмент можно использовать? Андрей Паршев: Конечно. Далее… Там, например, говорилось про картон, который мы завозим. И вот это, кстати сказать, крайне редкий для нас случай. Просто та экономическая политика, которая у нас была 20 лет – это провальная политика, это совершенно точно, именно потому что в той части, в какой она либеральная. Николай Матвеев: Она могла быть другой? Андрей Паршев: Могла быть другой. Николай Матвеев: У страны, которая развалилась просто. Андрей Паршев: В 2006 году у нас ввели экспортную пошлину на лес кругляк. В 2007 году произошло чудо: в нашу страну хлынули иностранные инвестиции на переработку древесины. И из той же самой Финляндии, и из других стран. Но уже через пару лет наши финские партнеры обижаются… Никита Исаев: Потому что инвестиционные соглашения выполнены китайцами не были, они просто выгоняли кругляк все так же и вкладывали в рамках инвестиционных соглашений в создание деревоперерабатывающих производств. Андрей Паршев: Какие китайцы? Финнами. И вот от нас отказались. И более того, при вступлении в ВТО нам специально запретили вводить пошлины на лес кругляк. И, кстати сказать, вот насчет восстановления свинины. А я хорошо помню, как при вступлении в ВТО нам запретили защищать свое свиноводство… Николай Матвеев: Вот я молодой человек, простите, мне знаете что непонятно. Когда мне говорят "США" - фейсбук, эппл, гугл, продолжать список не будем. Говорят "Германия" - весь автопром берем. Говорят "Китай" - перечисляют. Сверхдержава Россия – древесина и комбайны. Как вот для меня, для молодого человека, это уже неубедительно звучит. Андрей Паршев: Так вот ее хотя бы надо самим перерабатывать. Начинать с этого. Мы же с вами сразу хотя бы уровень BMW ведь, наверное, не соберем. Николай Матвеев: Скажите, а можно это делать в стране, где 77% опрошенных считают, что мы живем в сверхдержаве. Какая древесина? Нам подавайте полеты на Марс. Максим Соколов: Молодой человек или старый человек… Но вот то, что вы привели Соединенные Штаты, а именно: фейсбук, гугл и эппл. Ну, в общем-то, как-то не сказать, чтобы это свидетельствовало о сверхъестественной державной мощи. Никита Исаев: Гугл – это практически весь российский ВВП. Николай Матвеев: А давайте я цифру назову. Максим Юрьевич, простите, пожалуйста, я назову просто цифру. Капитализация эппл – 661 миллиард долларов. Весь фондовый рынок России – это 498 миллиардов. Одна компания. Максим Соколов: По существу, а не по цифрам. Что такое эппл? Что такое фейсбук? Что такое гугл, наконец? Грубо говоря, по сути. Никита Исаев: Современный бизнес. Николай Матвеев: Максим Юрьевич, договорите, вам слово. Максим Соколов: Что это такое по сути, по устройству, по принципу действия. Николай Матвеев: Что это? Объясните мне, я не понимаю. Максим Соколов: Это в общем-то ничего особенного, ничего особенного. Никита Исаев: Только "Насдак" выше Доу-Джонса, Доу-Джонс вообще не имеет уже никакого значения. Максим Соколов: Да что вы молитесь на "Насдак"? Что вы молитесь? Никита Исаев: Я вам говорю: это современная экономика постиндустриальная, мы живем в другом мире, мы не живем в дереве и в нефти, мы живем в другом. Николай Матвеев: Друзья, Максим Юрьевич терпеливо всех выслушивал. Я хочу предоставить ему слово, пожалуйста. Максим Соколов: Так вот, если посмотреть по существу, то никаких принципиальных прорывов, сопоставимых там, скажем, с открытием космоса, с внедрением электричества, с внедрением авиации, пара, железных дорог вообще в этих фейсбуках, гуглах и эпплах нету. И уж тем более в фейсбуке, который примитивен до крайности. И если, так сказать, нечаянно что-нибудь случится, упаси боже, то в общем-то как раз эти фейсбуки и эпплы, как наиболее эфемерные, они как расцвели, так и завянут. А все-таки лучше рассчитывать на что-нибудь более такое… Никита Исаев: На что? Вот задали вопрос: а что есть в России? Николай Матвеев: Да, а что мы можем предложить, действительно, миру? Хорошо, коммуникация и средства связи не наша история, но что мы можем предложить, чтобы разыгрывать эту карту на политической арене? Максим Соколов: Нет, что значит разыгрывать на политической арене? Николай Матвеев: А все просто. У меня есть инструменты экономические, которые я внутри страны основал, и я этими инструментами управляю, когда хочу, например, против России что-то сделать. А у России нет этих инструментов, ну что США наши санкции? Ну, плевать им. Максим Соколов: Нет экономических инструментов. Николай Матвеев: Какие экономические инструменты мы можем изобрести здесь, чтобы влиять на мир, чтобы мир, задумываясь о том, чтобы вводить против нас санкции, боялся не нашей бомбы, а боялся: "Блин, да они же сделают эти уникальные чипы в нашу космическую отрасль поставляют… Наши танки ездят на их гусеницах. Не, не будем мы вводить санкции". Что мы можем делать? Что русский человек, русское сознание может поставлять миру, ради чего мир захотел бы с нами дружить, а не конфликтовать? Максим Соколов: Не знаю. Никита Исаев: Этого нет. Николай Матвеев: А может это быть? Никита Исаев: Да, очевидно, это может быть. Николай Матвеев: Что? Что у нас лучше всего получается, кроме того, чтобы выиграть войны. Это великая заслуга русского народа. Никита Исаев: Давайте смотреть, что нужно сейчас миру. Миру нужна еда, очевидно. Вот говорят: "Ресторанный рынок упадет последним". Говорят так, потому что людям нужно есть, стричься или что-то еще. Стричься отложим в сторону – сфера услуг. Еда – это очевидно. Правильно привели пример, конец XIX века: недоедим, но вывезем. Был вот такой лозунг конца XIX века, мы были лидером по экспорту продукции сельхоз назначения. Более того, французский экономист Эдмон Терри в 1912 году, анализируя российскую экономику в тот момент, говорил, что к 20-му году при тех темпах роста, которые она имела со столыпинских реформ, она будет лидером по всем основным макроэкономическим показателям. При этом мы были на 85% аграрной страной. Тогда это был основной тренд. Сейчас, действительно, постиндустриальное общество. Мозги, которые есть в России (они еще, к счастью, не все уехали), они остались здесь. Могут создать эту постиндустриальную экономику, и на это нужно делать акцент. Николай Матвеев: Глаза у меня не могут найти цифру, но сейчас по памяти скажу, кажется, 47% опрошенных готовы нести лишения материальные ради того, чтобы сохранялся статус за нами сверхдержавы, чтобы Россия была крупным игроком. Никита Исаев: Я отвечу сейчас. Вот эти 47% опрошенные, когда они будут голодать, тогда их и надо спросить. А так подойти на улице и, когда им каждый день по телевизору показывают, как мы пускаем "Калибр", как мы поставляем С-400 в Индию или куда-то еще, ну, наверное, это красиво смотримся. Но в тот момент, когда мы все резервы проедим, и им нечего будет есть, и будут задерживаться пенсии, вот тогда и спросите. Максим Соколов: Что касательно постиндустриальной экономики, которая вас так привлекает, - это дело хорошее, но только один маленький нюанс. Постиндустриальная экономика, страна может ее позволить, когда это все-таки опирается на эксплуатацию такой достаточно большой периферии с не постиндустриальной экономикой, а самой что ни на есть экономикой предыдущих стадий. Так вот, когда у нас будет постиндустриальная экономика, какую периферию мы будем эксплуатировать? Никита Исаев: Я прокомментирую. Только что просто. Точка роста – сельское хозяйство, я назвал. Периферия должна работать, у нас пустые деревни, к сожалению. У нас производительность труда в стране – 25 долларов/человеко-час. В США – 67,  в Норвегии – 88. Максим Соколов: Если деревни пустые, там невозможно эксплуатировать, там нету объекта эксплуатации. Никита Исаев: 40 миллионов гектаров земли можно эксплуатировать. У нас есть не только зона риска… Николай Матвеев: Я попытаюсь это перевести. То есть разговор идет примерно об американской модели, когда нет деревни, но земля-то эксплуатируется, может быть, вахтовый какой-то метод. Необязательно институт деревни в том смысле, в котором он был при царе и Советском Союзе. Никита Исаев: У нас земля скуплена и стоит просто, скуплена людьми, которые и не собирались никогда ее возделывать. Николай Матвеев: О будущем. Позвольте, я процитирую министра финансов Антона Силуанов, недавнее заявление: "Я не исключаю, что придется снова повысить налоги для населения, но у нас нет другого выхода. Однозначно, россиянам придется туго затянуть пояса, как минимум, на три года". Что значат, как вы считаете, эти три года. Три года будем ждать, когда цена на нефть вернется или что-то мы будем реально делать. Вот если мне скажут: потерпи три года. Резонный вопрос: а ради чего? Обрисуйте хотя бы контурно будущее. Если я увижу в этом потенциал, то ради бога – и три, и шесть, и десять лет буду терпеть. Что, ради чего? Владимир Громковский: Начнем с того, что на самом деле, довольно много вещей делается. Я участвую сам в ряде инвестиционных проектов. Они, конечно… Ну, они крупные для России, но они не решат всех проблем, но я вижу, что что-то происходит. То есть сказать, что ничего не происходит в развитии нашего отечественного производства, - это неправда. Если же обратиться к Силуанову, то надо сказать так: все налоги, которые платятся в стране, они платятся за счет людей. Просто некоторые напрямую, а некоторые – через бухгалтерию предприятия, через его доходы. И поэтому если нет достаточно доходов и правительству приходится увеличивать налоги, нет такого способа, чтобы это не коснулось людей. Даже если это будет НДС или налог на прибыль, все равно это скажется на кармане людей. Потому что, если у предприятия не хватает денег, оно будет вынуждено, скажем, не повышать зарплату. Поэтому он правильно сказал. Николай Матвеев: Простите, такой вопрос. А рост вообще денег в стране, рост бюджета, нашего экономического потенциала – вот это уравнивается с увеличение количества полковников Захарченко. Просто можно сколько угодно денег зарабатывать, их будет больше, но при этом будет больше полковников Захарченко, больше комнат в его квартире, которая будет до отказа забита деньгами. Владимир Громковский: Понимаете, полковник Захарченко – это настолько исключительный случай. Никита Исаев: Ох, зря. Николай Матвеев: Это полковник. Вы понимаете, что там, выше, комнат-то, кажется, побольше. Нет? Это логика, может быть, обывателя. Владимир Громковский: В экономическом смысле это мы даже не можем рассматривать. Речь идет о преступлениях, преступления надо пресекать. Но экономическая теория не может рассматривать частные случаи, она вынуждена рассматривать общие случаи, понимаете? Никита Исаев: Как это? Но коррупция есть часть макроэкономики. Объем воровства – это часть. Николай Матвеев: Я вас понял. Владимир Громковский: Была такая пьеса "Энергичные люди" Шукшина, ее играли в "Маяковского" и в "БДТ", и там была такая замечательная фраза: "Маша, ты знаешь, что у нас 12% государственного бюджета – на воровство". Вот ваши речи мне напоминают комедию. Николай Матвеев: Простите, у меня другой пример. Когда валютные ипотечники вышли на улицы и сказали: "Сделайте что-нибудь с этой проблемой, пожалуйста, мы не справляемся". Им сказали: "Ребята, вы сами виноваты, вы сами брали эту ипотеку". Решение вопроса, если я не ошибаюсь, было, по-моему, в 12 миллиардах рублей по Москве и Питеру. По Москве и Питеру, не по России. При этом у Захарченко официально только нашли 8,5 миллиардов рублей. Владимир Громковский: Ну, хорошо. Какие-то люди украли деньги. Дальше-то что? Николай Матвеев: Может быть, это система, а не какие-то люди? Владимир Громковский: Более того, мы все прекрасно знаем, что существует система откатов. Что на казенных подрядах и заказах, что в частной промышленности то же самое. Если вы хотите что-то продать какой-то компании, то очень часто… Николай Матвеев: Простите, все это нужно было, для того чтобы понять, можно ли поднимать экономику… Владимир Громковский: Эта проблема есть, ее надо решать, но это отдельный вопрос вообще. Николай Матвеев: Я хотел понять только одно: можно ли поднимать экономику при такой коррупционной составляющей. Владимир Громковский: Затруднительно. Лучше с маленькой. Николай Матвеев: У нас, к сожалению, ограничено время программы, я выхожу на блиц. Вопрос будет ко всем один. Просьба отвечать коротко и прицельно предметно. По-вашему, что ждет нашу экономику в ближайшие, условно, давайте мыслить советскими категориям, в ближайшую пятилетку при сохранении санкционной политики со стороны запада и при наших антисанкциях. Ваше мнение. Николай Арефьев: Ну, я хотел бы сказать, что ничего хорошего не ждет, потому что если цена на нефть упала, а внутренних доходов за счет реального сектора экономики нет и его никто, этот реальный сектор, не поднимает, не помогает ему подниматься, то проблема выходит уже за грань дефолта. И у нас страна просто может быть обанкрочена. Николай Матвеев: То есть повторение 98-го года? Никита Исаев: Я думаю, что господин депутат уважаемый, он очень аккуратно старается сказать, ну, в силу политической корректности это необходимо делать. Я могу сказать, что если в течение пяти лет в нашей стране не будут произведены экономические реформы, мы сначала в течение двух лет проедим наши резервные фонды: Резервный фонд, Фонд национального благосостояния. Вот после этого мы проведем резкий секвестр – не то, что сейчас, а резкий секвестр, в первую очередь, социальных расходов, потому что все инфраструктурные мы практически уже сократили. А после этого нас будет ожидать то, что ожидало Советский Союз: повторяюсь, с 85 по 91 год мы занимались ровно тем же самым. Только там была более системная история: перестройка с определенными программными решениями, какие-то экономические подходы, смена уклада экономического. То сейчас не происходит ничего: мы просто сейчас все прожираем, прожираем, прожираем, дальше будет социальное напряжение – 47%, а потом и политическое напряжение. Николай Матвеев: Понятно. Ваше мнение. Андрей Паршев: Санкции для нашей экономики полезны, просто Запад попался на собственную идеологическую удочку. Они поверили, что они могут нас таким образом наказать. Николай Матвеев: Губернатор Владимирской области Орлова упрашивает ЕС не отменять санкции. Андрей Паршев: Свечки ставили? Свечки ставили свиноводы, я точно знаю. Настоящий случай. Вот, конечно, падение нефтяных цен и вообще энергетических для нас очень плохо на настоящем этапе, и, если все это продолжится, мы будем жить беднее. Тут все предыдущий оратор правильно сказал. Николай Матвеев: Спасибо. Максим Юрьевич, ваше мнение. Максим Соколов: Ну, если сохранится нынешняя экономическая политика, сводящаяся к таргетированию инфляции, то, конечно, ждать чего-нибудь трудно, потому что таргетирование инфляции – это дело, которым можно заниматься до второго пришествия. Но, к сожалению, есть еще одно обстоятельство: не очень понятно, что придумают наши партнеры в области чисто политической или военной. И как мы им ответим, а здесь могут быть такие последствия, что уже насчет импортозамещения и всего прочего уже не будем думать. Никита Исаев: Но это не экономика, а политика уже. Николай Матвеев: Ясно. Владимир Громковский: Если не будет каких-то сильных неожиданных вещей, шоков внешних вроде санкций, очередного падения цены на нефть и тому подобное. Или политических и военных, о которых сказал Максим Юрьевич. То есть шансы, что, начиная со следующего года, у нас начнется внутренний рост, закончится экономический кризис циклический. Но это только если их не будет. Никита Исаев: За счет чего? Владимир Громковский: Это закон экономики. Она просто живет циклами, вот и все. Что значит, за счет чего? За счет того, что исчерпали необходимость кризиса. Кризис решил проблему. Николай Матвеев: Ясно. Главное понятно, что так, как мы жили, жить дальше мы не можем. Что-то нужно делать. Вот что делать – для этого и существует программа "ПРАВ!ДА?", спрашивать экспертов, выяснять, ну а выводы делать вам самим. Закончить я хотел бы опять же таки Дмитрием Менделеевым, с которого мы начали: помните, вначале была цитата. Звучала она так: "В русской жизни господствует понятие протекционное". Но в целом она немножко шире: "В русской литературе преобладают идеи фритредерства, а в русской жизни господствует понятие протекционное". Фритредерство, от английского free trade – направление в экономической теории, провозглашающее свободу торговли и невмешательство государства в частно-предпринимательскую сферу жизни людей и общества. Вот какой из этих путей нам выбрать, решать вам. Это была "ПРАВ!ДА?", будьте с нами, всего доброго! Ну, вот один из экспертов сказал о низкой производительности труда в России, и мне кажется, у нее две причины. Первые, конечно, экономические, есть еще ментальные. У нас вообще странные отношения к труду. Нужно ли прививать любовь к труду со школьной скамьи? Завтра говорим о трудовом воспитании. Будьте с нами!