Голос за кадром: Когда в тот ноябрьский день 1963 года американцы объявили, что по обвинению в убийстве президента Джона Кеннеди арестован Ли Харви Освальд, в Кремле вздрогнули. Освальд несколько лет жил в Советском Союзе. Американцы решат, что убийца Кеннеди действовал по заданию Москвы. Советский посол в Вашингтоне Анатолий Добрынин отправил шифровку в Москву с предложением ничего не скрывать и передать американцам фотокопии переписки с Освальдом. Беспрецедентный шаг. Но американцы поверили в искренность Москвы. Новый президент Линдон Джонсон попросил председателя Верховного суда США Эрла Уоррена возглавить комиссию по расследованию убийства Кеннеди, чтобы прежде всего развеять слухи о причастности Советского Союза и избежать ядерной войны. Руководил советской дипломатией Андрей Андреевич Громыко. Громыко, который 28 лет был министром иностранных дел, считали сухим, лишенным эмоций, застегнутым на все пуговицы "Господином Нет". А вот его сын видел отца другим. Анатолий Громыко: Он шутил часто на переговорах. Он как-то ехал с одним голландским дипломатом. Кажется, это был министр иностранных дел. И все никак они не могли друг другу объяснить, что такое доверие. И он говорит: "Господин министр, посмотрите в сторону этих дюн". Высокие дюны такие были или даже, может быть, холмы. Он говорит: "Вот за ними море. Вы мне верите?". Тот говорит: "Верю". Он говорит: "Вот это и есть доверие". Он как-то задал вопрос: "Что было до сотворения мира?". Мы все думали, думали – что же было до сотворения мира? Спрашиваем: "Что?". Он говорит: "Госплан". Голос за кадром: В юности Громыко мечтал стать летчиком, но опоздал. В летное училище принимали только тех, кому еще не исполнилось 25. А он попал в Москву, отметив 25-летие. Позднее говорил, что между летчиком и дипломатом есть нечто общее – умение не терять голову в экстремальных ситуациях. Анатолий Громыко: Я думаю, он был уверен в себе. Конечно, решающее слово было за Политбюро при принятии решений стратегического характера. Но ведь вносились они большей частью по инициативе МИДа. И только министр мог дать добро на то или иное предложение. Голос за кадром: Громыко умело скрывал свои намерения и настроения, держал язык за зубами не только в разговорах с иностранцами. Анатолий Громыко: Андрей Андреевич был сдержанный человек. Его мнение о дипломатии, о послевоенной внешней политике, о тех или иных наших лидерах узнал только в последние 2-3 года, после того как он ушел уже на пост председателя президиума Верховного совета, когда он действительно расслабился. Голос за кадром: Лишь в редчайших случаях он давал волю эмоциям. Самая жесткая беседа в жизни Громыко состоялась после того, как рано утром 1 сентября 1983 года советский самолет-перехватчик Су-15 сбил южнокорейский гражданский самолет "Боинг-747". И все 269 пассажиров погибли. Мир был потрясен и самой трагедией, и трусливым враньем: сначала отрицали, что самолет был сбит, потом сообщили, что по самолету стреляли, но не попали, и только через несколько дней выразили сожаление по поводу гибели ни в чем не повинных людей. На переговорах американский госсекретарь Джордж Шульц сказал, что у него есть поручение президента Рейгана сделать заявление по поводу сбитого самолета. Анатолий Громыко: У Андрея Андреевича были строгие указания эту тему не обсуждать. Они исходили от Юрия Владимировича Андропова. Нарушить он это, конечно, не мог. Потому что отец считал, что с помощью дипломатии решают не личные какие-то дела, а что дипломатия – это служанка внешней политики. С помощью дипломатии достигаются мирным путем внешнеполитические цели. Если идет поиск компромисса, то повышать голос, шуметь, размахивать руками он считал излишним. Голос за кадром: Громыко практически невозможно было вывести из себя. Но тут он покраснел и стукнул кулаком по столу. Анатолий Громыко: Он даже, по-моему, очки потерял свои, они упали. Потому что Шульц на него давил, как бизон. У американцев есть эта черта – стараться сломить противника, даже в дипломатическом плане, и навязать свою точку зрения. Но как раз Андрей Андреевич не позволял собой манипулировать, даже в таких острых ситуациях. Но он быстро остыл, и, я думаю, правильно сделал, потому что надо было выполнять поручение. Они с Шульцем уединились, как мне рассказывали, и все-таки договорились о продолжении переговоров. Голос за кадром: Природа наградила Громыко крепким здоровьем, что позволяло выдерживать огромные перегрузки. Но как министр снимал напряжение? Он же не пил. Анатолий Громыко: Не пил. Этим тоже объясняется его долголетие. Ведь когда человек выпьет, он может сорваться. И многих, к сожалению, выпивка губила, в том числе и в МИДе. Отец не переносил пьянства. Он считал, что это бич наших людей. У него было свое объяснение этому. Я об этом в книжке написал, как он ко всему этому относился. Но не пил. Он потом рассказывал, что в детстве он однажды выпил в деревне, где они жили, подростком еще, какого-то спирта с приятелем, и сильно отравился. И с тех пор он говорил: "Я просто не могу пить". Голос за кадром: Даже на собственном юбилее ничего себе не позволил. Анатолий Громыко: Я помню, что первый тост произнес Андрей Андреевич. Он встал и сказал: "Предлагаю тост за то, чтобы в честь юбиляра не было тостов". Тосты, конечно, были. Но их число, наверное, значительно поубавилось. Но некоторые гости сидели, немножко ежились: "В чем дело?". Не было водки на столе. Вот министр иностранных дел Советского Союза совершенно не пил, и даже, что обычно россиянам приписывают все наши друзья и особенно недруги, не любил водку. Голос за кадром: Громыко был аскетичен в быту. В МИДе Андрей Андреевич слыл страстным борцом и с алкоголизмом, и с курением. Анатолий Громыко: С сигаретой я его увидел. Я говорю: "Ты что! Ты ж не куришь, и не надо". Я всегда как-то инстинктивно считал, что курить не надо. Хотя сам немножко покуривал в своей жизни. Он говорит: "Это так, для вида, для форсу", - вдруг он мне сказал. А как он расслаблялся? Очень просто. Разрядка у него была – охота. Это он действительно любил. Голос за кадром: Летом в отпуске министр не вылезал из моря. Анатолий Громыко: На отдыхе в Крыму он любил плавать. Он любил несколько раз в день устраивать заплывы в море. Отмечал синим карандашиком, сколько он раз плавал, в специальной тетради. Потом с гордостью это подсчитывал и сообщал семье. Он занимался гантельной гимнастикой. Не то, чтобы очень регулярно. Но на отдыхе гантелями занимался. То есть стремился следить за собой. А здоровье он получил… Все-таки здесь много о генах говорят, о том, что нам передаются они хорошие и не очень хорошие. Гены у него были хорошие. Голос за кадром: Андрей Андреевич Громыко собирался изучать экономику сельского хозяйства. Написал диссертацию. В начале 1939 года его вызвали в комиссию ЦК, которая набирала кадры для наркомата иностранных дел. Вакансий образовалось много. Прежних сотрудников или посадили, или уволили. Анатолий Громыко: В годы сталинских чисток пострадало очень много честных, толковых, профессиональных дипломатов. Эта страница советской истории является, конечно, позорной. Вообще 1930-е годы, 1937 года, и в 1920-х годах можно найти такие страницы. Конечно, вырубили очень много хороших и честных людей из внешнеполитического ведомства. Вот сложилась такая ситуация. Надо было набирать новых. Голос за кадром: Его сразу поставили заведовать американским отделом. Высокое назначение. Анатолий Громыко: Он мне говорит: "Никакой мохнатой руки у меня не было". Его собственное впечатление было, что ему помогло неплохое знание английского языка, который он очень внимательно изучал, и ему особенно помогло, что он сходу (он мне рассказывал, что некоторые кандидаты на работу в министерство не могли сразу ответить на этот вопрос) ответил, какие книги на английском языке он читал. Это, кажется, если мне память не изменяет, была книга "Бедные и богатые". Не помню автора. Но, в общем, его компетенция в то время, может быть, и внешний облик, потому что это был очень симпатичный молодой человек. Голос за кадром: Через несколько месяцев Громыко вызвали к Сталину, что было фантастической редкостью. Даже среди полпредов лишь немногие имели счастье лицезреть генерального секретаря. В кабинете вождя присутствовал Молотов. Он, собственно, и устроил эти смотрины. Показывал Сталину понравившегося ему новичка. Громыко быстро и квалифицированно исполнял указания Москвы, не знал усталости, и Молотов не мог на него нарадоваться. Анатолий Громыко: Молотов ценил Андрея Андреевича, конечно, в первую очередь за работоспособность. Если он поручал ему подготовить какое-то предложение или, может быть, совета испрашивал, он знал, что все силы его зам отдаст на то, чтобы это предложение подготовить на достаточно высоком уровне. Он ценил его как работника. Точно так же ведь долголетие отца на посту министра иностранных дел было связано не только с какими-то его личными качествами, а прежде всего и с тем, что он много трудился, не занимался интригами. Голос за кадром: После войны Сталин сделал министром Вышинского – недавнего прокурора. Для Громыко это был неприятный сюрприз. Анатолий Громыко: Они не ладили, совершенно не ладили. Вышинский не любил Андрея Андреевича. Андрей Андреевич недолюбливал Вышинского. Почему? Я об этом его не расспрашивал. Но, думаю, все-таки непосредственное участие Вышинского в процессах, известных всем нам, когда он выступал государственным обвинителем, наверное, это накладывало какой-то отпечаток. Голос за кадром: Вышинский старался на чем-нибудь подловить Громыко. Жаловался членам политбюро на недостаточную политическую зрелость своего заместителя. В июне 1952 года Андрея Андреевича отправили послом в Англию (очевидное понижение). Анатолий Громыко: Он был направлен на работу в Лондон, что само по себе, конечно, важно. И из Лондона его вернет как раз Молотов. Голос за кадром: Сталин умер. Вышинский лишился поста министра. Громыко вернули в Москву. Он рассчитывал стать министром. Но Хрущев прислал на Смоленскую площадь своего любимца – Дмитрия Шепилова. Для Громыко это стало ударом. Анатолий Громыко: Когда был назначен Дмитрий Шепилов, вот здесь, наверное, в душе у отца проснулось чувство горечи, потому что в тот день, когда я услышал об этом назначении, он взял грабли и пошел убирать двор. Честно говоря, это был первый и единственный раз, когда он, по происхождению крестьянин, пошел сам убирать двор, какие-то сухие листья. В общем, ходил, убирал двор часа 2-3. Голос за кадром: В 1957-ом Громыко возглавил министерство иностранных дел. Но Хрущев внешней политикой занимался сам и низвел министра до роли эксперта. Приглашал, когда нужна была формулировка, совет, справка. Анатолий Громыко: И когда возник острый Суэцкий кризис, когда Хрущев, опять же, вышел из себя и стал угрожать Западу ядерным оружием, может быть, об этом прямо не говорил, все-таки давно это все было, но угроза применения в том числе ядерного оружия, какой-то мощной военной силы в то время высказывалась на выступлениях партийных деятелей. Голос за кадром: Хрущев мечтал быть принятым в клуб лидеров великих держав. Хотел заставить американцев побаиваться Советского Союза. Поэтому тайно отправил ракеты с ядерными боеголовками на Кубу. Пусть американцы лишатся привычного чувства безопасности и осознают, каково находиться под прицелом чужих ракет. Хрущев не мог представить себе, какой будет реакция американцев, и совета у Громыко не попросил. Анатолий Громыко: Я не военный. Я знаю одно. Что в то время наша оборонная мощь, ракетно-ядерное оружие были гораздо слабее американских. У нас были ракеты на жидком топливе, стартовое время было очень длительное. К тому же американцы имели рядом с нами военные базы. И с любого авианосца палубный самолет может достичь важных стратегических центров в Советском Союзе. И Андрей Андреевич фактически был отстранен от процесса принятия решения по вводу наших ракет на Кубу. Голос за кадром: Некоторые другие важные решения тоже принимались без Громыко. Анатолий Громыко: Это ведь ни в каких учебниках не вычитаешь, что Андрей Андреевич прямого отношения к решению непосредственного вторжения войск Варшавского договора в Чехословакию не имел. Ведь это все происходило в глубокой тайне, так же как и завоз советских работ на Кубу, чему были свои основания. Но это тоже была непродуманная акция. Она шла помимо МИДа. Конечно, его это раздражало. Но он не выплескивал все это наружу, очевидно, отлично понимая, что… Не знаю, как насчет дачи во Внуково, но во всяком случае на каких-то госдачах, может быть. Почему он не любил жить там и долго не ездил? Там, конечно, все прослушивалось. Голос за кадром: Все высшие руководители партии и правительства исходили из того, что их прослушивают. Хотя Громыко был в добрых отношениях с председателем КГБ Андроповым. Анатолий Громыко: Андрей Андреевич очень ценил Юрия Владимировича Андропова. Ведь, понимаете, конечно, в истории КГБ были не только славные страницы (какие-то работы разведчиков, выдающиеся достижения). Тут ЦРУ и КГБ были на равных. Эта работа, конечно, не из красивых. Прямо скажу. Там много страшного делалось. Но, с моей точки зрения, все-таки Андрей Андреевич имел чувство товарищества в отношении Юрия Владимировича. Голос за кадром: Одна из главных трудностей министра иностранных дел состояла в том, что члены Политбюро либо совсем ничего не понимали в мировых делах, либо находились в плену каких-то фантастических мифов. Анатолий Громыко: Мне кажется, в этом и состоял его профессионализм, что в этих условиях господства в советском обществе идеологов и господства партийного органа, каковым являлось Политбюро, все-таки умел провести дипломатические инициативы, которые, в общем, укрепляли позиции Советского Союза на международной арене. Голос за кадром: Его взгляды расходились с представлениями малограмотного начальства. Но Громыко с начальством не спорил. Анатолий Громыко: Он не имел права просто как дипломат, уже когда принято решение, выступать против. Он считал, что профессия дипломата – это вовсе не профессия, когда мы должны всем нравиться. Он считал, что дипломат, если он не согласен с политикой правительства, он должен уходить с этой службы. Но не думаю, что его впечатления о нашей послевоенной политике в годы Холодной войны уж так резко расходились с какими-то идеологическими установками. Голос за кадром: Но когда страну возглавил Леонид Ильич Брежнев, он быстро оценил ценность советов Громыко. Анатолий Громыко: При Брежневе триумвират (можно его расширить) таких людей, как Андропов, Громыко и Устинов, фактически руководил внешней политикой. А дипломатией руководил Андрей Андреевич. Ему было, конечно же, легче работать при Брежневе, чем при Хрущеве. Тем более, что Брежнев ввел его в состав Политбюро. И это сразу облегчило ему работу. Голос за кадром: Слово Громыко, мнение министра иностранных дел, значило очень многое. И не только в международных делах. Анатолий Громыко: Он ценил Брежнева. Почему ценил? За то, что тот не лез в дипломатию, в отличие от Никиты Сергеевича. Он меня уверял, что Брежнев знал себе цену, прислушивался к мнению профессиональных дипломатов (в первую очередь, к Громыко). Голос за кадром: Во внешнеполитических делах последнее слово оставалось за Громыко. Он уступал, только если возражали военные. Анатолий Громыко: Никто не мог перечить военным, если они хотели ввести какую-то военную систему. Они всегда доказывали, что мы здесь отстаем. И, конечно же, не нужно было нам столько вооружений в то время. Это, конечно, нашей экономике не помогало. Под воздействием этого синдрома, когда на нашу страну напали гитлеровцы, находились все члены советского руководства и в 1950-х, и в 1960-х, и в 1970-х годах. Это очень сильно влияло на их подход к решению проблем разоружения. Они считали, что ни в коем случае Советский Союз не должен быть слабее Запада. Голос за кадром: Сын министра Анатолий Громыко тоже захотел попробовать себя в дипломатии. В молодом возрасте он стал советником-посланником в посольстве ГДР. Но вскоре понял, что посольская должность для него заказана. Поэтому перешел на научную работу. Он стал директором Института Африки Академии наук СССР. Анатолий Громыко: Я жалел, что я ушел на какое-то время в дипломатию. Потому что отец мне правильно сказал: "Как бы ты ни работал, при отце-министре тебя не оценят". Он меня отговаривал от этого. Но я окончил ИМО (МГИМО). Я играл в баскетбол. И когда мы бросали наши мячи, нам все время студенты других институтов кричали "Мимо!". Но я хотел попробовать свои силы на дипломатической работе. Я поработал в Англии какое-то время, в Соединенных Штатах Америки. Но меня из Вашингтона перевели в Берлин, потому что в Вашингтоне действительно прошла информация о том, что какая-то провокация готовится против меня и моей семьи. Ну, не из-за меня, а из-за Андрея Андреевича. Уж не знаю, была ли эта информация правдивая или нет. Я длительное время (примерно недели 2) ходил под охраной наших славных чекистов. Голос за кадром: Помощники с уважением вспоминают, что Громыко был типичным трудоголиком, не давал себе поблажек. Трудился до 00:00 – 01:00. Министр не чурался черновой работы. Поэтому часто брал верх над менее подготовленным и менее опытным дипломатом. Он не допускал импровизаций в дипломатии. Анатолий Громыко: Он не мыслил себе дипломатию как кавалерийскую атаку на дот. На какую-то сложную проблему шашки наголо, вперед. Ну, как можно взять дот? А любая международная сложная проблема – это как дот: ее не возьмешь с помощью кавалерийской атаки. Поэтому отец мыслил какими-то очень трезвыми историческими категориями. Может, ему помогало то, что он так долго работал на этом посту. У него не было, может быть, необходимости спешить. Но он считал, что дипломат, если этого требуют обстоятельства, должен идти к своей цели постепенно. Голос за кадром: Громыко был, может быть, единственным членом Политбюро, который ценил и уважал талантливых и образованных людей. Он собрал в МИДе сильную команду, которая руководила дипломатической службой и после его ухода. Анатолий Громыко: Мне кажется, что его ценили за то, почему он при стольких генсеках работал, что при Андрее Андреевиче была какая-то стабильность в работе. Многие в то время и позже мы говорили: "Мы считаем себя дипломатами школы Громыко". Голос за кадром: В 1988 году Громыко подал в отставку. Когда его отправляли на пенсию, он попросил: "Оставьте мне дачу, машину и одного помощника – писать мемуары". Анатолий Громыко: Он уже ушел на пенсию. Когда шел съезд народных депутатов, когда Горбачева уже резко критиковали, что выглядело некрасиво, и жену его Раису Максимовну. Мне вообще кажется, как-то уж женщин критиковать, как ее критиковали, нельзя. Может быть, она ни к месту какие-то туалеты надевала, на заводах в шубах ходила. Но мне кажется, что в общем и целом интеллигентная женщина. Он слушал все это, картинку, которая была перед его глазами. Затем встал, перекрестился и сказал: "Слава богу, что меня там нет".