Леонид Млечин: Могила Неизвестного Солдата у Кремлёвской стены, где горит Вечный огонь – лучший памятник павшим в боях бойцам и офицерам, кажется, существовала всегда, а она появилась лишь через 2 десятилетия после Победы усилиями одного человека – тогдашнего руководителя столицы Николая Григорьевича Егорычева, считавшего своим долгом воздать должное боевым товарищам, тем, с кем вместе сражался на передовой, сам он ушёл на фронт добровольцем, так что это и ему памятник. ДОБРОВОЛЕЦ Голос за кадром: Осенью 41-го года высшее техническое училище имени Баумана эвакуировалось в Ижевск, студентам МВТУ дали так называемую бронь – освободили от воинской повинности и сказали: «Идите пешком до Владимира, там вас посадят на поезд и отправят в Ижевск». «Нет, ребята, – возразил студент 4-го курса бронетанкового факультета Егорычев, – я никуда не пойду, я – москвич и должен защищать свой дом!». Его зачислили в 3-ю Московскую коммунистическую дивизию, определили во взвод истребителей танков. «Обмундирование не дали, – вспоминал Егорычев, – как был я в зимнем пальто, костюме и спортивных ботинках, так и отправился на фронт, вооружили нас трофейными винтовками времён Первой мировой, гранатами и бутылками с зажигательной смесью. Взвод занял огневые позиции у моста через канал Москва-Волга в районе Химок, мост был заминирован, в его опоры заложили 3 тонны взрывчатки, и мы были готовы в любой момент поднять его в воздух». Когда неудачливые генералы потеряли свои войска, когда большие начальники позорно бежали, когда одни готовились встретить немцев, а некоторые дамы устремились в парикмахерские делать причёски, другие сказали себе: «Это мой город, немцы войдут в него только через мой труп!» – москвичи были готовы отстаивать каждый квартал, каждую улицу, каждый дом, как это будет потом в Сталинграде, они сражались и умирали, и немцы просто не смогли их одолеть. В январе 1942 года в составе 371-го стрелкового полка Егорычева отправили на северо-западный фронт. В феврале полк перешёл в наступление. «Мы поднялись во весь рост, – вспоминал Николай Григорьевич, – и пошли в атаку, дружно и как-то исступлённо поддерживая себя криками «Ура!» и отборным русским матом. Немцы не выдержали – отошли. Мне не раз приходилось ходить в атаку и всегда было так. Это журналисты писали, что бойцы, когда шли в атаку, кричали: «За Сталина!» – этого я не слышал даже в нашей Московской коммунистической дивизии». Он форсировал Днепр, участвовал во взятии Киева, дважды был ранен, с орденом на груди вернулся в Бауманское училище, завершил учёбу и его сразу взяли на партийную работу. В 1962 году он возглавил Москву – один из самых молодых руководителей партии. Николай Егорычев: Мы тогда строили по 100 тысяч квартир каждый год, вводили без недоделок, по 100 тысяч квартир бесплатно раздавали. Мы решили тогда проблемы, скажем, и стирки белья, парикмахерских и чистки одежды и продовольственные дела решили мы, тогда как-то всё шло у нас очень успешно. Голос за кадром: Появились сотни новых поликлиник и аптек, сотни новых школ, разбивались парки и сады, скверы и бульвары, при Егорычеве Москва обрела новое дыхание. Николай Егорычев: В то время в городе была очень хорошая обстановка и с точки зрения безопасности, то есть, я имею ввиду криминальную обстановку, у нас в тот период кривая преступности очень резко шла и кто помнит Москву первой половины 60-х годов, тот отлично знает, что можно было по городу ходить в любое время и не опасаться, что тебя изобьют, ну были отдельные случаи, ничего не скажешь, но это же не было массовым явлением. Голос за кадром: На Кутузовском проспекте восстановили Триумфальную арку в честь победы Российской армии над наполеоновскими войсками в Отечественной войне 1812 года. БРЕЖНЕВ БЫЛ ПРОТИВ Голос за кадром: Битва под Москвой в 1941 развернулась на пространстве, сравнимом с территорией Франции, с обеих сторон в ней участвовало примерно 7 миллионов человек, однако же, десятилетиями эта битва оставалась в тени сознательно, другие победы и сражения представлялись более значительными и достойными увековечивания. Егорычев мечтал воздвигнуть памятник погибшим за родной город, долго выбирал место, объездил весь центр, осмотрел стрелку Москвы-реки, Ленинские горы, архитекторы предложили Манежную площадь, он выбрал Александровский сад. По его просьбе московские архитекторы за ночь нарисовали эскиз, Егорычев показал его председателю Совета министров СССР Алексею Николаевичу Косыгину, без согласований и обсуждений прямо на ступеньках совмина в Кремле он утвердил эскиз и обещал помощь, а вот Леониду Ильичу Брежневу идея совсем не нравилась. Леонид Млечин: Наши вожди недолюбливали столичных руководителей, которые отстаивали интересы Москвы, предпочитали ставить во главе столицы людей со стороны, поэтому московских руководителей, которые любили бы родной город, которые бы рисковали спорить с высшей властью – раз, два и обчёлся. Голос за кадром: Согласие на создание мемориала Леонид Ильич, в конце концов, дал, но место велел найти другое, Егорычев же остался при своём мнении: «Только у Кремлёвской стены!». На свой страх и риск начал работы, а что написать на мемориале? Леонид Млечин: Егорычев пригласил известных писателей: Константина Симонова, Сергея Михалкова, Сергея Наровчатого, Сергея Смирнова – много прозвучало интересных и точных фраз, Егорычев искал максимально короткую и выразительную фразу, Михалков предложил: «Имя его неизвестно, подвиг его бессмертен». Писатели довольные ушли, и Егорычев остался один, что-то ему не нравилось, он вновь и вновь перечитывал эти слова и представлял себе, как к могиле придут люди, придут те, чьи родные погибли и неизвестно, где они похоронены, что они скажут: «Спасибо тебе солдат». И Егорычев исправил текст: «Имя твоё неизвестно, подвиг твой бессмертен». Голос за кадром: Возник другой вопрос: чьи останки будут захоронены? В Зеленограде обнаружили забытую братскую могилу неподалёку от станции Крюково. Роман Архипович Чистяков, в ту пору первый заместитель председателя Зеленоградского исполкома, занимался этим в декабре 1966 года. Роман Чистяков: В 41-м году страшные были морозы, земля заморожена вся, могилы тяжело было копать, и поэтому похоронные команды, которые занимались этим делом, они хоронили в большие воронки от крупнокалиберных снарядов или авиабомб – выбрасывало землю взрывом, на это место клали погибших солдат и присыпали землёй, какое-то предчувствие было, что отсюда возьмут в Могилу Неизвестного Солдата, все, кто были похоронены, они были неизвестные солдаты. Леонид Млечин: Почему взяли останки красноармейца именно из Зеленограда? Роман Чистяков: Да, очень многие районы, где шли жестокие бои, просили, чтобы непосредственно разрешили взять останки из этих районов, но Егорычев довольно-таки чётко настоял, чтобы взяли останки неизвестного солдата из Зеленограда. Голос за кадром: Здесь осенью 41-го сражалась дивизия генерала Ивана Васильевича Панфилова, война для генерала продолжалась всего 1 месяц, но тот осенний месяц, когда его дивизия, вцепившись в подмосковную землю, не позволила немецким танкам прорваться к столице, решил судьбу столицы. Генерал Панфилов погиб на боле боя 18 ноября, именно в этот день приказом наркомата обороны его 316-я стрелковая дивизия была переименована в 8-ю гвардейскую за беспримерное мужество, проявленное в боях за Москву. Дивизия Панфилова входила в 16-ю армию Константина Константиновича Рокоссовского, между ними было нечто общее: они держались, когда другие в больших чинах, растерявшись, отступали, бросая своих солдат, а они чувствовали себя уверено на поле боя, солдатская честь не позволяла им воевать плохо. Командирам и политработникам Красной армии полагалось удостоверение личности, а рядовых бойцов перед войной лишили документов, взамен каждому красноармейцу должны были выдать медальон с пергаментным вкладышем, на котором: фамилия, имя и отчество, воинское звание, год и место рождения, адрес семьи. Но обеспечить всех медальонами не успели, если бойцы гибли, а рядом не оказывалось сослуживцев, способных их опознать, то хоронили убитых безымянно, получалось, что красноармеец пропал без вести, без вести пропавшими числились сотни тысяч, а в те времена это приравнивалось к плену и было гибельно для семьи, Егорычев хотел исправить эту несправедливость. 3 декабря 1966 года к 25-й годовщине разгрома фашистов под Москвой прах неизвестного солдата захоронили у Кремлёвской стены, от станции Крюково, где нашли прах, до Кремля – 40 километров. Роман Чистяков: Был сделан гроб, красивый такой мощный, останки положили в этот гроб и здесь рядом у дороги сделали постамент, выставили его, днём делали всё и поставили, и потом он всю ночь простоял, этот гроб, освещение сделали, в почётном карауле стояли солдаты, а где-то в 10 часов стали собираться, его погрузили на катафалк и доехали до Белорусского вокзала. Мы вылезли на Белорусском вокзале из автобусов, гроб на лафет положили и двинулись пешком, и все по улице Горького шли пешком. Голос за кадром: Бронетранспортёр, хотели на лошадях, но тогда бы не успели, вёз специально изготовленный саркофаг на орудийном лафете по Ленинградскому шоссе: 100 венков, рота почётного караула, военный оркестр. На площади Белорусского вокзала перед въездом на улицу Горького процессия остановилась – отсюда осенью 41-го солдаты уходили на фронт. На Манежную площадь пришли члены политбюро, но без Брежнева, торжественно-траурный митинг открыл Егорычев, а Вечный огонь зажгли только через полгода, Брежневу эта идея всё равно не нравилась, он тянул с решением – Егорычев настоял на своём. «7 мая 1967 года, – вспоминал Николай Григорьевич, – в Ленинграде на Марсовом поле от Вечного огня зажгли факел и торжественно передали его посланцам столицы, его повезли на бронетранспортёре в сопровождении почётного эскорта, 8 мая на Манежной площади эстафету принял Герой Советского Союза лётчик Алексей Маресьев, открывать мемориал и произнести короткую речь доверили мне, право зажечь «Вечный огонь славы» предоставили Брежневу». Леонид Млечин: Считали, что Егорычев вот-вот займёт ещё более высокое кресло, в нём видели будущего руководителя партии с его биографией, энергией, преданностью делу, умением работать с людьми. Чем отличался Егорычев? Не только молодостью, но и желанием реально изменить жизнь москвичей к лучшему. Егорычев был одним из тех, кто жаждал обновления и движения вперёд, но страна погружалась в то, что позже назовут застоем, Егорычев это чувствовал и переживал и с критической речью выступил не пленуме ЦК летом 67-го года. Леонид Ильич обзвонил членов политбюро: «Московская городская партийная организация нуждается в укреплении, Егорычева стоило бы освободить», – провели пленум горкома, и все послушно проголосовали за его освобождение от должности, даже и не узнав, а что, собственно, такого крамольного сказал Николай Григорьевич, им и не сообщили, а зачем? А вдруг бы кто подумал, что он на самом деле, прав? «Я ХОДИЛ В ШТЫКОВУЮ АТАКУ» Леонид Млечин: Других карьерная неудача ломала, но не Егорычева, он мне в одном из разговоров сказал: «Я на фронте в штыковую атаку ходил, врукопашную схватывался, в окопах мёрз, у меня 2 тяжёлых ранения – неужели я из-за кресла переживать стану? Ну освободили от должности и что? Есть специальность, есть работа, будем работать». Голос за кадром: Опального Егорычева назначили заместителем министра тракторного и сельскохозяйственного машиностроения, он чувствовал себя уверенно и спокойно. Николай Егорычев: Вы знаете, давит тогда, когда человек чувствует какую-то вину, я за собой никогда никакой вины не чувствовал: я ушёл добровольно воевать, всю войну был на фронте, работая в Москве, скажем, я ни одного директора или руководителя не снял с работы, как у нас, знаете, кулаком, этого ничего не было, мы работали по-настоящему, доверяя друг другу, а если видели, что человек не справляется, просто находили ему другую работу спокойно, может быть, даже материально иногда и лучше, давали ему то, что он в состоянии делать. Работая в Дании, скажем, я делал тоже всё, для того чтобы развивать наши отношения с этой страной, мы только товарооборот между нашими странами за это время повысили в 10 раз. Голос за кадром: Он активно включился в работу, и люди это заметили, поэтому его поспешили отправить подальше от Москвы – послом в маленькую Данию. Для кого-то комфортная жизнь в уютной европейской стране – подарок судьбы, Егорычев рвался домой, не разрешали – невъездной посол. Ему позволили приехать в Москву только осенью 1987 года, он работал в торгово-промышленной палате, но его вернули в дипломатию и отправили послом в Афганистан. Николай Егорычев: Я думаю, что ежели бы решения по Афганистану принимались бы с обсуждением, с глубоким анализом обстановки там, наверно, бы их не приняли в том виде, в каком они были приняты. Голос за кадром: Егорычев приехал в Кабул в 1988 году и вновь оказался на войне – это был очень ответственный момент: начинался вывод советских войск. Николай Егорычев: Нельзя выиграть войну, если воюет народ, можно народ уничтожить, но выиграть невозможно. Голос за кадром: Посол в Кабуле не сработался с министром иностранных дел Эдуардом Амвросиевичем Шеварднадзе, Егорычев ушёл на пенсию. Николай Егорычев: Я был первым секретарём горкома партии, вот, смотрите, моя квартира – что у меня здесь? У меня ничего нет, я жил действительно на свою заработную плату и на некоторые, как сейчас говорят, привилегии. Что за привилегии? Да, машина у меня казённая была, да, дача у меня горкомовская была, только как у секретаря горкома, да, мне давали деньги на путёвку – 1 оклад, когда я уходил в отпуск, да, мне платили за депутатство 100 рублей в месяц, за депутатскую деятельность – вот все мои доходы, если всё посчитать, где-то 700 рублей у меня получалось за исключением налогов, скажем, взносов в партию, в профсоюзы, где-то 600 рублей у меня было, у меня была семья – 5 человек, у меня ничего никогда не было лишнего, я поехал в Данию, ни у меня, ни у жены не было сберегательной книжки, нам нечего было класть на неё, ни дачи, ни машины не было, мы жили вот так, потому что мы – поколение, которое прошло войну, у нас было другое отношение к ценностям, для нас самая большая была ценность – это порядочность людская. Леонид Млечин: Он всегда был надёжным защитников нашего города: и осень. 41-го, когда добровольцем сражался на фронте, обороняя столицу, и когда стал хозяином Москвы. Николай Григорьевич ушёл из жизни незадолго до очередной годовщины Победы, а поставленный им памятник Неизвестному Солдату стоит, и горит, зажжённый им Вечный огонь.