Голос за кадром: Александр Трифонович Твардовский, замечательный поэт и главный редактор лучшего в ту пору журнала «Новый мир», записывал в деннике впечатления от встречи главы партии и правительства Хрущёва с новым американским президентом Джоном Кеннеди в Вене: «Сперва был порядочно смущен заключительной беседой Никиты Сергеевича с Кеннеди, не может же быть, чтобы мы и впрямь напрашивались на войну?». Леонид Млечин: Никита Сергеевич и впрямь едва не напросился на войну, а ведь, на самом деле, Хрущёв мечтал был принятым в клуб лидеров великих держав, ему хотелось, чтобы его уважали не только, как главу Советского Союза, но и как деятеля мирового масштаба, для этого, в первую очередь, следовало установить контакты с Соединёнными Штатами, но Никита Сергеевич не знал, как подступиться к этой задаче. ХРУЩЁВ И КАРИБСКИЙ КРИЗИС Голос за кадром: Хрущёв дал интервью американской газете «Нью-Йорк таймс»: «Если говорить о международной напряженности, то дело, очевидно, сводится в конечном счете к отношениям между двумя странами: между Светским Союзом и Соединёнными Штатами Америки. Мы считаем, что если Советский Союз сможет договориться Соединёнными Штатами, то тогда нетрудно будет договориться и с Англией, Францией и другими странами». Против этого тезиса возражал министр иностранных дел Вячеслав Михайлович Молотов, который считал неправильным преувеличивать роль США, но Хрущёву меньшие по масштабу и мощи державы не казались достойными партнерами, правда он сам не очень верил, что договориться с американцами будет легко. «Если бы встретились наш министр иностранных дел и ваш госсекретарь, – говорил Хрущёв американцам, – то они за 100 лет ни до чего не договорились бы, и, может быть, только внуки дождались каких-либо результатов от этих переговоров». Леонид Замятин: Короче говоря, Хрущёву была нужна своя внешняя политика и тогда Молотову подобрали пост посла в Монгольской Народной Республике, 57-й год. Леонид Млечин: «Если дипломаты не справляются, – решил Хрущёв, – надо браться за дело самому». Побывавший в Москве, тогдашний вице-президент США Ричард Никсон пришел к выводу, что Хрущёв вовсе не таков, каким он хочет казаться: «Большая ошибка считать его человеком, который способен начать войну в припадке гнева или выпив лишку. Когда обсуждаются серьезные вопросы, он трезв, холоден и невозмутим». Голос за кадром: Никсон составил себе и представление о дипломатической тактике советского лидера: «Во-первых, Хрущев требует того, на что не имеет права претендовать, во-вторых, угрожает войной, если не получает требуемого, в-третьих, обвиняет других в том, что они создают угрозу миру, отказываясь принимать его требования, в-четвертых, в уплату за мир получает минимум половину того, на что без всяких оснований претендовал вначале». В 1959 году Никита Сергеевич отправился в Америку. «Ему очень хотелось поехать, но одновременно он боялся, – вспоминал посол Олег Алексеевич Гриневский, – вдруг его за ровню н сочтут, заманят, а потом унизят – по носу щёлкнут, попытаются запугать, чтобы сделать уступчивее на переговорах». От Запада ведь всегда ждали подвоха: с одной стороны, говорили о Западе с презрением, с другой, пугали. Однако, встретили его очень доброжелательно, по словам его переводчика Виктора Михайловича Суходрева, американцам импонировал простой и окровавленный человек, который обращался к ним без дипломатических ухищрений. Западные политики и дипломаты отмечали, что русские предстали в совершенно новом свете: «С ними стало легко говорить, они высказываются откровенно и без обиняков, производят впечатление людей, уверенных в себе». А Хрущёв пришел к выводу, что не боги горшки обжигают, и любой может справиться с дипломатической миссией. Леонид Млечин: 4 ноября 60-го года новым президентом Соединённых Штатов был избран Джон Кеннеди, вступая в должность 20 января 61-го, он посвятил внутренним проблемам страны всего несколько слов, говорил в основном о внешней политике, считая, что лишь она способна прославить его среди потомков. Голос за кадром: «Все народы, – сказал тогда Кеннеди, – как бы мы к ним ни относились, должно знать, что мы заплатим любую цену, вынесем любые тяготы, стерпим любые невзгоды, но поможем всем друзьям и будем сражаться со всеми врагами, чтобы обеспечить победу свободы!». В Москве слова президента восприняли, как чистой воды демагогию, к США относились пренебрежительно и Хрущёв всерьез обещал догнать и перегнать Америку. Александр Фурсенко: Я думаю, что у каждого политического деятеля в его выступлениях, в его действиях есть элемент пропаганды – это, безусловно, так, и этот элемент у Хрущёва был очень силён, и Хрущёв с его недостаточным образованием, недостаточным представлении об истории человечества, об эволюции его, о путях развитии прогресса, так сказать, я думаю, что Хрущёв просто довольно примитивно представлял себе это всё, и вот этот примитивизм в его суждениях и привел его к такого рода заключениям. Я думаю, что он ни себя, ни других не обманывал, может быть, он потом понял, я думаю, что он, скорее всего, понял, потому что он всё-таки дожил до того этапа, когда ясно стало, что через 20 лет мы не догоним Америку, но вместе с тем, я думаю, что он был действительно таким человеком, который верил в то, что он говорил и думал, что это будет благо для страны и для людей. Голос за кадром: Летом 1961 года Кеннеди и Хрущёв встретились на нейтральной территории в Вене, присматривались к друг другу. Американский президент предложил сделать совместное заявление об отказе от войны, как средства решения конфликтов. Хрущёв отверг это предложение, потому что это лишало его возможности участвовать в антиимпериалистической борьбе, то есть давать оружие и посылать войска в помощь тем, кто такой помощи попросит. Александр Фурсенко: Вот он Ульбрихту говорил в конце 61-го года: «Ну кто такой Кеннеди? – он говорил, – Кеннеди – это выскочка, молодой, с ним никто не считается, он не имеет никакого веса в международных отношениях среди руководителей держав». Голос за кадром: После возращения из Вены Громыко выступал в министерстве иностранных дел на партактиве, о встрече Хрущёва и Кеннеди он сказал: «Если образно выразиться, то эта была встреча гиганта и пигмея». Александр Фурсенко: А потом, когда он увидел во время Кубинского кризиса, кто такой Кеннеди, и что Кеннеди ему не уступит ни миллиметра, он вынужден был признать его равным себе, хотя Кеннеди, вероятно, и превосходил его в целом ряде вещей, но в каких-то вещах Хрущёв оказался таким крепким орешком, которого и Кеннеди было трудно раскусить. РАКЕТЫ ЕДУТ НА КУБУ Голос за кадром: Идея отправить ядерные ракеты на Кубу принадлежит Хрущёву, в воспоминаниях он пишет, что цель – спасти Кубу от американского нападения. Благородное объяснение: не о себе, а о других думали, но, по существу, цель была иной: СССР был вынужден жить в окружении военных баз США: «Пусть теперь американцы лишатся привычного чувства безопасности и осознают, каково находиться под прицелом чужих ракет». Владимир Семичастный: Так и решался вопрос о вводе войск в Афганистан, слишком узким кругом и не были выслушаны мнения широкого круга, даже руководящего состава, даже элиты партии и государства, так и с Кубинским кризисом, понимаете, но дело в том, что у Хрущёва наряду с разумными, умными вещами и наряду с ошибками был еще и некий авантюризм или граничил с авантюризмом, и поэтому он на грани этого в ряде случаев руководил страной и решал международные вопросы, плоть до того, что стучать по столу туфлей – обращать на себя внимание в его возрасте и в его положении, поэтому это относится и в данном случае тоже к авантюризму и к тому, что нас на грани войны не один раз ставил. Леонид Млечин: Хрущёв был уверен, что ему удастся втайне провернуть эту операцию: американцы будут поставлены перед свершившимся фактом и увидят, что деваться им некуда. Он не мог представить себе, какой будет реакция американцев и президента Кеннеди недооценивал Никита Сергеевич. Никто в руководстве не возразил Хрущёву, промолчал и министр Громыко, хотя по должности обязан был объяснить Никите Сергеевичу, как поведут себя американцы, да не посмел. Голос за кадром: Другие члены президиума ЦК не понимали ни ситуации в мире, ни американцев, к тому же внешняя политика и военные дела – прерогатива первого секретаря. Пребывали в уверенности, что американцы не пойдут на обострение – кишка тонка! Анатолий Громыко: Угроза применения в том числе ядерного оружия, какой-то, в общем, мощной военной силы в то время высказывалась на выступлениях партийных деятелей. Голос за кадром: На Кубу доставили обширный арсенал, достаточный для ведения настоящей ядерной войны: в общей сложности 164 ядерных боеприпаса, а рано утром 16 октября 1962 года президенту Кеннеди представили информацию о советских ракетах средней дальности на Кубе, это были данные аэрофотосъёмки. Тут же в Белом доме собрался Совет национальной безопасности: «Первое предложение – нанести по советским ракетам упреждающий удар». Александр Фурсенко: Сильное давление было со стороны объединенного комитета начальников штабов, Кеннеди, его брат и министр обороны Макнамара придерживались более сдержанной позиции: они считали, что вообще, в случае, если они предприму какие-то шаги – мировая война. И перед тем, как выступать со своей речью перед народом, Кеннеди собрал конгрессменов, и он им сказал, а вообще большинство было настроено очень алармистски, так сказать, в смысле за военную акцию, и он им сказал: «Вы знаете, я сейчас могу отдать приказ и послать бомбардировщики, чтоб бомбить расположение советских ракет на Кубе, но я могу вам сказать, я не уверен, что мы знаем все места, где расположены советские ракеты и в этом случае, – он сказал, – это колоссальный риск!». Голос за кадром: В Москве не подозревали, что Кеннеди уже всё известно. 18 октября Громыко, находившийся в Вашингтоне, уверял американцев, что на Кубе размещено только оборонительное оружие. Гром грянул, когда 22 октября 1962 года в 7 вчера американский президент, выступаю по радио и телевидению, сообщил, что на Кубе обнаружены советские ракеты и потребовал их убрать. Первая реакция Хрущёва – агрессивно-возмущенная: на Кубу ушло распоряжение ускорить постановку ракет на боевое дежурство. Александр Фурсенко: Мы буквально на волоске висели от войны – это несомненно совершенно, я могу это сказать еще и потому, что я читал отчет о ночном заседании политбюро президиума ЦК ночью 22 октября за несколько часов до выступления Кеннеди, когда Хрущёв понял, о чем Кеннеди будет говорить, и вопрос стоял очень остро, и сам Хрущёв колебнулся в какой-то момент и сказал: «Может быть, сказать, что ракеты принадлежат не нам, а кубинцам?». На что Микоян возразил, он сказал: «Если американцы узнают, что ракеты принадлежат кубинцам, они сочтут что те пойдут н авантюру, могут пойти на авантюру, они понимаю, что если они в наших руках, мы никогда не пойдём на авантюру». Голос за кадром: Но грозное заявление Кеннеди многих смутило. Первый секретарь ЦК компартии Украины Пётр Ефимович Шелест, человек очень жесткий, выходец из военно-промышленного комплекса, записал в дневнике: «Видно, у нас произошла какая-то недоработка, а может быть, просто зарвались, ведь самоуверенности очень много – нелишне избавить». Это в адрес Хрущёва. Александр Фурсенко: Я читал протокол заседания политбюро после того, как он вернулся из Америки, и он рассказывал, членам политбюро он докладывал об итогах своей поездки и говорил: «Ну вы же знаете, сколько ракет мы производим, – это 59-й год, он говорил, – у нас все склады переполнены этими ракетами!». Когда американцы запустили спутники и стали искать наши ракеты, они были поражены, они нашли несколько штук всего установленных ракет, всё, их не было просто, поэтому Хрущёв, когда он доставлял на Кубу эти ракеты, он стремился сбалансировать, наш стратегический баланс привести к большему что ли равенству. Леонид Млечин: Советский Союз располагал достаточным количеством ракет средней дальности, чтобы угрожать Европе, обзавелись и немалым числом и бомбардировщиков дальнего радиуса действия, но всего несколько ракет могли дотлеть до американской территории, однако же, зачем первый секретарь ЦК и глава правительства вводил в заблуждение своих? Александр Фурсенко: Но зачем это делалось? Меня это тоже поразило, я думаю, своих-то, зачем своих-то обманывать?! Ну хорошо, можно помолчать, можно сказать, что у нас достаточно, но говорить, что у нас склады ломятся от стратегических ракет – странно. Я был удивлен, когда я увидел этот документ, но он вообще постоянно блефовал. Голос за кадром: 25 октября в США провели учебную атомную тревогу: стратегические дальние бомбардировщики Б-52 с ядерным оружием на борту, сменяясь, постоянно находились в воздухе, готовые через Арктику лететь к советским границам. До Хрущёва дошло, какую кашу он заварил, Никита Сергеевич попал в ловушку, которую сам себе поставил: что делать, если Соединённые Штаты нанесут удар по Кубе? Ответить ядерным ударом по Америке? То есть начать глобальную ядерную войну? Во имя чего? Президиум ЦК КПСС заседает непрерывно. Александр Фурсенко: В этих протоколах есть запись, которая относится к 25 октября, то есть через 3 дня после выступления Кеннеди, когда Хрущёв сказал: «Нам придется вывести ракеты из Кубы в обмен на обещание Кеннеди не вторгаться на Кубу». То есть он понял, что нужно отступить, отступать нужно, и он начал уже отступать, и американцы это тоже поняли. Владимир Семичастный: Я называю ультиматум – это выступление Кеннеди, и он, по существу, продиктовал, что они требуют и объявляют блокаду, и когда это случилось, Хрущёв пришел в политбюро, первое, что Хрущёв сказал: «Всё, дело Ленина проиграно!». Они сам растерялся, и он сам понял о том, что зашло настолько далеко, что мы можем оказаться под атомными ударами, с атомными боеголовками, и можем проиграть, а мы не готовы к этому. Мы зачем повезли ракеты туда? Попугать и пощекотать свое самолюбие: «Вот, мы под брюхом Америки установили ракеты с атомными боеголовками, вот, какие мы сильные и смелые!». Когда всё это произошло, конечно, и в самом политбюро обстановка накалилась и создалась такая нервозная обстановка, перешли на круглосуточную работу и политбюро, и ЦК партии, и Совмин, и министерство обороны, у нас 3-4 дня окна светились круглые сутки, так же, как и в Америке, потому что там было объявлено, как они называют, повышенная готовность и у нас повышенная боевая готовность, в последние дни уже даже не было времени шифровать телеграммы, уже передавали открытым текстом в эфир без зашифровки, потому что зашифровать и дешифровать – это уже, понимаете, время надо было много и эти минуты, эти часы могли, понимаете, печально закончиться – могла начаться сумасшедшая бойня с применением атомного вооружения. Леонид Млечин: Хрущёв представлялся человеком неуравновешенным, неспособным справляться с эмоциями, но это поверхностное впечатление: его бывший помощник по международным делам Олег Александрович Трояновский считал, что Хрущёв почти всегда держал себя в руках, а если выходил из себя, то это было актерство, хотя иногда он переигрывал. РАКЕТЫ ВОЗВРАЩАЮТСЯ ДОМОЙ Голос за кадром: Понимая, что мир находится на грани войны и надо спешить, Хрущёв обратился к Кеннеди по открытому радио, Никита Сергеевич обещал вывести ракеты с Кубы, но просил в ответ убрать американские ракеты из Турции. Кеннеди легко согласился. Александр Фурсенко: Я думаю, что Хрущёв испугался, потому что он сказал: «Мы не хотели на них нападать, мы хотели их только напугать, но дело может кончиться большой войной!». Голос за кадром: Американские генералы были готовы нанести удары по Советскому Союзу, братьям Кеннеди приходилось их сдерживать, самым большим «голубем» оказался министр обороны Роберт Макнамара, он говорил: «Бомбардировка пусковых установок советских ракет на Кубе приведет к гибели находящихся там советских специалистов – это несомненно вызовет ответные меры Москвы, эскалация конфликта приведет к настоящей войне!». Александр Фурсенко: Со временем начали отдавать себе в этом отчет в Москве. Вы знаете, была такая точка зрения, эта точка зрения появилась в Америке, а у нас она уже позднее как-то тоже стала циркулировать, что у нас были две партии: была военная партия и не военная партия, и что военные хотели обязательно довести дело до столкновения. Вообще, военная партия существовала, но я думаю, что всё-таки Хрущёв всё держал под контролем. Анатолий Громыко: Мне кажется, что идеология порой препятствовала эффективности советской внешней политики, потому что механизм принятие решений был очень сложный, при подготовке предложения на политбюро работали не только МИД, но и внешнеполитический отдел ЦК и, конечно, Комитет государственной безопасности. Вообще, наиболее важные стратегические решения на политбюро вносились с вот этими тремя ведомствами, но могли быть и 2 ведомства, иногда к ним подключалось министерство обороны. Голос за кадром: Отправив ракеты на Кубу, Хрущёв не просчитал возможные варианты развития событий, а теперь получалось, что у него есть один выход – отступить, вернуть ракеты назад, а чтобы это не выглядело полной капитуляцией, получить у американцев хоть что-нибудь взамен. Александр Фурсенко: Я думаю, что при любом условии обе стороны войны стремились бы избежать, всё-таки ни в одном кризисе дело до войны не доходило, потому что все прекрасно себе представляли, ставка какая – ядерная оружие, всё, что это такое? Оружие массового уничтожения, так что, мне представляется так, что война не могла просто быть только поэтому, что все представляли себе, что – это конец света. Голос за кадром: 28 октября Хрущёв сообщил американцам, что приказал демонтировать ракеты и вернуть их домой, всё кончилось – кризис миновал, только вождь кубинской революции Фидель Кастро был чудовищно разочарован, узнав, что ракеты с острова уберут, по существу, на этом его дружба с Советским Союзом закончилась, отныне он рассматривал Москву, как дойную корову, которую надо использовать во имя продолжения кубинской революции. Александр Фурсенко: Был круглый стол, на котором выступал советник президента Кеннеди Теодор Соренсен, мы обсуждали американский фильм «13 дней» о Карибском кризисе, и он сказал: «Наше счастье, что президентом Соединённых Штатов был тогда Джон Кеннеди». Я думаю, это правильно, он правильно сказал, но я могу сказать, что наше счастье, что Никита Сергеевич был таким руководителем, который мог понять, что он ошибся в чем-то и мог отступить и изменить свое решение, и я это знаю по тем документам, которые мне пришлось читать в архивах. Рада Аджубей: Такой замечательный журналист есть Пьер Сэлинджер, он был помощником президента Кеннеди по прессе, очень близкий семье Кеннеди человек, и он сказал такую фразу, он говорит, что, знаете, я глубоко убежден, что если бы не убили Кеннеди в какой-то момент, если б не ушел с политической арены Хрущёв, то развитие миру, ну, не мира, а политических отношений между Россией и Соединёнными Штатами пошло бы в другом направлении, значительно более конструктивном. Потом он рассказывал монго разных деталей, которые были задуманы, но не осуществлены… или через много лет возобновились на другой основе совершенно – вот так он сказал. Леонид Млечин: История с ракетами на Кубе заставила всех быть осторожнее и осмотрительнее, но внутри страны она имела неприятные последствия для главного действующего лица – Хрущёва. Карибский кризис подточил единоличную власть Никиты Сергеевича, товарищи по партийному руководству увидели его растерянным, увидели, как он признал свою ошибку и отступил. Александр Фурсенко: Думаю, его испортила советская система, она вселила в него уверенность и в непогрешимости и в том, что, поскольку он уже взял верх, то этот верх за ним и останется, и никто не посмеет, поскольку он уже не один раз победил: он победил на съездах партии, он победил на пленуме 57-го года, причем, как всем известно, на пленуме 57-го года обстановка была очень непростая, и он был на грани того, чтобы его скинули, но он победил, и он уверился в том, что за ним, как он говорил, ЦК, и он победит. Леонид Млечин: Через 2 года, в октябре 64-го, отправляя Хрущёва на пенсию, товарищи по президиуму ЦК припомнят ему и Карибский кризис.