Леонид Млечин: Президент Шарль де Голль, который хорошо знал своих соотечественников, однажды заметил: «Каждый француз жаждет привилегий. В этом и выражается его стремление к равенству». Французы не в силах расстаться с греющим душу сознанием того, что их страна – империя. Они уверены, что не только ядерный арсенал сохраняет за Францией статус великой державы и место постоянного члена Совета безопасности ООН. Исторические соперники (англичане) покинули Европейский Союз. И теперь президент Эмануэль Макрон исходит из того, что Франции суждено определять будущее Европы. Но сама страна расколота, и причина тому – война, которую много лет пытались забыть. Алжир был завоеван Францией в 1830 году. Когда в ноябре 1954-го алжирцы начали войну за независимость, в Париже повстанцев объявили вне закона. Поначалу никто не осознавал, что это настоящая война, и на ней убивают. Тем более, что правительство старательно избегало слова «война». Боевые действия в Северной Африке именовались операцией по поддержанию порядка. Война очень быстро приобрела жестокий характер. Повстанцев пытали, женщин насиловали. Один из бывших солдат французской армии говорил: «Да мы вели себя, как оккупанты, как немецкая оккупационная армия во Франции в 1940 году». Но и алжирцы были крайне жестоки. Французов, которые поймали, им перерезали горло. Когда война завершилась летом 1962 года, подсчитали, что погибло 24 000 французов и сотни тысяч алжирцев. После войны постарались обо всем забыть. Забвение – это была государственная политика. В Париже приняли декрет об амнистии за действия, совершенные во время операции по поддержанию порядка во время алжирского восстания. Это было прощение всем, кто совершал военные преступления. Но прошлое не умирает. Та война породила особый расизм, направленный против живущих во Франции выходцев из Алжира. Ветераны войны чувствовали себя преданными. «Выходит, мы напрасно проливали свою кровь». Политики не только предоставили Алжиру независимость, но и позволили сотням тысяч алжирцев (да и иммигрантам из других исламских государств) поселиться во Франции. Ветераны войны вступали в крайне правую партию «Национальный фронт» Жан-Мари Ле Пена. Его дочь, Марин Ле Пен, недавно переименовала партию в «Национальное объединение» в надежде увеличить число своих сторонников и победить на следующих президентских выборах. Все послевоенные президенты ревновали Францию к Шарлю де Голлю. Один менее удачливый хозяин Елисейского дворца с нескрываемой обидой произнес: «Де Голль не один был в истории Франции». Но сам Шарль де Голль думал иначе. О себе он говорил с неповторимым апломбом: «Судьбе угодно, чтобы этим великим делом руководил я. Как это случалось на протяжении нашей истории, мне необходимо ради великой цели принуждать, а иногда и наказывать французов, выступающих против. Я верю, что народ прислушивается ко мне. В нужный день я спрошу у него, прав я был или ошибался». Де Голль желал, чтобы Франция играла роль, которую пыталась играть Германия при канцлере Бисмарке, балансировала между Западом и Востоком. Франция флиртовала с Москвой и держалась твердо с Вашингтоном. Французы любили блеснуть антиамериканской ­фразой и позволить Соединенные Штаты, чтобы показать свою самостоятельность. Де Голль не хотел превосходства ни Америки, ни России. Шарля де Голля обвиняли в мании величия, а он хотел восстановить ощущение собственной значимости у страны, почувствовавшей свою уязвимость. Франция понесла страшные потери в Первую мировую. По существу, проиграла Вторую мировую. Вела безнадежные колониальные войны в Индокитае и Алжире и потерпела там поражения. Президент де Голль признал независимость Алжира. В Париже надеялись растворить 10 млн алжирцев-мусульман среди 50 млн французов. Де Голль сомневался, что это возможно. Французы плохо себя чувствовали после стольких разбитых вдребезги надежд и мечтаний, рассеявшихся словно дым. Шарль де Голль счел необходимым компенсировать эти потери высокомерно властной внешней политикой. В конце концов, французам нравится, когда их вожди принимают решения, которые выводят из себя весь мир. Лучше иметь своенравного, но сильного лидера, чем серенькую бездарность. 5 февраля 1962 года президент обратился к нации: «Никто в мире не может не признать мощного развития Франции. Каждый из нас ощущает это, когда едет по стране, даже просто глядя в окно. Никогда Франция столько не производила, столько не строила, стольких не обучала. Никогда уровень жизни рядового француза не был так высок, как сегодня. Никогда не была так прочна наша валюта, и вместо того чтобы брать займы, мы сами даем в долг самым богатым». Де Голль не сообщал соотечественникам плохие новости. Предпочитал говорить им только приятные. Так же поступал и сменивший его Жорж Помпиду. Генри Киссинджер, государственный секретарь Соединенных Штатов, вспоминал: «Жорж Помпиду был президентом в стиле де Голля. Он тоже держался отчужденно. У него была царственная осанка, что соответствовало статусу избранного монарха, которым по конституции Пятая республика наделяла своего президента, избиравшегося на 7 лет. Он ревностно относился к прерогативам своей должности, видя в них символ вновь обретенного единства Франции, уверенности и влияния». Франция отказалась от протектората над Марокко и Тунисом, однако потребность в дешевой рабочей силе для поддержания промышленного роста привела к массовой миграции во Францию. В 1974 году, столкнувшись с растущей безработицей, новый президент, Валери Жискар д’Эстен, приостановил экономическую миграцию из Северной Африки. Но программа воссоединения семей свела его решения на нет. Даже социалист Франсуа Миттеран, став президентом, держался как настоящий император: неприступный, высокомерный, не считающий нужным посвящать подданных в свои планы. Он умел внушать страх. Даже друзья не знали Миттерана по-настоящему. Он смущал своей непредсказуемостью, поражал своей способностью перевоплощаться. Его считали человеком со множеством лиц. И близких людей он держал на расстоянии, не позволяя никому заглянуть ему в душу. Все полагали, что его характер сформировала политика. На самом деле очень многое в этом человеке определила его первая любовь. Девушка, которую он любил четыре года, бросила его. Она же не знала, что перед ней будущий президент Франции. Он нашел утешение в объятьях других женщин. Но эта история лишила его открытости и откровенности. Французы именовали Франсуа Миттерана социалистическим королем за его величественные манеры. «У нас опять есть двор, придворный монарх, который сидит в президентском дворце», - говорили они. И мало кто подозревал, что он вовсе не таков, каким желает казаться. Мужчины называли его «загадкой», «сфинксом», не в силах понять суть этого человека. А женщины, которые чувствуют мужскую уязвимость и слабость лучше самого мужчины, говорили, что он был достаточно банальным человеком. Наученный горьким опытом, в политике он руководствовался простым правилом: всегда ожидай предательства. Знаменитый писатель Франсуа Мориак писал о нем: «Как и мы, он родился в провинции. Как и все мы, он мечтал попасть в Париж. Он мог стать писателем, как и я, но он предпочел другую жизнь. И с каждым днем он становится все жестче. Потому что сейчас время убийц». Вслед за де Голлем, Миттеран заявил, что он не станет оглядываться на мнение Соединенных Штатов. Как будет реагировать Америка, это ее дело. А я принимаю решения, которые считаю правильными. Чем более независимо ведет себя Франция, тем больше ее уважают. Но в Москве не смогли порадоваться его антиамериканизму. Миттеран занял еще более жесткую позицию в отношении Советского Союза. 5 апреля 1983 года он распорядился выслать из страны большую группу советских дипломатов, которых обвинили в том, что на самом деле они занимаются шпионажем. Советские руководители воздержались от ответной акции, чтобы не ссориться с президентом-социалистом. Миттеран сразу же поддержал размещение новых американских ракет в Европе. «Советский Союз, - заявил президент Франции, - своими ракетами СС-20 в одностороннем порядке разрушают баланс сил в Европе. Я не могу этого принять. Мы должны вооружаться, чтобы восстановить баланс. Тот, кто пытается оторвать Европу от Америки, мешает сохранению мира». Товарищи по социалистической партии уговаривали Миттерана предоставить больше прав мигрантам, в частности, разрешить им голосовать на местных выборах. Они доказывали: «Это поможет мигрантам глубже интегрироваться во французскую политическую жизнь. Они свяжут свою судьбу с судьбой Франции». Но Миттеран уже тогда опасался ультраправых. Наследник Миттерана Жак Ширак в определенном смысле был рожден, чтобы стать президентом. Высокий рост, широкие плечи, сильный голос, обаяние прирожденного лидера. Жак Ширак 20 лет упорно шел вверх. Два поражения подряд могут лишить надежды любого политика. За проигравшим закрепляется образ неудачника. Люди не хотят связывать с ним свою судьбу. Но Ширак, потерпев поражение, вновь поднимался в атаку на президентский дворец и добился своего. Французы и француженки питают слабость к таким мужчинам – значительного, обаятельного, галантного. Еще больше, чем женщин, Жак Ширак любил поесть. Это загадка французской политической жизни: каким образом он, будучи обжорой, умудрялся совершенно не толстеть? Валери Жискар д’Эстен любил яичницу. Франсуа Миттеран – хорошо приготовленных голубей. Ширак поглощал абсолютно все. И французам это нравилось: президент наслаждается простыми радостями жизни. К еде все французы относятся серьезно. Жак Ширак ел часто, быстро и много. Предпочитал простые блюда. Например, хорошо приготовленную телячью голову. У Ширака как у профессионального политика был аппетит мирового класса. Он не ограничивал себя французской кухней, вообще не признавал государственных границ, когда речь шла о составлении меню. Если Ширак устраивал обед на американский манер (жареные цыплята, свиные отбивные, жареный картофель), значит он готовился к встрече с американским президентом, и следовало настроиться на подходящий лад. Накануне визита в Великобританию Ширак переходил на рыбу и чипсы. Он вообще-то не поклонник рыбы, но выражение любви к английскому меню – выигрышный дипломатический шаг. Перед поездкой в Москву осваивал борщ и гречневую кашу с поросенком. Президент Ширак всегда был готов поесть во имя Франции. Так политика и делается: не только за столом переговоров, но и за обеденным столом. Жаку Шираку советовали разрешить преподавание в школе на арабском языке, включить во французский республиканский календарь йом-кипур и курбан-байрам (наиболее важные еврейский и мусульманский праздник). Ширак предложения не принял. Напротив, он распорядился разработать закон, запрещающий школьникам демонстрировать религиозную принадлежность. Упоминались и еврейская кипа, и сикхский тюрбан, и христианский крест. Но имелось в виду запретить мусульманкам закрывать лицо. Все эти десятилетия французские президенты обращались с бывшими колониями как с персональными владениями, помогая расцветать мрачным диктатурам. Особые отношения с Африкой позволяли Франции сохранять реноме великой державы среднего уровня. А для африканских царьков это было счастье: они хранили свои деньги в парижских банках и скрывали здесь от военных переворот. Франции точно нравилось играть роль колониального босса. Париж никогда не колебался и пускал в ход силу, если возникала угроза его влиянию в Африке. За три десятилетия Франция предприняла в Африке два десятка военных актов. И когда президент республики Берег слоновой кости говорил, что Франция все еще мечтает править Африкой, у него были для этого все основания. Когда президентом стал Николя Саркози, он твердо заявил, что времена, когда Франция отправляла парашютистов, чтобы помочь дружественно настроенному диктатору, остались в прошлом. В 2008-ом он объявил об окончании особых отношений Франции и Африки. «Африка изменилась. И отношения наши с Африкой тоже должны измениться». Тем не менее, во время визита в Африку Саркози всячески ублажал президента Габона, потому что здесь у Франции нефтяные интересы. И в ответ услышал: «Габон без Франции – как машина без водителя, а Франция без Габона – как машина без бензина». Считается, что особые отношения Франции и Африки отражают культурное единство бывшей метрополии и ее бывших колоний. В реальности это стремление сохранять военное и политическое влияние, и экономические рычаги, что очень часто основано на масштабной коррупции. Французы оценили Николя Саркози, когда в мае 1993 года в детском саду сумасшедший компьютерщик взял в заложники 21 ребенка и воспитателя. Потребовал выкуп в 100 миллионов франков, обещав в противном случае взорвать здание. Полиция готовилась к штурму, но все понимали: могут погибнуть дети. И тогда мэр маленького городка Николя Саркози примчался на место преступления и взял дело в свои руки. Семь раз Саркози бесстрашно отправлялся в детский среда на переговоры с террористом. И у него получилось. Предложив себя в заложники, он вывел и спас всех детей. Баллотируясь в президенты, он не юлил и не уклонялся от неприятных тем. Напротив, сразу начинал с самых болезненных вопросов. Обещал: «Я не буду вам лгать. Я вас не обману. Хватит с нас вранья». «Франция дала мне все, - искренне говорил Саркози, - и я намерен вернуть долг. Я выполню все обещания, которые дал. Я французов не разочарую». И поначалу французам нравился суперстремительный стиль президента Николя Саркози, который, можно сказать, не движется, а летает… Но он был похож на ребенка, который нажимает все кнопки одновременно, потому что ему так хочется. Он привык, что никто ему не противоречит, и быстро утратил контакт с реальностью. Полагал, что его дело – определять общую стратегию, а повседневные дела перевалил на министров. Но избиратели всю ответственность за невзгоды возложили на президента. В мае 2012-го во II туре президентских выборов Николя Саркози проиграл Франсуа Олланду. Скромное обаяние этого славного парня и даже некая унылость в его облике скрывали железную волю и большие амбиции. Франсуа Олланд умел показать людям, что он их понимает. Это дар Божий. Однажды, когда он выступал, пошел дождь. Все попытались укрыться под зонтами, и тут Олланд пошутил: «Саркози обещал – я вас защищу. И что? Разве он вас защитил?» Пожилые дамы трогательно целовали его в щеку, и он с юмором называл себя президентом поцелуев. Но счастливое время быстро миновало. И уже Франсуа Олланд отвечал за безработицу, высокие налоги, экономическую летаргию. Вслед за Саркози он тоже стал крайне непопулярным. Ему задавали неприятные вопросы: «Мсье Олланд, где же обещанное вами?» И президентом страны стал молодой Эмануэль Макрон, который ясно обозначил свою позицию: «Национализм – это предательство патриотизма». Эмануэль Макрон изучал философию, потом заинтересовался Макиавелли, что, как он говорит с улыбкой, «помогает ориентироваться в политических коридорах Франции». Будущий президент работал в Нью-Йорке в банковском бизнесе. Эта работа сделала его миллионером. Он восхищен позитивной ментальностью молодых компьютерщиков, их девизом «мы можем все». «Франция больна, - говорил Макрон, - и впереди трудные времена. Нет иного выбора, кроме как реформировать страну. Для меня социализм – это не только защита безработных, но и защита бизнесменов, которые хотят создать новую компанию, и тех, кому нужна новая работа». Макрон разработал новый экономический курс – поджать социальные программы, но быстро нарастить конкурентоспособность страны. «Реформы – это единственный выбор, - твердо говорил Макрон. – Это, возможно, будет болезненно». Он понимал, что нужно добиться согласия самих французов на новую политику. «Мы подавлены сознанием нашей слабости, - замечал Макрон. – Это своего рода состояние французского ума». Многие французские президенты брались за реформы и шли на попятную, когда французы начинали протестовать. Макрон был уверен, что ему все удастся. Но на сей раз на улицы вышли крайне правые и крайне левые под общим лозунгом «Реформы нужны только богатеям». Партийная принадлежность не имела значения. А что имело? Цвет кожи. Против реформ ополчились белые французы из провинции, которые ощущают себя забытыми и обделенными. Они отвергли модернизацию. Они хотят возвращения в старые добрые времена. Эмануэль Макрон, первый президент Франции, родившийся после Алжирской войны, осудил колонизацию как преступление против человечества. Он предложил добиться примирения, как это произошло между Францией и Германией. Но франко-алжирская война выросла из истории колонизации, которая началась в 1830 году. И колонизация привела к появлению обширной алжирской диаспоры во Франции. В определенном смысле военные действия переместились из Алжира во Францию. Эмануэль Макрон признал применение пыток военными в Алжирской войне. Он напомнил о необходимости искупать грехи павших. Его предшественник Жак Ширак в 1995 году извинился за соучастие Франции в уничтожении евреев нацистами в годы Второй мировой. Вслед за этим в школах стали откровеннее рассказывать о французских коллаборационистах, которые помогали гестапо в годы немецкой оккупации. По всей стране появились мемориалы, в том числе Музей холокоста в центре Парижа. Националистам слова президента Макрона сильно не понравились. Лидер ультраправой партии «Национальное объединение» Марин Ле Пен… «Нашим детям рассказывают только о мрачных эпизодах нашего прошлого. А я хочу, чтобы они вновь гордились Францией». Сегодняшняя Франция с испугом наблюдает за своим исламским населением и боится его. С тех пор как появились террористы, которые с криками «Аллах Акбар!», соорудив пояс шахида, взрывают себя вместе с толпой, на улице бросаются с топором на прохожих, направляют свой автомобиль на людей, ожидающих автобус на остатке… Полицейские бойцы спецназа, прибыв на место теракта, не вступают теперь с террористами в переговоры, не предлагают им сложить оружие и поднять руки. Даже не делают предупредительных выстрелов. Они сразу открывают огонь на поражение. Шансов выжить у террористов 0. Но они и мечтают умереть, прихватив с собой на тот свет как можно больше «неверных». А их соратники распространяют по всему миру фотографии жертв терактов в Париже с подписью «Воины халифата посеяли ужас в столице разврата». После Великой французской революции это была национальная идея – принять всех, кто ищет во Франции убежище. Но получилось так, что несчастливы и арабы, и французы. Французы полагают, что иностранцы занимают их рабочие места и получают квартиры вне очереди, а из-за детей мигрантов переполнены школы и детские сады. Франция всегда считала себя светским государством. Этническое происхождение, конфессиональная принадлежность не имеет ни малейшего значения. Во Франции же запрещено выяснять, кто какой национальности и кто во что верит. Но эти принципы сейчас рушатся из-за сложнейших, не получающихся отношений с мигрантами из бывших колоний. Мусульманское население, которое составляет около 8%, оказалось на периферии французской жизни. Старшее поколение ­жалуется на исламофобию. Но если прежде приехавшие из Северной Африки хотели, чтобы их считали французами, то молодые мусульмане не желают ассимиляции. Они отвергают светские и республиканские ценности Франции. Президент Макрон заявил, что намерен защищать традиционные ценности, и начал кампанию против исламского сепаратизма. Эмануэль Макрон был всегда либеральным оплотом против популизма, своего рода анти-Трампом. Он вообще хотел когда-то примирить левых и правых, покончить с этим разделением. Но сейчас накануне новых выборов он свернул резко вправо. Он по существу расстается с теми, кто его поддерживал, и пытается завоевать симпатии тех, кто его ненавидит. От волны джихадистского терроризма, которая обрушилась на Францию с 2015 года, выиграли ультраправые. Им отдают свой голос люди, которые прежде постеснялись бы этого делать. Французский истеблишмент, похоже, не способен справиться с проблемами меняющегося мира, что рождает ощущение неизбежного упадка некогда великой державы. Это признак маленькой испуганной республики, приходящей в упадок, провинциализирующейся, которая живет прошлым, свято верит в свою историческую миссию и потому неустанно ищет тех, кто несет ответственность за ее упадок.