Леонид Млечин: В начале XX века всего несколько стран требовали предъявить паспорт при въезде-выезде. Отчего же 100 лет спустя без паспорта с визой никуда не пускают? Еще недавно казалось, что Западная Европа, объединившаяся в Европейский Союз – одно из чудес истории. Континент, который веками страдал от диктатур и войн, превратился в модель демократии и всеобщего процветания. К началу XXI века европейцы жили намного лучше, чем американцы. Гарантированное медицинское обслуживание, высокая продолжительность жизни, низкие показатели нищеты. Но почему сейчас Европа в беде? Три четверти века назад в Голливуде сняли самую знаменитую мелодраму XX столетия – фильм «Касабланка», где главные роли играют Хамфри Богарт и Ингрид Бергман. «Касабланка» - фильм об истории любви во время войны. Но сюжет фильма – это погоня за визой. Получить или не получить вожделенный листок с подписью чиновника и печатью и в фильме, и в реальной жизни – это выбор между жизнью и смертью. Голос за кадром: В октябре 1937 года в Берлине имперское министерство внутренних дел распорядилось: Германские заграничные паспорта, выданные евреям, отныне недействительны. Выданные ранее паспорта должны быть сданы. Не успевшие бежать из Третьего Рейха скоро будут депортированы в концлагеря. Когда Вермахт оккупировал одну страну за другой, проездные документы, паспорта и визы – вот что было необходимо для спасения. Бесценными стали въездные визы в невоюющие страны. Но начальник швейцарской полиции приказал высылать всех евреев-беженцев, пытавшихся спастись в Швейцарии. Нашелся один швейцарский полицейский по имени Пауль Грюнингер, не подчинившийся приказу начальства. Он служил на границе с Австрией, которую Гитлер в 1938 году присоединил к Третьему Рейху. Он знал, что евреи бегут из Австрии, потому что их ждет неминуемая смерть. И поставил 3000 австрийских евреев в паспорта штампы со старой датой, будто они въехали в страну до закрытия границы. Его обвинили в подделке документов. Он лишился работы. Но до конца своих дней продолжал говорить, что «жестокий отказ впустить эмигрантов не соответствует нашим гуманитарным и христианским принципам». Леонид Млечин: Касабланка – порт в Марокко. Это африканское государство было в ту пору французским протекторатом. Во время Второй мировой в Марокко устремились беженцы из оккупированной нацистами Европы. И здесь, в Касабланке, они предлагали чиновникам взятки, покупали бумаги на черном рынке или находили какой-то другой способ обрести вожделенные документы и спастись. Счастливчики благодаря деньгам, связям или удаче получали визы и отправлялись в Лиссабон, столицу Португалии, оставшейся нейтральной, а оттуда в благословенную Америку. А остальные, менее счастливые, как показано в этом замечательном фильме, ждут счастья в Касабланке – и ждут, и ждут, и ждут. Голос за кадром: Паспорта и визы, вообще документы, удостоверяющие личность, появились не для того, чтобы дать свободу, а для того, чтобы ее ограничить. Причем, право приезжать и уезжать во многом определяется классовой и этнической принадлежностью. Бедные, особенно с другим цветом кожи – всегда нежеланные гости. А богатым и на вид таким же, как все, неизменно рады. Владимир Маяковский писал когда-то: К одним паспортам – улыбка у рта. К другим – отношение плевое. С почтеньем берут, например, паспорта С двухспальным английским левою. Глазами доброго дядю выев, Не переставая кланяться, Берут, как будто берут чаевые, Паспорт американца. Иерархия документов сохранилась. Паспорта североамериканских и европейских стран открывают их обладателям безвизовый доступ практически в любой уголок земного шара. Немец может посетить без визы 177 стран. Американец – 173. Афганец – всего 24. А живущее в Мьянме преследуемое меньшинство рохинджа вообще лишено прав гражданства. Миллионы беженцев из арабского мира, которые хлынули в Европу, не имеют никаких документов, которые позволяли бы им пересекать государственные границы. Поэтому они рисковали жизнью в надежде добраться до безопасной Европы. В начале XX века в загранпаспорт вписывали от руки особые приметы владельца: рост, цвет волос и глаз. Потом потребовались фотографии. В Великобритании целые семьи позировали вместе. Разрешалось сниматься в шляпе и в темных очках. В Соединенных Штатах еще в 1960-е годы можно было улыбаться, глядя в объектив. В 1970-х появились цветные фотографии. Сегодня дни привычного бумажного паспорта, похоже, сочтены. Специалисты прогнозируют, что уже в 2022 году туристы, путешествующие по миру, обойдутся вовсе без паспортов или удостоверений личности. Пограничникам достаточно будет сканировать радужную оболочку глаза и отпечатки пальцев, и свериться с гигантской базой данных. Леонид Млечин: Но радоваться нечему. Бумажный паспорт уступит место сканирующим нас приборам, которые способны идентифицировать нас по глазам, по узорам на коже пальцев, по форме лица и даже по рисунку наших вен и артерий. Мы не избавляемся от документов. Мы сами становимся документом. Голос за кадром: Прогресс биометрических технологий на фоне возрождения этнического национализма ведет к тому, что разделяющие народы стены, физические и юридические, становятся все выше и прочнее. Чем больше информации наши отпечатки пальцев или сканы радужной оболочки глаз сообщают чиновникам, где мы живем, чем занимаемся, кто наши родители, когда нас штрафовали за превышение скорости или переход улицы в неположенном месте, тем больше оснований для своего рода цифровой сегрегации. Технологии вовсе не нейтральны. Наши прегрешения, мнимые или реальные, будут преследовать нас десятилетиями. Высокотехнологичные инструменты пограничного контроля закрепляют неравенство и наказывают чужих и бедных. Не меняется одно: одни современные государства отказывают своим гражданам в праве свободно выезжать за границу, другие к себе не пускают. Поклонники пограничного контроля одержали победу. И две сотни лет хорошо охраняемые сухопутные границы мы воспринимаем как должное. После Первой мировой войны наднациональные бюрократические структуры, такие как Лига наций, стандартизировали международный режим проездных документов, виз и разрешений. Бдительные пограничники обязаны остановить не только шпионов и террористов, но всех иностранцев, не удостоенных права въехать в страну. И каждое государство само решает, кого пускать. Хуже всего апатридам – тем, кто лишился гражданства, как это произошло с бежавшими от большевиков русскими эмигрантами. Лигу наций после Первой мировой создали страны-победительницы. Это была предшественница ООН, но с меньшими правами и полномочиями. Штаб-квартира разместилась в Женеве. В 1921 году совет Лиги наций попросил Фритьофа Нансена, норвежского исследователя Арктики, возложить на себя обязанности комиссара по делам русских беженцев. В 1922 году появилось понятие «русский беженец». Это человек русского происхождения, не принявший никакого другого подданства. В 1926 году формула изменилась: «всякое лицо русского происхождения, не пользующееся покровительством правительства СССР и не приобретшее другого подданства». На международной конференции в Женеве приняли решение считать беженцами всех русских, которые не имеют никакого гражданства. Нансен предложил выдавать людям, оставшимся без родины и документов, временные удостоверения личности. Они вошли в историю как «нансеновские паспорта». Три десятка государств признали эти документы. Леонид Млечин: Когда война или распад государства меняет границы, люди, иногда сами того не желая, оказываются в другой стране. И выясняется, что только документы, бумаги с подписями и печатями, определяют место человека в мире. Голос за кадром: Вновь созданные страны сразу начинают печатать собственные паспорта. Это дипломатическая необходимость и акт государственного строительства. Порой новые бумаги кажутся хуже прежних. Граждане некогда единой Югославии по сей день ностальгически вспоминают свои старые паспорта, с которыми можно было путешествовать куда угодно. Со всех сторон нации и малые этнические группы заявляют о своих правах на образование государств. Истлевшие трупы, исполненные стремления к возрождению, встают из столетних могил, и народы, не имевшие своей истории, не знавшие собственной государственности, исполнены стремления создать свое государство. На националистической горе Вальпургиева ночь. Леонид Млечин: Вальпургиева ночь – синоним разгона нечистой силы. А слова эти принадлежат Розе Люксембург. Она принадлежала к основателям небольшой социал-демократической партии Польши и Литвы. Большинство поляков жаждали национального самоопределения, то есть отделения от России. Роза Люксембург, напротив, желала единства народов. Но кому ныне нужен интернационализм Розы Люксембург? Кто прислушается к коммунистической революционерке, к полькой еврейке, безродной космополитке, считавшей, что каждый свободен выбирать себе гражданство? Вот во врагах у нее недостатка не было. Голос за кадром: Роза Люксембург была невысокого мнения о праве народов на самоопределение. Это метафизическая формула, которая оставляет на усмотрение каждой нации решение этой проблемы. Роза стремилась прежде всего выяснить, полезна ли национальная независимость для самого народа – для его соседей и для социального прогресса, есть ли экономические условия для возникновения нового государства. На свете существуют тысячи языков, но меньше двухсот государств. Она опасалась средневековой анархии, к которой может вернуться Европа, если каждая этническая группа потребует создания собственного государства. Леонид Млечин: Когда в 1990-ые годы распадалась единая Югославия в крови и под грохот артиллерийской канонады, казалось, это расставание с социалистической системой. Сегодня причины братоубийственной войны на территории Югославии видятся иначе. Так по какой же причине стремительно рухнуло казавшимся успешным и благополучным государство, которое после Второй мировой войны построил Иосип Броз Тито? После Второй мировой войны хозяином Югославии стал Иосип Броз Тито по праву победителя. Он был единственным коммунистическим руководителем, который получил власть не из рук Сталина. Голос за кадром: Тито объединил шесть республик. Это Сербия, Хорватия, Словения, Черногория, Македония, Босния и Герцеговина. Тито управлял страной куда более жесткой рукой, чем югославский король до войны, но заботился о каждой республике и создал федеративную систему, которая, казалось, гарантировала равноправие народов. Республики получили все привилегии и атрибуты самостоятельности. За этим Тито следил строго, постоянно увеличивая их права в сфере экономики и местного самоуправления. В какой-то степени его надежды оправдались. В 1981 году каждый седьмой югослав или сам состоял в смешанном браке, или родился в семье, где мать и отец принадлежали к разным этническим группам. Это были лучшие годы для многих югославов. Коммунист Тито разрешил покупать землю, дома, создавать частные магазины. Рыночный сектор экономики процветал. И люди не боялись, что завтрашний указ или закон все у них отнимет. Любой мог получить заграничный паспорт и уехать на заработки. В отличие от остальных социалистических стран, в югославских магазинах было много еды и мало людей. Но в Сербии Иосипа Броз Тито не поминают добрым словом и не ходят с его портретами на демонстрации. Тито назван главным виновником распада Югославии. И не потому что, несмотря на все разумные шаги в экономической сфере, красный монарх до самой смерти оставался неограниченным диктатором. Если Ленина и по сей день обвиняют в том, что он в 1917 году проехал через Германию в запломбированном вагоне и вообще за деньги выполнял задания немецкого генштаба, то Иосипу Броз Тито не могут простить того, что он не серб. Его отец был хорватом, мать – словенкой. Озабоченные национальным вопросом считали, что он сознательно обделял сербов, чтобы устроить жизнь других народов. Леонид Млечин: На самом деле все эти обвинения беспочвенны. Иосип Броз Тито безжалостно расправлялся с любыми проявлениями национализма, считая их опасными для созданного им государства. И в том числе не церемонился и с хорватами, если они открыто высказывали недовольство режимом. Голос за кадром: Для Тито его хорватское происхождение не имело никакого значения. Тито столь же мало ощущал себя хорватом, как Сталин – грузином, Троцким – евреем, а Дзержинский – поляком. Хотя нет, это сравнение не подходит, потому что между сербами и хорватами нет больших этнических различий. Отличить серба от хорвата трудновато. И говорят они практически на одном языке, который в Загребе назывался хорвато-сербским, а в Белграде – сербо-хорватским. Тито считал себя вождем всех народов Югославии. Ему казалось, что хорошо продуманный федерализм уничтожит национализм. Он ошибся. Если бы Тито мог жить вечно, единое государство существовало бы и по сей день. Но в мае 1980 года Тито скончался. После его смерти как-то сразу на свет божий вылезли все проблемы. Федерация оказалась нестабильной, объединение республик – непрочным, национализм – сильнее всех других чувств и настроений. Еще почти 10 лет после смерти Тито федерация держалась жестким корсетом сплетенного воедино аппарата госбезопасности и армии. Когда корсет ослаб, федерация рассыпалась. Началось с того, что вспомнили старые обиды. Тито запрещал вспоминать о братоубийственной бойне в годы Второй мировой. Надеялся, что с годами память о пролитой крови исчезнет, национальные чувства остынут, люди привыкнут жить вместе. Но молчание – не лучший способ разобраться с прошлым. Запрет откровенно говорить о прошлом привел к тому, что история превратилась в набор опасных мифов. Люди тайно читали псевдоисторические книжки и изумленно говорили: «Так вот, значит, как было? Значит, они всегда нас убивали?». Вместо того, чтобы разобраться с прошлым, выяснить историческую правду и примириться, люди черпали в запрещенной истории ненависть и желание рассчитаться со старыми обидчиками. После смерти Тито во всех республиках националисты заговорили во весь голос. Нелепо полагать, что страна была обречена и иной вариант развития Югославии невозможен. Войну породили не этнические различия, а продуманные стратегии националистов. Леонид Млечин: На фоне того, что случилось на территории бывшей Югославии, приходится говорить не только о европейской культуре, но и о европейском варварстве, рожденном национализмом, который вновь и вновь приводит к войнам. Голос за кадром: «Единая Европа, - справедливо заметил председатель Европейского парламента Мартин Шульц, - стала ответом на преступления нацизма, на Освенцим и Бухенвальд». После крушения Третьего Рейха выдающийся немецкий писатель Томас Манн сформулировал задачу так: «Нам нужна европейская Германия, а не германская Европа. Послевоенная Германия хотела доказать всему миру, что от немцев больше не исходит угроза, что немцы стали совсем другими. И чем более европейской становилась Германия, тем лучше жили немцы. Главным мотивом интеграции Европы было желание избежать новой войны. Ради этого европейцы согласились, что важнейшие решения будут приниматься на наднациональном уровне на основе совместно разработанных правовых норм. Потому что стало ясно, что европейские страны в одиночку не смогут обеспечить благосостояние, занятость населения и стабильность своих валют. Внутри Европейского Союза правительства лишились важнейших прерогатив: они не могут печатать деньги, даже если у них дыра в бюджете. В тучные времена все всем нравилось, а в тощие возникло недовольство. К тому же появились поколения, которые не знали, как жили до Европейского Союза. Они возмущаются: с какой стати они должны подчиняться международной бюрократии, приказам, которые приходят из-за границы, из Брюсселя, где находится аппарат Европейского Союза. Леонид Млечин: Первыми это знамя подняли политики в Восточной или Центральной Европе. Все эти страны веками боролись за освобождение от имперского давления. Их история – ничто иное, как бесконечная борьба за национальную и религиозную эмансипацию. И когда в 1989 году рушились социалистические режимы, это был праздник национального освобождения, обретение суверенитета, а вовсе не победа демократии и либерализма над тоталитарными режимами. Голос за кадром: Поэтому в этих бывших соцстранах и возникают сейчас жесткие режимы. Здесь соединились истовый католицизм и постсталинский национализм. Принадлежность к правильному большинству создает ощущение своего величия: «Только мы по праву рождения полноправные граждане страны. А меньшинства здесь нежелательные гости». Правительство Венгрии и Польши ощущает себя неуютно в либеральном западноевропейском сообществе. Недовольство Европейским Союзом используется во внутриполитических интересах и усиливается историческими обидами. Польские политики напоминают, что в Брюсселе задают тон немцы, а они ненавидят поляков. Что характерно, здесь желают получать все преимущества, все экономические блага, связанные с принадлежностью к Европейскому Союзу, но отчаянно сопротивляются европейским ценностям. Решительно все националисты – британцы, пожелавшие уйти из Европейского Союза, итальянцы, проголосовавшие за партию, которая обещает не пускать в страну чужих, и поляки с венграми – хотят пользоваться достижениями Европейского Союза. Премьер-министр Венгрии Виктор Орбан произносит пылкие речи против бюрократов из ЕС, но по-прежнему принимает то, что предлагает Брюссель. И британцы желают сохранить как можно больше преимуществ от пребывания в Европейском Союзе. При этом на всем континенте правые и популисты сделали ставку на борьбу против европейской интеграции, которая в эпоху кризиса представляет причиной всех бед. Они обещают отодвинуть в сторону правящую элиту и вернуть простому человеку возможность осуществить свою мечту. По мнению новых правых, Европа стала объектом культурной колонизации. Американцы навязывают Европе наднациональное государство и мировое правительство. Инструмент этой колонизации – Европейский Союз, экономическая и политическая интеграция. «Европейцы, - доказывают новые правые, - должны отвергнуть интеграцию и вернуться к своим корням, осознать свою особость, которую ни с чем нельзя спутать и нельзя изменить». Более образованная и ловкая публика говорит о культурной колонизации Европейского континента Соединенными Штатами, о разрушении культурной идентичности, о декадансе западной цивилизации. Правые требуют покончить с тем, что они называют «доминированием либералов в сфере культуры». Идеи, которые они проповедуют, противоречат традиционным ценностям и моральным принципам нашего общества. Призывают сменить репертуар оркестров и кинотеатров, почистить школьные и публичные библиотеки. Цель – запретить американские фильмы и иную чуждую культурную продукцию. «Запад экспортирует свои ценности, объявляя их универсальными. Но нелепо утверждать превосходство западной цивилизации. Ее исторический путь был прискорбным. Ее сегодняшнее духовное состояние плачевно. Нам нужно национальное искусство, созданное своими для своих». Леонид Млечин: Никогда еще национализм не был таким сильным и никогда еще он не пользовался столь страстной поддержкой. Что это означает в политической практике? Голос за кадром: В федеративной республике на выборах в сентябре 2017 года впервые в послевоенные годы в Бундестаг прошла праворадикальная националистическая партия «Альтернатива для Германии». Партия получила почти 13% голосов и сформировала третью по численности фракцию в Бундестаге. В один день политический ландшафт страны изменился. Ультраправые стали частью политического истеблишмента. Чем они заняты? Они возмущаются. Воспоминания о нацистских преступлениях настолько напугали немцев, что они вообще не хотят быть немцами. Желают быть просто европейцами. Они призывают современников: «Нам необходимо порвать с Западом и вспомнить о своей военной славе. Нам не нужен ни капитализм, ни коммунизм. Нам нужен особый путь». Еще недавно это казалось немыслимым в Германии. Но один из лидеров партии «Альтернатива для Германии» Александр Гауланд призвал соотечественников гордиться своей историей: «У нас есть право восхищаться достижениями немецких солдат во время обеих мировых войн». 100 с лишним лет назад депутат французского парламента и профессиональный антисемит Морис Баррес пугал сограждан: «Мигранты, приезжие, чужие хотят навязать Франции свой образ жизни». Он бил тревогу в далеком 1900 году. «Мигранты – враги нашей цивилизации. Они разрушат нашу родину. Французом можно быть только по крови». Так же думали и немцы. Потом они взялись за оружие. Леонид Млечин: Теперь здесь звучат те же слова. Национализм крови и почвы вновь расцветает в Европе. И нация опять понимается как расово-антропологическое понятие, наделенное изначально определенными вечными признаками, словно вернулись времена Третьего Рейха. Ультраправые популисты требуют закрыть границы и отгородиться от всех: «Чужие нам не нужны. Носители чужой крови не должны получать наши паспорта». Мир вступил на путь, который в XX веке дважды приводил Европу к войне.