Эдуард Хруцкий: Вы знаете кличку Абакумова, да? Кличка у него была «Витька-фокстротист». Виктор Семенович очень любил ходить в спорт и со всеми с нами здоровался. Леонид Млечин: Генерал-полковник Виктор Семенович Абакумов в войну был начальником управления военной контрразведки «Смерш». После войны Сталин сделал его министром госбезопасности. Министр в молодые годы и в самом деле увлекался танцами и больше всего любил модный тогда фокстрот – бальный танец, пришедший из Америки. А Эдуард Анатольевич Хруцкий в те годы увлекался боксом. Потом поступил в военное училище, служил в армии, но решил стать писателем-детективщиком. Он автор популярных книг. По его сценариям поставили такие фильмы, как «Приступить к ликвидации», «На углу у Патриарших». Эдуард Хруцкий женился на дочери первого председателя КГБ Ивана Серова. Жил в бывшей квартире сына вождя Василия Сталина. Он был непревзойденным знатоком советских нравов. Будущий министр госбезопасности Виктор Абакумов, сын больничного истопника и прачки, проучился в школе всего 4 года. Меньше его учился только нарком внутренних дел Николай Иванович Ежов. Им обоим это не помешало в карьере. Подчиненные восторженно говорили, что Абакумов настолько близок к Сталину, что даже гимнастерки шьет с ним из одного материала. Министр госбезопасности жил в доме №11 по Колпачному переулке. Отсюда выселили 16 семей, чтобы министр разместился с комфортом. Когда его арестуют в июле 1951 года, то при обыске найдут 1260 метров различных тканей, много столового серебра, 16 мужских и 7 женских часов, сто пар обуви, чемодан подтяжек, 65 пар запонок. Эдуард Хруцкий: Я знал, кто он такой. Потому что я тогда дрался за «Динамо». А он же был министром. Он к нам приезжал. Он всех нас знал, молодых. Хлопал нас по плечу, говорил: «Вперед, ребята». Конечно, я его знал. Леонид Млечин: Пока Виктор Семенович был на свободе – наслаждался жизнью, насколько это было возможно по тем временам. Вероятно, это была компенсация за невеселое и несытое детство. Эдуард Хруцкий: Практически каждый вечер по улице Горького… Все стихало немножко. Появлялся Виктор Семенович Абакумов. Он всегда очень хорошо одевался. Такая кепка у него была букле серая, американский плащ. Это было московское место гуляний. Там были писатели, артисты, красивые дома. У них он вызывал некоторое замирание, когда они его видели. Но потом он перестал гулять. Отгулялся. Леонид Млечин: Генерал-полковник Абакумов считался сталинским любимцем. Но рано или поздно наступал момент, когда Сталин приходил к выводу, что на Лубянке нужен новый человек. Абакумов и так слишком долго (4 года) сидел на этом месте. Его посадили летом 1951-го, и вождь сразу же распорядился заковать в кандалы. По приказу Сталина расстреляли пятерых хозяев Лубянки. Но мучили, пытали, причем, с особой жестокостью и садизмом, одного Абакумова. На допросах недавние подчиненные так избивали бывшего министра, что превратили в инвалида. И он пережил Сталина. Судили его в 1954-ом. Он совершил тяжкие преступления против народа и армии, отправлял на смерть невинных людей. Его приговорили к смертной казни и через час расстреляли. По словам начальника внутренней тюрьмы, последние слова Абакумова были «Я все-все напишу в Политбюро». Договорить он не успел. Все советские годы шла скрытая борьба за власть. Скажем, когда Леонид Ильич Брежнев стал сдавать, возник вопрос – «кто после него?» Казалось, все шансы у второго человека в партии, недавнего председателя КГБ Андропова. Но Юрий Владимирович боялся конкурентов, реальных и воображаемых. Эдуард Хруцкий: В него вселился один страх. Когда он был послом в Венгрии, он впервые увидел, что такое революция в социалистической стране, и понял. Этим предопределяется его дальнейшее поведение, когда он был председателем КГБ, что этот кружок поэтов – это все венгерская интеллигенция вообще устроила. И за ней пошел народ. И он страшно этого боялся. И, как вы знаете, Андропов поддержал Брежнева во время свержения Хрущева. Из-за некоторого страха. Ведь при Хрущеве начались беспорядки – в Темиртау, в Торжке, а главное – в Новочеркасске. И, безусловно, он был тогда завотделом ЦК. Андропов воспринимал это как начало революции, как тень той революции, которая его напугала в ноябре 1956 года. Леонид Млечин: Андропова напрасно подозревают в намерениях реформировать советскую систему. Эдуард Хруцкий: Он понял, что система прекрасна, но надо сменить только тех, кто стоит у руля этой системы. В этот момент самая управляемая вещь, которая была в нашей системе – это был господин дефицит. Дефицит партийного руководства. Этим дефицитом, этой полукопченой колбасой управляла, как могла. Это была большая случка – дефицит торговли и партийных органов. Леонид Млечин: Купить почти ничего было невозможно. Все стало дефицитом и все приходилось доставать через знакомых или переплачивать сверх меры. Но не экономическая ситуация, не опустевшие полки волновали Андропова. Эдуард Хруцкий: Прийти к власти было не так-то просто. Было Политбюро. Кто местный сел, кто что сказал – все это было очень ясно. Когда он был председателем, он уже думал об этом, были враги. Не враги, а соперники. Это был Кириленко, это был Романов, который, правда, не знал, что он соперник. Потому что, как известно, он не рвался к власти. Леонид Млечин: Хозяин Ленинграда Григорий Васильевич Романов до появления Горбачева в Москве был самым молодым членом Политбюро. Воспринимался как человек, который со временем сможет претендовать на большее. Именно поэтому Григорий Васильевич не вызывал теплых чувств у товарищей по совместной борьбе за идеалы развитого социализма. Эдуард Хруцкий: С Романовым это всем известная история, когда его дискредитировали в глазах нации, объявили, что он устроил свадьбу своей дочери в Зимнем дворце. Его многочисленные гости ели на царской посуде, которую били об пол. А этого же не было ничего. Романов не устраивал свадьбы в Зимнем дворце. Но это КГБ распространило через агентуру по всем московским кухням. И не только московским. Везде знали, что есть такой Романов, который жирует во дворце. И Романов был дискредитирован. Оставался Гришин. Леонид Млечин: Всегда ходили слухи, что на пост генсека претендовал член Политбюро и первый секретарь московского горкома Виктор Васильевич Гришин. Отношения Гришина и Андропова, что называется, не сложились. Пока Брежнев был здоров, Юрий Владимирович держал свои чувства при себе. Когда настало время делить власть, Гришин оказался лишним. Эдуард Хруцкий: Конечно, главный претендент был Гришин. А вот, кстати, Черненко никто как преемника Брежнева не воспринимал. И Гришин. Гришин был, конечно, самой сильной фигурой из всех тех фигур, о которых можно было говорить. Леонид Млечин: Незадолго до смерти Брежнева комитет госбезопасности плотно занялся московскими делами. Сыщики рыли землю носом, чтобы найти компрометирующие материалы на самого Гришина, но так ничего и не обнаружили. Виктор Васильевич был не взяточником и не махинатором, а просто типичным советским чиновником. Эдуард Хруцкий: Андропову надо было прежде всего уничтожить Гришина, а Гришина было уничтожить легче всего только одним – нанести удар по московской торговой мафии. Леонид Млечин: Выбрали Юрия Соколова, директора Елисеевского магазина. Все сколько-нибудь известные в столице люди старались с ним дружить в надежде получить свою долю вожделенного дефицита. Эдуард Хруцкий: Я его знал. Я был у него один раз в своей жизни. Мы закончили снимать фильм. И последний съемочный день. Обычно надевают шапку по кругу. Это не банкет, а просто премьера. Кто-то из ассистентов бежал в магазин, покупал. Композитор был Ян Абрамович Френкель. Изумительный человек. Светлая ему память. Он сказал: «Зачем? Нормальные деньги. Мы можем очень хорошо сейчас отовариться». Он позвонил куда-то… «Поехали в Елисеевский». И нас принял Соколов в своем кабинете. Он так выслушал: «Сколько денег-то?» Нажал кнопку, вошла такая дама – в шапке, в белом халате такая. И сказала: «Лидочка, ты устрой тут композитору…» И композитору устроили. У него лежала визитная карточка. Он взял эту визитную карточку. И у него лежала такая пачка карточек. Он взял и как будто случайно рассыпал. И там был академик… И то, что я увидел, была карточка «Брежнева Галина Леонидовна, советник министерства иностранных дел». Леонид Млечин: Деньги сами по себе теряли смысл. Теневая экономика процветала. Советская экономика возвращалась к средневековому прямому обмену товарами и услугами. Эдуард Хруцкий: Ровно за неделю до смерти Брежнева Соколова арестовали. Вошел человек к нему: «Извините». – «Я занят». – «Да нет, ничего. Не беспокойтесь». И вошел следователь. Они знали, что Соколов не является должностным лицом, как ни странно, и самое смешное – не является материально ответственным как директор, и не является должностным лицом. То есть к нему высшая мера никак не применяется. И они ему говорили: «Ты дай нам это. Отсидишь здесь под Москвой где-нибудь лет 5-6 и с песнями и плясками вернешься домой». Соколову тогда было 60 лет. У него жена была немаловажным человеком. Она была, по-моему, замдиректором ГУМа. У него была дочка. И он пошел. Он очень помогал следствию. Леонид Млечин: Соколов все рассказал. Он потянул за собой начальника главного управления торговли Мосгорисполкома Николая Трегубова. Эдуард Хруцкий: Тогда начали брать директоров магазинов. Например, был такой… не слышали? Директор Смоленского гастронома. Он застрелился, когда за ним приехали. Это не просто взяли одного Соколова. Было арестовано 775 человек. Был арестован заместитель министра торговли Российской Федерации. Ехал в баню и не доехал. Его утром задержали. Московская торговля была вся обставлена высокопрофессиональной и очень надежной агентурой. Это было знаменитое бриллиантовое дело, которым тоже это управление занималось, они вели. Но это были удары другие. Это были удары по другим людям. Это, например, естественно, был удар по Цвигуну и, естественно, по Циневу, кстати. Леонид Млечин: Первых заместителей председателя КГБ Семена Кузьмича Цвигану и Георгия Карповича Цинева тоже тогда в чем-то подозревали. Странным показалась внезапная смерть генерала армии Цвигуна, который был так близок к Брежневу. Самые невероятные слухи - обратная сторона жизни в закрытом обществе, где все держится в секрете. Впрочем, иногда слухи оказывались реальностью. Эдуард Хруцкий: Главный удар в торговле был нанесен по Гришину именно за неделю до смерти Брежнева. Потому что через 3 дня на Политбюро уже можно было дать показания арестованных по этому делу. О связи московского партийного актива с московской торговлей. Я вам скажу такую вещь, что Соколова, конечно, расстреляли не по делу. И когда объявили приговор, он сказал, что «я пострадал из-за партийных игр». Это он сказал на суде. И знаете, что интересно? Когда начались все эти апелляционные преобразования, Верховный суд пересмотрел приговор Соколова и смертный приговор был отменен. Леонид Млечин: Начались разговоры о том, что арест директора гастронома №1 – это лишь начало борьбы с коррупцией в высших эшелонах, что уже идут обыски сильных мира сего и находят украденные у народа миллионы. Словом, Юрий Владимирович действует. Эдуард Хруцкий: Почему, кстати, Андропов нанес такие удары именно по торговле? Потому что тем самым он приобрел необыкновенный авторитет в народе. Ведь я уже говорил, кроме ЦК и Совмина, о главном управляющем страной – дефиците. И когда начался разгром торговли, особенно московской, особенно Елисеевский магазин, первый гастроном, на самом виду. Это было лицо Москвы – Елисеевский магазин. Так вот, когда Андропов нанес этот удар, авторитет его в народе стал незыблем. Это был родной отец, который беспокоится о народе. Потому что главным врагом народа был торговый работник. Не партия. Леонид Млечин: В то время партийно-государственный аппарат практически полностью был мужским. Главные решения принимались на охоте или в бане. Эдуард Хруцкий: Такая банная страна. В бане, где бывал я, там собирались все. Там собирались работники горкомов партии, генералы КГБ, генералы МВД одновременно, директора ресторанов, директора гастрономов. И всю информацию там можно было получить, достаточно обильную информацию оттуда можно было вытащить. И все в один голос говорили: «Да…» Но слова «борьбы за власть» не было, хотя борьба за власть наверху шла беспощадная. По-своему кровавая, безусловно, потому что она кончалась инсультами, инфарктами, люди заваливались в Кремлевку надолго. Например, самоубийство. Тот же самый Кулаков, который кончил жизнь самоубийством, когда его чуть отодвинули от власти. Я никогда понять не мог. Леонид Млечин: Слухи о самоубийстве члена Политбюро и секретаря ЦК по сельскому хозяйству Федора Кулакова не подтвердились. Он ушел из жизни в июле 1978 года, отметив 40-летие свадьбы. Федор Давыдович был крупным мужчиной, чувствовал себя здоровым и считал, что может крепко выпить. Утром охранники нашли его мертвым. Эдуард Хруцкий: Андропов шел к власти четко, жестоко. Хотя говорили: «Какой он милый добрый человек». Он писал стихи, любил живопись, любил книги. Он действительно много читал, кстати. Но он все равно шел к власти, не вспоминая любимые книги и те славные лирические стихи, которые он писал. И пришел, что самое интересное. Леонид Млечин: Во второй половине 1970-х в стране нарастало глухое раздражение. В первую очередь – из-за отсутствия продуктов и элементарных товаров. Эдуард Хруцкий: Вспомните, с чего начиналось утро субботы. Утро субботы начиналось такое впечатление, что Гудериан наконец… я не знаю, кто… Фельдмаршал фон Бок наконец ворвался в Москву. Гремели дизельные двигатели и въезжали автобусы. Когда их на пикетах проверяли, что это такое, у всех была «по ленинским местам Москвы, по пушкинским местам Москвы». Они почему-то все приезжали к нашему дому… Не все, конечно, но очень многие. Выстраивались здесь. И наш гастроном… почему-то у них считалось, что в этом доме… гастроном был слабенький, в общем. Обычный такой, как и все. Брался штурмом. То есть это был радостный день для торговли. Потому что всю залежь они в этот день спихивали. Колбаса привозилась, которая лежала бог знает сколько – разбиралась вся. Леонид Млечин: А вот и возникает вопрос. Почему такие показательные процессы не устроили в областях, где ситуация была хуже, чем в Москве? Где людям совсем было нечего есть и они приезжали в столицу. Эдуард Хруцкий: Почему нельзя это было устроить, например, в Калужской, Рязанской, Владимирской, Пензенской областях? Вот эти электрички, эти паровозы, которые сюда приходили, поезда… Каждое утро десант выбрасывался. Там надо было это делать. Там надо было брать секретарей обкомов за горло. Сколько я бывал в командировках – почему-то в обкомовских столовых меня угощали роскошной колбасой местного производства, значительно вкуснее, чем в Москве. Роскошными продуктами. Там же были свои предприятия. Не цеха, а комбинаты. Мясообрабатывающие. Все было. Там надо было это начинать. Но этого никто не заметил. Секретари обкомов Пензы, Калуги, Рязани и Калинина не были соперниками Андропова. Соперником он считал Гришина – человека очень твердого, очень опытного партийного работника. Леонид Млечин: Гришин обещал превратить Москву в образцовый коммунистический город. Под этим лозунгом столичный партийный аппарат был выведен из зоны критики. Сам Виктор Васильевич не сомневался, что все эти уголовные дела – подкоп под него. Эдуард Хруцкий: При Черненко Гришин еще был, как вы помните. Я его хорошо помню по телевизору, как он выводил из больницы несчастного Константина Устиновича в голубоватом костюме, который еле шел. Какое-то было мероприятие. То ли выборы в Верховный Совет, то ли еще. Выборы, по-моему. Он выводил. А потом, когда пришел Горбачев, то, естественно, сразу же убрали Гришина. Леонид Млечин: К моменту избрания Горбачева генеральным секретарем ЦК КПСС руководитель Москвы уже был выведен из игры. Эдуард Хруцкий: Битва была выиграна, да. Хотя до сих пор я не знаю, стремился ли Гришин занять руководящее место, стать первой ракеткой, как сейчас модно, страны, или нет. Сколько я ни говорил с людьми, никто мне об этом не говорил, о том, что Гришин рвался к власти. Возможно, у председателя комитета госбезопасности, естественно, были свои источники. Естественно, он опирался на целый ряд оперативных материалов. Ему докладывали, ему об этом говорили. Я думаю, что с ним работали люди, которые хотели тоже как-то потрафить своему любимому руководителю. Нигде, никогда и ни от кого я не слышал, что Гришин рвался на место генерального секретаря. Леонид Млечин: Да никто точно и не знает, действительно ли Виктор Васильевич видел себя в кресле хозяина страны. Так что, скорее всего, это был превентивный удар. Эдуард Хруцкий: Но Московская организация была настолько самодостаточной. И первый человек Москвы и член Политбюро тем более был настолько большой фигурой в этом политическом пасьянсе, что думаю, что вряд ли бы он сменил Москву с устоявшимися людьми, расставленными, где надо, где в любой момент любая инициатива тут же… Надо было, не знаю, сказать, что вся Москва – это город коммунистического труда. Через 10 минут он говорил… Надо было сказать, что Москва – это город социалистического быта. Тут же ему рапортовали, что «через 5 минут уже город социалистического быта». Понимаете, а страна – это все-таки… Может быть, Андропову легче было рулить… Но Гришину, который окончил паровозоремонтный техникум, думаю, было бы не так легко. Леонид Млечин: Никто не мешал Андропову занять кресло генсека после смерти Брежнева. Но Юрий Владимирович руководил страной меньше года, пока не оказался в больнице, откуда уже не вышел.