МИКОЯН В НЕБЕ Леонид Млечин: Василий Сталин, сын вождя, был годом старше и поступил в лётное училище, когда Степан Микоян ещё заканчивал школу, но они много времени проводили вместе и в школьные годы и особенно в военные, когда оба служили в авиации. Степан Микоян: Я вообще знал его с молодости, с детских лет, может быть, не с самых детских, а уже так в возрасте 14-15-16 лет, в основном из-за дачи, поскольку мы рядом на даче жили, он приходил к нам, я бывал у них, с ним очень много общались мы до 43-го года, потом уже очень мало. СТЕПАН МИКОЯН И ВАСИЛИЙ СТАЛИН Леонид Млечин: Военный лётчик Степан Микоян – старший сын Анастаса Ивановича Микояна, который многие годы занимал высшие партийные и государственные посты. До войны он считался близким к Сталину человеком, так что их сыновья дружили. А Василий Сталин – фигура, и сегодня рождающая интерес. Степан Микоян: Человек, конечно, был со способностями, парень такой способный, активный, энергичный, неглупый, соображающий, но из-за, видимо, отсутствия воспитания, но не только, я думаю, не только и в характере у него была хулиганистость, она была и в характере, а плюс к тому, что воспитания практически не было, ему, если не всё было дозволено, то многое. Он боялся отца, конечно, если что-то до отца доходило… лишь бы не дошло до отца, а так он не боялся ничего, ну и выпивать стал рано, учился он неважно, плохо, не потому что он не мог, мог, конечно, он такой в этом смысле был… не стремился, наверно, к этому. Леонид Млечин: Весной 40-го года Васили Сталин уже закончил Качинскую военную авиационную школу пилотов в Крыму. Степан Микоян: Я и Тимур Фрунзе, мы уже знали, что мы пойдём в лётную школу, но думали вначале пойти в аэроклуб, а он как раз приехал в 40-м году в апреле, по-моему, лейтенант, повёз к себе в Люберцы показал свой самолёт И-153 «Чайку» и сказал: «Не надо вам аэроклуб, поедите сразу в лётную школу Качинскую». Леонид Млечин: Тимур Фрунзе – рано осиротевший сын наркома по военным и морским делам Михаила Васильевича Фрунзе, который умер после хирургической операции в октябре 25-го, когда мальчику было всего 2 года, а через год после смерти Михаила Васильевича его тяжело больная жена покончила с собой. Двоих детей, Татьяну и Тимура, воспитывал сменивший Фрунзе на посту наркома Ворошилов. В августе 40-го Степан Микоян и Тимур Фрунзе поступили в Качинскую авиационную школу. Когда началась война, курсантов эвакуировали в Саратовскую область, они думали, что война будет недолгой. Степан Микоян: Я помню, мы очень переживали, как только узнали, что война, очень переживали, что мы не успеем, мы не успеем кончить лётную школу и попасть на фронт, как война кончится, это ощущение было, я не знаю, наверно, у очень многих. Леонид Млечин: В сентябре 41-го их выпустили лейтенантами, доучивались на фронте. Степан Микоян: Мой брат учился в лётной школе 6 месяцев всего, я год учился – это и то короткий курс, год, а он – 6 месяцев, потом тренировки в боях, в стрельбе, у нас тренировок в воздушных боях практически не было, стрельба тоже по воздушной цели, первый раз в жизни я стрелял по воздушной цели по немецкому самолёту под Сталинградом, первый раз в жизни. Леонид Млечин: Страна гордилась своей авиацией, казалось, для этого есть все основания: отечественные самолёты ничем не уступали иностранным, советские лётчики ставили один рекорд за другим. Никто не ожидал, что советская авиация практически перестанет существовать в первые дни войны. Степан Микоян: Я когда попал впервые в полк под Москву, у нас 12 самолётов было вместо 36 всего, а нет – 12 лётчиков, а 8 самолётов, ещё не на всех лётчиков были самолёты, потом правда у нас стали делать самолётов много, а потом потери были из-за подготовленности лётчиков молодых – это, конечно, в общем-то, не хорошо, что у нас делалось, немцы никогда молодых в бой не пускали, они готовили 200-250 часов до фронта, потом постепенно втягивали, а у нас совсем молодых… ну, и мой брат имел очень малый налёт и в первом же бою его сбили, а вообще, на фронте было так, что, как правило, сбивали в первых боях молодых, вот, если в первых боях не сбили, тогда он имеет шансы воевать дальше, там уже меньше вероятность, что собьют, а в первых много сбивали. Леонид Млечин: Трое детей Микояна были военными лётчиками: Степан Микоян стал генерал-лейтенантом, Героем Советского союза, заслуженным лётчиком-испытателем СССР, его брат Алексей Микоян тоже стал генерал-лейтенантом и заслуженным военным лётчиком СССР, он командовал воздушной армией, а третий брат Владимир в 42-м погиб в бою. Как и лейтенант Тимур Фрунзе, посмертно он удостоен звания Героя Советского Союза. Степану Микояну о его смерти рассказал маршал Ворошилов. Степан Микоян: Он ко мне пришёл, когда я лежал с ожогами в больнице, он ко мне пришёл, оказывается, уже погиб Тимур, я этого не знал, а он пришёл ко мне, навещал. Леонид Млечин: А Василий Сталин быстро рос в звании – начальство выдвигало сына вождя. Степан Микоян: Он прилетел в звании капитана, а ведь год назад он был лейтенант, ну, полтора года назад был лейтенант – уже капитан, а осенью он уже был майор, а потом он не был подполковником вообще, в феврале 42-го года он стал полковником. Понимаете, всё это влияло отрицательно и потом начались у него дома в 42-м году, это, наверно, он в какой-то степени отцу подражал, эти ночные… не хочется назвать пьянками, но, в общем, ночное застолье, так более правильно, приглашал к себе вечером поздно, многие у него были: артисты, работники кино, писатели, я там познакомился с Симоновым, с Валей Серовым, с Целиковской Люсей там познакомился. Леонид Млечин: Фактически лишённый семьи, тепла и ласки, Василий воспитывался отцовской охраной, в нём рано проявились наглость и заносчивость, нежелание учиться и привычка наслаждаться жизнью, он был одним из немногих, кому это позволялось. Степан Микоян: Здоровье, конечно, у него было очень плохое, я ещё те времена помню, вот 42-й год: пьёт, курит и почти не ест – вот так проводил вечер, сидит и так проводит вечер, почти всё время, даже на фронте. Вот были мы на фронте в одном полку: вечером, когда уже не летают – темно, собирают командиров эскадрильи, ещё кого-то и пьют, и я сижу, потом я говорю, хочу, чтоб двинулись, говорю: «Пора спать», – не реагируют. Леонид Млечин: После того как его старший сын капитан-артиллерист Яков Джугашвили попал в плен, Сталин боялся, как бы и второй сын не оказался у немцев, Василия старались беречь, а ему хотелось воевать. Степан Микоян: На основ ранее существовавших полков, он сделал очень сильные 2 полка: один – истребительный 434-й, потом, который стал 32-м гвардейским, и бомбардировочный, котором командовал известный такой Полбин – замечательный лётчик, который посмертно получил звание дважды Героя, он погиб под Бреслау. Вот эти 2 полка, а пользовался он своей властью как? Он забирал лучших лётчиков: забрал каких-то из боевых полков, таких как Долгушин, Герой Советского Союза, и забрал много лётчиков-инструкторов, и полк состоял, ну я боясь наврать, но больше половины было качинских инструкторов там, и, конечно, полк воевал хорошо, они проявили себя хорошо очень, ну и погибло, конечно, много, но сбивали много. Леонид Млечин: С отцом у Василия отношений почти не было, как и у Светланы: ни сын, ни дочь не могли пробудить в вожде отцовскую любовь. Похоже, он вспоминал о Василии лишь, назначая его на очередную высокую должность или снимая с неё. Степан Микоян: Летал он, кстати, хорошо, техника пилотирования у него была хорошая, уверенно, хорошо летал, на разных типах он летал, даже на «Дугласе» сам летал, но тогда уже и меня не пускали на самую линию фронта, а он всё-таки слетал 2 раза, но потом уже не летал, я думаю, что тоже ему не дали, запретили, я так думаю, не знаю точно, ну, а потом опять пьянки, кончился у нас период работы на Северо-Западном фронте, на отдых отправили под Осташков, а там рыбалка с бросанием ракетных снарядов в воду – глушили рыбу, случайный взрыв – убило инженера, который бросал, ранило лётчика Котова, Героя Советского Союза, он с тех пор и не летал уже, ну и Васю там царапнуло немножко. Леонид Млечин: Василий Сталин не вынес этой тяжкой ноши – быть сыном вождя, слишком большие надежды возлагались на него, и слишком быстро отец в нём разочаровался, увидел, что наследника из него не получится. Степан Микоян: А потом всё-таки он стал командиром дивизии, и дивизия хорошо воевала, даже однажды им пришлось наземный бой вести, когда немцы отступали, но одна из окружённых группировок попала на их аэродром, и был наземный бой, он участвовал, руководил обороной аэродрома, так что, конечно, он был человек со способностями, при правильном направлении способностей из него мог бы быть толк хороший, но и какие-то природные данные отрицательные у него были, конечно. Леонид Млечин: Летом 48-го года Василия назначили командующим военно-воздушными силами Московского военного округа, ему было всего 27 лет, через год отец произвёл его в генерал-лейтенанты, присвоение высокого звания стало поводом для бесконечных пьянок. Степан Микоян: Виноват он сам, после смерти Сталина он опять пил, тем более, что перед этим Сталин его опять наказал: в 5-м году, когда парад был вначале неудачный 1 мая, но тогда он его ещё не снял, тогда разбился один самолёт а потом парад был в Тушино, он пьяный явился на разбор, его Сталин снял опять с должности командующее ВВС Московского округа – и в академию учиться, но он в академию так и не пришёл, не учился и, видимо, уже начал пить, а тут, когда умер отец, он продолжал пить и стал встречаться с людьми подозрительными, грузины какие-то приезжали, знаете славословие: «Ты – чуть ли не наследник», – потом он стал, говорят, в китайское посольство звонить, распускать слухи, что отца отравили – это фантазии, конечно, всякие, ну и тогда они, не знаю, может, можно было иначе сделать, но решили придраться к упущениям по работе, а упущения были очень большие. Леонид Млечин: Василий Сталин, совсем ещё молодой человек, болел на почве неумеренного употребления горячительных напитков, да и советская тюрьма быстро разрушает здоровье – несчастный человек. НЕБО МАНИТ Леонид Млечин: Лейтенант Степан Микоян в январе 42-го был подбит под Москвой, сумел посадить загоревшуюся машину, с ожогами и сломанной ногой попал в госпиталь, в том же 42-м сбил первые 6 самолётов врага и получил первый орден Боевого Красного Знамени, ему нравилось летать на истребителе. Степан Микоян: Истребитель больше требует от человека лётных качеств, и если уж человек на истребители летает, значит он подошёл для этого и выработал качества, например, мы летаем один, как правило, иногда двухместных истребитель, но, как правило, один, значит, я выполняю работу и радиста и штурмана, а на тяжёлых, вот я с ними полетал, на транспортных, знаете, как, штурман говорит: «Возьмите курс», – при заходе на посадку, а я сам вижу, какой мне надо курс брать. Он мне говорит: «Курс такой», – потом, значит, скорость подсказывает. Я говорю: «Я сам вижу скорость, я привык всё сам смотреть». Леонид Млечин: После войны Микоян окончил военно-воздушную инженерную академию имени Жуковского, служил в научно-исследовательском институте военно-воздушных сил имени Валерия Чкалова, где стал первым заместителем начальника института, четверть века испытывал боевые машины различных конструкторских бюро и наслаждался своей работой в небе. Степан Микоян: Вот сложные задания, особенно сложные – хочется полететь, потом, когда в сложных условиях осваивали полёты при минимуме погоды, нравилось, я, например, любил, когда сложная погода, надо полетать, хорошо бы полетать, поработать, почувствовать, что умеешь. Потом тоже, когда погиб у нас лётчик на МиГ-23, а меня попросили облетать самолёт через 2 дня, ещё его не похоронили, полёты были запрещены, на этих самолётах не летали, а самолёт был заводской, а я был заместитель начальника института – я полетел. Леонид Млечин: Неужели не боязно садиться в машину, которая ещё неизвестно, как себя поведёт? Степан Микоян: Страх – это, когда уже на грани паники, я понимаю, страх. Вот один раз, когда у меня самолёт, с управлением там было, я н хочу тонкости рассказывать, но, в общем, из-за изменений характеристик управления на петле у земли, его радиус выхода значительно увеличился, и я уже мог не вывести перед землёй, вот тут было ощущение такое: во-первых, я не мог посмотреть даже никуда, я смотрел только на козырёк и горизонт, как я там дотяну или нет, не мог посмотреть на указатель высоты не мог себя заставить отвести взгляд на указатель высоты и ожидал, что будет удар – вот это да, в этот раз было, один раз. Леонид Млечин: В классическом ближнем бою истребители гоняются друг за другом, стараясь занять выгодную позицию для атаки, но сохранится ли классический воздушный бой при нынешних скоростях, ведь современные истребители могут издалека обстрелять друг друга ракетами, им даже нет необходимости сближаться? Степан Микоян: Когда только появились реактивные самолёты, думали, что вообще боя вот такого, это называется «собачья свалка», кстати, и в английской терминологии тоже «собачья свалка», что такого боя уже не будет: заходить друг другу в хвост, считали, что только будет атака, пуск ракеты или стрельба и уход, но потом всё-таки убедились, что всё-таки бой бывает, а там не то что скоротечность, там трудней, потому что скорости большие сравнительно и перегрузки больше и радиус больше, поэтому противника видно трудней – он где-то там далеко, тут не скоротечность, тут именно нагрузки большие, а тут уж приходится тянуть, хотя уже устал от этой перегрузки, но надо тянуть. Леонид Млечин: Требования к физическому здоровью пилота постоянно возрастают: летчик-истребитель испытывает перегрузки, которые в несколько раз превышают силу тяготения Земли. Степан Микоян: Перегрузка – это значит, когда всё ваше тело, каждая часть тела весит во столько раз больше, как и перегрузка, если перегрузка… вот мне 8 надо было получить, значит, всё весит в 8 раз больше, если очень короткое время, доли секунды, тогда ничего, если чуть-чуть подольше, уже веки не могут держаться – закрываются глаза кровь отливает от головы, вначале теряется зрение, потом сознание, но зрение-то бывало и у меня бывало, когда в тумане всё, а сознание не было, ну, и всё, и тяжесть, и вдавливает в сидение. Леонид Млечин: Всё-таки, наверно, это страшно, при таких перегрузках головной мозг и органы зрения перестают получать кислород, лётчик же ничего не видит? Степан Микоян: Я чувствую зрение… уже туман какой-то, я ручку отдам и прекратил перегрузку, сразу прекращается, но вообще бывали случаи в давнишнее время, я помню один, когда у земли пилотировал, ещё на старых самолётах один известный лётчик, и он на манёвре такую перегрузку создал, что потерял сознание, а высота маленькая, и он не успел прийти в себя и разбился, были случаи такие, да. Леонид Млечин: Не знаю, можно ли задавать такой вопрос: почему всё-таки одни лётчики гибнут, а другие нет? Степан Микоян: Вы знаете, на это ответить невозможно, потому что гибнет много и очень хороших лётчиков, как это ни парадоксально, но очень хорошие тоже гибли, потому что, видимо, ситуации такие бывают. Был у нас замечательный такой лётчик мой товарищ Стогов, полковник Стогов, получил Героя в феврале, а в апреле неизвестно, почему, так и не поняли, почему: простой сравнительно полёт был, вдруг стал с трёх тысяч беспорядочно снижаться, вроде как сознание потеряно, а почему, он здоровый парень был, никогда перед полётами не допускал даже рюмки накануне полётов, ну, может быть, потеря сознания. Леонид Млечин: Но, наверно, есть какие-то непоправимые ошибки, которые совершает лётчик? Степан Микоян: Ещё есть одно такое, психологи это говорят, я не так слышал и пришёл к этому выводу: лётчику иногда, ну, наверно, вообще человеку, но я имею ввиду сейчас лётную ситуацию, в аварийной ситуации сложной, что время течёт медленнее, вот он видит – вот земля, он борется, он думает, что ещё есть время, а на самом деле, уже нет времени и много случаев, когда катапультируются поздно, катапультируются, но уже поздно перед землёй, но я всё-таки думаю, мне повезло, просто повезло. Леонид Млечин: А разве вообще летать нестрашно? Одно неверное движение и врезался в землю. Степан Микоян: Мне всегда этот вопрос задавали, особенно женщины задают, мне неловко было отвечать, потому что скажешь, что нестрашно – вроде хвалюсь что ли, а сказать, что страшно не могу, потому что страшно не было, бывали напряжённые ситуации, когда чувствуешь, что надо мобилизоваться – вот такие бывали и не один раз, когда у меня снаряд взорвался перед носом, ну, он уже взорвался, ну, что уже, единственное, правда, я проявил какое-то хладнокровие, я должен был второй раз стрелять ракетой, а если бы я второй раз пустил ракету, у меня бы пожар был наверняка, но я не знал, что там бензин, керосин течёт, что пусковой блок залит керосином я не знал, но какое-то чувство мне подсказало, что нельзя. Леонид Млечин: А что нужно уметь, точнее, чему можно и нужно научиться? Степан Микоян: На посадке видеть землю, ведь вся соль, так сказать, главная задача посадки, когда планируешь, потом выравниваешь, это называется выравнивание, для того чтобы самолёт летел параллельно земле и погасил скорость, и вот важно эту высоту определить, я должен так пилотировать, чтобы от колёс до земли было около метра, а потом постепенно подбирать и ощущать, когда буквально 15-20 сантиметров, я должен знать, что вот сейчас я коснусь, соответственно, двигаю ручкой, это тоже – видеть землю, некоторые не видели, я знаю, у нас курсанты были – не видят высоты или плохо видят. Леонид Млечин: И если утомительно летать даже в комфортабельной кабине пассажирского лайнера, то какого же приходится лётчику, который на протяжении многих часов выполняет тяжёлую работу, требующую огромного внимания и напряжения? Степан Микоян: При полёте в облаках по приборам или ночью, когда не видно земли, возникают ложные ощущения направления силы тяжести, и совершенно человек теряет пространственное представление, бывают случаи, когда кажется, что летишь боком или на спине даже, и вот подготовленность лётчика заключается в том, чтоб не верить своим ощущениям совершенно, а верить только приборам – это непросто, конечно, заставить себя не обращать внимание на ощущения, а только выводить по приборам, были случаи, когда лётчики разбивались молодые, именно потому что не могли поделить внимание своё к ощущениям и к приборам. Леонид Млечин: И всё-таки: какие главные качества нужны лётчикам? Степан Микоян: Быстрота реакции, конечно, и смелость нужна определённая, не поддаваться панике, бывает стукнет что-то, звук какой-то или что-нибудь – вот, чтоб не было панических действий, всегда разумно. Я могу сказать, что у меня панических не было, у меня был один случай, когда мне действительно было страшно и было на пределе, но вот тогда я, может, испытал даже не панику, а просто страх, один раз в полёте, а так панических не было никогда. Леонид Млечин: А что Вам нравится в самолёте? Что рождает удовольствие от пилотирования? Степан Микоян: Прежде всего, наверно, послушность, если обычным языком сказать, управляемость мы говорим прежде всего, его возможности энергетические: разгон, набор высоты, лёгкость управления я люблю, управляемость бывает и с тяжёлым управлением, но я люблю лёгкое, вот СУ-9, СУ-15 очень приятны в управлении. Леонид Млечин: И вот последний вопрос, который я задал Степану Анастасовичу Микояну, когда некоторое время назад мы с ним долго беседовали: Вам сейчас уже не хочется летать? Степан Микоян: Хочется, конечно, но ведь прошло всё-таки много лет уже, правда, это официально я не летаю уже 24 года, нет, даже уже 25, официально, а так летал в 90-м году последний раз на Яковлевском самолёте Як-18Т – это такой тренировочный, на аэродроме в Подмосковье, наверно, штук 30 сделал полётов таких недлительных, но хочется, конечно, правда, меня иногда приглашали ещё и в последнее время, а с другой стороны, и хочется, а поедешь, ну, раз слетал – только растравить, летать более или менее регулярно уже не получится, так что я уже не поехал.