Леонид Млечин: Российская империя рухнула в тот момент, когда император Николай II телеграфировал председателю Государственной Думы Родзянко: "Нет той жертвы, которую я не принес бы во имя действительного блага и для спасения родной матушки-России. Посему я готов отречься от престола в пользу моего сына, с тем чтобы он оставался при мне до совершеннолетия при регентстве брата моего великого князя Михаила Александровича". "Кто бы ни похвалялся, что предвидел все, что произошло, сказал бы явную неправду. – Вспоминал председатель Совета министров Владимир Коковцов. – Едва ли я ошибусь, если скажу, что все ждали просто дворцового переворота. Политическому истеблишменту России, в том числе генералитету казалось – стоит избавиться от Николая, как все волшебным образом наладится: рабочие встанут к станкам, солдаты вернутся в казармы, фронт перейдет в наступление на немцев и австрияков. Николай II, находившийся в Пскове в штабе Северного фронта, стал лишней и ненужной фигурой  В ночь на 1 марта 1917-го в Петрограде Временный комитет членов Государственной Думы и Совет рабочих и солдатских депутатов приступили к формированию Временного правительства, которое уже не подчинялось монарху. Николай II, находившийся в Пскове в штабе Северного фронта, стал лишней и ненужной фигурой. Председатель Думы Родзянко позвонил командующему Северным фронтом генералу Рузскому и объяснил: "Переворот совершился, прошел безболезненно, волнения скоро прекратятся. Нужно только, чтобы Николай отрекся от престола". Юрий Петров: В той ситуации, в ситуации полной дискредитации императорской власти я этих генералов понимаю без всяких конспирологических ухищрений. Они решили, что нужно пытаться сохранить династию, заменив носителя верховной власти. И никто же не знал, что этого не произойдет, что Михаил Александрович возьмет и откажется от престола. Я думаю, что они преследовали цель прежде всего укрепить власть. Александр Закатов: Когда в Петрограде начались беспорядки, то проводились совещания между теми великими князьями, которые находились в это время в городе. Это был великий князь Михаил Александрович, брат государя, это был великий князь Павел Александрович, дядя, последний на тот момент живой сын Александра II, и великий князь Кирилл Владимирович, двоюродный брат Николая II. Они подготовили текст, который должен был подписать государь на вокзале по возвращении с фронта с рядом уступок, с допущением министерства, ответственного перед Государственной Думой. И они думали, что если государь примет, прочитает этот манифест, согласится с ним и подпишет, то тогда как-то погаснет это напряжение и можно будет вернуться к нормальной жизни. Сергей Мироненко: Дело в том, что они были политически абсолютно незрелые люди. Они думали… Ведь что вы думали, что когда Николай отрекался, все думали, что монархия рухнет? Да нет! Наивно предполагали, что да, сменим Николая, да, Николай слабый, да, Николай не может, да, надо что-то. Конечно, хорошо, чтобы был Николай Николаевич. Но хорошо, пусть отречется в пользу брата. Но больше нельзя терпеть. Война должна быть… Ведь когда Алексеев, начальник штаба, разослал вот эту телеграмму Родзянко, ведь все командующие фронтами ради победы, ради продолжения войны… Если бы Николай отказался оставить трон, Гучков был готов захватить императорский поезд и принудить императора к отречению  Леонид Млечин: К императору делегировали депутата Думы Василия Шульгина, человека крайне правых убеждений, и Александра Гучкова, промышленника и лидера партии "Союз 17 октября". Оба монархисты и оба пришли к выводу, что Николай должен уйти. Считается, что был и личный мотив: Гучков ненавидел императора. Если бы Николай отказался оставить трон, Гучков, настроенный весьма решительно, был готов захватить императорский поезд и принудить императора к отречению. Его коллега по Временному правительству Павел Милюков вспоминал: "Гучков не исключал и самых крайних форм устранения царя в форме убийства". Юрий Петров: У Гучкова как лидера Партии октябристов было понимание того, что власть нужно модернизировать, реформировать, но сохранять. Самодержавную власть нужно сохранять. Поэтому его отношение к императору ни в коей мере не распространялось на весь институт монархии в целом. Он был убежденный монархист и был готов отдать все за обновление этой власти, но с тем чтобы сохранить страну и государство. Леонид Млечин: Гучков и Шульгин приехал в Псков 2 марта около 10 вечера. Их пригласили в салон-вагон императорского поезда. Шульгин описал ситуацию в стране: "В народе глубокое сознание, что положение создалось ошибками власти, а именно верховной власти. Единственный путь – это передать бремя в другие руки. Можно спасти Россию, спасти монархический принцип, спасти династию". Гучков доабвил: "У рабочих и солдат, принимающих участие в беспорядках, уверенность, что нужна полная перемена власти, нужен такой удар хлыстом, который сразу переменил бы все. Поэтому всякая борьба для вас бесполезна. Совет наш заключается в том, что вы должны отречься от престола". Николай Усков: Если говорить о высшем обществе, кто его поддерживал? Он был в полной изоляции. Жену его не любили. Семья, наверное, его поддерживала, но семья жила тоже в некой изоляции от мира по-настоящему. Видимо, только Распутин, который обладал некой мистической силой, трудно постижимой. Он был его поддержкой. Но Распутина тоже не было. И в этой психологической сложной ситуации Николай принимает очевидно неверное решение, которое резко ухудшает положение России и на фронте, и в тылу. Юрий Пивоваров: Я думаю, что тогда себя безответственно вели все. Николай II, к которому я очень хорошо отношусь. Великие князья, которые постоянно интриговали. Генералитет, который показал себя предательским, когда практически все за исключением двух людей, командующих фронтами, согласились с отречением. Общество, у которого просто горели руки: "Надо брать власть". Они почувствовали свою силу. Они почувствовали свои возможности. Слово "отречение" неуместно. На самом деле, Николая свергли  Леонид Млечин: Вот уже столетие историки вновь и вновь задаются этим вопросом: "Почему Николай отказался от трона?". Слово "отречение" неуместно. На самом деле, его свергли. В этот решающий час Николай II ощутил себя совершенно одиноким. Решительно все вокруг требовали, чтобы он ушел. И верхушке общества казалось, что без него они справятся лучше и победят быстрее. Огромная армия полагала, что как царь уйдет, так война и закончится. Николай понял: выхода нет. За отказ уйти придется заплатить жизнью. Наверное, он был готов пожертвовать собой. Но не семьей, которая осталась в Царском Селе без охраны на положении заложников. Он не выдержал и капитулировал. Николай Усков: И он, я думаю, совершил трагическую ошибку. Кстати, его психологическое состояние накануне отречения на самом деле играет огромную роль во всей этой истории. Я помню, я читал мемуары Мориса Палеолога, французского посла. Они достаточно хорошо известны. И он как раз накануне отречения, я сейчас точно не вспомню, какой это был месяц, но он встречался с царем, и он был поражен его психологическим состоянием, в каком угнетенном состоянии духа он находится. Возможно, это была уже пострефлексия, конечно. Но я думаю, что это было тяжелое психологическое состояние, это череда поражений. Очень тяжелый 1915 год для русской армии, убийство Распутина, беспорядки в Петрограде. И он, конечно, находился в тяжелом психологическом состоянии. Владимир Булдаков: У меня есть такое подозрение, что ему это дело надоело до невозможности, уже сил нет. Просто он чувствовал, что сил у меня нет. А поскольку он был фаталистом, когда почувствовал, что уже все, ничего не получается, он спокойно отрекся, без всяких сожалений. Не получилось – и не получилось. Делайте, что хотите. Он фаталист ко всему. Леонид Млечин: Император сказал: "Во имя блага, спокойствия и спасения России я готов на отречение от трона". Он словно один предчувствовал грядущие беды. "Я хотел бы иметь гарантию, что вследствие моего ухода и по поводу его не было бы пролито еще лишней крови". Но все наперебой уверенно заговорили, что стоит ему уйти – и страна успокоится. Николай Усков: Можно было уехать в Москву, можно было подождать, взять паузу, не отдавать никаких ужасных приказов в Петрограде, о расстреле демонстраций. Можно было как-то отойти в сторону немножко от этого и выждать, выгадать время, какие-то провести изменения в столице, например, просто озаботиться поставкой хлеба. Но этого всего не произошло, и власть просто пала в никуда. Юрий Пивоваров: Вот так вот я подумал: что бы я сделал, если бы оказался на месте Николая II? Я просто бы арестовал Шульгина и Гучкова. И на это все закончилось бы. И Дума бы испугалась. Николай настолько был уверен в собственной богоизбранности, что ему было проще принести себя в жертву в христианском смысле, как он это и понимал Николай Усков: Настолько был уверен в собственной богоизбранности и собственном предназначении, что ему было проще себя принести в жертву в христианском смысле, как он это и понимал (он в отречении пишет, что приносит себя в жертву стране), ему проще было пойти на такой мистический шаг, чем на самом деле реально взять на себя ответственность за то, что происходит в стране. Леонид Млечин: Император пометил в дневнике: "Передал Гучкову и Шульгину подписанный и переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена, трусость и обман". Юрий Пивоваров: Когда потом читаешь мемуары Владимира Дмитриевича Набокова, это отец великого Набокова и член ЦК Кадетской партии, руководитель управделами Временного правительства, он посыпал пеплом голову, что они сделали. Что они сделали в феврале-марте 1917 года. Абсолютная безответственность. Об этом же тяжело сожалел Борис Эммануилович Нольде, член ЦК Кадетской партии. Эти два юриста составили манифест об отречении. Это были первейшие специалисты по конституционному праву в России. И вот эти блистательные, абсолютно мирового уровня юристы совершили, в общем-то, политическое преступление. Николай Усков: Если бы он не подписал отречение, это были бы просто беспорядки. Мне кажется, руководство Государственной Думы даже не ожидало, что это произойдет. То есть фактически власть на них обрушилась внезапно. Леонид Млечин: В Таврическом дворце выступал новый министр иностранных дел Павел Милюков: "Три дня назад мы были скромной оппозицией, а правительство казалось всесильным. Теперь это правительство рухнуло в грязь, с которой сроднилась, а мы выдвинуты революцией, армией и народом на почетное место членов первого русского общественного кабинета". Шумные продолжительные аплодисменты. Русская революция, низвергнувшая навсегда старый режим, оказалась чуть ли не самой короткой и самой бескровной из всех революций, которые знает история. Имелось в виду, что Николай передаст трон несовершеннолетнему сыну. Это всех устраивало. Мальчик не будет мешать. Но Николай отрекся от престола и от собственного имени, и от имени своего неизлечимо больного сына в пользу младшего брата Михаила. Говорить, что император не имел права отречься – это неправильно. С точки зрения закона, конечно, у него это право было Александр Закатов: Говорить, что император не имел права отречься – это неправильно. С точки зрения закона, конечно, у него это право было. За своего наследника, конечно, отрекаться он не мог. И вот это совершенно точно проистекает из законов Российской империи. Дело в том, что император Павел I, когда создал закон о престолонаследии, целью его положил: "дабы государство не было без наследника, дабы наследник был назначен всегда законом самим, дабы не было ни малейшего сомнения, кому наследовать". То есть он полностью поставил вопрос о личности наследника в волю Божию. Раз монарх – помазанник Божий, значит никакому выбору нет места. Ни весь народ, ни какая-то группа людей, ни узкий аристократический круг, ни даже сам царствующий император не может выбрать себе наследника. Единственный механизм реализации божественной воли, не зависящей от воли других людей – это право рождения. То есть человек становится императором, потому что он таким родился, потому что Господь его предопределил к этому. Леонид Млечин: Некоторых великих князей наказывали, иногда очень сурово. Но из списка наследников престола не исключали. Александр Закатов: Что угодно могли с ним сделать: посадить в каменный мешок, сослать в Сибирь, отдать в солдаты, но лишить права престолонаследия не могли. Потому что если пойти по этому пути, тогда нарушается сама вообще база наследственной монархии. Леонид Млечин: Почему Николай не передал престол сыну? Александр Закатов: Он не желал, чтобы его юный, еще несовершеннолетний сын оказался в руках политиков, которые бы им манипулировали, не хотел, чтобы их разлучили. Он понимал, что мальчик смертельно болен. И тогда не было лекарств, которые помогали больным гемофилией. Ему не суждено было дожить до какого-то зрелого возраста. И потерять эти последние годы, когда он может еще быть со своим любимым сыном, он не хотел. Поэтому по-человечески его можно понять. Но с точки зрения права, в общем, это отречение было недействительно. И оно могло бы вступить в силу только в 1920 году, когда цесаревичу Алексею Николаевичу исполнилось бы 16 лет. Это династическое совершеннолетие. И он мог бы сам по своей доброй воле подтвердить, что он согласен с актом своего отца и добровольно отрекается от своих прав на престол. Леонид Млечин: "Почему царская власть не защищалась? - задавался вопросом Александр Солженицын. - Он упрекал Николая за то, что тот не дал приказа стрелять в восставшую толпу, потому что боялся кровопролития. А можно было объявить мятежный город вне закона, иначе говоря – утопить его в крови". Юрий Пивоваров: Офицерский корпус, традиционный, воспитанный, до войны был перебит в 1914-1915 году. Александр Исаевич Солженицын в августе 1914 года вообще считает, что поражение армии Ренненкампфа и Самсонова, гибель русской гвардии были чуть ли не важнейшей причиной революции 1917 года. Я думаю, это перебор. Но как одна из многих объясняющих причин – конечно. Пришел уже другой офицер. Не значит, что татарин, но тем не менее. Пришел другой офицер. И без вот этой традиции, без этого инстинкта, который вырабатывается поколениями, без этой подготовки, которая годами, поскольку скороспелые прапорщики, которые потом многие пошли служить в красным. И состояние, конечно, непонимания, зачем она ведется. Навести порядок в Петрограде пытались только жандармы и полицейские. Войска и казаки не желали защищать императора Леонид Млечин: Окажись рядом рота пулеметчиков, по-настоящему преданных царю, - вспоминал глава Временного правительства Александр Керенский, - он могла бы уничтожить всю Думу вместе с левыми и правыми. Единственная причина, по которой это не случилось, заключалась в том, что в целой Российской империи не нашлось такой роты. Навести порядок в Петрограде пытались только жандармы и полицейские. Войска и казаки не желали защищать императора. Александр Закатов: Он решил: если так, если все командующие фронтами в условиях войны, и так я всем надоел, так я всем мешаю, ну хорошо, я уйду. Леонид Млечин: Николай думал о том, что лучше для страны. Говорят, что узнав 3 марта об отказе младшего брата от трона, он хотел составить другой вариант манифеста все-таки о передаче престола сыну. Генерал Алексеев оставил манифест у себя. Юрий Пивоваров: Вот нашелся во Франции 26-летний Буонапарте, который стрелял в своих, а до него как-то не очень хотелось. Для этого надо быть кем-то, чтобы стрелять в своих. Это очень тяжелая… Тем более, я думаю, была и память Кровавого воскресенья, которое было не совсем такое сюжетное и структурное, как нас учили в школе, но тем не менее: кровь была и с той, и с другой стороны. Это ведь тяжелая вещь – стрелять в своих. И это надо быть, опять же, человеком определенного калибра. С другой стороны, я думаю, что подавляющее большинство сочувствовало инсургентам, восставшим. И все эти великие князья, надевшие красные манты, и прочее, прочее. Все думали: вот сейчас, вот демократия, как в Англии, вот сейчас, и свобода, праздник. Все же воспринимали это как Христово Воскресенье. Леонид Млечин: Первыми предали царя, как водится, те, кто больше всех драл глотку во славе – монархисты Пуришкевич и Шульгин. Революцию приветствовали даже некоторые члены императорской семьи. И православная церковь не поддержала самодержца всероссийского. Никто из высших чинов государственного аппарата не рискнул своей жизнью ради монарха и монархии. "Во всей огромной России не нашлось ни одного уезда, ни одного города, даже, кажется, ни одного села, которые бы встали на защиту свергнутого царя. – Писал в эмиграции философ Лев Шестов. – Ушел царь: скатертью дорога – и без него обойдемся". Вся энергия народного гнева обрушилась на персонификатора системы - Николая Ирина Глебова: Вся эта энергия народного гнева обрушилась на персонификатора системы. Ведь речь идет не просто о Николае и Александре, не просто об императоре и императрице. Речь идет об особом устройстве власти, об особом устройстве социальности. Здесь действительно власть была всем. Это действительно был единственный работающий институт. Леонид Млечин: После февраля 1917 года началось уничтожение портретов императора. Те же люди, которые еще недавно были монархистами, рвали портреты Николая, выкалывали глаза, жгли. Не антимонархические чувства привели к падению монархии, а наоборот – отречение императора словно означало санкцию на общенациональный погром. Он отрекся от престола – и все развалилось. Было государство – и в один день рухнуло. Только поняли это не сразу. Александр Асташов: Это, конечно, феномен и вообще в мировой истории редчайший случай слома государственной машины. Это просто невероятно. Даже трудно в это поверить. Лишний раз повторяю, что те круги, которые делали вот этот обмен, не считали и я не считаю, что это равноценный обмен. Если бы Николай II не подписал отречение, скорее всего, острая фаза политического кризиса продлилась бы какое-то время, но не рухнула бы вертикаль власти Николай Усков: Теоретически Россия могла устоять, по большому счету. Я могу себе представить, причем, очень легко, потому что если бы Николай II не подписал отречение, скорее всего, острая фаза политического кризиса продлилась бы какое-то время, но, тем не менее, не рухнула бы вертикаль власти. Условно говоря, если бы не было кори у его детей, если бы ему так позарез не нужно было в Царское Село, у него бы было время подумать, и он бы принял более взвешенное решение. Или, скажем, позиция членов семьи и начальников штабов была бы менее категорической, и тоже кто-то бы стал сомневаться в необходимости его отречения. Я охотно могу себе представить, что царь вернулся бы в Москву, а не в Петербург, потом царская семья бы переехала к нему, и все это выглядело бы совершенно по-другому. Наверное, без политических реформ бы не обошлось, но я могу себе представить, что страна бы выстояла. То есть такое возможно. Леонид Млечин: Николай, кажется, нисколько не сожалел об утерянной власти. Он надеялся провести остаток жизни с любимой женой, обожаемым и несчастным сыном, дочерьми, в которых души не чаял. Лишенный власти император плохо представлял себе положение в стране и собственную будущность. Он наивно предполагал, что будет предоставлен самому себе и поживет наконец спокойно и безмятежно в кругу семьи, или в худшем случае вместе с женой и детьми уедет за границу. Но он был обречен. Все хотели от него избавиться и начать новую жизнь, и принести его в жертву. Только одни удовольствовались тем, что свергли Николая, а другие убили его вместе с женой и детьми. Ирина Глебова: Николай II не только ситуационно расплатился. Он расплатился по историческим счетам русского самодержавия. За то, что не сделала власть для народа, за то, что она сделала с обществом, а она породила это общество, она дала им резоны существования. Ведь это Петр прорубил окно в Европу. А через это окошко ворвался европейский воздух, который сотворил вот эту петербургскую культуру, которую воспевали все, начиная от Пушкина и заканчивая Гиппиус, Мережковским, Блоком – кем угодно. Леонид Млечин: Императора и его семью окружала личная охрана. Она ничем им не помогла. Зинаида Перегудова: Когда произошел арест императрицы, когда Корнилов приехал и сообщил, что да, эту службу сняли. И она не сопротивлялась. Она послушалась. Она была ликвидирована. Высокая русская интеллигенция смотрела на все очень толерантно   Сергей Антоненко: Буквально через несколько дней после свержения императора в марте, я вам даже точнее скажу – в середине марта 1917 года – выходит на экраны, то есть успели отснять, псевдоразоблачительные кинематографические ленты, посвященные жизни императорской фамилии, но с совершенно дикими измышлениями – о сексуальных оргиях с Распутиным, о связях с немецкой разведкой. И точно такие же начинаются театральные постановки. Вот это очень хорошо характеризует духовную атмосферу городов того времени. И, вы знаете, высокая русская интеллигенция на это смотрела очень толерантно. Например, Блок побывал на одной такой постановке и сказал по этому поводу (запись в его дневнике): "Грубо, конечно, балаган, но много правды, есть своя правда улицы в этом". Юрий Пивоваров: Есть какие-то такие фильмы сейчас многосерийные, односерийные, как какие-то красавцы-офицеры пытаются спасти государя императора. Не старались. Я думаю, что можно было на самом деле и спасти, и так далее. Но он действительно такой… Это несчастная судьба великого человека.