Леонид Млечин: Министр обороны Соединенных Штатов Роберт Макнамара рассказывал потом, как он вышел вечером из кабинета на свежий воздух, в Вашингтоне стояла чудесная погода и подумал, что это последняя суббота в его жизни – это был октябрь 62-го года, Карибский кризис поставил наши страны на грань ядерной войны. ГЛАЗАМИ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ КГБ Леонид Млечин: Теперь, когда отношения между Россией и Соединенными Штатами резко ухудшились, вновь часто вспоминают Карибский кризис – вот к чему может привести отсутствие взаимопонимания и доверия. Эта драматическая история известна по рассказам политиков и дипломатов, прежде всего многолетнего посла в Вашингтоне Анатолия Фёдоровича Добрынина. А вот какой ее увидел тогдашний председатель Комитета госбезопасности СССР генерал-полковник Владимир Ефимович Семичастный. Владимир Семичастный: Год прошел, как я стал председателем Комитета и, в общем-то, еще был период, как говорят, и вхождения в должность и познания всего объема, которым нужно было заниматься, но тем не менее, в общем, у меня уже к тому времени установились добрые и хорошие контакты с нашей разведкой, они меня понимали, и я их понимал, и как-то приходит начальник разведки, генерал Сахаровский, и приносит сообщение о том, что, в общем, произошла такая очень неприятная вещь, когда американцы, по существу, нам ультиматум предъявили по поводу того, что мы разместили ракеты с атомными боеголовками и, в общем, довольно серьезные такие предъявляют нам претензии, и я вам прямо скажу, что подробностей всего того, что туда завозились ракеты я даже не знал на этот момент, да, это делалось настолько секретно, тайно, то есть мы знали о том, что доставляются туда ракеты, а о том, что они с боеголовками атомными, не было известно, и я думаю, что это и неслучайно делалось, и вообще не весь состав политбюро об этом-то знал, это потом, как выяснилось, очень узкий круг людей решал: и военные, министры, Малиновский, Громыко, они не были членами политбюро и всё, а так это широко не распространялось, мы обеспечивали, наши службы, доставку туда ракет, но мы обеспечивали доставку ракет, считая, что это обычные ракеты без боеголовок атомных, никто не оповещал, не говорил и это делалось настолько секретно, что даже наши службы это не улавливали и это было засекречено очень здорово и доставляли ведь ракеты, по существу, торговыми судами, они везли картошку, а на палубе размещали ракеты, ни в один трюм ракету не разместишь, поэтому маскировали, всякие легенды вырабатывались, всякие придумывались фантазии насчет того, что к чему, даже сама операция называлась «Арктическая» или «Северно-Ледовитый океан» и солдат грузили с полной экипировкой вплоть до шинелей, скаток и шапок и всего прочего, чуть ли не валенки им давали, ввиду того, что это название такой операции, а грузили и отправляли туда, на Кубу, и наши службы в этом участвовали, занимались, потому что и корабли, и капитаны, и состав команд – всё это наши обеспечивали, чтоб нам людей лишних и таких, которые могли бы нанести какой-то вред, чтобы там не было, поэтому мы всё это делали, но так как у нас существовали договора с Кубой о том, что мы им помогаем экономически, помогаем в военном отношении, поставляем туда вооружение, ну и считали, что туда идет вооружение так же, как танки, как самолеты, артиллерия, так и ракеты идут, ну ракеты обычные. Голос за кадром: Идея отправить ядерные ракеты на Кубу принадлежит Хрущёву, он хотел защитить союзника и придать себе больший вес, как ключевому игроку в мировой политике, к тому же Советский Союз был со всех сторон окружен американскими военными базами. В 1963 году по всему миру было разбросано 203 американские военные базы. «Пусть теперь Соединенные Штаты, – решил Хрущёв, – лишатся привычного чувства безопасности и почувствуют, какого находиться под прицелом чужих ракет». Владимир Семичастный: Настолько всё было засекречено, что даже первые две встречи Кеннеди с Громыко заканчивались тем, что уже Кеннеди, имея фотографии и имея данные о том, что ракеты туда доставляются и предположительно с атомным зарядом, Громыко тем не менее на полном серьезе объясняет, что ничего подобного, мы доставляем оборонительное оружие по соглашению, по договорам и всё прочее, собственно, потом у Кеннеди и выработалось отрицательное отношение к Громыко и к Добрынину в результате вот этих объяснений, которые они ему давали, хотя уже было известно, что вот так, поэтому и я, когда мне Сахаровский стал докладывать, я тогда напрямую вопрос ему, вызвал военную контрразведку, вызвал обычную контрразведку нашу и поставил вопрос: «В чем дело?». Мне военная контрразведка через непродолжительное время говорит: «Оказывается, что туда пошли и заряды атомные, боеголовки с атомным зарядом» Собственно, вот так, может быть, по молодости меня не ставили в известность, год я всего был председателем, тогда председатели в политбюро не входили, и Малиновский не был членом политбюро, и Громыко не был членом политбюро, поэтому это было довольно в узком круге, узкий круг это знал, да, я вам скажу, что я особых претензий не имел о том, что я знал, не знал, я считал в порядке вещей о том, что меньше знает, меньше болтовни будет, это закон природы, закон жизни человеческой, и я всегда, работая потом в аппарате, сколько раз ни ставили передо мной чекисты вопрос: «Вот нам неизвестно, что у политбюро, вот мы хотели бы знать». Я отвечал на этот вопрос очень однозначно: «Чем меньше знает, тем меньше утечки будет». Голос за кадром: Хрущёв был уверен, что ему удастся втайне провернуть эту операцию, а уж потом, когда американцы будут поставлены перед фактом, они увидят, что деваться им некуда, он собирался сам поехать на Кубу, подписать с Фиделем Кастро договор о военном сотрудничестве и заявить, что отныне кубинцы могут не бояться американцев. Владимир Семичастный: Так решался вопрос о вводе войск в Афганистан, слишком узким кругом и не были выслушаны мнения широкого круга, даже руководящего состава, даже элиты партии и государства, так и с Кубинским кризисом, ведь дело в том, что Хрущёва и когда освобождали, ему вменяли нарушение, как говорят, элементарных порядков партии и эти вещи: и кризис Карибский, и кризис Дальневосточный, и кризис Берлинский, потому что у Хрущёва наряду с тем, что Хрущёв монго разумного хорошего сделал, Хрущёв неоднозначная фигура, и то, что его Неизвестный белым и чёрным сделал – это неслучайно, он такой и в жизни и, понимаете, дело в том, что у Хрущёва наряду с разумными, умными вещами и наряду с ошибками, присутствовали некоторые моменты, которые или прямо был авантюризм или граничило с авантюризмом, и поэтому он на грани этого в ряде случаев руководил страной и решал международные вопросы, вплоть до того, что стучать по столу туфлей и обращать на себя внимание в его возрасте и в его положении, поэтому это относится в данном случае тоже к авантюризму и к тому, что нас на грани войны он не один раз ставил. И неслучайно, когда этот ультиматум появился, и когда Кеннеди выступил, ну я называю ультиматум – это выступление Кеннеди 21 октября или, не помню, 20-го, 21, по-моему, октября, и он, по существу, продиктовал, что они требуют и объявляют блокаду, требуют вывезти и требуют остановить суда и всё прочее и неслучайно, когда это случилось, Хрущёв пришел в политбюро, об этом мне уже Шелепин рассказывал, я не был членом политбюро, а но был секретарем ЦК, тогда еще не был членом политбюро, но он рассказывал, что первое, что Хрущёв сказал, он сказал: «Всё, дело Ленина проиграно», – он сам растерялся, и он сам понял, что зашло настолько далеко, что мы можем оказаться под ударами ракет с атомными боеголовками и сможем проиграть, а мы не готовы к этому. Мы зачем повезли ракеты туда? Попугать и пощекотать свое самолюбие, вот мы под брюхом Америки установили ракеты с атомными боеголовками, вот какие мы сильные и смелые и дескать пусть Америка как бы нам ни грозила, а мы ответим, то есть это всё закопаем, капитализм, ежа пустим за пазуху, мы догоним-перегоним – это всё одного плана действие, поэтому и с этими ракетами так получилось, и когда всё это произошло, конечно, и в самом политбюро обстановка накалилась и создалась такая нервозная обстановка: перешли на круглосуточную работу и политбюро, и ЦК партии, и Совмин, и Министерство обороны, и мы, у нас 3-4 дня окна светились круглые сутки, так же как и в Америке, потому что там было объявлено, как они называют, повышенная и у нас повышенная боевая готовность, они высшую готовность объявили в войсках – это всё бывало, ведь дело дошло в ходе всей этой переписки, переговоров, ультиматумов, взаимных обвинений, которые происходили на протяжении недели, начиная с 20 октября и почти до 27-28-го, ведь аппараты работали очень напряженно, при политбюро была создана группа здесь из представителей МИДа, нашей, из военной разведки, Генштаба, то есть все причастные, которые готовили материал для решения в политбюро и Хрущёву, получали мы сведения из резидентуры, ото всех, со всех концов мира, где, какая реакция, какие предложения и готовили, всё это находилось в напряженном состоянии, эти шифровки и всё, а последние дни уже даже не было времени шифровать телеграммы, уже передавали открытым текстом в эфир без зашифровки, потому что зашифровать и дешифровать это время надо много было и эти минуты, эти часы могли печально закончиться и нанести громадный урон и вред, а просто если говорить, могла начаться сумасшедшая бойня с применением атомного вооружения, вот до чего было доведена в период Карибского кризиса обстановка в стране и наши взаимоотношения с американцами. Голос за кадром: Стало ясно, что мир семимильными шагами движется к ядерной войне. Владимир Семичастный: Я вам прямо скажу, что наше счастье было в том, что хватило и у нас ума и трезвости, когда уже перешли на коллегиальное решение этого вопроса, и вмешался весь состав политбюро и все причастные к этому ведомству и у Кеннеди, к нашему счастью, хватило выдержки, ума, спокойствия для того, чтобы не пойти дальше, чем пошли тогда, потому что окружение Кеннеди было далеко неоднозначное и у Кеннеди многие, в том числе министр обороны Макнамара и ряд других, даже министр Макнамара не так, а вот помощник его по безопасности, тогда был Банди, по-моему, и еще другие из Конгресса и прочее, те очень агрессивно и напористо вели себя и требовали от Кеннеди вторжения на Кубу, ликвидацию режима кубинского, а главное – убрать Кастро и этот напор был колоссальный, Кеннеди сдерживал с трудом, и один из первых, кто выступил – как раз министр обороны Макнамара, на заседании Совета безопасности срочно он создал исполком, исполнительный комитет при Совете безопасности, куда вошел Роберт Кеннеди, вошел туда Макнамара, вошел туда Маккоун, директор ЦРУ, вошел туда Банди, вошел Раск, госсекретарь, и вот на этом заседании тогда Макнамара один из первых выступил о том, что бомбить Кубу нельзя, наносить атомный удар нельзя, ввиду того, что там находятся советские войска, а у нас там уже почти 40000 находилось войск и что это немедленно может вызвать ответные удары по нам со стороны советских ракет с атомными боеголовками, и Америка может понести колоссальный ущерб, и он это сдержал, он и вспомнил начало Второй мировой войны и бомбежку японцами флота, в его выступлении это присутствовало, он сказал: «Мы можем нарваться на аналогичное положение». Тогда напряжение было очень сильное и тогда по неофициальным каналам, конечно, по официальным посольства пытались и не только пытались, встречались, были у нас связи свои по некоторым каналам, выходящим на Кеннеди, у разведчиков военных через Большакова были связи на Роберта Кеннеди, выходили и напрямую тоже всякие предложения и обсуждения шли и вот наш Феклисов, тогда советник, тогда встреча его… был такой Джон Скалли, это был обозреватель внешнеполитический одной из компаний телевидения, у них сложились хорошие отношения, и вот они при встречах обменивались мнениями, а Скалли пользовался и материалами и информацией непосредственно из высших кругов и доводил до высших кругов то, что ему передавал Феклисов и вот при одной из встреч как раз самой напряженной, в первые дни у них состоялся такой разговор, он передавал о том, что могут вторгнуться на Кубу, что вот такие далеко идущие планы – сместить Фиделя, тогда Феклисов ему ответил: «А Вы не боитесь, что может быть ответ и очень серьезный, например, в Берлине?». Тогда Феклисову никто таких разрешений не давал, он тогда рискнул и это было срочно доведено до Кеннеди о том, то возможно в Берлине столкновение и ответный удар, и последовали предложения о том, чтобы урегулировать эти вопросы. Голос за кадром: Хрущёв предпринял такие важные шаги, не посоветовавшись с председателем Комитета госбезопасности, которому подчинялась вешняя разведка. Владимир Семичастный: Не был ни членом политбюро, я тогда еще и членом ЦК не был, я кандидат в члены ЦК был и всё, так еще считали меня комсомольцем, поэтому не ставил в известность и не советовался по поводу… ну, не со всем составом политбюро, насколько мне известно, советовался, не все члены политбюро об этом знали. Я его информировал каждый день о состоянии, об обстановке, а в связи с тем, что мы туда вводим, тогда значит надо раскрыть передо мной, а передо мной открыть, значит определенная часть аппарата моего должна знать, потому что я должен ее озадачить, я должен разведке и контрразведке сказать: «Вы мне не просто давайте, а вы мне скажите, как будет реагировать, если?..». А если – это уже такой вопрос, когда возможна утечка, возможно раннее упреждение и всё прочее. В том-то и дело, я же говорю, что их доставили туда и никакой утечки не произошло, а только сверху засняли шахты пусковые, а будь известно это нашему аппарату, будь известно это аппарату военной контрразведки и так далее, будь известно аппарату МИДа – это всё дополнительное поле для утечки и для того, чтобы противник мог уловить какие-то нюансы, детали, которые его насторожили бы. Я думаю, тут не только недоверие, а тут с позиций таких – сделать это настолько секретно, закрыто, я думаю, что у него честолюбие и самолюбие было не только с позиции, что удивить американцев, он и нас всех хотел удивить, Хрущёв был такой человек, которому это льстило, вроде того, что он такой герой, руководитель такой выдающийся, гениальный, он и перед своими: «Я всем вам докажу и покажу, что вот так!». Голос за кадром: Карибский кризис подточил власть Никиты Сергеевича, товарищи по партийному руководству видели, как он признал свою ошибку и пошел на попятный. Владимир Семичастный: Всё это, в общем, проглотили, съели, всё сразу обсуждать не стали, но ему припомнили, Хрущёву, в 64-м году всё, что было с Кубинским кризисом, ему на заседании президиума ЦК, когда его обсуждали уже в октябре, а это через 2 года, в октябре 64-го года, ему это всё припомнили и высказали напрямую, что к чему и почему. Леонид Млечин: Советские военные сочли линию Хрущёва проявлением слабости, получили компенсацию за отступление с Кубы, началось ускоренное развитие ядерного потенциала, чтобы догнать и перегнать Америку. Министр иностранных дел Громыко объяснил своим дипломатам: «Необходим был шок, чтобы Соединенные Штаты почувствовали запах ядерной войны». Тем не менее из Карибского кризиса извлекли уроки: Вашингтон и Москва договорились о создании прямой линии связи, Джон Кеннеди заговорил о необходимости сотрудничать с коммунистическими странами, призвал к созданию системы контроля над гонкой вооружений. Хрущёв и Кеннеди были готовы продолжить диалог, но 22 ноября 63-го года в 14 часов 32 минуты телетайпы информационных агентств сообщили, что президент Кеннеди скончался в больнице в городе Даллас, в него стреляли, ранение оказалось смертельным.