Леонид Млечин: 45-й год был не только годом Победы, после войны Советский Союз стал частью большого мира: миллионы советских людей в военной форме оказались на территории государств европейских, и сравнение уровня жизни оказалось не в пользу советской системы – это сильно тревожило идеологическое начальство. Константин Михайлович Симонов рассказывал, как Сталин собрал руководство Союза писателей и вдруг завёл речь о низкопоклонстве перед Западом, перед иностранной культурой, Сталин говорил: «Всё это пошло от Петра I». Мысли у него были хорошие, но сначала появилось множество немцев, потом множество французов, Сталин, что задача №1 – борьба с иностранщиной. «Надо вдалбливать эту мысль долго, лет 10 надо долбить!» – говорил он. Долбили много больше и добились определённого успеха. Сталин ведь предпочитал на самые сложные вопросы давать самые простые ответы, и академик Сперанский когда-то, восхищённый, писал, что Сталин не боится повторений, наоборот, он их ищет, и они ему служат, он, как гвоздём, вколачивает их в сознание. Конечно, когда гвоздём вколачиваешь, то от сознания так не остаётся места для разумных мыслей, сомнений. Борьба с иностранщиной, как и всякая идеологическая кампания, быстро превратилась в очередную глупость: в 48-м году в Военной академии связи имени Семёна Михайловича Будённого рассматривался вопрос о выдвижении на Сталинскую премию работы конструктора Григория Васильевича Кисунько – будущего члена-корреспондента Академии наук и создателя первой в нашей стран системы противоракетной обороны, и всё шло хорошо, пока не встал заведующий кафедрой основ марксизма-ленинизма и тревожно сказал, что в работе встречаются одни иностранные фамилии, автор постоянно ссылается на иностранцев, там какой-то Максвелл, Гельмгольц, Герц – что это такое? Это же очевидное преклонение перед иностранщиной! И испуганный учёный совет Академии связи отменил выдвижение работы на Сталинскую премию. А если говорить серьёзно, то ещё в конце 40-х годов XIX столетия затеялся спор, который не прекращается и по сей день – это спор о том, принадлежит ли Россия к европейской цивилизации и европейской культуре или нет? И западники давали на это положительный ответ, а славянофилы упирали на особость, непохожесть пути России. И такое ощущение, что этот спор никогда и не прекращался и в каждую историческую эпоху можно найти условных западников и условных славянофилов, и общество разделилось на сторонников двух разных точек зрения: одни полагают, что мы непохожи на Европу, а другие считают, что мы просто отстали, поэтому одни говорят, что нужно заимствовать на западе всё полезное и хорошее, а другие говорят, что надо развивать только своё. Славянофилов вовсе не нужно представлять себе реакционерами или консерваторами – всё значительно сложнее. Западники хотели создание сильного государства петровского образца как инструмента движения вперёд, а славянофилы напоминали о русских традициях народоправства. Славянофилы вовсе не желали изоляции от запада, они просто были против излишнего подражательства, чем очень грешили в петровскую эпоху, а это всякий раз порождало ответ в виде приступов ненависти к Европе. И сейчас споры продолжаются как бы между славянофилами и западниками, но, на самом деле, нет уже ни славянофилом, ни западников – под маскируются, но существо спора осталось прежним: Россия – часть Европы или нет? Самоопределение России всякий раз происходит с оглядкой на Европу: либо притягиваемся к Европе, либо отталкиваемся от неё, но всякий раз обострение этого спора свидетельствует о том, что мы находимся на исторической развилке – отчаянно ищем, куда идти. Но ведь в наше время можно отказаться от этого прямого и прямолинейного противопоставления: или-или, ведь и человек неоднозначен и общество неоднозначно. Если подумать, то Россия, конечно же, европейская держава и одновременно Россия – не Европа, в ней есть что-то, что не укладывается в эту характеристику, Россия – и европейская страна, и евроазиатская, и азиатская. Главный вопрос состоит в другом: что в данный момент доминирует? Поставим вопрос так: что значит быть частью Европы? Что есть Европа? Только наивные географы пытаются прочертить точные границы континента, европейцам проще сказать, что не входит в понятие «Европа», чем определить себя. Христианская Европа объединилась, чтобы отразить арабское вторжение во Францию в VIII столетии и позднее, чтобы продвижение Оттоманской империи на Балканах, но значит ли это, что Европа должна видеть себя в границах Священной Римской Империи? А как быть с современной Турцией, которая желает быть членом Европейского союза? Холодная война по-своему распорядилась с географией: католические Польша, Венгрия и Чехословакия оказались на востоке, а православная Греция и исламская Турция – на западе. Карта Европы похожа на фотографию с размытыми контурами. Римский договор 1957 года, который стал основой будущего Европейского союза, не установил, какой должна быть окончательная цель: единое государство, федерация или конфедерация? Неопознанный государственный объект. Что касается России, то на западе сомнения в её принадлежности к Европе возникли только после того, как в Москве взялись реализовывать на практике идеи немецкого философа Карла Маркса. Особое значение для России пространство, большая часть страны географически расположена в Азии: огромное, толком не освоенное пространство, такова наша страна – азиатские пространства и европейский человек, поэтому нельзя отказать в глубоком понимании российского исторического пути таким мыслителям, как Чаадаев, славянофилы и евразийцы. Важно отметить, что все разговоры о нехватке европейскости, дефиците чего-то европейского порождают обиду и раздражение и желание принизить Европу ради самоутверждения, кроме того, крайне обидны незаинтересованность или равнодушие Европы к российским делам. Ещё Пушкин говорил, что в отношении России Европа демонстрирует невежество и неблагодарность. Прибежищем для таких эмоций становилась идеология особого пути, неслучайно стремление к изоляции, именно в значении «закрыться от Европы», имеет в России большую историю, а ведь у нас с Европой общие христианские истоки – отличия православия от католичества или протестантизма не отменяют принадлежности к христианству. Кроме того, близость рождается общей историей, а европейцы всегда присутствовали в русской и истории: петровская эпоха помогла становлению русской культуры как европейской. Даже в традиционной деспотической государственности стали проглядывать европейские черты, со временем всё больше и больше. С эпохи Петра I, а может быть, даже и раньше – с XVII века Россия признавалась частью европейской политики, Россия принимала самое активное и деятельное участие в «Европейском концерте». И вот что очевидно: наиболее благоприятными в русской истории были те периоды, когда Россия не отталкивалась от Европы. Самое показательное – это эпоха с начала 60-х годов XIX столетия и до 1917 года. Это время невероятного подъёма в России, время развития экономики, развития общества, время успехов и ожидаемого благополучия граждан. И заметим, кстати говоря, что накануне Первой мировой войны русское общество ощущало себя вполне европейским. И вот что очевидно: это величие и европейский или мировой характер русской культуры и русского языка: русский роман XIX столетия, русская поэзия XIX и XX веков вполне сравнимы с вершинными достижениями европейской культуры. Так что на вопрос: европейская ли русская культура? Ответ может быть только один – конечно, да. Те, кто в XIX веке говорил, что Россия – не Европа, сами были европейцами по всему: по образу жизни, по образованию, мыслям, языку. Философическое письмо Петра Чаадаева, в котором он противопоставил Россию Европе было написано по-французски. «Ну, какой ты русский барин, немцем пахнущий татарин?» – это Николай Огарёв писал о князе Черкасском, славянофиле и либерале. Доклад философа Владимира Семёновича Соловьёва под названием «Русская идея» был прочитан им в Париже по-французски. Где жили евразийцы – эти адепты русской особости? В Европе. Главными темами для славянофильского круга в XIX веке были «освобождение» и «просвещение». К примеру, славянофил Юрий Самарин освободил своих крестьян, а западник Александр Герцен преспокойно жил в Лондоне на доходы с отцовских крепостных. Конечно, взаимосвязь России и Европы сложная и неоднозначная, тем не менее на протяжении веков Россия развивалась, взаимодействуя с Европой, перенимая у ней всё интересное и перерабатывая это, и таким образом создавала свой неповторимый стиль. Получалось так, что западники искали перспективы для России в будущем, а славянофила – в прошлом. В политической практике, хотели они того или нет, следствием их усилий становились попытки притормозить, подморозить, законсервировать страну. Как только начинают настаивать на особости исторического развития, возникает опасность спровоцировать очередной эксцесс утопизм. Тот, кто внушает: «Россия – не Европа!», кто вычеркивает Россию из европейской истории, толкает страну к изоляционизму, а это поощрение тотальности власти, это нечувствительность к человеку, к его потребностям, страданиям, но всему этому сопротивляется сама русская история. Показательна в этом смысле 100-летняя годовщина Первой мировой войны: сознавая, что Первая мировая – важнейшее событие русской истории, мы только этим уже возвращаем Россию в европейскую традицию. Ты не становишься европейцем после вступления в Европейский союз. В Средних веках Европа обрела единое культурное пространство, единую христианскую веру, единый социальный порядок, единую систему образования в университетах. Искусство, литература и музыка составили единое европейское наследие: от Лондона до Стамбула и от Москвы до Лиссабона – единство культуры в её едином наследии. Русская культура и есть преодоление всего того неевропейского, что присутствовало в нашей жизни, что калечило наше общество и что мешало нам развиваться, так что всё сказанное не есть апология Европы, а есть апология русской культуры, великой русской культуры, которая развивалась во взаимодействии с культурой европейской и является её неотъемлемой частью. А теперь спасибо вам и, надеюсь, встретимся в следующие выходные.