Леонид Млечин: Почему 100 лет назад Россия поддержала красных, а не белых? Сегодня историки предлагают новый и, может быть, неожиданный ответ: Россия поддержала не столько коммунистические идеалы, сколько сильную власть. Страна приняла большевиков как сильную и уверенную в себе власть, потому что испугалась в 17-м хаоса и анархии. ЗАВОЕВАНИЯ ОКТЯБРЯ Сергей Мироненко, профессор, доктор исторических наук: Всем казалось: ну они пришли, ну сколько они продержатся у власти? Неделю, месяц, полгода. В июле 18-го года, казалось, уже всё, уже сами большевики готовились к уходу в подполье. Помните эту историю со свердловским сейфом, где нашли кучу поддельных паспортов, драгоценностей? Они уже сами думали, что всё – конец. Нет, выжили, выжили за счёт того, чтобы были, в общем, достаточно решительными, безжалостными. Во многом, конечно, помог Лев Давыдович Троцкий, который, в конце концов, создал боеспособную Красную армию. Помогла нерешительность антибольшевистских сил. Нерешение крестьянского вопроса, с моей точки зрения, – главное, что привело к поражению в Гражданской войне. Леонид Млечин: Разные причины обеспечили большевикам победу в этой борьбе. Возможно, в первую очередь таланты вождей. Историки справедливо замечают: представим себе, что Ленин и Троцкий воевали бы на другой стороне. Кто бы одержал победу? А что если бы в лагере белых нашлись бы равновеликие фигуры? Не знаю, верил ли сам Ленин, что, отобрав деньги у банкиров, землю у помещиков, заводы у фабрикантов и введя вместо рынка план, можно изменить жизнь и сделать страну счастливой, но других он в этом точно убедил. Ленинское искусство соблазнения в том-то и состояло: он обещал то, на что способен был никто иной в 17-м, – решение всех проблем. Возмущённый несправедливостями окружающего мира, многие увидели в ленинских идеях выход из тупика. Коммунистическая идея вдохновляла миллионы во всём мире. Что же удивляться, если столько людей в самой России поверили Ленину? Сергей Мироненко, профессор, доктор исторических наук: Конечно, мессия, конечно. А как же? «Мы освободим пролетариат». А Маркс и Энгельс? Это же было мессианское учение. «Ein Gespenst geht um in Europa – das Gespenst des Kommunismus», «Призрак бродит по Европе – призрак коммунизма». Юрий Петров, доктор исторических наук, директор Института российской истории РАН: Для них победа революции в России была лишь только тем фитилём, который должен был поджечь мировой пожар. Мировая революция – вот чего они ждали. И в результате Первой мировой войны как раз рассчитывали, что все превратят войну империалистическую в войну гражданскую. И, собственно, во всех воюющих странах произойдут революции аналогичные русской, и к власти придут, собственно, такие же социал-демократические силы. Поэтому очень важным и острым вопросом были мирные переговоры с Германией, и на этот «похабный Брестский мир», как его Ленин называл, он пошёл только из-за того, что надеялся, что это ненадолго, сейчас всё изменится. И правда через полгода, в ноябре 18-го года, революция в Германии, и Советская Россия этот Брестский мир аннулировала. Вот, мне кажется, сначала они, конечно же, рассчитывали что вслед за Германией сейчас вспыхнет и в других странах и, собственно, уже вопрос о России будет не самый главный. Но потом пришлось где-то весной, с весны 1918 года, когда Ленин написал свою книжку «Очередные задачи советской власти», у него там главная идея и главная мысль в том, что мы Россию отвоевали у богатых для бедных, но мы теперь должны Россией управлять. И вот задача управления, собственно, стала с весны 1918 года как осознание того, что с этой страной ещё нужно как-то жить и что-то делать, чтобы хотя бы прокормиться, прокормить население. Леонид Млечин: До революции российская экономика была на подъёме и располагала большим потенциалом развития. Наша страна была крупнейшим экспортёром зерновых, а при большевиках страна не могла прокормить собственное население, закупала зерно за границей. Замена рыночной экономики планово-административной оказалась губительной. Валентин Шелохаев, доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института российской истории РАН: Это было такое хирургическое вмешательство в тело России. Хирургическое вмешательство в социальные целые страты, которым внушили мысль: «Мы с вами эту операцию проведём, и вам будет лучше, вы выздоровеете». Одни в это поверили, другие не поверили, но деваться некуда. Леонид Млечин: Нетерпение – вот что сжигало души в 1917 году. Ленин утолил эту жажду, обещав изменить всё разом. Его обещания породили волну благодарного восхищения. Те, кто пошёл за ним, вовсе не задумывались, осуществимо ли всё это. Ничто из того, что обещал Ленин, не сбылось. Вместо Первой мировой вспыхнула кровавая, ещё более жестокая Гражданская война. Землю крестьян вновь отобрали, загнав всех в колхозы и, по существу, восстановив нечто напоминающее крепостное право. Валентин Шелохаев, доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института российской истории РАН: Крестьянство как целое рассматривалось как некий реликт, реликт уходящей эпохи, который должен уйти вслед за традицией, это традиция, это архаика. И ставку делали на рабочий класс с точки зрения марксистской схемы, на ту социальную силу, которая была освобождена, как они говорили, «от пут собственности». Юрий Петров, доктор исторических наук, директор Института российской истории РАН: Рабочие шли на борьбу как бы за новое светлое будущее, но они не из трущоб, не из совсем уж непроходимых джунглей туда двигались. Это очевидно, но ведь правда и в том, что человек, в отличие от животного, всегда недоволен своими условиями жизни всегда думает о том, что они могли бы быть лучше, и должны быть лучше, и кто-то виноват в том, что они не улучшаются. И очень легко перевести стрелку на классового врага и путём его экспроприации попытаться улучшить себе жизнь. Что получалось в итоге, это другая тема. В общем, в начале 20-х годов те же петроградские рабочие жили гораздо хуже, чем до революции, чем даже во время Первой мировой войны. Но это уже тема другая. Леонид Млечин: В Гражданскую войну с опозданием большевики осознали, как важно привлечь крестьянина на свою сторону, особенно крестьянина в солдатской шинели. Валентин Шелохаев, доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института российской истории РАН: Большевики, особенно Ленин, он ухватился за сердцевину требований крестьян: «Земля ничья, земля Божья!». Значит, так как, действительно, в российском крестьянстве до Столыпинской реформы был очень узкий слой собственников-крестьян, основная масса находилась в тенетах общины крестьянской, и там, в этой общине, с переделами её думали, что, действительно, лучший вариант – переделить эту землю. И вот эта идея ещё народнического чёрного передела, то есть, как говорится, уравнять, поделить, она была подхвачена. Александр Ципко, доктор философских наук, главный научный сотрудник Института экономики РАН: А как только началась продразвёрстка и призывы в Красную армию… Сколько? 2160 восстаний. А на Волге это же страшные восстания. Ярославль, Волга, там сотни тысяч людей, а Тамбов – 120 тысяч. Леонид Млечин: Большевики пришли к власти с обещанием раздавить классового врага. Вероятно, до того, как они взяли Зимний дворец, это носило теоретический характер. Но и дела не заставили себя ждать. С невероятной быстротой обнаружилась готовность давить несогласных. Ленин недовольно замечал: «Большевики часто чересчур добродушны. Мы должны применить силу». Николай Усков, историк, журналист: Ленин про диктатуру пролетариата в 1903-м сказал. У Ленина эта идея была уже в голове, и он понимал, как он будет действовать. Он был, конечно, очень далёк в 1903-м и даже в 1916-м году от реализации своей мечты, но он оказался гораздо более подготовлен к этому, чем вот эти блестящие умы, потому что главное, что Лениным двигало – это, конечно, колоссальное желание захватить власть. Он её захватил. А эти господа хотели блага для России. Это совсем не то, о чём надо мечтать в разгар революции. Леонид Млечин: Февральскую революцию совершила одна Россия: просвещённая, европеизированная, намеренная модернизировать страну и двинуть её вперёд. Октябрьскую революцию совершила другая Россия: испытавшая страх перед новым, неизведанным. Никаких новаций, не дай бог что-то переменится, как же мы-то? Пропадём. Ирина Глебова, профессор, доктор политических наук: В России на рубеже XX-XXI веков решался вопрос: каким будет русское массовое общество? И было ощущение ещё буквально накануне войны, что оно будет строиться на началах свободы, на началах рынка, на началах прав и свобод личности, на началах ограничения власти. И вот всё мгновенно как-то обрушилось. Леонид Млечин: «Против наших окон стоит босяк с винтовкой на веревке через плечо – “красный милиционер”, – записал в дневнике Иван Бунин. – И вся улица трепещет так, как не трепетала бы прежде при виде тысячи самых свирепых городовых. Одна Россия уничтожила или изгнала другую». Сергей Антоненко, историк, религиовед, журналист: Русская интеллигенция в течение многих десятилетий призывала революцию, пророчила гибель старого мира, играл в апокалипсис. А потом, когда апокалипсис-то пришёл, «Апокалипсис нашего времени», как его Розанов назвал, он и смёл эту самую интеллигенцию почти под корень. Сергей Мироненко, профессор, доктор исторических наук: Ни секунды не задумывался. Ленина ни на секунду не задумывался. Свердлов ни на секунду не задумывался, чтобы пустить кровь. И Бухарин Николай Иванович, Бухарчик. Почитайте «Азбуку коммунизма», которую он вместе с Преображенским сочинил. Это когда их стали брать к ногтю, тогда вдруг как-то пришло отрезвление. А так, что такое уничтожение эксплуататорских классов? Вы думаете, что отобрать у них собственность? Ничего подобного. Физически уничтожить. Я, когда стал работать в архиве, я столкнулся... Знаете, термин был – «бывшие люди». «Бывшие»! Вы вдумайтесь в этот термин – «бывшие люди». Была такая комиссия Фигатнера в Академии наук: «Аппарат Академии наук засорён бывшими людьми». Оторопь берёт, когда это всё читаешь. Николай Струве, издатель, публицист: Это, в общем, доведение революции до какого-то абсолюта. И доведение какой-то рационалистической безбожной идеологии тоже до абсолюта. Она превратилась в бесчеловечную. Объяснить, что можно было угробить десятки миллионов своих же жителей, это тоже надо понять почему. Моя формула теперь, повторяю её слишком часто, но, в общем: «Убийство Бога приводит к убийству человека». Леонид Млечин: Сначала Первая мировая, затем Гражданская война. Теперь только осознано, каким страшным бедствием она стала для человека. Как легко слетал покров цивилизованности, как люди свыкались со смертью. И с этим страшным тяжёлым опытом человек вернулся домой. Войны уже нет, а враг есть. Если его нет в реальности, его придумывают. Как только враг находится, его уничтожают. Алексей Шмелёв, доктор филологических наук, профессор, член-корреспондент РАН: Новые реалии всегда требуют наименования. В некоторых случаях новые реалии не столько являются новыми, сколько намеренно переименовываются. Скажем, большевистское правительство перестало выпускать указы и стало выпускать декреты, чтобы показать свою ориентацию на Французскую революцию, и чтобы не ассоциироваться с прежним режимом, который давал указы. Но это вот такое языковое изменение довольно искусственное. Вообще говоря, таких изменений было чрезвычайно много: отменили жалования и стали платить заработную плату, отменили прошения и стали писать заявления, которые по-прежнему начинались со слова «прошу», отменили директоров школ, офицеров и многое другое. Затем часть из того, что было отменено в первые годы революции, вернулось в язык на волне такой попытки создания новой нормы. Например, воинские звания во многом повторяли старые царские чины, скажем, «полковник». Правда была отменена табель о рангах, поэтому к полковнику уже не обращались «Ваше высокоблагородие» или «Ваше превосходительство» к генералу, но обращались странным с точки зрения дореволюционных норм этикета выражением «товарищ полковник». Леонид Млечин: После смерти вождь Октябрьской революции превратился в политический символ, товарный знак, которым ловко пользовались его наследники, большинство которых Ленина не понимали. Книги о Сталине выходят одна за другой, о Ленине пишут в основном иностранные историки. Наследие Сталина в определённом смысле и сегодня определяет нашу жизнь. А что осталось от Ленина? Голос за кадром: 23 января 1924 года в 9 утра тело умершего Ленина положили в гроб. На него надели френч военного образца. На руках гроб вынесли из дома в Горках, где в бывшем имении московского градоначальника он провёл свои последние годы, и доставили на станцию «Герасимово». Спецпоезд прибыл в Москву на Павелецкий вокзал. Отсюда и тоже на руках тело донесли до Колонного зала Дома союзов. Прощание продолжалось до 27 января. В четыре дня гроб отнесли на Красную площадь. Огромное количество ленинских статуй, бюстов и барельефов по всей стране казалось всего лишь не вызывающие эмоций следы канувшей в лету советской эпохи. Но через сто лет после Октября становится ясно: ленинское наследство живо, как минимум, в умах людей, в нашей ментальности. Леонид Млечин: Прирождённый политик, он был щедро наделён энергией, страстью, умом. Он всю жизнь посвятил одной цели – взять власть в стране, дождаться мировой революции и построить коммунистическое общество. Никто не умел так точно оценивать ситуацию, улавливать настроение масс и менять политику. Он не стеснялся признаваться себе в ошибках, не боялся отступления и резкой смены курса, иногда на 180 градусов. Вот уж догматиком он точно не был. Сергей Мироненко, профессор, доктор исторических наук: Так что там среди большевистского руководства ещё были, помимо тех, что вы назвали, люди с характером, с идеями, с видением того, что они – мессии. Понимаете? Это же они были мессией, они были призваны открыть человечеству путь в будущее. Это завораживающая идея и завораживающая перспектива. Леонид Млечин: Ленина отличала невероятная способность убеждать окружающих в собственной правоте. Он обещал России именно то, о чём мечтало большинство населения. Одним – мир, немедленно, другим – землю, бесплатно, третьим – порядок и твёрдую власть вместо хаоса и разрухи, наступивших после Февральской революции, и всем вместе – устройство жизни на началах равенства и справедливости. Сопротивляться притягательной силе этих лозунгов было немыслимо. Ленин был одним из самых знаменитых людей эпохи. Люди шли за него на смерть, горы сворачивали, правительство свергали. Расталкивали друг друга только ради того, чтобы увидеть его хотя бы одним глазком. В октябре 1917 Владимир Ильич смело взял на себя управление огромной страной, которая давно вела войну и погрузилась в хаос. За происходившим в России с волнением следили на всём земном шаре. Коммунистическая идея – справедливость, равенство, братство – вдохновляла миллионы не в одной России, а во всём мире: в Европе, Азии, Латинской Америке. Валерий Фёдоров, кандидат политических наук, социолог, генеральный директор ВЦИОМ: Мы задали, например, такой вопрос: «Если бы Октябрьская революция происходила на ваших глазах, что бы вы стали делать?». Тут уже не только эмоции, и не только рациональные какие-то выводы. Тут, в общем, пробуем на разрыв человека. Треть затрудняется ответить, 3-4%. 6% сказали, что боролись бы против большевиков. Всего 6%. Смотрите, 100 лет прошло, а Зимний дворец опять защищать некому. Активно поддержали большевиков 10%. Тоже немного, но больше. И опять очень хорошая аналогия с событиями 1917 года. Напомню, Россия не была за большевиков. За большевиков было активное меньшинство, оказавшееся в нужное время, в нужном месте и сумевшее использовать к своей выгоде сложившуюся уникальную ситуацию. 11% уехали бы за рубеж. Напомню, эмиграция, первая волна, так называемая, русской эмиграции в результате революции и Гражданской войны была первой массовой вообще в истории России эмиграцией. Действительно, многие уехали. 12% кое в чём сотрудничали бы с большевиками. То есть, это называется «будем посмотреть, как оно пойдёт, и будем активно адаптироваться, искать возможность остаться здесь в стране, как-то свой образ жизни приспособить к новым властям». И, наконец, 25%, каждый четвёртый, постарался бы просто переждать это время, не участвуя в событиях, авось как-нибудь само наладится. Леонид Млечин: Принято говорить, что история не знает сослагательного наклонения. Но почему? Диктатура изъявительного наклонения мешает нам разбираться в собственной истории, осознавать, что страна могла пойти иным путём. А если бы у большевиков не получилось в октябре 1917-го, какой стала бы Россия? Алексей Шмелёв, доктор филологических наук, профессор, член-корреспондент РАН: Что было бы, мы знать никак не можем. Но в Испании во время Гражданской войны победили белые, и, действительно, гораздо быстрее Испания вернулась к мирной жизни после смерти Франка, просто была восстановлена монархия, и Испания стала полностью свободной страной. А в России всё-таки длилось это от 70 лет. Александр Ципко, доктор философских наук, главный научный сотрудник Института экономики РАН: Если учесть темпы роста России последние 20 лет при Николае, даже при этом, не очень, честно говоря, как интеллигентно сказать, монархе, была бы, в общем-то, наверное, современная европейская страна со своими особенностями. У нас действительно особая русская культура. Наш великий же вклад в историю человечества не в этой, хотя тоже, Чаадаев был прав. Мы научили человечество, что ничего не надо делать. Валентин Шелохаев, доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института российской истории РАН: Пришли бы власти социалистические тоже, но с более мягким вариантом. Пришли бы сначала эсеры типа Чернова. Чернов уже там был. Но типа. Меньшевиков, типа Плеханова, его намечали в правительство. Но они бы тоже не удержались. Понимаете? Вот их психология, даже Чернова, даже Плеханова, это была психология интеллигента XIX века. И они бы кое-что сделали, продвинулись бы, потому что наметилось вытекание лавы налево. Там уже в июне месяце эсеровская раскололось, левые, а левое ещё те же большевики. Левые эсеры неслучайно быстро спелись и на некоторое время создали коалиционное советское правительство, а за ними шли ещё анархисты. Николай Усков, историк, журналист: По хаосу первых лет Гражданской войны мы примерно можем представить, какой ещё возможен был сценарий, если бы не большевики. То есть вот эта атомизация огромной страны — это вполне возможная вещь. Все эти банды, помните, как они повозникали. Может быть, всё бы рассыпалось. И всё-таки большевики нашли некую идею для новой консолидации страны, которая уже в принципе решила распасться. Слабая власть в центре – это всегда искушение для окраин. Тем более, всё-таки нужно понимать, что это колониальная империя. И там есть всё равно местные элиты, которые... Украина, например, точно бы ушла. Кавказ и Закавказье уже ушли, Прибалтика ушла, Финляндия ушла, я думаю, Средняя Азия, даже говорить нечего. Дальний Восток слишком далеко, тоже бы провозгласили себя независимым. Осталась бы Центральная Россия, Сибирь, я думаю, тоже бы. Урал бы ушёл. Это тоже возможный сценарий. Леонид Млечин: Отношения к Октябрю 17-го зависят от того, как мы воспринимаем дореволюционную Россию: как страну безнадежно отставшую или как страну с большим будущим? Юрий Петров, доктор исторических наук, директор Института российской истории РАН: Вот эта группа смотрела на Россию уже довольно, я бы сказал, просвещённым взглядом и понимала, что для строительства общества нового нужна новая программа. Александр Иванович Коновалов – будущий министр Временного правительства. Помимо того, что он построил первые в России промышленные здания своей фабрики из железобетона, это был первый опыт такой, он построил целую социальную инфраструктуру, как мы сейчас бы сказали. Там были и ясли, и детский садик, и больница, амбулатория, и даже так называемый Народный дом, то бишь Дом культуры, то, что называли в советское время. Он для своих рабочих и мастеров коттеджные посёлки строил. Деревянные, но очень добротные. У него на фабриках никогда забастовок не было. Леонид Млечин: Если бы сохранилась буржуазная демократическая республика, Россия стала бы крупнейшей индустриальной державой, не заплатив такой страшной цены, которую заставили заплатить большевики. Юрий Петров, доктор исторических наук, директор Института российской истории РАН: Есть те, кто до сих пор считает, что революция – локомотив истории, которая принесла стране освобождение от иностранного закабаления, которая вывела Советский Союз, Советскую Россию на новый виток исторического развития и принесла ей громадный прогресс и процветание. Есть в этом правда? Есть, конечно. Но есть и такие, кто говорят о том, что революция — это абсолютное зло, что для России она привела к крушению государственности, к неисчислимым жертвам, к отставанию по самым важнейшим экономическим и социальным параметрам. В этом есть правда? Есть, конечно. И в этом тоже есть правда. Леонид Млечин: Верные слуги верховного божества Кроноса – годы – стёрли протоптанные многими поколениями следы. И в короткой памяти человека события, некогда считавшиеся важными, отступили вдаль. Их контуры едва просматриваются, как сквозь серый туман. Но история Великой русской революции никогда не исчезнет из памяти.