Леонид Млечин: Если бы не Первая Мировая война, не случилась бы революция и не началась гражданская война, не распалась бы Российская Империя. 30 стран участвовали в мировой войне, которая продолжалась с лета 1914-го по осень 1918-го. 65 миллионов человек надели военную форму. Каждый шестой погиб, миллионы вернулись домой ранеными или инвалидами. Миллионы скончались в тылу от голода и болезней. Та война определила судьбу человечества больше, чем на столетие. Неужели она была неизбежна? «Все пойдет насмарку из-за какой-то нелепости на Балканах», – предсказывал Отто фон Бисмарк, «железный» канцлер и объединитель Германии. Великая война началась с убийства наследника Австро-Венгерского престола в боснийском городе Сараево в ясный воскресный день 28 июня 1914-го. Эрцгерцог Франц Фердинанд был племянником и наследником престарелого императора Австро-Венгрии Франца Иосифа I. Через несколько лет он должен был взойти на трон. Но летом 1914-го в Сараево молодой человек по имени Гаврило Принцип дважды выстрелил из пистолета. Он убил эрцгерцога и его жену. Голос за кадром: В другое время монархи со всего континента собрались бы в Вене на траурную церемонию, похоронили эрцгерцога, и этим бы все ограничилось. Но 83-летний Император Австро-Венгрии Франц Иосиф решил покончить с сербским национализмом, который считал угрозой своей империи. Франц Иосиф занимал престол 65 лет и уже несколько раз собирался начать войну против Сербии. И вот удобный повод. Начались антисербские демонстрации, которые переросли в погромы. «На сербов по всей Австрии со дня объявления войны была устроена форменная облава», – сообщало из Вены русское генконсульство. За ними охотились и в домах, и на улице, немедленно арестовывали и заключали в тюрьмы. Так что через два-три дня на свободе ни одного серба, кроме их жен и детей, не оказалось. Леонид Млечин: Министром иностранных дел России с 1910-го был Сергей Дмитриевич Сазонов, профессиональный дипломат с большим опытом, работавший и в европейских странах, и в Соединенных Штатах. Его назначению способствовал покойный глава Правительства Петр Аркадьевич Столыпин. Голос за кадром: Министр Сазонов решил, что необходимо предупредить Австрию о решимости России ни в каком случае не допустить посягательство на независимость Сербии. Министр сказал австрийскому поверенному в делах: «Не вступайте на этот путь, он опасен». После разговора министр успокоился. Австро-Венгерский посол поручился за миролюбие своего правительства и был кроток, как ягненок. Сазонов поручил и российскому послу в Вене дружески, но настойчиво обратить внимание министра иностранных дел Австро-Венгрии на опасные последствия, к которым может привести подобное выступление, если оно будет иметь неприемлемый для достоинства Сербии характер. Австро-Венгрия предъявила Сербии ряд требований. Белград принял все, кроме одного: допустить австрийских представителей к участию в расследовании заговора с целью убийства эрцгерцога. Это и стало поводом для начала мировой войны. Сербский принц-регент Александр Карагеоргиевич телеграфировал российскому императору Николаю II: «Мы не можем защищаться, посему молим Ваше Величество оказать нам помощь как можно скорее». Николай II ответил: «Пока есть малейшая надежда избежать кровопролития, все наши усилия должны быть направлены к этой цели. Если же вопреки нашим искренним желаниям мы в этом не успеем, Ваше Высочество может быть уверенным в том, что ни в коем случае Россия не останется равнодушной к участи Сербии». Леонид Млечин: Телеграмма императора имела трагические последствия, в том числе, для ее отправителя. Результат Первой Мировой – революция и расстрел императорской семьи. Австро-Венгерский министр иностранных дел, граф Леопольд фон Берхтольд предложил военное решение, но не войну. Ограниченный контингент австро-венгерских войск входит в Белград, это и будет достаточным наказанием сербам. Но генерал Конрад, граф фон Хетцендорф, начальник генерального штаба вооруженных сил Австро-Венгрии высмеял главного дипломата: «Надо или объявлять мобилизацию и воевать по-настоящему, или вообще отказаться от применения силы». Генерала Хетцендорфа, как и всех в Вене, интересовало одно: могут ли они рассчитывать на помощь Германии? 5 июля 1914-го года австрийский посланник, глава личной канцелярии императора, граф Александр Хойос приехал к кайзеру Вильгельму II в его новый дворец в Потсдаме. Он нашел кайзера в превосходном настроении. Вильгельм собирался в ежегодный круиз по Балтике. Гость и хозяин вместе прогулялись по парку. К ним присоединились германские рейхсканцлер Теобальд фон Бетман-Гольвег и статс-секретарь министерства иностранных дел Артур Циммерман. Разыгрывался традиционный сценарий мировой политики. Более слабая страна Австро-Венгрия втягивала в региональный конфликт сильного союзника – Германию. Такие попытки Вена предпринимала не раз, но немцы прежде нажимали на тормоза. А что же случилось летом 1914-го года? Леонид Млечин: Основной движущей силой было самоощущение Германии, как великой державы, желавшей доминировать в Европе. В Берлине испытывали страх перед русским паровым катком. Германские генералы решили: раз уж война рано или поздно все равно разразится, нанести удар побыстрее, пока Россия не укрепилась. Но важно и другое. Еще до выстрела в Сараево безудержное стратегическое соперничество постоянно сталкивало европейские державы. И с каждым годом ставки росли, и уже все исполнились уверенности, что отступление от своих позиций немыслимо. Голос за кадром: В России в те дни находился французский президент. Раймон Пуанкаре поднялся на борт крейсера «Франция», чтобы повидать в Санкт-Петербурге русского царя. Ему казалось, что Николай II настроен недостаточно решительно. И президент Пуанкаре настаивал: с немцами следует быть тверже. Зачем? Простой расчет. Если Германия атакует Россию, Франция получит возможность вернуть себе Эльзас и Лотарингию, регион, утерянный в проигранной немцам войне 1870-го года. Европейские политики понимали, что играют с огнем, но старались извлечь из этой опасной ситуации какую-то выгоду. Сербии и сербам при дворе русского императора очень сочувствовали. Даже дипломатическая переписка облекалась в изящную форму уверений во взаимной любви и духовном единстве. Но многие сановники предостерегали от участия в войне. Бывший министр иностранных дел России Петр Николаевич Дурново писал императору: «Если военные действия будут складываться неудачно, социальная революция в самых крайних ее проявлениях у нас неизбежна». Против войны был Григорий Ефимович Распутин, тобольский крестьянин, которому приписывают особую роль в судьбе последнего императора и его семьи. Пришедшему за интервью корреспонденту он сказал: «Достоинство национальное соблюдать надо, но оружием бряцать не пристало. Я завсегда это высказываю». Распутин телеграфировал императору: «Грозна туча над Россией. Беда, горя много, просвету нет, слез-то море, и меры нет, а крови? Слов нет, а неописуемый ужас. Знаю, все хотят от тебя войны. Ты царь, отец народа, не попусти безумным торжествовать и погубить себя и народ». Французский посол в России Морис Палеолог, который в 1914-м приехал в Санкт-Петербург и считал себя очень осведомленным человеком, был уверен: император царствует, но правит императрица, инспирируемая Распутиным. Леонид Млечин: Григорий Ефимович Распутин был, говоря современным языком, мастером пиара и самопиара. Он так убедительно рассказывал о том, что вершит судьбой России, что ему поверили. Обвиняли его в том, что, пользуясь близостью к самодержцу, он навязывал Николаю гибельные для России советы, проталкивал на высшие посты никуда не годных чиновников. В реальности, попав в столицу, Распутин вел себя осторожно. Голос за кадром: «У Распутина, – вспоминал директор департамента полиции Алексей Тихонович Васильев, – хватало природной сметки, чтобы здраво судить о многих вещах. Он внимательно прислушивался к тому, что говорилось и делалось. И из этого он своим врожденным крестьянским умом мог сделать весьма разумные выводы. Я всегда поражался терпению и старательности, с которыми он вникал в суть темы. Каждого он слушал с напряженным вниманием, стремясь не потерять нить разговора. Не раз я слышал, как он прерывал напыщенный бред точным восклицанием, которое немедленно опускало болтуна с небес на грешную землю». «Среди его советов, в большинстве случаев азбучных и наивных, не было ни одного, в котором можно усмотреть что-либо мало-мальски вредное для России», – свидетельствовал заместителя министра внутренних дел Владимир Иосифович Гурко. Так что же советовал Распутин? Не ссориться с Государственной Думой, увеличить боевое снабжение армии, беречь людской состав до достаточного снабжения войска оружием. Императору просил передать, чтобы обращал меньше внимания на слова окружающих, не поддавался бы их влиянию, а руководствовался бы собственным инстинктом. При всем желании в его словах не найдешь что-либо подсказанное врагами России. Леонид Млечин: Принято считать, что последний русский император был нерешительным и легко поддавался влиянию. В реальности Николай II никогда не делал того, чего делать не хотел. И достаточно быстро избавлялся от тех, кто пытался навязать ему свои советы и проявлял при этом излишнюю настойчивость. Николай исходил из того, что царская власть от Бога, и за свое решение он отвечает только перед совестью и Всевышним. Но у Григория Ефимовича Распутина была невероятная интуиция. Он внимательно слушал все, что говорилось вокруг него, поэтому его советы соответствовали желаниям императрицы и императора. Голос за кадром: А Николай II в 1914-м колебался, до последнего пытался удержать своего кузена, германского кайзера Вильгельма II от войны. Сегодняшние историки даже называют русского императора наивным идеалистом. Николай II признался министру иностранных дел Сазонову: «Это значит, обречь на смерть сотни тысяч русских людей, как не остановиться перед таким решением?». Леонид Млечин: Отношения с Западной Европой складывались сложно, иллюзий никто не питал. Великий князь Александр Михайлович, зять императора Николая, муж его сестры Ксении, вспоминал настроения в семье Романовых. Голос за кадром: «Австрийцы несли ответственность за политику Франца Иосифа, монарха, не сдержавшего ни одного из своих многочисленных обещаний, данных им России». Леонид Млечин: Но в Санкт-Петербурге считали, что, если сейчас откажутся защитить маленькую Сербию от австрияков, то Россия утратит право именоваться великой державой. Кайзер Вильгельм II, неуверенный, нерешительный, закомплексованный, инстинктивно опасался большой войны. И одновременно мечтал в результате войны стать фигурой №1 на мировой арене. А германские генералы не сомневались в победе. Голос за кадром: Утром 31 июля начальник германского генерального штаба генерал-полковник Хельмут фон Мольтке телеграфировал своему австрийскому коллеге: «Объявляйте мобилизацию, мы последуем вашему примеру». После австрийского ультиматума Сербии министр иностранных дел Сазонов констатировал: «Это война». Совет министров одобрил предложение Сазонова. Советовать Сербии не принимать боя, оттянуть войска и просить великие державы рассудить возникший спор. А России мобилизовать четыре округа: Одесский, Киевский, Московский и Казанский, и оба флота: Черноморский и Балтийский. Но надежда избежать большой войны еще сохранялась. В протоколе заседания записали: «Обращено было внимание на то, чтобы всякие военные приготовления не могли быть истолкованы, как недружелюбные действия против Германии». Но едва появилось сообщение о частичной мобилизации, как германский посол граф Фридрих Пурталес приехал в российское министерство иностранных дел. Сказал, что Берлин будет склонять Вену к уступкам, но при этом настойчиво просил, чтобы преждевременной мобилизацией в России не было бы создано препятствия к осуществлению Германией воздействия на Вену. Министр Сазонов нисколько не поверил в искренность немецкого посла: «Заявление посла рассчитано лишь на то, чтобы, усыпив наше внимание, по возможности отсрочить мобилизацию русской армии и выиграть время». В три часа дня германский посол вновь приехал. Он прочитал полученную из Берлина телеграмму: «Если Россия будет продолжать свои военные приготовления, хотя бы и не приступая к мобилизации, Германия сочтет себя вынужденной мобилизоваться. И в таком случае последует с ее стороны немедленное нападение». Сазонов ответил послу едко и резко: «Теперь у меня нет больше сомнений относительно истинных причин австрийской непримиримости». Граф Пурталес вскочил: «Я всеми силами протестую, господин министр, против этого оскорбительного утверждения». Леонид Млечин: Расстались они более чем холодно. Когда российский поверенный в делах в Сербии сообщил, что австрийцы начали обстреливать Белград. Военный министр, генерал от кавалерии Владимир Александрович Сухомлинов, и министр иностранных дел Сазонов собрались в кабинете начальника генерального штаба генерал-лейтенанта Николая Николаевича Янушкевича. Голос за кадром: Мнение было общее: ввиду малого вероятия избежать войны с Германией необходимо объявить не частичную, а полную мобилизацию. Доложили по телефону императору, он согласился. Но около 11 ночи военный министр позвонил Сазонову: «Император все-таки отменил общую мобилизацию». Леонид Млечин: На следующий день военный министр Сухомлинов и начальник генштаба Янушкевич в присутствии Сазонова соединились с императором, попросили «дозволить приступить к общей мобилизации». Император ответил: «Нет», и хотел закончить разговор. Генерал Янушкевич успел сказать, что Сазонов просит разрешения обратиться к Его Величеству. Голос за кадром: Сазонов взял трубку и попросил срочно принять его для доклада о ситуации. Император назначил аудиенцию на три дня. Генерал Янушкевич уговаривал Сазонова склонить императора ко всеобщей мобилизации. «После этого, – сказал Янушкевич, – я уйду, сломаю мой телефон и вообще приму все меры, чтобы меня никоим образом нельзя было разыскать для отмены общей мобилизации». Император принял Сазонова в Александрийском дворце в Петергофе. В течение почти целого часа министр доказывал, что война стала неизбежной, так как по всему видно, что Германия решила довести дело до столкновения. Записано в дневнике министерства иностранных дел: «Сильное желание государево, что бы то ни стало избежать войны, ужасы, которые внушали ему крайнее отвращение, заставляло Его Величество в сознании принимаемой им в этот роковой час тяжелой ответственности искать всевозможных способов для предотвращения надвигавшейся опасности». Леонид Млечин: При разговоре присутствовал генерал-майор императорской свиты Илья Леонидович Татищев, который несколько лет был личным представителем Николая II при кайзере Вильгельме II. Голос за кадром: Когда все замолчали, генерал, желая заполнить паузу, произнес: «Да, решить трудно». Император с неудовольствием заметил: «Решать буду я». Но мнение Сазонова стало последней каплей. «Я сидел против него, – вспоминал министр иностранных дел ту встречу с императором, – внимательно следя за выражением его бледного лица, на котором я мог читать ужасную внутреннюю борьбу, которая происходила в нем в эти минуты». Наконец государь, как бы с трудом выговаривая слова, сказал министру: «Вы правы. Нам ничего другого не остается делать, как ожидать нападения. Передайте начальнику генерального штаба мое приказание о мобилизации». И все-таки император надеялся избежать войны. Отправил телеграмму кузену Вильгельму: «Россия не предпримет военных действий, пока будут длиться переговоры с Австрией по сербскому вопросу». Но Берлин уже ультимативно потребовал отменить мобилизацию. 1 августа в пятом часу вечера германский посол граф Фридрих Пурталес позвонил начальнику канцелярии министра иностранных дел России, барону Маврикию Фабиановичу Шиллингу: ему нужно видеть министра. Сазонов не сомневался относительно цели визита посла: «Он, вероятно, привезет мне объявление войны». Граф Пурталес спросил: «Не согласна ли Россия отменить общую мобилизацию?». Сазонов ответил: «Нет». Министр иностранных дел объяснил, что мобилизация не может быть отменена. Но Россия готова продолжить переговоры в надежде найти мирное решение. Немецкий посол очень волновался. Он дважды повторил прежний вопрос, предупредив, что отказ отменить мобилизацию приведет к тяжким последствиям. «Я не могу дать вам другого ответа», – сказал Сазонов. «В таком случае, – задыхаясь от волнения, с трудом выговорил посол, – мне поручено вручить следующее». И он дрожащими руками передал министру Ноту об объявлении войны. Граф Пурталес заплакал, обнял Сазонова и ушел. Император Николай II подписал Манифест: «Следуя историческим своим заветам, Россия, единая по вере и крови со славянскими народами, никогда не взирала на их судьбу безучастно. Ныне предстоит уж не заступиться только за несправедливо обиженную родственную нам страну, но оградить честь, достоинство, целостность России и положение ее среди великих держав». Леонид Млечин: В Санкт-Петербурге после молебна открылось совместное заседание Государственной Думы и Государственного Совета, на котором и объявили Манифест. 1 августа кайзер Вильгельм объявил войну России. Война превратилась в мировую. В Зимнем дворце устроили прием в честь офицеров Петербургского гарнизона. Голос за кадром: Император Николай II говорил: «Германия, затем Австрия объявили войну России. Тот огромный подъем патриотических чувств любви к Родине и преданности к престолу, который, как ураган, пронесся по всей земле нашей, служит в моих глазах и, думаю, в ваших, ручательством в том, что наша великая матушка-Россия доведет ниспосланную Господом Богом войну до желанного конца. Мы не только защищаем свою честь и достоинство в пределах земли своей. Мы боремся за единокровных и единоверных братьев-славян. Уверен, что вы все, каждый на своем месте, поможете мне перенести испытания, и что все, начиная с меня, исполнят свой долг до конца. Велик Бог земли Русской». Монарх вышел на балкон Зимнего дворца, и при его появлении множество людей, заполнивших площадь перед Зимним дворцом, как один, упали на колени и запели Государственный гимн. Леонид Млечин: Произнося свою речь, последний российский император, конечно же, не подозревал, чем кончится война для страны, для него самого и всей его семьи. После молебна царь дал клятву не заключать мира до тех пор, пока хоть один вражеский солдат остается на земле России. Указом от 31 августа 1914-го Санкт-Петербург переименовали в Петроград. Голос за кадром: В Государственной Думе выступал министр иностранных дел Сазонов: «Россия не могла уклониться от дерзкого вызова своих врагов. Она не могла отказаться от лучших заветов своей истории. Она не могла перестать быть великой Россией. Было ясно, что для нас не вступиться в дело значило бы не только отказаться от вековой роли России, как защитницы балканских народов, но и признать, что воля Австрии и стоящей за ее спиною Германии для Европы есть закон. Мы знаем, что на нашем пути могут быть тяжелые испытания. Они уже учитываются нашими врагами. Не зная России, презрев ее историю, они рассчитывают на возможность малодушия с нашей стороны. Но Бог, не оставивший Россию в самые тяжелые годины ее истории, не покинет и теперь нашу Родину, которая вся сплотилась вокруг своего царя в общем чувстве любви и самопожертвования». Депутаты Государственной Думы аплодировали и кричали: «Браво! Верно!». Леонид Млечин: Никто в самом страшном сне не мог представить себе, чем все завершится. Война не решила ни одного из противоречий, раздиравших Европу того времени, хуже того, лишь усугубила их. Да еще и посеяла по всему миру семена новых конфликтов, пылающих и по сей день. Не войны меняют судьбы народов. Они сами выбирают свою судьбу. Европа не сможет вернуться в то благополучное состояние, в каком пребывала в начале XX-го века. Когда вспыхнула Первая Мировая, началось сползание континента с высот политического, военного, экономического и культурного лидерства. Самая низкая, поистине трагическая отметка – приход к власти немецких национальных социалистов, Адольфа Гитлера.