Андрей Фролов: К возникновению опасной ситуации привело отсутствие нормального мониторинга

Гости
Андрей Фролов
сопредседатель Союза экологических организаций г. Москвы

Оксана Галькевич: Как мы уже сказали, первые полчаса прямого эфира будем говорить о том, что происходит сейчас в Башкирии, и происходит уже с ноября, то есть месяца два как минимум. В поселке Сибай задыхаются люди – рядом там расположен карьер Учалинского горно-обогатительного комбината, и там в какой-то момент загорелись колчеданы. Теперь из-за тления минералов с содержанием серы в воздух в больших количествах поступает диоксид серы.

Константин Чуриков: Между прочим, это токсичное соединение.

Оксана Галькевич: Очень.

Константин Чуриков: И всем этим дышат люди – дети, старики, беременные женщины, мужчины.

Оксана Галькевич: И мужчины тоже.

Константин Чуриков: Все, кто остается в городе. Кстати, мужчины там еще и тушить пытаются. И можно сказать, что люди в Сибае дышат сернистой кислотой, потому что в легких SO2 смешивается с водой и как раз образует эту самую поганую кислоту. Звучит на самом деле жутко. Но при этом не эвакуируют пока.

Оксана Галькевич: Нет, никого никуда не вывозят. Вот приехали врачи, решили просто задержаться. Людям, конечно, рекомендуют… А рекомендуют что? Вот я зачитаю сейчас сообщение с сайта администрации, сегодня его специально распечатал. Написано там следующее: «Увлажняйте воздух в помещении, где проводите большую часть дня, пейте как можно больше жидкости. Рекомендуется сократить физическую активность и время пребывания на улице, чаще делать влажную уборку. Чаще умываться, рекомендуется промывать глаза, нос и рот чистой водой», – ну, видимо, особенно при проявлении запаха серы.

Константин Чуриков: И еще обязательно эта марлевая тряпочка, как водится. Расскажите, уважаемые зрители – кстати, обращаемся прежде всего к нашей аудитории в Башкирии, – как там сейчас с воздухом. Есть ли ветер? Может, он уносит эти примеси. Если вы в другом регионе – расскажите, чем вы дышите.

А в студии у нас – Андрей Фролов, сопредседатель Союза экологических общественных организаций Москвы. Андрей Николаевич, здравствуйте.

Оксана Галькевич: Здравствуйте.

Андрей Фролов: Добрый день.

Константин Чуриков: Мы уже проходили подобную историю в минувшем году в городе Армянске Республики Крым – там все как-то быстрее вроде удалось решить. Здесь насколько это долгая история? Сколько это будет длиться?

Андрей Фролов: Ну, на самом деле колчеданы уже наверняка горят несколько месяцев. И объем этого карьера (а он диаметров 2 километра и глубиной 400 метров) говорит о том, что там уже загорание нескольких сот метров. И потушить его заливанием воды нельзя. Это так же, как торфяники горят – они горят не на поверхности, а внутри. Это как бы горит определенный пласт. И получается, что та метода, которая сейчас есть, в общем-то, обречена.

Константин Чуриков: Ну, эта метода – вода плюс глина?

Андрей Фролов: Понимаете, в чем дело? Сверху могут закрыть этот пласт, но он будет гореть внутри, он будет тлеть, потом опять где-то выйдет на поверхность, и опять будут выбросы этого, соответственно, газа.

Оксана Галькевич: То есть как таковой технологии на самом деле практически не существует?

Андрей Фролов: Нет, технология существует.

Оксана Галькевич: Или это очень дорого?

Андрей Фролов: Нет, наоборот, есть очень дешевые и практичные технологии, которые, к сожалению, и при тушении пожаров у нас, в центре России, когда торфяники горели, не использовали, и тут почему-то не используют.

Технология заключается в чем? Огонь можно остановить двумя способами. Первый – это прекратить доступ кислорода. Что они как бы и пытаются. Но, чтобы прекратить доступ кислорода в таком карьере, его надо заполнить – 2 километра диаметр, 400 метров глубиной. Где они возьмут, соответственно, деньги и просто физические возможности, чтобы этот карьер заполнить? Поэтому его в принципе нельзя заполнить.

А второй метод – это вокруг очагов возгорания понизить температуру. Многие сейчас на дачах используют серные шашки так называемые для того, чтобы бороться с насекомыми и так далее. Поджигают фитиль, и такой тлеющий огонек горит. Если вокруг сделать шурф, который бы выкапывали на определенную глубину (это можно объяснить), то когда огонь доходит до этого шурфа, то он просто прекращается, и все. Выгорает определенная площадь, и дальше огонь не распространяется. То есть когда только началось возгорание – это было, скорее всего, где-то летом прошлого года, – нужно было быстренько принять меры. Но для этого должны специалисты знать это.

Оксана Галькевич: Подождите. То есть вы говорите… вы думаете, что это летом даже началось?

Андрей Фролов: Я думаю, да.

Оксана Галькевич: Потому что жалобы от людей стали поступать в ноябре.

Константин Чуриков: С ноября.

Андрей Фролов: Ну, понимаете, в чем дело? Еще раз говорю, горит внутри пласт. Он может гореть так же, как и торфяники, достаточно долго, пока не прогорит до такой степени, что пойдет провал где-то – тогда начинается выход на поверхность этих газов. А горит, скорее всего, он при какой температуре? Может быть, какой-то горящий мусор сбросили. Может, кто-то огонь развел. Может, там какие-то разработки кто-то вел и оставили огонь. Костер развели и ушли.

Оксана Галькевич: Подождите, у меня вопрос. Костя, извини. У меня вопрос. Этот карьер – он принадлежит предприятию. Предприятие серьезное. Я вот себе выписывала сегодня…

Константин Чуриков: Дочерняя компания…

Оксана Галькевич: …Уральской горной металлургической компании.

Константин Чуриков: УГМК.

Оксана Галькевич: Да. Этот карьер отработанный – он должен быть законсервирован, и ему наверняка необходимо какое-то обслуживание. Должны быть люди, которые должны следить за его состоянием, я не знаю, инженеры, геологи, кто-то. Или просто выработали этот карьер – и его можно бросить и забыть про него?

Андрей Фролов: Ну, к сожалению, у нас зачастую так происходит, потому что физически он работает уже больше 100 лет, начали разработки в этом районе где-то в начале XX века, еще до революции Октябрьской. Соответственно, за это время, когда его выкопали… Понимаете, там, чтобы спуститься вниз, надо по «серпантину» объезжать весь этот карьер. Там через несколько метров эти «серпантины». То есть, чтобы проехать, там нужно кругов тридцать самосвалом сделать. Поэтому перешли на другой карьер, более дешевый, не такой глубокий, а этот просто оставили. К сожалению, у нас зачастую бывает, что просто без обслуживания. И вот результат.

Константин Чуриков: Вот результат. Давайте посмотрим сейчас репортаж нашего корреспондента Татьяны Григорьянц. Я просто отмечу, что власти Башкирии до сих пор не объявили режим чрезвычайной ситуации, а там всего-навсего режим повышенной готовности. Стариков и детей пока не эвакуируют, не вывозят, но обещают летом, точнее, весной свозить в Крым.

СЮЖЕТ

Константин Чуриков: За это время, пока мы смотрели сюжет, до нас как раз дозвонилась жительница Сибая, Гузель у нас на связи. Гузель, здравствуйте.

Оксана Галькевич: Здравствуйте.

Зритель: Добрый вечер.

Константин Чуриков: Только что мы показали, как на прошлой неделе исполняющий обязанности главы республики сказал, что сумасшедших среди руководства нет, и если была бы действительно угроза, то уже объявили бы чрезвычайную ситуацию, такой режим особый. Скажите, пожалуйста, вот в плане здоровья что вы чувствуете? Что говорят врачи вам?

Зритель: С декабря месяца я нахожусь на больничном сама лично, то есть я лечилась у лор-врача, сейчас я у терапевта. И дело в том, что состояние на самом деле плохое. То есть у меня постоянный кашель. Вот вышла сегодня на улицу, походила немного – все, плохо. Врачи работают, конечно, в усиленном режиме. Насчет здравоохранения вообще никаких претензий нет, потому что они работают допоздна. Когда я сама нахожусь в больнице, сидишь, спрашиваешь у людей, пока в очереди.

Оксана Галькевич: А что люди, Гузель? В очереди-то люди на что жалуются, с какими проблемами приходят?

Зритель: Ну, я как бы со всеми не разговариваю, но люди все ходят на рентген, очень много людей. Детей очень много на рентген, снимки, в детской соматике, я точно знаю, потому что у меня племянник был там, то есть воочию видели. Непонятно, почему кашляют дети. Как бы все, что связано с легкими, кажется пневмонией, бронхитом. Так как у меня у самой хронический бронхит, я очень сильно слежу за собой, переохлаждений у меня не было. Вот именно 11 декабря МЧС прислало сообщение, что будет повышенная затуманенность. То есть я живу в частном секторе. У нас, получается, карьер рядом находится. Получается, я вышла на улицу вечером. Гараж у меня, вот от меня он в пяти метрах. Я просто вышла и думаю: ну, туман-туман! Но не такой туман. Думаю: ничего себе, что происходит в природе! Вот не видно, понимаете?

Оксана Галькевич: Гузель, а запах какой-то в воздухе?

Константин Чуриков: Запах серы?

Зритель: Ой, запах? Я не знаю, как описать его.

Оксана Галькевич: Ну, он есть, он присутствует? Некий специфический запах, да?

Зритель: Конечно, конечно. Как сказать? Привкус остается такой во рту. Понимаете? У нас мама была в этот период здесь, она говорит: «Что за вкус во рту железа возникает, когда я на улице?» Я сама езжу на машине, на такси, и из-за этого я как бы старалась меньше находиться на улице, не зная об этом. Но сейчас Новый год прошел, я была в деревне. Приехала – и у меня резко пропадает голос, мне опять плохо.

Константин Чуриков: Гузель, скажите, что касается измерений предельно допустимых концентраций диоксида серы. Вот насколько вы верите этим показателям, которые официально объявляются? Вообще доводят ли эту информацию до вашего сведения?

Зритель: На портале городском это все доводят, но на данном этапе вообще жизни я вообще никому не верю.

Оксана Галькевич: Гузель, скажите, пожалуйста, вот еще по врачам. Вы сказали, что вопросов у вас к ним нет, они работают до самого позднего времени. Но тем не менее врачи как-то связывают вот эту общую экологическую обстановку с вашим состоянием, с состоянием тех людей, которые сидят в очереди в коридоре? Они говорят: «Ну да. Вы же видите, там у нас ядовитое облако»?

Зритель: Трахиобронхит, по-моему, мне поставили, как бы ларингит. Я не знаю. То есть я с ними не так близка, чтобы с ними эту беседу вести.

Оксана Галькевич: Ну, понятно, хорошо. Спасибо.

Константин Чуриков: Да, спасибо большое за ваш звонок. Это была Гузель из города Сибай. Вы знаете, вот нам зрительница рассказывала о том, что с ней происходит. Мне страшно за детей. Наверное, в юном возрасте, в нежном возрасте последствия еще более серьезные?

Оксана Галькевич: Ну, она же сказала, что очень много детей.

Андрей Фролов: Ядовитые вещества воздействуют на организм… так называемая токсодоза, то есть не вообще на организм, а на килограмм веса. Соответственно, если ребенок маленький, 10 килограмм он весит, половина кости, то есть там 5 килограмм, а вдыхает он воздуха почти столько же, сколько и взрослый, ну, в 2 раза меньше, а весит в 10 раз меньше. То есть на ребенка получается воздействие в 5 раз сильнее будет, чем на взрослого, потому что количество вещества вредного, которое у него будет сорбироваться организмом, получается в 5 раз больше, чем для взрослого.

Оксана Галькевич: Вы знаете, на городском портале, как наша телезрительница сказала, постоянно сообщают информацию о том, что показали замеры. Замеры здесь в последние дни, я смотрю, делаются каждые два часа. Первые дни они проводились… Вот с 12 декабря здесь появляется информация, файлы на сайте администрации. Может быть, наши режиссеры покажут. Я посмотрела какие-то реперные, так скажем, точки…

Константин Чуриков: Открой прямо цифры, покажи сейчас.

Оксана Галькевич: Они не все легко открываются. Я перед эфиром кое-что распечатывала. Например, 12-е число, когда очень многие жители Сибая жаловались. Вы знаете, я посмотрела, а там по информации, по отчету – 12-е число, это самый первый файл – все в пределах нормы. Пределы нормы, пределы нормы… Тут несколько точек: раз, два, три, четыре… Шесть точек, где проводились замеры. И везде, в общем, неплохо. Только в одном месте наблюдется небольшая дымка. Это 12 декабря.

Дальше я посмотрела по 20 и 21 декабря, посмотрела по последним числам – 21 и 22 января уже. В общем, все примерно нормально, неплохо. Вот только 21 января, смотрите, здесь есть действительно превышение по диоксиду серы практически во всех точках наблюдения, здесь действительно превышение зафиксировано.

Андрей Фролов: Вы знаете, наблюдения, как и статистика, дело лукавое, потому что наблюдения можно проводить в определенное время в определенном месте. Если ветер поменялся, вы померяете, то у вас там будет чистый воздух совершенно. Но он поменяется через полчаса в другую сторону – и вы опять будете иметь 10 ПДК. Вот и все.

Оксана Галькевич: Вот смотрите. Костя, извини. Диоксид серы, точка № 1, улица Нуриманова, 9/1 – превышение в 19 раз предельно допустимых…

Андрей Фролов: Это предельно допустимая…

Оксана Галькевич: Другая точка…

Константин Чуриков: А нормативы какие?

Оксана Галькевич: 0,5. Превышено в 19 раз.

Андрей Фролов: Оксана, предельно допустимая концентрация – это та, при которой жить нельзя. Она поэтому и называется предельной.

Оксана Галькевич: В 19 раз превышена.

Андрей Фролов: Если она в 19 раз превышена, вы понимаете, там люди просто убиваются. Это газовая камера.

Оксана Галькевич: Точка № 4 – почти в 10,5 раза превышение. Точка № 3… Это все с официального портала

Константин Чуриков: Секунду!

Оксана Галькевич: 2,8. 4,8. 2,4. Очень много!

Константин Чуриков: Я тогда не понимаю одного. Скажите, у нас есть… А у нас же есть законы, связанные с чрезвычайными ситуациями, связанные с экологическими бедствиями. То есть, с точки зрения закона, как должна действовать власть?

Андрей Фролов: Ну, Хабиров же сказал: «У нас же нет сумасшедших». Значит, надо понимать так, что они это понимают и не делают просто ничего.

Константин Чуриков: Нет, подождите. У нас есть замечательное наше законодательство, где наверняка прописаны…

Андрей Фролов: Естественно.

Константин Чуриков: …условия возникновения ЧС, да?

Андрей Фролов: Естественно. Просто при длительном нахождении в таких ситуациях, естественно, нужно эвакуировать население. Но стоить это будет – 60 тысяч жителей этого города – сами понимаете, немалые деньги. Просто Башкирия, видимо, не имеет таких возможностей и считает, что пускай люди потихонечку дышат.

Константин Чуриков: А небедное предприятие УГМК?

Андрей Фролов: Оно Башкирии не подчиняется.

Оксана Галькевич: Которое, между прочим, производит 65% цинкового концентрата.

Андрей Фролов: Я думаю, скорее всего, она вообще к Башкирии отношения не имеет, а зарегистрирована где-нибудь на Кипре. Соответственно, тут есть некие… Карьер, который заброшенный, – не факт, что он вообще у них даже на балансе. То, что она его использовали, а потом оставила в таком виде… Это нужно в судебном порядке. Это будут адвокаты. У компании хорошие деньги, хорошие адвокаты. И я думаю, что добиться от нее ничего не удастся.

Оксана Галькевич: Подождите, мы сейчас о чем говорим? Мы говорим о том, что у республики нет денег, у республиканских властей, чтобы, допустим, перевезти людей в безопасное место. Нет средств ни у предприятия, ни у опять же республиканских властей, чтобы серьезно взяться и потушить этот пожар, используя какие-то правильные технологии.

Андрей Фролов: Там даже не то чтобы…

Оксана Галькевич: Проще – что? Оставить людей там, чтобы они что?

Андрей Фролов: Нет, тут дело в том, что…

Оксана Галькевич: Зарабатывали себе хронические заболевания? Ну, давайте проговорим. Чтобы они подрывали свое здоровье? Что?

Андрей Фролов: Нет, ну понимаете, тут вопрос в чем? Когда горит вот такой объект, то он имеет определенный ресурс горения. Вполне возможно, что они просто посчитали: «Да он еще полгода погорит, через полгода сам по себе потухнет. Ну и что суетиться?»

Константин Чуриков: Нам пишет сейчас вся страна. Архангельская область: «Если объявить чрезвычайную ситуацию, то это значит признать собственную несостоятельность. Какая власть это признает?» Значит, пишут нам из Челябинской области, там Коркинский разрез тоже, все примерно так же. Пишут нам из Башкирии активно, что ситуацию с карьером очень долго замалчивали. Кстати, как вы думаете, почему-то такая все-таки большая дистанция? Ну, в ноябре, уже с ноября, местные жители говорят, все это происходит. Почему до Москвы, вот сюда, в федеральное пространство так долго эта новость шла?

Андрей Фролов: Ну, это не новость. Дело в том, что у нас, понимаете, если взять нашу страну, то у нас одна треть находится в зоне, где могут чрезвычайные ситуации возникнуть. Две трети не находятся, но там не ступала нога человека. У нас практически в любом районе можно найти такие же объекты, которые экологически опасны. Если принимать серьезные меры и пытаться что-то сделать, то у нас государство больше ничем не должно заниматься, а оно должно заниматься только тем, чтобы ликвидировать эти последствия.

Константин Чуриков: Скажите, пожалуйста, заказать какую-то независимую экспертизу, взять пробы воздуха – это дорого? И как это сделать?

Андрей Фролов: Ну, в принципе – да. Потому что один нормальный анализ порядка 20 тысяч рублей стоит.

Оксана Галькевич: Подождите. А почему туда зеленые со всех концов страны не летят, общественные организации, чтобы проводить свою независимую экспертизу?

Андрей Фролов: А что они могут сделать?

Оксана Галькевич: Ну, как что?

Андрей Фролов: Нет, они показывают, что у вас 19 ПДК. Какая еще экспертиза нужна, если официальные органы говорят, что это смертельная доза для людей, если они там будут долго находиться? То есть у них будут… Я вам приведу пример. Когда в Москве было задымление в 2010 году…

Оксана Галькевич: Вот! Я хотела спросить. В Москве ведь тогда горело не так долго.

Андрей Фролов: Не так долго.

Оксана Галькевич: И брошены были огромные силы на это.

Андрей Фролов: Я вам приведу пример просто. В Москве, хотя там, конечно, население больше, но за то время, пока это было, порядка полутора месяцев горело, горел торф, там только CO был, угарный газ. И концентрации не такие, по всей видимости, не 19 ПДК было. Вот у нас в Москве было 10 тысяч сверхсмертей.

Оксана Галькевич: Да.

Андрей Фролов: Вот 10 тысяч людей умерло дополнительно. Поэтому можно считать, что если там так же будет… А газ убивает – не то что человек взял, отравился просто и задыхается. Просто те болячки, которые у него есть – та же астма, какие-то другие болезни, – они резко обостряются. И врачи – они же ставят симптоматику, смотрят, что проявляется, а не причину. А причина… Это нельзя вылечить, если ты постоянно находишься под воздействием этого газа.

Константин Чуриков: Что надо сделать, чтобы минимизировать подобные ситуации в будущем?

Андрей Фролов: Первое – это, конечно, нормальный мониторинг таких объектов. Его просто не было, поэтому было упущено время. Потому что когда началось возгорание, и было понятно, что там такая ситуация, можно было достаточно дешево, буквально с двумя бульдозерами все это дело расчистить, локализовать и не допускать возгорания. Когда он разгорелся и горит там уже сотни метров, конечно, никакая пульпа, никакая закачка его не остановит. Надежда может быть только на то, что действительно начнутся дожди, начнется выпадение осадков – и это как-то нивелирует это дело. Понимаете?

Оксана Галькевич: Слушайте, а в этом районе еще такие проблемные точки есть?

Андрей Фролов: Ну конечно.

Оксана Галькевич: Наверняка есть какие-то по соседству карьеры.

Андрей Фролов: Конечно

Оксана Галькевич: Ведь если есть залежи этих колчеданов, они как-то распространены на обширной территории.

Андрей Фролов: Там достаточно много таких карьеров. И вопрос просто в том, что в данном случае это вышло уже на поверхность, стало явным, а другие карьеры тоже в таком состоянии. Это потенциальные такие бомбы, которые могут взорваться – ну, не в этом году, так в следующем, через десять лет. Ну, рано или поздно это произойдет.

Константин Чуриков: Скажите, а какие последствия должны быть для владельца предприятия, с точки зрения закона, если возбуждается уголовное дело?

Андрей Фролов: Понимаете, первый вопрос, который нужно будет сейчас смотреть, – это принадлежность этого карьера. Потому что предприятие могло его просто передать как брошенный объект. Потому что у нас же как? Делается фирма, на которую этот объект передается, а потом она банкротится – и объект становится бесхозным. И все, и концов не найдете. Никакой ответственности никто не будет нести.

Оксана Галькевич: Нет, ну подождите. Ну хорошо…

Константин Чуриков: Здесь все конкретно. Вот сошлемся на источники – на «Коммерсант», который писал, в Башкортостане. Тут все пишут, что это как раз таки дочерняя компания Уральского горно-металлургического…

Андрей Фролов: Ну, не факт, что эта дочерняя компания уже не обанкрочена или не ликвидирована. Соответственно, остается…

Оксана Галькевич: Слушайте, почему не объявляется, может быть, какая-то ситуация, к которой подтягиваются уже федеральные силы? Ну простите, когда горит тайга и региональные власти не могут справиться самостоятельно, объявляют режим чрезвычайной ситуации – и прилетают федералы. Приезжают, прилетают…

Андрей Фролов: Вы знаете, Оксана, вы на самом деле заблуждаетесь.

Оксана Галькевич: 61 тысяча человек в Сибае живет! Я хочу понять.

Андрей Фролов: Оксана, у нас в России каждый год горит 4,5 миллиона гектаров леса, 4,5 миллиона. Если смотреть… Вот у нас народ жалуется, что китайцы вырубают у нас лес. Так вот, китайцы вырубят такую площадь за 20 лет, если они будут рубить. Представляете? Вот столько сжигается. И никто ничего не делает. Эти леса горят, и еще сами мы их поджигаем, потому что есть люди, которые в этом заинтересованы.

Оксана Галькевич: Хорошо. Но когда уже есть угроза населению, населенным пунктам, то тут же прилетают силы МЧС и начинают с воздуха сбрасывать. Здесь почему этого не делается?

Андрей Фролов: В данном случае это уже вопрос МЧС, вопрос не Башкирии, потому что, когда страдает население, нужно вмешиваться уже федеральным властям. Потому что понятно, что если бы башкирцы могли сами сделать, я думаю, они бы приняли меры. Понимаете, население Башкирии – 4 миллиона человек, это пол-Москвы. И это на всю Башкирию. Поэтому, даже если смотреть по тем ресурсам, которые у них есть… Ну, наверняка у них не настолько много даже той же техники, чтобы этот карьер быстро затушить.

Константин Чуриков: Я читал мнение одного из экспертов. Он говорит, что тушить всю эту «радость» можно долго, хоть десять лет. Это правда?

Андрей Фролов: Да.

Оксана Галькевич: Если ушло куда-нибудь внутрь.

Андрей Фролов: Нет, там вопрос в чем? Почему загорается? Просто когда образовались эти колчеданы, не было доступа кислорода. Они образовывались, еще когда в атмосфере было 2–3% кислорода. Сейчас, когда их раскопали, в воздухе происходит окисление… Соответственно, колчедан – это что? Это металл, это медь и сера, соединение. Металл окисляется, а сера кристаллизуется – и образуются просто чистые куски серы, которые в виде прожилок. И они потихонечку, так сказать, заполняются. И по мере того, как заполнение идет, происходит контакт с кислородом. И оно проходит на несколько метров в глубину – на 2–3 метра. Вот здесь сера образовалась. И если ее поджечь, то по этим прожилкам начинается горение. Это как серные свечи, которые мы на дачах используем. И она распространяется потихоньку. Она распространяется в определенном пласте. Этот пласт можно было локализовать и не дать дальше распространяться. А сейчас, когда уже такие масштабы, что туда не сунешься, потому что… Ну, понимаете, даже рабочих посылать в этот «котел» – это их травить. Это надо просто в противогазах идти.

Константин Чуриков: Мы надеемся, что местные власти проявят достаточное внимание к этой такой уже не тлеющей, а просто горячей теме, горячей проблеме. Спасибо. Мы будем следить за ситуацией. У нас в студии был Андрей Фролов, сопредседатель Союза экологических общественных организаций города Москвы.

Оксана Галькевич: Ну а мы не прощаемся, продолжаем прямой эфир. У нас впереди еще одна важная тема – рубрика «ЖКХ по-нашему». Будем говорить о том, как у нас перерабатывается мусор, как работает мусорная реформа.

Об экологической катастрофе в Башкирии