Антон Алфимов: Итак, к "закону Яровой". Сегодня Госдума во втором и третьем чтениях сразу рассмотрела антитеррористический пакет, внесенный депутатом Ириной Яровой. Он содержит поправки в ряд законов, которые расширяют полномочия государства, ужесточают контроль над жителями страны и ограничивает права – и все это ради борьбы с террористами. " Ольга Арсланова: Будем разбираться. Итак, действительно, "закон Яровой" – так его окрестили наши коллеги-журналисты – принят, успел наделать очень много шума, причем по некоторым пунктам одинаково не понравился этот документ и большой части общества, и правительству. Так что документ спешно дорабатывали. До последнего момента – окончательные поправки раздавались парламентариям буквально за несколько минут до обсуждения. Удивительно, как они успели это все изучить. Давайте посмотрим, что в итоге в этом документе осталось. Итак, в законодательстве появился новый состав преступления – международный терроризм. Наказание – от 10 лет до пожизненного заключения. Далее: возрастной порог наказания за терроризм снижен до 14 лет. За публичные призывы к терроризму и его оправдание в Интернете – от большого штрафа (300 тысяч рублей) до 7-летнего срока заключения. Еще одна новая статья, о которой много говорят – несообщение о преступлении. За это можно сесть в тюрьму на год. Пакет Яровой ужесточает контроль за перепиской нашей с вами: операторов связи обязали полгода хранить сообщения пользователей. Некоторые предложения Яровой и сенатора Озерова, как мы все помним, не прошли. Например, о лишении гражданства России – именно такое наказание предусматривалось для осужденных за терроризм и экстремизм в нашей стране, а еще для тех, кто работает в иностранных судах или международных организациях, где Россия не представлена. Более того, из пакета Яровой убрали норму о запрете на выезд из России для граждан с неснятой или непогашенной судимостью по статьям о терроризме и экстремизме; исчезли некоторые спорные предложения о религиозно-миссионерской деятельности. Почему так произошло? Почему так быстро вносились изменения? Почему вычеркнули самые скандальные, спорные нормы? И с каким законом мы в итоге с вами будем жить? Обсудим это с нашим гостем. К нам пришел Андрей Бабушкин, член Совета по правам человека. Здравствуйте. Андрей Бабушкин: Здравствуйте. Ольга Арсланова: Естественно, первая реакция очень многих – специально внесли абсурдные, яркие, спорные нормы, для того чтобы их потом ожидаемо убрать, а самое вредное все равно оставить под шумок. Действительно так было? Я убежден, что благодаря "закону Яровой" экстремисты и террористы в нашей стране получат второе дыхание  Андрей Бабушкин: Ну, знаете, не исключено, что действительно пошли по пути "засунем в эту корзину все, вытащим из нее наиболее плохо пахнущие продукты, из них что-то останется". Но если говорить в целом об этом законе, опасность его в другом. Это закон о создании видимости борьбы с терроризмом и на самом деле о поощрении терроризма. Я убежден, что благодаря этому закону экстремисты и террористы в нашей стране получат второе дыхание. Ольга Арсланова: Расскажите, почему? Парадоксально. Андрей Бабушкин: Дело все в том, что борьба с экстремизмом и терроризмом должна вестись на нескольких фронтах. Два основных фронта – это социально-экономический и нравственно-культурный. Там, где население имеет работу, имеет образование, имеет уверенность в завтрашнем дне, понимает, что терроризм и экстремизм это тупик, это шаг человека, находящегося в состоянии безнадежности – там никакие террористические идеи популярности получить не могут. Ольга Арсланова: У нас есть такие страны в мире? Андрей Бабушкин: Конечно. Таких стран достаточно много. Такие страны есть на постсоветском пространстве. Таких регионов немало у нас в нашей собственной стране. Мы же с вами видим, что в основном терроризм и экстремизм получает питательную почву в тех регионах, где массовая безработица, где молодежь не знает, куда ей идти, где молодежь не может получить нормального образования и так далее. Силовые методы противодействия экстремизму и терроризму – они очень важны. Но надо сказать честно: во всех странах мира, где терроризм и экстремизм удалось обуздать – в Северной Ирландии, в Индии, в Шри-Ланке – они были всегда дополнительными методами. Основными являются социально-экономические. Что мы с вами видим из этого закона? Этот закон устанавливает, что создаются так называемые антитеррористические комиссии в регионах. Более того, он предусматривает, что формируются полномочия органов местного самоуправления в области противодействия терроризму – статья 5.2 закона. И здесь говорится, что органы местного самоуправления обеспечат выполнение требований антитеррористической защищенности объектов, находящихся в муниципальной собственности. Вроде бы совершенно безобидный пункт. Что это за объект? – это дома культуры, это школы, это фельдшерско-акушерские пункты, это библиотеки. То есть таким образом создаются условия для того, чтоб ни дай бог в одну какую-то аптеку ворвались террористы, в клуб ворвались террористы, в какой-то библиотеке прогремел взрыв. Мы еще не знаем, кто это сделал – террористы или люди, которые косят под террористов, но немедленно по всей стране возникает истерия, приходят тысячи комиссий, выясняют, где там охрана, где там датчики и видеокамеры. И к чему это приводит? – это приводит к тому, что десятки тысяч объектов культуры, социальные объекты, магазины – так их антитеррористическая защищенность не обеспечена, и они закрываются, их услуги становятся намного более дорогими. Эти регионы, где все это закрывается, становятся еще более депрессивными. Крошечное село, которое держится за счет вот этих библиотеки, маленькой школы, детского сада, фельдшерско-акушерского пункта, после того, как начинает бороться с терроризмом, оказывается полностью без социальной инфраструктуры. То есть люди оказываются предоставлены сами себе, и терроризм получает второе дыхание – он получает новый толчок за счет того, что депрессивность этих регионов не снимается, она усиливается. То есть под видом борьбы с терроризмом, под созданием видимости борьбы с терроризмом и экстремизмом на самом деле, как мне кажется, террористам и экстремистам делается невероятно щедрый и опасный подарок. Антон Алфимов: То есть Вам кажется, что эти законы не про террористов, они про нас с Вами? Андрей Бабушкин: Они несомненно про нас с Вами. Но самое страшное не в этом. Ведь есть спящие законы; есть нормы, которые появляются и никогда не расцветают пышным цветом, и мы даже не знаем про существование этих норм. С этим законом так не произойдет. Этот закон нанесет огромный ущерб миллионам людей, которые сегодня даже и не слышали про этот закон. И станет подарком для террористов. Почему? Потому что одной из питательных идей, которые ложатся в основе террористической деятельности, есть идея неуважения к государству, неуважение к закону. И не верят тому, что государство может принять умные законы. И вот, к сожалению, как нарочно авторы этого закона пытаются проиллюстрировать вот такого рода опасные идеи. Ольга Арсланова: Очень многие критики этого документа отметили появление норм, нарушающих наши с Вами права. Нам стоит бояться того, что свободы у нас станет намного меньше? Андрей Бабушкин: Я думаю, стоит. Старая пословица гласит: "Если закон может работать плохо, он будет работать плохо; если закон может пониматься ошибочно, он будет пониматься ошибочно". Мы видим в этом законе огромное количество посягательств на наши права. Возьмем с вами, скажем, то, что стало неотъемлемой частью нашей жизни – Интернет, пользование сотовой связью. Уже на сегодняшний день операторы сотовой связи посчитали, что хранение вот этой информации в сроки, установленные законом, повлечет дополнительные расходы на несколько триллионов рублей. Ольга Арсланова: Которые лягут на наши с Вами плечи. Андрей Бабушкин: Лягут в наши карманы – на плечах-то мы деньги не носим. Ольга Арсланова: Ну да. Андрей Бабушкин: Это будут не государственные субвенции, это будут не снижения прибыли операторов сотовой связи – это будет удорожание сотовой связи. Ольга Арсланова: Давайте разберем некоторые положения. Многих смутил пункт о тюремных сроках, обязательных тюремных сроках за недоносительство. Я так понимаю, что раньше что-то подобное было, но в более мягкой форме. Андрей Бабушкин: Нет. Раньше, до 1997 г., была статья "недонесение". Оно касалось лиц, которые были свидетелями тяжких преступлений (понятия "особо тяжкое преступление" Уголовный кодекс РСФРС не содержал). И действительно, эти лица могли быть наказаны на срок до 3 лет лишения свободы; если мне память не изменяет, это была статья 167 УК РСФСР. Потом недонесение убрали, и осталась статья 316 – это помощь в сокрытии преступления. Ну к недонесению лично у меня сложное очень отношение. Я ввел бы административную ответственность за недонесение о преступлении, если человек, скажем так, не является близким родственником. Но мы видим, что эта норма касается и близких родственников. К тому же, понимаете, когда мы говорим о недонесении, ведь очень важно, чтобы человек понимал, что речь идет о подготовке преступления. Мне в руки уже попадали приговора, когда человек был искренне убежден, что его брат, сын, дядя на самом деле ходят сделать что-то хорошее, доброе, он не понимал смысла этой преступной деятельности. Но потом попадал под раздачу и получал, в общем-то, свои срока за пособничество в действии незаконных вооруженных формирований. И не очень-то наше правосудие его смогло защитить. Поэтому с учетом правовой неопределенности этих норм, с учетом дефектов нашего правосудия, с учетом того, что очень многие следователи – это молодые ребята, которых заботит не судьба того, в отношении кого они расследуют уголовное дело, а собственная карьера. А вот этот человек, сидящий перед ним на стуле обвиняемого, подсудимого, подследственного – он просто для него некий материал, при помощи которого он лепит свою карьеру. С учетом этих практических аспектов, психологических и этических, я думаю, что норма об ответственности за недонесение станет очень опасным фактором нашей жизни. Десятки тысяч людей, только увидев, что что-то непонятное происходит у соседа, у родственника, побегут строчить доносы, опасаясь, что их привлекут к ответственности за недонесение. А еще десятки тысяч людей, заведомо зная, что ничего плохого не происходит, решив свести счет со своими противниками, используют этот механизм, для того чтобы бить по своим врагам. Я когда был в Ингушетии несколько лет назад, у меня была очень интересная экскурсия. Меня возили по городу Назрань и говорили: вот смотри, вот здесь вот огнемет применили. Я говорю: ничего себе. А это? – гранатомет. А это? – пулемет. Я говорю: террористы? – нет, это уволенные государственные чиновники, которые были обижены на то, как с ними поступили: косили под террористов, наняли разных товарищей с гор, и эти товарищи здесь налоговую обстреляли, здесь судебных приставов. Я говорю: быть такого не может! Мне говорят: подожди, может. Раскрывают папочку, а там вступившие в законную силу приговоры по этим адресам и лицам, понимаете. То есть когда законодатель принимает закон, он должен предусмотреть в этом законе, как и в любом механизме (а закон - это механизм) защиту от дурака. Но, к сожалению, нынешний состав Государственной Думы оказался не способен на то, чтобы закон обеспечить такого рода нехитрым механизмом защиты. Антон Алфимов: Как Вам кажется, почему в последний момент этот пакет был внесен и рассматривался в последний день сессии? Ольга Арсланова: Очень как-то стремительно. Андрей Бабушкин: Знаете, мы это предвидели. Совет при Президенте ожидал такого развития событий. Антон Алфимов: Просто закон крупный, ключевой. Один из самых важных за весь созыв – и в последний день. Мы стали законодательством-посмешищем для общества. Но это смех сквозь слезы: если президент подпишет "закон Яровой", смеяться многим из нас придется очень недолго Андрей Бабушкин: Вот представьте себе: вы летите в отпуск. Вы внимательно все собираете в своем чемодане. И вдруг вы узнаете, что самолет-то улетает через 3 часа. Вы можете не успеть. Что, вы будете внимательно просматривать каждую вещь? Вам что засунули – даже если вам недоброжелатель-сосед бомбу засунет в ваш чемодан, вы эту бомбу проглядите. Таким образом и здесь. Законодатель спешил, ему внушили, что он во что бы то ни стало должен принять этот закон, внимательно прочесть, осознать, посоветоваться с учеными, посоветоваться с избирателями, посоветоваться со своей собственной совестью. Законодатель в данной ситуации не смог, и мы видим то, что появилось на белый свет. То есть мы сегодня стали, извините, законодательством-посмешищем для российского общества. Но это смех сквозь слезы: я боюсь, что если президент подпишет этот закон, смеяться многим из нас придется очень недолго. Ольга Арсланова: Кто может ошибочно, незаслуженно попасть под действие закона об экстремизме и терроризме? Что может быть трактовано как экстремизм и терроризм, не являясь по сути этими вещами? Андрей Бабушкин: Ну Вы понимаете, на сегодняшний день уже мы видим ситуацию, когда человек, например, возмущен: у него под окном, в парке решили построить элитное жилье. Он выходит сегодня на пикет и подает заявку на митинг. И получает предупреждение от прокурора, что по закону о митингах, по закону об  экстремизме вот такие-то и такие-то статьи про него. Он выходит на митинг какой-то там политической оппозиции – человек совершенно аполитичный, он не хочет, чтобы под окном вместо детской площадки был шумный, наглый, офисно-деловой центр. И уже за ним следят ребята из центра Э – центра противодействия экстремизму. То есть мы с вами видим, что на сегодняшний день понятие экстремизма понимается очень широко, оно утратило свой первозданно чистый характер, который имело в конце 1990-х годов. И на сегодняшний день в некоторых регионах любая политическая активность воспринимается как экстремизм. Например, мы знаем, что в одной республике даже члена Президентского совета, назначенного указом президента, Игоря Александровича Каляпина признали экстремистом, и как только что-то в республике происходит, немедленно говорят: о, это точно сделал Каляпин. Человек, который встречается с президентом регулярно и озвучивает ему свою позицию по ситуации с правами человека. То есть мы с вами видим, что у чиновников недобросовестных, недалеких пределов фантазии о том, что такое экстремизм, просто нет. Антон Алфимов: Любопытно. Кстати, никто не обратил внимание, как сегодня принимался этот закон? Сколько было "за"? Андрей Бабушкин: Не видел я. Ольга Арсланова: Там большинство, по-моему, 230 с чем-то – надо перепроверить – "за".  Антон Алфимов: Там многие не пришли, что ли? Ольга Арсланова: Там один только воздержался, да. А 100 с небольшим против. Появилась такая своеобразная мера по поводу помощи незаконным мигрантам. Подразумевается тюремный срок и наказание за помощь нелегалам. Насколько это может быть опасно? Андрей Бабушкин: Эта норма и на сегодняшний день есть – правда, она немножко иначе выглядит. Эта норма о так называемой фиктивной регистрации, что если человека взяли и зарегистрировали по другому адресу человека. Мы знаем, что с мигрантами очень интересная ситуация: он зарегистрирован часто по адресу работодателя, что не является нарушением закона, а проживать, естественно, в офисе или в магазине он не может, он проживает на снимаемой жилой площади. И уже на сегодняшний день это является нарушением законодательства. И мы с вами видим, что сотни тысяч людей, которые добросовестно работают и ведут себя в России, из-за дефекта российского законодательства стали нелегалами, стали нарушителями закона. Но новая норма усиливает этот репрессивный подход. Она говорит каждому человеку: ты можешь стать нарушителем, берегись; если ты не лоялен, если ты высказываешь свое мнение там, где тебя не спрашивают, у тебя могут быть неприятные последствия. Ольга Арсланова: То есть в принципе любой арендодатель, который не захотел тщательно проверять документы своего жильца или регистрировать его на своей жилплощади, может сесть в тюрьму? Андрей Бабушкин: Любой. Любой человек просто хочет помочь своему родственнику… Ольга Арсланова: Даже так? Андрей Бабушкин: Вот родственник к вам приехал откуда-нибудь из Молдовы или Казахстана. И вы его к себе зарегистрировали не туда, куда нужно. И все, это может для вас стать предметом вашего преследования. Я столкнулся – не в рамках этого закона, в рамках предшествующего закона – с ситуацией: некая женщина, у нее трое было детей, она сама инвалид, муж умер, кормить детей было нечем, и она сдала комнату пяти человекам. Они там проживали, нормально себя вели, все оплачивали. Ее обвинили, что она занимается пособничеством нелегальной миграции. Женщина-москвичка, никого нигде не удерживала, в рабстве не держала. И возбудили против нее уголовное дело. Она тут еще как назло заболела, явиться на допрос к следователю не смогла. Следующий месяц – Новый год она встретила в следственном изоляторе. А дети ее оказались брошенными. Потом с трудом удалось выяснить, где эти дети находятся – соседи, слава богу, их забрали. С огромным трудом нам удалось через несколько недель эту женщину освободить. Уже сегодня такие ситуации происходили, еще до принятия этого закона. Но закон открывает самый широкий простор. Антон Алфимов: Смотрите: закон также обязывает операторов хранить данные в течение полугода. Как с этим быть? Насколько это технически вообще выполнимо? Андрей Бабушкин: Ну технически это выполнимо… Ольга Арсланова: Только дорого. Очень дорого. Антон Алфимов: А то закон есть, а, собственно, мощности нет. Андрей Бабушкин: Полгода, хоть пятьсот лет. У операторов, конечно, будет переходный период, на операторов будет возложена обязанность приобрести дополнительное оборудование. Эта норма достаточно противоречивая. С одной стороны, эта норма, конечно, если бы на сегодняшний день уровень научно-технического развития операторов сотовой связи был такой, что операторы могли бы без труда хранить эту информацию – а я думаю, что лет через 10 так и будет, это будет достаточно финансово неемкой деятельностью – то это было бы достаточно разумно. Почему? – потому что это позволило бы не только поймать злодея, но и позволило доказать, что человек, которого ошибочно считают злодеем, на самом деле не злодей. То есть норма в принципе не так уж и плоха. Но в нынешних условиях мы с вами видим, что она приведет к существенному удорожанию сотовой связи и приведет к тому, что некоторые категории населения, наверное, просто откажутся от использования сотовой связи в связи с тем, что она станет для них недоступной. Ольга Арсланова: Несколько сообщений от наших зрителей: "Сухари сушить – обложили, с 14 лет наказывают, ужас-ужас", "Дожили, будем под колпаком находиться, кошмар; причем у будущих депутатов будет отмазка, что приняла прежняя Дума". И задаются вопросом наши зрители, не получится ли, что нужно будет доносить, пока не донесли на тебя. И вот эта атмосфера стукачества вернется в нашу страну. Андрей Бабушкин: Получится, да. Можете представить себе, что вот когда были взрывы в Москве, люди начинали ловить предполагаемых террористов с гексогеном – помните ту историю? И действительно, было за счет заявлений граждан задержано около 120 преступников – действительно их задержали – и 5 преступников действительно имели отношение к различным насильственным преступлениям, в том числе и к терроризму. Это реальный факт. Но эти 120 задержанных стали результатом примерно около полумиллиона сообщений, которые по Москве и Московской области поступили правоохранительным органам. Это не значит, что было полмиллиона заявителей; иногда были психически больные люди, которые по 20 заявлений в час направляли куда только можно было направить. А сейчас у нас у каждого компьютер, у каждого Интернет, у каждого пока что еще мобильный телефон. Я думаю, что в случае, если вдруг реально не дай бог случится какое-то серьезное ЧП, связанное с терроризмом или в сознании граждан мнимо связанное с терроризмом, полумиллионом заявлений мы не отделаемся. Заявлений будет намного больше. А относительно возраста, понимаете, все новое – это хорошо забытое старое: в свое время в России 17 века уголовная ответственность наступала с 7 лет, потом советская власть подняла планку уголовной ответственности до 16 лет, а товарищ Сталин в 1935 г. опустил до 12 лет. Антон Алфимов: Это закон "о трех колосках"? Андрей Бабушкин: Нет, закон "о трех колосках" появляется позже – это закон уже 1937 года. А это совместное  постановление ЦИК и совнаркома об уголовной ответственности несовершеннолетних за кражи, грабежи, разбои, убийства и хищения железнодорожных грузов. Там было 2 постановления, и вторым из них возраст уголовной ответственности был снижен до 12 лет. Вот когда мы говорим с вами "воры в законе", "тюремная субкультура", мы фактически говорим об этом самом законе, потому что те дети, которые попали в возрасте 12 лет в тюрьму, они в дальнейшем практически все стали профессиональными преступниками, именно из них вышло большинство воров в законе, известных в 50-60-е годы; именно этот чудесный советский опыт 30-40-х годов способствовал криминализации, маргинализации общественного сознания и появлению, вхождению тюремной культуры в культуру нашу гражданскую. Так что мы сегодня идем по этому же пути. Ольга Арсланова: Давайте об Интернете поговорим. Появился пункт о довольно серьезном наказании за поощрение или оправдании терроризма или экстремизма в Интернете. У нас станет больше людей в тюрьме за репосты? У нас суды сегодня чувствуют себя очень вольготно Андрей Бабушкин: Да, конечно. Дело в том, что эта правовая норма, как и остальные, неопределенная. Вот, допустим, я излагаю позицию тех, кто поддерживает терроризм. Я просто рассуждаю. Я могу писать: как рассуждает террорист? И дальше я привожу абзац, как рассуждает террорист. Естественно, я не использую слова "якобы", "как будто бы", "мнимо" - я излагаю это так, чтобы моему читателю или моему оппоненту – я нахожусь в споре с кем-то – было интересно меня читать. То есть я не засоряю текст словами, которые показывают, что я этот текст не воспринимаю. Некий активный прокурор или следователь говорит: о, попался Бабушкин. Берет, вырывает это из контекста, убирает все обрамление моего текста и получает, что я являюсь пособником терроризма. Никакой защиты от такого рода трактовки текстов закон не содержит. И мы на сегодняшний день – извините, я просто приведу маленький пример: мы сейчас вернулись из Карачаево-Черкесии, там одна женщина работала налоговым инспектором. И она написала жалобу на начальника юридического отдела, которая неправильно провела проверки. Действительно неправильно. Что вы думаете? Суд признал ее виновной в клевете и осудил ее к уголовному наказанию. То есть у нас суды сегодня чувствуют себя очень вольготно. И они трактуют закон не так, как это имеет в виду законодатель, а так, как они это понимают исходя из не только своего правопонимания, но и из некой конъюнктуры политической. Поэтому я еще раз повторяю, что если какой-то закон может трактоваться неправильно, он обязательно будет трактоваться неправильно. Здесь вопрос только в том, что будет он трактоваться неправильно одним правоприменителем из тысячи или 999 правоприменителями из тысячи. Вот как стоит вопрос. Антон Алфимов: Большой вопрос еще, будет ли этот закон использоваться всегда в поле противодействия терроризму. Или, например, тот же самый доступ к информации – я не знаю, к телефонным переговорам, к переписке – может ли использоваться по другим делам, которые вообще никак не относятся ни к экстремизму, ни к терроризму? Андрей Бабушкин: А как мы с вами узнаем, относиться к экстремизму, терроризму или не относится? Антон Алфимов: Вот что в этом законе? Как прописан механизм? Андрей Бабушкин: Никакого механизма здесь закон не содержит. Антон Алфимов: То есть любому сотруднику правоохранительных органов может что-то показаться, он залезает к вам в переписку и, я не знаю, возбуждает какое-нибудь дело? Андрей Бабушкин: Нет, ну настолько примитивно это не будет происходить. Например, он получил поручение от своего начальника: ему сообщили, что в Московской области поймали при помощи анализа Интернета 100 террористов. В Москве еще ни одного не поймали. Ну не дело же, непорядок – в области поймали, в Москве не поймали. Его вызывает начальник: слушай, давай, у них 100, а у нас должно быть 105. И он напрягает, чтобы найти этих мнимых террористов, экстремистов. Ольга Арсланова: Можно последний вопрос? Понятно, что документ еще Совет Федераций должен принять, все формальные вещи должны быть соблюдены. Какая у него судьба? Ведь его, насколько я понимаю, написали законодатели. Он не спущен сверху. Что будет? Андрей Бабушкин: Трудно мне сказать, кто его писал. У меня свое мнение. Я думаю, что законодатели здесь были не совсем свободны в своем законотворчестве, и вряд ли такие наивные люди, которые не понимают, что подобного рода мерами ни с каким терроризмом, ни с каким экстремизмом не бороться и не победить его. Я надеюсь, что президент здесь проявит политическую мудрость. Потому что если ты хочешь быть президентом одной партии, да, у тебя есть уникальная возможность показать, что твоя партия самая крутая и всех вообще может прижать к ногтю; а если ты хочешь быть президентом всех россиян, ты должен быть очень осторожен в оперировании такого рода институтами и новациями, о которых говорит данное законодательство. А эти нормы – они крайне опасны: они могут ударить абсолютно по любому россиянину, начиная с последнего бомжа, нашедшего телефон, с которого звонили террористы, и положившего его себе в карман, и заканчивая, извините, президентом страны. Ни один человек не защищен от того, чтобы этот закон ударил по нему той своей частью, от которой он меньше всего ожидает получить какую-то неприятность. Ольга Арсланова: Спасибо. Антон Алфимов: Спасибо. Андрей Бабушкин, член Совета по правам человека.