Бедность - не повод для изъятия детей

Гости
Сергей Рыбальченко
председатель комиссии Общественной палаты РФ по демографии, защите семьи, детей и традиционных семейных ценностей

Александр Денисов: Кстати, День рыбака же был в выходные, по-моему, да? Вот как раз на День рыбака она и попалась, дорогуша.

Переходим к следующей теме: «Бедность не предлог для изъятия детей». В Госдуму внесли законопроект, запрещающий без разрешения суда изымать детей из семьи. Предполагается, что во внесудебном порядке это можно будет сделать, если только ребенку грозит опасность. Поводом для изменений послужили случаи, когда детей забирали по формальным признакам – например, из-за отсутствия ремонта в доме или безденежья родителей.

Подробнее на эту тему поговорим вместе с вами. Подключайтесь к нашему разговору. А также наш первый эксперт на связи – Виктория Данильченко, адвокат. Виктория Борисовна?

Анастасия Сорокина: Добрый день.

Виктория Данильченко: Да, здравствуйте, добрый вечер.

Александр Денисов: Здравствуйте. Виктория Борисовна, Павел Крашенинников (а он в том числе упоминается среди тех, кто внес этот законопроект), он рассказывал, что поводы могут быть… Ну, мы уже перечислили: отсутствие ремонта, безденежье…

Анастасия Сорокина: Нехватка игрушек, громкий плач.

Александр Денисов: Да, игрушки.

Анастасия Сорокина: Отсутствие отдельной комнаты.

Александр Денисов: Да, отсутствие отдельной комнаты. Это действительно так?

Анастасия Сорокина: На таких основаниях изымают детей?

Виктория Данильченко: Ну давайте скажем так: все-таки отсутствие игрушек и отдельной комнаты – это, наверное, уже какой-то совсем перебор, я бы сказала. Но изымают детей на сегодняшний момент по собственному разумению. То есть если мне кажется, что у вас нет дома еды, если мне кажется, что у вас ребенок неухоженный, я не знаю, какой-то нечесаный и так далее, то представителю органа опеки и попечительства никто на сегодняшний момент не может воспрепятствовать, чтобы вывести ребенка из семьи.

Это то, о чем мы говорим. Дать некий срок и сказать: «Ну-ка покрасьте потолок, чтобы он был белый. Ну-ка переклейте тут обои, еще что-то сделайте, какой-то косметический ремонт. И мы тогда посмотрим. Если вы себя ведете хорошо, то мы вам ребенка вернем». Вот такая история имеется.

Александр Денисов: Виктория Борисовна, извините уж, прерываю. А помните случай недавний в поселке Тюльпанный Оренбургской области? Там как раз не было ремонта, родители попросили 100 тысяч. Заявились туда органы опеки. И как раз вот тут, в этот момент угроза жизни и здоровью детей была, потому что они вырывали у матери детей, надевали ей наручники. Там было, по-моему, пять детей у них. Забирали кроху. Вот это была угроза реальная жизни и здоровью со стороны органов опеки.

Виктория Данильченко: Ну, совершенно верно, это была угроза жизни и здоровью. Как-то хотелось бы, чтобы если уж и забирать, то чтобы это была угроза жизни и здоровью все-таки детей, а не взрослому человеку. Поэтому когда мы говорим о той инициативе, о которой вы сегодня сказали, а именно Павел Крашенинников внес на обсуждение законопроект, то я поддерживаю просто всеми руками и ногами.

Анастасия Сорокина: А давайте подробнее о нем поговорим, потому что там интересный момент. Все равно детей могут изымать, если есть та самая угроза для здоровья, во внесудебном порядке, но теперь должны органы опеки или полиция писать заявление в суд, и суд будет рассматривать до 24 суток. То есть, по сути, сейчас…

Александр Денисов: До 24 часов, наверное, Настя.

Анастасия Сорокина: Да, до 24 часов, простите.

Виктория Данильченко: Конечно.

Анастасия Сорокина: То есть, по сути, одни сутки, один день есть на то, чтобы родители что-то могли изменить. Вот эта мера как-то сейчас… Что изменится в корне, если будет принят такой законопроект?

Виктория Данильченко: Вы знаете, многое что изменится в корне, потому что, во-первых, родителям дадут возможность объясниться, что произошло. То есть тот родитель, которому не все равно… И мы все-таки не говорим с вами про «детей-маугли» (не люблю это слово), где уже абсолютно понятно, что дети под угрозой, и если его сейчас не забрать, то дальше он умрет. То есть здесь по-другому, к сожалению, никакими другими словами не назовешь.

Послушайте, во-первых, может прийти кто-то из родителей, могут прийти оба родителя и объяснить, что произошло, почему такое произошло. И когда уже все-таки суд будет принимать решение об изъятии ребенка, то всегда есть чем апеллировать, я не знаю, и с точки зрения документов, и давать какие-то объяснения. Ну послушайте, все равно это же родители, это близкие люди, это основные люди для ребенка.

Второй момент. На сегодняшний день, если мы опять же говорим с вами об органах опеки, то объяснение этой несчастной матери, которая бежит и говорит: «Ну честное слово, у меня с завтрашнего дня работа, а сегодня я припозднилась», – или, наоборот, не пошла, или еще что-то. То есть никто никакие доводы не слышит.

И третий довод… Это уже суд будет решать, понимаете, если трещина в потолке или, я не знаю, колбасы нет в холодильнике, есть ли основания у органов опеки изъять ребенка из семьи.

И обращу ваше внимание, что, помимо суда, речь стоит еще и о прокуроре, потому что в этом случае прокурор точно так же должен быть участником процесса, и он точно так же должен находиться в судебном заседании и давать свое заключение.

Анастасия Сорокина: Законопроект принимается с целью «обеспечить конституционные положения о защите семьи и создании достойных условий для воспитания детей» (это цитата из заявления). Как может сейчас ситуация с защитой действительно семей поменяться, если будет принято это решение? Потому что иногда складывается впечатление, что органы опеки туда, куда надо было бы смотреть, не смотрят, а в тех ситуациях, где в принципе, в общем-то, можно было бы и не так жестко реагировать, проявляют иногда действительно чрезмерную жестокость.

Может быть, недостаточно этой меры, а как-то на органы опеки повлиять или вообще какие-то еще дополнительные меры нужно принять, чтобы действительно обеспечить достойные условия воспитания детей?

Виктория Данильченко: Ну смотрите. Достойные условия воспитания детей? Я думаю, в принципе не совсем правильно и не совсем грамотно, что у нас опека вдруг начала определять, достойны эти условия или нет. Да, с точки зрения какого-то нормального разума и подхода… То есть понятно, что если ты приходишь, а там, я не знаю, стены рушатся и в лучшем случае лампочка Ильича, нет воды или еще что-то – это чрезвычайные какие-то обстоятельства и условия. Это одно.

А если мы опять же мы с вами говорим о том, с чем приходят органы опеки и на что они обращают внимание, то зачастую, я с вами согласна, все бывает с точностью до наоборот. То есть в соответствии с каким-то идиотизмом дети у нас изымаются. А где действительно нужно пожалеть ребенка и что-то сделать для того, чтобы эта горе-мама, например, схватилась за голову и посмотрела, что происходит вокруг нее, и, может быть, каким-то неким способом, уж не изъятие детей в прямом смысле этого слова, но как-то чем-то пригрозить этой маме: «Если ты одумаешься, и срок у тебя в прямом смысле – три дня, то, хорошо, не будем». Но это все равно какие-то превентивные меры, а не огорошенно забирать этих детей и куда-то уводить и увозить.

И все же в новых условиях, которые нам предлагаются, только в случае смертельной опасности для ребенка органы опеки… Также собираются ввести и в закон «О полиции» поправки и дополнения по поводу того, что полицейские обязательно должны находиться в момент изъятия детей. Только в этом случае дети могут быть изъяты из семьи. Ну, действительно, мы не можем с вами сказать, что в этом случае Конституция не является гарантом. Безусловно, права и детей, и семьи в целом будут сохранены.

Александр Денисов: Виктория Борисовна, хотел у вас спросить. Может быть, вопрос не только законодательный, но и кадровый есть? Так получалось не по профессиональной надобности, а самому мне нужно было сходить в органы опеки. В Москве, в Калужской области я оказывался. Может быть, это мой опыт такой негативный. Я сталкивался с не очень приятными людьми, жестковатыми, подозрительными, не очень тебя слушающими. То есть, чтобы объяснить, приходилось еще куда-то звонить, жаловаться и говорить, что по таким-то причинам формальным отказывают. Звонили люди из департамента областного и говорили: «Вы что там творите? Решите вопрос, пойдите навстречу». Может быть, это мой негативный опыт.

А у вас какой был? У вас практика все-таки широкая. Вот когда сталкивались с органами опеки, какие выводы можно сделать о кадровом составе этих служб?

Виктория Данильченко: Слушайте, ну для меня это вообще абсолютно больной вопрос. В частности, и в СМИ, и везде, где я об этом либо даю интервью, либо говорю, я считаю, что кадровый вопрос просто безобразен в органах опеки. Я обращаю внимание: не плохой, а безобразный.

С одной стороны, вы говорите, что в отношении вас кто-то был подозрителен, хамоват, грубоват или еще как-то. Но я всегда говорю о каком-то стопроцентном равнодушии или стопроцентной заинтересованности. То есть как-то странно. Некая ангажированность почему-то откуда-то вдруг появляется. Совершенно не понятны причины, но почему-то вдруг кто-то из родителей становится совершенно золотым и серебряным, а другой – таким же мерзавцем. А что один, что другой – одного поля ягоды, если уж говорить. И это встречается очень и очень часто.

Я, поверьте, говорю не совершенно безапелляционные вещи, а мне есть по поводу чего и сомневаться, и очень много историй в силу своей профессии. Я практически каждый день встречаюсь с этими «чудо-представителями». Безусловно, безусловно, кадровый состав нужно менять. Там должны быть люди не только со специальным педагогическим образованием, предположим, но и люди не равнодушные к судьбам, люди не равнодушные и не настроенные на то, чтобы, не знаю, разбивать и уничтожать, как говорится, семью как ячейку общества, а все-таки помогать, вспоминать, чем они должны заниматься.

А то понимаете, что происходит? Это тоже удивительно. У нас почему-то обсуждают некий проект: «А давайте сделаем адвокатов, которые будут заниматься только детьми, представлять интересы вот этих малюпусечек трех лет, четырех лет». То есть, представляете, на серьезном уровне люди об этом задумываются. А что случилось с органами опеки? То есть уже вообще расписались в своей несостоятельности как организация? То есть эти вещи, например, у меня как у специалиста по семейному праву, в том числе по детям… у меня волосы лезут, честно вам говорю.

Александр Денисов: Спасибо вам большое, Виктория Борисовна, спасибо за комментарий. На связи у нас была адвокат Виктория Данильченко.

Сейчас мы пообщаемся со следующим нашим экспертом. Можем почитать сообщения.

Анастасия Сорокина: Очень много информации. Почему-то нам пишут, что мы эту тему решили взять по инициативе кого-то, кто-то предложил нам ее взять. Мы, честно говоря, сделали это сами, потому что не могли пройти мимо.

Александр Денисов: Жизнь предложила.

Анастасия Сорокина: Жизнь предложила, да. А зрители предлагают, прежде чем отбирать детей, обеспечить родителей достойной зарплатой и помочь. То есть сначала помогать, а потом применять карательные меры. И вот таких сообщений много – и из Краснодарского края, из Ленинградской области, Волгоградской. Солидарны во мнениях, что карательные меры – это не то, с чего нужно начинать заботу о детях.

Александр Денисов: А вот жалуются (видимо, негативный опыт с органами соцзащиты тоже был): «Соцзащита превратилась в соцнападение». Ну, безусловно, кто-то и от души работает, а кто-то – формально.

У нас на связи есть зритель – Сергей из Москвы. Пообщаемся.

Анастасия Сорокина: Сергей, здравствуйте.

Зритель: Добрый вечер. Мое мнение такое. Закон, который сейчас принимается, абсолютно правильный. Во-первых, для того чтобы изъять ребенка, необходимо все это проводить через судебный процесс. Судья будет видеть материалы дела, судья будет беседовать и с детьми, если они в возрасте таком, что можно спросить, и с родителями, и с органами опеки, и с органами МВД. И будут принимать решение. Могут и отсрочить изъятие, дать какой-то испытательный срок. Это первое.

И второе. Органы опеки должны быть не карающим органом, а помогающим. То есть, прежде чем изъять, надо сначала этой семье помочь каким-то образом через другие государственные органы встать на ноги. Разные ситуации бывают. Вот такое мое мнение.

Александр Денисов: Вы знаете, вот вы солидарны с Павлом Крашенинниковым, который внес законопроект в Госдуму. Он там сказал, что обычно, если не хотят помогать семье решить определенные проблемы, то изымают детей. Забрали – и все, и дело с концами, решено.

Анастасия Сорокина: Спасибо, Сергей, за звонок.

Поговорим с нашим следующим экспертом. Сергей Рыбальченко, председатель Комиссии Общественной Российской Федерации по демографии, защите семьи, детства и традиционных семейных ценностей. Сергей Игоревич, добрый вечер.

Сергей Рыбальченко: Да, добрый вечер.

Александр Денисов: Сергей Игоревич, а вообще насколько эта практика распространенная – изымать детей по формальным признакам? Ну, назовем их так. Их перечислял Павел Крашенинников: нет игрушек, ремонт плохой, родители бедноваты.

Сергей Рыбальченко: Вы знаете, все зависит в конечном счете от конкретного региона и от органов опеки в данном случае, от сложившейся практики в их деятельности. Это раз.

Во-вторых, конечно же, эта ситуация подталкивает к злоупотреблениям со стороны некоторых должностных лиц и к субъективизму. Я в своей практике достаточно часто сталкивался с этими ситуациями, и иногда мне было очень трудно объяснить, почему органы опеки принимают такие решения, недовольны родителями. У них есть определенные требования, которые родители не выполняют, и это является для них иногда основанием для того, чтобы принимать решения об изъятии ребенка из семьи.

Александр Денисов: А помочь было легко или тоже трудно? Вернуть ребенка в семью – это сложно сделать?

Сергей Рыбальченко: Вы знаете, все зависит от семьи. Есть семьи, где родители бьются за детей, за то, чтобы дети были с ними. Ну практически любой родитель бьется и стремится. И он, естественно, против того, чтобы его лишали родительских прав. Но возникает некая психологическая ситуация. Как только родителя лишают родительских прав, допустим, если у родителя есть неблагополучные определенные тенденции (например, алкоголизм или наркомания), то у него этот барьер снимается. И потом вернуть ребенка в семью уже достаточно сложно.

Поэтому я считаю, что закон, который сейчас внесен, с одной стороны, он решает долгожданную проблему отказа от субъективных и волюнтаристских подходов при изъятии ребенка из семьи, когда это решение не судебное. С другой стороны, ничто не портит так закон, как правоприменительная практика. Поэтому у нас среди членов Общественной палаты на сегодняшний день нет четкого единства пока в поддержке закона.

Например, я считаю, что, безусловно, закон лучше, чем та практика, которая на сегодняшний день существует. Но в то же время там есть нюансы, на которые обращают внимание общественники. И я тоже на них обращаю внимание. Например, решение принимается очень быстро, в течение 24 часов. Подготовиться у родителя к этому заседанию мало времени. А вот органы опеки, которые собирают эту информацию, безусловно, будут всегда более готовы.

Второе. Родитель может присутствовать, как там написано, но есть ситуации, когда родитель находится в запое, например, и он просто не выйдет за это время. Он не выйдет и через неделю. А теперь по закону обязаны внести вопрос на рассмотрение о лишении родителя родительских прав. Я считаю, что это вообще крайняя мера – лишение родителя родительских прав. Это только в том случае, где действительно между родителем и ребенком уже нет никакой связи, и понятно, что пребывание в этой семье является прямой угрозой для жизни ребенка.

Но мы же понимаем, что нужно заниматься реабилитацией таких семей. И ребенку родную и кровную семью никто не заменит. Даже приемная семья, безусловно, являясь иногда лучшим местом, чем та семья неблагополучная, в которой он находится, все равно не может заменить ему ту первую семью.

Я почему на эти вопросы обратил внимание? Как раз по той причине, что это не просто мнения разных экспертов по этой теме. Мы уже сейчас фактически должны спрогнозировать, как будут вести себя в том или ином случае участники этого судебного процесса. И конечно же, у родителей, с моей точки зрения, должны быть такие же защитники, и они должны быть своевременно предоставлены, как и у другой стороны.

Александр Денисов: А кто это будет, Сергей Игоревич? Кто это будет?

Анастасия Сорокина: Сергей Игоревич, Виктория Данильченко говорила о том, что сейчас идут вообще предложения ввести отдельных защитников для детей, которые будут на их стороне.

Сергей Рыбальченко: Вы знаете, я боюсь коммерциализации этой сферы. Сейчас это выполняют общественные организации. Если это будет специальный представитель, то понятно, что этот вопрос начнет выходить в сферу каких-то материальных решений. Иногда те семьи, у которых нет этих возможностей, они не смогут воспользоваться услугами в данном случае адвокатов, специализирующихся по этой теме. Я считаю, что…

Александр Денисов: А может, тут проще поступить, Сергей Игоревич? Госзащита же есть при уголовном деле. Точно так же и здесь.

Сергей Рыбальченко: Конечно, конечно, конечно. Но я считаю, что нет сейчас, например, в законе, не упоминается уполномоченный по правам ребенка. Уполномоченный по правам ребенка все-таки стоит не только на стороне ребенка, но и на стороне семьи, потому что для ребенка, безусловно, главная среда – это семья. Я напомню, что по Конституции семейное воспитание имеет приоритет, прежде всего, поэтому государство должно защищать не просто ребенка, а государство должно защищать семью и ту среду, в которой ребенку находиться в данном случае комфортно.

Мне кажется, что эти вопросы требуют обсуждения, возможно, корректировки уже на этапе принятия этого закона. Вот я, например, сторонник того, что такие новации, а особенно революционные, все-таки должны проходить определенную отработку в некоторых пилотных регионах. И только после этого, после того, как мы увидим проблемы, которые могут возникнуть при реализации данного закона, его распространять в других регионах.

Александр Денисов: Сергей Игоревич, вот с вами согласны зрители, пишут: «Полностью поддерживаем, в семье лучше оставлять».

Давайте со зрителями пообщаемся и продолжим наш разговор.

Анастасия Сорокина: Елена из Тверской области будет первой, давайте с ней поговорим. Елена, здравствуйте.

Зритель: Здравствуйте.

Анастасия Сорокина: Елена, что вы думаете по поводу нового законопроекта, который предложили внести?

Зритель: Вы знаете, у меня такое ощущение вообще складывается, что у нас законодательство идет как-то не параллельно специалистам опеки и вообще работникам опеки. У нас законодательство само по себе, а опека работает сама по себе. И я не считаю, что очень грубые люди работают в опеке и что они изымают по первому щелчку.

Анастасия Сорокина: Елена, а вы работаете в опеке, верно?

Зритель: Да.

Александр Денисов: Ну и хорошо, что не все грубые люди. Конечно, это было бы нелепостью – утверждать, что все грубые и плохие. Безусловно! Но разные случаи есть, поэтому мы и обратили внимание.

Зритель: Понимаете, чтобы изъять ребенка из семьи, нужно доказать, что ребенок находится в опасном положении. У нас используется одна-единственная статья в законе – об изъятии ребенка. И что значит «опека должна помочь семье выйти из трудной жизненной ситуации»? Как она может помочь малоимущей семье выйти из трудной жизненной ситуации? Мы работаем уже по факту, по законодательству с детками, оставшимися без попечения, а не с теми родителями, которые нуждаются. У нас совсем другая система работы с родителями, которые нуждаются в помощи. Понимаете?

Александр Денисов: Елена, а можно я вас спрошу про эту историю в Тюльпанном? Ну, слышали, да? Там проблемы были с жильем у этой семьи. Забрали детей. Глава администрации этого поселка взял на себя ответственность. А можно было, например, подыскать какой-то маневренный фонд, как говорят, квартиру получше, может быть, временную, чтобы не разделять семью, не забирать с таким шумом и жестоко детей?

Анастасия Сорокина: Ну, такая вопиющая была картина.

Александр Денисов: Просто по-другому решить. Можно было так сделать?

Зритель: Администрация вообще это делать не имела права, начнем с этого. Если вы считаете, что нужно принимать нужное законодательство, то надо его и выполнять. И если какая-то администрация выполнила законодательство неверно, то это нонсенс. Кто ей вообще разрешил изымать детей? Что за администрация? Органы опеки, я считаю, этого бы не сделали.

А с маневренным жильем у нас в стране вообще ужасная ситуация. В нашем городе, например, маневренного жилья нет. У нас о нем каждую неделю спрашивают – на детей, оставшихся без попечения, у которых нет жилья. Нет маневренного жилья. Мы готовы всех к себе домой взять, но это не выход из положения.

Александр Денисов: Конечно.

Анастасия Сорокина: То есть вы считаете, что органы опеки действуют в рамках полномочий?

Зритель: Естественно. Работаем только по закону. Мы уже больше трех лет, например, вообще не изымали детей из семей. Понимаете, больше трех лет. Потому что у нас сейчас есть еще другая организация, которая называется «Помощь семье и детям», которая именно с этими семьями работает. И мы пытаемся дать этим семьям хоть чуть-чуть исправиться.

Если мамка может сама готовить и вымыть полы – это уже плюс. А вот если она валяется на полу, а ребенок месячный голодный – и то сразу не будем изымать. Предложим положить в детское отделение, предположим, или временно поместить в государственное учреждение, чтобы мамка пришла в чувство.

Александр Денисов: Спасибо вам большое за рассказ.

Анастасия Сорокина: Спасибо, Елена, что пролили свет на вашу работу.

Александр Денисов: Елена из Тверской области.

Анастасия Сорокина: Есть еще звонок из Московской области, на связи Анастасия. Здравствуйте.

Зритель: Здравствуйте. Вы знаете, я абсолютно против данного закона Крашенинникова, потому что… Причем он так проталкивается активно, этот закон. Меня просто поражает, что закон Крашенинникова попадает в комитет Крашенинникова на одобрение – вместо того, чтобы попасть в Комитет по делам семьи.

Изъятие ребенка в течение 24 часов. А если у родителей тяжелая ситуация семейная, какие-то сложности, то разве такой родителей сможет найти в течение 24 часов нормального адвоката? И что значит вообще в целом по нашему законодательству угроза жизни и здоровью ребенка? Нигде никакие конкретные рамки не прописано. Вот что чиновнику придет в голову… Вот покажется ему, что возникла угроза жизни и здоровью ребенка – и в течение 24 часов ребенка изымают из семьи. Проходит суд, закрытый суд, насколько я понимаю. Закрытый, то есть он нигде не освещается. И как? Для ребенка лучше в любом случае даже самая плохая мать, ребенок ее все равно любит. И это все равно лучше, чем детский дом.

Александр Денисов: Вы знаете, так на это как раз, Анастасия, закон-то и направлен – чтобы изымать в судебном порядке, а прекратить практику именно внесудебного изъятия.

Вернемся к нашему собеседнику – к Сергею Рыбальченко. Сергей Игоревич, вот нас с Настей вопрос мучил. Почему, например, с сестрами Хачатурян… Это нашумевшая история. Там сигналы были и в органы опеки, и в полицию. И ничего не сделали!

Анастасия Сорокина: Никого не изъяли, хотя обращались.

Александр Денисов: Хотя там была конкретная угроза жизни, изнасилование. И тут ничего не предприняли. А вот трещина в потолке – и, пожалуйста, забирают!

Сергей Рыбальченко: Ну, это как раз и говорит о том, что сейчас эта ситуация может находиться под контролем в данном случае органов опеки, а может и не находиться. То есть на нее можно реагировать, а можно и не реагировать. Закон решает только одну проблему на сегодняшний день – административное изъятие ребенка из семьи, когда это решение принимается на уровне администрации, а не на уровне суда, на уровне состязательности сторон по данной проблеме.

Но есть еще одна проблема, и, на мой взгляд, закон должен найти ее разрешение: чтобы семья имела равное представительство, по крайней мере возможность своей защиты в суде. Не просто родитель имеет возможность участвовать, а чтобы у него был законный государственный защитник, который бы его интересы защищал.

И конечно же, вопрос к закрытому обсуждению, поскольку… Я понимаю, что речь идет о судьбе ребенка, о том, что информация не должна разглашаться, но сама закрытость этого процесса будет порождать много вопросов. Я думаю, что это нужно каким-то образом отдельно обсудить.

Анастасия Сорокина: Спасибо.

Александр Денисов: Спасибо большое, Сергей Игоревич.

Анастасия Сорокина: Это был Сергей Рыбальченко, председатель Комиссии Общественной палаты Российской Федерации по демографии, защите семьи, детства и традиционных семейных ценностей.

Александр Денисов: После новостей вернемся.

Как не допустить превращения соцзащиты в «соцнападение»?