Константин Чуриков: Ну а сейчас давайте поговорим о динамике цен, о том, как они меняются. Есть официальная статистика, которая говорит о том, что цены либо растут незначительно, либо снижаются. И есть… Марина Калинина: Цены в нашей стране. Константин Чуриков: Цены в нашей стране, да. И есть ощущения у людей. Вот мы обратили внимание на данные фонда «Общественное мнение». Они говорят о том, что более трети россиян отмечают рост цен, например, на мясо и птицу, на молоко, на сахар. При этом здесь вы сейчас увидите… Тут у нас, наверное, две колоночки будут, да? Значит, 36% уверены, что растут цены на мясо и на птицу, при этом по Росстату у нас, наоборот, цены снижаются. Незначительно, но снижаются по этим наименованиям. Так же по молоку. Так же по сахару – кстати говоря, минус 4%. Хотя 30% уверены, что цены растут. И здесь мы видим явное несоответствие, явную такую разноголосицу. Марина Калинина: Ну да, это про продукты. А есть еще статистика по непродовольственным товарам. На лекарства выросли цены – это заметили 34% россиян. Причем Росстат говорит, что меньше 1% выросли цены. На одежду и обувь – 27% россиян говорят, что выросли цены, а Росстат говорит, что всего на полпроцента. Например, на стройматериалы увеличилась цена, по мнению россиян, 25% так сказали, а Росстат говорит: да нет, снизилась она почти на процент, на 0,87%. Еще ЖКХ – 27% россиян сказали, что увеличилась оплата за эти услуги. Константин Чуриков: Тут нам еще, кстати, предстоит декабрь, потому что досрочно будут повышены тарифы. Марина Калинина: Да. А вот Росстат говорит, что вообще не повысились, 0%. За медицинские услуги – 22% россиян считают, что повысились цены, ну а Росстат говорит, что всего на полпроцента. За проезд – наши сограждане говорят, 15% считают, что повышение произошло, а Росстат говорит: минус 3,63%. Давайте разбираться. Константин Чуриков: Ну, с одной стороны, логично, потому что есть статистика, и это вещь довольно лукавая, но есть и личные ощущения россиян, граждан, у многих из которых (я думаю, что у большинства) реальные зарплаты никак не выросли за последнее время. Но почему вот такое сильное расхождение? Сейчас мы об этом поговорим с Владимиром Карачаровским – это кандидат экономических наук, доцент Департамента прикладной экономики Высшей школы экономики. Владимир Владимирович, здравствуйте. Марина Калинина: Здравствуйте. Владимир Карачаровский: Здравствуйте. Константин Чуриков: Почему такие, вот настолько разные ощущения по поводу цен? Марина Калинина: Ну, надо заметить (я просто скажу буквально два слова), что это данные за сентябрь. Владимир Карачаровский: Да. Ну, в этом-то и дело. На самом деле, смотрите, вопрос: за какой период смотреть динамику цен Росстата и как их усреднять? Ну, например, по лекарствам: если мы посмотрим за вторую неделю октября, то по лекарствам мы видим рост, причем довольно приличный для одной недели. Это раз. И потом, если вы говорите за сентябрь, например, то в сентябре, еще в августе рост цен возобновился. Помните, несколько передач назад мы с вами говорили о якобы начавшейся в России дефляции? А ведь если бы… То есть цены чуть-чуть снижались. Мы еще тогда говорили, что это все, так сказать, изыски арифметики. Потому что если посмотреть на те же данные исследования ФОМ, которые были проведены несколько месяцев назад, там мы увидим те же 20, 30 и даже больше процентов респондентов, которые отметили, что они видят рост цен. В чем же здесь причина? Первое. Во-первых, если мы говорим о непродовольственных товарах, если мы говорим о лекарствах, то это вещи, которые люди покупают не каждую неделю. А если человек относительно здоров, то и не каждый месяц. Поэтому если он спустя два месяца пришел для того, чтобы купить телевизор или чтобы купить какое-то дорогостоящее лекарство… А цены на лекарства-то выросли серьезно. И на продукты питания. Обратите внимание, на продукты питания с начала года цены выросли на 17,5%. То есть когда люди отвечают на социологические опросы, во-первых, они говорят вам о своих ощущениях в целом. Вот они пришли в магазин, и они понимают, что то, что они раньше покупали дешевле на 20%, теперь на 20% дороже. Масло, молоко – на 22% дороже, если брать не сентябрь, а январь-сентябрь по отношению к соответствующему периоду предыдущего года. То есть люди смотрят на общий уровень прироста цен, а не на цены за конкретный месяц. Константин Чуриков: Владимир Владимирович, давайте это сейчас все проиллюстрируем небольшим опросом, который устроили наши корреспонденты. Спрашивали людей в Липецке, Красноярске и Самаре, заметили ли подорожание в последнее время. И потом мы как раз продолжим. ОПРОС Константин Чуриков: Ну, кому-то это все-таки… Вопрос про еду, про продукты питания, а для кого-то вопрос про такси. То есть тоже люди в немножко разных ситуациях живут. И у нас есть звонок. Марина Калинина: Да, у нас есть звонок из Тулы. Людмила, здравствуйте. Зритель: Алло. Значит, я хочу сказать, что я не согласна с товарищем нашим, потому что… Я инвалид первой группы, онкология крови. И десяток назначений от других врачей. У нас очень мало бесплатных лекарств! А если и есть, то они стоят все 100–150 рублей. А вот то, что я покупаю, те же сердечные, они были 250, а сейчас от 360 до 420. А мне без него не выжить, потому что от химии возникла ишемическая болезнь сердца. И все точно так же. Единственное, что не подорожало – так это препарат «Гептор» для печени, наш. Очень хороший препарат! Он как бы 1 100, так и остался 1 100. Вот я до ковида тратила 7–8 тысяч, это в 2020 году, в начале. После трех ковидов у меня сейчас 10–12 тысяч уходит ежемесячно. Константин Чуриков: Людмила, спасибо большое за ваш звонок. Владимир Владимирович, я это дополню еще эсэмэской. Вот зритель один пишет (или зрительница): «У меня пенсия – 20 тысяч, но ощущается как 10». Очень простой вопрос: как сделать так, чтобы в государстве, в Конституции которого записано, что оно социальное, все группы граждан чувствовали себя, скажем так, услышанными, увиденными, замеченными, чувствовали заботу государства? Владимир Карачаровский: Вот это самый сложный вопрос, мы о нем много раз говорили. Но сначала я хочу все-таки сказать… Вот предыдущая телезрительница со мной не согласилась, но на самом деле у нас с ней нет противоречий в том, что мы говорим, потому что я подчеркнул, что как раз значительная часть лекарств подорожала. И это подорожание имело пик в феврале, в марте и в октябре, и с тех пор цены на многие лекарства существенно не снизились. Поэтому когда человек идет в магазин и покупает лекарства, он не высчитывает сумму подорожания за последний месяц, а он видит в целом, что вот несколько месяцев назад она могла две пачки этого лекарства купить, а сейчас может только одну, и то с натягом. Поэтому как раз все здесь и совпадает. Дело в том, что, еще раз, в социологических опросах, на которые мы с вами ссылаемся, люди не высчитывают последнюю неделю, декаду и даже месяц, а они заявляют вам о своих социальных проблемах. Поэтому они… А 40% – это большая доля. Они вам говорят о том, что они больше не могут купить эти продукты, эти лекарства, эту технику бытовую, эту одежду. Не потому, что они посмотрели по Росстату сводки за последнюю неделю или месяц и вот отчитались, по своему опыту, а просто потому, что они это чувствуют. Это накопленное ощущение. Поэтому «за последний месяц» – я бы тут не обращал на это внимание.Это некий тренд. Это такой социальный крик. Вот о чем это говорит. И этот социальный крик, если мы посмотрим эти же исследования ФОМ, многие-многие месяцы, на самом деле и годы. Про пенсию отличная SMS. Дело в том, что когда, опять же, люди отвечают на такие вопросы, они оценивают не столько цены, а сколько свою покупательную способность. Но, например, мы же видим, что реальная заработная плата за второй квартал 2022 года на 5% с лишним упала, и это по Росстату. Сократились и пенсии. Соответственно, даже если на какие-то товары цены не повысились, все равно на ту же самую зарплату, на ту же самую пенсию этих товаров человек купить не может, потому что он вынужден значительную, большую часть средств тратить на то, что подорожало. Поэтому рост цен, в отрыве одни продукты от других смотреть не стоит. Да, допустим, на какие-то виды лекарств цены упали. Могли и на морковь цены упасть, надо просто посмотреть. Но если при этом выросли цены на масло, на мясомолочную продукцию в целом, то на оставшиеся деньги масло по той цене уже не купить в прежнем объеме. Об этом и говорят люди. То есть мы смотрим не только на цены, а на покупательную способность населения. А она падает, и падает значительно. И, к сожалению, будет продолжать пока падать. Марина Калинина: Тут такая ключевая фраза прозвучала: «Я обращаю внимание на средний чек». Ну, как и любой покупатель, он обращает внимание на средний чек. Но даже при том, что люди пишут о том, что они переходят на более дешевые продукты, которые могут себе позволить, этот средний чек практически не меняется и все равно растет. Вот какая ситуация складывается. Владимир Карачаровский: Ну, именно об этом я только что и сказал: ваш средний чек растет, потому что… Если мы посмотрим на какие-то виды плодоовощной продукции, Росстат зафиксировал на них падение – допустим, 0,03%. Но при этом масло выросло за тот же период, я не знаю, на 0,17%. Подчеркиваю, масло за январь-сентябрь, например (только по Росстату), выросло на 22%. И смотрите. Значит, он лекарства этого не может купить, потому что в его потребительской корзине масло теперь занимает на четверть больше места, чем раньше. Поэтому, еще раз, вопрос не в ценах. Совершенно верно про средний чек. Именно средний чек. То есть какие-то продукты из-за роста цены (а мы о них сейчас не говорим) стали занимать в потребительской корзине очень много места, и поэтому те продукты, на которые цены не изменились, на самом деле покупательная способность на них упала: на то же мясо, на те же лекарства. Ну, просто потому, что мы теперь масло покупаем за большую сумму, и у нас нет денег, чтобы купить за прежнюю сумму лекарства. Вот в чем дело, о чем речь. Константин Чуриков: По поводу лекарств. Сегодня обратил внимание на сообщение ТАСС, сейчас его процитирую: «Росздравнадзор сообщил, что цены на лекарства в России вернулись к уровню 2021 года». Глава ведомства Алла Самойлова отметила, что система мониторинга движения лекарственных препаратов позволяет четко отслеживать динамику. Цитата: «Можно сказать, мы пришли фактически к розничным ценам прошлого года». Сейчас давайте послушаем звонок – Надежда из Петербурга. Здравствуйте. Зритель: Добрый день. Константин Чуриков: Добрый. Зритель: Я хочу сказать, что… Я не знаю, к какому году мы вернулись, но я знаю точно, что... Я человек-сердечница, покупаю лекарства сердечные, которые вообще феноменальные цены стоят. И цены растут, никуда они не возвращаются, только растут. Свыше 500 любая мазь, любое лекарство. Названия не буду перечислять. Вы знаете, какие сердечные есть. Константин Чуриков: А это зарубежного производства лекарства или отечественные, Надежда? Зритель: Ну, я в основном средние цены беру, потому что я пенсионер, пенсия у меня небольшая, невозможно. У меня большая часть пенсии уходит на лекарства, потому что вот случилось так, что без них не прожить. И каждый раз свыше 500 рублей, каждое наименование, даже советское, «Тромбо АСС»и так далее, и так далее. Вот любые лекарства из них возьмите – 700 рублей, 1 000, 1 200. Это вообще! А опорно-двигательный аппарат – там вообще 1 800! Константин Чуриков: Еще больше. Зритель: Вот такие цены. До 3 тысяч стоят. Константин Чуриков: Надежда, спасибо за ваш звонок. Марина Калинина: До сих пор. Константин Чуриков: Давайте еще дополним картину, скажем так, изменившихся цен… Марина Калинина: Галина из Екатеринбурга. Здравствуйте. Зритель: Здравствуйте. Я хотела сказать по поводу продуктов. Вот у нас овощи, в Екатеринбурге, как были в пределах, как говорится, разумного, так, в принципе, сейчас не подорожали. Сахар был у нас 60 весной, и сейчас он так же, по такой цене. Немного подорожали лекарства. А продукты, хлеб, хлебобулочные изделия – ну, может быть, на 2%. Молочное все – тоже, в принципе, цены сохранились. Константин Чуриков: Да, спасибо большое за ваш звонок. Марина Калинина: Да, спасибо. Вот такая совершенно разнообразная картина по стране. Константин Чуриков: Владимир Владимирович, вы знаете, какой вопрос? Просто хочется подытожить все это. Сейчас очень важно не врать, не врать друг другу, не врать людям, да? Вот проблема есть. Если люди ней говорят, они же ее не придумали, она есть. Как эту проблему сейчас решать? Владимир Карачаровский: Ну, за три минуты на этот вопрос, конечно, не ответишь. Могу сказать только следующее. Сейчас экономика переживает тенденции, которые она переживала в начале 90-х годов, то есть впереди горизонт неопределенности, рецессия, то есть экономика падает. Развивать производство, инвестировать в расширение производства(что может повлечь спад, ну, некоторое снижение цен или повышение заработных плат) никто сейчас из предпринимателей не будет – ну, просто нет горизонта прогноза. К тому же это происходит на фоне рецессии, подчеркиваю, спада. Спад и по реальным заработным платам, и по реальным начисленным пенсиям. И, к сожалению, пока у нас не стабилизируется ситуация, пока не возникнет этот стабильный прозрачный горизонт, у нас ситуация налаживаться не начнет. И даже когда этот горизонт возникнет после того, как мы установим мир, даже когда этот горизонт возникнет, экономика будет все равно некоторое время адаптироваться к новой ситуации, когда мы больше не можем покупать импортные лекарства, импортные комплектующие, когда у нас разрушены прежние цепочки поставок и так далее. И нам придется, к сожалению, пережить вот этот период, когда цены будут расти. Они уже начали расти. Что касается социальной ответственности государства, то в данном случае нужно использовать две вещи. Мы, кстати, на прошлой передаче об этом говорили. Во-первых, нужно фиксировать цены на корзину социально значимых товаров. Фиксировать и жестко контролировать, что эти цены зафиксированы. А предлагать наращивать прибыль предприятиям, предпринимателям за счет того, что они могут разрабатывать какие-то сегменты премиум-продукции и продавать ее за более высокие цены более богатому классу. А на социально значимые товары стремиться цены фиксировать. Через это прошла и Европа в послевоенный период. Марина Калинина: Владимир Владимирович, ну, мы об этом говорили не только на прошлой программе, мы об этом говорили и десять программ назад, и двенадцать программ назад. Но дело в том, что сейчас складывается такая ситуация политическая, экономическая, что мы немножко не в том времени сейчас живем, не в таком времени, как это было год назад даже. Владимир Карачаровский: Совершенно верно. Марина Калинина: И вот этот рост воспринимается более болезненно людьми, наверное. Так может быть, уже вчера надо было заморозить эти цены на социально значимые продукты? Вот почему этого не происходит? Владимир Карачаровский: Ну, потому что это не так… Опять же, это не так просто сделать в рыночной экономике. Опять же, а на каком уровне заморозить цены, если они колоссально различные в разных регионах? Мы с вами как раз на прошлой передаче об этом говорили. Марина Калинина: Ну, это да, но… Владимир Карачаровский: Невозможно заморозить неравенство регионов. Вот смотрите. Звонила зрительница из Екатеринбурга, я могу это прокомментировать. Она сказала, что не заметила особо большого роста цен. Так если мы посмотрим Росстат, то мы увидим, что если мы берем 76 субъектов, то в них цены на одни и те же товарные группы растут от 0,1% до 10% с лишним. То есть разница между регионами – в 10 раз, ну, 10 процентных пунктов. В каком-то регионе на 10% выросли сахар, крупа, а в каком-то – на 0,1%. В том же регионе на другую товарную группу может быть обратная ситуация. Вот с чем мы сталкиваемся. Это и есть неравенство регионов. Поэтому если мы сейчас поставим задачу заморозки цен по всей России, то мы столкнемся с массовыми проблемами, как мы… Опять же, регионы не равны. Как мы замораживаем цены? В одном регионе – на одном уровне, а в другом – на другом уровне? Ну, тогда возникнет теневой рынок, поток спекулянтов из одного региона в другой. Да масса негативных следствий может произойти. Если фиксировать цены, то необходимо развивать государственное животноводство, как мы с вами говорили, государственную торговлю, которая будет конкурировать с частным сектором. И потом, еще один важный момент. Государство не все может сделать просто потому, что… Ну, была в Америке Великая депрессия. Ну ничего не смогли с этим сделать в 30-е годы! Понимаете? Был энергетический кризис на Западе в 70-е и сейчас. Не так просто. Опять же, если мы посмотрим оценки руководителей, владельцев предприятий розничной торговли о повышении цен на товары, которые они продают, в четвертом квартале, то 45%, по-моему, ну, больше 40% из них говорят, что они повысят, а где-то 48% говорят, что они оставят без изменений. Но при этом они говорят, что только в 7% случаев будет повышена наценка на товар. То есть, смотрите, цены они повысят, но утверждают, что наценка повышена не будет. Это что означает? Это означает, что у нас инфляция издержек, то есть у них подорожали либо импортные комплектующие, либо упаковка, либо доставка, либо бензин, либо услуги ЖКХ. Они-то свою прибыль держат на прежнем уровне, наценки они повышают. А цены растут потому, что растут издержки. Константин Чуриков: Владимир Владимирович, мы сейчас попробуем с вами заново соединиться, потому что у нас замерла картинка. Сейчас попробуем вас перенабрать, а пока почитаем сообщения зрителей. Многие, кстати, задаются вопросом: у нас сейчас такой хороший урожай, а почему хлеб такой дорогой? Марина Калинина: Ну да, интересно, насколько обоснованы цены, по крайней мере на какие-то продукты. Константин Чуриков: Пенза спрашивает: «Почему Белоруссия может остановить рост цен, а богатая Россия – нет?» Санкт-Петербург: «Не нужно удивляться, это капитализм». Марина Калинина: Вот из Самарской области сообщение: «Меньше весить стала упаковка. Например, сахар был килограмм, а теперь там 900 граммов. А цена растет, несмотря на то, что вес уменьшается». Константин Чуриков: Ну, на самом деле это еще вопрос, наверное, к Федеральной антимонопольной службе, потому что она должна контролировать динамику цен, следить за тем, чтобы не было какого-то сговора, скажем так, саботажа (назовем это так). Сейчас к нам уже возвращается Владимир Карачаровский. Владимир Владимирович, вы нас слышите? Владимир Владимирович? Марина Калинина: Владимир Владимирович? Константин Чуриков: Сейчас нам включают нашего эксперта. Карачаево-Черкесия спрашивает: «Где контрольные органы? Сколько это все будет продолжаться?» Да, люди тоже хотят понимать, так сказать, какой-то горизонт планирования, сколько жить при такой ситуации. Марина Калинина: По поводу непродуктовой истории из Нижнего Новгорода: «Общественный транспорт в начале сентября – 28 рублей, а в конце сентября – 35 рублей». Константин Чуриков: Кстати, была эсэмэска мне, по-моему, из Тверской области: «Костя, не ври, что к 2021 году вернулись цены на лекарства. Вранье полное!» Ну, это я цитировал просто сообщение ТАСС о том, что Росздравнадзор сообщил. По его мнению, цены на лекарства вернулись к уровню 2021 года. Марина Калинина: «Сильно дорожает молочная продукция», – из Пскова сообщение. Константин Чуриков: И к нам вернулся Владимир Карачаровский. Владимир Владимирович, знаете, нам очень часто разные ведомства говорят, кстати, Правительство говорит, премьер говорит о том, что помощь должна быть все более адресной, что сейчас в каком-то таком, знаете, проактивном режиме будут действовать, ко всем нуждающимся приходить, начислять какие-то пособия. Эта система заработала? Владимир Карачаровский: Ну, эта тема работала и в пандемию. Я думаю, ровно в том же объеме она начнет работать и сейчас. Другое дело, что этого недостаточно. Поэтому если как раз мы говорим о том, что нужно было делать вчера, то вчера нужно было ввести прогрессивную шкалу налогообложения. Потому что в условиях, когда мы не можем подстегивать инфляцию, мы не можем печатать деньги. Ну, тогда давайте их перераспределим в пользу тех групп, которые сейчас страдают. Сейчас на самом деле ситуация сложная. Фонд национального благосостояния нужен для того, чтобы финансировать дефицит бюджет. Он не такой большой, если пересчитать текущий дефицит бюджет, там 2–3 триллиона рублей. Я имею в виду дефицит. Да, плюс еще мы будем смотреть, что будет в декабре, введут ли эмбарго западные страны или не введут на поставки энергоносителей – от этого напрямую зависит наполняемость бюджета. Поэтому как она заработает – сказать сейчас очень сложно. Ну, это такая точка бифуркации. А вот кривая неравенства в России значительная. И прогрессивная шкала налогообложения позволит перераспределить деньги, не увеличивая денежную массу и, соответственно, не стимулируя инфляцию, в пользу наиболее бедных слоев населения. Константин Чуриков: Я сейчас крамольную вещь скажу: а так ли мы не можем печатать деньги? Смотрите. Сейчас на запуск важных производств необходимы тоже денежные средства. Разве государство не может напечатать деньги, дать их, я не знаю, тому же бизнесу по льготным кредитам, а потом эти деньги просто, скажем так, когда уже все будет запущено, заработает эта вся машина… То есть деньги – как смазка. Чтобы они поработали, а потом их изымут из оборота. Владимир Карачаровский: Нет, так можно сделать. Но, понимаете, плановая экономика так бы работала, а экономика рыночная будет работать так. Вот мы напечатали деньги, дали деньги некоему предпринимателю на расширение производства, ну и еще нескольким тысячам предпринимателей. Они сразу предъявляют на рынке спрос: кто – на стройматериалы, кто – на технику и так далее. И что делают те, кто продает им технику и стройматериалы? Ну, естественно, когда спрос вырос, они поднимают цены. Вот вам и очередной инфляции. Вот так это работает. Марина Калинина: Ну смотрите. А насколько вообще можно сейчас говорить, что это повышение цен обосновано? Я понимаю, что это цепочка, что это логистика. Но этот изначальный пункт – насколько действительно обосновано это повышение, ну, если честно? Владимир Карачаровский: Если повышение цен необоснованное, то такие предприятия антимонопольная служба должна находить и наказывать. Что такое необоснованное повышение? Опять же, вот это первое – должна работать Федеральная антимонопольная служба. Марина Калинина: Ну, она же как-то работает, но что-то как-то результата мы не видим. Владимир Карачаровский: Потому что рыночная экономика – это клубок связей, это миллионы мелких и средних фирм. Нужно же доказать вину каждого. Понимаете? Поэтому Правительство говорит, например, о разработке и внедрении информационных систем, где будут эти необоснованные наценки сразу видны. Но, опять же, на это нужно время. Поэтому единственное, что сейчас, на мой взгляд, можно сделать – это государственное строительство предприятий, которые позволят расширить производство товаров первой необходимости, государственных предприятий, не госкорпораций, которые работают как коммерческие, а именно госпредприятий, народных предприятий, задача которых – выпустить продукт определенного качества (по ГОСТу), по определенной цене и наладить поток этого товара. То же самое – сеть государственных магазинов, которые по лицензии торгуют. И только они могут торговать этими товарами. И с этим будет конкурировать бизнес. Но, смотрите, я только что не зря же приводил пример. Как утверждают предприниматели, в четвертом квартале они не будут повышать в целом, большая их часть не будет повышать наценки торговые, при этом одновременно они говорят, что будут повышать цены. Это что означает? Это означает, что не от них зависит повышение цен, а от смежников, которые повышают цены и, соответственно… Марина Калинина: А у смежников почему повышаются цены тогда? Владимир Карачаровский: Ну, опять же, здесь может быть и необоснованное повышение цен. Марина Калинина: Вот! Владимир Карачаровский: Это может быть импортируемая инфляция. Вот если это экспортно-ориентированное какое-то производство, как было с зерном, с маслом, со свеклой сахарной и так далее, то тогда это «лечится» плавающими пошлинами. Если это необоснованное повышение цен, то в этом случае, опять же, должна работать Федеральная антимонопольная служба. Но, вы сами понимаете, предприниматели малые – это зачастую обычные люди, это никакие не акулы бизнеса и не воротилы, поэтому если каждый день к ним будут приходить контрольные службы и проверять, адекватны ли их цены, наверное, им тоже это не понравится. Они закроются, и все. И мы останемся вообще без продуктов питания. Это проблема, и проблема, требующая долгосрочного решения. Константин Чуриков: Владимир Владимирович, сейчас многие говорят о том, что, да, необходима мобилизация экономики. У меня напоследок к вам такой простой, но в то же время сложный вопрос: какая экономика сейчас нужна для победы? Владимир Карачаровский: Ну, для победы… Смотрите. Я всегда выделяю… Для победы? Сложный вопрос. Потому что для победы нужна одновременно и внешняя держава, и внутренняя. Внешняя держава – это часть экономики, которая работает именно на нашу армию, на наш флот, авиацию, то есть на наших военнослужащих, которые защищают наши границы. И этой промышленности, этому сектору экономики сейчас нужно все больше и больше инвестиций, потому что от нее требуется выпуск все большего и большего количества продукции. Но если при этом мы запускаем деградацию державы внутренней, то есть резкое падение доходов населения, резкое рост цен на ключевые, базовые продукты, то тогда мы теряем державу изнутри, мы ослабляем ее внутренний стержень. И так тоже не может быть. Причем люди готовы часто затянуть пояса, да, но это сложно делать в условиях, когда кто-то затягивает, а кто-то – нет. И мы возвращаемся к проблеме неравенства. Ну, поэтому ответ на ваш вопрос мог бы быть таким: экономика для победы нужна социалистического толка, со значительным эшелоном плановой экономики в ключевых отраслях. Что не означает – по примеру НЭПа 20-х годов – не означает, что национализируются все кафе, рестораны, гостиницы. Этого совершенно не нужно. А вот обеспечить стабильность расходов на ЖКХ, обеспечить отсутствие роста цен на бензин, на нефтепродукты, причем не за счет демпферного механизма, когда фактически сырьевым компаниям дотируют из Фонда национального благосостояния, вот этот демпферный механизм, чтобы у нас, условно, на бензин держались… Марина Калинина: Ну да, чтобы они не повышали эти цены. Владимир Карачаровский: Да. Когда на внешнем рынке цены выше, чтобы они внутри не повышались, из Фонда национального благосостояния выдается такой транш, то есть компенсирующий потери сырьевых монополий, за счет того что они держат на более низком уровне цены внутри страны. Вопрос: а почему это так должно быть? Это же общенациональное достояние. Почему это должно быть так? Просто можно держать для победы цены внутри страны на низком уровне – и не потому, что из Фонда национального благосостояния компенсируется эта часть, а просто потому, что так надо. Собственно, все наши сырьевые монополии являются по сути своей, по происхождению народными, поэтому… Марина Калинина: Природными. Константин Чуриков: Владимир Владимирович, спасибо большое. Спасибо большое за ваши комментарии, за ваши ответы, и не только от нас, но и от наших зрителей. Марина Калинина: Спасибо. Константин Чуриков: Владимир Карачаровский, кандидат экономических наук, доцент Департамента прикладной экономики Высшей школы экономики.