Дефицит делает человека человеком?

Гости
Юрий Стоянов
народный артист России
Александр Бузгалин
профессор Московского финансово-юридического университета

Анастасия Сорокина: Обещали расшифровать, что же значит фраза «Дефицит делает человека человеком».

Александр Денисов: Расшифровываем.

Анастасия Сорокина: С таким парадоксальным заявлением выступил режиссер Андрей Кончаловский на Венецианском кинофестивале.

Александр Денисов: Да, у нас даже у оператора упал очечник.

Анастасия Сорокина: От шока.

Александр Денисов: Там Андрею Сергеевичу вручали спецприз в Венеции за его фильм «Дорогие товарищи!», по названию ясно, речь об СССР, конкретно о 1960-х гг. Ну вот, оценивая прошлое, Андрей Кончаловский высказал следующую мысль.

Андрей Кончаловский: Абсолютная свобода не создает ничего, кроме зоопарка. В этом смысле я считаю, что дефицит необходим, для того чтобы человек был человеком. Когда слишком холодно или слишком жарко, человек теряет человеческие черты. Дефицит во всем, включая свободу.

Анастасия Сорокина: Интересное, какое у вас мнение. Опять хочется задать зрителям вопрос.

Александр Денисов: Да.

Анастасия Сорокина: Вспоминаете ли вы эпоху дефицита и что при этом испытываете, раздражение или ностальгию?

Александр Денисов: Да.

Ну и на связи наш первый собеседник Александр Бузгалин, профессор Московского финансово-юридического университета. Александр Владимирович, добрый вечер.

Анастасия Сорокина: Добрый вечер.

Александр Бузгалин: Добрый вечер. Рад всегда быть с вами в эфире, тем более такая тема, и не только ностальгическая.

Александр Денисов: Да. Александр Владимирович, вот оценивая, еще поговорим конкретно, почему именно дефицит свободы режиссеру Кончаловскому, ну он все-таки художник в широком смысле, почему он вспоминает об этих временах. Можем ли мы подвести итог, вот эта фраза, вот это некое сожаление, что общество... Все-таки художник выражает идеи не лично свои, а как-то так, которые в воздухе носятся, испытывает определенное разочарование в западном образе жизни, оглядывается назад, от этого как раз вся ностальгия, рассуждения, что все-таки некий дефицит есть хорошо, делает человеком.

Вот помните, Александр Зиновьев в одной из книг писал, что мы когда стремились к западному образу жизни, то думали, что к нашим всем благам, которые у нас есть, квартиры мы получали, образование, распределение было, детсады с младенчества, прибавятся еще и западные блага. Но получилось наоборот, западные блага в виде модных штанов есть, а все остальное исчезло. Вот сейчас мы переживаем как раз период разочарования – можем мы так сказать или нет?

Александр Бузгалин: Да, безусловно, можем. Более того, даже в науке появился термин «негативная конвергенция» – это когда мы взяли все плохое от Запада и все плохое от СССР. От СССР бюрократизм, огромное количество неформальных проблем, которые существенно увеличились, от западной экономики проблемы безработицы, социального неравенства, ну и прежде всего потребительство.

Вы знаете, есть разный дефицит. Безусловно, когда мы живем в условиях отсутствия возможности купить нормальные продукты питания или красивую одежду, это плохо, и проблемы качественных вещей в широком смысле слова Советский Союз действительно решал, но решал плохо. Хотя я, пожалуй, скажу так, не столько качественных, сколько изобильных. Действительно, сегодня вот такие прилавки – это, так сказать, совсем не то, что было в 1960-х гг., но и 1960-е гг. – это совсем не то, что обычно показывают, когда говорят о дефиците.

Александр Денисов: Как помните, вы говорили, что толку, что у нас появилось сто сортов несъедобной колбасы, Александр Владимирович, ваша же мысль, да.

Александр Бузгалин: Да, совершенно верно, вы правильно цитируете, и я хотел это повторить, но потом решил, что нехорошо повторяться. Действительно, сейчас качество продуктов в большинстве случаев, если они не безумно дорогие, стало очень невысоким.

А вот два слова про дефицит 1960-х гг. Прежде всего в городах, и не только крупных, я в это время был в Нижнем Тагиле, не самый крупный центр, колбаса, сыр, хлеб, все это было. Более того, на рынке, который тоже тогда был, продавали мясо, просто оно стоило в 1,5 раза дороже, чем в магазине, и это казалось несусветно дорогой ценой, и все отказывались от покупки этих товаров. Вот когда показывают пустые прилавки, в большинстве случаев это вторая половина 1970-х гг., особенно конец 1980-х гг., уже когда распадался Советский Союз и когда накануне краха искусственно создавался дефицит, но это совершенно другая тема. Поэтому не смотрите на фотографии абсолютно пустых прилавков, это пропаганда, только наоборот.

А вот есть еще одна проблема – это проблема дефицита человеческих качеств, проблема дефицита доброжелательности, взаимопомощи, солидарности. В условиях коронавируса, в условиях вот этих тяжелых событий, которые сейчас, к сожалению, никак не уйдут, мы это почувствовали, наверное, сильнее, чем когда бы то ни было. И в людях стало просыпаться то, что является чертой социализма, когда резко увеличилось количество волонтеров, причем люди перестали просить за это деньги, когда люди стали понимать, что надо немножко помочь друг другу.

И одновременно усилилось, вот такая поляризация, такое расхождение двух полюсов, одновременно усилился эгоизм, причем и международный, когда каждый тянул одеяло на себя, стремился получить геополитические выгоды от существующей ситуации. И это касалось и жизни каждого, и социальной дифференциации. За время пандемии российские миллиардеры, долларовые миллиардеры увеличили свое благосостояние, увеличили свои денежные капиталы долларовые, а люди стали жить намного хуже. Поэтому вот здесь проявляется проблема.

Вопрос, наверное, можно ли развиваться по социалистическому пути и преодолеть дефицит, – да, можно. Даже там, где отчасти были условия лучше, чем в России, неидеальные варианты социализма, ну в восточноевропейских странах уровень этого дефицита был намного ниже. Ну и, пожалуй, самое главное, что в целом мы все время пытаемся сказать: или СССР, который был 40–50 лет назад, в 1960-е гг. уже 60 лет назад, или вот та сегодняшняя ситуация, которая есть в России, не только в России, в подавляющем большинстве стран мира. Выбор должен быть другим, мы должны идти вперед, и действительно, можно учиться и негативному, и позитивному опыту Советского Союза.

Но от СССР надо брать те проблемы, которые там удалось решить, где мы продвинулись. Это проблемы будущего, как ни странно, это проблемы космоса и блестящего образования, это проблемы высокой культуры, вот те же 1960-е гг., тот же Кончаловский, тот же Михалков, огромное количество других великих режиссеров, художников, писателей, чьи имена звучали в мире, и это был не только балет. Это возможности для развития науки, наукограды, академгородки, университеты новые... Мы во все это включались, и у людей желание купить модные джинсы, тогда они только-только появлялись, было, но это было не главным желанием. Необходимость, да, не стоять в очереди за колбасой 20–30 минут, может быть, иногда полчаса, да, эта проблема была, но это была не главная проблема жизни. А сейчас...

Александр Денисов: Александр Владимирович...

Александр Бузгалин: Да, я увлекся.

Александр Денисов: Да, вот можем пояснить, речь еще... Вот вернемся к этой фразе про дефицит свободы, поясним, что под этим словом подразумевается, – вот так называемые худсоветы, когда следили за качеством сценария, за качеством снятого фильма, за качеством написанной книги, вот редколлегия за этим следила, вот это имеется в виду, некий дефицит свободы. Почему состоявшийся художник хочет вернуться в те времена? Вот чего ему сейчас не хватает? Это что, кризис идентичности, когда можно все, а что тебе нужно, вот что можно тебе сделать? Как вы думаете?

Александр Бузгалин: Ну, прежде всего сейчас существует, если говорить даже о художнике, огромная несвобода, связанная с тем, что реально он подчинен рынку и капиталу. Ведь он же делает не то, что он хочет, или даже если он сделает то, что хочет, каким-то чудом найдя копейки, большие деньги на это не найдешь, то это то, что он хочет, останется лежать на полке или где-то ходить по YouTube-каналам в лучшем случае, в самом лучшем случае.

Александр Денисов: То есть это даже худшая форма несвободы вот сейчас?

Александр Бузгалин: Да, это подчинение человека, причем в ряде случаев даже индивидуально выбранная форма подчинения человека навязываемому корпорациями, маркетингом, рекламой стандарту. Все знают, что нужно иметь правильную этикетку на платье; все знают, что нужно любой ценой купить дорогой автомобиль. Все знают, что надо посмотреть фильм, про который написали, что на него потратили столько-то миллионов или десятков миллионов долларов. Не потому, что там чувства настоящие, не потому, что ты выйдешь оттуда с катарсисом, с очищением, со слезами, с радостью, с весельем, с ощущением необходимости немножко изменить свою жизнь, жизнь общества, – нет, а потому, что ты посмотришь блокбастер, на который потратили десятки миллионов долларов, следовательно, это хорошо. Нет такого следствия. Вот это на самом деле огромная несвобода.

В СССР было два механизма, один действительно реальное идеологическое, бюрократическое подчинение человека, оно было, но не вездесущее и не тотальное, особенно в 1960-е гг. И было другое, когда общество, в том числе художественные сообщества, союзы кинематографистов, писателей, художников и так далее... Да, там была какая-то круговая порука, была вкусовщина, но, извините, сотворчество очень непросто устроено. Но эти общества имели огромный потенциал, у них были не просто дома отдыха, у них была возможность предоставить скульптору мастерскую бесплатно, для того чтобы он работал, художнику мастерскую, это получали члены Союза художников, и это были не только выдающиеся мастера. Писатель мог...

Александр Денисов: Дома Союза писателей были, куда они ездили.

Александр Бузгалин: Да-да, понимаете, писатели могли полгода, год сидеть, размышляя, где их гениальный замысел, или куда-то уезжать, им еще командировочные платили, и он не писал эту книгу. Кстати, единственное, где у нас была частная собственность в Советском Союзе, охранялась, это были авторские права писателей, композиторов и так далее, вот это очень любопытный такой феномен, о котором мы не говорим.

Но дело не в этом, я еще раз говорю, мы можем и должны взять из Советского Союза, во-первых, очень высокий и очень правильно во многом организованный уровень социальной защиты, но при этом уйти от того, как он разъедался, этот социальный пакет, как создавались ведомственные поликлиники, четвертое управление Минздрава для большого начальства. Мы должны взять действительно качественное общедоступное образование... Я был парнишкой из обычной семьи, я поступил в Московский государственный университет, будучи обычным школьником. Мой друг Андрей Иванович Колганов то же самое, моя жена то же самое, ну она не университет заканчивала, но неважно. Вот это можно и до́лжно развивать.

Дефицит – да, это проблема, но он был порожден не плановой организацией, а бюрократической формой этого планирования, тем, что мы рынок попытались запретить, а не сделать более эффективный механизм. Понимаете, рынок запретить нельзя, так же как нельзя запретить человеку, я не знаю, совершать негативные поступки в рамках Уголовного кодекса, аморальные поступки. Против рынка надо бороться более эффективным экономическим механизмом, против аморальных поступков надо бороться культурой прежде всего, даже не пропагандой, а культурой. Вот так и здесь, общественными отношениями другими.

И еще один момент про свободу и несвободу в СССР. Понимаете, тогда был очень интересный анекдот. Встречаются русский и американец, американец говорит: «Ты можешь выйти на Красную площадь и сказать, что генеральный секретарь ЦК КПСС дурак?» Русский говорит: «Нет». Американец: «А я могу». Тогда русский его спрашивает, советский человек его спрашивает: «Скажи, а ты можешь подойти к своему боссу и сказать, что он дурак?» – «Нет, не могу, выгонят». – «А я могу, за меня профком и партком заступятся».

Понимаете, вот это была правда, потому что на уровне низовом, вот этом небольшом уровне была вот эта возможность, и народный контроль, и профком, и так далее, и уволить мать-одиночку с предприятия или даже из министерства было абсолютно невозможно. Так что это вот очень сложная такая диалектика. И если мы сможем добавить реальную неформальную демократию, реальную власть народа к тем завоеваниям социальным, которые были в Советском Союзе, это будет огромный шаг вперед. Здесь есть, что можно использовать.

Александр Денисов: Александр Владимирович, вы знаете, еще есть... Вот вы анекдот рассказали, есть вариация немножко другая, когда американец говорит: «Вот у вас нет свободы, я могу выйти к Белому дому и сказать, что наш президент дурак». Он говорит: «Почему, я тоже могу выйти на Красную площадь и сказать, что ваш президент дурак».

Анастасия Сорокина: «Что ваш президент дурак».

Александр Бузгалин: «Что ваш американский президент дурак». Вы знаете, это вот рассказывали два разных даже не класса, а две разных группы людей в Советском Союзе.

Были действительно те, кто критиковал эту нашу систему, но ее критиковали очень по-разному. Были те, кто ее критиковал, потому что хотели сделать ее лучше и пойти дальше по пути социализма, и были те, кто просто брюзжал и выкапывал все некрасивое и негативное. Знаете, это как человек, который приходит к родителям и говорит: «Папа, ты неправ, ты вот здесь и здесь сделал очень плохо, это надо изменить. Я твой сын, я тебя люблю, уважаю по большому счету, но вот здесь ты неправ», – вот это одна критика. Другая критика, когда ты рассказываешь парням в подворотне, какой у тебя отец сволочь, идиот и так далее. Понимаете, это две большие разницы, как говорят в Одессе.

Поэтому критиковать социализм можно и до́лжно, но если вы считаете возможным его развивать, и думать об этом нужно. Не надо пытаться вернуться в то, что было 60 лет назад, буквально, и не надо сравнивать то, что было 60 лет назад и сейчас. Если мы берем Советский Союз в начале пути и в конце, это две абсолютно разных страны, это уровень благосостояния, выросший в 5–6 раз, понимаете? Поэтому сегодня мы должны были бы жить несоизмеримо лучше, чем жили люди в Советском Союзе в 1960–1970-е гг.

Анастасия Сорокина: Александр Владимирович, вопросы, прорываются к нам зрители в прямой эфир. Дадим слово, дозвонилась до нас Любовь из Кировской области.

Зритель: Здравствуйте.

Анастасия Сорокина: Здравствуйте.

Александр Денисов: Здравствуйте.

Зритель: В советские времена я испытываю ностальгию. Я жила лучше, у меня было все. А сейчас есть в магазинах все, а радости никакой нет.

Александр Денисов: А почему радости нет, Любовь?

Зритель: Ну, потому что сейчас в магазине все есть, мы все это видим ежедневно, а раньше был дефицит, всегда что-то если достанешь, например, такая радость, праздники были радостные такие. А сейчас нет настроения даже праздники отмечать.

Анастасия Сорокина: Спасибо, спасибо вам за звонок.

Александр Денисов: Спасибо, спасибо.

Александр Бузгалин: С Любовью не соглашусь: радости оттого, что нет нормальных продуктов, испытывать, конечно... Да, иногда действительно от этого испытывали радость, но я бы сказал все-таки немножко по-другому. Во-первых, вспомню тоже анекдот, когда рассказывают о Советском Союзе, тогда ничего не было в магазинах, но все было в холодильниках...

Александр Денисов: Все было в холодильниках, да.

Александр Бузгалин: Сейчас у значительной части людей наоборот, в магазинах все есть, а в холодильниках пустовато, особенно когда вот такой кризис, как сейчас. Но дело не в этом, понимаете, радость была главным образом не от этого. Тогда радость труда не для всех, но для многих, для тех, кто действительно хотел и умел работать, это было не пустое понятие. Это касалось далеко не только профессора, врача, учителя, это касалось и рабочего, и инженера, и на предприятиях были общественные конструкторские бюро.

Это было не для всех, я еще раз говорю, мы к этому только шли, это только начиналось, но эта радость была. Было желание создать другую страну, было ощущение того, что ты можешь в этом поучаствовать. Оно стало затухать, киснуть, превращаться в болото, вот это вот общественное настроение подъеме, но это стало реальностью, я еще раз говорю, в эпоху застоя, в конце 1970-х гг.

Александр Денисов: Спасибо большое, Александр Владимирович, спасибо.

Анастасия Сорокина: Спасибо большое. Это был Александр Бузгалин, профессор Московского финансово-юридического университета.

Александр Денисов: Да. Ну и с нами выходит на связь Юрий Николаевич Стоянов, народный артист Российской Федерации. Юрий Николаевич, добрый вечер.

Анастасия Сорокина: Добрый вечер.

Юрий Стоянов: Привет.

Александр Денисов: Да. Юрий Николаевич, вот мы приводили слова Андрея Сергеевича Кончаловского, что дефицит делает человека человеком, и в первую очередь он говорил о дефиците свободы, ну об ограничениях. Согласны ли вы с этим? Испытываете ли ностальгию по тем временам? И почему вообще не хватает вот режиссеру Кончаловскому... ?

Юрий Стоянов: Это Андрей Сергеевич какого времени говорит?

Александр Денисов: Да вот на Венецианском кинофестивале.

Анастасия Сорокина: На днях.

Александр Денисов: Когда ему вручали спецприз, да-да-да.

Юрий Стоянов: Понятно, сегодняшний, да, Андрей Сергеевич?

Александр Денисов: Сегодняшний-сегодняшний, да.

Юрий Стоянов: Вы знаете, а можно я задам вам вопрос, прежде чем начну отвечать?

Александр Денисов: Конечно.

Юрий Стоянов: Я вижу результаты опроса внизу и хотел бы спросить: а какая возрастная аудитория вашего канала?

Александр Денисов: Возрастная аудитория выше среднего возраста, ну то есть в районе уже...

Юрий Стоянов: Пятьдесят плюс?

Александр Денисов: Да-да-да, 50+, верно.

Юрий Стоянов: Пятьдесят плюс. Я не думаю, что это репрезентативный опрос и корректный ответ. «Вспоминая эпоху дефицита, что вы испытываете?» – «раздражение» 18%, «ностальгия» 82%. То есть вы хотите мне сказать, что 82%, которые старше, чем 50 лет, испытывают из ваших зрителей, участвующих в опросе, ностальгию по дефициту? Или они испытывают ностальгию по своей молодости, которая больше никогда не повторится? Это разные ответы, но, думаю, эта подмена эмоциональная непроизвольно происходит при ответе на этот вопрос.

Александр Денисов: Да.

Юрий Стоянов: Это вопрос не о дефиците, ответ, это вопрос обо всем хорошем, что было в жизни у этих людей. А плохое забывается.

Анастасия Сорокина: Ну вот мы можем попросить наших зрителей позвонить, рассказать, уточнить...

Александр Денисов: ...по чему они ностальгируют.

Анастасия Сорокина: ...почему они так проголосовали.

Юрий Стоянов: Ну это же патология, это же мазохизм, это к психиатру. Как это, вспоминая эпоху дефицита, я испытываю ностальгию? Вспоминая эпоху, то, что было 30–50 лет назад, есть ли, по чему ностальгировать? – безусловно, есть. Во-первых, по своей ушедшей молодости, которая больше никогда не повторится. Во-вторых, по всему тому хорошему, что тоже было тогда, и это тоже патологично, это отменяет.

Но я вспоминаю мой приезд на гастроли в город Пермь ровно в 1979 году. Я согласен с вашим предыдущим собеседником, только он недоговорил, когда он сказал, что можно было постоять в очереди 15, ну 30 минут максимум. Это рассуждение москвича, петербуржца, жителя очень крупного города. Пермь тоже был крупный город, в нем была сосредоточена военная промышленность. И когда в 6 часов утра с поезда мы поехали в гостиницу в 1979 году, я такой очереди не видел в своей жизни больше никогда, хотя я тоже провинциальный человек, правда южанин. И люди отмечали, что-то писали вот здесь на руке чернильными карандашами.

У меня были родственники в Перми, я выяснил, это была очередь за яйцами и майонезом, а писали номер очереди. Моя племянница, точнее моя троюродная сестра, в Перми работала в цеху, и раз в неделю выбирались 2–3 человека, они покупали дешевую туристическую такую путевку, деньги сдавала им вся бригада, это 17 человек приблизительно. Они прилетали, их встречали экскурсионные автобусы в Москве, давалось какое-то определенное количество денег за отказ от экскурсии, а не за саму экскурсия, и экскурсия была по важным магазинам: дом обуви на проспекте Мира, магазины, в которых можно было купить колбасу, которую разрезали пополам, для того чтобы эта сволочь не довезла ее до Перми. Я не понимаю, как по этому можно скучать.

Александр Денисов: Юрий Николаевич, а можно... Вы, действительно, выдвинули совершенно справедливое...

Юрий Стоянов: Я не понимаю. Я могу скучать, я могу скучать по крику на улице: «Витя! Иди домой! Хватит гулять!» Да, я могу скучать по этому, по этому покою за ребенка, который на улице, по отсутствию этих агрессивных вызовов, по понятию «двор», «дружба», «соседи», значению книги в твоей жизни, блистательное образование, которое я получил в обыкновенной средней одесской школе, а потом продолжил в московском ГИТИСе, феноменальное образование, которое сейчас для большинства детей становится платным. Я могу ностальгировать по автобусу, который въезжал в лучший театр страны, тогда Большой драматический, и, если ты не проходил флюорографию и не сдавал анализ крови, тебе не платили премию, и это называлось всеобщей диспансеризацией. Я могу скучать по каким-то важным человеческим, гуманитарным, искренним вещам из того времени, но скучать по дефициту – это па-то-ло-ги-я, это болезнь.

Александр Денисов: Юрий Николаевич, могу выдвинуть версию, простите, что прерываю, могу версию выдвинуть. Может быть, люди делают вывод и понимают, что они оказались в ситуации худшего дефицита, чем был тогда? Ведь человек сейчас, как герой Достоевского, зажат теснотой жизни, вот этой мелочной, мелочной теснотой. Да, очередей нет, но очереди в банки из должников не видны. Вот у Насти такая теория любимая, что ипотека переформатировала общество, ты занят только одной мыслью, твоя мечта – расплатиться за эту квартиру, твоя мечта – расплатиться за эту квартиру.

Юрий Стоянов: Спросите вашего папу, а у него была мечта получить эту квартиру, и всегда ли он ее получал? Или купить в кооперативе. Оно что, было доступно, что ли, это жилье? Или эти автомобили двух названий – они что, были доступны? Они были доступны?

Александр Денисов: Юрий Николаевич, с другой стороны, у всех наших родителей есть квартиры, которые не куплены, а получены все-таки.

Юрий Стоянов: Да конечно, да конечно, кто спорит об уровне социальной справедливости, кто спорит о том, что в моем классе учились дети 14 национальностей в Одессе, 14, и никто из нас, ну так только, на уровне анекдота мы могли там друг друга как-то подколоть. Вы услышьте меня, я все, что хорошее, я помню, но я не хочу идеализировать плохое, так же как я, мягко говоря, не идеализирую сегодняшнее время.

Но говорить, что появились волонтеры и это признак того прекрасного прошлого... Волонтеры – я не помню такого явления, как волонтеры. Я помню человеческое участие, соседскую помощь, товарищескую руку, протянутую тебе, безусловно. Но к счастью огромному, я не обделен общением, друзьями и теми, кто готов мне помочь и кому готов помочь я и сейчас. Это большая беда, конечно, то, что все, что вы перечислили, как ипотека перевернула...

И то, что говорит Андрей Сергеевич, это говорит Андрей Сергеевич сегодняшний, Андрей Сергеевич сравнивающий, которому... Не знаю, просто ли ему было снимать кино, но тем не менее он снял «Асю Клячину» тогда, «Сибириаду» он снял тогда, а его брат тогда снял фильмы, на которые наш педагог сказал, что если мы не посмотрим «Рабу любви», дальше ему непонятно, чем с нами заниматься на мастерстве актера.

Да-да-да, не будет у меня ответа однозначного, его нет, ну нет его, иначе зачем мне тогда жить? Я живу сегодняшним днем, для того чтобы завтрашний был лучше. И что мне мешает быть счастливым, это количество горя и бедности вокруг, безусловно, как любому нормальному русскому артисту, более-менее благополучному и устроенному. И чем более ты устроен, тем тебе бывает стыднее и больнее за тех, у кого этого нет.

Но я не буду целовать свое прошлое, ненавидеть сегодняшнее и бояться завтрашнего, мне тогда незачем жить. Я буду наслаждаться сегодняшним днем просто потому, что он больше никогда не повторится, и надеяться на завтрашний.

Анастасия Сорокина: Юрий Николаевич, послушаем, что скажут наши зрители. Звонок из Курска, на связи Лидия. Здравствуйте.

Зритель: Добрый вечер!

Вспоминая эпоху дефицита, у меня возникает чувство страха, раздражения, ужаса! Мне 70, я пережила все это время. Я знаю, что в 1970-е гг. не было ничего абсолютно. Я по распределению попала в Куйбышев, не было даже молока, мы стояли, с машины на снегу, чтобы треугольный пакет молока купить, в магазинах не было ничего. У меня просто ужас!

Александр Денисов: Это в каком году, Лидия?

Зритель: Не было сапог, без обуви ходили, сапоги покупали у фарцовщиков, они стоили 80 рублей, я все помню прекрасно, войлочные сапоги были в магазинах только и все за 13 рублей, одевать нечего было, все пользовались услугами фарцовщиков.

Я умоляю, никакого возврата к прошлому! Квартиру я, кстати, так и не получила, простояв больше 30 лет в очереди, началась перестройка и все. Мне нравится жить здесь и сейчас. Сейчас я квартиру сама себе приобрела, все, что нужно, я могу купить в магазинах. Я довольна всем, что у нас сейчас есть в нашей стране, вот так вот. Вот что я хотела сказать.

Анастасия Сорокина: Спасибо, Лидия.

Александр Денисов: Спасибо, Лидия.

Анастасия Сорокина: Еще Алевтина из Перми. Здравствуйте.

Зритель: Здравствуйте.

Я по поводу прошлого. Ностальгии по прошлому у меня нет. Вот в 1982 году мы с мужем поженились. Для того чтобы организовать студенческую свадьбу, мы студентами были, нам так же приходилось ехать в Москву за мясом и за колбасой. А уже 1990-е гг. – это вообще, это просто уже ужас. В 1989 году у меня уже было трое детей и в очереди за молоком мы стояли с 8 часов утра и до 12–13 часов, это просто был какой-то ужас.

Александр Денисов: Спасибо, Алевтина, спасибо.

Анастасия Сорокина: Спасибо.

Александр Денисов: Юрий Николаевич, вот видите, зрители с вами согласны.

Юрий Стоянов: Я могу вам еще одну вещь сказать. Андрей Сергеевич, великий русский режиссер, состоявшийся и тогда, и сейчас, и в Голливуде в том числе. И был невеликий русский артист Юра Стоянов, который сидел 18 лет в Большом драматическом театре, от которого не зависело ни черта абсолютно.

И вдруг наступило это проклятое время, чудовищное время, в которое никому не нужный артист Юра Стоянов решил: «Уйду-ка я из этого театра и со своим другом Илюшей Олейниковым рискну всем в своей жизни и сделаю что-то такое, что зависит только от меня». И я благодарен этому чудовищному времени, в которое я потерял отца, потому что не было медикаментов, потому что не было лекарств, потому что были чудовищные 1993-й, 1994-й. Но парадокс в том, что мой отец от этого времени умер, а я в это время состоялся, – как мне с этим быть? Я не снимал кино в Голливуде…

Анастасия Сорокина: Спасибо.

Александр Денисов: Спасибо большое, Юрий Николаевич.

Анастасия Сорокина: К сожалению, закончилось время. Спасибо большое.

Александр Денисов: Спасибо, спасибо за интересный рассказ.

Анастасия Сорокина: Это был Юрий Стоянов, народный артист Российской Федерации.

Александр Денисов: Да, итоги подведем. «Вспоминая эпоху дефицита, что вы испытывали?» – «раздражение» 18%, «ностальгия» 82%.

Нехватка благ и свобод - это действительно стимулирует?