Оксана Галькевич: Ну что, теперь к серьезным темам. Знаете, уважаемые телезрители, сколько бы раз мы ни обсуждали эту тему в нашей студии – тему бедности, мы всякий раз так или иначе приходим к выводу, что бедность для официальных лиц и ведомств и бедность для простых россиян – это как будто совершенно разные понятия. Ну, видимо, в силу опять же разных представлений о жизни. Константин Чуриков: Согласно последнему… недавнему опросу «Левады-Центра» (социологи опрашивали именно простых россиян, а не чиновников), так вот, под чертой бедности россияне подразумевают эту отметку в 12,5 тысячи рублей в месяц. Но обратите внимание: 12,5 тысячи должны приходиться не на семью вообще, а конкретно на каждого члена семьи. Простая арифметика: мама, папа, двое детей – 50 тысяч на четверых. Вот это и есть уровень бедности. Оксана Галькевич: Тут еще знаете какой интересный момент нужно отметить? Этот уровень бедности, который назвали люди в опросе, на 1 220 рублей ниже МРОТ этого года, друзья. В следующем году его обещают прибавить на 850 рублей. Но даже после прибавки МРОТ следующего года все равно будет ниже вот этого субъективного уровня бедности в 12,5 тысячи рублей, который люди назвали в этом году, 2019-м, на 370 рублей будет ниже по-прежнему. Константин Чуриков: Ну да, к сожалению, это так. Давайте посмотрим, а что в представлении людей в нашей стране можно считать нормальным уровнем жизни. То есть вот тот уровень жизни, который позволяет не только и не то что сводить концы с концами, а все-таки позволить себе хоть еще что-то. Оксана Галькевич: Ну, в кино, например, сходить, в театр, в конце концов, Костя. Константин Чуриков: Например, в отпуск съездить всей семьей, ну, хотя бы в соседний регион. Оксана Галькевич: Раз в год хотя бы. Константин Чуриков: Или на море. Оксана Галькевич: Накопить. Да много чего на самом деле. Но для этого нужно, по мнению россиян, чтобы на каждого члена семьи приходилось как минимум 38 тысяч рублей в месяц. И это, увы, могут позволить себе в данный момент только 7% россиян. Константин Чуриков: И, согласно исследованию, фактический доход в среднем составляет у опрошенных 16 800. И вот еще что интересно? Это представление о том, что считать нормальным доходом, довольно сильно отличается в зависимости от населенного пункта. В мегаполисах социологи насчитали, что нужно от 38 до 42 рублей; в средних городах – от 35 до 40 тысяч; а в сельской местности – от 31 до 35 тысяч рублей. Оксана Галькевич: Как-то ты, Константин, избирательно… Там же у нас Москва стоит, как всегда, особняком. Константин Чуриков: Все видят. Оксана Галькевич: В столице для нормальной жизни, уважаемые телезрители, опять же по данным этого опроса «Левады-Центра», нужно от 51 до почти 60 тысяч рублей в месяц, опять же я подчеркну, на человека. Это очень важно – на одного человека, а не на семью. Константин Чуриков: А давайте мы сейчас перепроверим данные социологов. Наш SMS-опрос. Напишите, пожалуйста. «В вашей семье доход на одного человека, на одного члена семьи больше 12 500 рублей?» Отвечайте «да» или нет» – 5445, наш SMS-портал. Оксана Галькевич: Ну а в студии у нас сегодня Дмитрий Рогозин, заведующий Лабораторией методологии социальных исследований Института социального анализа и прогнозирования РАНХиГС. Здравствуйте, Дмитрий Михайлович. Дмитрий Рогозин: Здравствуйте. Константин Чуриков: Здравствуйте. Константин Чуриков: Дмитрий Михайлович, вот эта получившаяся сумма – минимум 12,5 тысячи рублей – насколько, с вашей точки зрения, она точна? Ведь семьи бывают разные. Бывает семья и из одного человека, из двух человек. Дмитрий Рогозин: Ну, вообще экономисты неслучайно ругают вкривь и вкось социологов, которые так или иначе дают цифры, которые, в свою очередь, прыгают то вниз, то вверх. Чтобы говорить о точности этой цифры, хорошо бы привести точную формулировку вопроса. И если мы ее обозначим, то, в общем-то, можем усомниться в том, что называли действительно россияне. В этой формулировке есть слово «доход» и есть слово «прожиточный минимум». В общем-то, даже человеку с высшим образованием не всегда понятно, о чем его спрашивают. Поэтому я бы так прямо не заявлял и не нагонял тоску и панику на россиян (при всем при том, что я не могу сказать, что мы живем очень хорошо и так далее), что мы сильно завышаем или занижаем уровень бедности в России по отношению к установленному минимуму. Оксана Галькевич: Дмитрий Михайлович, но суммы-то на самом деле не заоблачные. Смотрите. То, что люди обозначили в качестве черты бедности на одного человека – 12,5 тысячи рублей, – ну, это действительно прямо совсем-совсем. А ведь очень многие люди семьями живут на такие деньги. Дмитрий Рогозин: Нет, я не буду здесь защищать наше правительство, но хочу лишь отметить, что сейчас вошло в моду, в какой-то тренд хаять наших чиновников. Вы с этого и начали. Я, в общем-то, так немножко даже съежился. Ну конечно же, удобно очень говорить, что у нас чиновник совсем не понимает, что такое бедность. Но если мы посмотрим внимательно, что же происходит в российских регионах, то мы все-таки должны сказать, что крайней бедности, абсолютной бедности у нас нет, потому что бедность – это все-таки не МРОТ, даже не эти деньги. Бедность – это отсутствие крыши над головой, это голод и это насилие постоянное. Вот эти компоненты делают людей действительно бедными. Если мы приходим в эти дома, и даже там, где получают люди крохи, вот эта межсемейная поддержка, какие-то выплаты, какие-то дотации, которые сейчас дает государство, все-таки поддерживают людей на более или менее сносном уровне. Константин Чуриков: Согласен, давайте не хаять чиновников, а давайте им помогать. Вот сейчас проводится, кажется, в восьми… ну, в общем, в десятке регионов эксперимент по выявлению бедности. У вас есть какие-то данные? Вот что происходит? Как удается вычленить эту бедность? Какие рецепты предлагает Министерство труда? Дмитрий Рогозин: Ну, я начал с того, что встал на сторону экономистов. А здесь я уже должен защитить социологов. К сожалению, у нас бедность все время пересчитывается на среднедушевую, на члена семьи. Но бедность меряется семейным образом. То есть, в общем-то, не так важно, сколько в среднем человек получает в семье, ну или доход на человека. Очень важно, а сколько иждивенцев в семье и какой запрос на какие расходы в этой семье существует. Неслучайно бедность во всем мире гораздо чаще меряется по депривации. Если у вас кто-то болеет серьезно и нужны действительно серьезные расходы, то даже с 50 или 60 тысячами дохода на члена семьи вы будете бедные, если вам в месяц надо на этого человека тратить 100 или 120 тысяч. Оксана Галькевич: Конечно, Дмитрий Михайлович, вы станете бедным, даже очень бедным и ниже порога бедности, если вы сами один на один с этой сложной жизненной ситуацией. Правда? А у нас часто ведь так и происходит, к большому сожалению. Ну действительно, когда какая-то ситуация, кто-то заболел, и тебе все приходится покупать, за все приходится платить – при том, что государство вроде бы социальное, вроде как тебе должны медицинскую помощь оказывать. Вот почему мы бедными оказываемся, а не потому, что у нас доход какой-то невозможно непотребный. Дмитрий Рогозин: Да, вы здесь абсолютно правы, конечно. Константин Чуриков: Нам звонит Петр из Московской области. Петр, здравствуйте. Оксана Галькевич: Здравствуйте, Петр. Зритель: Я хочу задать вопрос. У меня ребенок тяжелобольной, у него спинальная амиотрофия. Я работаю на заводе и получаю зарплату 40 тысяч. И нас никак не признают малоимущими. Даже коляска инвалидная, которую выдают, ребенок не может на ней ездить. Пришлось вот купить за 170 тысяч. Константин Чуриков: Это еще пришлось, наверное, у знакомых деньги брать или кредит? Зритель: Да, занимал деньги, ребята помогли. Также у нас с жильем проблемы, мы живем в коммуналке. Мы были у мэра на приеме в 2017 году. «Да-да-да, мы вам поможем». Одну квартиру предложили, общая площадь – 30 квадратных метров. Как нам с ребенком жить в этой квартире? Константин Чуриков: А у вас в семье сколько человек? Зритель: Трое. Константин Чуриков: Трое. Ну да. То есть это меньше соцнормы. Ведь положено, по-моему, 14 метров квадратных. Зритель: И вторую предложили, тоже на Сходне, десятый этаж. Новый дом-башню построили, никакой ни цивилизации, ни школы, ничего для ребенка. Константин Чуриков: Петр, мы договорились с нашим гостем не хаять чиновников, вот прозвучала такая фраза. Скажите, а вам все-таки какие-то пособия полагаются в этой ситуации? Зритель: Ничего не дают. Константин Чуриков: Все, спасибо. Зритель: Ну вообще ничего! Константин Чуриков: Без комментариев. Дмитрий Рогозин: Заметьте, это ровно тот случай, о котором мы стали говорить. То есть бедность все-таки определяется вот этой, как вы правильно говорите, трудной жизненной ситуацией, невозможностью человека реализовать даже элементарные свои права в потреблении каком-то. Оксана Галькевич: Они вроде бы как есть, эти права, но возможностей нет почему-то. Дмитрий Рогозин: И в то же время ведь мы сами как бы подталкиваем чиновника именно к такой позиции: «Раз уж человек 40 тысяч получает, – ну, там, может быть, и жена работает, – выше прожиточного минимума, то какой же он бедный?» И в нашей политике это доходит иногда до смешного. Ведь у нас не просто нужно как бы получать ниже прожиточного минимума, чтобы претендовать на какие-то выплаты; у нас должно быть, чтобы все эти выплаты были документально подтверждены. И получается, что человек бедный, который не может устроиться на работу, у которого работодатель платит как-то из-под полы, не оформляя официально, он не может претендовать на пособие. Это еще одна оборотная медаль того, что мы, как бы следуя за вот этой логикой определения какой-то цифры прожиточного минимума или бедности, ставим людей в очень неловкое положение. Константин Чуриков: Если я вас правильно понял, у нас сейчас какая-то такая безликая социальная политика, скажем так, равнодушная. А как ее сделать неравнодушной? Что для этого требуется? Дмитрий Рогозин: Для этого надо, чтобы государства было поменьше в социальной политике. То есть государство должно определять рамки и нормы ведения политики. А, вообще-то, во всем мире этим занимаются НКО и фонды различные, где действительно могут приходить люди, реализующие какие-то проекты, а не пишущие отчетность по поводу тех проектов, которые они делают. Оксана Галькевич: Вы знаете, видимо, мы не представляем себе, как это должно работать в той конфигурации, которую вы сейчас привели, потому что мы обычно слышим, что, наоборот, государства должно быть больше. Но государство просто должно быть эффективнее. Дмитрий Рогозин: Ну подождите, подождите. Давайте возьмем то, что сейчас происходит с политикой в области старения. «Старость в радость» и Лиза Олескина, которая пришла в эту область. В общем-то, у нас сейчас произошла ситуация… ну, даже опережающее развитие развитых стран, когда маленькое НКО диктует целым регионам (сейчас двенадцать регионов по всей стране), как строить социальную политику в области старения. Оксана Галькевич: Дмитрий Михайлович, это вы приводите пример Москвы – я правильно понимаю? Дмитрий Рогозин: Нет-нет! Двенадцать регионов. Это не Москва. Константин Чуриков: Нам даже сейчас говорят не «старение», а «долголетие». Оксана Галькевич: Активное долголетие. Константин Чуриков: Активное. Дмитрий Рогозин: Ну, я в этом смысле не сторонник того, чтобы клеймить какие-то слова. «Старик», «старение» – для меня вполне легитимные и правильные понятия. Это двенадцать регионов по всей стране, причем они выбраны случайно. Это не значит, что это были самые успешные или неуспешные. Более того, в следующем году еще девять регионов будут присоединены к этой программе. Поэтому здесь нельзя говорить, что мы такие неумелые, что у нас чиновники заполонили все наше социальное пространство и ничего не происходит. Другое дело, что в политике бедности с этим указом президента и национальной программой по сокращению бедности в два раза, конечно, происходят некоторые перевертыши, потому что ушлый чиновник чешет затылок и говорит: «Ну как нам понизить бедность в два раза? Нам надо как-нибудь пересчитать прожиточный минимум. Давайте посмотрим, сколько людей у нас больше на 100 рублей получают, а сколько – меньше. Перекинем деньгами – и поднимем количество людей, которые получают выше прожиточного минимума». Вот беда в том, что когда мы играем только цифрами, когда мы бедность определяем по одному показателю, да еще и стоимостному, мы толкаем людей к этим манипуляциям. И тогда получаем вот эти ситуации, когда человек, не имеющий возможности оплатить лечение, получающий выше прожиточного минимума, к бедности вообще не имеет никакого отношения, с точки зрения чиновника. Оксана Галькевич: Заметьте, Дмитрий Михайлович, не мы это сейчас сказали. Это вы, в общем, собственно, какую-то тоже критику… Константин Чуриков: Нет, подожди… Оксана Галькевич: У меня как раз был вопрос на самом деле о чиновниках… Константин Чуриков: Давай. Оксана Галькевич: …но вы уже на него ответили. Когда они строят некую социальную политику, они из чего исходят-то? В первую очередь из необходимости людей, из того, что нужно, чтобы им помочь решить проблему? Или все-таки из бюджетных надобностей, из того, чтобы цифрами как-то переиграть? Дмитрий Рогозин: К сожалению, я не знаю, как это прозвучит – как упрек или, наоборот, как защита. К большому сожалению, на протяжении вот этих последних лет сложилась ситуация, что чаще они исходят из страха. Слишком уж пристально смотрят на деятельность чиновников, возглавляющих социальные службы, прокуратура, Следственный комитет, то есть: «Где вы там ошиблись? Куда вы в сторону пошли?» Я разговариваю с этими людьми на местах, и они говорят: «Если раньше мы думали, как можно сделать лучше, то теперь у нас единственная мысль – как сделать так, чтобы тебя не посадили, чтобы не привлекли к какой-то ответственности». Константин Чуриков: Давайте еще послушаем Ирину из Петербурга. Добрый вечер, Ирина. Зритель: Добрый вечер, здравствуйте. Оксана Галькевич: Здравствуйте. Зритель: Я хотела сказать, что нас четыре человека в семье. Общий доход на четверых – 30 тысяч. Как бы внучка, дочка и я с мужем-инвалидом, дочка-инвалид, ребенок учится. Я к вам уже дозванивалась, но я просто хочу сказать, что вот у меня была операция. Я не могу лечиться, потому что то, что мне выписали… У меня теперь нет желчного пузыря, у меня язва желудка. Лекарства, конечно, сумасшедшие. Ну сколько я еще поживу? Я не знаю. Но если со мной что-то случится, то семья не то что на грани нищеты будет… Дочка работать не может, потому что у нее тысяча заболеваний, как говорится. Ей 33 года, а она ни дня не работала. А внучку кто поднимать будет? Муж слепой. Ну не знаю! И куда я ни обращалась – никакой помощи ниоткуда. Константин Чуриков: Подождите, Ирина. Вы называете сумму – 30 тысяч на семью. Вас четверо в семье. То есть у вас получается, по сути, даже около 7 тысяч на человека – что, в общем, существенно меньше, честно прожиточный минимум. Зритель: Внучка тысячу получает, внучка тысяча пособия получает, и все. Дочка – 9 тысяч. Я – 7 тысяч. И у мужа 6 тысяч пенсия, но плюс он получает еще до прожиточного минимума. У меня до прожиточного минимума нет, так как я пошла в 50 лет на пенсию. Константин Чуриков: Нет, ну все равно же получается на выходе 30 тысяч. Вы вот эти суммы называете. 30 тысяч, правильно? И вас четверо? Зритель: Да, да, для. Константин Чуриков: Все равно что-то не сходится. Вопрос: что? Спасибо за ваш звонок. Оксана Галькевич: Спасибо. Давайте сразу Ростовскую область тоже выслушаем. Владимир, здравствуйте. Зритель: Здравствуйте. Оксана Галькевич: Здравствуйте. Зритель: Здравствуйте. Оксана Галькевич: Говорите, пожалуйста, мы вас слушаем. Зритель: Я в такой ситуации оказался: у меня двое детей несовершеннолетних, мне 64 года, я пенсионер. Пенсия – 14,5 тысячи. Алименты выплачиваю – и остается 3 тысячи на жизнь. У меня сейчас здоровья нет, спина болит, лекарства надо постоянно покупать. Вот как жить? Я сколько везде смотрю информацию. Все время вашу передачу смотрю, третий раз дозвонился. Все время отключали, когда узнают информацию обо мне, почему-то отключали. Сейчас хочу услышать. Вот как жить? Константин Чуриков: Нет, мы вообще никого не отключаем. Я не знаю, что там было на линии. У нас так не принято вообще. Мы все звонки принимаем. Оксана Галькевич: Я думаю, что… Бывает, что звонки просто срываются, когда очень долго на линии ожидают. Владимир, я просто не вижу здесь ничего такого, чтобы вас отключали. Константин Чуриков: Владимир, проясните вашу ситуацию. Вы говорите, что алименты выплачиваете на детей. С вами тоже живут дети? Зритель: На детей, да. Константин Чуриков: То есть на других детей, получается, да? Зритель: Ну как на других? На своих детей. Константин Чуриков: На своих детей. То есть у вас получается на троих вот эта сумма – 14 тысяч. Правильно? Зритель: Ну да. Константин Чуриков: Как такое возможно, Дмитрий Михайлович? Зритель: Просто я выплатил алименты – и мне остается 3 тысячи на жизнь. Константин Чуриков: Вам лично? Зритель: Вот к кому обратиться? Вообще не знаю! Лекарства надо купить, жить. Оксана Галькевич: Владимир, спасибо. Дмитрий Рогозин: По телефонному звонку не разобраться. Трудная ситуация. Вы правильно уловили, что непонятно. Как так – выплачивать алименты и жить с этими же детьми? Значит, дети могут быть другими. Ну, мы не услышали. Но общая тенденция здесь самая неприятная в нашей ситуации, и с чем сейчас государственная служба и муниципальная тоже до сих пор не может справиться, – это то, что у нас фактически учитывается ведь не бедность и выявляется не трудная жизненная ситуация (это мы ее так называем), а у нас выявляется оформление бедности и трудной жизненной ситуации на бумаге. Константин Чуриков: То есть это те, кто проявил некую активность, пришел и заявил? Дмитрий Рогозин: Не просто активность. Была бы активность – у нас ходоки-то имеются. То есть этот мужчина – он же проявил активность, он дозвонился но нас. Но – ничего не может сделать. И не просто проявил активность, а его жизненная траектория понятна и вписывается в документооборот. К сожалению, если человек действительно бедный… Бедность же не приходит одна, что денег только нет. Она же очень часто сопровождается различными бедами другими. Тут и алкоголизм может возникнуть, тут и какое-то горе внешнее, и так да лее. И очень часто у бедного человека траектория его жизни такова, что она не оформляется бумагами. И мы раз за разом приходим к людям, начинаем расспрашивать – и оказывается, что формально они не могут претендовать на льготы, потому что их жизнь не документирована. Они либо работали неофициально, получали какие-то деньги, либо у них сложная ситуация. Допустим, муж уехал, но не развелся, поехал где-то на заработки, там и остался, алименты не платит. И нельзя это все оформить. И поэтому… Вот вы спрашиваете: как же быть, как с этой ситуацией справиться? В первую очередь чиновнику нужно задумываться о том, как сокращать документооборот. А у нас получается обратная ситуация: мы вводим электронный документооборот для того, чтобы увеличить в два раза бумажный. Оксана Галькевич: Дмитрий Михайлович, но вы говорите о том, что у нас не зафиксированы, так скажем, в личном файле каждого гражданина какие-то очень важные для социальных служб данные – о том, кто в какой жизненной и семейной ситуации находится, у кого на иждивении, я не знаю, не дай бог, ребенок-инвалид, или у кого свои есть проблемы со здоровьем. А это, стало быть, должно учитываться социальными службами, да? Вообще примеры есть социальных служб, может быть, где-то в мире, где работают вот именно так, как вы сказали, и работают эффективно, исходя из конкретной частной адресной ситуации? Нам это фантастикой кажется! Дмитрий Рогозин: Ну, «личный файл» – это такая сильная метафора. Я бы даже… Ну конечно есть. Но я бы даже не смотрел на мир, потому что Россия – большая и разнообразная. У нас прекрасно работает, допустим, социальная служба в Волгоградской области, там очень сильный вице-губернатор по социальным вопросам, собралась очень сильная команда. И что они делают? Они не только мобилизуют собственные ресурсы области, но и участвуют в различных грантах, в различных программах федеральных. Потому что реально ведь деньги на борьбу с бедностью выделяются немалые, просто нужно научиться их обслуживать и уйти от этого пресловутого лозунга адресной помощи, который превратился в России в помощь по требованию (то есть мы сидим и ждем, когда к нам обратятся), к проактивному отысканию этой бедности. Опять, еще раз повторю. Вот мужчина нам позвонил, и он как-то пытается решить эту ситуацию. Это значит, что у него еще есть шансы. Но ведь многие бедные, те, кого вы упомянули, – одинокие или находящиеся в загнанной ситуации – они ведь находятся в состоянии уныния, абсолютного уныния, и они даже не обратятся. Оксана Галькевич: Вы знаете… Константин Чуриков: Вы привели пример… Оксана Галькевич: Костя, прости, пожалуйста. Константин Чуриков: Извини, Оксана. Оксана Галькевич: У меня просто маленькая реплика. Дмитрий Михайлович, а можно как-то социальную службу с налоговой объединить? Потому что вот налоговая тебя из-под земли достанет, пришлет тебе и вручит тебе, понимаете, этот билет на выплату налога. Вот уже сейчас всем «письма счастья» разошлись. А когда нужно от этой налоговой что-то вернуть и что-то получить… Дмитрий Рогозин: Это отдельно. Оксана Галькевич: Вот научить искать соцслужбы. Дмитрий Рогозин: Это на самом деле хроническое заболевание нашей государственной системы, которая называется межведомственным взаимодействием. Кроме налоговой службы, я бы еще здесь назвал Пенсионный фонд и очень эффективный проект, который реализован не только в Москве, это проект МФЦ. Ведь там же собираются данные очень большие по всему населению. То есть умение оперировать этими данными, совмещать и передавать в другие ведомства – ну, это просто благо огромное. Но это не происходит знаете почему? Потому что у нас все боятся этого несчастного закона «О персональных данных»: «А мало ли что там случится? Лучше я к этим данным вообще не буду иметь никакого отношения». Оксана Галькевич: Да поздно уже бояться. Уже эти «персональные данные» звонят все время под видом разных каких-то контор. Константин Чуриков: Нам тоже звонят. Давайте сейчас Елену из Удмуртии послушаем. Елена, здравствуйте. Зритель: Здравствуйте. Оксана Галькевич: Здравствуйте. Константин Чуриков: Рассказывайте вашу историю. Зритель: Я являюсь пенсионером. Моя пенсия – 12 800. И у меня есть опекаемый внук. У него уже в течение нескольких лет пособие – 7 300. Вот мы проживаем на эти деньги. 5 тысяч сразу я отдаю за коммуналку. То есть остается сколько? 15 тысяч. На юг хотела съездить – на него набрала, а на меня уже нет. Константин Чуриков: Ну да. А один-то он не поедет без вас, понятное дело. Зритель: Я отправила его в лагерь. Нет, я отправила, заплатила 37 тысяч. И вот эти полгода (7 300 я получаю на него) он будет ходить голодненький и голенький? Меня ведь еще и отчитываться заставляют ежегодно. Константин Чуриков: Это к вопросу о сокращении отчетности, да. Зритель: Что? Константин Чуриков: Это к вопросу о сокращении документооборота – о чем говорил наш гость. Зритель: Да. Вот я спрашиваю порой: может быть, мне как-то компенсируют то, что я отправила его за 37 в лагерь? Я обращаюсь, я активная такая дама. Константин Чуриков: Так? И что вам говорят? Зритель: Сказали: «Не положено до 15 лет». Константин Чуриков: «Не положено». Вот так. Оксана Галькевич: Елена, узнайте в социальной службе, может быть, вам должны компенсировать все-таки часть оплаты за услуги ЖКХ. Зритель: Нет-нет-нет, я узнавала. Оксана Галькевич: Тоже узнавали? Зритель: Ничего. Оксана Галькевич: Тоже ничего? Зритель: Понимаете, в моей квартире, где мы проживаем сейчас вдвоем, прописана еще одна внучка, она тоже была ранее опекаемой у меня. Сейчас она вышла замуж, живет у мужа, у нее двое детей. Оксана Галькевич: Понятно, она взрослый человек, у нее свой доход, поэтому и не получается. Да, понятно. Спасибо, Елена. Зритель: Она прописана в моей квартире. Оксана Галькевич: Это мы поняли, да. Зритель: И это тоже должна оплачивать я. Константин Чуриков: Спасибо, спасибо за ваш звонок. Оксана Галькевич: Спасибо, Елена. Константин Чуриков: Я протоколировал. Все-таки какие-то полезные выводы, которые мы можем для себя сделать. Итак, вы предложили. Для того чтобы наладить помощь по-настоящему бедным и нуждающимся людям, нужно сократить документооборот, нужно объединить базы (предложила Оксана, вы согласились) разных ведомств. Вы обмолвились на примере Волгоградской области, что достаточно даже уровня не главы региона, а вице-губернатора. Что еще нужно? Дмитрий Рогозин: Реально рабочая лошадка. Константин Чуриков: Что еще нужно? Дмитрий Рогозин: Да и то, что вы перечислили – я в больших сомнениях, что это возможно в силу… Константин Чуриков: Я за вами записывал. Дмитрий Рогозин: Нет-нет-нет, я не отказываюсь от своих слов. Но когда вы их называете рекомендациями, то здесь нужно осечься, потому что рекомендации все-таки должны быть здравосмысловые, а не из головы как-то собрано. Что нужно? Я на себя могу одеяло тянуть. Нужно проводить исследования не отчетным образом, а ставя вопросы, связанные с базовыми, что ли, требованиями самих людей. Ведь основная проблема вообще социальной политики сейчас – это проблема, как ни странно, перераспределения денежных средств. Суммы, как я уже упомянул, довольно большие идут на поддержку, но, к сожалению, они приходят не к тем, кто реально нуждается очень часто, а к тем, кто грамотен и умеет нужным образом оформить бумаги. Это раз. Либо они приходят к тем, кто нуждается, но нецелевым образом, то есть они как бы распыляются в их системе доходов и расходов. Поэтому основная рекомендация не рекомендация, как бы ее ни назвали, – это не просто снизить документооборот, а отказаться от формализма в определении задач. Константин Чуриков: Я понял. Дмитрий Рогозин: То есть не 12 тысяч или 11 тысяч дохода, а в каких реально депривациях находится человек. Константин Чуриков: Это очень большой… вернее, это очень простой опросник: «Чего вы хотите? И чего вы лишены?» По сути, вот так. Оксана Галькевич: Ну а пока все это не произошло в идеальном мире, нужно быть здоровым как минимум (я тоже записывала), не одиноким и хорошо бы еще быть обеспеченным жильем. Давайте подведем итоги нашего опроса. Мы спрашивали вас, уважаемые телезрители: «В вашей семье доход на одного больше 12 500?» Вот это такой субъективный уровень бедности, который, по опросу «Левады-Центра», обозначили россияне. 14% телезрителей сказали «да» – больше, а 86% сказали «нет». Константин Чуриков: Меньше. А у нас в студии был Дмитрий Рогозин, заведующий Лабораторией методологии социальных исследований Института социального анализа и прогнозирования РАНХиГС. Спасибо большое. Оксана Галькевич: Спасибо. Дмитрий Рогозин: Спасибо. Оксана Галькевич: Ну а мы не прощаемся, друзья, впереди будем говорить о дефиците рабочих профессий в нашей стране.