Антон Алфимов: Далее поговорим о лекарствах. Доступность обезболивающих препаратов, содержащих наркотики или психотропные вещества, повысят с помощью дорожной карты. Соответствующий документ утвердило правительство России. Ранее СМИ сообщали, что некоторые онкологические больные столкнулись с тем, что врачи по каким-то причинам отказывались выписывать им дорогостоящие препараты. И многих лекарств не оказывалось в аптеках, даже если было направление от врача. Что (и самое главное – когда) изменится, узнаем у Антона Белякова, члена Совета Федерации Федерального Собрания России, у нас в студии. Здравствуйте. Антон Беляков: Здравствуйте, Антон. Здравствуйте, Оксана. Приветствую, уважаемые телезрители. Хотя правильнее бы спрашивать, конечно, не у меня, а у правительства. Как минимум, министра здравоохранения. Антон Алфимов: Вот видите, они не пришли. Антон Беляков: Они снова не пришли. Их снова нет. Антон Алфимов: В чем непосредственно проблема? Мне не совсем понятен механизм, как такое может быть. Если мы берем онкологию. Онколог дает направление терапевту. Терапевт выписывает лекарство. Почему его нельзя достать? Их нет в наличии, или что? Антон Беляков: Вы знаете, проблема сложная и многогранная. Для того, чтобы оценить масштаб бедствия, скажу вам так, что по сравнению со средним потреблением опиоидных обезболивающих между Россией и Европой в пересчете на душу населения (на 1000 человек, на 1 000 000), мы тратим при большем количестве болеющих в более поздних стадиях, потому что там диагноз ставится раньше, и вероятность излечения выше. Мы потребляем обезболивающих приблизительно в 100-200 раз меньше, чем в Европе  Скажем, в Скандинавии всегда ловят на первой (максимум – второй) стадии, и поэтому довольно лечатся. Мы, как правило, в силу отдельных обстоятельств (я надеюсь, мы их тоже обсудим сегодня) диагностируем рак намного позже. Поэтому выше вероятность употребления обезболивающих препаратов, когда речь идет о терминальных стадиях. При этом мы потребляем обезболивающих приблизительно в разных регионах в 100-200 раз меньше, чем в Европе. Оксана Галькевич: Там, где такой надобности меньше. Антон Беляков: Конечно. Всемирная организация здравоохранения еще года два назад говорила о том, что не более 4% онкобольных, нуждающихся в России в обезболивании, получают достаточное количество обезболивающего препарата. Соответственно, 86% больных, если верить ВОЗ, достаточного обезболивания не получают. Почему это происходит? Во-первых, чрезмерная забюрократизированность. Мои коллеги-доктора многократно говорили, что далеко не каждый врач может выписывать рецепт. Вот ребенка лечить человек, у которого 30 лет стажа, может, а выписать рецепт обезболивающий не может, ему не доверяют. Антон Алфимов: А кто ему должен доверять? Антон Беляков: Есть определенное право, определенные полномочия: кому-то можно, кому-то нельзя. И эти права, эти полномочия определяются не стажем, не опытом работы. Они определяются совершенно другими (подчас весьма бюрократическими) причинами. Антон Алфимов: Разве не у всех в России районный онколог должен сделать направление? Антон Беляков: Подождите. Но врачей намного больше. Мы же с вами копаем… Антон Алфимов: Но районный онколог есть у всех. Антон Беляков: Хорошо. Но к нему надо выстоять? Надо. Он работает без выходных дней? Нет, он работает с выходными днями. А онкологическому пациенту нужно принимать препарат регулярно, курсами, иногда – каждый день и пожизненно, с интервалом в несколько часов. Человек понимает, что у него заканчивается препарат. Взять его негде, кроме как попасть к тому самому специалисту, о котором вы говорите, хотя в принципе врачей намного больше. Вторая причина. После того, как рецепт выписан, даже если до этого дошло и все очень хорошо, у него есть очень непродолжительный срок действия. И с этим сроком действия надо найти препарат в аптеке. Буквально несколько месяцев назад было большое количество обращений пациентов из разных регионов страны о том, что препараты в аптеках исчезли. Начинаем разбираться с аптеками. А почему? Потому что маленькой аптеке очень невыгодно в принципе продавать эти препараты. Нужно получить специальные разрешения, обеспечить условия хранения, регулярные проверки ФСКН (Федеральной службы контроля за оборотом наркотиков) и т.д. и т.п. Очень многие аптеки стараются в принципе с этим не связываться. Ответственность высокая, а прибыли очень не много. Оксана Галькевич: Я думаю, что обеспечивать специальные условия хранения, подвергаться проверкам нужно по целому ряду других лекарств тоже. Это что же за аптеки такие? Они одним аспирином торгуют? Для того чтобы мак в булочки положить, нужно пройти семь кругов ада в ФСКН Антон Беляков: Подождите. Если мы говорим о препаратах обезболивающих, если мы говорим о препаратах, содержащих наркотический компонент, это далеко не один аспирин. Это препараты, оборот которых находится под жесточайшим контролем Федеральной службы по контролю наркотиков. Если помните, жаловались не только пациенты. Жаловались пекари. Для того чтобы мак в булочки положить, нужно пройти семь кругов ада в ФСКН. Жаловались кондитеры. ФСКН взяли под контроль… по-моему, еще немного – и всю химическую промышленность. Оксана Галькевич: Жаловались-то ладно. Если бы только жаловались. Люди руки на себя накладывают оттого, что сбои по этой цепи происходят. Люди страдают, терпят невыносимые боли, которые в принципе не может ни один нормальный человек выдержать. Люди попадают под суд. Помните историю красноярского врача, которая выписала рецепт, потому что она знает этого пациента, она ведет его много лет. Антон Беляков: Но не на ее участке. Я с ней встречался. Причем, в возрасте доктор, такой по-настоящему один из тех из нас, кто помнит клятву Гиппократа, которую по окончанию вуза мы все даем. Человек пожалел, человек понял, что это нужно сделать – получил реальное уголовное дело. И здесь, Оксана, вы коснулись третьей проблемы. Это доктора. Вот доктора, понимая о том деле, о котором вы вспомнили, таких дел было энное количество, они понимают, что сейчас, даже если просто нужное количество наркотических обезболивающих есть в больнице, в специальных условиях хранения, это лишняя ответственность. Нужно ампулы сохранить, нужно проследить, что каждая таблетка пациентом выпита, а не куда-то там пропала. Это большие хлопоты. Федеральная служба по контролю за оборотом наркотиков хочет контролировать медиков. При этом выписывание, неправильно поставленная печать, неверно читаемая подпись может привести к реальному уголовному делу и к ответственности. Это привело еще к одной причине. Неспециализированные медицинские учреждения постарались в какой-то момент даже не хранить эти препараты, не иметь их. Потому что слишком высокие риски. Врачи, в какой-то момент, понимая, что мы все давали клятву Гиппократа, начинали соизмерять… С одной стороны, нужно понимать пациенту, и это, я вас уверяю, не какие-то пафосные слова для большинства людей в белых халатах, мы действительно знаем, для чего, где и как мы работаем. Но, с другой стороны, в буквальном смысле в любой момент могут войти представители правоохранительных органов и нужно будет объяснить, почему этому пациенту выписана эта таблетка. Я год назад внес, разобравшись в этой проблеме, соответствующий законопроект. И думаю, что я докопался до сути. Сейчас попробую вам пояснить, в чем. Федеральная служба по контролю за оборотом наркотиков в какой-то момент провела следующую правовую логику. Она сказала, что, послушайте, если врач выписывает препарат, содержащий наркотический компонент, пациенту, и оказывается, что он выписан в той или иной степени необоснованно (ошибся врач, неправильный диагноз поставил, неверно выписал) – все это незаконный оборот наркотиков. Это логика, которую ФСКН провело в жизнь, воплотило в виде законов, и эта логика сейчас работает. На мой взгляд, эта логика ущербна. И вот почему. Если врач, видя, что пациент нуждается в такого рода паллиативной помощи, он нуждается в обезболивании, принимая для себя решение, что этому пациенту нужен препарат (неважно какой – сильно действующий, антибиотик или это обезболивание) и выписывает этот препарат, он принимает решение действовать исходя из своей квалификации. Если он полагает, что это нужно, но он ошибается, это не более, чем врачебная ошибка. И она может нести ответственность, но не более чем имущественную, штраф, административную или иную с точки зрения трудового законодательства. А в каком случае тогда логика ФСКН работает? Незаконный оборот наркотиков. Это мое мнение. Она работает только в том случае, если врач, выписывая рецепт, преследует корыстный умысел. Если врач выписал рецепт и получил деньги, а тем более если он это сделал много раз, да, это уже не врач, это торговец наркотиками, мы говорить о составе преступления, незаконном обороте наркотиков и привлекать к уголовной ответственности беспощадно. Но просто неправильно выписанный рецепт или ошибочно поставленный диагноз – это такая же врачебная ошибка, как неправильно подобранный антибиотик. Дайте врачам лечить пациентов. Начнут зарабатывать на выписывании рецептов – сажайте Я бы внес соответствующие поправки. Они до сих пор не рассмотрены. Но, на мой взгляд, если мы так сделаем, это поставит проблему как раз с головы на ноги. Дайте врачам лечить пациентов. Начнут зарабатывать на выписывании рецептов – сажайте. Спору нет. Оксана Галькевич: То есть прежде чем сажать, выявлять людей, которые этим занимаются, куда ручейки наркоманов, зависимых людей, стекаются. То есть ведите какую-то следственную работу, собирайте информацию. Потому что иначе получается, что мы делаем заложниками чудовищных страданий людей совершенно беспомощных и беззащитных. Тамара из Свердловской области, наша телезрительница, до нас дозвонилась. Давайте ее послушаем. Тамара, здравствуйте. Зритель: Добрый день. Я живу в городе Каменск-Уральский Свердловской области. У меня муж онкобольной. Урологическое заболевание. Раньше мы получали все лекарства в самом онкодиспансере, который у нас находится в городе. Затем нас стали отправлять в Екатеринбург раз в три месяца, там получать список лекарств, возвращаться снова в онкодиспансер, получать там лекарства и так далее. Усложняли, усложняли. Теперь дошло до того, что приезжаем в Екатеринбург, получаем список лекарств, приезжаем в онкодиспансер, нас направляют к терапевту либо к урологу, который находится за 3 км от нас, там мы снова получаем подтверждение этого всего, снова терапевт и получаем в аптеке. Если я более-менее здорова, я могу побегать за своего мужа. Но муж у меня такое не вынесет просто, такие перипетии. Я не понимаю, в чем дело. Почему так стало сложно. Антон Алфимов: Понятно. Спасибо, Тамара, Свердловская область. Нам сказали, что и в Москве нужно посетить как минимум три места, чтобы что-то получить. Антон Беляков: В Москве ситуация по сравнению с регионами несколько более благополучная. Хотя, прошу прощения, но напомню вам. Самоубийство в том числе и контрадмирала Апанасенко в Москве произошло. И то, что в Москве проблема решена, заверения целого ряда высокопоставленных чиновников, мягко говоря, преувеличены. Прибавьте к той истории, которая уже прозвучала от Тамары, что еще приходишь в аптеку, а там нет препарата. Прибавьте сюда ситуацию, что еще срок действия рецепта ограничен. Пока бегал, в аптеке его нет. Пока появился – иди заново выписывай. И вот вам реальная картинка проблемы. Антон Алфимов: А вот эти специализированные аптеки не должны иметь некий запас? Антон Беляков: Они должны. Все должно быть хорошо. Но получается иногда так, как наша телезрительница рассказала. И в результате пациенты, которые в норме… Вы представьте себе. Кстати, определенный цинизм. Недавно я услышал комментарий (не буду фамилию приводить) весьма высокопоставленного чиновника, когда речь шла о суицидах, когда пациенты напрямую говорили своим близким или оставляли предсмертную записку о том, что человек вынужден уйти, потому что он не в состоянии терпеть (вы абсолютно верно, Оксана, сказали) мучительные боли, просто ужасные боли. Человек не может спать. Он криком кричит, ему нужно обезболивание. И он не может его получить. И он принимает для себя решение прекратить мучения и уйти из жизни. Оксана Галькевич: И мучения своих близких. Антон Беляков: Конечно. Так вот вместо того, чтобы, как это в нормальных странах, во всем мире, это недорогие препараты. Это препараты, которыми мы в состоянии обеспечить всех своих пациентов, я имею в виду в масштабах страны. Вместо того, чтобы человек мог, понимая, что он все равно уйдет, свои последние недели, месяцы провести со своими близкими, как-то распорядиться этими дорогими минутами, провести время с внуками, может быть, какие-то дела уладить свои, он проводит все эти дни в ужасающих мучениях. Так вот, к чему все это я? Должно быть не так. Но на все это еще накладывается дефицит препаратов. Вы сказали, что должны быть в аптеках. Антон Алфимов: Обязанности у них просто такой нет. Знаете, у меня какая аналогия приходит? Есть отделение полиции. И им, наверное, не очень хочется, чтобы у них было оружие. Антон Беляков: Очень сомневаюсь, Антон. Вы недооцениваете наших сотрудников полиции. Антон Алфимов: Оно стрелять может, все это неприятно. Им, может быть, и не хотелось бы. Но обязанность такая у них есть. Антон Беляков: Стрелять? К несчастью, после принятия две недели назад закона о нацгвардии еще немного – и у них появится обязанность стрелять. Пользуясь прямым эфиром, не вырежете, что называется, но надеюсь, что до этого не дойдет. Оксана Галькевич: Антон, смотрите, вы сказали, что нехватка, дефицит лекарств. А мы вчера обсуждали тему ВИЧ-инфицированных. У них тоже с этим проблемы. Не совсем понятно, по каким причинам, иногда где-то тендеры не вовремя проводятся, тоже не совсем ясно, почему. Но в данный момент, как нам сказала вчера врач, эксперт, люди на вынужденных каникулах 2 месяца. Это тоже имеет очень серьезные последствия. Смотрите, у нас онкология – нехватка, ВИЧ-инфицированные – нехватка. Нам люди пишут: "Хватит нам лапшу на уши вешать. Денег просто нет в стране – вот и нехватка". Здесь нехватка, там нехватка. Антон Беляков: И вы сейчас подняли какую-то, уже сбился по счету, шестую или седьмую важную проблему. Суть ее заключается в следующем. Вот я читаю публикацию буквально трехнедельной давности о том, что перестали выписывать вообще рецепты в ряде регионов. В течение двух месяцев уже не выписывают рецепты на Золадекс, Фазлодекс, Таксотер и так далее. Вот те самые обезболивающие. По причине их отсутствия на складах. Я не разбирался с компаниями-дистрибьюторами, производителями, поставщиками. Но могу вам охарактеризовать проблему в целом. Она заключается примерно в следующем. Правительство абсолютно справедливо, наверное, борясь за благостность социально-экономических параметров нашего общества, и, в частности, за бесперебойность обеспечения лекарством и недопустимость роста цен в какой-то момент внесло и провело закон, который не позволяет производителям поднимать цены. Особенно если прошел госконтракт и обеспечены поставки, не обязательно даже если это препараты так называемые ЖВЛС (жизненно важные лекарственные средства). Если это поставки, зафиксируйте цену – и дальше поднимать нельзя. Вот это решение было принято. В принципе, казалось бы, в интересах пациентов здорово же, что не будут цены расти. Но потом произошло следующее. Рост курсовой разницы, котировки и так далее. Что оставалось производителям? Если у них огромный запас рентабельности, то есть они заранее цены взметнули, что маржинальность космическая, они могли частью этой рентабельности пожертвовать и продолжить поставки. А если вдруг они этого не сделали, то тогда у них два варианта. Либо они работают в убыток, становятся банкротами. Либо они прекращают поставки. И очень многие, причем, не только иностранные производители, но и национальные наши производители выбрали вариант Б. Они перестали производить и поставлять на склады продукцию, которую им поставлять и производить на этих условиях невыгодно. Как в известном изречении то, что благостными намерениями выстлана дорога в ад. Оксана Галькевич: То есть получается где-то просто пережали в определенном месте рыночный механизм, он дал сбой. Антон Беляков: Как всегда. Оксана Галькевич: Вы знаете, мы с вами разговариваем. И я, по крайней мере, не вижу выхода. Я вижу только, что эти люди, о которых мы говорим, которые сейчас говорят своим близким, что они больше не могут, которые не могут купить, находятся где-то далеко в маленьких или больших городах, у которых нет этих лекарств, они вообще где-то за скобками, они где-то далеко. Они во все эти схемы вообще никак не вписываются. Что делать-то? Как все эти перекосы исправлять? Антон Беляков: Механизма два. Выделить среди людей, которые отвечают в исполнительной власти на федеральном уровне в правительстве, две категории. Первая категория – нужно прописать ноотропил, который улучшает трофику мозга и дает возможность соображать лучше и принимать разумные решения. Оксана Галькевич: Лечить надо там сначала? Антон Беляков: Вторую категорию людей нужно выгнать к чертям либо просто усыпить. Оксана Галькевич: Это исчерпывающий рецепт. Товарищи в Минздраве, вы не дрова везете! Вам нужно немножечко включить мозг или начать пить ноотропил  Антон Беляков: К сожалению, тот контингент, который сейчас пытается решать проблемы отечественного здравоохранения, решить их не способен. Нужен ум, нужна определенная степень сердечности и понимание, что вы не тяжелое машиностроение создаете, хотя я ничего не имею против тяжелого машиностроения. Знаете, как в троллейбусе в советские времена говорили: не дрова везешь. Товарищи в Минздраве, вы не дрова везете. Вам нужно немножечко включить мозг или начать пить ноотропил. Это вам, возможно, поможет. Антон Алфимов: Дорожная карта, о которой говорили в правительстве – какие положения содержатся там? Что намерена предпринять наша власть, чтобы эту ситуацию урегулировать? Антон Беляков: Да ничего, честно вам скажу, Антон. Они намерены, цитирую: "Предполагается, что реализация дорожной карты будет способствовать повышению доступности", бла-бла-бла. Это просто расширение перечня препаратов. Вот поставляли препараты только вот эти, теперь еще добавят те. Причем, какие те – не сказано. То есть предполагается, что какие-то еще добавят. Переводя на русский язык, как о той проблеме, о которой мы говорили до этого, какие-то компании, которым стало невыгодно и они не в состоянии выполнять требования по поставкам препаратов… Антон Алфимов: Более дешевые. Антон Беляков: Более дешевые. Они соответственно, могут уйти. Сейчас начнут закупать более дорогие препараты, для того чтобы обеспечивать поставки. Либо, возможно, выйдут иные торговые марки просто на рынок, для того чтобы начать поставлять. Это не более, чем расширение перечня. Это не решение проблемы забюрократизированности работы аптек, о которых мы говорили. Это не решение проблемы, связанной с тем, чтобы большее количество врачей должны иметь возможность выписывать рецепты. Если его квалификация достаточна, если он видит диагноз, если человек онкобольной в терминальной стадии, он не вылечится завтра. Дайте вы ему эти лекарства. Зачем нужно, чтобы еще 39 человек подтвердили, что он случайно за ночь не исцелился. Дайте возможность по простому механизму получать эти препараты. ФСКН говорит, что там рассадник доступа к наркотикам наркоманов. Во-первых, давайте сначала соизмерим философский аспект. Кто для нас важнее – честный человек, который прожил всю свою жизнь и имел неосторожность получить неизлечимое заболевание, и мы хотим его последние дни с близкими сделать… Оксана Галькевич: Не по своей воле, кстати. Антон Беляков: Кстати, вопрос вины государства мы еще должны затронуть. И мы можем его последние дни как-то не сделать ужасающими. Или риск того, что некий маргинал, который добровольно начал употреблять наркотики, вдруг получит эти наркотические препараты. Это философский вопрос. Теперь что касается мифа ФСКН о том, что там сплошной рассадник. За прошлый год среди всех преступлений в России (я взял справочку даже) 76% - это оборот героина, 18% - синтетические наркотики, 5% - марихуана. Где тот самый огромный пул незаконного оборота обезболивающих, которых изъяли у несчастных врачей и многократно более несчастных пациентов. Где эти дела уголовные? Когда проводили этот закон под давлением ФСКН, то речь шла о том, что прямо всего и много. Ни в каких статистических данных этого нет. И с вашего позволения, Оксана, опять-таки тема, которую вы уже затронули не по своей вине. В четвертом управлении Минздрава СССР, которое обслуживало наших высших партийных бонз в советские времена, за 20 лет не было ни одного случая выявления онкологии в стадии больше, чем 2Б, то есть неоперабельных опухолей не было вообще. Оксана Галькевич: Это говорит о хорошем качестве медицинского обслуживания. Антон Беляков: Потому что не болели они. Потому что кремлевские таблетки пили? Нет. Потому что хочешь ты или не хочешь – раз в год диспансеризация. Раз в год, неважно, кто ты, секретарь или член Политсовета – ты идешь и сдаешь соответствующие анализы. И профилактическими способами онкология ловилась на ранней стадии. Не было болезней. Оксана Галькевич: Практически как в Скандинавии. Антон Беляков: Они скопировали нашу систему, Оксан. В США был полный развал. Там онкология просто цвела и пахла. Они скопировали, а мы у себя развалили. Теперь у нас нет диспансеризации нормальной, нет возможности поймать на ранней стадии. Зато мы говорим: у нас ужасно много больных в терминальной стадии, и мы не можем их обеспечить обезболивающими. Антон Алфимов: Еще один звонок давайте возьмем. Город Севастополь на линии. Здравствуйте. Зритель: Здравствуйте. Я вам звоню по поводу своей родственницы. Поставили онкологию. И на учете у инфекциониста стоит человек. В связи с отсутствием нормальных специалистов в онкологии, где ей поставили неправильный диагноз, ездили в Москву, там поставили диагноз, назначили препарат велферон, потому что другой не подходит, согласно проведенным пробам. Здесь в Севастополе онкологи отправляют к гематологу. Гематолог единственное, что чудесная женщина, она разводит руками, говорит – это инфекционисты. Сегодня звонили заведующей инфекционной… она сказала – покажите мне приказ, что это я должна выписывать этот препарат. Этот препарат в аптеке купить невозможно, заказать его невозможно. Скажите, что нам делать? Оксана Галькевич: Что делать, Антон? Антон Беляков: Это ужасная какая-то история. Мне просто вас искренне жаль. Я никакого отношения не имею… То есть я не член Совета Федерации от Севастополя. Но если возможно как-то, напишите мне, давайте я вам после эфира электронную почту свою дам. Оксана Галькевич: Мы попросим контакты взять у наших администраторов. Антон Алфимов: В любом случае это разбираться нужно в привязке к прописке. Антон Беляков: У меня нет инструментов, для того чтобы вмешаться в работу аптек Севастополя и объяснить доктору. Видите, опять та же история. Врач говорит: почему я? Не дай Бог. Я не хочу иметь проблем с правоохранительными органами. Пусть кто-нибудь другой выпишет, не надо мне этой проблемы. Антон Алфимов: Действительно, если врач оперирует такими штуками "а покажите мне документ", где написано, кто должен выписывать такие препараты? Есть такой документ? Антон Беляков: Конечно. Есть приказ Минздрава, есть методички, инструкции, которые распределяет и Минздрав, и ФСКН. Это настолько забюрократизировано. Обвинить в том, что там что-то нечетко, я вас уверяю, у нас оснований нет. Антон Алфимов: Там прописано? Антон Беляков: Там прописано все. Но для того, чтобы все это выполнить, нужно кому-то вытерпеть адские боли. Антон Алфимов: Смотрите, еще вопрос. ФСКН сейчас ликвидирована. Как вы думаете, будет ли легче после этого? Антон Беляков: Я не думаю, что будет легче. И ФСКН не ликвидирована. Просто полномочия… Антон Алфимов: Переехали в другое ведомство. Антон Беляков: По-другому перераспределились, действительно. Но никаких радикальных изменений на сегодняшний день не произошло. И, к сожалению, знаете, всегда очень хочется, что сейчас щелкнешь пальцем – и все изменится. Мы с вами за небольшой промежуток времени, за 20 минут в принципе пошагово разложили весь комплекс проблем. Нужно покупать препараты, нужно позволять компаниям их вовремя поставлять. Если надо – субсидировать из бюджета государства. Но не заставлять бизнесменов оказываться в положении, когда они вообще не поставляют препараты. Нужно дать возможность аптекам и обязать аптеки иметь некое количество препаратов, для того чтобы в шаговой доступности… Хорошо, у наших обеих звонящих есть родственники. Муж болеет… Оксана Галькевич: Которые в силах помочь. Антон Беляков: А если у человека нет родственников, вот он одинокий. Представьте себе, с онкозаболеванием он будет ездить по городу, искать себе аптеку. В шаговой доступности все это должно быть. Оксана Галькевич: Есть одинокие люди в той самой терминальной стадии, которые дома лежат и вообще ничего сделать не могут. И только на добрых соседей могут рассчитывать. Нужно отменить эту ужасную, отмороженную уголовную ответственность для врача по линии ФСКН. Максимум - штраф  Антон Беляков: И, конечно, нужно отменить эту ужасную отмороженную уголовную ответственность для врача, которая в случае, если он ошибся в диагнозе или не совсем четко выполнил эти инструкции ФСКН, он несет уголовную ответственность. Максимум – штраф, и не более того. Оксана Галькевич: Спасибо. Антон Алфимов: Спасибо. Антон Беляков, член Совета Федерации, был в студии Общественного телевидения России. Говорили мы о повышении доступности обезболивающих препаратов с содержанием наркотических веществ.