Ольга Арсланова: Итак, депутаты Государственной Думы обсудили с представителями основных религиозных конфессий духовно-нравственное воспитание школьников. Представители РПЦ, например, предложили уже правительству сделать обязательным изучение основ культур и светской этики для всех школьников со 2 по 11 класс, а не как сейчас, когда значительно меньше часов на это выделяется. Петр Кузнецов: В 4 классе. Теперь думский Комитет по образованию опубликовал проект рекомендаций, которые также направил в правительство страны. Из документа следует, что духовно-нравственное воспитание нужно не только поддерживать на государственном уровне, но и предусмотреть ответственность за его неудовлетворительное качество. Ответственность предлагается возложить как на государственные учреждения и их руководителей, так и на родителей, работников сферы образования и взрослых граждан. Это цитата. Ольга Арсланова: Мы хотим поговорить сегодня с вами на эту тему, и прямо сейчас запускаем образование. Религиозное воспитание в общеобразовательной школе: вы "за" или "против"? Присылайте СМС на короткий номер. И после нашей большой часовой дискуссии подведем итоги. Петр Кузнецов: Гости в нашей студии. Андрей Кураев, диакон, профессор богословия. Здравствуйте, отец Андрей. Здравствуйте, отец Андрей. Ольга Арсланова: Здравствуйте. Андрей Кураев: Добрый вечер. Петр Кузнецов: И Вадим Муранов, победитель конкурса "Учитель года России" 2009 года, преподаватель физики. Вадим Александрович, здравствуйте. Вадим Муранов: Здравствуйте. Ольга Арсланова: Здравствуйте. Петр Кузнецов: Забавно будет, если после урока православия пойдет урок физики, а то и астрономии. Давайте найдем с того, в чем смысл и цель введения урока основ религиозных культур именно в четвертом классе. Ольга Арсланова: Это то, что существует уже сейчас с 2012 года. Петр Кузнецов: Да, сейчас что планируется расширять по классам? Почему, отец Андрей, именно в этом возрасте, на ваш взгляд? Андрей Кураев: Поскольку я и есть автор учебника для четвертого класса по этой тематике, то могу сказать, что этот проект был политическим, прежде всего, и выбор возраста в 2009 году был именно этим определен. То есть важно было прийти к ребятишкам, пока они еще котята, пока еще не вступили в переходный возраст, и пока в них еще нет подростковой агрессивности. Соответственно, для того, чтобы детишки поняли, что люди могут быть разными, и они делятся не только на мальчиков и девочек, а есть какие-то религиозные, национальные идентичности, и это не проблема, то, что даже в одном классе ребята могут расходиться по разным группам – мусульманская культура, или иудейская, или православная, – а потом вместе уже встречаться, бегать на уроке физкультуры, играть, дружить и так далее. То есть очень важно было нормализовать эту тематику, прийти к детям с разговором на эти сюжеты раньше каких-то слишком идейных проповедников, чтобы сделать прививку от экстремизма. В этом был смысл той программы. Поэтому там не было оценок, не было домашних заданий, курс был не знаниевым, установка не на то, чтобы дети что-то узнали, а на то, чтобы просто к таким-то таким вещам привыкли, и чтобы они привыкли к тому, что знания о религии они получают в школе, а не в подворотне, не на тайной сходке каких-нибудь скинхедов или еще кого-то. Чтобы они родную привычную с первого класса Марью Ивановну спрашивали бы на эти сюжеты, если у детей есть вопросы. Вот в этом был политический и педагогический смысл этого предмета. Ольга Арсланова: То есть правильно я вас понимаю, что это что-то наподобие "Основ религий мира", которые проходит, например, в университетском курсе гуманитарий, только для маленьких? Андрей Кураев: Нет-нет-нет. Ольга Арсланова: То есть это не образовательный курс? Андрей Кураев: Смысл был именно в том, чтобы дети разделились в классе. Ольга Арсланова: А многие-то как раз и говорят, что это плохо, что это… Андрей Кураев: Понимаете, многие школы ушли от этой тяжелой тематики, и всех приняли в одну, заставили вместе с классом один модуль изучать – светской этики или мировых религий. А смысл был именно в том, чтобы дети, зная, что мы разные, переживая это, а, тем не менее, не ругались. Это экзамен для каждого педагога, для каждой школы. Вы сможете такую сложность, чтобы разнообразие граждан нашей страны и учеников в классе воспринимать не как проблему, а как повод для радости, для гордости. Ольга Арсланова: Вадим, к реальным школам. Что в итоге вы увидели? Вадим Муранов: Как всегда, ничего удивительного в этом нет, что хорошая, на первый взгляд, и вполне себе правильная инициатива, когда доходит до реализации, она превращается в нечто совершенно порою даже прямо противоположное. Но проблема, наверное, еще и в том, что, мне кажется, учителя просто к этому оказались не готовы. Их очень долго и усиленно мурыжат – это мягкое слово – реформами, и тут еще и вот это, а нате еще и вот так. И поэтому, я так понимаю, что учителя просто не готовы к этому, вот и все. Поэтому школы пошли путем наименьшего сопротивления: что-то где-то объединили, куда-то ушли больше в ту область, в которую учителю было более комфортно. Что было неправильно, и от этой основной идеи, какую отец Андрей озвучил, в итоге школы и ушли. А если мы сейчас усилим натиск, думаю, что обратное получим, вообще прямо противоположное. То есть получим просто агрессию именно. Ольга Арсланова: Как вы говорите, натиск. Мы поговорим сейчас о том, что уже есть, и насколько это хорошо уже или плохо работает. Но я правильно понимаю, что большинство семей все-таки выбирают светскую этику? Что неудивительно, у нас светское государство. Вадим Муранов: Что неудивительно для школ. И мне-то кажется, что даже это благая цель – ознакомить детей не с основами даже религий, а просто с тем, какие действительно люди бывают. Мне кажется, она нереализуема в современной школе, на мой взгляд. Не знаю, может быть, я и неправ, но, как практику, мне кажется, что это невозможно реализовать. Когда-то давно я тоже пытался войти в эту речку, и отчасти даже было время, когда преподавал этот курс, когда он еще только-только вставал, и вообще не было ни учебников ничего. Но было понятно уже изначально, что это что-то не то, то есть в этом есть что-то не то, что-то неправильное, что-то нечестное. И поэтому меня это очень сильно коробило, и в итоге я от этого курса ушел, и преподавал свой собственный предмет уже просто, не смешивая его больше ни с чем. Потому что, еще раз повторю, люди действительно разные. Даже в рамках одной религиозной конфессии люди очень разные, и очень по-разному воспринимают, точнее совмещают школу и некую религиозно-нравственную составляющую. Ольга Арсланова: Как-то образование и метафизика не… Вадим Муранов: Да. Петр Кузнецов: Пишут нам телезрители, что жалко учителей. Кстати, те самые уроки основ религиозных культур преподавали, это как на плечи учителей, а не приходящий священник? Вадим Муранов: Обычные учителя. Они никем не переученные были. Они даже, в принципе, изначально не были готовы к этому. На некоторых – я это знаю по учителям – просто возлагались обязанности вести некий… Кто-то же должен. Петр Кузнецов: Да. Но в таком случае мы избегаем такой опасности, как переход от преподавания до какой-то агитации. Многие боялись, и продолжают бояться, тем более сейчас идет расширение по классам, где та грань между преподавателем и проповедью уже, агитацией. Андрей Кураев: Эта грань довольно понятна. Я все время педагогов предупреждаю: "Три табу в вашем курсе должно быть. Первое – ваша речь должна быть инклюзивной, а не эксклюзивной. То есть, когда вы говорите "мы", вы должны говорить это так, чтобы ни один ребеночек в классе не усомнился бы в том, принадлежит ли он к этой общности. Поэтому нельзя говорить "мы христиане" или "мы атеисты" или "мы мусульмане", только "мы люди", "мы дети", "мы граждане России", "мы граждане нашей школы", "мы москвичи". Второе табу – это отсутствие призывов к религиозной деятельности. То есть можно рассказать, с каким смыслом люди молятся, почему Герда читала молитву "Отче наш" или почему Моцарт написал "Реквием". Об этом можно рассказать. А вот сказать в школе: "А теперь и вы, дети, читайте "Отче наш", нельзя в школе сказать". И третье табу – нельзя критиковать других. То есть слово "секта", например, должно быть исключено из лексикона учителя. Петр Кузнецов: Отец Андрей, вы сказали, что основы религиозных культур выбраны для четвертого класса как для самого безопасного в этом плане возраста. В связи с этим есть ли какие-то опасения? Значит, следующие классы, если сейчас будет преподаваться с 1 по 11, значит, здесь уже есть какие-то опасения. Андрей Кураев: Мне кажется, формула этого расширения все-таки совсем другая. Я не очень большой сторонник этого расширения, но все же надо сказать, что здесь идея в следующем. По-моему, речь идет о том, чтобы школа могла быть субъектом выбора. Есть спецшкола – математическая, спортивная школа, с углубленным знанием испанского языка, – а чтобы какая-то школа могла бы сказать в городе: "А мы гимназия традиционной православной русской культуры". И для такой школы, у нее должно быть право хорошо всю линейку с 1 по 11 класс построить в соответствии с этим по апробированным учебникам, признанным Министерством образования и так далее. Но это должно быть честно, чтобы школа не переобувалась на лету, чтобы не было так, что родители отдали ребёночка в 1 класс в математическую школу, а в 7 классе обнаружили, что она теперь стала православной культуры. Такого быть не должно. А если есть честное предупреждение, кто желает, кому интересно – а такие семьи есть, которые хотят именно это, – такая возможность должна быть, и она должна быть легализована, в смысле экспертизирована, что ли, чтобы это не самодеятельность местной Марьи Ивановны была или местного батюшки, а чтобы это были нормальные федерально утвержденные учебники. Ольга Арсланова: Скажите, как быть тем семьям, которые не хотят, чтобы ребенок?.. Андрей Кураев: Соседняя школа, если мы говорим о городах. Ольга Арсланова: У них будет возможность выбрать школу, где вообще не будет никакого религиозного воспитания? Андрей Кураев: Безусловно. Я же говорю, все эти математические, физические и так далее школы, они остаются. Ольга Арсланова: Хорошо. Если, например, родители не хотят, чтобы… Нам об этом просто пишут: "Я за атеизм. Я своему ребенку не хочу навязывать какую-либо веру, а тем более в школе". Что им делать сейчас в 4 классе? Выбирать светскую этику, и на этом все закончится, да? Андрей Кураев: В 4 классе, да, это 30 уроков, это один урок в неделю в течение года. Честное слово, там права ребенка никак не страдают, потому что в данном случае субъектом выбора является только родитель. А вот я говорю сейчас, при расширении со 2 по 11 класс – это уже школа для себя должна решить, но честно написать на своих воротах: "Наш учебный план такой-то. Вы с этим согласны или нет?" Петр Кузнецов: Лишь вопрос, наверное, соединяющий: а почему школа должна решать? Почему получается так, что Церковь приходит в светскую школу? Мы много говорили о светском государстве, еще очень много будем. Андрей Кураев: Потому что у нас сегодня здравая идея конкуренции разных образовательных программ и разных школ. Это нормально. Петр Кузнецов: Это не говорит о том, что Церковь у нас государственная, наоборот, нам показывают? Андрей Кураев: Нет, нет. Петр Кузнецов: А давно уже перестала быть общественной организацией. Андрей Кураев: Я говорю, у нас сегодня концепция такая, что между школами должна быть конкуренция. Привлекайте детей, педагогов, спонсоров, в конце концов. Предлагайте интересные программы, чтобы люди именно к вам пошли. У кого-то будет фенечка, что "У нас углубленное знание языка", у кого-то: "У нас активные спортивные работы" и так далее, а у кого-то вполне могут быть культурно-религиозные акценты: у кого-то православные, у кого-то мусульманские. Вадим Муранов: Это хорошо, когда школа реально свободна. А в условиях современных российских, к сожалению, школа несвободна. Ольга Арсланова: От кого? Вадим Муранов: От чиновников. И есть очень ретивые. Очень в этом плане, я не побоюсь этого слова, что очень ретивые чиновники, особо, в Московской области. Они хотят быть впереди планеты всей, доказать всему миру, что они лучшие, что они больше всего заботятся об образовании и так далее. На самом деле, это страшная вещь – ретивые чиновники. И как от них избавиться – я пока совершенно не представляю. "Если уж мы электронный журнал, так мы заставим всех, и такой, какой нам хочется". И свободы у школ нет абсолютно, я ее не вижу. Поэтому есть у меня очень серьезные опасения, что когда этот курс действительно будет на государственном уровне утвержден, то особо ретивые чиновники будут стараться, чтобы не какая-то одна избранная школа в городе вела бы основы православной культуры, и она была с таким уклоном школа, а чтобы все, и как можно больше, и без выбора, и без вариантов. Ольга Арсланова: А еще родителей за бездуховность наказывать. Вадим Муранов: Конечно. Они же очень рвутся, чтобы сделать всех высокодуховными, ибо сами, я так понимаю, такие же. Но я очень сильно сомневаюсь, что это здорово. Андрей Кураев: Я в этом не сомневаюсь, а точно знаю, что так оно и будет. Вадим Муранов: Да, и в этом беда. Андрей Кураев: Поэтому я сказал половинку правды, части имеет право школа быть такой или быть такой. А теперь ставим это в контекст, это чистое химическое вещество, которое где-то там в космосе вывели, вводим в нашу земную атмосферу. И что мы получаем? Я ничему себе представить группу математиков, которые лоббируют в какой-то губернии и давят на губернатора, чтобы было открыто больше математических школ, но я легко себе представляю митрополита, который давит на того же губернатора с тем, чтобы все школы стали православными. И он будет услышан. Вадим Муранов: Конечно. Андрей Кураев: Поэтому вопрос в данном случае не в учебниках – мы их пока не видели, – не в самой идее, – идея нормальная, ничего страшного в этом нет, – а именно в политическом климате в стране, что кому-то разрешается больше остальных, что нет культуры и нет мужества сказать "нет", когда речь идет о просителях высокоцерковных. Это плохо для самой Церкви, не только для атеистов. Ольга Арсланова: Согласитесь, что Церковь это несколько дискредитирует. Вадим Муранов: Да, как и власть. Андрей Кураев: В перспективе это плохо для нее. Я в 1990-е годы убедил патриарха Алексия II, и несколько раз он с моей подачи повторял мудрую фразу филиппинского католического кардинала (это страна с очень бурной политической историей в средине XX века), и этот кардинал, его фамилия, кажется, была Син, он несколько раз говорил: "Церковь не заключает политических браков, чтобы в следующем поколении не остаться вдовой". Патриарх Алексий это говорил и до некоторой степени делал. Сегодня эта мудрость у нас не актуальна. Петр Кузнецов: И вы, кстати, в то время были противником широкого распространения церковной литературы, насколько я помню. Андрей Кураев: Совершенно верно. У меня была идея, я немножко струсил, может быть, не навязал эту идею патриарху. У меня была идея запретить лет на 10 вообще издание церковной литературы в стране, в Советском Союзе тогда еще, лет на 10, с тем, чтобы только издательство патриархии издавало бы церковные книги огромными миллионными тиражами, но строго ограниченного числа авторов. Люди, которые полностью в религии, чтобы они по качественным книгам сумели поставить вкус, поставить слух на митрополите Антонии Сурожском, на Иоанне Златоусте, но не на дешевых брошюрках, которые разоблачают козни жидомасонов и бесов. Но рынок взял свое. Петр Кузнецов: Много вопросов через СМС-портал и много звонков. В очереди Алексей. Сначала вас послушаем. Здравствуйте. Ваш вопрос или ваши опасения? Ольга Арсланова: Москва с нами на связи. – Здравствуйте. Хочу сказать, что я за религиозное воспитание в школе, так как это, как минимум, повысит нравственность детей. Ольга Арсланова: Алексей, вопрос. А нравственностью не может семья, например, заниматься, изучением законов страны? – Она может, безусловно, но, как показывает практика, этого недостаточно, потому что именно… Вадим Муранов: Значит, такая семья. – …азы православия, они формируют духовную составляющую человека, и это поднимает, даже неверующего человека заставит задуматься. Петр Кузнецов: Это вы на примере своей семьи. Вы предполагаете, что недостаточно во всех семьях, и поэтому нужно массово вводить подобное? – Да, именно так, именно массово. Ольга Арсланова: Поняли вас. Спасибо, Алексей. Андрей Кураев: Я поддержу эту позицию, и вот почему. Казалось бы, вы очень правильно говорите, но почему "Пусть семья занимается воспитанием своего ребенка. Причем тут школа?". Но дело в том, что вы очень упрощаете ситуацию ребенка. Он не один в вакууме, он один у вас в семье, но на него множество факторов влияния: и телевизор, интернет, массовая культура, подростковая в том числе, подъездная культура и так далее. И в этих условиях получается, что ребенок-то не только ваш. И поэтому вы один против огромной культуры во многом общества разврата, досуговой культуры, очень вкусной, очень яркой досуговой культуры, один на один не выстоите без помощи школы. Вадим Муранов: Я бы даже сказал, что он не отчасти не ваш, а он по большей части не ваш, потому как он и бывает дома-то, в общем-то, только в то время, когда спит. Ольга Арсланова: Я немного о другом. Не все родители готовы доверить каким-то разным людям… Вадим Муранов: А это правильно. Ольга Арсланова: … это внедрение в детскую душу. Согласитесь, не каждому родителю это понравится. Андрей Кураев: Они уже это сделали, отдав ребенка в первый класс. Тем более вы уже отмечали, что эти уроки будут вести Марьи Ивановны, а не батюшки. Ольга Арсланова: Давайте еще один звонок примем из Башкирии. Борис с нами на связи. Здравствуйте, Борис. – Здравствуйте. Борис Павлович. Я предыдущего оратора не очень слышал, но примерно согласен с его некоторыми высказываниями. И просто скажу от себя, что первое, чем нужно руководствоваться, и батюшка подтверждал – воспитание в семье. Да, и другие влияют – согласен. Но все-таки воспитание пока поперек лавки. А когда он вдоль лавки – в школе (это уже вдоль лавки), тем более в университете, тем более в академии, еще где-то, – это уже поздновато, там только или просвещать, или в некоторых случаях даже исправлять. А воспитание в семье. Ольга Арсланова: Борис, что вы под воспитанием понимаете? Мне не очень понятно. Если семья с нормальными законопослушными родителями, которые являются примером для ребенка, и он просто в этой атмосфере живет, но вы это воспитанием называете, или что, розги на лавке, упомянутой вами? Что вы под воспитанием имеете в виду? – Не розгами на лавке, а пока поперек лавки. Ольга Арсланова: То есть с розгами вы не спорите? Вадим Муранов: Пока маленький. Ольга Арсланова: Борис, я понимаю. Я просто не очень понимаю, что подразумевает Борис под воспитанием. Вот смотрите, нам пишут: "Нашей школе нужно качественное преподавание математики, физики, химии, литературы, а не клерикализация. В свое время выбрала светскую этику, а ребенка заставили изучать православную этику, так как остальные родители решили изучать этот курс", и так далее. То есть все равно от какой-то унификации нам не уйти, такие вещи все равно будут происходить. Андрей Кураев: Действительно, это проблема, то, что родители не отстаивают свои интересы и права, потому что по всем актам, по которым вводился курс "Основы религиозной культуры и светской этики субъектом выбора был не класс, не школа, а каждая отдельная семья. И, по идее, школа должна была предоставить педагога для одного ученика в школе, если он выбрал не курс большинства. Вадим Муранов: Да, но школа не в состоянии это сделать физически. То есть это было не продумано изначально, это не будет продумано и сейчас. Андрей Кураев: А знаете, что не было продумано? Финансирование. Вадим Муранов: Как обычно. Ольга Арсланова: То есть все упирается, все всегда? Андрей Кураев: На эти дополнительные часы не выделялись деньги. Сказано – "Основы религиозной культуры и светской этики", значит, вот тебе 1 час в неделю, вот тебе соответствующая денежка, 2 рубля за ученика. Вадим Муранов: 100 рублей за месяц. Андрей Кураев: Вот тебе 100 рублей за месяц. Если группа разбилась на четыре, то три оставшихся урока педагог будет вести бесплатно. Кто хочет? Таких подвижников нет. Петр Кузнецов: К практической части вернемся. Меня почему-то пугает термин "воспитание", и то, что наши телезрители считают, что ребенку недостаточно воспитание, и это воспитание он каким-то образом будет получать через эти новые уроки. Но ведь в таком случае, когда мы говорим о внедрении некоего воспитания, говорим об уроках, теперь уже с 1 по 11 класс, разве в данном случае, когда мы берем этот процесс, разве не нарушаются те самые три табу, о которых вы заговорили? Когда мы говорим о воспитании на религиозных уроках, здесь уже как будто бы та самая проповедь и агитация уже идет. Что значит "получать воспитание"? Ольга Арсланова: Это уже за грань образования. Петр Кузнецов: Да, это уже не совсем. Андрей Кураев: Действительно, школа, я считаю, должна нести воспитательную функцию, должна. Нельзя просто на семью это сбрасывать, когда родители оба заняты, у них действительно не хватает времени, они своего ребенка не видят особенно уже в средней и старшей школе. Школа, конечно, должна быть помощником. И телевидение, между прочим, тоже. Вопрос в том, как найти ту тактичную меру между помощью и диктатурой. Важно. Опять же, воспитание должно проходить в том числе на уроках математики, на уроках физики, воспитание ума, культуры мысли, культуры аргументации. Это очень важные вещи. Петр Кузнецов: Это когда мы говорим о точных предметах. Ольга Арсланова: Культура сосуществования с другими людьми. Андрей Кураев: Да, и это тоже. Петр Кузнецов: Но когда нет какого-то единого учебника, по которому будут преподавать все эти религиозные основы, я пока это вижу, как до какого-то… Вадим Муранов: Не очень понятно, о чем это будет. Ольга Арсланова: Зависит от личности воспитателя. Петр Кузнецов: Во-первых, кто это будет? Если в четвертом классе это все ложится на плечи преподавателя, учителя, который в этой школе. Ольга Арсланова: А у нас, смотри, пишут как раз такие люди. Петр Кузнецов: А теперь, значит, это будут приходящие. Если мы о разных религиях… Андрей Кураев: Напротив. Если эти уроки в разных классах, значит, в школе появится выделенная ставка педагога этого профиля. И это отнюдь не священник. Вадим Муранов: Таких педагогов нет, которые бы готовы были нести. Андрей Кураев: Сейчас нет. Вадим Муранов: Сейчас нет. И мы опять бежим впереди паровоза, чтобы он нас раздавил, потому что мы вводим нечто, к чему не готовы. Школы не готовы к этому. Школы были изначально к этому не готовы. Та же Марья Ивановна, замученная и замордованная этими реформами, она не готова к этому, она не готова до кучи еще и вещать о неких святых и великих истинах. Ольга Арсланова: В которые, возможно, она не очень верит. Вадим Муранов: Во-первых, да. А во-вторых, глядя на ее измученное лицо, одиннадцатиклассники прекрасно поймут, что это вовсе не великие истины, а что это то, что ее заставили говорить. И как бы это ни было вообще, это в минус, а не в плюс будет. Ольга Арсланова: А нам как раз и пишут: "У меня в школе был такой предмет "Православие", вела его учительница физики. Было очень смешно. Сама веду в четвертом классе этот предмет, и против. Духовность может воспитать только семья". И как раз от атеистической семьи, как сами пишут наши зрители: "Моя семья придерживается атеистических убеждений. Мы с мужем ученые, кандидаты наук. У нас прекрасные дети: честные, ответственные, порядочные. И мы смогли воспитать их без привлечения религиозных догм. Обязательность уроков в школе лишает детей выбора и нарушает Конституцию, статью о свободе совести". Вадим Муранов: Школа, которая отделена вместе с государством от Церкви, должна быть главнейшая функция – это просвещение. Ольга Арсланова: Как во Франции, например. Там же запрещены религиозные основы. Вадим Муранов: Да. То есть просвещение – это первая функция школы. Петр Кузнецов: Причем с давних времен. Вадим Муранов: Я вообще считаю, что не просто первая, но и единственная, потому как, действительно, любой предмет все равно несет некую воспитательную нагрузку, как ни крути. И додумывать и придумывать, надстраивать какие-то искусственные пристройки, и называть это системой воспитания, на мой взгляд, неуместно. Школа должна просвещать, и это просвещение будет, так или иначе, воспитано, если оно построено грамотно, если не уставшая тетя со злобным оскалом рычит: "Почему вы не выучили параграф №21?". Это уже не воспитание. И если еще эта тетя основы православия будет объяснять, то понятно, что это ужасно, на самом деле. Основная функция школы, которая нынче сейчас в полном упадке – это функция просветительская, то есть просвещение. Школа не обучает, к сожалению, сейчас. Опять же, благодаря все тем же самым – спасибо большое министерству – реформам. У нас уровень математических знаний упал ниже некуда, ниже плинтуса. А математика приучает. Андрей Кураев: Вадим Александрович, скажите, какие новости про уроки астрономии? Васильева обещала вернуть. Вадим Муранов: Никаких. Вот и нет. Вот вернули бы лучше это. Ольга Арсланова: На эти 50 часов? Вадим Муранов: Понимаете, когда я рассказываю детям на уроках физики немножечко о жизни, например, того или иного ученого – это разве не воспитательный момент? Это очень воспитывает. Когда я их приучаю к тому, что надо аккуратно сделать свою работу, и качественно, и ответственно подойти, а не начеркать и швырнуть мне этот листочек с какими-то заданиями – это же тоже воспитание, в конце концов. Ольга Арсланова: А потом, когда они смотрят на увлеченного педагога – это тоже воспитание. Видят, что человек занимается любимым делом. Вадим Муранов: Конечно. И когда человек не просто увлечен, а когда он в нормальном состоянии, в здравии, трезвом уме и твердой памяти. Петр Кузнецов: Вадим, но при этом председатель Синодального отдела Легойда недавно объяснил, почему должны появляться подобные уроки. Он говорит: "Заходит, например, школьник в галерею Уффици, и он должен понимать, что изображено на этой картине, почему этот дядя стоит на коленях перед этим дядей, и этот дядя целует его в лоб". Ольга Арсланова: То есть тире искусствоведение. Петр Кузнецов: Или же все это мы получаем как раз на истории мировой культуры? Вадим Муранов: Есть МХК, есть литература, есть просто история, в конце концов. Мы как-то про эти предметы совсем забываем. То есть мы все расширяем, расширяем количество предметов. Может быть, пойти в обратную сторону – уменьшить количество предметов, но расширить информацию, содержащуюся в них? Андрей Кураев: По поводу идей Легойды воспитывать компетентных посетителей музеев – это чисто рекламный трюк. Ольга Арсланова: Галерея Уффици. Вадим Муранов: Да. Андрей Кураев: Я скажу так. Есть два способа разговора с детьми о мире религии. Первый жанр – это разговор в стиле "Пришла и говорю", скажем, как ведутся передачи "В мире животных", "Клуба путешественников". Я телезритель, телепузик, утром в субботу я проснулся, прихожу наощупь, не приходя в сознание, на кухню, включаю кофеварку, еще что-нибудь, телевизор, конечно. И тут мне Дмитрий Крылов говорит: "Здравствуйте. Сегодня мы с вами едем в Индонезию". Я вообще ни слухом никакой Индонезии не знаю, но этот зараза так интересно про нее рассказывает – у меня молоко убежало. Это один способ разговора. И я рассказываю вам тезисы моей докторской диссертации, но так интересно, что вы забываете, что там воробьи и кошки на улице делают. Если ты можешь – делай так. Неважно, о чем ты говоришь, но говори так, чтобы класс думал вместе с тобой. Это разговор о моем для вас, мой подарок для вас. Второй вариант подарка. Я пришел и говорю о вашем. Наш взгляд на ваши проблемы. То есть рассказ детям о том, что Содом сделал со своею Гоморрой – это неперспективно. Рассказывать им древнебиблейские сюжеты для галереи Уффици, когда они там побывают – понимаете, для них это древнеримские сказки. И почему на это надо тратить 700 часов, не очень понятно. А другое дело – вы актуализируете это. Поговорите о тех проблемах, которые реально есть в жизни этих ребят, проблемы их собственной идентичности, поиска жизни, проблема справедливости и несправедливости для них очень важна, проблема биоэтики. Вадим Муранов: Но это решают уроки литературы. Андрей Кураев: Да, хорошо. Но расскажите об этом с позиции, скажем, христианства, и чтобы ребята на вкус пробовали и то, и другое, сказали: "Слушайте, а у этих лохматых попов, у них что-то есть там. Я об этом еще подумаю сам". Вот важно, с чем ребенок должен уйти с урока: "Я буду думать сам об этом". Петр Кузнецов: Вот! Это к вопросу о прочтении священной книги. Оно может быть разным. Совсем недавно, не помню, в каком интервью, вы говорили, что в последнее время религия стала убийственно опасной. И ребенок священную книгу может читать, тем более если мы говорим о том самом небезопасном возрасте, по-своему. Вот он прочитал ее, увидел какой-то призыв, и идет убивать. Вадим Муранов: Если говорить уже о подростковом возрасте – это еще более опасный возраст. Андрей Кураев: Поэтому я и говорю, для меня тема рассказа о религии в школе не табуирована, я считаю, нужно. Вопрос в том, кто это будет делать. Увы, я знаю, кто будет писать учебник. Это будут писать скучные люди скучный учебник для немотивированных педагогов. Ольга Арсланова: И в итоге это все превратится в формальность, никому неинтересную? Вадим Муранов: Да, как и обычно. Андрей Кураев: Я знаю при этом и контраргумент, а именно: нельзя научиться плавать на берегу сухого бассейна. Это правда. Нельзя дожидаться, пока педагоги будут готовы вести. Они никогда не будут готовы вести, пока не начнется. И главное. Для того, чтобы появился один Ростропович, должны работать 100 музыкальных школ или тысяча музыкальных школ по стране. Здесь нужно набраться терпения, и ждать, пока появится. А они есть, бывают очень мотивированные, талантливые педагоги, в том числе и в этой области, талантливые публикации. Очень интересно построенные уроки. Я видел урок, когда учительница принесла на урок куклы, у своей дочки взяты. Одна из этих кукол была в готическо-рокерском прикиде: черные глаза и так далее. Поставила этих куколок, и спрашивает четвертоклашек: "Ребята, скажите, кто здесь хорошая девочка, кто плохая?". Класс дружно: "Вот эта рокерша плохая". Учительница спрашивает: "А почему?" – "А вот она так одета и раскрашена". И учительница говорит: "Ребята, разве можно судить о человеке по внешности? Тема нашего урока – душа, внутренний мир человека". Ольга Арсланова: Вот если бы так было. Петр Кузнецов: Интересно, если бы одна из кукол была в хиджабе? Андрей Кураев: Но так можно. Поэтому нельзя ставить шлагбаум, говорить: "Нельзя". Вопрос в системе, в том числе в церковной, патриархийной системе. Она может таких людей видеть, отбирать и помогать, или может только душить их и сливать? Вот в чем штука. Ольга Арсланова: Это вопрос. Петр Кузнецов: Давайте посмотрим небольшой видеоматериал. Мы спрашивали людей на улице об основах религиозных культур в школе. (ОПРОС.) Петр Кузнецов: Давайте сразу послушаем Василия из Самары. Василий, здравствуйте. – Здравствуйте. Я хочу сказать, что у меня пятеро детей и 12 уже внуков. Петр Кузнецов: Мы вас поздравляем. – Слава богу, я уже дедушка со стажем. И скажу откровенно: только в семье можно воспитать ребенка, только в семье. Вадим Муранов: Молодец, он и воспитал. – Потому что если перекладывать на кого-то воспитание, это будет совершенно неправильно. В первую очередь у нас светское государство. Второе – Конституция, конечно, мы говорим, но православие на сегодняшний день неспособно показать христианство в том лице, которое бы увлекло за собой народ. Это фанатизм и настоящее сектантство, которое сегодня показывает православие. Там нет ничего того, что бы увлекло людей. Есть страсти, страхи, переживания, какие-то рассказы, которые ничего не делают, и отвращают детей и молодежь от бога. Они не могут сегодня объяснить, кто такой бог, они не могут объяснить толком, что такое вера в бога. Только вот православие надо, надо, всегда все надо. Это коммунизм был, что наше, а теперь православие наше, и завтра будет еще что-то наше. Может быть, хватит с этой политикой вообще связывать и христианство, и воспитание, и все в кучу? Пожалуйста, определитесь, потому что Конституция сегодня в этом случае не работает. Ольга Арсланова: Понятна ваша позиция. Петр Кузнецов: Василий, да. И это был ответ первому, если не ошибаюсь, дозвонившемуся Алексею, который утверждал, что воспитания в семье недостаточно. Видимо, зависит от семьи. Андрей Кураев: Это как раз плохой ответ, потому что, во-первых, человек спутал для начала два тезиса – воспитание и религиозное воспитание. Если он говорит, что воспитывать никто кроме семьи не должен – это не в русской традиции. Петр Кузнецов: Если он нуждается в религиозном воспитании? Андрей Кураев: Где чужих детей не было. В традиционной русской общине чужих детей не бывает. Нас так воспитывали, и не только в семье, и не в семье я эту формулу услышал. И помочь другому ребенку, в том числе и советом – почему бы и нет? А что касается размышлений о том, что православие – это только что-то такое плохое: православие – это миллионы людей. И говорить, что православие никого не привлекает – нет. Молодежь – ну, это тоже неправда. Это, может быть, хочется сказать, но все сложнее, чем ему кажется. И мир православия сложен, и мир людей сложен. Петр Кузнецов: У меня в связи с этим к вам вопрос. Где-то с начала 1990-х где-то, когда началась реставрация Русской православной церкви, когда получили право на торговлю и табаком, и алкоголем, и так далее, не приведет к тому, что такое же преимущество будет сейчас во время этих возможных уроков, основ религиозной культуры? Ольга Арсланова: То есть какая-то власть, которую можно будет монетизировать, ты имеешь в виду? Петр Кузнецов: Нет. Я имею в виду, что здесь будут рассказывать только про православие на таких уроках, хотя заявлено о том, что это основа религиозной культуры. Вадим Муранов: Палка будет перегнута однозначно. Петр Кузнецов: О привилегии, естественно. Андрей Кураев: На сегодняшний день, безусловно, речь идет… То, о чем говорится – расширение на всю школу, – это не курс "Основы религиозной культуры и светской этики". Когда-то этот курс в четвертом классе вводился, там было четко сказано: "Все должны прийти к финишу ноздря в ноздрю: должен быть и мусульманский учебник, и атеистический, и иудейский, и буддистский, и православный. И только вместе вы должны работать". И мы читали рукописи друг друга, перекрестно авторы. В данном случае никто кроме патриархии не подготовил линейку для остальных лет, и нет условия, что пока другие не напишут свои учебники, мы эту программу не запустим. Вадим Муранов: То есть будет односторонне. Андрей Кураев: Потому что, вновь говорю, речь идет о выборе школы, которая хочет именно эту компоненту. При этом формально предполагается, если соседняя школа захочет быть иудейской или буддистской – пожалуйста, тоже на все 11 лет. Ольга Арсланова: Наши зрители интересуются: "Разве недостаточно воскресных школ, школ при синагогах? То есть неких изначально ориентированных на религию". Вадим Муранов: Уже существующих, да. Петр Кузнецов: Куда пойдут те, кому недостаточно воспитания в семье. Вадим Муранов: Да, у нас, например, в Ногинске есть такая школа, которая при храме, она называется православная гимназия, и вполне себе нормально существует уже многие годы. И нет нужды делать такими же все остальные школы. Я говорю, что последние тенденции делать школу тотально несвободной мне ужасно не нравятся. Это все выглядит очень жутко. Школа вполне себе может решать сама, надо ей это или не надо. И пора бы уже прекратить навязывание сверху того, что люди есть, кушать и слушать не хотят. Андрей Кураев: Если можно, я все-таки еще одну вещь скажу. Дело в том, что есть такой вариант. Некоторые умные люди давно уже говорят о том, что не нужно вообще ради блага Церкви этих отдельных уроков. Дело в том, что то же православие настолько пронизывает всю русскую историю и культур, что если корректно и адекватно рассказывать на обычных уроках истории, языка и литературы, не нужно делать отдельный урок. Более того, если его сделать отдельным, другие учителя совершенно законно скажут: "А, ну, про эту тему лучше расскажут на уроке основ православной культуры, поэтому я рассказывать об этом не буду". И, скорее, произойдет секуляризация других уроков. И будет тоже некоторое искажение общей картины исторического развития. Поэтому мне кажется, было бы хорошо, если бы вся наша в том числе и школьная система была такой, чтобы об этом спокойно и честно рассказывали. Да, это история не атеистического сообщества была в течение тысячи лет, там был религиозный фактор. Давайте о нем расскажем, попробуем понять, почему эти люди поступали так. На мой взгляд, смысл этих уроков, прежде всего, в чем? Объяснить подросткам, почему Ларина отказала Евгению Онегину. Почему она сделала такой странный выбор в финале романа? Казалось бы, все созданы для счастья. Современная девушка, которая воспитана на "Доме-2", она бы, скорее, держалась за кошелек официального мужа, а при этом любовь крутила на стороне. А Татьяна начинает ерепениться: "Я другому отдана, я буду век ему верна". Почему? Давайте попробуем ее понять. Вот об этом бы поговорить, если педагог тактично мог бы об этом сказать, о той системе звезд, которую видели те люди, нравственных звезд, смысловых, и которые как влияли на их поведение. Понимаете, как, скажем, сериал "Викинги". Там же это корректно показано, каким видит мир викинг. В том числе он видит, у него есть какие-то пророки, провидцы, боги, которых он учитывает, у него есть надежда на Вальхаллу, и это влияет на его поведение, почему он ищет смерти в бою и так далее. Но это не пропаганда той древнескандинавской религии. Это попытка понять душу этого человека, которая отличается от нас. Вадим Муранов: Да. Но для этого надо тогда подумать наконец-то – уже давно пора – над содержанием основных предметов. А литература настолько перегружена количеством авторов и произведений, что учителю просто некогда остановиться на вопросе, почему Татьяна Ларина поступила именно так, а не иначе. Ей нужно дальше, дальше, быстро, срочно, дальше, следующий, следующий. Дети неплохо читают, надо дальше, еще. И вот это… Да. Петр Кузнецов: Послушаем Сергея из Рязанской области. Ольга Арсланова: Здравствуйте. – Здравствуйте. Давайте начнем с того, чтобы этот великолепный, грамотный человек с великолепным образованием, он так все тепло, мягко говорит, но, к сожалению, на самом деле, все это не так. Посмотрите, какое поведение в самих храмах, посмотрите, какая духовность в самих храмах. Моя бабушка недавно ходила с внуком причаститься, внуку показать, что это такое, как сейчас говорит уважаемый о религиозном высшем образовании. Все не так. Ни в коем разе этого делать не надо, ни в коем разе, не надо. Ребята и так загружены. Нам одно ЕГЭ что стоит. Я сам бывший воспитанник детского дома, знаю ребят из числа детей-сирот, детей, оставшихся без попечения родителей, храмы привлекали их. И было такое истязание в адрес образования, что ребята выпрыгивали из окон. Я конкретно отвечаю за свои слова. Поэтому ни в коем разе не надо этого делать. Пусть ребята занимаются тем, что им школа дает, что им дает государство, образование. Поэтому я против этого. Петр Кузнецов: Спасибо, Сергей. До вопроса по поводу поведения в храмах Андрей из Иркутска пишет: "Мне кажется, не стоит в систему образования внедрять религиозное воспитание, так как вера – это очень духовное учение, требующее ответственного отношения и чистых помыслов". Ольга Арсланова: А еще пишут нам: "Хватит за нас решать", ученица 9 класса подписалась. "РПЦ, руки прочь от наших детей. Дети сами выберут свою религию в осознанном возрасте". Но есть и сторонники. "Нужно с начальной школы преподавать основу духовного нравственного воспитания. Это помогает ребенку понимать, зачем люди спорят о религии и выбирают ценности духовные". Петр Кузнецов: Да, чтобы понять, почему РПЦ требует и просит: "Давайте нам Исаакий". Может быть, по этому поводу? И на каком основании должны передавать? Андрей Кураев: Давайте я, может быть, личностный аргумент приведу. Дело в том, что я не наивный мальчик и не пропагандист. У меня очень сложные отношения с официальной церковной верхушкой. По приказу патриарха я уволен от преподавания в академии, из МГУ меня, где я 25 лет преподавал, по приказу патриарха выгнали. Но это не означает, что я должен быть тотальным диссидентом в этом вопросе. Понимаете? То есть это не мой корпоративный долг отстаивать ту или иную патриархию, инициативу. Это совсем не так. Но я предлагаю различать. Есть некоторый хотя бы мир чистых идей, общего права и так далее. Я говорю, что "Да, это можно, это было бы интересно". И при этом мне, к сожалению, хватает горького реализма, который говорит, что "Да, скорее всего, получится, как всегда". Но в то же время это же чувство реализма говорит: "То, что в большинстве случаев получится как всегда – это не аргумент против того, чтобы пробовать". Ведь и большинство преподавателей физики преподают не так, как Вадим Александрович, и большинство уроков литературы ужасны, и, тем не менее, есть педагоги удивительные, есть удачные уроки. И тот факт, что очень много бесталанных, педагогов без призвания – это не повод для закрытия школы как института. Давайте уметь терпеть немощи друг друга, пробовать перерастать их. Мне кажется, все-таки есть ли эта наша школьная интеллигенция – педагоги. Это основной корпус нашей русской интеллигенции – педагоги. Если им дать такую задачу как творческую, а не просто приказную из-под палки, мне кажется, многие из них смогут личностно и профессионально подрасти в этой тематике, и какие-то удачи смогут быть. Вадим Муранов: Но главное условие – это, прежде всего, свобода учителя. Андрей Кураев: Да. Вадим Муранов: Это главное условие, которое сейчас неосуществимо. К сожалению, от школы никак не могут отвязаться. Контроль, контроль и еще раз контроль, тотальный контроль, со всех сторон контроль, сверху, сбоку, справа и так далее. И если школа в таком режиме будет вещать о высших духовных ценностях, это вещание будет ужасным, точно говорю. Пока школу не оставят в покое, пока не дадут учителям, тем, которые могут и хотят, делать то, что они могут и то, что они хотят, пока не прекратят контролировать каждый шаг учителя, куда он посмотрел и что он сделал, вводить такие вещи нельзя. Если мы говорим усилить и без того высокую социальную напряженность – давайте, вперед, но это плохо закончится, потому что ровно такая же ситуация с высокой социальной напряженностью и с несовпадением высокодуховных вещающих учителей в школах с реальностью была накануне Великой Октябрьской. Андрей Кураев: Вадим Александрович, все мое нутро московского гнилого интеллигента-либерала понуждает меня согласиться с вами: "Свободу! Свободу школе и учителям!". Но дело вот в чем. Ольга Арсланова: Никто не поспорит. Андрей Кураев: Что однажды я был на педагогической конференции, и один педагог из Татарстана, он преподавал модуль исламской культуры, он говорит: "Вот на четвертом уроке я детям рассказываю о взятии Казани". Я вмешиваюсь: "Простите. Насколько я знаю, четвертый урок в учебнике основ исламской культуры называется "пророк Мегомед". Причем тут взятие Казани?". Понимаете, у этого человека такое чувство националистическое, ему побыстрее свою боль и обиду хочется в этот урок воплотить. Дело в том, что поскольку не очень понятно, о чем говорить, ведь стандарты новые говорят про какое-то духовно-нравственное воспитание, и отводится сотня часов. Если сказать педагогам: "Заполняйте, чем хотите", кто-то наполнит добром, а кто-то понесет туда сплетни из своей секты, потому что педагоги – члены общества, и многие из них в различных вполне сектантских группах, совершенно сумасшедших, "Радастея", Агни-йога пойдет и так далее. Поэтому без контроля нельзя. А кто-то понесет туда каноническое православие и ислам, но в упаковке богословия ненависти. И поэтому надо успеть приостановить: "Ты что там говоришь? Паспорта брать нельзя или еще что-то", потому что старец ей сказал. То есть контроль все равно нужен, и контроль многосторонний: и со стороны родителей, и коллег, и Министерства образования. Без контроля не обойтись. Как бы я был бы рад, если бы на улицах не было гаишников, но слава богу, что они там есть. Вадим Муранов: Да. Петр Кузнецов: Людмила, Калининградская область, у нас звонок. Здравствуйте, Людмила, добрый вечер. – Здравствуйте. Я в Калининградской области, это самый западный район нашей России. И мы так страдаем по глубинке, по нашей России. Дети наши от российской этой культуры оторваны. У нас давит Запад, своими мыслями, своим воспитанием. Поэтому я считаю, что религиозное воспитание в нашей школе должно быть обязательным. Родители заняты постоянной работой, зарабатыванием денег. Детей воспитывать и разговаривать на какие-то духовные вопросы нет времени. Поэтому в школе надо проводить это воспитание. Вы хотите воспитать их компьютерами, которые хорошо знают математику, какие-то другие предметы. А духовности не будет. Поэтому в нашей стране невозможно будет расти, невозможно в нашей стране встать будет, поднять высоко голову. Только через духовность, только через воспитание детей в школе мы можем нашу Россию поднять до высоких небес. Ольга Арсланова: Спасибо, Людмила. Понятна ваша точка зрения. Буквально несколько сообщений, а то нас зрители ругают за то, что мы мало читаем. Просто их очень много, не успеваем. "Родители требуют хорошего ЕГЭ, а уроков химии и биологии по одному уроку в неделю. Хватит экспериментов". Подпись: "Учитель". Вадим Муранов: Да, хватит. Ольга Арсланова: "Антиконституционно совершать слияние любой религии со светским обучением. В школе уже во втором классе в литературном чтении встречаются слова "равноапостольный", стихи "Христос воскрес", а я не хочу засорять голову ребенка религиозными этими вещами, тем более, что мой ребенок мусульманин", и так далее. Петр Кузнецов: "Как можно ставить оценки за предмет о религии? У всех свой взгляд и понятие. Что будет в аттестате? Не понимаю. Значит, тебе два по предмету, если не принимаю?". Спасибо. Это мама двух детей, Вологодская область. Республика Дагестан: "Религиозные знания в школах очень важны и необходимы, но особенно исламское учение". Спасибо. Вадим Муранов: Логично. Петр Кузнецов: "А вы видели этот учебник? Причем тут храмы? По-старому это классный час". Волгоградская область. Ольга Арсланова: Вы видели этот учебник? Вадим Муранов: Да. Ольга Арсланова: По нему сложно преподавать? Андрей Кураев: Какой? Вадим Муранов: У нас в школе, к счастью, нет. Но в целом я примерно представляю, что это такое, потому что я их видел, по крайней мере учебники по основам православной культуры видел. Действительно, даже те примеры, который отец Андрей приводил, приводят меня к мысли, что чем действительно это все отличалось от стандартного традиционного классного часа? Ведь поговорить по душам можно и там. Но поговорить по душам получится у той учительницы или у того учителя, который не загнан и не за… Даже не знаю, слова хорошего не подберешь со всей этой жизнью школьной. То есть я думаю, что любой здравомыслящий учитель, он найдет повод поговорить с детьми о чем-то таком, интимном, что ли, внутреннем. И этот разговор вовсе не требует обязательной указки сверху, о чем. Если учитель искренен, то я думаю, что он найдет и нужные слова, чтобы поговорить и о мусульманской культуре, и о православной, и даже, может быть, не будучи сам относящимся ни к той, ни к другой. Еще раз говорю, чем это отличается от обычного классного часа? Петр Кузнецов: Да. Вадим Муранов: Но тогда оставьте в покое классных руководителей, которые бегают с бумажками по всей школе, носятся как оглашенные, собирают эти всякие разные отчеты и прочие. Дайте им возможность просто сесть с детьми и поговорить. Этой возможности же нет. Учителя, они загнанные волчата в этой школе, у них нет возможности спокойно посидеть на уроке и пообщаться с учениками. У них нет возможности отойти наконец от этой программы и обсудить, может быть, какой-то более важный вопрос с детьми. Нет этого! Они обязаны подготовить к ЕГЭ, собрать нужную информацию с родителей, с детей и так далее, и чуть ли не каждый месяц это все предоставлять, и прочее. Оставьте учителей в покое. Хочется просто уже кричать об этом, потому что реально перегружены учителя, это правда. Чтобы эту жалкую зарплату получить, учителя берут по 1,5-2-2,5 ставки. Это гигантское количество. И они после этого еще будут о чем-то общаться с детьми? Нет, не получится. Дайте возможность работать спокойно. Будут классные часы, будет доверительное общение. Многие на это способны, просто немногие сейчас в силах это делать. Петр Кузнецов: Отец Андрей, а действительно, можно поговорить по душам без всяких основ религиозной культуры, особенно с маленькими. Почему плохое настроение? Что случилось? Не подключая какие-то воспитательные уроки. Андрей Кураев: Здесь проблема еще серьезнее, потому что четверть, и даже больше учебных часов – формально это выбор школы. То есть федеральный стандарт не пожирает все 100% учебного времени. Четверть и даже больше – это выбор школы. И дальше обычно эти часы прибавляются к базовым предметам, той же литературе, языку, английскому, русскому и так далее, но часть может оставаться на классные часы или какие-то факультативы. Суть ведь о чем? Если педагог желает тему этих классных часов не просто от себя говорить, а он замотан – ему нужна шпаргалка. И такой учебник, если он хорошо написан, для опытного педагога может стать подспорьем. Если педагог будет не рабом этого текста, а если он сможет, опять же, у него будет выспатость и так далее, чтобы спокойно с этим работать, и взять то, что ему интересно. Вадим Муранов: Из собственных знаний. Андрей Кураев: И соединить с жизнью своего класса, тем, что он на других уроках рассказывал, и так далее. Как шпаргалка это вполне можно делать. Надо писать. Книги должны выходить, в том числе и учебники, а вот навязываться они не должны. Ольга Арсланова: Наш зритель из Санкт-Петербурга спрашивает: "Правильно ли я понимаю, что мы, учившиеся в советской школе, бездуховны, поскольку в той школе не было такого предмета?". Андрей Кураев: Абсолютно верно. Ольга Арсланова: Челябинская область пишет: "При Союзе без религии дети были намного воспитаннее, чем сейчас". Андрей Кураев: Абсолютно верно. Ольга Арсланова: То есть менее духовны были, вы отвечаете, да? Андрей Кураев: Понимаете, только что я беседовал с главой Клуба атеистов Москвы в студии вашего же телеканала в одной из передач, и он говорил, что "Как же? Почему вы, попы, считаете, что духовность только вами воспитывается? А великая русская классика и так далее?". Я его спросил: "Вы можете привести мне какой-нибудь текст из великой русской классики, в котором слово духовность употреблялось бы в вашем смысле? Чтобы Лев Толстой написал бы: "Я пишу духовную статью". Есть у него такие тексты? Или чтобы Достоевский сказал: "Какой замечательный духовный спектакль сейчас идет в таком-то театре"". Понимаете, слово духовность до большевиков имело вполне определенный и узкий смысл. Духовность – это означает связь с богом, вот и все. Почему-то большевикам это слово понравилось. Они не взяли у нас слово "литургия" или слово "синод", слово "собор". У них был свой лексикон: съезд, конгресс, Политбюро и так далее. А слово "духовность" скоммуниздили. Я поэтому за то, чтобы оно вернулось к своей традиции. Ольга Арсланова: Синонимом порядочности. Андрей Кураев: Советская школа могла воспитывать умнейших людей, порядочных, культурных, замечательных, человечных, нравственных. Вадим Муранов: Воспитанных. И правда. Андрей Кураев: Но почему слово "духовность" к этому должно прилагаться? Можно оно будет означать то, что оно означает? Давайте не будем фанатов "Динамо" называть спартаковцами. Петр Кузнецов: Кемеровская область, Наталья. – Доброй ночи. Я из Новокузнецка Кемеровской области. Здесь написано "религиозное воспитание в школе: за или против?". Я внучка священника по линии отца. У моего отца отец был священником, но он остался рано без папы, папе было шесть лет. Но его мама учила, прививала в нем все эти качества, которые по заповедям. И я хочу сказать, мы даже своего внука, которому 4 года, когда мы приходим, например, в гости, он всегда нам говорит: "С богом". В церкви он молится, кланяется. Понимаете? Во-первых, когда была советская власть, не разрешалось верить в бога. И мой отец по жизни понес все это. Петр Кузнецов: Наталья, кто-то не дочь священника, кто-то не хочет отдавать и не хочет видеть такие уроки, большинство, я думаю. Омская область: "Почему бы не преподавать это дело как жития святых?". "Правильная религия учит как минимум высоким нравственным ориентирам", – Краснодарский край. Ольга Арсланова: "Воспитание должно быть, прежде всего, в семье. Религиозное воспитание разобщит учеников, потому что все будут разбиваться на разные группы, это посеет рознь". Андрей Кураев: Давайте все-таки будем реалистами. Религия может научить чему угодно. Сейчас на дворе не 1991 год, и поэтому красивая присказка, что в "Церкви плохому не научатся" – к сожалению, это неправда. И в истории Церкви, и в современности… Я знаю, прекрасно знаю способы, убедить человека в том, что, например, давать и брать взятки – это хорошо, большинство наших епископов свято в этом убеждено, как лизать начальству, что не надо, и так далее, как умалчивать, предавать, убивать, в конце концов. То есть очень легко собрать такой паззл, потому что так много деталей в этом конструкторе Lego за тысячелетия накопилось, что можно собрать все, что угодно: можно танк, можно огнемет, а можно прекрасный храм. Поэтому это очень важно – культура подбора цитат, в том числе библейских, коранических цитат. С помощью цитат из Корана можно убить, с помощью цитат из Корана можно защитить и на верующего даже, и такие цитаты там есть. Поэтому эта культура чтения сложных религиозных книг – это важная задача для общества. Как ни странно, в современном мире это вопрос выживания. Если бы мне 40 лет назад кто-нибудь сказал бы, что будущее человечество в XXI веке будет зависеть не от физиков, а от богословов, я бы изумился 40 лет назад. Сегодня это просто исторический факт. Мы выживем или нет, зависит от того, богословие любви или богословие ненависти победит в мусульманском мире. А ведь аналогичные школы есть и у иудеев, и у буддистов, и у православных, и у католиков. Кто победит? Кого поддержит общество, в том числе через школу, через масс-медиа? Так что это не просто разговоры о прошлом. Петр Кузнецов: Что же? Давайте подведем итоги нашего голосования. Религиозное воспитание в общеобразовательной школе: "за" 18%, против 82%. Вадим Муранов: Очевидный факт. Ольга Арсланова: Спасибо нашим гостям. У нас сегодня в студии был Вадим Муранов, победитель конкурса "Учитель года России" 2009 года, преподаватель физики, и Андрей Кураев, диакон, профессор богословия. Спасибо за участие в программе. Петр Кузнецов: Спасибо.