С 27 мая по 1 июля одиннадцатиклассники пишут ЕГЭ. Споры о едином госэкзамене в обществе не утихают уже 10 лет. О стрессе и огромных расходов на репетиторов, об изменениях в условиях сдачи экзамена говорим с зам. председателя комитета Госдумы по образованию и науке, членом Центрального штаба ОНФ Любовью Духаниной и профессором кафедры социальной педагогики и организации работы с молодежью РГСУ Львом Мардахаевым. Петр Кузнецов: Переходим к большой теме. Неделя до начала ЕГЭ, экзамен одиннадцатиклассники будут сдавать уже с 27 мая по 1 июля. В этом году в 8 регионах школа получит задание по защищенным Интернет-каналам, почти 300 учеников получат тесты на китайском, этот предмет можно выбирать для сдачи с этого года, такое одно из нововведений. Сегодня в большой теме о том, как школа, как родители, как сами ученики подготовились, продолжают готовиться к проведению экзаменов. Как справиться со стрессом и почему в самих школах зачастую этот стресс провоцируют, нагнетают, пугают лозунгами, что-то вроде «это ваш главный экзамен в жизни». Будем обсуждать. Ольга Арсланова: Да, давайте начнем сначала с цифр, посмотрим основные данные по ЕГЭ. Всего на участие в госэкзамене 2019 года подали заявление более 779 тысяч человек, это на 50 тысяч больше, чем в прошлом году. Рост связан в первую очередь с ростом числа выпускников, их в этом году будет почти 678 тысяч. Петр Кузнецов: Обратите внимание, лидерство среди предметов по выбору по-прежнему остается за обществознанием, его в конце года будут сдавать 385 тысяч школьников. Выросло, правда, число и тех, кто выбрал физику, в 2019-м таких будет 174 тысячи, это на 19 тысяч, получается, больше, чем в 2018-м. Вообще интерес к естественнонаучным дисциплинам растет: химия, биология также в числе популярных предметов. Ольга Арсланова: Несмотря на споры вокруг ЕГЭ, стандартный тест дал возможность школьникам со всей страны попробовать поступить в лучшие отечественные ВУЗы. Так считает наш эксперт, гость дневного эфира «Отражения», член Комиссии по развитию науки и образования Общественной палаты России Азамат Тлисов. Давайте послушаем. Азамат Тлисов: Очень важно посмотреть, какую задачу решает ЕГЭ. И если мы с вами вспомним тот период, когда мы с вами учились в школе, да, переживания перед выпускными экзаменами была такая приятная прогулка. Наши с вами переживания были при поступлении в ВУЗ, у нас с вами была одна возможность поступить в один ВУЗ. Сейчас эта ситуация значительно более комфортная, объясню вам почему: потому что ЕГЭ решил одну из важнейших, на мой взгляд, задач, что крупные ВУЗы страны, лучшие ВУЗы страны получили возможность дать доступ к своим образовательным возможностям для всех детей нашей страны, для всех выпускников. То есть лучшие ребята со своими высокими баллами могут приехать и, подтвердив в течение года, продолжить обучение. То есть этот стресс ушел, он немножко сместился в школу, как мне кажется, но сама процедура и чистота процедуры ЕГЭ обеспечивает равные условия для всех обучающихся. Ольга Арсланова: Мы приветствуем гостей вечерней программы «Отражение». У нас в студии заместитель председателя Комитета Госдумы по образованию и науке, член Центрального штаба ОНФ Любовь Духанина, – добрый вечер. Любовь Духанина: Добрый вечер. Петр Кузнецов: Здравствуйте. Ольга Арсланова: Профессор кафедры социальной педагогики и организации работы с молодежью РГСУ Лев Мардахаев, – здравствуйте. Петр Кузнецов: Добрый вечер. Лев Мардахаев: Здравствуйте, добрый вечер. Ольга Арсланова: Давайте поговорим о главных особенностях для начала ЕГЭ в этом году, вдруг кто-то еще не знает. В общем, мы хотим понимать, куда этот экзамен движется и как он развивается. Любовь Николаевна, наверное, с вас начнем. Любовь Духанина: Главное, куда движется экзамен, организация самой процедуры Единого государственного экзамена движется в сторону прозрачности, объективности, я бы сказала надежности… Петр Кузнецов: Я думал, к востоку, учитывая, что китайский язык появился. Любовь Духанина: И поэтому тот факт, что некоторые регионы будут получать в этом году КИМы фактически по защитным каналам, это означает действительно движение в эту сторону. Я помню, когда начинался Единый государственный экзамен, то КИМы печатались в одной специальной типографии, упаковывались, развозились в регионы, в регионах развозились по пунктам приема экзаменов, это создавало достаточно большое количество проблем, где-то просто не хватало транспорта, чтобы своевременно отвезти… Сегодня уже этих проблем практически нет, уже прошлый год все КИМы распечатывались в пунктах приема экзамена, этот год начинают использоваться специальные средства доставки, фактически спецсвязь, для того чтобы по защищенным каналам передать. Да, минимизируется утечка КИМов и сокращаются я бы сказала организационные расходы. Что касается содержания самого экзаменов, сказать, что они серьезно изменились, – нет, содержание экзаменов практически остается таким же. Если анализировать два последних года с точки зрения баллов ЕГЭ, то ребята практически показывают одинаковый результат, погрешность в одном тестовом балле. Конечно, приятно, что в этом году у выпускников наших школ, которые изучают китайский язык, появилась возможность сдать китайский язык, потому что дети говорили, что это несправедливо: они учат язык и не имеют возможности его сдать, для того чтобы затем результаты этого экзамены были использованы реально при приеме в ВУЗ, потому что ребята выбирают, например, китайское направление. А в целом если говорить, то пока еще ситуация сложная. Если опираться на опрос Общероссийского народного фронта где-то годичной давности, то 38% родителей поддерживают введение Единого государственного экзамена, 31% не поддерживает категорически, настаивают на отмене, и где-то 30.8% говорят о том, что к процедуре много вопросов. И основные проблемы – это, конечно, высокий уровень тревожности, беспокойства за результат, и родители однозначно говорят о невозможности сдачи на высокий балл без репетиторов. Петр Кузнецов: Лев Владимирович, мы как только заявили эту тему, пошли сообщения на SMS-портале такого рода, пожалуйста, Москва: «Пока не отменят ЕГЭ, высокопрофессиональных специалистов ни в какой отрасли не появится». Почему с каждым годом родители, ученики, все те, кто наблюдают за тем, как происходит ЕГЭ, несмотря на все изменения, совершенствования этой системы, с каждым годом хоть что-то новое появляется, корректируются баллы, не меняется отношение в положительную сторону к ЕГЭ? Лев Мардахаев: Я думаю, во-первых, оно поддерживается в родительской среде, оно сопровождается еще и той реакцией, которую имеют сами выпускники. Сама процедура психологически исключительно сложная. Как бы мы ни хотели, сама процедура, особенно в крупных городах, эта организация заставляет выпускников выдерживать вот этот вот тревожный аспект начала экзамена, и далеко не все могут его, так сказать, успешно преодолеть. И вот эта тревожность передается и родителям, это один аспект. Второй аспект. Культ высшего образования мы сумели сформировать, он сейчас имеет место, и родители невольно создают перед выпускником, перед своим ребенком ситуацию: ну если ты не сдашь, то чуть ли не конец света произойдет для него, все. То есть еще и родители нагнетают определенную напряженность. Петр Кузнецов: Люди говорят, что и в школах учителя тоже таким же образом нагнетают. Лев Мардахаев: То, что происходит в школе, там это дорогая ситуация немножко. В каком контексте? Вот я, честно говоря, поздно узнал о приглашении, но я успел посмотреть некоторые материалы. Во-первых, они другие уже, чем были раньше, это нужно признать. Петр Кузнецов: Кто? Лев Мардахаев: Экзамены, сами экзамены, они в большей степени адаптируются на учебную программу. Возникает всегда вопрос, в какой степени методика обучения ориентирована на подготовку к тому комплексу вопросов, который нужно представить выпускнику, то есть соответствие, в какой степени учитель готов именно подготовить, дать знания и подготовить. Ведь здесь две проблемы, он должен дать знания и подготовить к демонстрации этого знания каждым выпускником. Петр Кузнецов: Именно в такой форме, в форме ЕГЭ? Лев Мардахаев: В форме ЕГЭ. Петр Кузнецов: Когда мы говорим о крайней необходимости ЕГЭ, Минобр говорит: «Даже не задавайте этот вопрос, ЕГЭ никто отменять не будет». Лев Мардахаев: Дело в том, что сейчас я много слышал и много идет дискуссий. Если мы говорим про отмену, то сразу вопрос возникает: а чем заменить? Русский язык сейчас в значительной степени изменен, там есть возможность показать знания, показать способность размышлять, делать какой-то аналитический вывод и так далее. Есть субъективизм, извините, он всегда будет, как бы мы ни убирали его, он всегда будет в любом экзамене. Можно сказать, что полностью обеспечивается объективность в оценке знаний, – это невозможно сделать, и как бы я ни хотел, но это невозможно. Даже математика, вы понимаете, человек готовится, но вот это напряжение скажется: один ребенок способен мобилизовываться и очень грамотно решать, а другой, как говорится, заклинивает, грубо говоря, и ему очень трудно. И когда он встречает трудности, они еще больше возбуждают его, он оказывается в ситуации весьма и весьма непростой. Ольга Арсланова: Посмотрим, что пишут наши зрители. Волгоград: «Весь 11 класс живем в полнейшем психозе. Школа прессует детей, тяжко». «Мы считаем, что без денег учеба недоступна, нищие нигде не нужны», «ЕГЭ нужно сдавать по желанию, а в нынешней редакции ЕГЭ сдать без репетитора невозможно, школа к этому не готова». Мы проводили опрос среди наших зрителей, спрашивали, во сколько им обходятся школьные репетиторы, давайте посмотрим, какие цифры у нас получились. Среди самых востребованных репетиторов оказались преподаватели английского языка (46%), математики (чуть меньше), русский язык 30% набрал, химия и физика примерно по 10%. Минимальные расходы на репетиторов составили 1 200 рублей в месяц, правда, здесь в основном речь идет о родителях, которые нанимают репетиторов для детей, которые в младших классах учатся, и в старшей школе до 50 тысяч рублей в месяц, средняя сумма 8 тысяч рублей в месяц. Вопрос от очень многих наших зрителей: а зачем тогда нужна школьная программа, если она к ЕГЭ не готовит, если все равно приходится нанимать людей платить им деньги? Любовь Духанина: Коллега очень точно сказал, что существует такая задача, которую нужно решить: почему, обучаясь в школе, тех знаний, которые получает ребенок, недостаточно, для того чтобы пройти итоговую аттестацию по школьной программе? Ведь ЕГЭ решает две задачи: итоговая аттестация по школьной программе и поступление в высшее учебное заведение. И когда возникала идея ЕГЭ, была хорошая задача совместить это в одну процедуру, и тогда экзамен при поступлении в ВУЗ становится справедливым, потому что в тот период, для того чтобы сдать экзамен по математике, например, в Финансовую академию и в МГУ, нужно было знать разный объем знаний по математике, что само по себе создавало основу тоже для большого объема репетиторства, который существовал. Но сейчас произошла ситуация, что мы ЕГЭ ввели, а от репетиторства мы не ушли по сути. Петр Кузнецов: Потому что качество преподавательского состава не улучшается? Любовь Духанина: Или мы все-таки даем КИМы по объему, по уровню сложности значительно выше, нежели чем то, что делают дети в школе. Это вопрос, на который нужно искать ответы. Сейчас одним из инструментов, я очень на это рассчитываю, будет являться новый федеральный государственный образовательный стандарт, где будет указано содержание образования, которое дети должны знать по предметам. Вот ФГОС сейчас находился фактически в течение месяца на общественном обсуждении, там более 5 тысяч замечаний и предложений, это колоссальное количество предложений. И сейчас очень важно, чтобы преподаватели по разным предметам были очень активны и сказали, насколько объем знаний, который предполагается включить во ФГОС, адекватен возрастным особенностям ребенка, объему тех часов, который отводится на данный предмет. Если мы сейчас, педагоги, не воспользуемся вот этим временным периодом, который для нас есть для обсуждения ФГОС, мы снова можем оказаться в ситуации, когда часов на предмет не хватает, для того чтобы пройти полную программу. И тогда родители вместе с детьми останутся в прежней ситуации. Петр Кузнецов: В этих стандартах нет ничего про увеличение зарплат учителям? Любовь Духанина: Нет, в этих стандартах нет про увеличение заработной платы… Петр Кузнецов: Это тоже могло бы помочь. Лев Владимирович, у нас очень много звонков сейчас на линии, очень коротко: вы согласны с тем, что сейчас без репетитора невозможно сдать ЕГЭ? Лев Мардахаев: К сожалению, это так, и я думаю, что вот мысль тут очень правильная была высказана в каком плане? Надо приводить саму систему обучения в соответствие с теми требованиями, к которым должны быть готовы выпускники, что-то менять нужно в методике обучения. Причем это должно быть по годам расписано так, чтобы уже рубеж прошел, классы, ребенок чтобы чувствовал, что он что-то приобрел. И здесь должна повышаться именно ответственность самих педагогов. Если же не справляется, значит, нужно делать дифференцированные классы, где-то увеличивать или ставить более опытного педагога, больше внимания. То есть нужно, чтобы школа брала на себя ответственность подготовки к ЕГЭ, а не перекладывать этот груз на родителей. Если этого изменения не произойдет, какие бы мы стандарты ни создали, школа не обеспечит. Я вот посмотрел, там даже есть примерные тесты, они очень важны, это замечательно, чтобы каждый выпускник попробовал сам себя испытать. Петр Кузнецов: По-моему, даже у родителей есть такая возможность. Лев Мардахаев: И у родителей есть возможность посмотреть, что же они должны знать. Петр Кузнецов: Что ребенку предстоит, да. Лев Мардахаев: Видимо, к этому, еще раз говорю, нужно готовить не в конце, а в каждый класс: каждый класс заканчивается, ребенок уже должен готовиться к такой форме. Ну и здесь еще один момент. Вы понимаете, это психология, это ребенок. Мы говорим, что он взрослый, – да не взрослый он еще заканчивает школу, он претендует на взрослость. И когда он сталкивается с первой трудностью, – а это первая жизненная трудность, продемонстрировать, что он знает, – и когда он видит, что ситуация совсем новая для него, она иногда ставит его в сложную ситуацию. Это тоже фактор. Очень сейчас активно практикуется олимпиадное движение, а это одна из форм, например, дать возможность проявить себя. Но в олимпиадах участвуют не все, это какая-то толика, а каждый ребенок должен проверять свою способность демонстрировать свое знание. Петр Кузнецов: Тем не менее даже в таких условиях мы фиксируем регулярные победы на олимпиадах. Лев Мардахаев: Вы понимаете, регулярные победы по большому счету, если мы вникнем, это только, знаете, способность моя как преподавателя выделить те цветы, которые могут дать плоды, и их подготовить к олимпиаде. А ведь это единицы, а мы говорим о массовой школе. Извините, олимпиада дает срез, показывает, что мы можем… Ольга Арсланова: Причем очень маленький срез. Лев Мардахаев: …вот эти единицы довести. А кого мы не увидели? Значит, он не проявил себя. Любовь Духанина: Когда мы говорим о недостижимости результатов ЕГЭ, мы, конечно же, говорим о 95-100 баллах. Если быть объективными, то 65-70 баллов, 75 по некоторым предметам ребенок может набрать, просто регулярно ходя в школу и выполняя домашние задания. Ольга Арсланова: А куда он поступит с такими баллами? Любовь Духанина: Да, но вопрос наших ожиданий. Мы, конечно, очень хотим для каждого нашего ребенка поступления в лучшие ВУЗы страны, а лучшие ВУЗы страны – это высокий конкурс, это, конечно, баллы значительно выше 85, лучше выше 90, а на такие баллы написать достаточно сложно. Вот в вашем опросе, который вы проводили по цене, действительно видно, что есть цена, которая говорит за оплату, наверное, репетиторов в начальной школе. Ольга Арсланова: Хотя вообще зачем нужны репетиторы в начальной школе… Любовь Духанина: Вот одним из негативных последствий Единого государственного экзамена является развитие репетиторства, и действительно мы это подтверждаем, Общероссийский народный фронт подтверждает, что репетиторство ушло уже в начальную школу. Я считаю, что это явление, с которым мы должны как можно быстрее справиться. Не могут родители ребенка в начальной школе брать репетитора, который выполняет домашние задания по русскому языку, по математике вместе с ребенком и учит. Тогда что делает ребенок в школе? Это сложный вопрос, все периодически начинают говорить об особенностях детей. Да, дети разные, так же как и разные взрослые. Но задача учителя – учить, и это очень серьезная гражданская ответственность особой профессии, особой миссии учителя. И конечно, нам нужно продолжать гордиться традициями советской педагогики, в рамках которой репетиторство в начальной школе точно отсутствовало. Ольга Арсланова: Да. Послушаем наших зрителей, у нас Александр из Московской области на связи. Здравствуйте. Зритель: Алло. Ольга Арсланова: Добрый вечер. Петр Кузнецов: Слушаем вас, Александр. Зритель: Здравствуйте. Петр Кузнецов: Здравствуйте. Зритель: У меня вот такое, так сказать, представление об этом ЕГЭ. Выглядит это со стороны очень ужасно. Дело в том, что вот эта степень равности, чтобы никакого не было подхалимажа или еще чего-то, чтобы учителя что-то там не подсказали, вот эта вся техническая оснащенность, наблюдение за всеми, и за учителями, и за учениками, приводит к полной дискредитации какого-либо уважения к учителям со стороны государства. То есть все эти действия выглядят так, что государство просто не доверяет ни в чем учителям. Тогда полное моральное право у детей, у учеников также вслед государству не доверять учителям, не уважать их, если их не ценят, это одно. И второе. Сколько людей будут поступать в институты, закончившие школу? Какой процент? Может быть, львиная доля пойдет просто работать, даже не в какие-то техникумы, еще что-то. Значит, им не нужны эти баллы. Ольга Арсланова: Ну тогда эта проблема их в меньшей степени касается. Зритель: Да, это неэффективные траты, сколько денег тратится на все на это, на видеоресурсы и все остальное сопровождение ЕГЭ. Петр Кузнецов: Ага. Зритель: И еще: функции какой-либо оценки в школе? Представление, что сейчас это не оценка, это, допустим, какая-то цифра, 4, 5 поставили ученику, он пришел с этой оценкой домой. Это не оценка, это информация родителям о том, что ребенок что-то где-то там отстает, где-то… То есть не надо оценивать. Теоретически вообще в школе ничего не надо оценивать: прослушал год – перешел, прослушал 11-летний курс – все, получил какой-то документ об этом, без оценок! Не надо этого. Петр Кузнецов: Да-да, у нас очень много вопросов к нашим экспертам, спасибо вам большое, Александр. Ольга Арсланова: Спасибо. Петр Кузнецов: Цель-то какая у ЕГЭ? Кого готовим-то? Роботов? Вот здесь постоянно «роботы», «роботы»… Ольга Арсланова: И еще говорят: а какая цель? – сделать конкурс в лучшие ВУЗы вообще недостижимым? Постоянно же растут, получается, требования. Любовь Духанина: Если мы вспомним еще раз старт Единого государственного экзамена, то одной из целей была возможность оценивать детей в справедливых условиях, когда используется единая система, единая процедура, когда все дети России получают единый, выстроенный КИМ, он как бы по сложности одинаков с другим, который получает другой ребенок в другом городе. Мы же помним эту проблему, когда дети приезжали в Москву с золотыми медалями, с дипломами отличия и не могли русский язык написать на «тройку» или какой-то другой предмет. Поэтому вот тема справедливости в единой процедуре, едином по сложности, одинаковом по сложности варианте заданий, конечно, объективно существует. Вопрос стратегический задает телезритель, нужна ли эта система для конкретного человека, который живет, который учится и выстраивает свою жизненную карьеру особенно в современных условиях, когда все больше мы слышим о неформальном образовании, мы слышим, что высшие учебные заведения не дают такого качества образования, которое нужно работодателям, 2/3 работодателей говорят о том, что им приходится доучивать своих выпускников. В прошлом году, кстати, более 50% ребят после 9 класса пошли в систему среднего профессионального образования для чего? – для того чтобы быстрее получить профессию и выйти в трудовую деятельность. Когда мы опрашивали наших старшеклассников, 10-11-е классы, каждый третий сказал о том, что он уже трудился, почти 80% детей сказали, что они хотят начать трудовую деятельность до окончания школы. И не очень понимают нас, взрослых, которые предлагают им такой неквалифицированный труд, как разносчик пиццы и аналогичные истории: они говорят, что они (и я поддерживаю их) могут работать дизайнерами по интерьеру, они могут работать во всех плоскостях, связанных с компьютерным дизайном, делать это достаточно хорошо. Ребята после 10 класса уже могут выступать сисадминами небольших компьютерных сетей у небольшого предприятия. Нам важно по-другому посмотреть на все происходящее, мы пока зависли в традиционной системе образования, в традиционном подходе к контролю. У нас контроль – это жесткая процедура, которая по своим критериям меряет достижения учащегося. Но ведь часто не эти критерии становятся главными, которые обеспечивают успешность в жизни. Ольга Арсланова: Давайте узнаем мнение самих учащихся. У нас есть небольшой сюжет о выпускниках в ожидании ЕГЭ из Липецка и Первоуральска. СЮЖЕТ Петр Кузнецов: Лев Владимирович, позвольте я к этому материалу из регионов приклею вопрос из Оренбургской области: «А что делать ребенку в селе, если учитель в школе сам не знает свой предмет на высокие баллы? Рядом репетитора нет, очереди из учителей в школу работать тоже нет». Лев Мардахаев: Ну это говорит только лишь об одном: хотели создать равные условия, но их невозможно создать, хочу я того или нет, ну невозможно. В селе была проблема и она остается. Ольга Арсланова: И она никуда не исчезла. Петр Кузнецов: Да, но сам формат ЕГЭ предполагает вот эту стандартизацию… Лев Мардахаев: Оно все равно будет, это осталось только лозунгом, как бы я ни хотел, это один момент. А вторая мысль, которая очень четко прозвучала: школа не может подготовить к ЕГЭ в соответствии с теми требованиями, – значит, что-то надо менять не столько в стандартах, а в методике обучения. Там предложили убрать оценки, но это не решение вопроса. Если не будет он сдавать и оценивать его не будут, а как он будет в конце сдавать? Это для него вообще будет стресс непереносимый. Он должен оцениваться по результатам того, что он знает. Значит, видимо, надо менять что-то в этом. Ольга Арсланова: Но эта же проблема известна правительству? Лев Мардахаев: Известна. Ольга Арсланова: Например, сегодня министр просвещения Ольга Васильева отчитывалась перед президентом и сказала, что учебный год закончен отлично, высокое качество образования, у нас все хорошо. Лев Мардахаев: Ну если тогда надо убрать… Петр Кузнецов: Если пить травяной чай, то будет хорошо. Лев Мардахаев: Да, если же убрать репетиторов и если они могут в среднем дать средний результат, то это замечательно, а если нет, то, наверное, что-то не так, что-то в этом хозяйстве… Петр Кузнецов: Мы и пытаемся разобраться в этом часе. Ольга Арсланова: Давайте репетиторов послушаем. Петр Кузнецов: У нас как раз репетитор на связи, Елена из Москвы. Добрый вечер. Ольга Арсланова: Здравствуйте, Елена. Петр Кузнецов: Спасибо, что вы с нами. Зритель: Здравствуйте. Петр Кузнецов: Здравствуйте. Слушаем вас. Зритель: Если позволите, три вопроса на тему справедливости ЕГЭ. Во-первых, вы говорите о том, что справедлива система ЕГЭ, – почему вы тогда теоретическую часть не выставляете вместе с результатами ребят? Ибо, если мы говорим об обществознании, очень много некорректных заданий в теоретической части. Сделайте ее прозрачной, выставите, чтобы мы могли сравнить оценки, который получил ребенок, с теоретической частью, это первый вопрос. Второй – апелляции. Почему не ведется запись диалога ребенка, который защищает свои права, и экспертов? И в-третьих, почему до сих пор нам, репетиторам, запрещено проходить на апелляции? Вы понимаете, что некомпетентность экспертов, проверяющих работы, приводит к тому, что мальчишки могут попасть в армию, ладно девочки, ладно, но у мальчиков зависит судьба, будет перечеркнуто все, что они наработали. Есть умные мальчишки, и моя работа на апелляционных комиссиях, когда я защищала своих ребят, меня пропускали только в 2007-2009-х гг. по доверенности, с 2010 года по 2019-й никакие доверенности не помогают, мы не можем пройти. Ребят готовим очень мощно, действительно получаются глупейшие ошибки. Проверяю работу, например, те же сочинения по русскому языку, что там видят эксперты, я не знаю. Пора поставить вопрос о компетентности экспертов, должна быть мощная подготовка специалистов, от этого зависит судьба наших детей, подростков. Мы им прежде всего лжем, это непорядочно. Петр Кузнецов: Спасибо большое, Елена. Ольга Арсланова: Спасибо. Любовь Николаевна, что вы ответите? Любовь Духанина: Елена, спасибо за ваши вопросы. Процесс апелляции сегодня, с моей точки зрения, находится в самой неоткрытой части для детей, для нас, педагогических работников, потому что действительно ни учитель, ни репетитор сегодня не может пойти вместе с ребенком на апелляцию. Но самое плохое, что не всегда ребенок имеет возможность даже получить свою работу либо скан работы, для того чтобы видеть, что он реально написал. То есть чаще всего ребенок дискутирует с проверяющим фактически вслепую, только ряд регионов сегодня вывешивают сканы работ. Действительно непрозрачна система оценивания: она, с одной стороны, вроде есть, критерии все определены, но если собрать экспертов и взять один критерий, то даже в экспертном пространстве, среди экспертов могут быть высказаны разные точки зрения по данному критерию. Я считаю, что на апелляцию должны впускать других взрослых, кроме родителей, и нужно разрешить, чтобы родители давали доверенность на этого человека защищать интересы своего ребенка. Дальше: работы должны быть доступны для ребенка. Ребенок должен иметь возможность увидеть, что он реально написал, и тогда ему легче будет отстаивать. И полностью поддерживаю, что апелляции должны записываться, потому что иначе ребенку сложно потом доказать, следующей инстанции фактически нет. Петр Кузнецов: Лев Владимирович, статистика за 2018 год: суда рассмотрели 55 исков, связанных с ЕГЭ, на всю страну, это к вопросу о том, как школьнику отстоять свои права, – это много или мало? Не идут или просто случаев мало? Лев Мардахаев: Вы понимаете в чем дело? Если такие прецеденты есть, это говорит о том, что хотели обеспечить объективность, а ее нет, то есть сам ЕГЭ не продуман до конца, это первое. Петр Кузнецов: Все еще не продуман? Лев Мардахаев: Он не доведен до конца. Если такие прецеденты есть, это говорит о том, что он не соответствует ожиданиям, это первый момент. Второй момент: репетитор идет… Вообще-то это не очень корректная сама постановка. А вот учитель должен быть, он учил, он должен вести к ЕГЭ, он авторитет, его авторитет должен быть там, на ЕГЭ, представлен. Петр Кузнецов: Учитель вам скажет, если мы берем статистического учителя: «Я и так работаю, перерабатываю, у меня нет времени просто…» Ольга Арсланова: «Я почти на две ставки за небольшие деньги». Петр Кузнецов: Конечно. Любовь Духанина: Или скажет: «Меня после этого могут уволить». Ольга Арсланова: Как вариант. Петр Кузнецов: Например, да, вот еще один. Лев Мардахаев: Понимаете в чем дело? Репетитору идти отстаивать, «я его готовил», – подождите, его должна готовить школа. Родители вынуждены приглашать репетиторов, потому что школа эту задачу не решает. Любовь Духанина: Я думаю, что в момент апелляции неважно, кто готовил. Лев Мардахаев: Да. Любовь Духанина: Вопрос должен рассматриваться по сути. Лев Мардахаев: По сути. Любовь Духанина: Правильно ли выполнил задание ребенок… Лев Мардахаев: …или нет, совершенно верно. Любовь Духанина: …или неправильно. И в этом смысле не совсем важно даже, кто по должности человек, который защищает данного ребенка, нам важно, чтобы рядом с ребенком был человек, который его защищает. Мы фактически только 4 года назад добились ситуации, когда общественный наблюдатель может присутствовать на этапе апелляции, а до этого такой возможности нам не предоставляли, общественные наблюдатели могли присутствовать только на самом экзамене, сложнее всего было добиться решения, чтобы общественный наблюдатель, который может защищать потенциально ребенка по крайней мере с точки зрения организации процедуры, чтобы этот взрослый мог быть. Поэтому я за то, чтобы использовались все возможные варианты поддержки ребенка в том числе на процессе апелляции. Ольга Арсланова: А вот нам Курганская область пишет: «Ученикам и родителям учителя настоятельно не рекомендуют связываться с апелляцией». Любовь Духанина: Ну потому что если мы посмотрим статистику, то серьезного приращения после процедуры апелляции в баллах не происходит. Происходит добавление одного-двух баллов, при этом ребенок, часто бывает, считает, что баллы могли быть повышены на 5-6. Ведь разница трех-четырех баллов, даже одного балла – это подчас бюджет или не бюджет, то есть цена действительно велика. Поэтому я думаю, что было бы правильно, для того чтобы снизить эмоциональное напряжение у ребенка, разрешить вторую попытку. Петр Кузнецов: Сами баллы в судах тоже могут отстаиваться? Любовь Духанина: Баллы в судах не могут отстаиваться. Петр Кузнецов: То есть если я не согласен… Ольга Арсланова: Послушаем Галину. Петр Кузнецов: Да, у нас учитель русского из Ростова. Галина, здравствуйте. Ольга Арсланова: Здравствуйте. Зритель: Здравствуйте. Петр Кузнецов: Очень интересно вас послушать, да. Зритель: Я очень много хочу сказать, если буду волноваться, то простите, я вижу, что время поджимает. Дело в том, что я считаю, например, что вот эта форма экзамена приводит к раннему выгоранию профессиональному учителей гуманитарных предметов. Я очень долгое время преподавала в школе, то есть захватила и советское время, и вот это время, когда ввели ЕГЭ. И если я, учитель литературы, упивалась на уроках, когда я преподавала Достоевского, Толстого, когда я преподавала Шолохова, то сейчас, в последние годы, я даже не мечтала о том, что дети эти книги прочитают. Летом они либо, если они пошли в 10-11-й, они уже с репетиторами лето сидят, им уже не до этих произведений. То есть человеческие качества мы теряем. Учитель становится кем? Работником по шаблону: определенный круг вопросов, когда возьмешь этот сборник тестов, просматриваешь, видишь, что вот это надо, это надо, это надо, а остальное из программы можно и выпустить, и 2 года «чешешь» по вот этим вопросам. Да, действительно, дети стали лучше, лучше и лучше сдавать только лишь потому, что учителя уже, как говорится, стали ремесленниками, понимаете, становятся ремесленниками. Петр Кузнецов: То есть не только ученики роботы, но и учителя. Ольга Арсланова: Спасибо. Петр Кузнецов: Спасибо большое. Ольга Арсланова: Вот нам пишут: «На сегодняшний день ЕГЭ делает из детей невротиков. Педагоги в школе, репетиторы, подготовка в школе, тройная нагрузка, дети физически и морально истощены на момент экзаменов – какие должны быть результаты?» Петр Кузнецов: А потом еще плюс металлоискатели те самые, камеры. Ольга Арсланова: Вопрос: как не сойти с ума учителям и ученикам в тех обстоятельствах, которые, увы, пока существуют и вряд ли изменятся в ближайшее время? Петр Кузнецов: Ничего сделать невозможно, да. Лев Мардахаев: Надо искать другую форму аттестации. Если мы перестали заниматься подготовкой, формированием личности, а решаем вопрос натаскать на ЕГЭ, извините, мы просто теряем людей. Они приходят в ВУЗ, не задумываясь, мы сегодня сталкиваемся с этим, на какую специальность он пришел. Он смотрит, какой балл проходной, ему главное попасть на бюджетную специальность, причем процент очень большой. Если раньше он шел конкретно, он к этому готовился, а сейчас очень много. Раньше еще хоть собеседование проводили, пытались понять, иногда откровенно говорили, что, понимаете, здесь вот конкурс пониже, он сюда и пришел. А сейчас он изначально подает документы лишь бы поступить, не на конкретную специальность, а лишь бы поступить. Это же проблема. Петр Кузнецов: Но почему все-таки нет выбора? Почему невозможно прийти, например, к какому-то гибридному варианту: здесь ЕГЭ, а здесь та форма, которая существовала до ЕГЭ, форма экзамена? Лев Мардахаев: Хотят сделать единый подход к выдаче аттестата, потому что если мы сегодня дали ему аттестат, потому что он не хотел его сдавать, ЕГЭ, завтра он вроде созрел, – может быть? Может быть, он повзрослее стал, он решил, ему нужно снова идти сдавать, такой результат он уже не покажет, – значит, ему нужно опять делать что? Брать репетиторов, готовить себя по этим предметам, для того чтобы продемонстрировать вот это знание, чтобы поступить в ВУЗ. Видимо, надо думать, как менять эту систему. Ольга Арсланова: Любовь Николаевна? Петр Кузнецов: Многие же еще в 11 классе даже просто не знают вообще, кем хотят стать, не знают, куда идут. Лев Мардахаев: Да, это очень многие, многие, не единицы. Петр Кузнецов: Есть мнение, что в ВУЗы идут просто за образом жизни, а не за конкретной какой-то профессией. Там уже на поздних курсах как-то выбирают направление… Ольга Арсланова: Специализация. Петр Кузнецов: На поздних курсах уже определяются. Любовь Духанина: Вы очень точно сказали про образ жизни, потому что исследования показывают, что даже одаренные дети когда выбирают место, где им учиться, они чаще, во-первых, думают, чаще всего думают о том, что это место, этот город будет и местом дальнейшего проживания, а это означает, что они уже сегодня начинают предъявлять требования к социальной инфраструктуре, к инфраструктуре культурного досуга, это действительно присутствует при принятии решений. Думаю, что нужно не демонизировать ЕГЭ и не считать, что это единственное событие в твоей жизни. Мы можем поступить, можем не поступить; за то время, пока мы не поступили, думаем про следующий год, мы можем в течение года 2–3 раза еще поменять мнение, куда поступить. Мы же часто сталкиваемся со случаями, когда после 2 курса ребята меняют высшее учебное заведение… Лев Мардахаев: Есть такое. Любовь Духанина: …уходят на другую профессию. Но это немножко про другое, это про жизненные стратегии. Что касается Единого государственного экзамена, думаю, что он через некоторое время может отмереть, потому что сегодня развивается такой инструмент, как электронное портфолио, и на самом деле мы начинаем накапливать по ребенку начиная с 1 класса его результаты, уже многие их оцифровывают. И на самом деле для работодателя и для ВУЗа может оказаться более важным некое постоянство намерений ребенка, его интерес к выбираемой теме по проектам, по исследовательским работам в школе, нежели одномоментный срез в экстремальных условиях. Петр Кузнецов: Главное чтобы это все не зависло в нужный момент, как это обычно бывает с электронными очередями. Любовь Духанина: Это правда, да. Петр Кузнецов: Спасибо большое. Любовь Духанина: Но также может исчезнуть и базовый ЕГЭ, если свет выключен. Ольга Арсланова: Спасибо, уважаемые гости. Петр Кузнецов: Спасибо. Мы еще будем возвращаться к этой теме ЕГЭ, потому что этот важный период только начинается. Спасибо, что пришли. Любовь Духанина, заместитель председателя Комитета Госдумы по образованию и науке, член Центрального штаба ОНФ, и Лев Мардахаев, профессор кафедры социальной педагогики и организации работы с молодежью РГСУ. Ольга Арсланова: Спасибо. Петр Кузнецов: Большое спасибо. Лев Мардахаев: Спасибо.