Виталий Млечин: Почти половина автопарка «Скорой помощи» нуждается в замене. Это данные Минздрава. Что это значит для нас с вами, будем разбираться сегодня в течение всего дня. Это наша тема дня. Немного цифр вначале. Тамара Шорникова: Фонд ОМС разработал рекомендации по использованию автомобилей для неотложной помощи. Если срок эксплуатации превышает 5 лет, нужно менять. По данным Минздрава, в замене сегодня нуждаются около 9000 машин. На полную замену транспорта старше 5 лет нужно около 20 млрд рублей. Виталий Млечин: Хуже всего дела обстоят с машинами класса А – это простые легковушки, которые предназначены только для того, чтобы перевезти пациента и срочную помощь ему в это время не оказывать. 70% таких машин пора менять. Машины класса B, износ которых составляет 36% - это как раз те самые «Скорые», всем знакомые фельдшерские машины. И изношенных реанимобилей, то есть тех машин, которые подготовлены для проведения реанимации, почти половина. Тамара Шорникова: Государство каждый год выделяет субсидии на закупку новых машин. Однако тех машин, которые нужно менять, с каждым годом все больше, а вот денег выделяют все меньше. В 2016-ом было 5 млрд. В прошлом году чуть больше 3.5 млрд. В этом – 2.5 млрд. Теперь пересчитаем в штуках. В 2018-ом за счет федерального и регионального бюджетов купили 895 автомобилей скорой медицинской помощи. Напомню, в замене нуждаются почти 9000 машин. Виталий Млечин: Давайте теперь все-таки выяснять, что делать, чтобы эту ситуацию исправить. Сейчас на прямой связи с нами по Скайпу руководитель федерального проекта «Новоскор» Евгений Фридман. Евгений, здравствуйте. Слышите ли вы нас? Евгений Фридман: Здравствуйте. Я слышу. Виталий Млечин: Евгений, скажите, пожалуйста, насколько драматичная ситуация, по-вашему, и самое главное, наверное, вот что – вот этот срок в 5 лет, после которого надо обязательно машину менять, насколько он оправдан? То есть мы все прекрасно понимаем, что на российских дорогах есть и наши отечественные машины, которые ездят и по 10 лет, и по 20. Что касается машин «Скорой помощи», правильно ли выставлен этот срок в 5 лет, после которого эти машины надо менять? Не ремонтировать, а именно списывать и покупать новые. Евгений Фридман: Мы с вами понимаем, что речь сейчас идет об автомобилях скорой медицинской помощи. И, конечно, так как они ездят 24 часа в сутки 365 дней в году, они должны быть всегда наготове, на низком старте. Поэтому оттуда и идет рекомендация Фонда обязательного медицинского страхования именно 5 лет. Вообще, конечно, амортизация автомобиля происходит в течение 7 лет. Но по опыту эксплуатации все-таки 5 лет для отечественного автомобиля – это максимальный срок. Тамара Шорникова: Евгений, а что меняется в автомобиле? Чем опасно эксплуатировать автомобиль скорой медицинской помощи старше 5 лет? Евгений Фридман: Опасности как таковой физической нету. Есть опасность в том, что он очень часто начинает ломаться. Соответственно, количество автомобилей на линии становится меньше. Далее возникает ситуация, когда чем меньше машин, тем время ожидания бригады по вызову «03» становится больше. Виталий Млечин: И что касается медицинского оборудования, оно как-то изменяется, ремонтируется, обновляется именно в той машине, в которой ездят эти самые 5 лет? Или как с завода ее выпустили один раз, так она 5 лет с этим оборудованием и ездит? Евгений Фридман: Это все зависит от конкретных показателей по оборудованию. Соответственно, если речь идет о каком-то специализированном (дефибриллятор, аппарат искусственной вентиляции), они могут 5 лет спокойно работать. Более того, по законодательству эта техника должна раз в год проходить так называемую поверку, то есть техническое обслуживание, где проверяются все их технические параметры, чтобы в чрезвычайной ситуации врач мог воспользоваться этой техникой и она оказала нужную помощь пациенту. Виталий Млечин: Результаты этих поверок. Нет ли статистики, в каком проценте случаев они показывают, что с оборудованием все в порядке, а в каком – что что-то не так? Евгений Фридман: Вы знаете, в соответствии с законодательством, если говорить об обязательном медицинском страховании, деньги, которые выделяются на текущее содержание скорой медицинской помощи, а мы знаем, что скорая помощь уже 3-4 года находится в системе обязательного медицинского страхования, есть возможность до 100 000 тратить на как раз именно обновление оборудования. И за счет этого в принципе станции достаточно регулярно оборудование обновляют. То есть если с машинами необходимы более крупные суммы инвестиций, то с оборудованием в принципе в небольших объемах это все обновляется и критичности именно с медицинским оборудованием в автомобилях нет. Тамара Шорникова: Евгений, к нам дозвонился телезритель. Давайте попробуем его услышать. Если вдруг возникнут какие-то проблемы со звуком, попробуем пересказать вам его вопрос. К нам дозвонился Георгий. Виталий Млечин: Здравствуйте, Георгий. Мы слушаем вас. Зритель: Здравствуйте, уважаемый Виталий, уважаемая ведущая и эксперт. Я категорически не согласен. Дело в том, что я живу в 30 км от Воронежа в селе. У меня случился инсульт. Я набрался сил и пришел пешком. Пешком я дошел до отделения скорой помощи буквально за 4 минуты, а Скорая едет около 2 часов. Вы понимаете? Это первое. Я знаю, что в Воронеже практически на 100% весь транспорт частный. При коммунистах был государственный. Люди часами стояли. То есть, безусловно, только должен быть транспорт частный. Аутсорсинг – это великолепно. Но систему надо продумать. Кто будет стимулировать хорошо работать частного водителя? Это же не маршрутка. Думать, думать и думать. И, конечно, вы знаете, больше денег на скорую помощь. Практически вся скорая помощь Воронежской области разбита. Выделяют в год на двухмиллионную область дай бог 15 автомобилей. В деревнях вообще нет. Совсем недавно вез жену в роддом. Вы знаете, машина была разбитая, грязная. Врачи спрашивают: «Не родила еще?». Ехали по кочкам. Водитель был пьяный. Тамара Шорникова: С надеждой спрашивали, мне кажется. Зритель: Да. Это ужастик. Он не мог ехать по трассе. Перед этим заехали в магазин, где он взял пузырь. Поэтому не надо рисовать такую сказочную картину. Извините, медицина в катастрофе. И ее спасать надо. Вот кому? Виталий Млечин: Это как раз тот вопрос, на который мы пытаемся сейчас найти ответ. Спасибо вам большое, Георгий, что позвонили и рассказали. Евгений, ситуация печальная. Как только что сказал наш зритель, пешком идти до медицинского учреждения идти 4 минуты, а машина едет 2 часа. Откуда эта проблема берется? Это что такое? Все машины сломались или куда-то уехали, на фронт ушли? Евгений Фридман: Вы знаете, наш слушатель сказал. Мне кажется, чуть ошибся. В Воронеже все государственное. Там частного ничего нету как раз. Что касается именно автомобилей скорой медицинской помощи. Почему я это знаю? Потому что с ними ведем переговоры на эту тему и знаем, что там действительно с транспортом не самая лучшая ситуация. Хотя бы буквально месяца 2-3 назад закупили парк около 90 автомобилей за бюджетные средства. Бюджет региона выделил деньги и купил автомобили. Что же касается все-таки именно по существу, мои комментарии на реплику дозвонившегося. Есть четкий алгоритм, когда звонит любой пациент «103», его спрашивают по алгоритму. В принципе решение принимает не человек. Вы сейчас видите на картинке как раз – сидит диспетчер. Она перечисляет эти симптомы, задает вопросы, и по этим симптомам определяется срочность. Вообще экстренный вызов, если там действительно есть инсульт, как говорил слушатель, до 20 минут. Это определено по закону. Все, что касается неэкстренных вызовов, а обостренных хронических заболеваний, какие-то неотложные поводы – это до 2 часов. В законодательстве это тоже прописано. Но проблемы с транспортом есть. И как раз с чего мы начинали с вами разговор – это связано в том числе с большим износом транспорта. Это даже не то, что кто-то уехал или кто-то выпил и не поехал, или не захотел поехать. Иногда, к сожалению, особенно в глубинках, есть 1-2 машины, они ломаются. И пока она не вернется, уже возможностей… нету. Тамара Шорникова: Евгений, вы как представитель компании, которая как раз занимается так называемым аутсорсингом, то есть когда бизнес предоставляет услуги машины скорой помощи вместе с водителем, с оборудованием государственным медучреждениям, вы ратуете за расширение такого государственно-частного партнерства. Расскажите, как в данном случае аутсорсинг может помочь разным регионам. Действительно ли это выход из положения или есть плюсы и есть минусы? Евгений Фридман: Когда мы это начинали 10 лет назад в 2008 году, очень много было скептиков. И до сих пор есть скептики. Как раз именно в контексте «Как так можно отдать частнику скорую помощь? Это же такая ответственность». И такие вопросы можно прорабатывать детально. Когда мы начинали работать, контракт был страниц 20. Сейчас контракт уже приближается к 100 листам. То есть прописана каждая шероховатость, каждый нюанс. И это позволяет, с одной стороны, обезопасить государство и пациентов. С другой стороны, очень четко спрашивать с перевозчика. Например, если у нас машина попала в дтп (мы понимаем, что очень часто «Скорую помощь» не пропускают, даже с мигалками), мы обязаны в течение часа заменить автомобиль. Понятно, что если автомобиль едет с пациентом, то выезжает ближайший автомобиль, который есть на линии. А у нас есть еще отдельный резервный парк автомобилей, который в течение часа должен быть предоставлен. Если мы это не предоставляем, у нас очень большие штрафы. Понятно, что нам не платят за простой. А еще точно такую же сумму выставляют в виде штрафов. Я не говорю уже про всякие банковские гарантии и все остальное. Поэтому с точки зрения законодательства государство предусмотрело очень жесткий контроль и штрафные санкции. Что касается эмоциональной части этого вопроса, то тут просто все зависит от уровня руководства и регионом, и региональным минздравом, и непосредственно станции скорой помощи. Обычно там, где приходят молодые руководители, они достаточно активно идут на контакт. Понятно, что не нужно брать и сразу 100% города передавать. Нужно пробовать аккуратненько, не спеша, по 15-30 машин, привыкать к этому, развивать конкуренцию в этой нише. И, отвечая на ваш вопрос «как же это может помочь?», повторюсь о том, что основной принцип аутсорсинга должен быть «или за те же деньги, но выше качеством, то есть новые автомобили», но «дешевле, но при том же качестве». Мы даем за те же деньги новые автомобили. Бюджет не тратит деньги на покупку. Сейчас этих денег в бюджете ограничено. Мы должны помнить о том, что, несмотря на покупки федеральным минздравом автомобилей и раздачей их в регионы, это просто уже некая ситуация как благое дело федеральной власти, которая помогает регионам. Глобально же обязанность обновлять подвижной состав находится по законодательству за регионом. Виталий Млечин: Евгений, давайте послушаем нашего зрителя. Нарсула из Дербента нам дозвонился. Нарсула, здравствуйте. Вы водитель скорой помощи, насколько я понял. Зритель: Да. Виталий Млечин: Как у вас ситуация в регионе? Тамара Шорникова: Есть ли частники в вашем секторе? Зритель: Да. У нас парк вообще постарел. 7 лет мы работаем на старых машинах. И хотелось бы знать, когда будет… Виталий Млечин: А вы поддерживаете эту идею, чтобы пришла частная компания, и чтобы вы уже как водитель скорой помощи работали не на государство, а на частную компанию? Зритель: Нет, конечно. Тамара Шорникова: Почему? Зритель: В частной компании все равно свои нюансы будут. Это вообще подходы к работе другие будут, требования другие. Тамара Шорникова: Нарсула, вы сказали, что у вас старый парк автомобилей, больше 7 лет. Какие проблемы в связи с этим возникают у вас лично в работе как у водителя? Часто ремонтируете, где-то ломаетесь по дороге? Зритель: Машина проезжает определенный свой ресурс, километраж. Естественно, ломается. Обслуживание страдает. Виталий Млечин: Спасибо вам большое. Евгений, вы слышали, как зритель наш сказал, мне кажется, очень важную вещь. Он не хочет как водитель скорой помощи работать на частную компанию, потому что у частной компании более жесткие требования к водителям. Очевидно, еще какой-то соцпакет, какие-то государственные гарантии, которые получают госслужащие. Тамара Шорникова: И не хочется их терять. Виталий Млечин: Разумеется. Вы можете как-то парировать этот аргумент? Евгений Фридман: Я повторюсь, что я не слышал, к сожалению, комментария звонящего, но понял суть вопроса. Виталий Млечин: Коротко говоря, он сказал, что он не хочет работать на частную компанию, а хочет работать на государство, потому что государство дает определенные гарантии и у частной компании другие требования, как он выразился. То есть совершенно очевидно, что люди боятся работать на частников, потому что там и конкуренция будет выше, и гарантий меньше, и так далее. Евгений Фридман: Конечно. Что касается требований, действительно мы жестче контролируем дисциплину, мы жестче относимся к прогулам, к авариям. И это, наверное, не есть плохо, потому что это все делается для того, чтобы автомобили как раз всегда были на линии и помощь оказывалась своевременно. Что же касается вопросов, связанных с соцгарантиями и с соцпакетом, то у нас страна одна. И неважно, работает водитель в государственной скорой помощи или он работает в частной компании, которая предоставляет машины. Трудовое законодательство единое. И все соцгарантии, все соцпакеты абсолютно стандартны. Я говорил о том, что, бывает, едешь – и машина ломается. Наоборот, у нас, так как автомобили новые, во-первых, они не ломаются так часто. Во-вторых, в отличие от государственной службы, у нас водители не занимаются ремонтом автомобилей. Ремонтом занимаются специализированные организации. Так как все автомобили новые, они, естественно, все ремонтируются в авторизованных сервисах. Если это «Мерседес» или «Форд», то там. Если это «Газель», то в «ГАЗе». Поэтому, конечно, любые изменения для трудового коллектива, какие бы они хорошие не были в последующем, они всегда тревожны. Но бояться этого не надо. Поэтому я и говорю, что начинать надо всегда с небольших объемов, чтобы коллектив увидел, что все хорошо работает. Сегодня можно сказать, что текучки у нас в компании вообще нет. То есть текучка бывает только в том случае… мы все можем заболевать и еще что-то, по болезни водитель уходит или переезжает куда-то на другую территорию, или совсем меняет род деятельности. Тамара Шорникова: В скольких регионах вы работаете? Евгений Фридман: Мы работаем в 6 регионах в 9 городах. Тамара Шорникова: Вы говорили о том, что деньги те же для бюджета. Есть ли какая-то средняя цифра, сколько стоит, например, год ваших услуг как раз для бюджета. Например, по одной машине. Евгений Фридман: Смотрите, примерно стоимость машины часто составляет 320 рублей. Если 320 умножить на 24 часа, это около 8000 рублей в сутки. И, соответственно, 2.5 млн в год. Но это включает в себя уже 4 водителей. Мы понимаем, что машина работает круглосуточно. Это включает все зарплаты. Это включает топливо, это включает ремонты, страховки и все другие накладные расходы. Тамара Шорникова: Это, конечно, получается дешевле, потому что также коллеги приводят данные по сумме, во сколько обходится новая машина. Без оборудования это где-то 1.5 млн, с оборудованием 2-2.5 млн. Это исключительно покупка машин. Вы предоставляете услуги дешевле. Но если проводить аналогию с той же арендой квартир, мы все понимаем, что не все всегда могут себе позволить купить сразу квартиру, потому что дорого. Но вроде как и все понимают, что тратиться на аренду долговременно – это тоже вроде как деньги на ветер. Вот здесь все-таки стоит, на ваш взгляд, эта экономия? Может, лучше покупать новый парк автомобилей, вкладываться в то, чтобы все работало, чтобы все было у стационара свое? Евгений Фридман: Смотрите, вы очень здорово сделали сравнение, прямо в точку. Основное отличие квартиры от автомобиля заключается в том, что квартира – это инвестиция, которая с каждым годом не теряет в стоимости, а даже зачастую, если экономика растет, то растет. И если ты потратил 1.5-2 млн на квартиру, допустим, в регионе и купил ее, то потом за эти же деньги можешь продать. Если ты купил автомобиль за 2 млн, через 5 лет ты его продашь за 100-300 тысяч. И он теряет. И, соответственно, аутсорсинг не только помогает, по нашему мнению, решить ситуацию сегодня, а он системно решает этот вопрос. Например, самое долгое время мы работаем в Пермском крае. В 2008 году было принято решение правительством о том, что они модель аутсорсинга принимают. Уже 2 раза автомобили поменялись. Ни губернатор, ни министр, ни главный врач вообще не думают о том, где найти деньги на покупку машины. Они просто проводят регулярно раз в 3 года конкурс и получают новый парк автомобилей. Виталий Млечин: Евгений, вы знаете, то, что вы говорите, очень здорово и разумно. Выгода для государства, как мне кажется, очевидна. Но что касается вас, все-таки задача любой частной компании – это получение прибыли. Какая у вас бизнес-модель? Почему вам выгодно это, а государству невыгодно? Что вы такого умеете, чего государство не умеет? Евгений Фридман: Смотрите, во-первых, государство вообще это не рассматривает как вид деятельности. Они это рассматривают как обеспечение функцией службы скорой помощи. Мы как частная компания, вот водитель правильно же сказал, что очень жестко контролируем. Мы контролируем расход топлива. Мы контролируем отношение к автомобилю. И за счет того, что изначально автомобили новые, они не так много тратят на ремонт. То есть когда ты регулярно с первого дня начинаешь за автомобилем следить… Это же частный автомобиль по сути. И мы как частная компания, вложив деньги в автомобиль и подписав госконтракт, мы понимаем свою зону ответственности с одной стороны. С другой стороны, мы понимаем, что если мы не будем следить, то автомобиль быстро самортизируется и нам придется новый покупать. То есть мы внутри тех ресурсов, которые государство сегодня выделяет на содержание транспорта «Скорой», мы научились более эффективно эти деньги использовать и 5-7% на этом зарабатывать. Виталий Млечин: Давайте послушаем Ирину из Иркутска. Ирина, здравствуйте. Вы врач, насколько мне сказали. Зритель: Здравствуйте. Я врач-хирург. Работаю в поликлинике. И мне довольно часто приходится вызывать просто скорую помощь, для того чтобы перевезти больного, нуждающегося в госпитализации. Мне до того жалко врачей, которые приезжают на скорой помощи или фельдшера. Они находятся в жутких условиях. Они приезжают – мне им хочется оказывать помощь. Машины не готовы. Приезжает доктор. Красная до невозможности, чуть не в обмороке. Я говорю: вам измерить давление, воды дать? – Нет, ничего. Все нормально. У нас просто в машине 50 градусов, потому что на улице солнце. Машины не приспособлены. Как в таких условиях могут работать доктора? Конечно, нужен парк обновлять. Но это будет все сделано в последнюю очередь и, как обычно, с помпой. Скажут, что купили 10 машин, а на линию выйдет одна. Столько этой лжи уже видели в медицине, что уже просто невозможно. А люди, работающие на «Скорой помощи» - герои. Особенно не только врачи, но и водители. Ведь в каких условиях они сейчас на трассах работают? Спросите, сколько раз им уступили дорогу. Да нисколько. Виталий Млечин: Ирина, скажите, пожалуйста, как вы относитесь к идее передать машины скорой помощи в частные руки? Из государственных в частные компании. Евгений Фридман: Я настолько не думала над этим вопросом и настолько за свои 37 лет привыкла к государственной медицине, что здесь ничего не могу сказать, просто теряюсь. У меня совершенно этот вопрос не продуман. Но себе я бы вызвала, конечно, по возможности и не в экстренной ситуации частную скорую помощь. Виталий Млечин: Мне кажется, этот честный ответ на многие вопросы отвечает. Евгений Фридман был с нами на прямой связи по Скайпу, руководитель федерального проекта «Новоскор». Евгений, большое вам спасибо за то, что были с нами и ответили на вопросы, рассказали о своей компании. Думаю, что это весьма полезная информация для размышления. А прямо сейчас давайте посмотрим небольшой сюжет из Перми. Там власти обновили автопарк неотложек именно с помощью аутсорсинга. И вот, что там получилось. СЮЖЕТ Тамара Шорникова: И сейчас предлагаю пару сообщений. Виталий Млечин: Да, что думают наши зрители. Тамара Шорникова: На портал приходят сообщения. Есть разные мнения. Есть те, кто за перевод работы скорой помощи в частные руки. Есть те, кто против. Мурманская область: «У частников всегда будет виноват водитель. Все штрафы будут ложиться на водителя. Работать будут гастарбайтеры. Не нужно платить отпускные, больничные и так далее». Вот такое мнение. Виталий Млечин: Мне кажется, что это распространенное. Мы как раз обсуждали это с Евгением Фридманом, что люди боятся. Тамара Шорникова: Есть предложение из Кемеровской области: «Почему не принимать на работу врачей и фельдшеров с водительским удостоверением, как на Западе?». Мне кажется, здесь лучше как-то разделять. Потому что везти, а потом лечить очень сложно. И послушаем Евгения из Амурской области. Зритель: Это Евгений говорит. Я нахожусь в поселке Муртыгит, Тындинский район. У нас такая ситуация. У нас вообще скорой нету в поселке. Поселок у нас находится между Сковородино и Тындой. До Сковородино у нас 50 км. У нас в поселке всего один фельдшер. Допустим, если какая-то бабушка больная, мы не можем ее куда-то отвезти. У нас железная дорога… Поезда ходят раз в сутки. Когда-то вечером, когда-то утром ездят пассажирские поезда. А в основном грузовые поезда. Тамара Шорникова: Евгений, а если, допустим, инсульт у кого-то не дай бог или рожать, то что, едут заблаговременно? Рожать еще можно заблаговременно поехать, а если инсульт, его не предугадаешь. Что делать в таких случаях? Куда звоните? Зритель: Я не знаю. Вот у нас в поселке Муртыгит такая ситуация. Виталий Млечин: Да. Спасибо. Даже сложно придумать, что ответить на это, потому что это очень печальная ситуация. Но вполне вероятно, что аутсорсинг мог бы и эти проблемы решить… Если найти ту компанию, которая решится накрыть такое большое пространство своей деятельностью, то вполне вероятно, что это возможно. Из Санкт-Петербурга СМС-сообщение. То есть, казалось бы, вовсе даже не откуда-то издалека. «Полгода назад ехала в роддом на скорой. Бригада приехала быстро, но автомобиль меня шокировал. Сейчас стройматериалы возят в условиях куда лучше: воняет бензином, места в машине очень мало, мне с животом пришлось сесть на жутко неудобное откидное кресло. Автомобиль ехал по ровной дороге, но машину трясло очень сильно». То есть проблемы есть и в Санкт-Петербурге тоже. Давайте посмотрим. Наши коллеги провели небольшой опрос на улицах российских городов. Спрашивали: «Когда в последний раз вызывали скорую и чем это закончилось?». ОПРОС Виталий Млечин: Разные ответы. Интересно, что в одном и том же городе кому-то приходится по 2 часа ждать, а кому-то быстро и качественно оказывают услуги. Прямо сейчас побеседуем с московским терапевтом Андреем Звонковым. Андрей Леонидович, здравствуйте. Андрей Звонков: Здравствуйте. Виталий Млечин: Андрей Леонидович, казалось бы, Москва-столица, тут все должно быть просто великолепно. Так ли это на самом деле? Андрей Звонков: У нас так и есть. Вы поймите, что в принципе вы немножко смешали… Не надо смешивать «Скорую» и «Неотложку». Если человек ждет больше 20 минут, то, скорее всего, вызов прошел по категории неотложной помощи и такие вызовы допустимо обслуживать в течение 2 часов. То есть они могут ждать до 2 часов. Там нет экстренного компонента в тот момент, когда человек вызывал. Здесь очень важно правильно разговаривать с диспетчером. Потому что очень много вызовов, кстати говоря, неадекватных. То есть люди вызывают на температуру 37,2 просто потому, что «я хочу, и все, приезжайте ко мне, мне плохо». И таких вызовов, к сожалению, очень много. Они просто забивают действительно людей, которым необходимо… те же инсульты, инфаркты. Вызов, если парализовало, и вызов, если высокая температура у мужчины. Приезжают – а там 37,2. Виталий Млечин: Тема нашего сегодняшнего дня – это состояние именно машин скорой помощи. Собственно говоря, неотложка же тоже приезжает на автомобиле. Как у нас ситуация с этим? Андрей Звонков: По поводу неотложек. Сейчас я работал как раз на неотложной помощи. Начинал я работать в 2013 году. У нас были «Волги» и «Баргузины» («Соболя»). Причем, тоже как раз по аутсорсингу. То есть частные компании, которые предоставляли транспорт водителям для неотложной помощи. Им платили за это деньги. То есть какие-то компании, которые выиграли эти тендеры и принимали участие в предоставлении автотранспорта. Потом они эти машинки («Соболя») заменили на «Фольксвагены». Специальный санитарный транспорт «Volkswagen Caddy» с носилками. Зачем там эти носилки, совершенно непонятно. Но по стандарту они вроде как должны быть. Хотя у неотложки нет возможности госпитализировать. Но на всякий случай вот эти носилки там вроде нам оставили. Зачем – непонятно. Оснащение – скажу сразу. Все, кроме дыхательной аппаратуры. То есть у нас дефибриллятор был, кардиограф был. Не было кислорода. Мы не пользовались им. То есть все, что касается кардиологии. Можно было поставить капельницу, несколько баллонов и систем для капельниц. И наша задача была – обслуживание хронических пациентов в основном и нетяжелых случаев (температура, больное горло, насморк). Тамара Шорникова: Андрей Леонидович, как специалист, который знает ситуацию, кто лучше справляется – государство как собственник автомобиля или частник? Как вы считаете? Андрей Звонков: Мне даже сложно ответить на этот вопрос, потому что мы работали с «Мосавтосантрансом». В принципе он обеспечивал. Кстати, последнее место моей работы – туда как раз машины поставляли с «Мосавтосантранса», а не с частной компании. И мы опять ездили на «Соболях». И это был вообще какой-то ужас, потому что машины были неисправны, ломались, глохли постоянно. То есть в буквальном смысле доходило до абсурда. Я просто ставил машину, требовал от водителя, говорил: «Все, садись на мою. Едем на моем УАЗе, потому что на этом уроде невозможно ездить». И мы ездили просто на частном автомобиле. Перегрузили туда все вещи и выезжали на… Виталий Млечин: А долго продолжалась вот такая история? Казалось бы, в Москве куда-то пожаловаться и получить нормальную машину. Андрей Звонков: В 2015 году как раз на неотложке в этой поликлинике… Почти год. Хотя я и обращался и говорил руководству о том, что «вам нужно менять машину». Машину заменяли на какое-то время. Она уезжала на ремонт, через какое-то время приезжала с ремонта. Недели 2-3 работала, потом опять начиналась свистопляска: то топливная система, то аккумулятор, то еще что-то. И плюс бензин постоянно воровали. Это уж тут никуда не денешься. Накручивали километраж и списывали бензин. Тамара Шорникова: Такие ноу-хау. Андрей Леонидович, а немного возвращаясь к теме скорой помощи, неотложки, можете немного расширить список, что входит в неотложку, чтобы зрители тоже понимали? Потому что я думаю, что для многих это синонимы. Андрей Звонков: Есть три главных критерия. То, что не касается травматологии, дтп, то есть того, что происходит на улице. Что вызывается на дом для скорой помощи вызов, который абсолютный? Это проблемы с сердцем – раз. То есть боль в сердце, нарушение сердечного ритма. Это все, что касается именно сердца. То есть если человек сердечник сам по себе, больной с сердечной патологией, и он понимает, что у него сейчас в данный момент одышка, тяжесть в груди, может быть, боли. То есть какая-то неприятность. Перебои в сердце. Он звонит и говорит: «У меня проблемы с сердцем». Или родственники звонят и говорят: «У меня тут пациент, у него плохо с сердцем». И описывают, как и что. И в данном случае это идет по категории «Скорой помощи». Проблемы с дыханием. Задыхается, не может дышать, не дышит, еще что-то. Это тоже относится к категории скорой помощи. И сознание. Сознание есть, сознание спутанное, сознание отсутствие. Может быть, какая-то мозговая симптоматика, сильное головокружение и теряет сознание и так далее. Это все относится к категории скоропомощных, экстренных состояний. А все остальное (болят ноги, болит спина, упала)… Вы знаете, что я как неотложник приезжал на вызов… у бабушки ходунки разъехались – она упала. Я вызывал МЧС. Мы 2 часа убили на то, чтоб вскрыть ее дверь и потом еще 2 часа, чтобы ее закрыть. А бабушку надо было просто перенести на постель. Тамара Шорникова: Андрей Леонидович, а вот таких случаев насколько много в практике? Это же тоже влияет на износ автомобиля, как бы это ни звучало… Андрей Звонков: Непрофильных вызовов на «Скорой помощи» до 80%. Тамара Шорникова: До 80%. Виталий Млечин: Конечно, колоссальная цифра. Андрей Леонидович, меньше минутки у нас осталось. Нормативы мы поняли. Для «Скорой помощи» 20 минут, для «Неотложки» 2 часа. Если не уложился в норматив, какая-то ответственность существует? Андрей Звонков: Поймите, у нас абсурдная ответственность. Отвечает за все медик. Но он пассажир «Скорой помощи» в машине. Он же не может везти машину сам. Он же не может отвечать за то, что происходит на дороге.2 Виталий Млечин: Особенно если машина сломалась. Андрей Звонков: Если машина сломалась, мы докладываем об этом, и на вызов посылают другую бригаду. На вызов отзванивается диспетчер и говорит: «Машина, которая к вам ехала, испортилась, к сожалению. Мы прислали другую бригаду. Вам придется немножко подождать». Это все заменяемо. А вот когда мы в пробку попадаем и по рации или по телефону, или по коммуникатору специальному мы сообщаем о том, что машина в пробке… Нас же видно, у нас же навигаторы. И видно, как бригада едет. То есть это все можно отследить. И диспетчер в принципе может принять меры. Они нам звонят и говорят: «Вы где?». – «Да мы стоим, не можем прорваться». – «Ну, подождите. Сейчас я попробую дать на ускорение». То есть он еще раз дает по второму кругу. Может быть, рядом есть какая-то бригада, которая поедет вместо нас. Иногда бывало, что две бригады разом приезжают. Виталий Млечин: Спасибо вам большое. Это был терапевт из Москвы Андрей Звонков. Я напомню, что сегодня наша тема дня – это обновление автопарка Скорой медицинской помощи. По статистике огромное количество машин нуждаются в том, чтобы их заменили. На это надо выделить колоссальное число денег. Наши коллеги сегодня вечером к этой теме обязательно вернутся. А мы прервемся на пару минут.