Марианна Ожерельева: Мы поговорили об укреплении рубля, пойдем дальше. Дмитрий Лысков: А теперь пойдем дальше – сырье. Марианна Ожерельева: Зависимые темы все-таки. Цены на нефть падают на фоне новостей из Штатов. Вашингтон распечатал свои стратегические резервы, и вот результат – падение на 4–5%. Дмитрий Лысков: Да. Но падают-то они до каких значений? Вот вчера цена нефти марки Brent упала до 101 доллара за баррель, но по-прежнему это огромная цена по сравнению с уровнем до начала войны санкций. Что ждет мировой топливный рынок? Как это скажется на нашей стране? Обсудим прямо сейчас. Марианна Ожерельева: На связи с нашей студией Евгений Коган, президент инвестиционной группы «Московские партнеры». Здравствуйте, Евгений. Дмитрий Лысков: Здравствуйте. Евгений Коган: Да, добрый день. Марианна Ожерельева: Подскажите, вот у нас, мы тут зависимость некую выясняем между падением или укреплением, значит, рубль, нефть... А почему нефть так отреагировала? И какова здесь, все-таки есть или нет влияние нефтяного рынка на положение рубля или наоборот? Евгений Коган: Ну, вы знаете, давайте так, давайте разделим: нефтяной рынок – это нефтяной рынок, рубль – это рубль. Значит, и давно у нас нефть и рубль гуляют отдельно, и мы знаем прекрасно почему. Значит, пункт первый по нефти. Да, действительно, принято решение, Америка просто... Если можно, так сказать, просто из штанов выпрыгивает, чтобы придумать любые варианты понизить стоимость нефти. Почему? Понятно абсолютно – потому что очень высокая нефть замедляет экономический рост, это проблема для администрации Байдена, ну и т. д. и т. п. Ну и плюс, естественно, высокая нефть – это плюс для России, потому что она может продавать, в общем-то, свою нефть достаточно дорого несмотря ни на какие дисконты. Теперь смотрите. Действительно, Америка обратилась к Ирану с предложением как-то интенсифицировать переговоры, но переговоры идут достаточно тяжело, потому что не все заинтересованы в успехе этих переговоров, есть много тех, кто не хотел бы этого, в частности, та же самая Саудовская Аравия и... Есть Венесуэла, есть другие варианты, есть распечатывание нефтяных резервов ряда стран. И вот действительно, сейчас все наперебой начинают по просьбе Америки распечатывать свои резервы. В чем проблема и почему нефть так сильно растет? Понимаете, дело в том, что, во-первых, мир выходит из пандемии, спрос достаточно большой, стабильный. Проблемы с поставками, проблемы с логистикой, сегодня еще проблемы с санкциями и проблемы с российской нефтью. В частности, Россия очень много экспортирует нефтепродукты по всему миру, и сейчас огромные с этим проблемы, идет затоваривание. Именно поэтому могут остановиться многие наши предприятия нефтеперерабатывающие, потому что мазута, например, много, на экспорт он с трудом идет и т. д. Понимаете, вот эти все... Дмитрий Лысков: Ну вот сейчас как раз «Лукойл» и заявил о том, что угроза есть такая определенная действительно из-за затоварки рынка. Это вообще для нас как-то опасно не опасно? Евгений Коган: Это очень неприятный знак, потому что, смотрите, с одной стороны, они должны остановить мощности НПЗ, ну потому что а куда девать этот мазут, не сливать же его. Далее: они должны решить вопрос с экологами, потому что производство, скажем, всего этого дела, ну излишнее производство или... То есть это всегда согласовывается с экологами. Теперь: если ты останавливаешь производство мазута, то ты останавливаешь производство и бензина, и более легких фракций. Там нет такого, что одно остановил, другое сделал, оставил, это, к сожалению, все довольно сложно. Мораль. Сейчас действительно идут очень серьезные дисбалансы, и они, в частности, толкают цены на нефть вверх. Плюс не забывайте, Америка делает все, ну не только Америка, многие западные страны сейчас говорят о том, что давайте объявим нефтяной в первую очередь бойкот, не будем покупать российскую нефть. Что такое российская нефть? Это 11 миллионов баррелей в день производство, это порядка 6 миллионов баррелей в день экспорта, это много, нефть и нефтепродукты. Может ли кто-то заместить? Ну, теоретически, если все поднатужатся-поднапружатся, ну можно, но не будет никаких резервов, ничего. Плюс не забывайте, в результате пандемии, когда все решали резко сокращать тогда производство, 2 года назад, и когда нефть стоила ноль по сути своей, мы это хорошо помним, отрицательные величины, то резко уменьшилось кредитование и вообще финансирование этой отрасли. В отрасли до сих пор дикое недофинансирование. Давайте так: раньше любой нефтяник мог зайти и открыть ногой дверь в любой банк и получал безграничные кредиты под очень хорошие ставки. Сегодня не только в России, но и по всему миру, в частности, с проблемами по ESG, ну то есть Environmental, Social and Corporate Governance, т. е. вот эти все проблемы, решено поменьше загрязнять этот мир. Соответственно, ограничено финансирование у нефтяников. Ну чудес-то не бывает. Люди хотят популизма, «мы хотим жить в чистом, светлом мире» – ну окей, тогда давайте за это платить очень дорого за бензин, за нефть и т. д. Чудес нет. Если мы начинаем бороться за нашу планету, это здорово, но мы должны понимать, что у нас нет альтернативных источников энергии. Вернее, есть – уголь, который еще больше загрязняет и который вырос в цене тоже... Марианна Ожерельева: Очень сильно. Евгений Коган: Есть газ, который, извините, вырос почти в 10 раз. Ну так вот вам и все. То есть как только мы начинаем бороться с нефтяниками, мы получаем проблемы в других местах. Марианна Ожерельева: Евгений, вы говорили о некой переориентации. Тут пришло сообщение, что Индия, значит, возьмет, купит 2 миллиона баррелей российской нефти Urals, при этом по дисконту. Мы и ранее эту тему обсуждали, пишут нам из Псковской области: «Давайте за бесценок вообще продавать нефть Индии и Китаю». Вот в этом положении лучше отдавать за бесценок с большим дисконтом, или лучше оставить себе в качестве некоего резерва и, когда мир станет прежним, лучшим, продать ее, может быть, втридорога? Евгений Коган: Вы понимаете, можно было бы, конечно, вообще перестать продавать нефть, но вопрос, что делать с нашим бюджетом. Бюджет у нас, извините, формируется почти там, ну на львиную долю, на 50%, за счет нефтегазовых доходов. Ну куда мы сейчас прекратим это? Ну тогда... А как мы будем финансировать свои расходы? Это первое. Второй момент. Когда мы говорим «за бесценок», давайте мы будем откровенны: если сегодня Brent торгуется в моменте по 101–102 доллара, мы говорим о дисконте к цене Urals. То есть если Urals, допустим, сейчас торгуется, я к примеру говорю, 95, то Индии мы продаем с дисконтом примерно 35 долларов, это очень много, т. е., иначе говоря, примерно за 60. Это все равно не за бесценок, друзья, это достаточно неплохая цена, себестоимость на порядки ниже, ну не на порядки, но намного ниже, поэтому даже по 60 эти продажи выгодны. Поэтому ну как за бесценок? Да, с большим дисконтом. Слушайте, индийцы, они же не дураки, они пользуются нашей ситуацией и, естественно, готовы закупать значительные объемы российской нефти, считайте, это как купить «Газпром» по вчерашней цене. Дмитрий Лысков: Евгений Борисович, ну вот сейчас они готовы закупать большие объемы нашей нефти и закупают, а где они брали нефть раньше, когда не закупали у России такие объемы? Евгений Коган: Ну, нефть они закупали по всему миру, это и арабская нефть, которая торговалась без всяких дисконтов, просто по рынку, это и нефть, извините, Ирана... То есть наши добрые индийские друзья... В основном, правда, этим больше занимались турки и китайцы, но индийцы тоже потихоньку этим занимались, тихой контрабандой иранской нефти. Дмитрий Лысков: То есть тот факт, что мы сейчас с дисконтом продаем Индии такой объем нефти, означает просто, что мы перехватываем этот рынок? Евгений Коган: Вы знаете, мы теряем этот рынок в Европе, мы его перехватываем где-то, например, в Юго-Восточной Азии, в частности в Индии, это правда. Но есть нюанс: Америка будет делать все от себя зависящее, чтобы не дать возможность Индии хорошо и качественно покупать за полцены, считайте, нашу нефть. Почему? Потому что не забывайте, мир очень сильно связан, Америка, например, против Китая, мы просто об этом забыли, а мы говорили об этом год назад, сколачивает довольно мощный альянс, где Япония, Австралия, в частности Индия, Вьетнам и другие страны. Ну так поставляя оружие той же самой Индии, естественно, что Америка начинает поддавливать на тему и нефти тоже. И тут мир очень биполярный становится, он очень интересный: с одной стороны, у американцев есть административные рычаги, с другой стороны, ну поставьте себя на место индусов – у них шикарная возможность закупить за полцены гигантские объемы нефти и ускорить развитие своей экономики за наш, кстати, счет. Марианна Ожерельева: Евгений Борисович, давайте ради справедливости отметим, что все-таки Россия входила в шестерку экспортеров в Индию, это не так, что мы вдруг внезапно пришли на этот рынок, просто договорились о больших объемах. Поясните, с точки зрения вот этого азиатского рынка, все-таки пятый пакет санкций, он исключает пока вот это эмбарго на энергоносители, и глава Европарламента ответила, что в Евросоюзе нет пока какой-то общей договоренности ни по российскому углю, ни по газу, ни по нефти. Вот все-таки с нефтью как-то мы много говорим, с газом более-менее понятно, а вот про уголь – насколько это важный сегодня для Европы вообще энергоноситель? Все-таки они же такие все «зеленые», они же столько денег вкладывали в это во все. Вернутся вот опять к тому, с чего и начинали все-таки, и каменным углем, и бурым, и т. д., и металлургический уголь будут продолжать ввозить или нет? Евгений Коган: Значит, смотрите, что касается угля, на угле работает огромное количество станций в той же самой Германии, в других странах. У Франции ситуация более простая, у нее есть большое количество атомных станций. Немцы отказались от этого дела, точнее у них была немножко другая стратегия, основанная на газе, на нефти и т. д., в частности на мазуте, на угле. Да, у них сейчас тоже проблемы, потому что, естественно, мы понимаем, стоимость электроэнергии у них растет из-за этого безумно. И отказаться... То есть и раньше они говорили: давайте откажемся от того, сего... Ну, наставить можно ветряков, это замечательная штука, а если ветра нет? Наставить можно солнечных батарей, но если нет солнца... Поэтому, смотрите, все равно так или иначе мир, как бы мы ни хотели, все равно вынужден пока сидеть на вот этой самой нефтегазовой игле и на угольной игле тоже, и слезать он с нее будет очень медленно, потому что ну вот так он построен, к сожалению, нельзя перепрыгнуть. Марианна Ожерельева: Вот об этом же они все и говорят. В частности, в Австрии было очень интересное заявление главы о том, что «признаем, что нам было хорошо с российским дешевым газом», дословно. Дмитрий Лысков: Да им до сих пор хорошо с дешевым российским газом, будем объективны. Чуть меньше хорошо, конечно... Марианна Ожерельева: А мы говорим тут о некоем дисконте, что мы кому-то продаем, а получается, он был когда-то дешевым? А как же все эти заявления перед Новым годом и т. д., когда новый ценник начинает формироваться, что как-то дорого, как-то неудобно, как-то можно было бы сгладить? Все-таки по какой цене тогда-то покупали? Евгений Коган: Смотрите, дело в том, что «Газпром» торговал трубопроводным газом по стабильным контрактам, которые в тот момент были где-то на уровне примерно 200 долларов за тысячу кубометров. Марианна Ожерельева: Очень комфортно. Евгений Коган: То есть, да, это были безумно дешевые цены. Тогда были такие цены, и делали долгосрочные контракты именно на как раз этих уровнях, и с этим ничего нельзя было сделать, потому что такая была цена. «Газпром» предлагал условия, которые казались всем невыгодные, потому что пришли американцы и сказали: ребята, мы вам поставим огромное, безграничное количество сжиженного газа, это будет «газ свободы», потому что вы не будете зависеть от России, мы вам привезем вот на этих гигантских «кастрюлях», которые раз в 5 больше, чем «Титаник», столько, сколько надо. Потом пошел рост цен на газ, в частности, из Юго-Восточной Азии, и все эти гигантские «Титаники» устремились туда. Европейцы сказали: э, а где наш газ? Те сказали: ребята, извините, но раскладец, там дороже платят. Европейцы стали дороже платить. При этом «Газпрому» они сказали: нет-нет-нет, мы не хотим ваших долгосрочных контрактов, мы хотим покупать по споту. Ну, по споту вот такие были цены, тут в данном случае, как говорится, ничего не поделаешь. То есть, понимаете, тут совпало несколько факторов и одновременно некая, ну извините, такая провокационная роль Америки, которая вначале предложила им сесть на сжиженный газ, а потом пошла с этим газом где дороже... Ну, слушайте, это экономика, где больше дают, там, соответственно, и продают. Сегодня американцы поставляют довольно много газа, но тут тоже проблема. Дело в том, что сжиженный газ производится в основном сланцевиками, ну на сланцевых месторождениях, это гидроразрывы. Американцы стали активно бороться с этими разрывами, потому что это ущерб для экономики, соответственно сократили производство или по крайней мере не стали его увеличивать, тут тоже проблема. Вот, понимаете, мир очень интересно закачался. То есть если бы Европа сидела на долгосрочных контрактах «Газпрома», естественно, ничего бы сейчас такого не было. Ну, были бы цены в 1,5–2 раза выше, ничего бы не было. Но, с другой стороны, а кто мог знать? Ну вот такая ситуация, сочетание многих факторов. Дмитрий Лысков: Кто мог знать? Сами европейцы и могли знать, ведь они же вели плодотворную и долгую борьбу с долгосрочными контрактами, якобы долгосрочные контракты нарушали рыночные условия. Ну вот, пожалуйста, они получили полный свободный рынок, сами и счастливы должны быть. Евгений Коган: Ну... Дмитрий Лысков: Евгений Борисович, объясните, пожалуйста, возвращаясь к нефти, что происходит? Потому что вот я смотрю на заявление Минфина США: эмбарго на экспорт нефти из России приведет к стремительному росту цен – это официальное заявление Минфина США. Вместе с тем дипломаты ЕС 11-го числа собираются обсудить эмбарго на поставки российской нефти для Европы. То есть Америка что-то понимает, Европа не понимает? Или Европе так выкрутили руки, что она по-другому уже не может? Ну вот вроде бы здравые заявления из Соединенных Штатов звучат, и вот только что мы проговаривали, что ну действительно это так. А в Европе что, совсем уже не понимают происходящего? Евгений Коган: В Европе все прекрасно понимают. Европейцы просто крутятся в тех реалиях, в которых они вынуждены крутиться. Не забывайте, политик, он должен говорить то и делать то, что от него ждут избиратели. Избиратели говорят: надо прекратить покупать нефть из России, надо прекратить покупать газ, потому что это там типа кровавые нефть и газ. Ну понимаете, дальше идет политика, все посмотрели картинки, все впечатлились, это нормальная реакция человека, который говорит «хватит». Ну хорошо, но есть экономика, есть реальность. Ну а дальше уже политики крутятся между Сциллой и Харибдой, где, с одной стороны, надо быть политиками и говорить то, что от них ждут, с одной стороны, нельзя гробить собственную экономику. Ну а дальше уже идет вопрос цинизма, так сказать, политиков и финансистов... Дмитрий Лысков: Конкретных политиков, которые принимают решения. Евгений Борисович, спасибо большое! Евгений Коган, президент инвестиционной группы «Московские партнеры», кандидат экономических наук, был с нами на прямой связи. Марианна Ожерельева: А к нашему эфиру присоединяется Александр Фролов, заместитель генерального директора Института национальной энергетики. Александр Сергеевич, здравствуйте. Александр Фролов: Здравствуйте. Дмитрий Лысков: Александр Сергеевич, ну вот наши телезрители по предыдущему обсуждению задают резонные вопросы. Если у нас затоварка, ну нужны хранилища сохранять народное достояние для потомков. США же постоянно пополняют и хранят свой мобилизационный резерв, если угодно, сейчас, правда, вот распечатали, да. Почему действительно не закачивать излишки нефти в хранилища? Александр Фролов: Ну, у нас есть... Я немножко не понимаю постановки вопроса, учитывая, что у нас есть резервы, есть резервы государственные, есть резервы нефтяных компаний, есть резервы... Есть хранилища, которые используются мелкооптовыми покупателями. То есть у нас хранилища есть. Затоваривание, которое происходит сейчас по отдельным категориям, связано с изменившимися обстоятельствами вот в марте конкретно 2022 года. То есть у нас... Опять же, для понимания масштабов. Вот в Соединенных Штатах Америки в сутки потребляется 20–21 миллион баррелей нефти, это примерно 20% всего мирового потребления. И у них резервные запаса порядка 600 миллионов баррелей, соответственно, должны позволить Соединенным Штатам при сохранении текущего уровня потребления не зависеть от поставок нефти где-то в течение месяца, т. е. они обеспечивают просто месяц потребления. Марианна Ожерельева: А у нас какое потребление? Александр Фролов: У нас задачи несколько иные стоят, мы полностью... Мы, в отличие от Соединенных Штатов и от большинства других стран, являемся энергопрофицитной страной по абсолютно всем позициям, в т. ч. по нефти, по газу, по всему абсолютно, и мы не зависим от внешних поставок. То есть Соединенные Штаты Америки обеспокоены именно таким объемом для хранения, потому что они на 50% зависят от поставок извне, на самом деле чуть больше, но не суть, для простоты, наполовину они зависят от поставок извне. Если им эти поставки прервут, они должны иметь возможность, т. е. должны иметь некие резервы, которые позволят этот риск хотя бы частично парировать, чтобы у них был лаг времени приспособиться к перерыву этих поставок. У нас физически невозможно прервать поставки, потому что мы от внешних поставок вообще не зависим, мы... Марианна Ожерельева: Александр Сергеевич, а про зависимость других стран? Мы очень много говорим о том, что Европа тотально зависит от российского газа, и тому подтверждение цифры, 150 миллиардов кубометров уходит туда. А по нефти, хочется здесь как-то понять, тоже у них есть какая-то серьезная зависимость от России? И какие рынки в большей степени, куда поставляет Россия свою нефть, могут сегодня реально пострадать не из-за цены, а из-за логистики? Александр Фролов: Ну, из-за логистики, понимаете... Логистика – дело такое... Марианна Ожерельева: Ну или не довезут, просто не возьмутся везти. Александр Фролов: Нет, смотрите, мы поставляем двумя путями: путь первый – это трубопроводный транспорт, так идут через Белоруссию, например, трубопроводные поставки до Восточной Германии (угадайте, почему до Восточной Германии). А кроме того, мы поставляем и морским транспортом тоже, морской транспорт является, пожалуй, основным транспортом в мире, ну и в т. ч. мы осуществляем подобного рода поставки в адрес европейских потребителей. Если посмотреть на уровень потребления, то мы обеспечиваем порядка 40% европейского импорта нефти. Марианна Ожерельева: Ух ты. Александр Фролов: И значительную долю импорта нефтепродуктов, в первую очередь дизельного топлива, мы где-то порядка 30 миллионов тонн дизельного топлива поставляем на западном направлении. То есть Европа от российской нефти зависит колоссально, в первую очередь Германия, страны бывшего восточного блока... Дмитрий Лысков: Социалистического лагеря. Александр Фролов: Ну да, союза экономического... Дмитрий Лысков: Союза экономической взаимопомощи. Александр Фролов: Варшавского блока (извините, вылетело из головы). Так же и страны Западной Европы тоже. То есть, когда горячие головы говорят: «А давайте мы откажемся от российской нефти!» – да пожалуйста, откажитесь от российской нефти, в текущих условиях это приведет к еще большему разгону цен на моторное топливо на внутреннем рынке, это еще больше ударит по внутренним производителям высокомаржинальной продукции вроде тех же пластиков, ударит по нефтегазохимии и т. д., и т. д., вплоть до сельского хозяйства, пройдется по всем. То есть нет какого-то значительного избытка предложения, в т. ч. и в области нефти. А тем более, понимаете, сейчас в мире есть один забавный инструмент, который называется ОПЕК+, который позволяет регулировать и поставки нефти на внешние рынки, и регулировать цены на мировом рынке. Разумеется, это не означает, что, если вдруг Европа предпримет окончательно уже какие-то безумные недружественные шаги по отношению к Российской Федерации и начнет блокировать поставки энергоносителей, тут же ОПЕК+ скажет: ах так, мы тогда тоже вам не будем поставлять – нет, речь не об этом. Речь о том, что в рамках ОПЕК+ есть две лидирующие страны, которые могут регулировать уровень добычи в рамках этой организации, а эта организация, мы можем уже говорить про страны, подписавшие соглашение, как про организацию, хотя формально она таковой не является. Так вот Россия является одной из двух стран, которая может регулировать объем квот, которые выписываются на все остальные страны, а они занимают порядка 45% от мировой добычи. И если подобные шаги будут предприниматься, ну что ж, тогда надо будет регулировать объем добычи в мировом масштабе. Тут проблема заключается, собственно, для Европы в том, что очень много слов произносят политики, мне кажется, не советуясь с местной крупной промышленностью. Притом, когда выходят представители этой самой промышленности, ну их речи несколько отличаются... Марианна Ожерельева: Ну вот в Германии же были очень яркие описания, что будет с промышленностью местной. Александр Фролов: Да, собственно, там глава BASF выступал достаточно откровенно... Марианна Ожерельева: Да. Александр Фролов: Понимаете, это он... Мне даже в чем-то жаль представителей крупной европейской промышленности, потому что им приходится выходить и говорить: «Смотрите, вода мокрая, если трогать огонь, вы обожжетесь, Волга впадает в Каспийское море... Хоть вы этого и не знали, но это тоже самый очевидный факт». И они говорят о том, что, смотрите, если вы сейчас заблокируете поставки энергоносителей из России, у нас рухнет «химия», у нас рухнет сельское хозяйство и т. д., и т. д., вот мы в компании BASF будем очень страдать и будем вынуждены 40 тысяч человек уволить. На самом деле там речь будет идти о большем количестве, потому что на каждого из этих 40 тысяч человек есть еще несколько позиций, которые как бы формируются вокруг этих промышленных производств. То есть, условно говоря, один человек на заводе формирует вокруг себя несколько рабочих мест в среде обслуживающих неких организаций вроде там магазинов и т. д. То есть речь будет о том, что возникнет эффект снежного кома: когда у вас увольняется 10 тысяч человек, 40 тысяч человек, они влекут за собой сокращение еще и в смежных отраслях. Притом есть ведь как сфера обслуживания, так и просто смежные отрасли, которые поставляют оборудование, которые поставляют какие-то химические элементы, необходимые для производства, и т. д., тут не будем вдаваться в подробности. Далее выходят представители профсоюза, которые объединяют химиков, энергетиков и еще ряд отраслей, и тоже говорят: ребят-ребят, а может, мы не будем вот сейчас пороть горячку? И вот каждый из них, кто выходит, ни один представитель промышленности не вышел и не сказал: да, плевать нам на энергоносители из Российской Федерации... Марианна Ожерельева: Согласна, Александр Сергеевич. Но вот смотрите, нам пишут из Ленинградской области: очень хорошие планы мы расписываем по тому, как будет плохо им, в той же Германии инфляция 7,5%, ну запредельные цифры, все уже страдают, но все-таки «не хороните раньше времени Европу, посмотрим, что будет через полгода или через год». Вы как специалист понимаете? То есть можно сегодня какие-то очертания представить того, что будет через полгода либо через 12 месяцев? Александр Фролов: Я не совсем понимаю просто, о чем говорят. Марианна Ожерельева: Вот вопрос к чему и сводится. Александр Фролов: Нет-нет, смотрите, я не совсем понимаю... Марианна Ожерельева: Надо ли меряться здесь. Александр Фролов: Нет, мы их не хороним, в том-то и дело, по крайней мере я со своей стороны, я вообще не понимаю позицию, знаете, «давайте мы им выключим газ и вот они тогда замерзнут». Они замерзнут, у них рухнет экономика, у них обнищает население; это не шапкозакидательские настроения, это вот, знаете, факт, который подтверждается оттуда. Но мы, нам невыгодно, чтобы у них рухнула экономика. Нам выгодно, чтобы там пришли в сознание и продолжили покупать наши продукты, чтобы они делились с нами технологиями, локализовывали у нас производства, потому что у нас дешевле энергоносители и высококвалифицированные кадры есть, которые могут на этих предприятиях работать, и т. д., то есть чтобы все вернулось вот к этой системе взаимодействия. А когда говорят «у них рухнет» – у них рухнет, безусловно, у них уже сыплется промышленное производство, у них из-за этого сокращается потребление энергоносителей. Притом, когда я говорю «энергоносители», надо разделять эти два понятия, ну в смысле надо разделять это понятие на два – энергоносители и сырье для высокомаржинальных производств, потому что газ можно использовать для производства электроэнергии, а можно использовать как сырье для того, чтобы производить, не знаю... Дмитрий Лысков: Ну химические различные элементы. Александр Фролов: Удобрения, к примеру. Извините, пожалуйста, я вынужден прерваться на этом... Марианна Ожерельева: Спасибо, спасибо вам большое! Дмитрий Лысков: Александр Сергеевич, спасибо вам огромное! Александр Фролов: Всего доброго. Дмитрий Лысков: Александр Фролов, заместитель генерального директора Института национальной энергетики, был с нами на прямой связи.